Руки

Темнота – то зло, то благо самосозерцания, от которого бегут, которого боятся люди.


1


Чёрт его дёрнул задержаться сегодня на работе! Нет, это надо же! Хотел побольше успеть, хотел всё закончить, ну и остался на полчасика! Вроде мелочь-мелочью, а тут – на тебе…

Что-то не сходилось в таблицах. Где-то в бесконечных цифрах потерялся нолик, или запятая не на своём месте оказалась и теперь приходилось всё перелопачивать, искать косяк. От бесконечных столбцов и строчек в глазах пестрело, мозг пытался удержать фокус, но периодически изменял, заставляя начинать заново. Но Иван и не такие камни грыз. Всё ему было по зубам, что касалось цифр. Потому со всех отделов к нему то и дело стекались несчастного вида сотрудники, у которых не клеилось, не сходилось, не ладилось с поиском досадных недоразумений в вычислениях. Кто-то шоколадку притащит, кто-то коньячок, а кто-то и денежкой одарит. Да и брался он за это отнюдь не ради презентов. Ему действительно нравилось ковыряться в цифрах, дрессировать непослушные вычисления, выискивать невидимые другим ошибки. Ну и ради самодовольства, конечно. Немало приятности ему доставляло то, что он порой, как орехи щёлкал задачки, которые прочих доводили до слёз, до истерик, до нервных срывов. Кто-то за глаза его называл «Фея», а кто-то киборгом. Естественно он знал об этом, и поскольку сам обожал смотреть не так давно хлынувшую в страну из-за рубежа видеопродукцию, то прозвище «Киборг» ему нравилось куда больше. Иной раз он и впрямь чувствовал себя этим самым киношным киборгом - кибернетическим организмом, который создан для того, чтобы высчитывать, анализировать, сравнивать.

Но в этот раз цифры оказались упрямыми, никак не желали сходиться. Иван не сдавался. Хотя денёк выдался напряжённым и жарким, он решил во что бы то ни стало закончить именно сегодня. Мужчина в задумчивости медленно, одним за другим постучал пальцами по поверхности стола. Тук. Тук. Тук. Тук. Это всегда помогало ему сосредоточиться. Размеренный стук ногтей, словно метроном, придающий музыке порядок и стройность, помогал структурировать и раскладывать мысли по полочкам.  «Так!» - сказал он сам себе: «Тридцать минут тебе на то, чтобы со всем разобраться». Мозг сразу же расписал это время – десять минут отдохнуть, пять минут потом пробежаться по структуре ещё раз, потом по пять минут на проверку ключевых данных, на сверку разделов, на детали. И ответ точно будет найден. Он не сомневался. Иван встал с неудобного стула и переместился в уютное кресло, окунулся в него, закрыл глаза, чтобы отвлечься… да и вырубился. И тоже ведь – ничего особенного вроде! Ну подумаешь – задержался на работе. Ну подумаешь – задремал…

Он открыл глаза и сразу понял, что прошло куда больше положенных на отдых десяти минут. На улице успело потемнеть, а так как днём он работал не зажигая света, то и в кабинете тоже стало темно. «Вот это номер…» - обескураженно пробормотал он, потирая глаза. Взглянул на погасший монитор, по которому теперь уродливыми, объёмными цифрами плавало время из угла в угол. 21:05. Получается, что его отключило на целых два часа. Такого с ним раньше не случалось, но всё было объяснимо – усталость, напряжение… Теперь перед ним стоял выбор – либо отложить до утра сверку, либо всё-таки закончить и со спокойной совестью отправиться домой. По-прежнему сидя в кресле, Иван склонялся то к одному, то к другому варианту. Он протянул руку и щёлкнул выключателем. «Схожу умоюсь, приду в себя немного, и станет ясно» - решил для себя он. Иван поднялся и подошёл к двери, потянул на себя. Дверь оказалась заперта. Это вовсе не поставило его в тупик. Его гибкий, натренированный мозг за долю секунды нашёл причины.

Контора, в которой он работал, полностью занимала двухэтажное здание. Они перебрались сюда недавно. Раньше приходилось трудиться в совсем аварийной постройке, в которой постоянно что-то затоплялось, коротило, скрипело. В итоге, муниципалитет, приняв во внимание важность их организации, величественным жестом выделил им, пусть не новое, но всё же куда более прочное сооружение. Ивану всегда казалось, что раньше это был какой-нибудь дореволюционный особняк, или барский дом. Он обещал себе, что обязательно пороется в истории и узнает, что здесь было раньше. Но времени пока на это не находилось. Снаружи здание обладало приличной прилегающей территорией, обнесённой забором из рабицы. Это убогое ограждение сильно контрастировало с внешним обликом особняка. Да и внутри он претерпел значительную перепланировку – не было никаких просторных комнат, теперь только длинный коридор, да крохотные кабинеты по обеим сторонам, в которых сотрудники корпели над цифрами и чертежами. Второй этаж был совершенной копией первого. При въезде на территорию стояла будка сторожа, и в ней по ночам дежурил охранник, чтобы… Иван на самом деле не знал зачем. Знал только, что в обязанности сторожа входило делать обход после рабочего дня и проверять – все ли кабинеты заперты. А если нет – то запирать их. Так всё и складывалось в логичную картину. Сторож делал обход, обнаружил, что дверь не заперта, может даже заглянул внутрь, но поскольку было темно – решил, что никого нет и запер. Всё сходится.

Иван ругнулся про себя и на сторожа, что запер, что не заметил; и на то, что по какой-то сверхосторожности администрации этот самый сторож не ночует внутри здания, что здорово упростило бы задачу – покричи и откроют; и на то, что окна его кабинета выходили в противоположную от сторожки сторону.
Такой вот нелепый набор случайностей получился. Однако, впереди его ждало ещё много сюрпризов.

И хотя поиск причин не составил труда, а вот следствия завели Ивана в тупик. Телефон в каждом кабинете не полагался – был только один общедоступный и находился он в приёмной директора, на столе молоденькой девочки-секретарши (они с ней частенько многозначительно переглядывались, когда Иван заходил по делам). Вариантов в голову не приходило. Не ломать же дверь, в конце концов. Замаячила перспектива ночёвки в собственном кабинете. До утра.

