Разреженная атмосфера

Содержание:
Введение
Глава 1: Остатки мира
Глава 2: В убежище
Глава 3: Совет руководителей
Глава 4: Посланники Ватикана
Глава 5: Гигантус
Глава 6: С мамой
Глава 7: Дипломатия
Глава 8: Начало поисков
Глава 9: «Колобок»
Глава 10: В плену
Глава 11: Угроза
Глава 12: Алькор
Глава 13: Предательство
Глава 14: Схватка
Глава 15: Кузина
Глава 16: Проект «Гибернация»
Глава 17: «Петр Великий»
Глава 18: Паника
Глава 19: Хомо Страус
Глава 20: Ядерный удар
Глава 21: Погоня
Глава 22: Битва титанов
Глава 23: Проект «Микромир»
Эпилог

Введение

Пустынный и мрачный ландшафт простирался до самого горизонта. Легкий ветер катил по иссушенной земле сухие ветки, клубы пыли и редкие клочки прошлогодней травы. Кругом валялись камни, обугленные скелеты, покореженные остовы автомобилей и автобусов, а вдали виднелся расколовшийся корпус рухнувшего когда-то «Боинга-747». Огромное красное солнце висело в небе, заливая этот безжизненный мир багровыми лучами. Разреженная атмосфера с трудом пропускала кислород, и редкие живые существа таились в тени развалин. Атмосферное давление уменьшилось до двух третей от прежнего, и только самые выносливые организмы могли здесь выжить.
По пересеченной местности катился железный шар, белый и гладкий, диаметром около метра. На его корпусе значилось имя – «Колобок». Он двигался уверенно, сканируя территорию сенсорами, бесшумно анализируя каждый сантиметр пространства. Встроенный динамик негромко бурчал что-то на неразборчивом техническом языке, словно робот вел диалог сам с собой. Вдруг он зафиксировал движение. Сенсоры немедленно активировали защитный режим, просчитывая оптимальный способ самообороны. Но прежде чем применять оружие, следовало распознать противника.
Из-за груды металлолома выскочило существо – да-страус. На первый взгляд он напоминал обычного страуса, но в его облике было что-то пугающее. Грубая чешуйчатая кожа, серый окрас с багровыми пятнами, а вместо мягких перьев – острые, как ножи, пластины. Его мощный клюв мог пробить даже бронированную пластину, а лапы с длинными когтями легко вспарывали металл, словно бумагу. Длинный хвост с костяными шипами хищно подрагивал. Это был один из самых опасных мутантов пустоши – он охотился на все движущееся, а его агрессивность делала его смертельной угрозой.
Робот коротко свистнул, будто удивленно фыркнул. Однако он не собирался атаковать. Вместо этого «Колобок» решил сыграть в игру. Он резко развернулся и стремительно покатился прочь, лавируя между заброшенными зданиями, перевернутыми машинами и бетонными обломками. Да-страус ринулся за ним, его хищный взгляд горел азартом охоты. Он был голоден и не собирался упускать свою добычу. Робот же, весело пища, нарочно выбирал более сложные маршруты, загоняя противника в узкие коридоры руин и заставляя его изматываться.
Вдруг робот юркнул в раскрытую дверь покосившегося рейсового автобуса. Внутри он моментально закрутился между кресел, а за ним с лязгом ворвался да-страус. Его острые перья царапали металлические поручни, когти скрежетали по полу, а клюв с силой вонзался в сиденья, пробивая их насквозь. Но «Колобок» ловко ускользал, не позволяя себя поймать. Тогда страус издал яростный крик и бросился к другой двери, но робот уже вылетел наружу.
Охваченный бешенством, мутант возобновил погоню. Он скакал через рвы, бетонные блоки и разбросанные автомобили, с хрипом выдыхая горячий воздух. Робот, стремительно увеличивая скорость, достиг предела – 150 километров в час. Однако страус не отставал… пока не начал задыхаться. Разреженная атмосфера давала о себе знать, и хищник с трудом хватал воздух. Его шаги замедлились, а вскоре он разразился злым, пронзительным воплем, стоя среди руин.
Тем временем «Колобок» приблизился к некогда величественному городу. Нью-Йорк. В прошлом мегаполис, а теперь – кладбище цивилизации. Небоскребы либо рухнули, либо зияли скелетами своих оплавленных каркасов. Улицы были забиты ржавыми автомобилями, окна зданий – пустыми глазницами, сквозь которые ветер гнал прах и пыль. Миллионы человеческих скелетов лежали прямо на дорогах, в автобусах, в квартирах, замерзшие в вечной тишине.
Робот проскользнул мимо здания полицейского участка. Внутри одной из разбитых машин он зафиксировал движение. Сенсоры проанализировали кости и оставшиеся следы – кро-крысы. Мутировавшие потомки обычных крыс, они стали в десятки раз крупнее. Некоторые достигали размеров взрослого человека. Их интеллект развился, и они научились охотиться стаями, устраивать засады. Опасные, жестокие, ненасытные – они были настоящим кошмаром для всех, кто еще оставался в этом мире.
Но робот не остановился. Он катился дальше, сквозь мертвые улицы, туда, где его ждала его миссия.
«Колобок» - это промышленное изделие фирмы «Тесла-Роботикс», которая выпускала роботов различного назначения, но в большей степени для обороны и охраны. «Колобок» - это робот шарообразной формы, предназначенный для охраны космодромов, где стояли ракеты «Старшип», или зданий, в которых сотрудники «Спейс-Х» творили различные чудеса. Робот был нашпигован огнестрельным и газовым оружием, электрошокерами, датчиками и сенсорами разного калибра и назначения. Поэтому со своими обязанностями роботы справлялись успешно.
Только этот «Колобок» был особенным. У него было нечто похожее на эмоции и самостоятельный интеллект, который делал его похожим на человека. Он мог удивляться, радоваться, злиться, возможно, это стало побочным действием от обновленной программы. Те, кто обслуживал его, замечали это, однако не торопились сообщить начальству, что робот имеет отклонения или он — уникален. Его корпус слегка отличался от других: белоснежная поверхность имела плавные изгибы, а на передней панели находился датчик, напоминающий глаз, который слегка мерцал, будто реагируя на происходящее. Иногда его движения казались спонтанными, словно он мог задумываться о чем-то своем.
«Колобка» поставили на охрану огромного научно-исследовательского и производственного комплекса New Materials and Energy. И он охранял, пока не произошла глобальная катастрофа, изменившая весь мир. Он защищал от любой попытки захватить ресурс, который имел огромное значение, пока не иссякли батареи, а зарядиться было уже негде. Комплекс превратился в руины, коридоры покрылись пылью и ржавчиной, оборудование было разрушено, а на стенах проступили следы давних боев.
Спустя много лет робот «очнулся» в новом месте и узнал, что теперь его обязанность — охранять город Гигантус. Его батареи были полны энергии, а часть систем перепрограммирована. И он патрулировал как внутри купола, так и снаружи много лет, пока не пришел сам хозяин, которого оперативная память распознала как Данциг Кролл, вице-министр обороны США, и не приказал доставить из хранилища New Materials and Energy емкость с особым материалом. У «Колобка» был доступ к хранилищу, он знал все коды и пароли, система безопасности New Materials and Energy распозновала его как часть охранного блока.
Робот свистнул, как бы принимая приказ, чем удивил Кролла — тот не видел, чтобы роботы могли выражать эмоции. Однако он махнул рукой, и «Колобок» выкатил за пределы Гигантуса. Его навигационные датчики сразу определили координаты, и он устремился в Нью-Йорк.
В городе его поджидали тоже разного рода опасности, прежде всего, расставленные кем-то противотанковые мины. Возможно, здесь шла война, и мины были эффективным оружием враждующих сторон. Их остатки покрывали улицы: кое-где виднелись воронки от взрывов, куски металла и вывороченный асфальт. На них подрывались не только бронетранспортеры или обычные машины, но и роботы — «Колобок» видел их ржавеющие шасси и фрагменты корпусов, разбросанные взрывами. Временами из руин торчали скелетированные останки погибших людей, а из щелей и трещин выглядывали мутировавшие крысы, ожидая, когда можно будет снова поживиться падалью.
Он двигался осторожно, сканируя пространство на наличие угроз. Его сенсоры улавливали колебания воздуха, мельчайшие всплески тепла и движения на большом расстоянии. Нью-Йорк был мертвым, но все еще таил множество опасностей, и «Колобок» это прекрасно знал.
Перед входом в здание он увидел странную сеть, которая перекрывала дорогу. Робот не помнил, чтобы эта штука была раньше здесь, хотя допускал, что, защищаясь, люди могли сделать сеть из крепких углеродных нитей, чтобы враг не смог проникнуть внутрь. Оценив толщину и прочность волокон, «Колобок» решил, что нужно применить циркульную пилу. Из его корпуса выдвинулся манипулятор, на который второй манипулятор насадил диск с острыми краями.
Загудел мотор, и пила вгрызлась в сеть, разрывая прочные нити с хрустом и искрами. Волокна, оказавшись под натиском вращающегося лезвия, лопались одно за другим, словно туго натянутые струны. При этом робот напевал какую-то мелодию, чем-то похожую на композиции из репертуара The Beatles.
Уже проделав проход, его датчики зафиксировали движение, и он успел увидеть, как на него стремительно спускается гигантское насекомое — гига-паук. Существо было размером с небольшую машину, покрытое толстыми волосками, напоминающими провода. Его восемь глаз вспыхнули в темноте, а массивные челюсти, сочащиеся ядовитой слизью, раскрылись, готовясь сомкнуться на добыче. Длинные мохнатые конечности стремительно несли его вниз, точно капкан, готовый захлопнуться.
Но хищник не успел схватить шар своими мохнатыми членами, как из «Колобка» выдвинулся крупнокалиберный пулемет. Очередь свинцовых жал прошила жирное тело твари, разрывая плоть и разбрызгивая голубую, вязкую кровь. Паук дико затрясся в конвульсиях, затем безжизненно рухнул прямо на робота.
Голубая жидкость залила его корпус, но, ругаясь на странном языке, «Колобок» выкатился к проходу, одновременно дезинфицирующей жидкостью смывая кровь с корпуса. Он любил чистоту и соблюдал гигиену, поэтому его автоматическая система мгновенно активировала очистительные форсунки, разбрызгивая раствор, устраняющий следы паучьего яда и чужеродные бактерии.
Внутри здания было темно и прохладно. Всё перевернуто, разбросано, возможно, здесь были пираты, которые искали ценные вещи. Но они не могли добраться до хорошо защищенной камеры, в которой хранилась ёмкость с особым ресурсом.
Робот подкатил к этому устройству. Он вставил свои разъемы в приборную панель и стал вводить код, который был ему известен давно. На панели замигали лампочки, послышался голос управляющего компьютера:
- Пароль принят. Защита отключена. Можете извлекать магнитостат с антивеществом.
Через несколько секунд агрегат развинтил щитки, обнажив пространство, где хранилась «бутыль». «Колобок» свистнул:
- Вот и прекрасно! - и манипулятором извлек контейнер, поместил его внутрь себя и, развернувшись, покатил обратно.
«Колобок» был счастлив, если, конечно, можно так описать его эмоции. Он расправился с врагом и выполнил задание. Теперь он напевал ритмичную мелодию из репертуара The Rolling Stones, считая, что заслужил право отпраздновать победу.
Но радость оказалась преждевременной. Как только он выкатился на улицу, Нью-Йорк доказал, что далеко не мертв.
Город загудел звуками двигателей. Откуда-то из-за развалин послышался оглушительный рёв. Гул становился всё ближе, пока на дорогу не вылетела группа мотоциклистов. Десять человек, высокие, широкоплечие, облачённые в кожаные утеплённые куртки, кислородные маски, усиленные бронепластинами, с оружием в руках. Это были городские пираты — банды мародёров, контролирующие руины мегаполиса.
Трое из них держали базуки:
— M72 LAW — компактный, но смертельно опасный гранатомёт;
— RPG-7 — старая советская модель, но всё ещё убойная;
— Carl Gustav M3 — шведское оружие с высокой точностью.
Похоже, они использовали датчики движения, так что «Колобка» засекли сразу же.
— Это робот! — заорал один из них, лысый, с татуировкой в виде змеи, оплетающей его шею. Его кислородная маска была расколота, но он, похоже, не обращал на это внимания.
— Хорошая штука! — сказал второй, мужчина с длинной седой бородой, меховой накидкой и металлическим протезом вместо левой руки. В его глазах горел жадный огонь.
— Надо поймать! — зарычал третий, массивный, как бык, с тяжелыми цепями на груди и боевым топором за спиной.
В этом мире робот — это не просто машина. Это оружие, ресурс, статус. Они не могли позволить ему ускользнуть. Но «Колобок» не собирался сдаваться.
— Эй, уроды! Поймайте меня, если сможете! — раздалось из его синтезатора голоса. Ему нравилось дразниться.
Пираты остолбенели на секунду. Они возмутились, но не столько тем, что робот сопротивляется, а тем, что он дерзко заговорил. Машины не должны так общаться с людьми!
— Ах ты, железная консерва! — заорал один из них, взревев от ярости, и выкрутил газ.
Погоня началась!
«Колобок» расчитал маршрут по Третьему Авеню. Дорога была в руинах — испещрена трещинами, завалена перевёрнутыми автомобилями, среди которых лежали ржавые скелеты людей. Некогда величественные небоскрёбы по сторонам зияли дырами и трещинами, словно гигантские гниющие кости.
Робот рванул с места, мгновенно разгоняясь. Ба-бах! Граната разорвалась в нескольких метрах, поднимая в воздух каскад битого стекла и обломков асфальта.
Пираты на мотоциклах не отставали, их колёса взвизгивали, прыгая по разрушенной дороге. Они неслись с нечеловеческой скоростью, уверенно лавируя между препятствиями.
«Колобок» ускорился, мгновенно преодолевая отметку в 200 км/ч.
Но один из пиратов вывел RPG-7 и прицелился. Выстрел! Ракета с ревом понеслась в цель.
В последний момент «Колобок» резко развернулся вбок, и снаряд ударил в старый рекламный билборд, взорвав его тысячами металлических обломков. Дождь из острых кусков металла рухнул на пиратов, и один из них, не успев увернуться, врезался в бетонную колонну, разлетаясь вместе с мотоциклом в облаке искр и металла.
Оставшиеся в бешенстве закричали, размахивая оружием:
- Ах, ты, футбольный мяч! Мы тебе покажем!..
«Колобок» продолжал нестись вперёд. Он свернул в боковой переулок, надеясь запутать противников среди завалов.
Но пираты не сдавались. Они разделились, часть пошла в объезд, загоняя робота в ловушку. Они хорошо разбирались в местности. Но и у робота была карта, по которой он производил вычисления.
— Ну что ж, придётся сыграть пожёстче… — пробормотал «Колобок», его сенсоры зафиксировали наиболее уязвимые места преследователей. Погоня только начиналась.
Робот выпустил полупрозрачные липкие сети, которые мгновенно облепили двоих мотоциклистов. Ловушки сработали мгновенно: волокна обвили тела, сцепились с колесами и механизмами байков, блокируя управление. Оба пирата отчаянно пытались вырваться, но их мотоциклы, словно попавшие в паутину насекомые, завибрировали в хаотичных рывках и со скрежетом полетели в стороны. Один, потеряв равновесие, врезался в кирпичную стену здания, вспыхнув вместе с топливным баком в огненном шаре. Второй влетел в груду металлических балок, и его тело застряло среди острых прутьев, а байк, продолжая крутиться, вызывал искры, пока не раздался глухой взрыв. Запах горелой плоти смешался с химическим гарью, а куски брони и одежды разлетелись по мостовой.
«Колобок» разразился громким механическим смехом, который эхом разнесся по пустынным улицам. Он включил динамики на полную мощность, дразня выживших преследователей. Остальные пираты мгновенно поняли, что их стало меньше, и злоба только усилилась. Они усилили огонь, трассирующие пули прочерчивали воздух красными линиями, гильзы с гулким звоном сыпались на потрескавшийся асфальт. Но робот, несмотря на шквальный обстрел, продолжал маневрировать, используя свою скорость и ловкость. Бронепластины, изготовленные из композитного сплава, выдерживали попадания – пули лишь срикошетили, оставляя царапины. Ракеты, запускаемые из переносных гранатометов, взрывались позади, поднимая в воздух бетонные обломки и клубы пыли.
«Колобок» мог бы без проблем уничтожить своих врагов, но решил, что небольшая игра сделает погоню интереснее. Он включил энергичную ритмичную музыку и синхронизировал движения с её тактом. Шар молниеносно уворачивался, делал резкие повороты, перепрыгивал через разбитые машины, использовал разрушенные здания как укрытия, взлетал по обломкам, словно по рампе, а затем снова уходил в спринт. Позади него рушились фасады зданий, на улицах возникали новые завалы, взрывами переворачивало автомобили. Дороги Нью-Йорка, казавшиеся мертвыми, теперь пылали битвой.
- Мы тебя раздавим в пресс-станке! – рявкнул один из пиратов, зло стиснув зубы.
- Эй, придурки! Не отставайте! – отозвался робот, намеренно снижая скорость, чтобы ещё больше взбесить их.
Третий Авеню, по которому «Колобок» рассчитал маршрут, представлял собой коридор хаоса. Высокие здания, стоявшие по обе стороны, были изуродованы временем, взрывами и беспорядками прошлых лет. Асфальт был покрыт глубокими трещинами, местами зияли провалы, ведущие в тоннели метро. Перевернутые автобусы, ржавые грузовики, каркасы такси создавали импровизированные баррикады. На фасадах всё ещё оставались выцветшие граффити, призывавшие к сопротивлению или предупреждавшие о неизвестных опасностях. Город был наполнен призраками прошлого, но сейчас он вновь ожил, став ареной смертельной гонки.
Но удача не могла длиться вечно. Один из пиратов, обладавший завидной выдержкой, не тратил патроны впустую. Он достал Carl Gustav M3 – шведский гранатомет, который с лёгкостью пробивал броню и отлично работал против движущихся целей. Он зарядил самонаводящуюся гранату с магнитным взрывателем, внимательно поймал «Колобка» в прицел и выстрелил.
Граната летела быстро. В момент, когда робот перепрыгивал через громадную трещину, образовавшуюся на месте разрушенного туннеля метро, снаряд настиг его и с глухим хлопком врезался в корпус. Вспышка взрыва озарила улицу. Хотя броня выдержала удар, магнитный импульс моментально отключил всю кибернетическую систему. Навигация зависла, моторы перестали получать команды, внутренние алгоритмы перешли в бесконечный цикл ошибок. Мертвый шар упал вниз, исчезая во тьме подземелья.
Пираты подъехали к краю разлома, остановились, настороженно вглядываясь вниз. Из глубины поднимался гнилостный запах метро – влажный, насыщенный сыростью и чем-то опасным. Тьма подземелья скрывала тайные угрозы, которые разум говорил не трогать. «Ну что, будем забирать?» – спросил один, сжимая в руках автомат.
- Ты идиот? Там гига-пауки и кро-крысы, – ответил второй, мрачно усмехнувшись.
Они знали, что метро теперь принадлежало другим существам. Гигантские пауки, ростом с человека, с покрытыми слизью жвалами и крепкими лапами, легко передвигались по туннелям, используя сети, чтобы охотиться. Их слюна разъедала металл, а мышцы могли разорвать человека за считанные секунды. Кро-крысы – кошмарные мутанты, размером с небольшую собаку, с раздутыми мышцами и жуткими красными глазами – нападали стаями. Их мощные челюсти могли перекусить кость за одно мгновение.
- Ах, чёрт с ним! – выругался главарь, сплюнув на землю. Он махнул рукой, и вся банда, развернув мотоциклы, исчезла в пыли, отправившись искать новую добычу.
А внизу, между старыми вагонами электропоезда, неподвижно лежал «Колобок». Его системы оставались в полной темноте, отключённые после удара. Но внутри него, скрытый в прочном корпусе, находился магнитостат с антивеществом – самым ценным ресурсом, который когда-либо создавал человек.
Странная энергетика антивещества ощущалась всеми живыми существами. Гигантские пауки, обычно безжалостные хищники, не осмеливались приблизиться. Кро-крысы осторожно принюхивались, но в ужасе отползали прочь. Какая-то неведомая сила заставляла всех держаться подальше.
Метро погрузилось в безмолвие. И в этом безмолвии робот остался в одиночестве, забытый, с незавершённой миссией, в ожидании того, что однажды его снова разбудят.

