Волга, Волга...

— Почему ты ничего не делаешь? — упрекнул меня Сережа.
Я опустил глаза. Мне было неловко за то, что он обнаружил мое желание немного передохнуть — побездельничать, поэтому я возразил ему, пустился в длинные и пространные рассуждения.
— Как все же это приятно, — начал было я, — повалять порой дурака…
Но Сережа меня прервал, начал говорить и говорить очень обидное для меня и, как это ни странно, правильное, а под конец вынес вердикт:
— Раз ты ничего не делаешь, — сказал он с суровой интонацией в голосе, — то все буду делать я. Слышишь? Я! — повторил он.
И тотчас принялся за работу. Он даже не попросил Федю и Соню помочь ему. Отношения мои мало-помалу с ними улучшались, и мы даже решились на совместное путешествие.
Федя и Соня, как и я, сидели без дела у своих рюкзаков и явно не спешили обустраиваться. Было видно, что они заняты друг другом и, если бы не наш диалог с Сережей, который их явно насторожил, ворковали бы и ворковали себе, как голубки, а теперь… Теперь же они засуетились, будто услышали упрек строгого начальника, и начали устанавливать свою палатку.
Тем временем Сережа уже вовсю действовал. Он с необычайной ловкостью развязал рюкзаки, лежащие у его ног, и вытащил из них вещи. Некоторое время он стоял и смотрел перед собой на посуду, снасти, продукты… — казалось, принимал какое-то важное, только ему подвластное, решение. Вероятно, что следует сделать в первую очередь, а что — во вторую. Но потом, видимо, неожиданно для себя решил заняться совсем другим. Он начал осматривать окрестность, выискивая сухие и высокие деревья, и, не найдя, очевидно, ничего подходящего, решительно направился к коряжнику.
Коряжник был разбросан по всему берегу и в разных местах выдавал себя среди зелени и колючек серыми, торчащими в разные стороны, щупальцами.  Как раз по ним и пришлись первые удары его топорика, который отскакивал от них в силу их сухости, как мячик. Но упорство, даже некая одержимость, с какой он принялся за работу, помогали ему валить куст за кустом.
Пока я наблюдал за Сережей, Федя и Соня, натянув палатку, вновь слонялись без дела. Соня затягивалась сигаретами одной за другой. А Федя, ее верный страж и воздыхатель, все время находился рядом. Он постоянно следовал за ней и, когда бы я не взглянул в его сторону, обязательно обнаруживал поблизости и ее.
Вот Федя принялся распутывать сетки и время от времени рылся в рюкзаке в поисках какой-нибудь мелочевки. Рядом с ним сидела и курила Соня, поглядывая в нашу сторону с усмешкой… Временами, отвлекаясь от своего дела, Федя шел к берегу небольшого озерца, у которого мы остановились, и начинал бросать в него небольшие камешки.
— Смотри, — обратился он ко мне, не в силах удержаться от радости удачного броска.
Я переводил свой взгляд с Сережи на Федю: он был увлечен как ребенок: камешки эти отскакивали от воды и, понемногу теряя траекторию, исчезали в ней.
— Да. Хорошо, — ответил я, но с интонацией довольно-таки неуверенной, скорее, безразличной.
Меня же больше интересовало другое, и я вновь смотрел в сторону Сережи. Мне почему-то импонировала его хватка, это неуемное стремление все расставить по своим местам. Даже здесь, на отдыхе, когда так хочется послать все заботы куда подальше, поваляться часок-другой в тесном спальнике и ни о чем не думать, он все равно не мог ни на минуту расслабиться. Странное дело, но он находил занятие за занятием. Вот и теперь он достаточно долго возился с этим коряжником, не давая покоя ни себе ни людям.
Вскоре запылал костер. Сережа разжег его один, казалось, мы все для него уже не существовали. Я хотел было напомнить ему о себе: попытался чем-то помочь, что-то принести, обратить на себя внимание. Но он не повел и бровью. Всем своим видом Сережа показывал, что ему в этом деле никто не нужен, что он будет четко придерживаться своих, ранее сказанных слов, и мне от этого стало немного не по себе.