Поразмыслив, Иван счёл это не таким уж страшным. Приятного, конечно, мало, но зато сразу разрешалась дилемма – что делать с незаконченной работой. Плюсом к этому, товарищ на два дня дал ему послушать CD с танцевальными новинками девяносто девятого года, поэтому время можно провести и с пользой и интересно. Кресло в кабинете раскладывалось, а дома его сегодня не ждали – уехали погостить в деревню к родственникам. Ну вот так совпало.

В целом, у него не было оснований жаловаться на то, что случилось. Его склад ума позволял извлекать выгоду из всех комбинаций, которые складывала жизнь. С какой-то стороны ему даже повезло. Ему до чертей надоело серое, однообразное существование, вялотекущее, как мёд. Давно не было никаких неожиданностей, никаких углов. Жизнь покрывалась плесенью, а тут…. Какое-никакое, а приключение….

А завтра утром расскажет сослуживцам, вот смеху будет….

Иван улыбнулся. Всё совсем не плохо. Он пододвинул стул к столу и сел, поводил мышкой. Громоздкие часы, являющие причудливую фантазию нездорового дизайнера моментально исчезли и на экране его встретили такие знакомые, такие родные таблицы.


2


Иван подпевал незатейливым хитам, внося в программу последние данные. Он уже заканчивал работу и планировал после перекусить оставшимися с обеда бутербродами, на которые не нашлось времени днём. Он терпеть не мог есть за компьютером. Завалиться на кресло, включить заново диск и насладиться моментом – вот это другое дело! Ещё чуть-чуть и готово….

Как вдруг… На него обрушилась темнота, и экран монитора мгновенно лишился цифр и таблиц, превратившись в черный квадрат.

Отключили свет…. Еще одна случайность….

«Да вы издеваетесь…», - больше от неожиданности, чем от досады сказал сам себе Иван. Данные не были потеряны. С его педантичностью, он сохранялся чуть ли не после каждого действия, а поесть и послушать музыку можно и в темноте. Минуточку. Выходит, что музыка тоже отпадает. Компьютер погудел еще секунды полторы и стих, словно удаляющийся гул истребителя. Появился некоторый дискомфорт. Он перегнулся через стол и отвёл в сторону занавеску с окна. С облегчением он увидел, что в некоторых окнах домов дальше по улице горел свет, но ближайшая к нему пятиэтажка была полностью погружена во мрак. Не то, чтобы ему хотелось быть неодиноким в своих несчастьях, но тот факт, что свет погас не только у него в здании, давал надежду, что жильцы обязательно вызовут аварийную бригаду, и свет в скором времени починят. Старый, раскидистый вяз нависал своими ветвями над его окном. Ну и окей. Из всех прелестей жизни на ближайшее время доступными остались только бутерброды – вполне годная компания. Он вернул занавеску на место и в темноте нащупал на тумбе бумажный пакет с едой. Расположился в кресле.

Поначалу, расслабленно растянувшись, он неожиданно испытал смутное беспокойство. Беспокойство иррациональное, глубокое. Иван попытался осознать, что именно стало источником неприятного чувства. Оглядел тёмную комнату, но ничего особенного не увидел. А потом вдруг понял, что тревожность была во всём – в каждой детали, в каждой мелочи. В шуршании бумажного пакета, во вкусе заветривших бутербродов, в шептании старого вяза за окном, в нелепости ситуации, в неудобных деревянных подлокотниках кресла. Всё это напрягало. Он сделал десяток глубоких вдохов, сосредоточившись на входящем и выходящем воздухе, и успокоился. Вся его тревога показалась ерундой. А потом…

 Иван вдруг вздрогнул. Как вздрагивают обычно от неожиданного, резкого звука. Но вокруг него было всё так же тихо, как и раньше. Вздрогнул он от воспоминания давно забытого, вытесненного, которое не заявляло о себе уже многие годы, но почему-то именно сейчас яркой молнией вспыхнуло в его мозгу. Вздрогнул и спина его вмиг похолодела, тело его стало каменным и неподвижным, напряжённым. Из глубин его сознания возник страх, и моментально распластал свои щупальца, сковывая тело и волю. Страх перед обволакивающей темнотой. Оказалось, он очень боится темноты. Дыхание изменилось, и сердце забилось чаще. То был страх из детства. Темнота воскресила былое….

Когда-то, в детстве он шёл по ночному лесу. Это был остров. Один из многих островов на той реке. Друзья его родителей пригласили их сюда на пикник с ночёвкой в палатках, они взяли его с собой. Это было что-то типа целого архипелага. Совершенно дикая, речная природа, не имеющего ничего общего с базами отдыха, с их беседками и песчаными пляжами. Он слышал разговор взрослых о том, что это такая романтика – оказаться вдалеке от цивилизации, остаться наедине с природой, быть отрезанным от остального мира, да и на лодке туда несколько часов хода. Ему самому тоже нравилась идея такого путешествия, правда ровно до тех пор, пока не стемнело. Кто-то из взрослых вскользь заметил, что острова эти называются «Собачьей дырой», и даже в названии этом было что-то зловещее, неприветливое, безнадёжное. Остальные лишь посмеялись над названием, видимо, вложив в него какой-то другой смысл. Ваня никогда раньше не был на островах, он не знал – как на других. Но в этом лесу, а точнее – в ночном лесу, что-то было. Он чувствовал что-то нехорошее в черных силуэтах деревьев, в черной кромке воды…. Ему казалось, что здесь, под землей, что-то живет…. Он жался к костру, постоянно оглядываясь в обступающую темноту, где деревья грозно нависали над их освещённой огнём поляной. Вроде бы – обычные детские страхи.