Глава 1: Остатки мира

Кро-крыса выглянула из-за покосившейся двери, ее массивное тело едва не застряло в узком проходе. Это была огромная тварь, весом под сорок пять килограммов, с исполинскими зубами, способными перекусить кость, металл или древко копья. На лапах — когти, напомнившие бы мне стальные лезвия, блестящие от остатков чьей-то недавней плоти. Шерсть короткая, грязновато-серая, покрытая проплешинами, а длинный змеиный хвост с шершавыми, как наждак, наростами болтался за спиной, словно мертвый груз. Ее злобные красные глаза были похожи на два крохотных раскаленных уголька. Они двигались беспокойно, обшаривая темное пространство впереди.
Эти создания, выведенные генетиками прошлого, ощущали жертву на расстоянии двух километров — словно акулы, учуявшие каплю крови в океане. Но двигались они куда быстрее: скорость гепарда позволяла им догнать любую цель. Гепарды, конечно, давно вымерли, а вот кро-крысы процветали в новом мире, где исчезновение трети атмосферы оставило человечество балансировать на грани выживания.
Сейчас крыса замерла, словно изучая обстановку. Ее острые уши непрерывно шевелились, улавливая мельчайший шорох. Она знала, что я где-то рядом, чувствовала мой запах, но не видела.
Я не боялась. Разум кро-крыс, пусть и на двадцать процентов приближен к человеческому, был недостаточно развит, чтобы оценить мои навыки. Но осторожности мне не занимать — я знала, что их интеллект достаточно велик для расчетов и стратегии. Кро-крысы не живут стаями, каждое из этих существ — одиночка, каннибал, готовый съесть себе подобного ради выживания.
Здание, в котором я находилась, некогда было величественным небоскребом в Нью-Йорке. Теперь это рухнувший гигант из бетона и стали, кишащий паутиной и трещинами. Лифт шахты зияли пустотой, сквозь выбитые окна гуляли горячие, отравленные ветры. Полуразрушенные стены угрожающе скрипели, а свет, пробивающийся сквозь дыры в потолке, придавал всему оттенок заброшенности. Более тридцати лет здесь не было ни одного человека.
Солнце в этом мире обжигало беспощадно, словно гигантский пылающий глаз. Его лучи больше не фильтровались плотной атмосферой, а радиация причиняла ожоги мгновенно. Мой защитный костюм был покрыт тусклым, пыльным налетом, но всё ещё справлялся со своей задачей. В руках я сжимала катану — безупречный клинок, способный разрубить и плоть, и сталь.
Крыса услышала мое движение. Она мгновенно сорвалась с места, бросившись на меня, словно выпущенная из катапульты стрела. Я уклонилась в последний момент, взмахнув катаной. Лезвие с легкостью отсекло хвост монстра. Хлестнула густая черная кровь, оставляя вязкие брызги на полу. Кро-крыса взвизгнула так, что в ушах зазвенело, но не отступила. Напротив, её глаза стали еще ярче, словно в них полыхнуло настоящее пламя.
Монстр взлетел к потолку, цепляясь когтями за остатки металлических балок. Я видела, как его мускулистое тело двигалось вверх с пугающей ловкостью. Через мгновение он спрыгнул на меня сверху, зубы щелкнули в миллиметре от моего лица. Но я успела сделать выпад: катана вошла в брюхо твари с едва слышным шипением, словно в масло.
Кровь — густая, черная и липкая — обрушилась на меня каскадом. Её резкий запах мгновенно наполнил воздух, забивая легкие. Кро-крыса упала на пол, судорожно дергая лапами, испуская хриплый, душераздирающий звук. Ее глаза, эти алые, полные ненависти огоньки, постепенно начали угасать. Казалось, что жизнь уходит из них, как гаснущий свет лампочки. Её тело содрогнулось в последний раз, а затем застыло.
Я стояла над поверженной тварью, держа катану, покрытую кровью, плотно сжатой в руках. Мои дыхание было частым, но не от страха — от предвкушения следующей схватки. Ведь в этом мире никто не может чувствовать себя в безопасности.
Мясо кро-крысы было жёстким и практически несъедобным, с резким, отталкивающим запахом. Но выбирать не приходилось. Сейчас люди ели всё, что можно было прожевать и переварить. Большинство животных давно исчезли, погибнув во время глобального массового вымирания, вызванного климатическими изменениями и потерей трети атмосферы. Оставшиеся виды стали крайне редкими или опасными. Растительность тоже изменилась: теперь лишь лишайники и грибы покрывали опустевшую землю. Многие из них были ядовиты, но людям удалось выработать химические методы их обработки, чтобы извлекать из токсичной массы хоть что-то питательное.
Я вздохнула, чувствуя усталость и тревогу, и склонилась над массивной тушей убитой крысы. Время поджимало. Кровь, растёкшаяся лужей вокруг, уже привлекала хищников, которых на этой опустошённой планете хватало. Протерев катану найденной на полу тряпкой, я вложила клинок в ножны и извлекла кривой нож с зазубренным лезвием. Это был мой инструмент для разделки, и я принялась за работу, подавляя отвращение.
Шкура кро-крысы тяжело поддавалась, плотная, пропитанная жиром, она пахла горелой резиной и тухлой плотью одновременно. Но мои руки работали быстро, с механической точностью. Я отделяла мясо полосами, стараясь избегать частей, где могли скрываться паразиты. Потроха, особенно желудок, кишки и печень, я оставила нетронутыми — они были рассадником всевозможной мерзости. Легкие крысы, раздувшиеся и серо-зеленые, выглядели так, будто их поглотила гниль.
Мясо, напротив, отделялось от костей легко. Острый нож скользил по хребту твари, извлекая сочные куски, которые ещё можно было приготовить. Я собрала около десяти килограммов, запаковав всё в старый целлофан, найденный здесь же, в здании. После этого, протерев нож и перчатки пожелтевшими газетами, которые валялись на полу, я невольно взглянула на заголовки, сохранившие хроники конца старого мира:
"Звезда несёт смерть!"
"Сверхновая угрожает жизни на Земле!"
"Правительство строит купола, где смогут выжить люди!"
"Массовые волнения в Лос-Анджелесе, Нью-Йорке и Сан-Диего!"
Фотографии на страницах показывали панические толпы, заполненные улицы городов, пожарные машины и солдат, окружавших разграбленные магазины. На одном снимке виднелись руины, залитые огнём — это были последние дни цивилизации, какой её знали мои предки.
Я отбросила окровавленные тряпки и обрывки газет, вытащила фляжку с дезинфицирующей жидкостью и тщательно обработала перчатки, смывая остатки крови. Нужно было уходить, и как можно быстрее.
Снаружи Нью-Йорк был мёртв. Некогда величественные небоскрёбы теперь стояли, как скелеты гигантских животных. Их стеклянные окна давно превратились в осколки, которые покрывали потрескавшийся асфальт улиц. Ржавые остовы машин, покосившиеся светофоры, мусор и песок — вот что осталось от мегаполиса. Ветер, насыщенный радиоактивной пылью, носил обрывки пластика и старых рекламных баннеров, которые теперь выглядели как насмешка.
Мои родители когда-то жили здесь, но меня тогда ещё не было. Я родилась спустя двенадцать лет после катастрофы, когда человечество разделилось: одни переселились в защищённые города под куполами, другие выживали в примитивных убежищах. Под куполами жили богатые и влиятельные, они сохранили свои жизни и ресурсы. В убежищах же прозябали бедные, борясь за существование. А между этими зонами царила пустота, населённая мутировавшими животными и пиратами, которые на электромобилях бороздили пустынные земли.
Звезда, ставшая виновницей катастрофы, находилась на расстоянии 20 световых лет. Это была Зета Возничего, массивное светило, которое неожиданно для астрономов превратилось в сверхновую. Когда ударная волна достигла Земли через 40 лет, атмосфера планеты лишилась трети своего объёма.
Без атмосферы солнечная радиация стала убийственной. Озоновые дыры увеличились до размеров континентов, вызывая ожоги и разрушая экосистему. Температура поднялась на десятки градусов в одних регионах и упала ниже нуля в других. Климатическая машина Земли дала сбой: океаны начали выкипать, превращаясь в соляные пустыни, оставляя после себя гейзеры токсичных паров. Реки пересохли, леса выгорели, а животные массово вымерли.
Радиация проникала повсюду, убивая мелких насекомых и разрушая пищевые цепочки. Вскоре Земля превратилась в пустыню, где редкие лишайники и грибы стали единственной растительностью. Хищные животные, такие как кро-крысы, мутировали, выживая в условиях экстремальной радиации.
Холод наступил, когда накопившиеся атмосферные выбросы начали блокировать солнечный свет. Земля начала напоминать планету на грани полного замерзания. Люди, которые не успели переселиться в купола, погибли от радиации, голода или холода.
Я оглядела серые, пустынные улицы Нью-Йорка. Это был мир, где жизнь цеплялась за остатки надежды. Мы, выжившие, знали: ради продолжения рода мы должны научиться бороться за каждую секунду.
Запах крови разносился по улицам словно сигнал к пиршеству, и другие хищники уже двигались ко мне. Вдалеке раздавались низкие утробные рыки и громкое царапанье по металлу — кто-то карабкался через обломки зданий. Тени мелькали за разбитыми окнами и под развалинами, словно весь город ожил, только чтобы меня настичь. Время играло против меня.
Я побежала, ловко перепрыгивая через бордюры, оббегая проржавевшие автобусы и искорёженные остовы машин. Капюшон моего защитного костюма отражал убийственные солнечные лучи, а маска на лице позволяла дышать в разреженной атмосфере. Через специальные противопыльные очки мир выглядел приглушённым, защищённым от ярких бликов радиационного солнца. Всё вокруг казалось серым и монохромным, только на горизонте колебался раскалённый воздух, будто город сам пылал.
За моей спиной раздавался жуткий, истошный вой. Это кро-крысы. Они чуяли не только останки своего сородича, но и добытое мной мясо, которое я несла в рюкзаке. Их злобный гул разрастался, как лавина, и приближался всё быстрее.
Мой единственный шанс спастись — добраться до багги, лёгкого транспорта на электромоторе. В мире, где двигатели внутреннего сгорания больше не функционировали из-за нехватки кислорода, электродвигатели стали незаменимыми. Мой багги был оборудован мощным мотором на 15 кВт, позволяя развивать скорость до 70 км/ч даже по разбитым улицам и заваленной местности.
Я видела багги вдалеке, но кро-крысы тоже приближались. Вдохнув глубже, я вытащила револьвер. Это был семизарядный «Таурус» .357 калибра Магнум — мощное оружие, которое я берегла для критических случаев. Холодная рукоять успокаивала нервы, но я знала: нужно быть точной, у меня нет права на промах.
Первый выстрел раскатился эхом среди мёртвых небоскрёбов. Отдача была жёсткой, словно удар молотка в руку, но пуля легко пробила броню из плотной шёрстки и рёбра ближайшей крысы. Она взорвалась изнутри, разлетевшись на части. Кровь и ошмётки хищника брызнули в стороны, покрывая землю чёрными пятнами.
Я поймала следующую кро-крысу в прицел, задержала дыхание и нажала на спуск. Стрельба из Магнума требовала концентрации, и каждый выстрел ощущался, как грохот грома в голове. Вторая цель рухнула, визжа, пуля прошла через череп и разорвала её на куски.
Но кро-крысы были быстры. Выпустив все семь пуль, я сумела уложить только пять хищников — ещё двое увернулись, рыская боками, словно умело предсказывая мои движения.
Времени на перезарядку не было. Я отбросила револьвер в кобуру, прыгнула в багги, и сразу завела мотор. Гул электродвигателя раздался, как мелодия спасения, и под колёсами взметнулись обломки, камни и песок. Машина сорвалась с места, унося меня прочь по разрушенным улицам Нью-Йорка.
Кро-крысы не отставали. Я видела их в зеркале заднего вида: их тела стремительно мелькали между остовами машин, когти выбивали искры из обломков. Они мчались, подпрыгивая и меняя траекторию на полной скорости, как кошмары наяву. Уши их прижаты к головам, хвосты, как хлысты, хлестали воздух.
Мой багги подпрыгивал на трещинах в асфальте и провалах мостовых. Ветер рвал мне капюшон, но скорость была единственным, что спасало от острых зубов кро-крыс. Они взвыли, разъярённые потерей сородичей, их голоса звучали как адская симфония.
Небоскрёбы, как мрачные стражи, замыкали горизонт. Они поднимались в небо, треснувшие, покрытые ржавчиной и выцветшей краской. Между ними виднелись узкие проходы, покрытые песком, мусором и осколками стекла. Я нажимала на педаль газа до упора, чувствуя, как вибрация от двигателя отзывается в спине.
Кро-крысы не сдавались. Они мчались за мной, словно фантомы. Один из них прыгнул на крышу автобуса и побежал по ней, используя высоту для атаки. Другой нёсся вдоль, сокращая дистанцию. Они были быстры, но мой багги был быстрее.
Впереди виднелась развилка. Я крутанула руль вправо, занося машину на песке, и резко свернула в боковой проход между зданий. Улицы, словно лабиринт, должны были помочь мне сбросить погоню. Но я знала, что победа — временная. В этом мире кро-крысы всегда найдут свою цель.
Кро-крыса с обрубленным хвостом, видимо, решила, что моя жизнь всё ещё достойна её зубов. Она карабкалась по багги, пока не оказалась рядом с моим плечом. Её пасть, полная острых, как ножи, зубов, уже замахнулась на рывок. Я левой рукой рывком извлекла катану, держа руль правой, и взмахнула клинком. Лезвие прошло через мягкое брюхо твари, словно через кусок ткани, и из раны фонтаном хлынула горячая, вязкая кровь, смешанная с внутренностями. Её кишки выпали прямо на меня, обжигая своим теплом и зловонием.
Тело крысы обмякло и свалилось с багги, ударившись о пыльную дорогу. Вторая кро-крыса, бежавшая за машиной, замерла на секунду, но потом её инстинкты взяли верх. Она бросилась к туше мёртвой сородичи и начала разрывать её плоть, грызя рёбра и вытягивая куски мяса. Каннибализм был привычным делом для этих существ. Остальные, учуяв свежую кровь и падаль, присоединились к пиру, забыв обо мне. Их визг и хруст костей слились с глухим шумом багги, пока я удалялась.
Я вела багги через разрушенные улицы Нью-Йорка, лавируя между искорёженным металлом машин, полузасыпанными песком переулками и обломками зданий. Никто меня не преследовал, но я знала: город не так мёртв, как кажется. В его тени всё ещё скрывались выжившие. Люди, такие как я, бродили в поисках еды, топлива или других ресурсов. Они были осторожны, избегая внимания как хищников, так и таких же бродяг.
Руины Нью-Йорка, казалось, дышали своим собственным ритмом. Где-то вдали слышались звуки шорохов — это могли быть остатки строительных конструкций, скрипевших под ветром, или тихие шаги. Старые дома, как угрюмые стражи, смотрели выбитыми окнами, а их разломанные лестницы вели в никуда. Бездомные птицы, размером с ладонь, кружили над открытыми крышами, выискивая добычу.
Но мне уже было достаточно приключений на сегодня. Я выехала за пределы города.
Слева от меня, на горизонте, сверкал зеркальной гладью гигантский купол — Гигантус, символ роскоши и спасения для избранных. Этот мегаполис укрывал под собой целый мир: дома, небоскрёбы, аккуратно выстроенные кварталы. Там были парки с зелёными деревьями, зеркальные бассейны, поля для гольфа, оранжереи, в которых выращивали овощи и фрукты. В центре высился массивный небоскрёб, откуда управляли жизнью купольного города. Воздух внутри был насыщен кислородом, поддерживалось стабильное атмосферное давление, температура всегда оставалась комфортной.
В Гигантусе жили те, кто мог себе это позволить: миллиардеры, звёзды, политики и их обслуживающий персонал. Ещё за десятилетие до катастрофы тысячи богатых людей переселились сюда, чтобы никогда больше не сталкиваться с внешним миром. Теперь их города стали островками цивилизации посреди пустыни.
Но за блеском купола скрывались ужасающие картины. Прямо перед внешними стенами лежали тысячи обугленных и разложившихся останков. Когда катастрофа накрыла Землю, тысячи людей пытались прорваться в город, но охрана Гигантуса была безжалостной. Пытающихся проникнуть расстреливали из снайперских винтовок, сжигали из огнемётов, подрывали на минах. У подножья стен сохранились воронки от снарядов, а рядом — останки простых людей, отчаянно пытавшихся спастись.
Никто из этих несчастных не приблизился даже к воротам города. Гигантус отгородился от остального мира насмерть, превратив себя в крепость, где роскошь сочеталась с кровью тех, кто остался снаружи.
Гигантус был далеко не единственным. По всему миру построили около тысячи таких городов. Парижский купол укрывал Елисейские поля и Лувр, Лондонский — кварталы вокруг Вестминстера. Токийский купол раскинулся над старым районом Сибуя, а Мумбайский охватывал целый остров, откуда убрали все старые трущобы.
Эти города стали островками нового мира, закрытого и отгороженного. Внутри велась спокойная жизнь: дети играли в садах, роботы заботились о быте, а их жители изолировались от жестокой реальности. Снаружи же их окружали мёртвые земли, пустоши и разрушенные города, где те, кто не успел или не смог заплатить за место в раю, боролись за жизнь в мире, который им больше не принадлежал.
Бедняки, которым не нашлось места в куполах, спасались там, где могли. Они укрепляли подземные помещения: старые туннели метро превращались в целые подземные города, а огромные ангары заброшенных военных баз становились убежищами. Здесь пытались поддерживать стабильный состав воздуха и давления. Взломанные фильтры, вентиляторы и насосы, которые уже давно выработали свой ресурс, чинили подручными средствами.
Еда выращивалась в оранжереях, где мутировавшие растения давали скудный урожай. Почву обогащали искусственными добавками, а воду добывали из-под земли, прокладывая хрупкие пластиковые трубы через руины. Но без энергии всё это было обречено. Солнечные батареи, произведённые десятилетия назад, выработали свой ресурс, и люди из последних сил продлевали их жизнь: меняли модули, использовали найденные запчасти, покрывали панели самодельными покрытиями для защиты от радиации.
Любая работающая деталь теперь стоила жизни. Такие, как я, — охотники за металлом и техникой — рыскали по заброшенным городам. Мы врывались в мёртвые магазины, склады и дома, разбирали старую электронику, вытаскивали платы, медь, даже батарейки. Иногда это превращалось в настоящую борьбу, если на трофеи претендовали другие выжившие.
Кро-крысы были одним из первых генетических экспериментов учёных. Их создали, чтобы строить купола. Эти существа изначально были умными рабочими, выполняя задачи с почти человеческой точностью. Они прокладывали трубы, возводили стены, даже прокладывали электрические сети. Но затем что-то пошло не так: их интеллект вышел из-под контроля. Они осознали себя и решили, что больше не хотят служить людям.
Став хищниками, кро-крысы быстро заняли доминирующую позицию в опустевшем мире. Они легко адаптировались к разряжённой атмосфере, охотясь на всё живое: животных, людей, даже себе подобных. Эти существа стали символом человеческой ошибки — чудовищ, которые мы сами породили.
Но кро-крысы были лишь частью проблемы. В попытках спасти человечество учёные вывели множество других существ, которые со временем стали угрозой:
Зэто-собаки — умные, сильные хищники. У богатых они служили охранниками, но сбежавшие особи образовали стаи и превратились в убийц.
Гига-пауки — гигантские пауки, шившие невероятно прочные сети. Теперь они заполонили северные регионы, делая их непроходимыми.
Да-страусы — агрессивные бегуны, способные развивать огромную скорость. Они нападали на всё, что двигалось.
Эти создания изначально были инструментами для выживания, но мир, в котором они оказались, превратил их в смертельно опасных хищников. Те, кто жил под куполами, были от них в безопасности. А мы, оставшиеся снаружи, вынуждены были ежедневно бороться за свою жизнь.
Солнце садилось за горизонт, бросая длинные, кривые тени. В разряжённой атмосфере оно выглядело пугающе огромным, его цвет изменился до ярко-оранжевого, а затем — до кроваво-красного. Лучи пронзали воздух, окрашивая его багровыми и пурпурными тонами.
Небо казалось пылающим. Осколки облаков, больше похожие на дым, чем на водяной пар, растягивались в рваные полосы, словно раны на теле планеты. Дальний горизонт горел, словно последняя вспышка умирающей жизни, а тонкие нити пыли и песка поднимались ветром, растворяясь в багровом свечении.
Я смотрела на это мёртвое небо через защитные очки. Его красота была зловещей и напоминала мне, что с каждой минутой мой кислород заканчивался. Мне нужно было спешить домой.