Возможно, это был стыд или какая-то смесь страдания и никчемности, возможно, что-то другое. Тем не менее настроение мое было надолго подавленным, и я не находил себе места. Не знаю, так ли ощущали себя Федя и Соня, но, судя по их беспечным лицам, выражающим одно лишь нетерпение, в этом я был одинок.
Вскоре была начищена картошка и поставлен на костер котелок, а еще через несколько минут — натянута палатка.
Палатка эта была торговой, трехсторонней, и Сереже все же удалось ее установить в одиночку. Правда, порывистый и по-осеннему холодный ветер все время задувал в нее едкий, вышибающий слезу, дым от кострища. Несмотря на это, она все же создавала не весть какое, но укрытие.
Что же касается ветра, то он вольно гулял по степи с первого дня нашего приезда. У меня было такое чувство, что здесь он никогда не утихает, за исключением длительных осенних ночей, да и то, нет-нет и всколыхнет собою окрестность, как бы напоминая о себе нежданным резким порывом и, словно озоруя, вновь поутихнет или исчезнет совсем. Затем ненадолго и в самый неожиданный момент, когда все вокруг объято тишиной и покоем, вновь покажет свой строптивый характер.
В котелке во всю кипел суп, а Сережа все что-то делал и делал. Он уже колдовал у стола: что-то резал, раскладывал и накрывал.
— Прошу! — вскоре произнес он, в первый раз бросив взгляд в нашу сторону.
Мы переглянулись, думая, что нам эти слова послышались.
«Неужели», — подумал каждый из нас, и после недолгой паузы мы направились к столу.
— А теперь можно и по чуть-чуть, — предложил Сережа и нетерпеливо потер руки.
— Почему же по чуть-чуть? — возразила Соня и поспешно начала рыться в своем рюкзаке.
Сумки и рюкзаки с продуктами лежали рядом и принесены были тем же Сережей. Он отделил все наши, лежавшие вперемешку с вещами, продукты от всего остального. Соня рылась в них в надежде отыскать что-то такое, что было тщательно и далеко ею спрятано.
— Вот, за труды, — сказала она и протянула литровую бутылку водки Сереже.
— Не откажусь, — ловко перехватил он емкость из ее рук.
Водка соблазнительно булькала в кружки, и мы, томясь от нетерпения, наконец-то потянули к ним руки.
— За отдых! — произнес преобразившийся Сережа: он был более внимателен к нам, делая вид, что все, что произошло ранее, не имеет сейчас никакого значения.
— За него… — поддержала его Соня и, опередив всех, первой поднесла кружку к губам.
Остальные последовали за ней.
Через десять минут мы, уже сытые и разогретые спиртным, начали понемногу шутить.
— А ты бывалый, — Соня сделала комплимент Сереже.
Польщенный приятным замечанием, он наконец улыбнулся. Я тоже постарался немного польстить ему, высказав, как он умело и быстро устроил и этот стол, и ужин. Однако Сережа отреагировал на мои слова сдержанно. Чувствовалось, что натянутость отношений между нами сохранилась, и я, не дождавшись от него слов, умолк и отвел взгляд.
Неожиданно для всех он все же начал оттаивать: слово за слово рассказал о себе, и мы старались ему не мешать.
Из его рассказа мы узнали, что его отец — инструктор по туризму и что именно он, а не кто-либо, привил ему с малых лет страсть к байдарке и рюкзаку. И что, еще будучи подростком, он сам водил туристские группы по рекам и озерам Верхневолжья.
Увлеченные его рассказом, мы сидели и не отводили от него взглядов. Время от времени он делал паузы, и тогда в кружки вновь наливалась водка и произносились такие же короткие и странные тосты.
