Милость Императрицы - 8

… или перечитывая  «Капитанскую дочку»

Явление «верного источника»

Мемуары княгини Екатерины Дашковой, приведенные в предыдущей главе, позволили нам разобраться с достоверностью текста третьей записки Алексея Орлова, посланной им Екатерине II из Ропши. Имя князя Фёдора Барятинского было, по-видимому, вписано в составленную Ростопчиным копию с целью «подставить» гофмаршала императорского двора. Было ли имя фактического убийцы в оригинальном тексте записки или Орлов его не назвал? Был ли «конечным» убийцей назван Шванвич или, как указано в тексте:  «все до единого виноваты, достойны казни»? Заменил ли Ростопчин в копии имя Шванвича на «князя Фёдора»? Эти вопросы интригуют, но не должны отвлекать от нашей темы: как понять, почему Екатерина II проявила милость к сыну Шванвича-старшего, не отправив его на плаху, как активного пособника Пугачева?! Но, увы, кроме как в записках Шумахера, Шванвич-старший другими мемуаристами, как человек, оказавший окончательное летальное воздействие на Петра III, не называется.

Нам представляется, что ключом к пониманию случившегося может стать заключение о соответствии записок секретаря датского посольства Шумахера реальному ходу екатерининского переворота. Четкость и немецкая бесстрастность записок дипломата, позволяет сделать предположение, что Шумахер всё же имел надежный источник о ходе «революции», в том числе и о «событии», произошедшем в Ропше 4-6 июля 1762 года. Вот если бы найти подтверждение, что источник секретаря датского посольства внушает доверие ...

Так как же быть? Может нам зайти с другой стороны и попробовать поискать следы «верного источника» в другое время и в другом месте?      

Однако интересное же это чтение – переписка дипломатов! Особенно, если они пишут донесения из России и если это письма и депеши из XVIII века, а еще лучше, если донесения эти о событиях переломных: например, о смене правящего монарха. Причем ознакомление с этой деловой перепиской иногда наводит на мысли, напрямую не связанные с событиями, коим она посвящена.

Именно такой интерес представляют донесения аккредитованных при российском императорском дворе дипломатов европейских стран за 1761-й год. И тем больше в них будет достоверности и меньше неподтвержденных слухов, если донесения эти читать, чередуя с перепиской российских сановников.
Например, почитаем извлечения из писем И.И. Шувалова – фаворита императрицы Елизаветы Петровны – канцлеру М.И. Воронцову (сохраняется орфография оригинала, все даты по юлианскому календарю):
- от 18 апреля 1761 года: «… У всемилостивейшей государыни (Елизаветы Петровны) кровь целое утро идет носом, доктора сказывают, что оное хорошо, токмо много беспокоит и для того  представляли, чтоб движения никакого не было, чего ради и куртаг отменен»;
- от 29 мая того же года, тот же Шувалов – тому же Воронцову: «… Её императорское величество, слава Богу, в добром здравье, теперь изволит пройти в мыльню».

Европейские дипломаты также были обеспокоены здоровьем императрицы:
- май того же года, из донесения датского посланника графа Гастгаузена: «… Её с каждым днем всё более и более расстраивающееся здоровье не позволяет надеяться, чтобы она ещё долго прожила. Но это тщательно от неё скрывается»;

