Репка. Когда-то после...

– Посадил дед репку, выросла репка большая-пребольшая! – грузная неопрятная женщина покачивалась на колченогом табурете и медленно, напевно говорила в такт своим движениям.
– Рееееепа! Рееееепа! – напротив женщины на полу сидел голый здоровяк с дебильно-детским выражением пухлого лица. В его восторженном возгласе слышалось "рэпа", словно он был иностранцем. Из грязной груды хлама перед собой он достал пластмассовую репку с вдавленным внутрь бочком. Игрушка была старая и исцарапанная, цвет её из жёлтого давно стал бело-серым. Женщина помнила такие игрушки. У неё в детстве был похожий набор: яркие пластиковые фрукты и овощи казались настоящими, сочными, и девочка то и дело кусала их глянцевые бока. Мама смеялась и давала ей яблоко или банан. Мамы нет вот уже сорок лет. И дома их нет, и тех игрушек тоже. А эта репка, погляди-ка, ещё здесь.
Женщина кивнула, улыбаясь щербатым ртом, и продолжила:
– Пошёл дед репку рвать. Тянет-потянет, вытащить не может!
– Деда, деда! – здоровяк захлопал в ладоши, звук гулким эхом прокатился по плохо освещённому подвалу и затих в дальних тёмных углах.
Помещение было просторным, сухим, а зимой, когда включали отопление, вполне тёплым. Здесь жило много народу, но в этом закутке, огороженном сплющенными коробками и кусками пластика, было жильё малыша. Он был сиротой, совсем ничего не умел и ничего не соображал, поэтому заботились о нём всей коммуной. Малыш был послушным, не доставлял особых хлопот, ел только много и иногда гадил на пол, не успев добежать до туалета. Тогда его били, малыш закрывался большущими ручищами и тихонько плакал.
Сегодня была очередь старой Сони рассказывать здоровяку сказку перед сном, и она взялась за его любимую.
Малыш вытащил из хламья беззубый человеческий череп, на котором чудом сохранились клочки засаленных волос, и с довольным гуканьем показал старой Соне. Соня снова кивнула.
Кому принадлежал этот череп, никто не знал, да и не интересовался. Мало ли костей валялось снаружи? После Войны некому было убирать трупы, и они рассыпались в прах, никем не погребённые и не оплаканные. Некому было плакать. А кто остался, не мог.
Соня щёлкнула по истёртой кости черепа и снова закачалась на табурете:
– Позвал дед бабку: бабка за дедку, дедка за репку – тянут-потянут, вытянуть не могут!
Пока она монотонно выговаривала слова сказки, малыш копался в своей куче. Не найдя желаемого, он поднял на Соню заплывшие глазки, обрамлённые на удивление густыми тёмными ресницами, и захныкал:
– Баааа-ба, баааа-ба...
Соня вздохнула, ласково погладила здоровяка по спутанным волосам и принялась сама разгребать хлам.
– Вот же она, – Соня сунула малышу в руки набитую песком грязную куколку, сделанную из множества заплаток, лоскутков и клочков ткани, нашитых друг на друга криво-косо, но прочно. Вышитое узелками лицо бабки смотрело строго, будто лик с иконы. Малыш вытер сопли и начал укачивать бабку в ладонях, тихонько мыча что-то нежное.
– Баааба бай, бай.
Соня потрепала его по щёчке и продолжила сказку:
– Позвала бабка внучку: внучка за бабку, бабка за дедку, дедка за репку – тянут-потянут, вытянуть не могут!
Здоровяк заулыбался: внучка была его любимым персонажем. Он резво пополз по бетонному полу к своей лежанке и вытащил из-под тощего одеяла куклу, срамную, как называли её жители подвала. Соня помнила, какими были подобные куклы перед Войной – похожие на настоящих, живых девушек, с хорошенькими личиками и хрупкими телами. Их рекламировали не стесняясь. И продавали везде, даже в детских магазинах. Да, стыда тогда совсем не стало, вот и заслужили, сами выпросили эту Войну, а теперь бы взяться всем вместе, да то ли годы не те, то ли выжили не те, чтобы заново, чтобы на руинах...