Постепенно тела наши налились тяжестью и стали неподатливыми, вследствие чего очередную инициативу Сережи выпить мы приняли без энтузиазма. Спешить с очередной дозой спиртного нам не хотелось, тем более что впереди была длинная и холодная ночь, но возразить мы так ему и не смогли.
— Давай! — неожиданно для себя поддержал его я и налил себе в кружку водки.
За мной тотчас последовали Соня и Федя. Мы в очередной раз выпили.
— Ну, мужики, хорошо ведь… — прорвало на эмоции Сережу, и он вновь потянулся к бутылке.
—Отлично! — проявил солидарность с ним Федя и хотел было вновь выпить.
Но Сережа уже успел вылить остатки водки в свою кружку и на попытку приятеля присоединиться к нему лишь засмеялся:
— Кто не успел, тот опоздал… — Федя улыбнулся.
— Ну что с тобой поделаешь… — произнес он незлобно и в свойственной ему манере развел руками.
И действительно, Федя, как и я, снисходительно относился к чудачествам Сережи. Было видно, что Сережины  шутки Федю не задевают.
Какое-то время все молчали, но вскоре тишину нарушил Сережа, произнеся длинную словесную тираду, состоящую из потока непонятных нам слов. Возможно, эти слова и были вполне доходчивыми, ясными и мудрыми, но нам они показались чересчур сбивчивыми и путаными, и мы с нетерпением ждали, когда все это закончится.
Постепенно мы стали расходиться.
Я пошел прогуляться к Волге, а Федя и Соня удалились к своей палатке. За столом остался один Сережа. Чувствовалось, что покидать его ему не хотелось.
Я ходил по высокому берегу и слушал, как внизу плескалась вода. Спустился и пошел вдоль Волги, переваривая в душе первые и еще непонятные мне ощущения от вечера. Когда возвратился в лагерь, была уже глубокая ночь.

Утром Сережа подошел ко мне и сказал:
— Ты видел, как я вчера работал?
 Я кивнул.
— Если хочешь, мы будем делать все это вместе.
Я попробовал отшутиться.
— Сережа, — сказал я ему, — у меня наверняка ничего не получится.
Но мой собеседник вполне серьезно стал меня убеждать, что это не так, что один или два таких вот похода — и все будет в порядке, на что я в недоумении еще раз кивнул. Мне было жаль его разочаровывать и я полностью ему подчинился.
— Молодец, — похлопал он меня по плечу. — Мы примемся за дело, не откладывая ни на минуту, — и, взяв в руки топор, направился вновь к коряжнику.
Несмотря на мое согласие к нему присоединиться, он колол и пилил его снова один. Я вновь стоял в стороне, хотя все время порывался оказать ему помощь. «Дай я», — говорил я ему, когда видел, что его удары становились все реже и реже. Но Сережа не отступал, казалось, что тот или иной ствол, который ему не поддавался, только лишь раззадоривал его, и после небольшой передышки он бросался на него с большим  упорством, чем ранее. Наконец сук все же издавал треск и поддавался.
Все повторилось.
Через час Сережа уже сидел за столом и вновь пил водку.
— Присоединиться не хотите? — как бы приглашал он всех к празднику.
Но мы все дружно стали открещиваться. Пить нам уже не хотелось, после вчерашнего ужина было еще немного не по себе, то и дело мутило, и одно упоминание о выпивке заставляло нас передергиваться.
— Давай уж один, — сказал Федя.
Сережа отвел от нас взгляд и, несмотря на наш отказ, все же налил себе водки.
— Хорошо! — сказал он, с трудом встал из-за стола и пошатываясь неожиданно для нас направился к стоящему в сторонке Фольксвагену.
— Обожаю, — подойдя к машине, произнес Сережа и полез в салон.
Вскоре Фольксваген зарычал и рванулся с места.
— Далеко не уедет! — успокоил всех Федя.
Мы смотрели на удаляющийся от нас микроавтобус.
— Ну что ж, теперь можно и позавтракать, — предложила Соня, и мы с Федей согласились.