Глава 2: В убежище

Я добралась до дома, когда ночное небо уже полностью завладело горизонтом. Свет звезд стал ярче, чем когда-либо. Без толщи атмосферы, которая раньше размывала их блеск, теперь можно было увидеть бесчисленные скопления и галактики. Каждая звезда сияла, словно драгоценный камень на бархатной ткани небес. Прямо передо мной раскинулась спираль галактики Андромеды, а вдалеке мерцали ещё тысячи точек света. Их свет был прекрасен и холоден, как надгробие для погибшего человечества.
Для астрономов это время, без сомнения, стало бы золотым веком наблюдений. Никогда прежде Вселенная не открывалась взгляду столь безудержной красотой. Но для остального человечества это было трагическое время: прекрасный вид ночного неба напоминал о том, какой ценой нам досталось это зрелище.
Среди сияющих небесных огней ярче всего светила звезда Мицар в созвездии Большой Медведицы. Её холодное белое сияние было особенно четким, словно само небо решило сделать её путеводной звездой. Звезда находилась в 83 световых годах от Земли, и её блеск проникал прямо в душу.
Мама рассказывала, что назвала меня в честь этой звезды. Когда я родилась, её первое воспоминание после родовых мук — это вид Большой Медведицы за пределами окна старого убежища, где тогда ещё пытались выжить мои родители. Глядя на Мицар, она почувствовала покой, будто эта звезда даровала ей надежду на лучшее будущее. В честь этого небесного огня она дала мне имя, которое стало моим путеводным светом в этом опустошённом мире.
Наш защитный бункер располагался на месте бывшей ракетной базы. Это место раньше служило стартовой площадкой для «Минитменов» — стратегических баллистических ракет, предназначенных для глобального уничтожения. Теперь шахты, где когда-то стояли ракеты, стали жилыми уровнями, наполненными тихими голосами уцелевших.
База была оборудована всем, что могло обеспечить выживание. Термостаты давали тепло, а кислородные аппараты насыщали воздух в коридорах и отсеках. В одном из шахтных отсеков располагалась оранжерея. Там мы выращивали всё, что ещё можно было спасти от вымирающего мира: морковь, помидоры, чеснок. В искусственно созданном климате эти растения медленно, но верно давали урожай.
Еда была простой. Хлеб мы находили только в старых складах, если он был в запечатанных пакетах. Консервы, несмотря на истекшие сроки годности, были нашим спасением. Даже когда их содержимое начинало портиться, мы научились перерабатывать его, нейтрализуя токсины. Ботулизм уже не был для нас смертным приговором — у нас были свои методы борьбы с ним.
Но свежего мяса всё равно не хватало. Именно поэтому такие, как я, — охотники, отправлялись в вымершие города и заброшенные поселки. Эти походы были смертельно опасными. Мы сталкивались с хищниками вроде кро-крыс или зэто-собак, которые превращали охоту в игру на выживание. Иногда на пути встречались и пираты. Люди, потерявшие последние остатки человечности, они охотились не только за ресурсами, но и за жизнями.
Но самым страшным врагом были зондер-команды из купольных городов. Гигантус и другие мегаполисы под защитой куполов не терпели нашего существования. Мы, те, кто выживал за пределами их идеального мира, считались угрозой. Они посылали отряды, чтобы уничтожать нас так же, как хищных животных. Эти команды охотников очищали территорию огнемётами и снайперскими винтовками, не оставляя шансов на выживание. Они считали нас падальщиками и представляющими угрозу для их жизни.
Война между жителями куполов и бункеров продолжалась годами. Для нас они были врагами не менее опасными, чем монстры, которые бродили по пустошам. Мы знали, что они изолировались, чтобы спастись, но их страх перед нами делал нас мишенью. Тела тех, кто пытался приблизиться к их стенам, так и остались лежать за границей куполов.
Они боялись нас. Боялись того, что мы могли принести с собой — хаос, болезни или голод. И этот страх стал причиной безжалостной войны, которая оставляла нас без шансов на перемирие.
Когда я въехала в бункер, позади меня окончательно потемнело. Солнце скрывалось за горизонтом, и его последние лучи кроваво сияли в разреженной атмосфере. Вдали за небом всё ещё светились звёзды, холодные и равнодушные к страданиям людей. Звёзды были немыми свидетелями нашей трагедии.
Ночью воздух становился ледяным. Разреженная атмосфера больше не могла удерживать дневное тепло. Температура стремительно падала, и даже летом она могла достичь минус тридцати градусов. Тёплую одежду приходилось усиливать встроенными термоспиралями, которые питались от батареек. Они согревали тело, но ненадолго: батареи быстро разряжались, а их замена становилась всё труднее.
Я предпочитала возвращаться домой до темноты, чтобы избежать риска замерзнуть в пути. К тому же ночью хищники выходили на охоту. В темноте, когда человек становится медлительным и уязвимым, они проявляли особую агрессию.
Для защиты наше убежище окружили ловушками. Мы устанавливали простейшие мины, самодельные капканы и сигнализационные устройства. Они издавали звонкий треск, когда кто-то попадался, предупреждая нас об опасности.
Иногда в ловушки попадались дикие свиньи — это был приятный сюрприз, ведь их мясо могло стать редким пиршеством. Однако иногда на ловушки натыкались пираты. Эти банды мародеров охотились за нашими припасами и были не менее опасны, чем мутировавшие хищники.
Я заглушила мотор багги, спрыгнула на землю и подошла к стальной двери бункера. Глухо постучала три раза. Через несколько секунд в небольшом окошке показалось лицо охранника. Это был старик Яков.
Яков был худощавым, с изрезанным глубокими морщинами лицом и седыми остатками волос, которые торчали из-под грязной шапки. Его глаза, несмотря на возраст, оставались зоркими, а рука уверенно лежала на винтовке, готовая в любой момент выстрелить. Яков прожил долгую жизнь и видел, как мир разваливался на части. У него был хриплый голос, пропахший табаком, и резкие манеры, но он был надёжным защитником нашего убежища. Мало кто знал, что в прошлом он был из отряда «морскитх котиков». И моим учителем по выживанию.
Убедившись, что за мной никого нет, он кивнул и взялся за массивные рычаги. Дверь со скрежетом поднялась. Едва я вошла, он начал закручивать ручки, закрывая вход.
Внутри меня сразу окутал густой запах машинного масла, пота, металла и старого жира. Воздух был несвежим, тяжёлым. Фильтры справлялись плохо: они давно выработали свой ресурс, и замена деталей становилась всё более редкой удачей.
Горели тусклые плафоны. Электричество мы экономили, поэтому свет был приглушённым, создавая мрачную атмосферу. Вдалеке шумели машины: насосы выкачивали воду из-под земли, перерабатывающие устройства очищали воздух, а генераторы неустанно гнали электричество по проводам.
Жизнь здесь была выживанием в самом буквальном смысле. Но это было наше убежище — место, где даже в такой враждебной реальности теплилась надежда.
— Мицар, как успехи? — спросил Яков, небрежно поглаживая ствол своей винтовки. В его голосе чувствовалась смесь усталости и привычного скепсиса.
— Только мясо кро-крысы, — призналась я. — Я ковырялась в офисе компании New Materials and Energy.
— И что? — Яков нахмурился, словно предчувствовал плохие новости.
— Не успела ничего найти, — вздохнула я. — Появилась кро-крыса, пришлось удирать. Но мне кажется, в бумагах можно найти координаты их лаборатории. Надо ещё раз туда съездить. Там слишком много документов об экспериментах с антиматерией...
Яков грустно качнул головой. Его плечи опустились, и в глазах читалась горечь. Он провёл почти двадцать лет в бункере, переживая за судьбу мира. Но всё чаще ему казалось, что спасения не будет.
Потеря трети атмосферы обрекла Землю на медленное угасание. Давление резко упало, солнечная радиация разом усилилась, а погода превратилась в хаос. Для таких созданий, как кро-крысы, жизнь продолжалась: они приспособились к новым условиям. Но даже они не смогли бы выжить в долгосрочной перспективе. Земля становилась вторым Марсом — холодной, сухой и мёртвой.
Несмотря на это, некоторые учёные верили, что восстановление возможно. Под поверхностью планеты, на глубине более 500 километров, находятся огромные запасы воды. Если их добыть и позволить испариться, новая влага могла бы образовать плотные облака и вернуть атмосферу в состояние, пригодное для жизни.
Для добычи этих подземных вод требовались огромные энергетические ресурсы. Единственный реальный источник энергии в таком масштабе — это антиматерия. По нашим данным, инженеры из New Materials and Energy не только сумели создать её, но и где-то спрятали готовый килограмм.
Это количество казалось ничтожным на первый взгляд, но с учётом мощи антиматерии его хватило бы для запуска процессов, способных преобразить планету. Если бы мы нашли этот килограмм, то смогли бы дать человечеству шанс.
На поиски антиматерии охотились все: от выживших мародёров до пиратских банд. Но самой серьёзной угрозой были агенты из Гигантуса. Эти люди, экипированные лучшей техникой, тщательно прочёсывали заброшенные города и лаборатории в поисках ресурса. Хозяином этот города был Данцинг Кволл, весьма мерзская персона, хищник-паразит, для которого не существовало понятия совести, морали, стыда, милосердия. Фашист нового времени.
Его агенты действовали организованно и жестоко. Они обладали технологиями, которые мы могли только мечтать заполучить. Их транспорт был защищён от атак, а оружие было предназначено не только для обороны, но и для зачистки. Любой, кто становился им на пути, исчезал бесследно.
Гигантус рыскает по штатам не просто ради своей безопасности. Они искали антиматерию, чтобы получить власть над судьбой планеты. Обладая таким ресурсом, они могли диктовать условия всем остальным. И поэтому мы, обычные выжившие, понимали: либо мы найдём антиматерию первыми, либо станем рабами тех, кто её заполучит.
Я двигалась по полутемным коридорам нашего убежища, спускаясь вниз. Стены из бетона и металла казались неприступными, но время оставило на них свой след: ржавчина въелась в швы, капли окислов стекали вниз, а запах старой смазки наполнял воздух. Лампочки, моргая, едва освещали путь, и только мягкое гудение генераторов напоминало о том, что здесь еще теплится жизнь.
Было сухо, тепло, но ржавчина проникла во все металлические части, и борьба с ней не прекращалась. Люди уставали, но не сдавались. Навстречу мне попадались изможденные мужчины и женщины, их лица были серыми от усталости. Все работали, сменяясь через определенные интервалы: поддерживали работу насосов, которые тянули воду с глубины ста метров, и чинили солнечные панели, дававшие нам энергию. Воды и электричества было мало, но без них мы не прожили бы и нескольких дней.
Когда-то Нью-Йорк стоял у самого Атлантического океана, но теперь вместо воды простиралась бесконечная пустошь. Из-за разреженной атмосферы океан испарился, исчезнув в холодном вакууме космоса. Береговая линия больше не существовала — только высохшее морское дно, усыпанное скелетами рыб, китов и прочих морских существ. Здесь лежали и человеческие останки, ведь веками люди сбрасывали в воду свои отходы и тайны. Среди мусора встречались проржавевшие контейнеры, остовы кораблей, развороченные нефтяные платформы. Время и радиация превратили их в бесполезные артефакты прошлого.
Однако кое-где еще существовали «лужи» — остатки былого океана. Именно там разгоралась борьба за ресурсы между «ковчегами-Х» — огромными передвижными городами, созданными на базе бывших танкеров, сухогрузов и ледоколов. Эти исполины весили десятки тысяч тонн и передвигались на гусеницах или гигантских колесах, оставляя после себя глубокие следы. Они двигались медленно, по 5-10 километров в день, но их мощь внушала страх.
Одни «ковчеги» работали на дизеле, другие — на ядерных реакторах. Последние были самыми опасными, ведь они могли существовать без топлива годами. Внутри таких судов жили тысячи людей, и почти все они стали пиратами. Эти мобильные крепости были вооружены до зубов: ракеты, артиллерия, даже вертолеты — все, что можно было достать и починить. Они не просто искали ресурсы, они грабили, убивали и разрушали все, что попадалось на их пути.
Тяжелый низкий гул и дрожь земли означали одно — где-то неподалеку двигался «ковчег». Однажды я видела, как несколько таких судов направились к Гигантусу, одному из крупнейших укрепленных городов. Но город был готов. Из-под прозрачного купола поднялись орудия, раздался грохот взрывов. Снаряды крушили корпуса бывших сухогрузов и танкеров, разрывая их на куски. Обломки летели во все стороны, металлолом горел, распространяя вонь плавящегося железа. Пираты кричали, цепляясь за искореженные борта, но вскоре тонули в сухой пыли. Защитники Гигантуса смогли отбить атаку, залатали дыры в куполе и снова закрыли ворота. Оставшиеся «ковчеги» развернулись и ушли искать новую добычу.
Но не все города были так хорошо защищены. Меньшие поселения под куполами часто становились жертвами атак. Иногда «ковчеги» сражались друг с другом, разделяя добычу. Самыми страшными среди них считались бывший американский авианосец «Нимиц» и русский боевой корабль «Петр Великий». Эти две передвижные крепости были не только самыми мощными на планете, но и самыми жестокими. Их экипажи не оставляли пленных, уничтожая всех, кто вставал у них на пути.
Мир умирал, и вместе с ним деградировало сознание людей. Бывшие чиновники, парикмахеры, сталевары, полицейские, врачи и учителя превратились в хищников. Они больше не жили в обществе — они выживали. У них не было морали, только цель — забрать у слабого то, что нужно сильному. Заводы стояли мертвыми, фабрики давно не выпускали продукцию, плодородные поля превратились в пыльные пустыни, а дикие животные почти полностью исчезли.
Теперь опасность представляли не только пустоши, но и сами люди. Континенты больше не разделялись водами океанов, а значит, любой, у кого был транспорт, мог добраться куда угодно. Остались только руины, где на каждом шагу можно было встретить либо врага, либо добычу.
Я зашла на кухню, где трудились три женщины и один мужчина, которого все звали кок-Томм. Когда-то он был поваром на эсминце, а после катастрофы прибился к нам и теперь заведовал столовой в убежище. Несмотря на скудный рацион, готовил он прекрасно. Разнообразия в пище не было, но он умел извлекать максимум из того, что имелось. Мясо кро-крысы — не такое уж плохое, если хорошо обработать и запечь. Кок-Томм, коренастый, с густой седой бородой и цепким взглядом, мастерски управлялся с ножами, отрезая жир и жилы, превращая добычу в сносную еду. В его движениях чувствовался опыт моряка, привыкшего к жестким условиям.
Две женщины помогали ему: одна мыла посуду, другая чистила овощи из оранжереи. Урожая было мало, но его хватало на сто человек. Все делалось быстро, слаженно, в молчаливом понимании тяжелой работы.
— Что сегодня, охотница? — спросил кок-Томм, пытаясь изобразить улыбку, но его лицо оставалось усталым.
— Как всегда, — ответила я, бросая мешок с мясом на стол.
Он потянул носом, распознавая запах:
— Кро-крыса... хм, неплохо...
— Увы, других хищников не было, — сказала я, извлекая револьвер и перезаряжая.
Одна из женщин, темнокожая, молча взяла мешок и принялась разделывать тушу. Я знала, что она ненавидела этих тварей: когда-то они сожрали ее детей. С тех пор она почти не говорила, лишь выполняла свою работу с холодной отрешенностью.
Я махнула рукой и вышла, направляясь к своей комнате. Жила я с мамой Мириам, которая после инсульта передвигалась с трудом. Ей было за шестьдесят, я была ее поздним ребенком. Двое моих старших братьев погибли в войне, разразившейся после катастрофы. Времена были жестокие, хотя и сейчас едва ли лучше.
Постучавшись, я нажала на рычаг и вошла. Навстречу мне бросился пес Варежка — мой верный друг. Его густая шерсть приятно грела, а глаза светились преданностью. Он лизнул меня в нос, а я крепко прижала его к себе.
— Привет, Варежка, — прошептала я.
— Гав-гав! — ответил он, запрыгивая на пол и радостно заклацав лапами по металлу.
— Он ждал тебя, малышка, — раздался голос мамы.
Она сидела в инвалидной коляске, с книгой в руках. Ее седые волосы были аккуратно зачесаны назад, а в глазах отражалась усталость и бесконечная мудрость. Парализованная левая часть тела мешала ей двигаться, но она не сдавалась. Когда-то мама была физиком и занималась исследованиями антиматерии. Даже теперь, в этом умирающем мире, она продолжала изучать уцелевшие материалы, веря, что когда-нибудь это поможет человечеству.
Мой отец был обычным клерком в какой-то фирме, но он погиб, когда на их здание упал самолет «Боинг-747», который сбили террористы. Это случилось через год после моего рождения. Так мне рассказала мама, но подробности не сообщила.
Я подошла и обняла ее. Аромат ее волос напомнил мне детство, то короткое время, когда мир еще не сошел с ума.
— Я тебя люблю, — прошептала я.
— Я тебя тоже, — тихо ответила она.
Наше убежище было небольшим. Это была старая ракетная база, рассчитанная на сто человек. Здесь находились три ракетные шахты, но ядерное оружие исчезло задолго до нас. Все заряды были использованы либо для питания ядерных двигателей, что стояли на танкерах и сухогрузах, либо для обороны или обеспечения энергией купольных городов. Однако даже у атомной энергии был предел. Мир искал новый источник, и все чаще говорили об антиматерии. Теоретически, она могла бы дать новую надежду. Но где ее найти в умирающем мире?
Я посмотрела на книгу — это был тяжелый том по физике антиматерии, испещренный формулами, сложными уравнениями и графиками, которые казались мне загадочными, словно послания с другой планеты. Страницы были исчерчены математическими выкладками, в которых я ничего не понимала. Мир чисел и энергий был для меня далек, но я прекрасно разбиралась в другом — в оружии, методах выживания, охоте и самозащите. В этом я превосходила многих взрослых, потому что именно навыки силы, ловкости и интуиции определяли, кто проживет следующий день.
Я знала, что мама всегда тревожится, когда я выхожу наружу. Ее взгляд, полный сдержанного беспокойства, преследовал меня даже сквозь тяжелые металлические двери убежища. Но оставаться в четырех стенах, где тяготило само ощущение запертости, я не могла. Наше жилище было временным пристанищем, а не настоящим убежищем. Это был всего лишь жилой блок старой ракетной базы, не предназначенный для долгосрочного существования сотни человек. Со временем оборудование изнашивалось, запасы истощались, и было ясно: мы не сможем вечно прятаться под землей.
Мы должны вернуть себе мир, который утратили.
— Все надеешься создать антивещество? — спросила я, отрывая взгляд от книги.
Мама попыталась улыбнуться, но из-за парализованной половины лица выражение получилось странным, словно призрачная тень настоящей улыбки. Глаза ее, однако, оставались живыми, полными умственного огня и непреклонной решимости.
— Нет, в нынешних условиях это невозможно, — произнесла она усталым голосом. — Для этого нужны огромные ресурсы, а сейчас их ни у кого нет. Но все же я хочу поднять этот вопрос сегодня на совещании.
— Совещании? — удивилась я.
— Собирается Совет, — пояснила она. — Я должна присутствовать как консультант. Ты, Мицар, отвезешь меня туда.
Совет состоял из наших лидеров — людей, управляющих жизнью в убежище. Механики, энергетики, медики, стража, охотники — все они отвечали за функционирование и безопасность нашего маленького сообщества. Мама не имела права решающего голоса, но даже несмотря на ее ограниченные физические возможности, ее мнение ценилось. Впрочем, меня тоже не могли игнорировать. Охота, которую я вела, обеспечивала нам пропитание и уважение.
— Хорошо, мама, — кивнула я.
Варежка гавкнул и потерся о мою ногу. Он скучал. Я редко брала его с собой на охоту, слишком опасно. Мир снаружи кишел мутировавшими тварями. Однажды целая стая кро-крыс загнала бы меня в угол, если бы не мои рефлексы и оружие. Варежка вряд ли выжил бы в такой ситуации. Он был слишком мал, слишком добр и слишком дорог мне, чтобы подвергать его такой опасности.
Я вздохнула, села за стол и стала разбирать револьвер. Передо мной лежала карта звездного неба. Я провела пальцем по знакомым контурам созвездий, задержавшись на двух точках света — Мицар и Алькор. Эти звезды всегда сияли рядом, словно неразлучные спутники, скованные невидимыми гравитационными узами. В древности люди проверяли свое зрение, пытаясь различить их, но для меня они значили больше, чем просто далекие огни.
Мама часто смотрела на них, и всякий раз в ее глазах появлялась едва заметная, но бесконечно глубокая печаль. Я не знала, почему. Мне казалось, что от меня скрывают что-то важное.
Я огляделась. Наше жилье было скромным. Узкая комната с металлическими стенами, приглушенным светом и старой мебелью, которую мы собирали по всей базе. Кровать, на которой спала мама, стояла ближе к теплой стене. Рядом — узкий стол с инструментами, книгами и ее ноутбуком, который работал на последнем дыхании аккумулятора. Моя койка — жесткий матрас на платформе у противоположной стены. Пол холодный, покрытый старыми ковриками, чтобы не мерзли ноги.
Небольшой шкаф для одежды, несколько ящиков с припасами, оружейный ящик у двери. И тишина. Тишина, нарушаемая только дыханием мамы, шумом вентиляции и редким поскрипыванием металла, когда убежище оседало в земле.
Это был наш дом. Но хватит ли нам его?