Взрослым хорошо. Они жарят шашлык и пьют водку, смеются – им море по колено, как им объяснишь, что они не одни на острове, что кроме них здесь есть ещё нечто, что гораздо старее самых древних мифов, что этот остров не принадлежит людям, на нём правит иной хозяин…. Незримый, неосязаемый, но уж наверняка, не гостеприимный. Мальчику захотелось в туалет. Но даже будучи в том возрасте, когда дети стараются проявить свою самостоятельность, Ваня попросил отца пойти с ним. Тот отшутился:

- Да ты боишься, что ли? Тут на много километров ни души! Здоровый уже! Не дури!

Мать вроде попыталась робко вступиться:

- Да сходил бы с ним, вдруг кабаны…

- Ну пусть фонарик возьмёт…

Дальше к дискуссии присоединились прочие взрослые и последовало бойкое многоголосое философское обсуждение как надо воспитывать из мальчика мужчину, стоит или не стоит потакать слабостям, какие методы лучше использовать, а каких избегать. Среди этого спора о детях, Ваня сидел и понимал, что никому нет никакого дела до его страхов и его потребности. Он встал и пошёл в темноту, под одобряющие выкрики взрослых, продолживших свой консилиум.

Цепенея от ужаса, он не посмел отойти слишком далеко, но с каждым шагом погружаясь в неосвещенную костром окружность, его пронизывала ледяная дрожь…. Ему казалось, что лес говорит с ним. Он услышал кукушку. Далеко и глухо. Из-под земли…. Он даже присел и прислушался – не показалось. Он мог поклясться, чем угодно, даже родителями, что он отчётливо слышал этот звук снизу. Немея и дрожа от страха, он кое-как, насколько смог быстро, справил своё дело, и был готов рвануть обратно, но зачем-то поднял взгляд и увидел… волосы. Прямо перед своим лицом. Волосы, висящие на ветвях. Густые, чёрные, заплетённые в тугие косы. С них текла вода…. Всё вокруг неприятно зашелестело, похоже на ветер, но… иначе. Он хотел, но не смог закричать. Попытался бежать, но споткнулся о ветку и упал. Угодил лицом в прошлогоднюю листву.

Ветку!

Взрослые тоже приняли это за ветку…. Но он-то видел….

Видел, что это была никакая не ветка! Это была рука, да, похожая в темноте на ветку, но рука! Торчавшая из земли, крепко сжимающая его щиколотку своими сучлявыми пальцами….

Ему наконец удалось закричать, он взорвался пронзительным воплем. На крик прибежали взрослые и стали успокаивать его. Всхлипывая, и говоря урывками, он пытался доказать им, что здесь живёт что-то чёрное и злое, но они лишь гладили его по голове убеждая, что это была всего-навсего ветка. А отец смеялся. Боковым зрением Ваня заметил вспорхнувшую черную птицу с того дерева, где висели волосы. На ветвях стало пусто…. Кто-то из старших расшвырял листву в месте его падения и продемонстрировал ему несколько узловатых корней, причудливо таращащихся из земли.

- Нет тут никаких рук, видишь? Знаешь, как говорят?  У страха глаза велики! Навыдумывал себе всякого, вот и померещилось! Это только в ужастиках мертвецы из земли вылазят, а в реальной жизни так не бывает!

Никакая это была не ветка! И никакой не мертвец! Это была рука! Рука, словно не принадлежавшая никому. Жуткая, мерзкая, коричневая рука с цепкими пальцами. Он мог допустить, что в темноте принял птицу за невесть что, что никаких волос не было, но так и не смог внять словам родителей о ветке. Он-то видел! Видел своими глазами, как рука, удерживающая его, скрылась в опавшей листве…. И когда его уводили, он обернулся ещё раз и зашелся новыми воплями ужаса. Он увидел, как рука вновь выбралась из-под листьев и теперь скребла землю своими длинными, неровными пальцами, словно угрожая…. Когда он ложился спать в палатку, то испытывал то же состояние безграничного страха и до рассвета не сомкнул глаз, прислушиваясь к внешним шорохам.

В городе кошмар не закончился. Он отказывался ложиться спать без света, а когда засыпал, то кричал и мочился во сне. Родительские разговоры плодов не приносили, в итоге было решено показать его специалисту. Ваня прошёл обследование, какие-то тесты, серьёзный врач выписал ему серьёзное лекарство. Мало-помалу, всё сравнялось. Таблетки и беседы с доктором сделали своё дело. Кошмар потерял свою остроту, а в дальнейшем Ваня смирился с мыслью, что ему действительно всё показалось в силу особой восприимчивости его нервной системы – и рука и волосы. А потом и вовсе забыл об этом. Причём забыл намертво, как о чём-то незначительном. Вытеснил этот эпизод из памяти, будто его и не было. И многие годы не вспоминал, даже смутно, о той ночи. До этого самого момента, когда в нем вдруг вновь заиграли отголоски того неописуемого детского кошмара.

Он вдруг максимально ярко, во всех подробностях вспомнил эту скребущуюся, угрожающую руку с длинными, похожими на ветки, пальцами, словно видел её только вчера. И в темноте во;лны ужаса одна за другой накатывались на его, вернувшееся в детство, сознание.

Темнота съедала.

Иван вспотел. Он чувствовал кожу головы под волосами. Она чесалась от пота.
Посидев в оцепенении какое-то время, он постарался разумно отнестись ко всему этому. Попытался убедить себя в глупости своих страхов. Какой смысл бояться сейчас? Даже если тогда, на острове, что-то действительно случилось, то сейчас-то он в городе, в центре цивилизации, его с тем местом разделяет куча километров и лет…. На большее его разума, сдерживающего страх не хватило. Он был скован кошмаром, хотя ничего особенного не происходило. Просто отключили свет…. Просто ещё одна случайность….

Иван всматривался в знакомые предметы, но видел лишь их очертания, что пугало ещё сильнее. Вскоре его разум начал забавляться с ним. Как кошка с пойманной мышью Он рисовал ему картины, от которых Иван наполнялся необъяснимым ужасом, дыхание перехвтывало, он практически не мог вздохнуть.

И эта рука…. Он так отчетливо вновь увидел её в темноте…

Нет. Всё это всего лишь воображение!

Он закрыл глаза, и тут же услышал лёгкий шорох…. Что за чёрт?!