Сережа вернулся нескоро, часа два он бороздил степь в разных направлениях. Мы находились на острове и это успокаивало — ничего непредвиденного не случится.
Но вот мы услышали рев мотора, и я окончательно успокоился.
— Ну, чего тут у вас… — как будто и не было странной поездки, подошел к нам Сережа.
Не дожидаясь ответа, он стал подкладывать поленца в костер. Все это он делал молча и, казалось, уже навсегда забыл о моем существовании, о существовании Сони и, возможно, Феди.
Сережа налил себе водки и вновь выпил, после чего недоверчиво посмотрел на меня. Моя внешность, очевидно, показалась ему омерзительной, и он отвел взгляд в сторону. Я стоял и смотрел на него в полном недоумении: что могло с ним приключиться, почему он так изменился тут, среди этих степей, почему у него такой тяжелый и недобрый взгляд?
Я стоял и ждал от него ответа, но Сережа, когда-то добрый и веселый Сережа, каким я его знал, почему-то молчал. Его взгляд был направлен куда-то в сторону, и я чувствовал себя совершенно лишним и озадаченным.
Но вот наконец он заговорил:
— Знаешь, — сказал он, – у меня что-то сегодня не получается, ну, сам знаешь… — и опять посмотрел в сторону. — Я думаю, — помедлил он немного с ответом, — все будет завтра.
— Завтра так завтра, — согласился я и постарался скрыть свои чувства.
В действительности же мне было все равно. Похожие на бред, его реплики не вызывали во мне ни чувства досады, ни чувства отторжения, ко всему я относился сдержанно, словно в кинематографе просматривал интересную киноленту кадр за кадром.
Сережа, пошатываясь, направился в палатку, а я стоял и смотрел ему вслед. «Почему, почему со мной всегда так? Почему у меня не все как у людей?» — задавал я себе вопрос за вопросом. Но ответа не находил. Я был не на шутку расстроен и, чтобы не обратить на себя внимание Феди и Сони, направился в густой шиповник.
Я стоял и обдумывал ситуацию, как вдруг ко мне неожиданно подошли Федя и Соня.
— Ты чего? — спросили они меня и, как бы понимая причину, постарались меня успокоить.
— Да разве стоит из-за этого... — начала Соня. — Тьфу! Пустяки! Ты думаешь, нам все это приятно? Нет, конечно! Но мы же не расстраиваемся. Мы смотрим на это проще. Раз он инструктор, ну и пусть… командует себе здесь… — Соня потрепала меня за плечи. — Так что не дури, слышишь? Плюнь на все и настройся на отдых.
— Действительно, из-за ерунды какой-то… — нашел для меня слова и Федя.
Как ни странно, но их слова на меня подействовали, и я стал немного успокаиваться. Больше того, такая поддержка заставила меня даже улыбнуться.
— А давайте попробуем прожить без этого Сережи хотя бы денек? —скоропалительно сказал я.
Соня и Федя переглянулись.
— Обязательно, — твердо сказала Соня и, подхватила меня под руку.
Мы подошли к столу, и я предложил, пока мы одни, это дело отметить. Предложение было принято на ура, и мы выпили немного водки.
— Вот так, а то все Сережа и Сережа, — сказала Соня, — давайте тоже уметь жить, — и посмотрела с укоризной на Федю.
— А мы что, не живем?
— Живем, Федя, живем! — успокоила его Соня и хитро мне подмигнула.
Затем мы пошли на берег Волги. Великая река находилась в ста шагах от лагеря, и нам пришлось пробираться к ней через длинные заросли шиповника и колючек.