Глава 3: Совет руководителей

В три часа ночи я вывела маму в инвалидной коляске и стала поднимать её в лифте. Лифт скрипел, дрожал, но мотор, хоть и старый, исправно тянул нас вверх. Капли масла стекали по металлическим деталям, а рывки при остановке напоминали, что механизм держался на честном слове и постоянных усилиях наших механиков. Они регулярно прочищали шахту, заменяли износившиеся шестерни и смазывали ржавеющие тросы. Лифт был слишком ценен, чтобы его потерять: без него многие, включая маму, были бы заперты на одном уровне навсегда.
Совет собирался в зале, который когда-то считался командным центром для запуска трёх баллистических ракет из наших шахт. Огромные мониторы, панели с кнопками, массивные серверные стойки — всё это стало бесполезным и давно вынесено наружу, чтобы освободить пространство. Теперь здесь стоял длинный стол, вокруг которого расставили простые, но крепкие стулья. Стены были облеплены картами — Нью-Йорка, штата и даже ближайших территорий. На картах отмечались важные события: маршруты передвижения танкеров, появление новых банд, потенциальные источники топлива и воды. Фигурки из разного материала — куски металла, пластика, даже резные деревянные значки — обозначали наше присутствие и угрозы.
Часть информации передавали по радио — обрывочные сообщения из других убежищ. Они были такими же, как наше: подземные гаражи супермаркетов, бункеры времён Холодной войны, глубоко закопанные станции метро. Там жили отчаявшиеся и бедные, в отличие от обитателей купольных городов, где люди могли наслаждаться относительным комфортом и защитой. Мы знали, что мы — остатки тех, кто не смог попасть под купола и был вынужден бороться за существование.
Когда мы вошли, за столом уже собралось пятнадцать человек. Вождём нашей группы была Урсу Майор — женщина сорока лет, мутант, одна из тех, кто изменился под воздействием радиации. Её колени сгибались не вперёд, а назад, как у страуса, что придавало её походке странный, но в чём-то даже грациозный вид. Её мутация была результатом катастрофы: когда сверхновая звезда взорвалась, она сорвала треть атмосферы Земли, разрушила озоновый слой и изменила генетику живых существ. В Нью-Йорке таких, как Урсу, называли «птицами». Они не обижались — осознавали свою инаковость, но научились выживать. В других регионах их преследовали и убивали, но Урсу была слишком сильной, чтобы позволить себя уничтожить.
Когда-то она была одиночкой, но сумела сплотить вокруг себя людей, выживших в хаосе после катастрофы. В их числе оказались и мы с мамой. Вместе мы дали отпор бандам и мутировавшим хищникам, а потом набрели на заброшенную ракетную базу. Здесь, в этих стенах, мы решили обустроить свою жизнь.
Урсу Майор была красивой женщиной. Острые черты лица, жёсткий, но проницательный взгляд светло-зелёных глаз. Короткие тёмные волосы, всегда заплетённые в узкие косички, подчёркивали её военную выправку. Она носила тёмную куртку из плотной ткани и пояс с кобурой, в которой лежал её неизменный «Глок-17». Даже на совещании она оставалась настороже, словно ожидала нападения.
— Итак, мы в сборе, — произнесла она, осматривая присутствующих.
За столом сидел глава механиков Томас Риз — высокий, сутулый мужчина с обветренным лицом, замазанным машинным маслом. Он редко говорил много, но был гением в своём деле. Рядом с ним находился Майкл Леон де Ричи, шериф нашего убежища, человек с жёсткими манерами и холодным прищуром. В прошлом он был полицейским, но теперь его роль изменилась: он не просто охранял порядок, но и принимал сложные решения, от которых зависела жизнь поселения.
Франциска Кабалье, наш врач, сидела с лёгкой полуулыбкой. Испанка лет пятидесяти, с тёмными волосами, забранными в пучок, она обладала спокойной уверенностью, которая вселяла надежду. Её руки видели слишком много крови, но они продолжали лечить.
Среди прочих был и Генри Лох, инженер, задумчивый немец, который когда-то пытался вернуться в свою страну, но застрял здесь. Его спокойный голос редко прерывал тишину, но если он говорил, то всегда по делу.
В помещении пахло машинным маслом, затхлым воздухом и металлом. Вентиляция работала, но плохо, перегоняя тёплые потоки с этажа на этаж. Над головами горели старые плафоны, давая жёлтое, почти удушливое освещение. Лица присутствующих выглядели мрачными. Любое совещание несло в себе груз новых проблем — выживания, нехватки ресурсов, угроз извне.
Мы знали, что нас ждёт непростой разговор.
- Соседи, что в двухстах километрах от нас, сообщили, что в нашем направлении движется дирижабль «Томас де Торквемада», – произнесла Урса, нахмурив брови. – Я никогда не слышала о таком виде транспорта на наших землях!
В комнате воцарилась тишина. Люди растерянно переглядывались, лишь инженер Генри Лох зло выругался по-немецки:
- Schei;e! Das hat uns gerade noch gefehlt! (Дерьмо! Этого нам еще не хватало!)
Его реакция заставила насторожиться даже Урсу Майор. Она прищурилась, изучающе глядя на немца. Генри вздохнул, провёл рукой по лицу и пояснил:
- Это корабль из Ватикана.
- И что? – настороженно спросила Франциска Кабалье.
- Это боевой дирижабль Ватикана, – резко ответил Лох, нервно перебирая пальцами усы. – «Томас де Торквемада» – это двухсотметровый дирижабль с броневой обшивкой, работающий на атомном двигателе. У него на борту тяжёлые пушки, неуправляемые ракеты, зенитные пулемёты, компьютеризированная система обороны и экипаж в двести человек. Это летающая крепость!
В зале повисла напряжённая пауза.
- Что делает ватиканский корабль в Штатах? – первой нарушила молчание Урса. – Хотя между нами нет океанов, расстояние всё же немаленькое.
- Скорее всего, он ищет антиматерию, – предположил Томас Риз, механик.
- Мы все её ищем! – фыркнул шериф Майкл Леон де Ричи. – Но никто не знает, где она.
В этот момент голос подала моя мама:
- Я знаю, что компанией New Materials and Energy было произведено три килограмма антиматерии.
Я прекрасно знала эту компанию. Это была дочерняя фирма SpaceX, специализирующаяся на разработке новых видов топлива и источников энергии. Её основал харизматичный и эксцентричный миллиардер Илон Маск, человек, чьи идеи балансировали на грани гениальности и безумия. Он мог одновременно строить корабли для полётов на Марс, ссориться с правительствами, предлагать бурить тоннели под мегаполисами и запускать тысячи спутников, не заботясь об их последствиях. Его взгляды были столь противоречивыми, что он вызывал восхищение у одних и ярость у других.
Но мама не отвлекалась на историю Маска, она продолжала:
- Два килограмма антиматерии забрали с собой его внуки, Денер и Витас. Они отправились на двадцати кораблях Starship на Марс для его колонизации. Марс практически не пострадал от вспышки сверхновой. А антиматерии хватит, чтобы начать терраформирование планеты.
Собравшиеся недоумённо переглянулись.
- Как именно? – спросила Франциска Кабалье.
Мама сдержанно улыбнулась:
- Антиматерия – это мощнейший источник энергии. Если её использовать правильно, можно растопить полярные ледяные шапки Марса, что создаст плотную атмосферу. В результате запустится парниковый эффект, начнётся потепление. Кроме того, если организовать контролируемые взрывы антиматерии в недрах планеты, можно заново активировать её железное ядро. Это создаст мощное магнитное поле, которое защитит поверхность от солнечной радиации и предотвратит рассеивание атмосферы в космос.
В зале повисла гробовая тишина.
- То есть потомки Илона Маска уготовили себе прекрасное будущее? – первой нарушила молчание Тереза Кармен Сигуэнья, специалист по электричеству. – Конечно, процесс займёт годы, и им придётся выживать в стеснённых условиях, но… всё же у них есть шанс.
- А может, и у нас всё наладится? – раздался голос кого-то из тени. Я не видела, кто это сказал, но, вероятно, это был Теодор Трамбовски, поляк, ответственный за оранжерею. – Атмосфера Земли восстановится… Ведь планета пережила немало катастроф. Вспомните хотя бы падение астероида шестьдесят шесть миллионов лет назад. Тогда погибли динозавры, но жизнь-то выжила… Может, и мы выживем?
Люди задумались. Но никто не знал ответа.
Однако Франциска покачала головой и сказала:
— По крайней мере два массовых вымирания в истории Земли были вызваны разрушительными последствиями взрывов сверхновых звёзд поблизости. Они могли лишить атмосферу нашей планеты озона, вызвать кислотные дожди и подвергнуть жизнь смертоносному ультрафиолетовому излучению Солнца. Взрыв сверхновой вблизи Земли, вероятно, стал причиной массовых вымираний в конце девона и ордовика, произошедших 372 и 445 миллионов лет назад соответственно.
Врач говорила уверенно, и все её внимательно слушали:
— Ордовикское вымирание уничтожило 60% морских беспозвоночных в период, когда жизнь на Земле в основном была ограничена океаном. Позднедевонское вымирание оказалось ещё разрушительнее: оно стерло с лица планеты около 70% всех видов животных и радикально изменило состав фауны древних морей и озёр. Учёные всегда полагали, что в галактиках, подобных Млечному Пути, взрывы сверхновых происходят с частотой одна-две за столетие, а то и реже. Нас успокаивали тем, что поблизости есть только две звезды, которые могут стать сверхновыми в течение ближайшего миллиона лет — Антарес и Бетельгейзе.
— Но взорвалась Зета Возничего, — тихо прошептала Урсу. — И этого никто не предсказал.
В её голосе звучало что-то большее, чем просто констатация факта. Это был страх, примешанный к неизбежности судьбы, которая уже давно решилась за всех нас.
Франциска продолжила:
— Взрывы, что дальше 300 световых лет, не несут угрозы Земле, — сказала она. — Но 20 световых лет — это критический уровень. Нам ещё повезло, что атмосферу не снесло сразу. Иначе мы бы погибли за считанные минуты.
— Но наше вымирание просто растянулось на десятки лет, — мрачно подытожил Генри Лох. — И мы всё ещё продолжаем вымирать.
— Биосфера приспособится, — тихо ответила Франциска. — Выживут сильные виды. Мы уже видим, как крысообразные мутанты адаптировались к новым условиям. Восстановление займёт миллионы лет, но когда оно завершится, жизнь на Земле будет уже не такой, какой мы её помним. И нам в этом будущем места не будет.
В комнате снова воцарилась тишина.
— Так чего же хочет Ватикан? — наконец спросила Урсу, её голос был жёстким, словно лезвие ножа. — Им нужно антивещество? В качестве оружия?
Мама задумалась на мгновение, прежде чем высказать своё предположение:
— Думаю, у Ватикана есть план, как извлечь воду из недр Земли.
Все насторожились.
— Вода? — переспросил шериф.
— Да, — кивнула она. — Где-то под нашими ногами, на глубине 500 километров, есть огромные запасы воды. Они в десятки раз превышают объём всех океанов, рек и морей на поверхности. Если найти способ выкачать её наверх, она испарится под солнечными лучами и создаст плотную атмосферу. Только вот технологии для этого у нас нет.
— То есть Ватикан борется за умирающий мир? — скептически протянула Урсу, щёлкнув пальцами по столу. Звук получился резким и неприятным, словно хлыст. Некоторые вздрогнули. Почему-то мало кто поверил в альтруизм Папы Римского.
Мама покачала головой:
— Технологии нет у нас. Но она была у Илона Маска.
— Маск разрабатывал такой проект? — с сомнением спросил Томас Риз.
— Да. Я читала, что он даже создал рабочий прототип. Где-то он хранится.
В воздухе повисло напряжение.
— То есть, Ватикан уже имеет это оборудование? — выдохнул кто-то.
Мама утвердительно кивнула:
— Уверена, что имеет. Но чтобы активировать машину и пробурить Землю на 500 километров, нужна антиматерия. Одного килограмма достаточно.
— Один килограмм… — тихо повторила Урсу. — И сколько же это энергии?
Мама ненадолго задумалась, затем начала объяснять:
— Энергия, высвобождаемая при аннигиляции одного килограмма антивещества, огромна. Нужно понимать, что антиматерия при контакте с обычной материей полностью превращается в энергию. Согласно уравнению Эйнштейна E = mc;, где E — энергия, m — масса, а c — скорость света, это примерно 25 миллионов тонн тротила.
В комнате кто-то нервно сглотнул.
— Для сравнения, самая мощная ядерная бомба, когда-либо взорванная, имела мощность 50 мегатонн. Один килограмм антивещества — это энергия, равная пяти тысячам таких взрывов.
Воцарилась тишина.
— Это достаточно, — продолжила мама, — чтобы разрушить часть планеты. Или создать геофизические процессы, которые изменят её облик навсегда.
Никто не заговорил. Все осознавали: если у Ватикана есть этот дирижабль, если у них есть оборудование Маска, и если они в поисках антивещества — значит, они уже приняли какое-то решение. Оставалось только понять, каким оно будет… и готовы ли мы к его последствиям.
— Но раз дирижабль движется в нашу сторону, значит, антивещество где-то здесь, — вставила слово я.
Все удивлённо посмотрели на меня — шестнадцатилетнюю девчонку, которая вдруг смело высказала свою мысль. Я чувствовала, как напряжение повисло в воздухе, но продолжала:
— Католики его ищут. Иначе бы они уже давно запустили свою машину. Либо у них нет оборудования Илона Маска, но есть антивещество, либо наоборот — оборудование есть, но нет топлива. В любом случае они что-то ищут. А чтобы преодолеть тысячи километров между континентами, нужна крайняя необходимость. Дирижабль прилетел сюда не ради войны с нами. Им нужны союзники. Или помощники.
Я представила, как «Томас де Торквемада» летел над высохшей Атлантикой. Вода осталась лишь в самых глубоких впадинах, словно чёрные зеркала между каменными пустошами. В остальном же это был мёртвый, высохший мир. Морское дно, некогда скрытое под километрами воды, теперь выглядывало на солнце — потрескавшееся, покрытое солью, исполосованное ржавыми остовами кораблей, которые однажды нашли здесь свою погибель. Среди этих искривлённых металлических скелетов лежали киты и акулы — их высохшие останки напоминали о времени, когда океан ещё дышал. Каменные глыбы, торчащие, словно зубы древних чудовищ, тянулись к небу, а песчаные бури неслись по этому опустошённому пространству, завывая, как голоса забытых богов.
Я отвела взгляд. Этот мир был страшен даже в воображении.
— Предлагаешь стать их союзниками? — спросила Урсу.
Я покачала головой:
— Сначала нужно понять, что они собираются делать. Если они хотят оживить планету — тогда мы можем объединиться. Если же их цель — создать рай только для себя, тогда у нас с ними разные пути. Но раз они здесь, значит, у них есть данные, что антивещество или оборудование находятся где-то в районе Нью-Йорка.
Однако шериф Майкл Леон де Ричи скептически покачал головой:
— При их мощи зачем им мы? Для них мы просто крысы, которые цепляются за жизнь. Если они и заключат союз, то выберут Данцига Кролла. У Гигантуса тоже есть планы — создать свой маленький мир и торговать водой и воздухом на выгодных для себя условиях. Я уверен, что ни Ватикан, ни Гигантус не думают о спасении планеты. Они хотят сделать свои купольные города оазисами среди умирающего мира.
Все согласились с шерифом. После катастрофы никто никому не верил. Этот мир стал жестоким, хищным.
Когда-то человеческий ум был направлен на созидание, но теперь… Теперь он работал на выживание. На грабежи, убийства, предательство.
Гигантус не строил цивилизацию — он строил империю. Его люди не возрождали знания — они выжимали из остатков технологий всё, что могли, создавая машины убийства. Их города напоминали железные ульи, кишащие вооружёнными головорезами, которые считали, что мир теперь принадлежит самым сильным.
Ватикан, в свою очередь, оставался загадкой. Официально они говорили о спасении души и надежде на будущее, но все знали, что ради своих целей они не остановятся ни перед чем. Они были не просто религиозной организацией — они были государством, выжившим в аду. И у них были ресурсы.
Люди понимали: милосердие — удел слабых. А выживали только сильные.
— Так что нам делать? — спросил кто-то.
— Не думаю, что католики ищут нас, — ответил шериф. — Они направляются к Гигантусу. Нам нужно следить за ними и быть настороже. Главное — не вставать у них на пути. Они уничтожат нас в мгновение ока.
Все одобрительно закивали. Действительно, что могут сто человек в убежище против боевого дирижабля или армии Гигантуса? Но я была не согласна:
— А может, лучше самим найти то, что им нужно? Тогда мы сможем диктовать условия.
Все вздрогнули, включая маму.
— Если мы найдём антивещество, у нас будет мощное оружие. И тогда ни католики, ни Гигантус не рискнут развязать войну против нас. Они примут наши условия.
— Какие условия? — спросил Майор.
Я глубоко вдохнула:
— Возродить Землю.
Наступила полная тишина. Все переглянулись, словно услышали нечто невозможное.
Наконец вождь медленно кивнула:
— Итак, какое наше решение? Будем скрываться… или начнём искать антивещество?
Я посмотрела на лица людей. В их глазах читался страх, но вместе с ним — надежда.
— А почему бы не делать и то, и другое? — предложила я. — В поисках будут участвовать только охотники. У нас нет армии, танков, мощного оружия. Но мы мобильны, проворны. Мы знаем Нью-Йорк и окрестности. Люди Гигантуса сидят в своём городе. Католики здесь впервые. Мы можем быть на шаг впереди их.
Я видела, как их взгляды менялись. Сомнения уходили. Они начинали верить.
— Хорошо, — наконец сказала вождь. — Мы попробуем.