Соня поняла вдруг, что плачет. Вроде отболело давным-давно, а поди ж ты. Малыш положил куклу себе на колени и гладил её лицо, толкал пальцы в широко раздвинутые губы, трогал ярко раскрашенные глаза. Соня молчала. Здоровяк зевнул, улёгся и похлопал по лежанке, приглашая Соню закончить сказку здесь.

Женщина, охая и вздыхая, выбрала из кучи старья оставшихся персонажей – без них рассказывать было никак нельзя – и уселась рядом с малышом.
– Позвала внучка Жучку: Жучка за внучку, внучка за бабку, бабка за дедку, дедка за репку – тянут-потянут, вытянуть не могут!
Рядом с малышом запрыгала дырявая пластиковая бутылка на четырёх палочках-ножках. В таких когда-то продавали лимонад, Соня помнила его вкус, а может, только думала, что помнила. Ещё она помнила, что раньше было много еды. Можно было каждый день есть что-то новое, так много всего было. Сейчас еды тоже хватает – каждый день в лифте им спускают контейнеры с порошком. Разводишь его водой, получается каша, безвкусная, едва солёная, но зато питательная. Говорят, наверху работает сверчковая ферма, в каждом доме такая есть. И все едят порошок из сверчков. И те, кто живёт наверху, и те, кто ютится в подвале. И Соня ест, а когда ест, вспоминает вкус жареной курицы.
Малыш погладил собаку-бутылку, а сказка продолжалась:
– Позвала Жучка кошку: кошка за Жучку, Жучка за внучку, внучка за бабку, бабка за дедку, дедка за репку – тянут-потянут, вытянуть не могут!
– Мяу, – сказал здоровяк. – Мяу.
Соня вложила в его ладошку кошачью лапку с торчащей из ссохшейся плоти тоненькой косточкой. Бедняга Мурзик, попался юродивому Коленьке да и сгинул. Загрыз его Коленька, кровь подчистую из кота высосал, шкуру содрал и хотел тушку на костре пожарить, да огня развести не сумел. Так и нашли его сидящим на корточках и поедающим сырое мясо несчастной животины. Пока Коленьку избивали всей коммуной, Соня вынесла останки кота к мусорному лифту, а лапку оставила.
Поначалу, конечно, многие с ума сходили. Выбегали на улицу, а там, как известно, после Войны гарь, пепел и радиация. Никто не возвращался, да их и не ждали обратно. Кто-то в лифте пытался наверх пробраться, и что с ними там делалось, тоже неизвестно. Бывало, удавливались или просто засыпали и не просыпались. Не хотели жить. Война забирала всех, кто хотел с ней уйти. Потом привыкли, и к полумраку подвальному, и к еде однообразной. Детей вон рожать стали, правда, только таких, как малыш.
Коленька ненадолго Мурзика пережил, начал кровью харкать, да и помер. А лапку Соня высушила и отдала здоровяку играться.
– Позвала кошка мышку: мышка за кошку, кошка за Жучку, Жучка за внучку, внучка за бабку, бабка за дедку, дедка за репку – тянут-потянут, — вытянули репку!
Малыш уже спал, сопя в грязную подушку широким носом. Соня положила с ним рядом замызганную дощечку, на которой болталась ржавая пружинка, с трудом поднялась на затёкшие ноги и поплелась в свой угол.
Если намешать порошка погуще, шарик слепить и высушить, можно про колобка рассказывать, подумала Соня, проваливаясь в сон. А чтоб не развалился, со стен бетона наскрести и в кашу добавить. Завтра и займусь, всё одно делать больше нечего. А малышу будет новая сказка на ночь.