Есть только миг - 4

Предыдущую часть см. http://proza.ru/2025/04/09/773

               — Ну, девчонки, ну, красавицы… Добрый всем вечер.
               Старик, устало и молча сидевший в машине, войдя в больничную палату, преобразился. Развернув плечи, он выпрямился и словно стал выше ростом, клетчатая жилетка под расстёгнутой замшевой курткой и шейный платок придавали его облику что-то романтичное, а палка, на которую старик тяжело опирался, поднимаясь по ступенькам больницы, вдруг превратилась в лёгкую трость франта.
               Искренне и радостно старик одарил улыбкой каждую из шести лежащих женщин. Остановился перед санитаркой, разливающей на ужин чай, всплеснул руками:
               — Богиня! Разрешите помогу…
               Санитарка хотела ответить: «Ты мне лучше помоги им попы мыть да памперсы менять», — но почему-то промолчала и терпеливо ждала, пока Юля мыла под краном чашки с остатками обеденного компота, а старик наливал чай, приговаривая:
               — Выпьешь чайку, забудешь тоску… Это не чай, а чаище… на свет посмотришь, Москву увидишь…

               В коридоре Юля попыталась засунуть в карман санитарки пять рублей:
               — Вы уж извините, что мы так поздно.
               Санитарка отодвинула Юлину руку, пожевала губами, кивнула в сторону палаты:
               — Шутник… Родственник, что ли, этой твоей, молчаливой?
               Юля кивнула, решив не вдаваться в подробности.
               — Надо же! Вот повезло…  Да ещё дочь недавно звонила, такой разгон врачам устроила…
               Покачивая головой, бормоча: «Богиня…», — санитарка удалилась в соседнюю палату.

               Пока Юля бегала за водой для одной пациентки, за памперсами для другой, пыталась накормить кашей девяностолетнюю старушку, которую никто не навещал, старик примостился на единственном в палате стуле рядом с койкой Галины Петровны, прикоснулся к лежащей вдоль тела руке, сжал высохшую маленькую ладошку:
               — Галчонок!
               — Вовка, — не открывая глаз прошептала Галина Петровна, — не надо, зачем…
               Маленькая, она была почти не заметна на больничной кровати: разметавшиеся седые волосы, лицо, потерявшее краски, сливались с серым постельным бельём…

               У старика опять заболело сердце, и он заговорил нарочито громко, заглушая и боль, и висящий в палате запах обречённости:
               — Держи телефон, звони Катерине. Она там извелась, в своей Америке…
               Воробушек дёрнул крылышками, попытался нашарить телефон и опустил руку, не поднеся к уху:
               — Не удержу…
               — А я сейчас громкую связь поставлю, — обернулся к лежащим в палате женщинам. — Прошу прощения, милые дамы. Наша Катерина может и ругнуться всласть, но вы уж потерпите… Сами понимаете: лучше горькое обезболивающее, чем никакого.

               Через минуту палату заполонил женский голос:
               — Мама! Как ты могла! Мы тебя потеряли!

               Женщина после операции, которую Юля с трудом подняла и усадила на постели, улыбнулась:
               — Все взрослые дети одинаковы. Они напрочь забывают, как терялись сами, как мы ожидали их по ночам, как сутками выслушивали: «Абонент не доступен», когда они жаждали свободы…

               — Мама! Я говорила с врачом. Он спросил, чем я докажу родство, но, когда я предложила прислать фотографию, почему-то отказался. А мы ведь с тобой так похожи…
               — Были… Тридцать лет назад, — прошептала Галина Петровна.
               — Доктор обещал сделать всё возможное. Ты потерпишь, правда, мамочка? Мы все в тебя верим. Вероника и Джонни передают привет. Они, кстати, вчера ходили в магазин и выбирали дизайнерскую одежду. Бабушке тоже.
               — Чёрное худи с огромным пауком на спине и рваные джинсы, — пересиливая боль, улыбнулась бабушка.
               — Мама, что ты говоришь! — всерьёз обиделась дочка. — Это прошлый век. Сегодня в тренде совсем другое. А ты у нас будешь самой красивой. Ты только поправляйся, ладно? Ты нам очень нужна.

               — Катерина, мама устала, — забрал телефон старик.
               Вздохнул, повернувшись к притихшим женщинам:
               — Молодёжь, что они понимают в красоте. А я-то ещё помню конец сороковых, пятидесятые прошедшего века. Какие женщины были! Какие наряды! Галочкина мама была портнихой высшего разряда, я, мальчишка, раскрыв рот, смотрел, как дамы примеряли панбархатные или шерстяные платья с высокими плечами, маленькими воротничками, кокетками, оборками, какими-то необыкновенными выточками-защипами...  Да хоть своих мам вспомните: праздничные платья из крепдешина, креп-жоржета… Слова-то какие! А юбки – в складку, плиссированные, широкие клетчатые…

               — Чулки! — воскликнула девяностолетняя старушка. — Я взяла у мамы потихоньку, без спроса фильдеперсовые чулки. Порвала, конечно… В магазинах не было, а на чёрном рынке они стоили почти сто рублей.
               Старушка, которая до этого не обмолвилась ни словом, рассмеялась дребезжащим смехом, остальные обменялись понимающими улыбками.

               — Расчирикались! — ввезла в палату столик с инструментарием санитарка. — Кто завтра на операцию, готовьтесь к клизме.


               На следующее утро Юля и дядя Вова в бесконечно-длинном больничном коридоре провожали глазами каталку в операционную.
               — Мне на работу бежать надо, — вздохнула Юля.
               — Не беспокойся, деточка, я позвоню…

Продолжение см. http://proza.ru/2025/04/29/1672