Глава 4: Посланники Ватикана

Дон Сезар Себастьян-Второй, Инквизитор и посланник Ватикана, стоял на капитанском мостике дирижабля «Томас де Торквемада». Это был высокий, сухощавый мужчина с острыми, словно высеченными из камня, чертами лица. Его кожа казалась натянутой на скулы, как пергамент, пожелтевший от времени. Узкие губы редко складывались в улыбку, а если и делали это, то в усмешке, полной холодного презрения. Его глаза, цвета потемневшего серебра, не отражали ни малейших эмоций — лишь расчет и ледяную уверенность в собственной правоте. Темные волосы, с проблесками седины у висков, были гладко зачесаны назад, а тонкие длинные пальцы, напоминавшие паучьи лапки, покоились на парапете командного пункта.
На нем был безупречно белый наряд инквизитора, отороченный золотым шитьем. Узкие рукава скрывали шрамы, полученные в дуэлях и допросах. На груди висел золотой крест с вырезанной в центре черепом — символом Ватикана, который уже давно отказался от мягких проповедей в пользу жесткой руки веры.
Дон Сезар был человеком, поднявшимся в иерархии не благодаря милосердию, а благодаря интригам, лжи и безжалостным методам. Он устранял соперников так же хладнокровно, как сейчас очищал этот мир от "неверных". И потому оказался здесь — капитаном самого грозного корабля Ватикана, способного пересекать континенты.
Вокруг него суетился экипаж, управляя огромным судном. Дирижабль «Томас де Торквемада» скользил над умирающим миром на высоте четырех километров. Под ним расстилались бескрайние пустоши. Когда-то здесь были города, леса, реки — теперь же остались только руины и серо-коричневая земля, испещренная глубокими трещинами. Грязно-желтые песчаные бури вились змеями, ползая по высохшему ландшафту, а среди руин тянулись остовы зданий, словно сломанные кости древних исполинов.
На борту находилось девяносто три человека. Семьдесят процентов из них составляли экипаж — пилоты, механики, артиллеристы, связисты. Остальные — священники и инквизиторы, несущие слово Бога в земли погибшего мира и судящие всех, кто осмелится ему противоречить.
Капитанский мостик дирижабля был просторным, выполненным в стиле аскетичной готики. Стальные балки, уходящие вверх под острым углом, создавали ощущение мрачного собора, вознесенного в небеса. В центре находился большой тактический экран, где отображался маршрут. Красные точки на карте обозначали поселения, стертые с лица земли.
Штурманы работали за голографическими терминалами, сверяя курс с картами Старого Мира. Артиллерийские офицеры проверяли состояние пушек и ракетных установок. Все здесь было подчинено одной цели — карать неверных и возвещать о славе Ватикана.
«Томас де Торквемада» был не просто дирижаблем — это был корабль смерти, который, ощетинившийся пушками и ракетами, медленно двигался в сторону Нью-Йорка.
На его пути встречались редкие поселения — жалкие остатки человеческой цивилизации. Их не щадили. Католики считали, что выжившие в этом мире либо опустились в ереси, либо превратились в нечто нечестивое. В городах и селениях, растянувшихся по этим землям, обитали мутанты, генетически изменённые создания, порожденные лабораториями старого мира. Их называли кро-крысами, песчаными волками и змеелюдьми. Для инквизиторов они были воплощением греха и подлежали уничтожению.
Но даже среди обычных людей не было пощады. Голод, жажда, отчаяние сделали людей дикими. Они убивали ради куска хлеба.
За неделю полёта «Томас де Торквемада» уничтожил два сухогруза, которые пересекали высохшее дно Атлантики. Сухогрузы были старыми торговыми караванами на колёсах, отчаянно пытавшимися найти топливо, воду или пищу. Они не представляли угрозы, но Дон Сезар приказал атаковать — просто чтобы испытать мощь своего оружия.
Сначала дирижабль выпустил ракеты. Одна из них пробила первый сухогруз, разорвав его кузов на части. Горящее железо и обломки разлетелись в стороны. Второй сухогруз попытался уйти, но лазерные турели рассекли его броню, как нож бумагу.
Бой был коротким.
Когда последний выживший выбрался из-под обломков, его раздавил стальной ботинок инквизитора, спустившегося вниз, чтобы взглянуть на результат.
Теперь, когда дирижабль двигался дальше, на месте битвы оставались лишь груды искореженного металла. Воздух был пропитан запахом гари и паленой плоти. Там, где недавно были люди, теперь копошились падальщики — гигантские мутировавшие койоты с лысой, обгоревшей кожей. Они рвали трупы, их желтые глаза мерцали в темноте, а когти скребли по железу.
Католики знали, что тела будут съедены, даже кости переработаны в пищу. И это доставляло им удовлетворение. Ничто презренное не должно было оставаться на Земле.
Дон Сезар Себастьян-Второй смотрел на все это без малейших эмоций. Штурман, работая с навигационной системой, сообщил:
— Tra un'ora saremo nel territorio di New York, Sua Eminenza. Manteniamo la rotta. Il dirigibile non ha deviato di un solo grado. (Через час будем на территории Нью-Йорка, Ваше преосвещенство. Мы держим верный курс. Дирижабль не отклонился ни на градус.)
Инквизитор кивнул и сухо произнёс:
— Bene, voglio vedere la citt; che una volta era grande, e ora ; solo un misero spettacolo. (Хорошо. Я хочу посмотреть на город, который когда-то был великим, а сейчас представляет собой жалкое зрелище.)
Его пальцы забарабанили по стальному поручню. Он смотрел в иллюминатор, как медленно плывет земля под дирижаблем. Руины Нью-Йорка уже виднелись вдали. Время суда приближалось.
Дирижабль опустился до пятисот метров, чтобы экипаж мог лучше рассмотреть местность. С такой высоты земные хищники не представляли угрозы. Дон Сезар стоял у огромного панорамного окна, сложив руки за спиной, и с презрением осматривал окраины Нью-Йорка. Приборы фиксировали тысячи ржавых автомобилей, скопившихся на когда-то оживленных магистралях. Разрушенные здания, словно прогнившие зубы, возвышались над запустевшими улицами. Кости, осыпавшиеся в пыль, белели среди трещин асфальта.
В мертвом городе еще теплилась жизнь, но эта жизнь была не человеческой. Между останками автомобилей и сухих, почерневших деревьев метались кро-крысы — мутанты размером с человека, с голыми, покрытыми наростами хвостами и оскаленными мордами. Рядом скользили зэт-собаки — искусственно выведенные охотники, которых когда-то использовали для патрулирования и охраны, но после катастрофы они сбежали и размножились, став новым видом хищников.
Зэт-собаки охотились стаей. Они уже выслеживали человека — низкорослого, худого, в лохмотьях. Он нес какой-то сверток, петляя между обломками машин, но ему не было спастись. Зэт-собаки работали безошибочно: одна преградила путь, другая зашла сбоку, а третья — сзади. Человек споткнулся, пытаясь достать ржавый пистолет, но не успел — одна из собак бросилась на него.
Но в этот момент сеть вспыхнула, как паутина в лучах солнца. Гига-паук — монстр с хитиновым телом, размером с автомобиль, натянул свою смертельную ловушку над руинами торгового центра. Сеть была плотной, как проволока, и разрезала плоть зэт-собаки, когда та попала в ловушку. Визг и рык смешались в одно, но было поздно — паук уже скользил к своей жертве. Его восемь зловещих глаз вспыхнули темным светом, когда он вонзил клыки в задыхающееся тело.
Дон Сезар с отвращением посмотрел на монстра.
— Sbruciatelo. (Сжечь.)
Он терпеть не мог существ, искусственно созданных руками человека. Это был вызов законам Бога, служение Сатане, мерзкое нарушение святого порядка. Ватикан давно постановил: все мутанты должны быть уничтожены.
Из-под корпуса дирижабля выдвинулся огнеметный модуль. Выстрел.
Снаряд вылетел с характерным хлопком, оставляя за собой густую белую дымовую полосу. Он напоминал тяжелый заряд огнемета «Шмель»: короткий, цилиндрический, с заостренным наконечником. Внутри — термобарический состав, который при контакте с целью создавал огненный шторм.
Взрыв! Пламя взметнулось вверх, заполнив остатки здания. Сеть, где еще трепыхалась зэт-собака, вспыхнула и рассыпалась пеплом. Гига-паук забился в агонии, его хитиновый панцирь потрескался, а лапы конвульсивно дернулись, прежде чем рухнуть в огненную бездну.
Спустя секунду торговый центр превратился в море огня.
Дон Сезар не моргнул.
— Чистота восстановлена, - произнес стрелок. Инквизитор в удовлетворении закрыл глаза.
К Дону Сезару подошли три кардинала. Они были облачены в традиционные багряные мантии, но даже плотная ткань не могла скрыть напряженность их поз. Лица их были напряжены, черты резче обычного, словно высеченные из камня тревогой.
Первый кардинал, Лоренцо ди Спада, был худощавым человеком с острым носом и впалыми щеками, будто жизнь высосала из него всю плоть, оставив только фанатичную преданность.
Второй, Карло Аннибале, наоборот, отличался массивным телосложением и коротко стриженными седыми волосами. Его глубоко посаженные глаза казались двумя холодными углями, в которых тлела неуверенность.
Третий, Альфонсо д’Эсте, был самым молодым. Темные глаза сверкали беспокойством, а нервные пальцы теребили четки.
— Vostra Eminenza, con quale scopo siamo qui? Perch; New York? Il nostro compito non ; purificare la citt; dalla sozzura! (Ваше преосвященство, с какой целью мы здесь? Зачем нам Нью-Йорк? У нас же задание не заниматься очисткой города от мерзости!)
Дон Сезар медленно открыл глаза. Он знал, что по рангу кардиналы стояли ниже, но не хотел начинать ссору. Вместо этого он развернулся к ним, сложив руки за спиной.
— Здесь находится штаб-квартира New Materials and Energy, дочерняя фирма SpaceX. Нам нужно найти там или антивещество, или документы, указывающие, где оно хранится. Мы не можем вернуться в Ватикан с пустыми руками.
Кардиналы переглянулись.
— E se non troviamo niente? (А если мы не найдем здесь?) — спросил кардинал Лоренцо.
Дон Сезар медленно усмехнулся.
— Allora dovremo collaborare con Danzig Quoll. (Тогда придется вступить в сотрудничество с Данцигом Кволлом.)
Кардиналы замерли, словно их ударило громом.
— Ma ; un traditore! (Но это же клятвопреступник!)
— Un diffamatore della fede! (Очернитель веры!)
— Un servo di Satana! (Слуга Сатаны!)
Одним жестом Инквизитор остановил их возгласы.
— So tutto. E ho istruzioni molto chiare a riguardo. Per salvare la fede e il Vaticano, sono pronto a collaborare persino con Lucifero in persona! Non dimenticate che Gigantus controlla questa zona e ha i mezzi per trovare l’antimateria. Ne ha bisogno Quoll, e ne abbiamo bisogno noi! (Я знаю. И у меня есть четкие инструкции относительно этого. Ради спасения веры и Ватикана я готов вступить в партнерские отношения хоть с самим Люцифером! Не забывайте, что Гигантус контролирует эту территорию и у него есть ресурсы для поиска антиматерии. Она нужна и Кволлу, и нам!)
Кардинал Карло сжал кулаки.
— Ci tradir;! (Он нас обманет!)
Дон Сезар зло усмехнулся, его губы скривились в хищной ухмылке.
— Non glielo permetter;. (Я не позволю ему.)
Он прекрасно понимал природу Кволла. Лжец, интриган, предатель. Но и сам не был лучше. Он прожил в мире заговоров, и вытравил из себя всякую жалость. Все просчитать. Ударить в самый неожиданный момент. Именно так он поднимался по лестнице власти, оставляя позади сломленных противников.
Кардиналы покачали головами и молча удалились в свои кабины. А Дон Сезар повернулся к штурману:
— Найти здание New Materials and Energy.
И вскоре оно появилось. Некогда стеклянный небоскреб теперь был испещрен трещинами, его верхние этажи рухнули, оставив здание обугленным остовом. Знаки компании выцвели, а остатки солнечных панелей болтались, раскачиваясь на ветру. Когда-то это было сердцем инноваций, но теперь напоминало гробницу технологий.
Дирижабль завис над крышей. Из открывшегося люка стали спускаться элитные коммандос - десять человек. Все они по силе превосходили роту обычных солдат. Их белые боевые доспехи были сделаны из нанокерамики, выдерживающей даже крупнокалиберные попадания. Шлемы скрывали лица, оставляя только узкие, темные визоры, через которые пробегали красные огоньки сканеров. Оружие — винтовки с усиленными лазерными зарядами, способными пробить даже бетонную стену. Бесшумные, точные, смертельные.
Коснувшись крыши, коммандос молниеносно выстроились в боевые позиции.
Две секунды — и они уже внутри. На поиск антивещества или следов его местоположения у них было полчаса. Такие операции не стоило растягивать на часы и тем более на дни. Опыт подсказывал, если не найдут в течение 30 минут, значит, этого здесь нет. А если кто-то мешает — его следует уничтожить. Дон Сезар не сомневался — коммандос скорее умрут, чем отступят.
Коммандос Ватикана вошли внутрь разрушенного небоскреба, двигаясь точно и бесшумно. Их пятнистые бело-черные доспехи сливались с тенями, а оптические прицелы сканировали пространство в инфракрасном диапазоне.
Вдруг тишину разорвал леденящий рык. Из темного коридора вылетела стая зэт-собак — их иссохшие, мускулистые тела двигались молниеносно, а клыки сверкали в приглушенном свете. Вслед за ними, копошась в грязи, пронеслась орда кро-крыс — существ с голыми кожистыми хвостами и глазами-бусинами, горящими ненасытным голодом.
Первая очередь лазерных винтовок вспорола тела мутантов. Мгновенные вспышки раскаленных зарядов прорезали тьму, превращая живых тварей в обугленные туши.
Но мутанты не сдавались. Одна зэт-собака прыгнула на коммандоса — тот развернулся в воздухе, активируя наручный клинок. Лезвие, вспыхнув синим пламенем, разрезало живот зверя, выбросив парящие внутренности в воздух.
— Delta-3, слева! — четкий голос командира раздался в рации.
Боец развернулся, вскинув электропушку, и выстрелил разрядом в зэт-собаку, что кралась вдоль стены. Разряд на 50 000 вольт прожарил мутанта изнутри, оставив только дымящийся скелет.
По закрытому телеканалу Дон Сезар наблюдал за битвой, холодно и без эмоций, как судья, взирающий на гладиаторов.
Когда последняя тварь испустила хриплый стон, бой закончился. Коммандос перешли к осмотру помещений. Они методично открывали тяжелые бронированные двери, пробивали их взрывчаткой, выламывали гидравлическими рычагами. Внутри — засохшие лаборатории, груды обугленного оборудования, разбитые капсулы с непонятными химическими веществами.
Но не антивещество. Коммандос точно знали, как оно выглядит. Металлическая емкость, похожая на прочный термос, обшитая сверхмощными магнитами. Внутри — всего один килограмм антиматерии. Магнитное поле емкости достигало 20 Тесла — сила, достаточная, чтобы оторвать металл от болтов или разорвать человеческие органы изнутри, если кто-то оказался бы слишком близко.
Но здесь не было контейнера. И, что хуже всего, его место было пустым.
— Итак? — голос Инквизитора был спокоен, но в нем чувствовалась угроза.
Командир выпрямился:
— Qui non c’; antimateria, Vostra Eminenza. (Здесь нет антивещества, Ваше Преосвященство.) - его голос звучал спокойно. Он не боялся Инквизитора, так как понимал, что тот нуждается в нём.
Дон Сезар сузил глаза.
— Ne siete sicuri? (Вы уверены?)
— Al cento per cento. (На сто процентов.)
Сканеры показали, что магнитное поле устройства давно отключено. Это означало лишь одно — кто-то забрал антиматерию.
Инквизитор напрягся. Кто? Кролл? Вряд ли. Его шпионы уже давно доложили бы, если бы у главы города появилось такое мощное оружие. Но искать антивещество в чужой зоне без разрешения Гигантуса — это война. А война Ватикану не нужна.
Инквизитор сжал кулаки.
— Dovremo negoziare. (Придется договариваться.)
Он не любил дипломатию. Но иногда яд лучше меча. И он приказал командиру:
— Tornate alla nave! (Возвращайтесь на корабль!)
— S;, Vostra Eminenza! (Да, Ваше Преосвященство!)
Командир поднял жестовую команду. Десять фигур молниеносно взбежали на крышу. Сквозь трещины в бетоне пробивался ветер, но коммандос спокойно заняли оборону, ожидая спуск тросов с дирижабля.
Вибрация в воздухе. Металлические захваты опустились, зацепившись за бронекостюмы бойцов. Лебедки дернулись — и солдаты Ватикана исчезли в недрах дирижабля, оставляя пустую, мертвую крышу позади.
"Томас де Торквемада" развернулся на запад. Вдалеке, освещенный огнями заката, возвышался Гигантус — город, спрятанный под огромным стеклянным куполом. Он сиял, словно искусственное солнце, отражая последние лучи уходящего дня. Сквозь прозрачные секции виднелись сверкающие небоскребы, улицы, залитые мягким белым светом, и густые висячие сады.
На фоне разрушенного мира он выглядел совершенным. Но Инквизитор знал правду. Под этим стеклом скрывались змеи. Он насупился, вглядываясь в искусственную красоту, зная, что там, внутри, его ждет встреча с дьяволом.