Выйдя на берег, мы на минуту замерли. К нам приближался большой, весь светящийся от гирлянд, пароход. Он шел со стороны Волгограда, и его огоньки в ранний сентябрьский день как бы украшали и Волгу, и берег, и небо. Украшали все, все, все… Все предшествующие неприятности отошли на задний план. Какое-то время мы восторженно смотрели на красоту великой реки и думали каждый о своем. Вдруг Соня неожиданно засмеялась и побежала от нас по сырому прибрежному песку. Она добежала до первой ивы и ловко сняла с себя платье, оставшись в трусиках и лифчике. Ее загорелое тело было необыкновенно привлекательным, и мы с Федей невольно переглянулись. Между тем Соня подобрала волосы и пошла к воде. Какое-то время она медлила, как бы раздумывала, броситься ей в эту пучину или нет. Видимо, преодолев в себе нерешительность, она вошла в воду. Соня удалялась все дальше и дальше от берега по пляжному мелководью и почти совсем исчезла из виду, барахтаясь в волнах, как ребенок.
— Счастливый ты, —  позавидовал я Феде, глядя на ее чудачества, — у тебя есть Соня, а у меня… — мое настроение все еще было переменчивым, и я вновь загрустил.
— Да успокойся же ты наконец, — заметил мою задумчивость Федя, видимо, ему было неловко за свою  устроенность и он вновь попытался меня подбодрить, — все у тебя будет хорошо, вот увидишь! Встретишь когда-нибудь красивую девушку, женишься, наладишь свою жизнь…
— Да нет же, — старался я разуверить его. — Ты, Федя, во многом ошибаешься, — и я начал ему доказывать обратное. — Понимаешь, есть люди, у которых все происходит в жизни как по маслу, все почему-то получается с самого рождения. Они словно рождены для удачи… для праздника, для семьи, для любви. К таким, например, относишься и ты, Федя, и, очевидно, Соня. Тот же Сережа, несмотря на его странности, тоже, я думаю, не лишен этого дара — получать от жизни удовольствие. А я? Что я? Федя, ты прекрасно понимаешь, почему у меня все не складывается ни с личной жизнью, ни с людьми, ни с чем-либо другим… Все как-то натружено, со скрипом, будто все так и задумано еще при рождении.
— Ну это ты зря, — ответил Федя. — Ты такой же, как и мы. Кое в чем мы с Соней
 тебе завидуем. Ты  ей даже, я замечаю, нравишься. Если сказать прямо, то я немножко того… ревную, что ли.
— Да какой там «ревную», Федя… Соня для меня, скорее друг, а не женщина, и я ее от тебя не отделяю…
Мы так увлеклись нашим разговором, что и не заметили, как к нам подбежала Соня.
— Вот, вот вам! — плеснула она на нас принесенной в ладонях волжской водой и, радостно визжа от своей выходки, отпрыгнула тотчас в сторону.
Застигнутые врасплох, Федя и я хотели было увернуться, но капли воды уже пропитали наши футболки.
— Ах, так?! — пребывая в нерешительности, воскликнул Федя и, как бы приняв решение, пустился за Соней.
Я смотрел на эту счастливую парочку, увлекшуюся своими играми, и думал о том, что по настоящему-то наедине с собою только я один. Вот, казалось бы, совсем еще недавно Федя и Соня сопереживали мне, утешали меня в этом шиповнике… А теперь? Теперь они уже и не помнят, что было несколько минут назад, бегают, смеются, как дети, а я как был один, так и остаюсь.
Я стоял и смотрел на удаляющихся все дальше влюбленных, на их беготню друг за другом. Невольно обратил свой взгляд на Волгу и задумался: «Да, красиво здесь. Широко. Сколько вокруг земли, воды! А я все переживаю о себе, о том, что у меня что-то не получается, не выходит так, как у других… А может, и не надо как у других? Может, все же лучше, как оно есть? И надо поменьше переживать по этому поводу, а наслаждаться отдыхом, природой, Волгой. Вон какая она! Сколько в ней силы, величия, сколько неуемного норова! И как все же хорошо, что мы сюда приехали! Увидали ее воочию, бегаем вот по ее берегам, купаемся в водах ее, ловим ее окуней и жерехов, в общем, наслаждаемся ею. Ах, Волга-Волга! Хорошо-то как! Вольготно-то как! Чернота-то какая! Немыслимая...»

2010г.