Темнота обострила слух…. Теперь он слышал то, чего не мог слышать при свете. Он насторожился. На лбу выступили крупные капли пота. За окном что-то шелестело. Иван повторял и повторял мысленно, что это, наверное, ветер гоняет осенние листья, или старый вяз трётся об окно своими ветвями. Этого не было видно за задернутыми шторами. Шелест был совсем тихим, лёгким, но колючим, как игла. Подобно мелкому насекомому, которому не составляет труда найти лазейку в дом, звук этот проник сквозь уши и прополз дальше – в мозг, в душу, в сердце, поселился под кожей. Человеку вовсе не обязательно видеть источник звука, чтобы сложить представление, что его издаёт, особенно – когда звук знакомый….
Потом всё стихло, и повисла непроницаемая тишина. Иван вроде бы смог выдохнуть – просто ветер стих, а он уже успел загнать себя в угол страха, подстёгиваемый детскими воспоминаниями, как плетью. За считанные секунды тишины сознание прояснилось, и Иван напомнил себе, что он взрослый мужчина, человек, специалист один из лучших, если не лучший во всей конторе. Киборг! Но, однако, как легко смогла напугать его эта ночь.

И вдруг снова – шорох, скрябанье, тихий хруст…. Совсем рядом. Иван резко повернул голову, скорее инстинктивно, ведь шансов рассмотреть что-то в темноте практически не было. Рядом с креслом, в котором он сидел, стояла тумбочка... Звук явно шёл оттуда. Он отчётливо это слышал. Кххххх…. Кххххх…. Кххххх… Медленно и шершаво, но в то же время размеренно и монотонно. Словно жук, попавший между листами картона, пытается выбраться и безуспешно скребёт своими жёсткими лапами по фактурной поверхности. В ней что-то было…. Может, действительно жук?

Потом вновь раздались звуки за окном. Отчётливые, ясные, но по-прежнему жутко тихие…. И именно в этой вкрадчивости, в этой негромкости было то, что пробирало до мурашек. Словно что-то царапает тело медленно, но упорно, по одной траектории, и эти слабые царапания неизбежно приведут к тому, что плоть в конце концов сдастся, расступится. Иван метнул напряжённый взгляд к занавескам. «Окно закрыто. Окно же закрыто… Ничто сюда не проникнет…» - дрожащими мыслями твердил он сам себе. А тумбочка? Что скрежещет в ней? Жук?

Он вслушивался и вслушивался… Не чувствуя себя от страха, он вдруг понял, что эти оконные звуки раздаются не там, не снаружи. Их источник здесь, внутри – между стеклом и шторами, надёжно скрытый от него непроницаемой тканью!
В животе похолодело.

Дверца тумбочки тихонько хлопнула…. Еле слышно…. Будто её чуть приоткрыли, совсем незначительно и отпустили. Штора, скрывающая окно, дёрнулась. Чуть заметно, но резко…. Что-то задело её изнутри.

Иван ждал. Ждал, когда почувствует на своих ногах что-то живое… скользкое, когтистое…. Ждал, подчинившись страху, удерживающему его на месте, что вновь ощутит ту самую хватку на своей лодыжке. Ждал, пока это нечто бесшумно поднявшись по спинке кресла, заберётся ему в волосы…. Ждал….

Ему представилось, как некто уже стоит здесь, скрываемый плотной тьмой, рядом с ним в кабинете, и молча наблюдает за ним в каком-нибудь из углов….


3


И вдруг его осенила чудесная, спасительная мысль! Скорее, это было воспоминание, скованное до этого момента страхом и не решавшееся подать голос. Но теперь, когда его ужас почти достиг точки кипения, он вспомнил, что в кабинете должна быть свеча! Ну, конечно же, он сам её принес на всякий случай (а случай как раз тот), вот только куда засунул…. Он осмотрел кабинет, чёрные силуэты предметов и остановил взгляд на проклятой тумбочке….

Он положил свечу именно в неё!

Иван выматерился про себя. Однако мысль о скором источнике света придала ему сил, и он, плюнув на всё, решительно, насколько мог, поднялся с кресла. Нужно было всего лишь предпринять одно единственное действие, чтобы покончить со всеми страхами. Он был почему-то уверен, что зажги он свечу сейчас, и все тревоги тотчас отступят и опасность исчезнет. Рубашка на спине пропиталась по;том, липла и неприятно холодила кожу. Медлить нельзя. Медлить – значит сомневаться. Сомневаться – значит лишь сильнее затягивать петлю страха на своей шее.

Он присел на корточки рядом с тумбой. Протянул руку. Нащупал дверцу…. Сейчас её нужно открыть…

Сердце тяжелыми толчками отдавалось в трясущейся руке. Мозг продолжал пугать. Он словно вступил в сговор с иррациональным тёмным, и теперь они вместе играли с Иваном в злые игры. Мужчина вслушался в нутро тумбы – ничего. После того глухого стука дверцы, звуки изнутри не повторялись. А вот со стороны окна продолжали доноситься неясные, неторопливые, словно ползающие по стеклу, шорохи.
Иван самозабвенно выдохнул и открыл дверцу…. Ничего не произошло. Снова прислушался. В тумбочке было тихо. В бездушном мебельном кубе было ещё темнее, чем в кабинете. Коробка с темнотой, словно посылка, готовая отправиться туда, где темноты не бывает, где вечный свет. Теперь нужно запустить руку внутрь и пошарить. Ох, как он не любил совать руки в какие-то отверстия, за которыми неизвестно что находится. И хотя при свете дня это была очевидно простая мебель, но Иван боялся не тумбочки. Он боялся того, что в тумбочке. Он уже представлял, как нечто напряжённо сидит в дальнем углу, притаившееся, готовое броситься на его руку…. Он уже заранее чувствовал отвратительное прикосновение….