Глава 5: Гигантус

Гигантус — один из немногих оставшихся на Земле комфортных городов, построенных для выживания олигархов и магнатов. В него вложили сотни миллиардов долларов, создавая убежище от надвигающегося хаоса. Они знали о неизбежности катастрофы задолго до того, как ударная волна сверхновой Зэты Возничего достигла Земли, но держали это в секрете, чтобы никто из простых смертных не смог претендовать на спасение. Богатые и властьимущие не собирались делить свой новый мир с бедняками.
Под гигантским прозрачным куполом простирались высотные здания, парки, бассейны. В городе функционировали огромные механизмы, очищающие воздух и воду, перерабатывающие отходы, создающие искусственный дождь. В оранжереях выращивались овощи, фрукты, ягоды, грибы. На специальных фермах разводили домашний скот: коров, овец, свиней, кур. В гигантских аквариумах плавали рыбы, обеспечивая жителям свежие морепродукты. Здесь поддерживался идеальный микроклимат — нормальное атмосферное давление, чистый воздух, стабильная влажность.
Гигантус был полноценным городом, с пабами, ресторанами, театрами, школами, полицейскими участками. Однако он отличался одной особенностью: здесь жили только элита и их обслуга. Врачи, инженеры, охрана, армия, уборщики, крестьяне — все они получали право на проживание через строгий отбор и специальную систему пропусков.
Власть в городе принадлежала Данцигу Кроллу — бывшему вице-министру обороны США, жесткому и своенравному генералу. В первый год после катастрофы бывший президент пытался диктовать свои условия в городе, но Кролл просто достал "Беретту" и выстрелил ему в лоб, сказав:
- Сэр, вы здесь никто! А теперь и просто нуль!
Громкий выстрел эхом разнесся по залу Совета. Тело экс-президента рухнуло на пол, кровь быстро растеклась по мрамору.
Олигархи и магнаты, присутствующие на Совете, одобрили поступок генерала. Они решили, что сильный военный лидер лучше, чем слабый и истеричный политик. Так Кролл стал единоличным правителем Гигантуса, взяв под контроль ресурсы, армию и технологии.
В первые годы он сосредоточил усилия на защите города от отчаявшихся выживших. Когда люди поняли, что власти их бросили, а запасы еды заканчивались, толпы голодных беженцев пытались прорваться в Гигантус. Но охрана безжалостно их расстреливала. Теперь на подступах к городу простирались огромные поля, усыпанные миллионами скелетов, перемешанных с ржавыми останками машин и следами бесплодных попыток штурма.
Однако одиночные беженцы были не самой страшной угрозой. Позже появились организованные банды кочевых танкеров и сухогрузов — настоящие наземные пиратские флотилии. Эти гигантские машины, передвигающиеся на массивных гусеницах и колесах, были напичканы оружием и бронированы, как боевые корабли. Они атаковали город, надеясь захватить запасы продовольствия, воды и топлива. В первый год сражения с ними происходили почти каждую неделю, превращая окрестности в поле битвы, усеянное сгоревшими корпусами машин и телами наемников.
Со временем столкновения стали реже. Боевые машины варваров приходили в негодность, топливо становилось дефицитом, а смертность среди бандитов неуклонно росла. Но исчезновение людских угроз дало дорогу другим опасностям.
Изменившаяся Земля породила новых хищников, приспособившихся к разреженной атмосфере. Кро-крысы стали умнее, хитрее. Они находили лазейки, атаковали неожиданно, действовали группами. В Гигантусе были созданы специальные охотничьи отряды, которые выходили за пределы купола, чтобы уничтожить гнезда мутировавших грызунов до того, как они превратятся в полноценную армию.
Опасность представляли и да-страусы — гигантские птицы, способные развивать скорость до 150 км/ч. Их мощные клювы могли пробить даже солдатскую броню. Они охотились стаями, координируясь друг с другом, и могли загонять людей в ловушки.
Зэт-собаки и гига-пауки были более редкими, но куда смертоноснее. Первые — результат мутаций и генной инженерии, превратившей обычных псов в беспощадных убийц с нечеловеческим интеллектом. Вторые — чудовищные членистоногие, плетущие паутины из сверхпрочных волокон и питающиеся крупной добычей, включая людей.
Но несмотря на все угрозы, Гигантус продолжал существовать, скрытый под своим стеклянным куполом, словно последний осколок цивилизации среди руин умирающей планеты.
Но спустя двадцать лет Кролл понял, что город невозможно так долго поддерживать на одном уровне. Нужны запчасти, новые машины, заделывать дыры, производить оружие и боеприпасы, вырабатывать кислород и воду — и на все нужна энергия. Атомные реакторы — а их в городе было пять! — имели свой ресурс, и скоро не смогли бы вырабатывать необходимое количество энергии. Тогда пришлось бы переходить на режим экономии, а это означало меньше кислорода, меньше еды, меньше света и меньше защиты.
Гигантус, некогда сияющий символ выживания элиты, мог превратиться в темную и сырую ловушку. Бассейны высохнут, поля оскудеют, механизмы очистки воздуха начнут работать в полсилы. Люди начнут болеть, появится нехватка питьевой воды, продовольствия, медикаментов. Начнется черный рынок, воровство, саботаж. Вначале это будут мелкие стычки, но затем — открытые восстания. Если элита сохранит свой уровень потребления, придется урезать ресурсы у персонала, а это вызовет волнения среди рабочих, инженеров, охраны и военных. Армия, лишенная достаточного довольствия, может восстать, и тогда Гигантус просто падет изнутри.
— Единственное, что нас спасет — антиматерия! — сказал Данциг Кролл на совещании, где собрались олигархи и магнаты, всего двадцать человек. Они сидели вокруг массивного стола из черного дерева, слушая его очень внимательно. Некоторые нервно курили кубинские сигары из старых запасов, запасы которых уже иссякали, другие пили кофе, столь же редкий и ценный ресурс в Гигантусе.
— Антиматерия? — переспросил бывший владелец металлургических заводов, пожилой, грузный мужчина с массивными пальцами, покрытыми золотыми кольцами. Его лицо было изборождено морщинами, а взгляд — тяжелый, наполненный недоверием.
— Да, сэр, — кивнул Кролл. — Антиматерия даст нам энергию на тысячу лет.
— А где мы ее возьмем? — недоуменно спросил владелец автозаводов «Форд», худощавый мужчина с проницательными голубыми глазами, привыкший жить в роскоши вместе со своими внуками и правнуками. В его голосе сквозила тревога.
Все переглянулись, не понимая, к чему ведет Кролл.
— Антиматерию создала фирма New Materials and Energy, — продолжил глава Гигантуса.
Этот бренд был знаком многим, и тогда глава корпорации «Найк» вмешался:
— То есть Илон Маск выработал антиматерию?
— Да, — ответил Кролл. — Когда я был вице-министром обороны, я курировал ядерные разработки и космические программы. Илон Маск создал ракеты для колонизации Марса и отправил на Красную планету более ста кораблей с оборудованием. Но сам умер, так и не отправившись туда. Затем его внуки на двадцати ракетах со специалистами улетели на Марс, забрав с собой два килограмма антивещества.
— И? — выдохнули все присутствующие.
— Но один килограмм остался на Земле. Его внук Витас перед отлетом позвонил мне и сообщил, что оставил этот ресурс для нас. Я знал, где он находится.
— Зачем Витас оставил нам антиматерию? — спросил один из магнатов.
— Его компания разработала проект по добыче воды из глубины 500 километров. Он надеялся, что при помощи оборудования и антиматерии удастся возродить атмосферу и вернуть океаны. Я же считал это утопией. Войны и хаос не оставляли места для таких проектов. К тому же оборудование для пробития коры и мантии Земли исчезло. Я не знаю, где оно... Но я знаю, где антиматерия.
Магнаты переглянулись и начали горячо обсуждать услышанное.
— Если вернется вода и атмосфера, мы покинем Гигантус? — спросил один из них.
Но Кролл не был так уверен и ответил:
— Вы уверены, что те, кто получит оборудование и антивещество, захотят восстановить Землю? Что они не станут диктовать нам условия? Что мы не станем заложниками их интересов? Антиматерия — это не только энергия, но и оружие! Два грамма хватит, чтобы стереть Гигантус с лица земли!
— Тогда люди станут свободными и вряд ли вернутся к нам, — заметил глава компании по производству пластмасс, невысокий и лысый, но с холодным и расчетливым взглядом. — Мы станем никому не нужными и утратим власть.
Эти слова вызвали новый всплеск эмоций среди членов Совета. Никто не хотел терять свою исключительность.
— И что вы предприняли? — спросил нефтяной магнат, худощавый, с белоснежными волосами, всегда одетый в идеально выглаженный костюм.
— Честно говоря, — сказал Кролл, глядя на собравшихся, — я не стал извлекать антивещество из камеры хранения. Одна ошибка — и континент будет стерт с лица Земли. Кроме того, доступ к нему был осложнен. Но недавно я решил, что его нужно хранить у нас. Слишком много охотников жаждут получить эту силу... А я не намерен делать наших врагов сильнее во много раз!
— И что вы сделали?
Кролл пожевал губами, а потом ответил:
— Я отправил туда робота «Колобок».
— Кого? — не поняли члены Совета.
— У нас в охране был шарообразный робот «Колобок», тоже разработка Илона Маска. Это динамичный и маневренный робот, способный передвигаться по пересечённой местности, обходить ловушки, распознавать угрозы. Он и вооружён неплохо. Я решил не привлекать людей, а отправить «Колобка». По нашим данным, он достиг цели, изъял из хранилища антиматерию, но не вернулся...
Лица у всех присутствующих вытянулись.
— Это как?
— Он не прибыл на базу. Мы перестали фиксировать его передвижение. Или у него по каким-то причинам отключен детектор, или он схвачен врагами. Но вряд ли уничтожен, так как тогда бы повредилась ёмкость с антиматерией, и весь континент взлетел бы на воздух!
Бывший сенатор и глава сети СМИ заговорил дрожащим голосом:
— Кролл, вы хотите сказать, что где-то под Нью-Йорком раскатывается робот, хранящий антиматерию? Вы с ума сошли, доверять такое какому-то «Колобку»? Вы отдали врагам самый ценный ресурс!
— Именно это я и хотел вам сообщить, господа, — мрачно ответил глава Гигантуса.
Его лицо позеленело от злости. Эти старцы скинули на него не только ответственность за город, но и за конфликты с другими людьми, а сами при этом пальцем не шевелят, наслаждаясь жизнью. А тем временем город медленно приходил в упадок. Производство запасных частей становилось проблемой, менять фильтры было всё сложнее, вода добывалась с трудом, кислорода уже не хватало.
— Интересные новости вы нам сообщаете! — воскликнули члены Совета.
— Господа, я пытаюсь урегулировать проблемы, которые постоянно возникают перед Гигантусом, — мрачно процедил Кролл. — Не я их создаю, а природа, техника и наши враги. Мне приходится ежедневно вмешиваться в городской процесс, так как то там, то сям всплывают серьёзные недостатки, ошибки, просчёты, проблемы. У нас немного людей из числа охраны, и я обязан беречь их. Рождаемость в Гигантусе низкая, мы вымираем, демографическая кривая ползёт вниз. Через сорок лет здесь останется кучка людей, не знающая, как работают очистительные агрегаты, как залатать трещину в куполе, как поддерживать санитарию...
На экране монитора замелькали кадры наиболее сложных участков Гигантуса: тёмные коридоры, где освещение уже давало сбои; водоочистные станции, где резервные системы работали на последних ресурсах; огромные резервуары с пищевыми культурами, в которых начали появляться признаки деградации. Везде были изношенные механизмы, обветшалые стены, усталые лица рабочих, которые ещё пытались поддерживать город в порядке.
— Мне кажется, всё дело в вас! — воскликнул нефтяной магнат. — Вы проявили себя как никудышный администратор города! Вас нужно заменить.
Данциг Кролл был готов к такому повороту. Он без лишних слов вытащил «Беретту» и выстрелил старику прямо в грудь. Тот дёрнулся, обмяк и сполз с кресла, оставляя на ткани костюма тёмное кровавое пятно.
Все в помещении замерли. Страх пробрал каждого. Теперь всем было ясно: Кролл — не просто глава города. Он диктатор, с которым не стоит спорить. Реальная власть находилась в его руках, а не у тех, кто когда-то вложил свои миллиарды в строительство этого города. Элита Гигантуса привыкла считать себя хозяевами мира, но в этот момент они осознали, что являются всего лишь подчинёнными.
— Кто-то хочет мне возразить? — обводя всех взглядом, спросил Кролл.
Пистолет он держал наготове, однако никто не возразил. В зале повисла напряжённая тишина. Некоторые опустили глаза, кто-то прикрыл рот ладонью, кто-то нервно крутил в пальцах стакан с виски. Все понимали, что это не просто демонстрация силы — это окончательное заявление о том, кто теперь здесь хозяин. Эти люди привыкли манипулировать и подкупать, но Кролл только что показал, что его невозможно ни купить, ни запугать.
Кролл знал, что эти люди — хищники, злобные и жадные существа, но они трусливы и вряд ли кто-то из них начнет плести заговор против него. И все понимали, что за столько лет только он, Данциг Кролл, знает, как управлять Гигантусом и что следует предпринять для его развития. Никакой другой менеджер не потянет эту работу.
— Вы правы, Кролл, надо работать над проблемами, и мы вам доверяем, — произнёс бывший сенатор и глава сети СМИ.
Остальные закивали, кто-то выдавил слабую улыбку, а кто-то просто тяжело выдохнул, признавая его власть. Бывший владелец металлургических заводов сделал глоток дорогого бренди, а нефтяной магнат вытер лоб платком, явно осознавая, что их жизни теперь целиком зависят от этого человека.
— Я рад, господа, что мы пришли к согласию, — улыбаясь, сказал Кролл, пряча оружие. — Антиматерию я найду. Для этого организую поиски, и для этого пошлю группу «Саранча» из нашей охраны.
Группа «Саранча» — это элитное подразделение, штурмовики, для которых не существует преград, они как кумулятивный снаряд пробивают всё на своём пути. Возглавляет их бывший командир «Морских котиков» Ешуа Морган, майор. Высокий, мускулистый, с холодными, как лед, серыми глазами, он обладал репутацией безжалостного бойца, который не знает сомнений и не принимает отказов. Когда-то он воевал на разных континентах, подавляя восстания и охотясь на террористов. Теперь он был оружием Кролла.
Такое решение пришлось по вкусу членам Совета, и они закивали:
— Да, да, это хорошо!
В это время к Кроллу подошел референт и сообщил:
— Дирижабль Ватикана «Томас де Торквемада» приближается к Гигантусу. Его капитан Дон Сезар просит связи с вами.
Услышав эту новость, все в помещении притихли. Глава города усмехнулся:
— Понятно. Католики хотят сотрудничества. Уверен, им нужна антиматерия, иначе они не пёрлись бы сюда за пять тысяч километров!
— Что вы намерены делать, Кролл? — спросил владелец автозаводов «Форд».
— Начну переговоры, и для этого приглашу Святого Инквизитора в наше учреждение, — ответил тот. — Врагов и друзей лучше держать в рукавицах, ежовых.
И он сказал референту:
— Соедини меня с Доном Сезаром Себастьяном-Вторым!