- от 11 июня того же года, тот же Шувалов – тому же Воронцову: «… Её императорское величество после обеда имела малую лихорадку, как вечером, только недолго продолжалась; скоро започивала и теперь опочивает»;
- от 11 октября того же года – из донесения австрийского посла де Аржанта: императрица изволила сказать, что  «… чувствует себя довольно хорошо, только её сильно беспокоит слабость в ногах, вследствие которой она не может ни сидеть, ни двигаться». 
- от 01 декабря того же года, И.И. Шувалов обнадеживает М.И. Воронцова: «… Всемилостивейшая государыня сегодня, слава Богу, в изрядном состоянии своего здоровья».
- от 07 декабря, из донесения датского посланника: «… Здоровье императрицы всё ещё плохо, и хотя она и на ногах, но несколько раз на дню отдыхает на кровати».
- от 18 декабря, также  из донесения датского посланника:  «… С прошлой пятницы мы находились в постоянной тревоге за состояние здоровья императрицы: эта тревога возросла до такой степени, что мы, наконец, потеряли последнюю надежду на то, чтобы здоровье императрицы могло восстановиться, но с вечера третьего дня мы снова надеемся» (следует напомнить, что 18 декабря был днем рождения Елизаветы Петровны, в 1761 г. ей исполнилось 52 года);
- от 21 декабря, также из донесения датского посланника: «… Императрица находится всё в том же тяжелом состоянии. С нею очень часто происходят обмороки, и третьего дня тревога потерять её дошла снова до крайних пределов».
- 24 декабря датский посланник доносил: «… Сейчас в четыре часа пополудни я узнал из ВЕРНОГО ИСТОЧНИКА, что императрица при смерти и что она призвала к себе великого князя и великую княгиню, которые находятся сейчас у её постели, проливая, вероятно, слезы. Это заставляет думать, что она не сделала завещания и что восшествие великого князя на престол совершится довольно спокойно». И далее: «… Молю Бога, чтобы завтра я имел возможность сообщить лучшие вести, чем те, которые имеются сегодня; передавать такие печальные известия доставляет мне невыносимую душевную скорбь».

Здесь следует прерваться и сделать предположение, что «невыносимая душевная скорбь», испытываемая в те дни графом Гастгаузеном, могла объясняться не только уважением, которое датский посланник, возможно, испытывал к Елизавете Петровне. Её кончина означала перемену царствования: занятие престола племянником императрицы – великим князем Петром Фёдоровичем. Вследствие этого Россия могла начать войну с Данией за наследственные владения нового императора – земли герцогства Гольштейн, отторгнутые датчанами во времена Северной войны.

На следующий день, 25 декабря 1761 года, в вечерней депеше датский посланник известил своего короля о восшествии на российский престол императора Петра III. О последних часах императрицы Елизаветы граф Гастгаузен сообщал 29 декабря следующее: «… Во вторник утром (т.е. 25 декабря), в наступивший короткий промежуток просветления, она снова позвала к себе великую княгиню (т.е. Екатерину Алексеевну), но не смогла произнести слабым, умирающим голосом ничего, кроме отдельных слогов и бессвязных слов, пока, наконец, в 3 часа пополудни государыни не стало».

Казалось бы, какое отношение переписка российских царедворцев и европейских дипломатов о болезни и кончине императрицы Елизаветы Петровны имеет к нашей теме?! Что из процитированного может пролить, так сказать, свет и способствовать тому, чтобы пасьянс из разрозненных фактов о «событии» - насильственной смерти Петра III в июле 1762 года – наконец, сложился? Но вот ведь на то она и переписка, что в ней невольно может открыться то, что позднее со скрупулезным тщанием было вымарано из других документов, изъято или, возможно, сожжено, упрятано на дальнюю полку архива, ну и прочее, и прочее…

Если еще раз перелистать донесения датского посланника графа Гастгаузена о печальном состоянии здоровья Елизаветы Петровны, то среди повторяющихся фраз о хворях императрицы можно прочитать следующее сообщение без даты (скорее всего оно было отправлено во второй декаде  декабря 1961 года): «… Её величество ВЕЛИКАЯ КНЯГИНЯ только что НАПИСАЛА Шумахеру: «Императрица очень плоха, кровопускания, не  остановили кровохарканья, и она все более и более слабеет. Все очень взволнованы этими тревожными обстоятельствами и всё более опасаются за жизнь императрицы».

Неаккуратное упоминание датским посланником источника, с которым, выражаясь на шпионском сленге, «был  на связи»  секретарь датской миссии Шумахер, позволяет нашему пасьянсу, наконец, сложиться. Названная в депеше от 24 декабря «верным источником»,  была никто иная, а её высочество великая княгиня Екатерина Алексеевна, через полгода восшедшая на русский трон! Ну а что мешало Екатерине II и в июле 1762 года оставаться «на связи» с Шумахером и сообщить ему подробности несчастья, случившегося с её мужем Петром III?!   
Поэтому вопрос о достоверности сведений, изложенных в записках Шумахера, так мучивший нас на протяжении всего нашего «следствия», можно считать закрытым.