С трудом преодолевая себя, он медленно погрузил руку вглубь тумбы. Сперва он нащупал папки с отчётами, они были бумажными и очевидными, и не вызвали никаких эмоций. А потом. Его пальцы вдруг прикоснулись к чему-то рыхлому и ворсистому. Мужчина вздрогнул, но справился с импульсом отдёрнуть руку, призывая мозг опомниться и помочь ему. Мозг согласился и нарисовал заурядную картину. Это был всего лишь кусок ваты, торчащий из аптечки. Иван натяжно улыбнулся, и ему стало немного легче. Он понял: то, что напугало его было всего лишь куском ваты…. Быть может, и всё остальное в тумбе, в кабинете, в этой ночи тоже – нечто безобидное и объяснимое? А может, и все его детские воспоминания и страхи, действительно – всего лишь ментальный кусок ваты, который, «в силу особой восприимчивости» он увидел в каком-то ином, пугающем образе? Вдруг взрослые правы, и там, на острове и в самом деле не было ничего необъяснимого? Ни руки;, ни воло;с на ветвях. Ох, как хотелось бы верить взрослым. Но он не верил. Сейчас уже не верил.

Остальное пространство он исследовал более решительно – благо, предметов в тумбе было не много. И в самом дальнем углу, где, по его предположению, должно было сидеть нечто он, наконец, обнаружил свечку. Новенькую, в банке из-под майонеза. Иван достал её, наполняясь робким ликованием…. Никто не бросился, не вцепился ему в руку, хотя он прошарил всё содержимое. И если бы там действительно что-то было, он обязательно наткнулся бы на это. А значит, и правда «У страха глаза велики».

Тихий удар в окошко… Очень тихий, но не глухой. Словно легонько стукнули чем-то небольшим и твёрдым по поверхности стекла. Словно монеткой… нет, даже не монеткой….  Он вздрогнул и побледнел…. В темноте его лицо превратилось в застывшую, белую, не раскрашенную маску. Потом ещё четыре стука подряд. Медленной очередью…. Тук. Тук. Тук. Тук…

Потом ещё четыре…. Тук. Тук. Тук. Тук…

Иван крепко сжимал банку со свечой судорожными пальцами, парализованный новой волной страха и не мог повернуть голову в сторону штор, чтобы посмотреть. Так и сидел в нелепой, скрюченной позе перед открытой тумбой. Нет, монетка не издаёт такого звука. Этот стук был не похож ни на что другое, кроме…. Он знал лишь одно, что могло рождать такой звук…. Лишь одно!

Так он стучал пальцами по столу в задумчивости. Одним за другим…. Одним за другим…. Извлекая четвёрки связанных звуков…. Тук. Тук. Тук. Тук… По стеклу стучали ногти…. И это происходило не снаружи, не за окном! Звук был отчётливым и близким. И на каждый неторопливый, словно издевательский удар по стеклу, сердце его отвечало четырьмя. Иван с трудом распрямился и сделал шаг к креслу, стараясь вести себя как можно тише. Опустился и попытался усмирить дыхание. Он упёрся взглядом в чёрные шторы, заметив лёгкие, волнообразные движения, возникающие одновременно со звуками.

Вдруг всё прекратилось…. Штора перестала двигаться и безмятежно обвисла.
Какое-то время он ещё сидел мокрый от пота, совершенно не двигаясь, тяжело дыша, сжимая в левой руке свечу, а правой прикрывая рот, чтобы из него не вырвался неожиданный крик. Ему необходим был свет, но он не спросил себя – действительно ли он хочет видеть?


 4


Спичек не было. Ни в карманах, ни в памяти. Иван не помнил, чтобы видел их где-нибудь в кабинете. Свеча сразу же стала бесполезной. Бесполезной, без каких-то жалких спичек! Как порою какая-то с виду самостоятельная вещь является пустой безделицей без чего-то другого. Он поклялся себе, что завтра, когда это всё закончится, он выйдет и сожжёт сразу целый блок спичек! Безжалостно, одну за другой. Эта мысль немного его успокоила, хотя слух и зрение были обострены до предела. Он ждал, что сейчас вновь раздастся этот мерзкий стук – подкожный паразит, клещ, высасывающий из него волю. Ждал и одновременно не желал, чтобы это произошло.

Мужчина протянул руку, и аккуратно, бесшумно поставил банку со свечой на край стола. За всё это время глаза немного свыклись с темнотой, но этого было недостаточно, чтобы прогнать страх. Однако, мозг его, словно уже адаптировался к ужасу и воспринимал уже всё не столь болезненно. В затянувшейся тишине он всё чаще склонялся к мысли «Показалось», хотя на то, чтобы встать, подойти к окну и отдёрнуть штору и убедиться, что всё это не больше, чем его собственные фантазии, обострённые темнотой и невесть откуда взявшимися детскими воспоминаниями, духу не хватало. Шорохи, стуки больше себя не проявляли, и пока что Иван видел лишь один выход – сидеть в надежде и ждать, пока не дадут свет. А там – компьютер, хиты дискотек…. Блага цивилизации.

Чтобы скоротать ужас и отвлечься от обволакивающего чувства опасности, он размышлял. Часть его сознания была по-прежнему намертво прикована к окну, готовая среагировать на любое изменение этого мнимого спокойствия, а другая часть могла себе позволить думать.

Он думал о том, как всё-таки человек привязан к свету, как тянется к нему. Без света не было бы сегодняшней цивилизации, не было бы компьютеров, телевизоров, всей прочей сверкающей суеты. Человек окружает себя электричеством, считая, что может защитить себя этим! Он уже не может без света, стал жёстко зависим от него. Он создает машины, искусственно вырабатывающие свет, чтобы весь этот мир бесконечно функционировал, мигал, голосил вокруг бесчисленными лампочками, экранами, магнитофонами, проводами….

Темнота убирает всё это. Она оставляет человека наедине с самим собой. Наедине с данностью. Дружили ли когда-нибудь люди с темнотой? В те времена, когда лишь солнце было источником света. Принимали ли её? Или так же прятались в своих пещерах, да жались ближе к земле? Темнота – это то состояние, когда человек способен почувствовать себя, спросить себя, ответить себе, на что ему не хватает времени в окружении мелькающих огней. Наедине с собой. Наедине с миром. Выходит, что человек настолько боится самого себя, что предпочитает убивать темноту всеми способами, мирясь с ней лишь тогда, когда собирается спать. Чтобы жить, современному человеку необходимо видеть. Видеть всегда. Днем, ночью. Темнота – то благо, то зло самосозерцания, от которого бегут, которого боятся люди.
Чёрт побери!!! Мысль больно кольнула в самое сердце.