Глава 6: С мамой

После совещания в убежище я отвела маму обратно в наше жилище. Варежка, наш верный пёс, встретил нас радостным лаем, крутя хвостом так, что казалось, он сейчас взлетит. Он подбежал ко мне, пытаясь лизнуть лицо, а когда я опустилась на колени, он визгливо тявкнул, извиваясь от счастья. Я провела ладонью по его тёплой, взъерошенной шерсти, чувствуя, как от него исходит простая, чистая радость – редкое чувство в этом жестоком мире.
Мама, наблюдая за нами, улыбнулась, но её взгляд был тревожен. В этой улыбке таилась едва заметная печаль, словно тень, которая никогда её не покидала. Я не понимала, почему, но догадывалась: наша жизнь слишком сложна, чтобы в ней оставалось место настоящему счастью. Мы существовали в мире, где цена выживания была пугающе высокой. Осколки прежней цивилизации давно рассыпались в пыль, оставив после себя руины, наполненные опасностью. Города превратились в гниющие скелеты, дороги – в трещащие под палящим солнцем полосы пустоты, а вода, некогда чистая и искристая, теперь была мутным, ядовитым ядом, убивающим за пару глотков. Люди изменились. Исчезли милосердие, доброта, справедливость. Остались только цинизм, жестокость и ложь. Мы стали хищниками, которые выживают за счёт тех, кто слабее.
– Мама, ты веришь, что мир вернётся в прежнюю фазу? – спросила я, наблюдая, как она, вернувшись к компьютеру, сосредоточенно вчитывается в какие-то данные.
Она не сразу ответила, будто эти слова были для неё слишком тяжёлыми. Наконец, тихо произнесла:
– Я бы хотела этого. Хочу, чтобы ты, моя малышка, жила в чистом и светлом мире. Чтобы ты могла видеть зелёные леса, плескаться в озёрах, слушать пение птиц, а не скрип мутантов в ночи. Чтобы могла наслаждаться тёплым закатом дня и встречать рассвет без страха перед солнечной радиацией. Я хочу в тот мир, которого больше нет.
Её голос дрожал, и в этих словах чувствовалась боль. Боль человека, который помнил, как было раньше, и знал, что уже никогда не будет так же. Это было страшное осознание – потерять не просто дом, а саму возможность надеяться на его возвращение.
Но у меня не было времени предаваться этим мыслям. Я должна была обдумать информацию, полученную на Совете. Урса Майор приняла решение: создать отряд для поиска антивещества. В него войдут пять человек – не больше. Нельзя было отправлять в опасность слишком много людей. Каждый житель убежища был на счету: кто-то поддерживал оборудование, кто-то занимался защитой, кто-то обеспечивал нас едой. Дети в расчёт не принимались. Я была исключением. В шестнадцать лет я оказалась единственным подростком, которому разрешали выходить наружу. Остальным было от года до десяти, и они ещё не понимали, насколько жесток этот мир. Но я знала. Я видела смерть, я убивала, я охотилась. Я умела читать следы, скрываться, стрелять. Это было не умением, а необходимостью – иначе бы я не выжила.
– Мама, а что ты знаешь об антиматерии? – спросила я, вспоминая, как этот термин звучал во время обсуждения. Вообще вопрос был неуместным — мой родитель по профессии была физик.
Она на мгновение задумалась, подбирая слова, а потом ответила:
– Антивещество – это зеркальная противоположность обычной материи. Каждый атом, каждая частица имеет свою антиподобную копию – позитроны вместо электронов, антипротоны вместо протонов. Когда материя и антиматерия сталкиваются, они мгновенно аннигилируют, высвобождая колоссальное количество энергии.
Я нахмурилась, пытаясь осознать масштабы.
– То есть если у нас будет достаточное количество антивещества, мы сможем получить бесконечный источник энергии?
Мама кивнула:
– Теоретически, да, Мицар. Проблема в том, что антиматерия почти не встречается в природе. Весь известный нам мир состоит из материи. Учёные долго ломали голову над тем, почему так произошло. Согласно уравнениям, при рождении Вселенной количество материи и антиматерии должно было быть одинаковым. Но почему-то антиматерия почти полностью исчезла, оставив нам только привычные элементы.
Я задумалась, а потом задала вопрос:
– А если бы где-то во Вселенной осталась целая планета из антиматерии? Что бы произошло, если бы мы столкнулись с ней?
Мама улыбнулась – не от радости, а от неожиданности.
– Это очень сложный вопрос. Если бы такие планеты существовали, мы бы не смогли взаимодействовать с ними. Любое прикосновение материи к антиматерии привело бы к немедленной аннигиляции. Представь, если бы метеор из антиматерии столкнулся с Землёй – это был бы взрыв, по мощности превосходящий все наши ядерные боеголовки вместе взятые.
Я почувствовала, как внутри меня зародилось странное чувство – смесь восхищения и страха.
– Значит, если у нас есть хоть немного антиматерии, это не просто источник энергии… это оружие?
Мама долго молчала, прежде чем ответить:
– Именно. Вот почему те, кто её ищет, могут стать не только спасителями, но и разрушителями. А нам достаточно того, что с Землей сделала сверхновая...
Вздохнув, я взяла полотенца и вошла в душевую кабинку. Это была узкая капсула из старого пластика и металла, в которой вода подавалась порциями, чтобы не тратить её впустую. Я провела шланг с губкой по телу, больше увлажняя кожу, чем по-настоящему смывая грязь. Однако даже такой скромный душ позволял поддерживать гигиену. Каждая капля была ценностью: вода стекала вниз, уходила по трубам в резервуары, затем проходила через фильтры, очищалась и снова поступала в систему. Мы перерабатывали всё — даже собственную мочу, не говоря уже о других отходах. Часть переработанных веществ шла на удобрение почвы в оранжереях, где росли овощи и фрукты. Без этого мы бы не выжили.
Тёплая влага на коже ненадолго расслабила меня, но мысли о предстоящем поиске антиматерии не отпускали. Где её искать? Как вообще можно найти столь редкий элемент в этом мёртвом мире? Никаких подсказок, никаких следов – только догадки. Я старалась отогнать тревожные мысли, но они навязчиво возвращались.
Закончив водные процедуры, я вышла из кабины и встала перед зеркалом. На меня смотрело моё отражение – стройная, жилистая девушка с чётко прорисованными мышцами, выдававшими её физическую подготовку. Короткая тёмная стрижка торчала в разные стороны, словно я только что выбралась из урагана. Глаза – карие, настороженные, изучающие мир с холодной расчётливостью. Высокие скулы, прямой нос, чуть треснутые губы – следствие недостатка увлажняющих средств. Кожа загорелая, с тонкими шрамами на плечах и предплечьях – следами встреч с врагами и опасностями. В других обстоятельствах, в другом мире я, возможно, могла бы считаться красивой.
В обычной жизни, если бы мир не рухнул, я, скорее всего, училась бы в гимназии, сидела за партой, писала конспекты и сдавалась бы экзамены. Я бы читала интересные книги – от классики до модных романов, обсуждала бы с подругами философию и мечтала о будущем. Возможно, я бы ходила на дискотеки, каталась на велосипеде вдоль берега Атлантического океана, ощущая солёный бриз на лице. Может, я училась бы играть на гитаре, пробовала бы петь песни из репертуара Латинской Америки – задорные, страстные, полные жизни. У меня, наверное, был бы друг – не просто парень, а тот, кто разделял бы мои интересы, был личностью, достойной внимания.
Но реальность оказалась совсем другой. Вместо школы – охота. Вместо экзаменов – бои. Вместо книг – оружие. Я стреляю и убиваю. Я размахиваю катаной, рассекая врагов, потому что иначе они убьют меня. Я гоняю свой багги по разрушенным улицам Нью-Йорка, уходя от погони кро-крыс, которые в два раза больше обычных, или зэта-страусов – жутких мутантов, способных разорвать человека в клочья за считаные секунды.
Я сталкивалась с жестокими пиратами – мародёрами, которые убивают ради еды, женщин и технологий. Я встречала киборгов – полулюдей, полумашин, для которых понятие человечности давно утратило смысл. Я сражалась с мутантами, у которых вместо ног были длинные, покрытые грубой кожей конечности, похожие на птичьи. Попадались и те, кого называли «птицами» - людей со страусинноподобными ногами, но в отличие от нашего вожака, Урсы Майора, эти существа были жестоки и кровожадны, чаще всего с примтивным мышлением. Они нападали стаями, их когти могли вспарывать живую плоть с ужасающей лёгкостью.
В шестнадцать лет я познала, что такое страх, боль, голод. Я узнала цену жизни и цену смерти. Я поняла, что в этом мире выживает не самый сильный, а самый быстрый, хитрый, тот, кто не боится перешагнуть через чужой труп. Выживание стало не просто задачей – оно стало самой сутью моего существования.
— Гав-гав! — Варежка прыгал вокруг меня, радостно виляя хвостом, задевая его концом мои ноги и приглашая поиграть. Пес был неутомим: он подпрыгивал, кружился на месте, а потом вдруг бросался в сторону, делая вид, что уходит, но сразу же возвращался, толкая меня в бедро мордой.
— Ах ты мой пёс! — я улыбнулась, потрепала его за ухом и начала натягивать более-менее чистое бельё. Свой комбинезон я сложила для чистки — ткань была пропитана потом, покрыта пылью и мелкими пятнами машинного масла, оставшегося после ремонта багги. Он был прочным, сшитым из композитных материалов, с усиленными вставками в местах возможных повреждений: локтях, коленях и плечах. В этом костюме я уже не раз сталкивалась с опасностями и выходила живой. На груди и спине были следы царапин — не то от когтей мутантов, не то от шипов зарослей, сквозь которые приходилось пробираться.
Мама была занята — она сосредоточенно печатала что-то на старом компьютере, его монитор мерцал, освещая её лицо холодным светом. Я не знала, что именно она записывает — возможно, восстанавливает утерянные данные или ведёт свои исследования, но мне нужно было поговорить.
— Мама...
Она отвлеклась и повернулась ко мне.
— Да, Мицар, что случилось, моя малышка?
— Завтра я пойду на поиски антиматерии, — сказала я. — Хотя, если честно, я её давно ищу. Но пойду одна. Я не хочу быть с группой, так как это ограничивает мою свободу. А одна я лучший охотник. Я нихочу никму подчиняться и быть зависимой
Мама кивнула, словно это было для неё очевидно. Она знала, какая я капризная в этих делах. Естественно, она волновалась всегда за маеня, но виду не показывала. Но с другой стороны, знала, что надо учиться выживать, иначе долго не протянешь в нашем ужасном мире.
— Я это чувствовала.
Я облегчённо вздохнула, чувствуя, что мне не нужно ничего объяснять.
— Вчера я была в одном из офисов компании New Materials and Energy, но, как я поняла, это была секция финансов, аудита и бухгалтерии. Там только бумажки, никаких следов антиматерии…
Мама на секунду задержала взгляд на мониторе, а затем посмотрела прямо мне в глаза.
— Мицар, я работала в New Materials and Energy в качестве приглашённого специалиста, — её голос был спокойным, но в нём читалась серьёзность. — Я подписала множество бумаг о неразглашении, я обязалась хранить секретность. Но компании больше нет. Государства не существует. А значит, мне нечего скрывать.
Она ненадолго замолчала, а затем продолжила:
— Но промышленный шпионаж остался. И за антиматерией охотятся. Дело в том, что она хранилась в отделении на Третьем Авеню. Это хранилище — неприступная крепость, специально создавалась так, что доступ к антиматерии был сложнее, чем к атомному оружию. Там система тройной защиты, так что не подступиться, не взломать. Поэтому никто и не взял её, хотя попытки были. Однако два месяца назад магнитостат изъяли из хранилища. У кого-то были все коды.
Я встрепенулась.
— Но она не попала в те руки, которые хотели её заполучить, — добавила мама. — Поэтому Гигантус ищет её. Ищут и католики из Ватикана. А значит, у нас есть шанс найти её первыми.
— Но как? Антивещество излучает что-то?
— Антивещество хранится в магнитостате — это специальная ёмкость, где мощное магнитное поле удерживает один килограмм антиводорода. Пока батареи работают, магнитные устройства создают устойчивую ловушку для антиматерии. Но если источник энергии иссякнет…
— То антиматерия вырвется наружу?
Мама кивнула.
— И тогда наступит конец нашему миру. Поэтому и смысла не было ее забирать — кто сумеет дать десять Тесла для хранения?
По коже пробежал холод.
— Можно ли её отследить?
— Теоретически да, но только в радиусе десяти метров. А это всё равно что искать иголку в стогу сена — учитывая размер Нью-Йорка и его окрестностей…
— Но ты сказала, что звери чувствуют антиматерию? — я нахмурилась, переваривая информацию.
— Да, мутанты — кро-крысы, зэта-страусы, зэто-собаки. Они могут улавливать её на больших расстояниях. Однако невозможно заставить их искать то, что нам нужно. Эти хищники не поддаются дрессировке.
В этот момент Варежка гавкнул и потёрся о мою ногу, требуя внимания. Я посмотрела на него, и в голове вспыхнула идея.
— Думаю, мама, у нас уже есть помощник!
Мама тут же догадалась, о чём я.
— Ты хочешь взять с собой пса?
— Да! Чем он хуже зэто-собак? Может, он тоже сможет учуять антиматерию!
Она задумалась, затем подозвала меня к себе и крепко прижала к себе.
— Ладно, малышка… Береги себя. И Варежку тоже — он добрый пёс!
— И я тебя люблю, мама.
Варежка вдруг заскулил и начал толкаться между нами, словно возмущался, что его забыли. Он фыркал, задирал нос и тыкался в нас лапами, требуя внимания. Я рассмеялась и погладила его.
— Хороший мальчик, ты же пойдёшь со мной? — спросила я.
Пёс радостно тявкнул и завилял хвостом, словно подтверждая моё решение.
— Сначала — спать, — приказала мама. — Потом отправишься на поиски. Я дам тебе координаты, где было хранилище. Попытайся взять след.
Я не возражала и легла спать. Варежка устроился у моих ног, свернувшись клубком, но его уши постоянно дёргались, ловя малейшие звуки. Это был смелый пёс, верный компаньон, выживший в этом мире не хуже, чем мы. Его шерсть была густой и жёсткой, защищая от холода, а лапы сильными — он мог бежать часами, не сбавляя темпа. Варежка отлично чувствовал опасность, предупреждая меня заранее, и если нужно — сражался, не боясь врагов, будь то мутанты или киборги.
Что мне снилось? Как всегда — бескрайний мрачный мир, полный опасностей и ужаса. Я пробиралась через развалины, среди кривых остовов зданий, проваливающегося асфальта и серого неба, где клубились ядовитые облака. Мутанты скрывались в тенях, их глаза вспыхивали красными огоньками, а вдалеке грохотало что-то огромное, передвигающееся на механических ногах. Я шла вперёд, пробираясь к горизонту, где, за разломанными башнями мегаполиса, я видела нечто иное — мир прошлого.
Там простирались зелёные леса, гладь рек отражала голубое небо, птицы летали над озёрами, в листве шептал ветер. Я видела это не раз — видеопроекции прошлого, которые хранила мама. Она застала тот мир, который исчез. Я тянулась к нему, шла быстрее, но чем ближе становилась граница между ужасом и прекрасным видением, тем дальше оно уходило. Горизонт всегда оставался недостижимым, и чем больше я пыталась приблизиться, тем больше разрушенные улицы и мрак поглощали меня.
Проснулась через шесть часов — я не сплю долго. Поднявшись, быстро умылась, надела уже очищенный комбинезон. Затем направилась в столовую.
Внутри сидели несколько человек. Кто-то собирался на смену, кто-то только что вернулся. Один из механиков, высокий мужчина с короткими рыжеватыми волосами, сосредоточенно ел, крутя в руке гаечный ключ. Девушка с длинной тёмной косой рассказывала что-то товарищу, жестикулируя одной рукой, в другой держа миску с едой. Пожилой мужчина, опершись локтем о стол, сонно потирал глаза. Они кивнули мне в знак приветствия, но продолжили свою беседу. Я уловила тему разговора — запчасти для агрегатов. Больная тема нашего убежища.
Мне подали еду — густую кашу из мяса, картофеля и моркови. Рацион был однообразным, но другого не было. Оранжереи не давали большого разнообразия, а мясо добывали такие охотники, как я. Варежке тоже дали его порцию. Он жадно ел, опустив морду в миску, издавая довольное урчание, похожее на тихое бурчание. Время от времени он облизывался, поднимал глаза на меня, будто проверяя, не заберу ли я его еду, а затем снова принимался за свою кашу, постукивая хвостом по полу.
Ко мне подошёл Генри Ольховский. Он был то ли чех, то ли грек, то ли венгр — точно никто не знал. Высокий, мускулистый, с резкими чертами лица. Его светло-русые волосы были коротко подстрижены, а пронизывающие синие глаза смотрели прямо, внимательно оценивая собеседника. Английский он знал, но говорил с таким жутким акцентом, что порой приходилось напрягаться, чтобы его понять. На бедре у него висели несколько ножей, а рядом — пистолет. Он был главой группы, отправлявшейся на поиски антиматерии. Для меня он был странным человеком, и я никогда ему особо не доверяла.
Он был наёмником, а такие люди легко меняют хозяев. Мне казалось, что его душа была отягощена какими-то жуткими делами, но напрямую никогда не спрашивала. Интуитивно ощущала к нему брезгливость и отторженность.
— Ты с нами или как? — спросил он прямо, без лишних слов.
— Или как, — ответила я, не поднимая глаз от миски. — Предпочитаю одиночную охоту и поиск.
Генри спокойно кивнул, приняв мой ответ без споров.
— Я понял.
Он отошёл к входу, где уже собиралась его группа — пятеро человек, экипированных до зубов. Их машина ждала у выхода — мощная «Тойота», крытая броневиком с установленным на крыше пулемётом. Это была наша бронетехника, специально доработанная инженерами убежища. В условиях нехватки топлива и кислорода пришлось заменить стандартный двигатель на систему с турбонадувом, адаптированную под разреженную атмосферу.
Я же предпочитала свой электрический багги. Он был лёгким, манёвренным и бесшумным, а старик Яков, наш механик, всегда следил за его состоянием. Я знала, что он уже проверил все механизмы, смазал детали и полностью зарядил батареи. Он заботился обо мне, хотя никогда об этом не говорил.
Я вернулась в нашу комнату.
Мама спала, но как только я начала пристёгивать ремни с револьвером, ножами и катаной, она проснулась. Молча наблюдала за мной, когда я проверяла фильтры кислородной маски, крепила бутылки с водой — для себя и Варежки.
Псу пришлось тоже надеть маску. Он терпел это с явным недовольством, периодически фыркая и пытаясь лапой стянуть неудобный ремешок. Но без неё он не протянул бы долго. Дыхание в этом мире стало роскошью, которую позволяли себе лишь мутанты. На лапы Варежке я натянула прорезиненные «тапочки», чтобы он не поранился о ржавый металл или битое стекло. Его густая шерсть спасала его от холода, но я знала, что впереди нас ждут и другие опасности.
— Мы готовы, мама, — сказала я.
Она протянула мне плотный свёрток — внутри была карта с координатами хранилища. Затем обняла меня, долго не отпуская, что-то шепча.
Варежка затявкал и запрыгал вокруг, явно не желая оставаться в стороне.
Мама улыбнулась и, отпустив меня, наклонилась, чтобы погладить его.
— Ты тоже береги себя, пёсик.
Я кивнула, поправила ремень сумки и двинулась к выходу. Варежка, как всегда, был рядом.
Старик Яков, который постоянно охранял вход в убежище, уже ждал меня. Он стоял, опираясь на свой верный дробовик, и кивнул в сторону иллюминатора в массивной металлической двери.
— Глянь, уже мчится.
Я подошла ближе и посмотрела в толстое стекло. По выжженной степи, поднимая за собой облака пыли, уходила прочь «Тойота» Генри. Это был мощный, переделанный грузовик с усиленной подвеской, обшитый бронелистами. Колёса — широкие, грязевые, готовые к любому бездорожью. На крыше вращался турельный пулемёт, за которым сидел стрелок в каске и очках. По бокам кузова можно было разглядеть бойницы для стрелков.
— Бойцы! — с гордостью сказал Яков.
— А кто я? — ревниво спросила я, скрестив руки.
Варежка обиженно гавкнул на Якова, поддерживая меня.
Старик ухмыльнулся и погладил пса по голове.
— А вы — охотники! Причём лучшие! А они — воины.
Он был прав. В команде Генри были бывшие солдаты армии США и Канады. Люди, которые прошли через войны и мятежи после катастрофы. Эти бойцы ещё знали, что такое армейская дисциплина и командная работа. У них был порядок, тактика, оружие и доспехи нового мира.
А мы были другими. Мы не шли напролом — мы выслеживали, охотились, жили среди развалин, маскируясь и наблюдая. Мы умели чувствовать окружающий мир, предугадывать движение противника, скрываться в тенях.
Мои багги покоились у входа. Они выглядели идеально — Яков самолично следил за их состоянием, не доверяя никому. Гладкие, прочные металлические корпуса, широкие шины с агрессивным протектором, усиленные бампера, прочная рама. Они были созданы для скорости, манёвренности и выживания.
Старик любил меня как дочь и заботился обо всём.
— Патроны взяла? — спросил он.
Я хлопнула по рюкзаку за спиной.
— Взяла.
— Может, ещё надо?
Он протянул мне коробку с патронами .375 Magnum и две коробки с .38-м калибром. Видимо, выторговал у Генри специально для меня.
— Спасибо, Яков, — я шагнула вперёд и обняла его, почувствовав жёсткую щетину на его лице.
Старик сглотнул, а его глаза немного увлажнились.
— Береги себя, девочка.
Я кивнула, садясь за руль. Варежка запрыгнул рядом. Чтобы он не выпал, я натянула на него ремень безопасности. Ему это не нравилось, но правила были правилами. Нам предстояло преодолевать овраги и ямы, холмы и камни. Без фиксации его могло бы легко выбросить из машины.
— Всё, мы готовы.
Старик Яков закинул дробовик за спину и дёрнул за рычаг. С гулом и лязгом металлическая дверь стала отодвигаться. Из щели сразу ударила пыль и холодный воздух. Атмосфера больше не удерживала тепло, поэтому мы всегда носили утеплённые костюмы, иногда даже с электроподогревом.
Я включила мотор, и багги плавно тронулись вперёд, выезжая из убежища.
Поиски начались. Далеко, у горизонта, сверкал на солнце купол Гигантуса — города миллионеров и элиты. Прозрачный, идеально гладкий, он сиял, отражая свет, словно гигантский бриллиант среди серых, выжженных земель. Рядом с ним висел массивный дирижабль, медленно раскачиваясь в воздухе.
Я взяла бинокль и увеличила изображение. На белоснежной обшивке дирижабля отчетливо выделялся золотой герб Ватикана: скрещённые ключи Святого Петра и папская тиара, украшенная тремя коронами. Эти знаки власти и духовного господства были нанесены с фанатичной аккуратностью, будто их создавали с молитвой. Но это был не просто транспорт — судя по усиленной броне и боковым пушкам, это был боевой дирижабль.
Я стиснула зубы. Всё стало предельно ясно. Они здесь с той же целью, что и я.