Как же он мог забыть?! Иван вскочил. Ещё одна случайность, на этот раз самая глупая, самая абсурдная из всех! Нелепость, которую он не мог себе простить, и собирался немедленно исправить.

Пару недель назад к нему ввалился хмурый, недовольный завхоз.

- Совсем поехали со своей безопасностью, - ворчал он, - было бы что брать!
На вопросительный взгляд Ивана, тот пояснил:

- Да начальство обязало ко всем дверям дубликаты сделать. И директору сдать. Что взбрело в голову? Это ж, поди, к каждому кабинету сделай запасной, не перепутай ничего, проверь, чтоб ключи рабочие были. Вот и слоняюсь… у нас кабинетов-то почти под пятьдесят!

Завхоз достал из кармана новенький блестящий ключ, вставил в скважину изнутри. Запер. Открыл. Всё работает.

- Степан, может чаю? – любезно предложил Иван, видя смурное настроение завхоза.

– У меня пряники есть. Мятные.

Тот согласился. И весь обеденный перерыв они проболтали за жизнь. Настроение завхоза заметно улучшилось и после обеда он ушёл в приподнятом расположении духа. А ключ так и оставил в замке. Иван позже уже увидел, вытащил, положил в ящик стола, хотел отдать вечером, но засел за таблицы и забыл про него. И потом не вспомнил.

В ящике стола должен был по-прежнему лежать ключ! Откинув страх, в неистовой решительности он подошел к столу, окно было совсем рядом. Ключ оказался на месте. Надо же! Иван с силой сжал маленький, заветный кусок металла. Наощупь вставил в замок. Повернул….

КЛИК….

Он до сих пор не мог поверить в случившееся чудо. Теперь он был на свободе! Он просидел столько времени взаперти, имея под рукой реальный шанс выбраться, испытывая сильнейший ужас, скованный тьмой и страхом. И вот теперь он на свободе! Ничто не сдерживает его, и темнота уже вроде не так пугает.
Иван толкнул дверь, и выскочил в коридор, оставив за спиной жуткое окно с задёрнутыми шторами…. Уже за порогом он снова услышал тот же слабый стук по стеклу…. Но он был уже где-то позади….

Тук. Тук. Тук. Тук….


5


Снаружи было прохладней. Это бодрило. Иван шумно втянул носом воздух, словно оказался не в коридоре старого здания, а в тропическом лесу после дождя. Он даже улыбнулся. Улыбнулся от облегчения, что вырвался из своей камеры и теперь словно весь мир открыл перед ним свои объятия. Однако, вскоре его оптимизм начал угасать. Ну вот он вышел из кабинета, и что дальше? Свобода оказалась мнимой. Та же непроглядная темень обволакивала всё и в замкнутом, пусть и длинном коридоре, рассмотреть что-либо было совсем невозможно. Первоначальная радость сменилась опустошённостью. Он по-прежнему был взаперти. Один на один с тьмой внутри целого здания. Наружная дверь была закрыта, все кабинеты тоже, как и вход на второй этаж. В его распоряжении был лишь длинный коридор, наполненный непроглядностью, с дверями по обе стороны, да всё тот же злосчастный кабинет, откуда он недавно выбрался, в котором столько всего перетерпел. Выбор невелик. Иван попытался открыть своим ключом другие двери. Разумеется, ничего не вышло.

В коридоре не было ни столов, ни стульев, где можно было хотя бы посидеть. Но всё же Иван почувствовал себя значительно лучше, помотавшись какое-то время взад-вперёд…. Он попытался даже открыть массивную входную дверь. Но она открывалась только снаружи. Иван попробовал стучать. Первый же удар глухим эхом разнесся по зданию, вернув неприятные ощущения: холод в груди, да дрожание пальцев, распространившееся дальше по всему телу. На повторную попытку он не решился. Безнадёжно. Его словно переместили из тесной одиночной камеры в более просторную, но в той же тюрьме. В чём он был повинен? Почему вынужден был отбывать незаслуженное наказание? Откуда это тотально невезение? Стоило ему лишь чем-то обнадёжить себя, как в следующую минуту всё рушилось безвозвратно. Ночь словно издевалась над ним, подсовывая бесполезные фантики надежды, стараясь уколоть как можно больнее его, и без того изжёванное страхом, сознание. То свеча, то ключ…

Он вновь решил мыслить ясно и попытался выстроить дальнейшую тактику. Сейчас он пойдёт обратно, в свой кабинет, возьмёт стул, вынесет его в коридор, а кабинет запрёт вместе с тем чёртовым окном! Станет ли безопаснее? Станет ли спокойнее? Вряд ли. Но он хотя бы избавит себя от невыносимого пребывания в одной комнате с этими вкрадчивыми, холодящими и тело, и мозг стуками. Он хотя бы будет точно знать, что между ними дверь, запертая дверь.… Это в том случае, если ОНО всё ещё там. И почему он не запер дверь сразу, как только вышел? Куда делся тот самый человек-киборг, с его трезвой способностью к оценке, с холодным анализом и железной логикой? Откуда взялся этот дрожащий, пещерный человек, испытывающий животный ужас перед темнотой?

Ивану вдруг начало казаться (или не казаться?), что во тьме коридора что-то неотступно следует за ним. Что-то крадётся, не отступая ни на шаг. Что-то привязанное к нему, как воздушный шарик за нитку. Он ощущал присутствие чего-то чужого рядом. Какие-то неясные, невнятные звуки то и дело мерещились ему. Или не мерещились? То ли это было наваждение, то ли эхо его собственных шагов, то ли его же дыхание, а то ли в темноте действительно что-то было. Он замер где-то посередине туннеля, задержал дыхание и напряг слух.

Тук. Тук. Тук. Тук…. Раздалось справа от него. Мозг взорвался паникой, и он побежал. Побежал, не помня себя от страха, не думая, не осознавая, лишь слыша. Слыша это неугомонное, тихое «Тук. Тук. Тук. Тук….» то справа от себя, то слева – за каждой дверью. И все эти звуки сливались в единую какофонию ужаса, в невыносимую, запредельную барабанную дробь, и преследовали, гнали его, словно охотник свою добычу. Как только он вбежал в свой кабинет, всё стихло. Почему оно преследует его? Что ему нужно? Почему загнало снова в это помещение? Что за чёртовы ловушки?

В безнадёжном отчаянии, не останавливаясь, он подбежал к окну и одним рывком отдёрнул штору, готовый ко всему. Сражайся или беги! Бежать уже было некуда, оставалось лишь принять вызов темноты. И если уж не дать отпор неведомому, то хотя бы стать жертвой, которая больше не бежит, не прячется, которая кидается на хищника в отчаянной, но бессмысленной жажде жизни. Он отдёрнул штору и замахнулся, готовый атаковать или защищаться. За шторой оказалось пусто. Лишь старый вяз с ленивым интересом заглядывал в окно с улицы, да большая чёрная птица спокойно сидела на его ветвях. Никакого зримого ужаса, что рисовал ему его мозг за шторой не было.

Иван бессильно рухнул в кресло и закрыл глаза. Кабинет вдруг показался ему родным и безопасным… Тихим. И хотя сердце его по-прежнему бешено колотилось от недавнего панического бегства и безумной попытки противостояния, он рассудительно допустил, что бездействовать – тоже выход. Сидеть зажмурившись, что бы ни происходило. Открывать глаза было страшно. Не открывать – ещё страшнее. В коридоре точно что-то было. Что-то неуловимое. Оно было и в тумбочке ранее, и на окне, но Ивану никак не удавалось столкнуться с ним лицом к лицу, увидеть наконец, хотя он только что пережил момент своей готовности к этому. Возможно, оно и сейчас было в кабинете. Небольшое, затаившееся зло. Спокойствия не было нигде. Выбор осуществлялся лишь между ужасом и ещё большим ужасом. Теперь пугала и тишина тоже. В ней он мог услышать даже самый малейший шорох – реальный или воображаемый. Иван до крови искусал губы, волосы его давно стали влажными, как и ладони. Хоть как-то отогнать от себя волнообразный страх было безнадёжной затеей, оставалось лишь ждать очередного отлива. Мозг постоянно подсовывал ему яркие воспоминания из детства, в которых та уродливая рука то скрывалась в листве, то снова выползала и скребла, скребла, скребла землю….
Нужно закрыть дверь…. Определённо. Иван встал, собираясь сделать это….
И тут произошло то, чего он не мог ожидать….

В дальнем конце коридора, среди мертвенной, всеобъемлющей тишины что-то щёлкнуло. Иван насторожился. Затем раздался звук, который не мог быть ничем иным, кроме звука открываемой двери. По ногам потянуло сквозняком. Кто-то вошёл….

Замерев, Иван всё же нашел в себе силы выглянуть и всмотреться в темноту коридора…. Слабый свет то ли луны, то ли уличных фонарей ненадолго заглянул в открывшийся проём входной двери. После чего дверь так же тихо, но всё-таки слышимо, закрылась и снова воцарилась тьма. Но он успел увидеть вошедшего…. И ОН ЕГО УЗНАЛ!

Это был их директор. Совершенно наверняка. Иван облегченно выдохнул. Наконец-то завершились его мучения здесь! Видимо, главному понадобились какие-то бумаги, поэтому он приехал за ними так срочно, среди ночи…. В конечном счёте, причины его появления здесь были совершенно не важны. Иван был спасён. Однако…. Что-то удерживало его на месте…. Что-то не пускало его выйти и объяснить директору всю глупость ситуации, в которой он оказался. Что-то продирало его до костей…. Что-то потрошило его, словно огромным тесаком, сквозь кожу и плоть, сквозь годы, до самого нутра, до самого детства, до той самой ночи в Собачьей дыре.

В директоре было что-то не так. И Иван понял, что – когда вновь прислушался. Его шаги!

Шаркающие, волочащиеся, тяжёлые шаги, как у больного старика, да сиплое, вырывающееся дыхание…. Вошедший даже не шагал, не переставлял ноги, как обычно делают люди, а подтаскивал их поочерёдно, не отрывая от пола. Ноги словно ползли самостоятельно, неся на себе тело. Медленно переваливаясь, он двигался по коридору в его сторону….

У Ивана перехватило дух, он затаился и прикрыл дверь, оставив лишь небольшую щёлку, сквозь которую мог видеть, что происходило в коридоре, насколько позволяло немного привыкшее к темноте зрение. А что если, директор всего лишь пьян? Мысль показалась логичной.

Шаги приближались, шаркая по коридору. Приближалось и дыхание. Сиплое, клокочущее, замирающее…. В такт шагам…. Движение было очень медленным, тягучим. Как и время.

И вот он увидел его…. И смог рассмотреть…. И ему предстало то, что было незаметным издалека…. Директор был немного ниже своего обычного роста и невероятно сутулый. За собой он волок по полу какой-то мешок. Иван видел его в щель, и боялся выдать своё присутствие каким-либо звуком…. Кабинет директора располагался дальше по коридору, если он сейчас пройдёт мимо, значит это действительно он. Вдруг силуэт остановился…. Прямо напротив двери…. С силой втянул воздух, принюхиваясь, и стал не спеша крутить головой на несуразной, короткой шее. У Ивана всё клокотало внутри, но он был уверен, что надёжно скрыт в своём убежище, что его невозможно заметить, потому что у вошедшего глаза ещё не могли успеть привыкнуть к темноте настолько, чтобы обратить внимание на узкую щель, чтобы высмотреть в ней испуганный глаз подсматривающего…. Человек (?) с хрустом суставов повернул голову в его сторону и снова шумно втянул воздух ноздрями. Немая, застывшая сцена. Он уставился прямо на него, прямо в небольшой проём прикрытой двери, прямо ему в глаза, но Иван по-прежнему верил, что щель слишком узка, что в здании слишком темно…. Он совсем перестал дышать, превратившись в застывшее изваяние. И только сердце барабанило предательски громко. То, что было за дверью, наклонило корпус в его направлении, странно и неестественно вытягивая ранее короткую шею, приближаясь, принюхиваясь. Иван молился на темноту, которая вдруг стала спасением для него, темнота, укрывающая его словно мягким пледом.

И тут неожиданно вспыхнул яркий, ослепляющий свет! Иван молниеносно захлопнул дверь, но доли секунды было достаточно, чтобы увидеть…. После этого он истошно закричал и навалился на дверь, ожидая, что ЭТО попытается проникнуть к нему. Сам он лихорадочно искал в кармане ключ. Нашел. Выронил, с трудом дотянулся. Вставил. Повернул…. По-прежнему налегая на дверь, он осмотрел безумными глазами пространство кабинета. Навалился сильнее, прижавшись к полотну двери.
Тук. Тук. Тук. Тук…

И вдруг – скрипучий, старушечий шёпот, как заржавевшие петли на ветхой калитке…. Прямо над ухом… Нечто шептало с той стороны, прильнув губами между дверью и косяком:

- Идите... Идите, мои…. Найдите…. Идите…. Идите, мои….

Иван снова заорал, чтобы не слышать этой мерзости, этого тихого, но чудовищного голоса. Заорал, заглушая своим криком постукивания по стеклу и поскрипывания дверцы тумбочки.

Что-то заскреблось под дверью. Он отпрянул, не веря своим глазам….

Это были пальцы…. Те самые, что он видел тогда, ночью, на острове в Собачьей дыре…. Те самые, которые в темноте так легко было принять за ветку…. Они тем же жестом, что и раньше скребли по линолеуму, словно угрожая добраться до него во что бы то ни стало. Иван не мог соображать, но понял – эти пальцы, они видят его…. Коричневые, сучковатые пальцы…. Они лезли под дверь, пытались царапать пол, метались, тыкались в бессилии пролезть внутрь. С тонким пронзительным визгом…. Длинные, корявые, неровные пальцы с потрескавшимися ногтями…. Тук. Тук. Тук. Тук….

Больше Иван не выдержал. Сознание милосердно покинуло его, и он упал на пол, едва успев отшатнуться подальше от двери.


6


Пришёл в себя Иван в десятом часу. За дверью слышалась возня, голоса, чей-то смех…. Обычный рабочий день…. Он встал. Прислушался снова. Обычный рабочий день…. Никаких скрипов, шорохов, постукиваний.

Отвёл в сторону штору. Окно привычное. Светлое, прозрачное. Даже старый вяз кажется не таким уж и старым. За окном ходят люди. Стоят дома…

Не приближаясь к двери, снова лёг на пол, заглянул под неё. Увидел лишь мельтешение ботинок и туфелек. Самое обычное утро. Встал. Подошёл. Повернул ключ. Приоткрыл дверь. Посмотрел наружу через щель. Да, вполне себе рабочая обстановка. Все снуют, носятся из кабинета в кабинет с бесчисленными бумагами. Снова закрыл дверь и сел за компьютер. Включил. Открыл вчерашние таблицы и сохранил на дискету. Вытащил, положил в карман.

Иван распахнул дверь и вышел. Тут же ему встретилась молоденькая секретарша.

- Иван Афанасьевич, вас директор просил зайти. Что-то срочное - сообщила она и мило улыбнулась, словно заигрывая.

Иван хмуро кивнул.

- А потом, хотите – я вам кофе сделаю? Можем даже вместе попить.

- Не хочу, - отрезал Иван.

Она обескураженно и, наверное, даже обиженно пожала плечами.

Бледный и помятый Иван пошёл по коридору. Тот уже не пугал, как и на протяжении сотен рабочих дней до этого. Днём он был совсем не таким, как ночью. Иван заглянул в один из кабинетов и протянул дискету коллеге. На возгласы благодарности лишь поднял ладонь, останавливая словоохотливого юношу. Молча вышел и побрёл дальше. Проходя мимо щита пожарной безопасности, он снял топор и продолжил путь, пугая сослуживцев своим нездоровым видом (ну и топором, разумеется, тоже). Его безразличный, словно не видящий, взгляд скользил по знакомым стенам, дверям, лицам. Перед самым кабинетом директора, ему вдруг вспомнилось, как вчера утром на улице он стал свидетелем странной сцены. Какая-то старая толстуха с повязкой на глазу втолковывала тёмненькой, глухонемой девочке:

- Береги руки, доченька….

Не останавливаясь, Иван толкнул дверь и вошёл. Директор сидел в своем кабинете, как и положено. Он исподлобья взглянул на Ивана и молча кивнул на свободный стул, предлагая сесть. Руки его лежали на столе, и пальцы были переплетены в замок. Это была его самая стабильная, неизменная поза, Иван заставал директора всегда именно в ней. Игнорируя предложенный стул и не говоря ни слова, Иван приблизился и единственным, мощным ударом отсёк ему оба запястья….

Затем развернулся и побежал, оставляя за спиной нечленораздельные, жуткие вопли, истекающего кровью директора. Шокированный персонал расступался, никто не посмел его остановить. После все высыпали на крыльцо, глядя вслед убегающему сотруднику. Никто не знал, что и думать. Перешёптывались в недоумении. Каждому будет что рассказать семье вечером за ужином. Но больше всех казалась напугана молоденькая девушка – секретарша. Её лицо потеряло всякую краску, стало бледным, и она всё время причитала, словно в беспамятстве…. Среди всеобщего изумления на неё никто не обратил внимания. Если прислушаться, то можно было услышать, что она шепчет: «Идите… Идите, мои…. Найдите…. Идите…. Идите, мои….».


Эпилог


В тот день многие люди видели странного человека, сидящего на бордюре  в старом дворе между домами. Он жёг спички. Одну за другой. И у него были очень странные руки. Темные, с длинными пальцами, словно больные, с воспалёнными, опухшими узлами суставов.

Иногда он улыбался….