Глава 7: Дипломатия

Ресторан был роскошен. Казалось, он существовал вне времени, словно катастрофа его не коснулась. Под высоким потолком сверкала хрустальная люстра, её многочисленные подвески переливались в мягком свете, отбрасывая блики на золотую лепнину стен. Бархатные занавески глубокого винного цвета элегантно спускались до самого пола. По периметру зала, в нишах, горели высокие свечи, их мерцающее пламя придавало всему происходящему оттенок средневековой церемонии.
В центре зала стоял длинный стол из красного дерева, его массивная резная поверхность дышала богатством и историей. Всё было выдержано в стиле барокко: тяжёлые позолоченные стулья с мягкими спинками, фарфоровая посуда с тонким узором, серебряные приборы, искусно расставленные бокалы для вина.
В углу, на небольшом возвышении, музыканты играли классическую музыку. Мягкие звуки скрипки и виолончели заполняли пространство, добавляя моменту ещё больше театральности.
За куполом был другой мир — серый, разрушенный, беспощадный. Здесь же время застыло в начале XXI века. За огромными панорамными окнами открывался потрясающий вид. Прямо перед рестораном раскинулись ухоженные улицы Гигантуса — зелёные, чистые, с идеальными дорогами. По заказу, здесь недавно прошёл дождь, оставляя на асфальте едва заметные капли, придавая воздуху свежесть. Лёгкий ветерок доносил ароматы цветов с клумб, а солнце пробивалось сквозь облака, создавая игру теней на аккуратно подстриженных газонах.
Казалось, что этот город живёт по своим правилам, не зная бедствий внешнего мира.
В зале проходил торжественный приём в честь прибывшей делегации.
С одной стороны стола сидел Дон Сезар Себастьян Второй, инквизитор и капитан боевого дирижабля «Томас де Торквемада». Рядом с ним — десять кардиналов, величественных и непроницаемых, их длинные алые одеяния резко выделялись среди золотистого убранства зала. Они спокойно пили вино, неспешно вкушая мясо, салаты, свежий хлеб.
Позади них, словно тени, стояли вооружённые командос — личные телохранители инквизитора. Чёрные бронежилеты, закрытые шлемы, винтовки с глушителями. Они не ели, не пили, даже не шевелились. Просто были здесь.
С другой стороны стола находился Данциг Кролл, глава Гигантуса, и пятеро его ближайших соратников. Им охрана не требовалась. В этом городе они были властью, их слово было законом.
На первый взгляд беседа шла спокойно. Но внимательный взгляд замечал напряжённость в воздухе. Они не доверяли друг другу. Каждая фраза, каждое движение скрывало в себе двойное дно.
— В Ватикане, конечно, у нас всё по-прежнему, — размеренно говорил Дон Сезар, обмакивая кусочек хлеба в вино. — Мы не строили новый город, а просто возвели купол над Ватиканом. Поэтому мы сохранили всё так, как было и раньше. А вот Рим… Рим раскололся. Купольный город и безкупольные окраины. В последнем живут нищеброды и еретики.
Кролл усмехнулся:
— Ваше Преосвещенство, вам не жалко людей? Разве Иисус не призывал нас любить друг друга?
И он добавил, медленно, почти лениво: "Итак, во всём, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними, ибо в этом Закон и Пророки." (Матфея 7:12)
Дон Сезар даже не моргнул.
— Вы хорошо знаете Писание, — заметил он. — Но позвольте рассказать вам одну историю.
Он отпил глоток вина и, откинувшись на спинку стула, начал:
— Платон определял человека как «двуногое животное без перьев». Это было его стремление выделить человека среди других существ. Но Диоген Синопский, философ-киник, решил высмеять его. Он ощипал петуха и принёс его в Академию Платона, заявив: «Вот человек Платона!» После этого последователи Платона добавили уточнение: «двуногое без перьев с широкими ногтями».
Кролл склонил голову набок:
— И?
Инквизитор слегка улыбнулся.
— В моём понимании, человек стал ближе к первоначальному определению. Животное. Апокалипсис показал его истинную суть. Людям нужен пастух. Тот, кто поведёт их в будущее, научит их жить, работать, поклоняться…
Один из советников Кролла, Адам Вейштайн, высокий мужчина лет пятидесяти с проницательными карими глазами, нахмурился. Его костюм сидел безупречно, а серебряные запонки переливались в свете свечей.
— Вы хотите стать новым пророком, Ваше Преосвещенство? — его голос прозвучал ровно, но с ноткой сарказма.
Дон Сезар посмотрел на него, не скрывая своей уверенности.
— Если у меня будет антиматерия, я получу власть и влияние. Люди пойдут за мной.
Он сделал паузу и добавил:
— Вода и воздух — это ресурс. А кто владеет ресурсами, тот становится новым пророком.
В зале воцарилась тишина.
— А разве у вас не так, Ваше Превосходительство? — с лёгкой усмешкой спросил Дон Сезар, внимательно глядя на Кролла. — Разве вы не хотите получить власть над миром?
Кролл чуть прищурился. В его взгляде мелькнула догадка.
— Вы хотите сепаратный мир? — произнёс он медленно. — Чтобы мы поделили планету, Ваше Преосвященство?
Инквизитор слегка наклонился вперёд, его лицо оставалось безмятежным, но в голосе звучала неоспоримая уверенность.
— У нас может быть то, чего нет у других. Обладая этим ресурсом, мы сможем диктовать миру всё, что захотим. Ради воды и воздуха люди пойдут за нами, они свергнут власть там, где она есть, убьют тех, кто им мешает, отвергнут святыни, что ставят барьеры на пути к нам.
Он помедлил и добавил, не отрывая взгляда от Кролла:
«Ибо придёт время, когда здравого учения принимать не будут, но по своим прихотям будут избирать себе учителей, которые льстили бы слуху». (2 Тимофею 4:3)
Дон Сезар говорил откровенно и потому был циничен. Но этот цинизм был естественен среди тех, кто сидел за этим столом.
Кролл и его элита лицемерили ничуть не меньше католиков с боевого дирижабля. Просто они не заявляли об этом так открыто. Они носили маски цивилизованных людей, но за этой оболочкой скрывались такие же хищники, готовые грызть друг другу глотки ради власти и ресурсов.
Кролл взял бокал с вином, крутанул его в пальцах, раздумывая.
— У нас мало врагов, — наконец сказал он. — Мы реальная сила в Северной Америке.
Инквизитор чуть склонил голову набок, его губы тронула усмешка.
— Разве? Пока я летел через бывшую Атлантику, я видел самоходный авианосец «Нимиц». А где-то там бороздит воды русский самоходный крейсер «Пётр Великий». Эти люди тоже делят мир, уничтожая купольные города, которые не подчинились. Они придут к вам.
Данциг мотнул головой, словно отгоняя угрозу. Но в его глазах мелькнула тень беспокойства.
— У меня есть средства защиты.
— У «Нимица» есть ядерное оружие. Вас просто испепелят, — отрезал Дон Сезар. — Ватикан подписал с ними соглашение о разделе Европы, но мы уверены, что командир авианосца его нарушит. Он придёт за нами, чтобы забрать всё. И русские тоже имеют ядерные боеголовки.
Инквизитор сделал небольшую паузу, чтобы его слова осели в сознании собеседников.
— Я пока не знаю, почему они до сих пор не уничтожили друг друга. Но это случится. Не сегодня, не завтра, но неизбежно. Ресурсов слишком мало. А мы все здесь — хищники.
В зале повисла тишина.
Элита Гигантуса переглянулась. Кто-то сделал вид, что заинтересовался содержимым своего бокала. Кто-то сцепил пальцы в замок, напряжённо обдумывая услышанное. Каждый понимал, что мир давно уже висит на волоске.
Кардиналы тоже молчали. Они не вмешивались в диспут, предоставив Инквизитору возможность говорить, что он считает нужным.
А Дон Сезар продолжал, будто и не замечая их молчания:
— В Китае много купольных городов. В Австралии. В Южной Америке. В России. Даже в Африке и арабских государствах. Но все они обречены. Через сто лет начнётся их упадок, а через триста не останется ничего.
Инквизитор провёл пальцем по краю бокала.
— Атмосфера продолжает улетучиваться в космос. Солнечная радиация выжигает поверхность. Климат становится холоднее с каждым десятилетием. Единственное, что может остановить это, — антиматерия.
Он поднял бокал, смакуя вино, будто это была кровь самого мира, и сделал небольшой глоток.
— Ваш город тоже обречён, — сказал он, опуская бокал. — Я уверен, что вы уже испытываете сложности. Потому что они есть у нас. У Москвы. У Пекина. У Сеула и Токио.
Кролл молчал.
Где-то в глубине сознания он инстинктивно чувствовал правду в словах Инквизитора. Ресурсов становилось меньше. Температура медленно, но верно падала. Вода становилась дороже золота. И даже здесь, в сердце процветающего Гигантуса, они не были по-настоящему в безопасности. Вопрос был только в том, насколько ещё хватит их благополучия. И что придётся заплатить за его сохранение.
Он глубоко вздохнул, скрывая беспокойство за маской спокойствия, и медленно произнёс:
— Предположим, антиматерия есть у меня.
Он сделал паузу, пристально вглядываясь в лицо Инквизитора.
— Но что есть у вас? Что вы можете мне предложить? Вы же пришли ко мне не с пустыми руками?
Дон Сезар ожидал этого вопроса. Он даже слегка улыбнулся, но не ответил сразу. Вместо ответа он медленно достал из кармана золотые «Rado», старинные швейцарские часы, некогда изготовленные по специальному заказу Ватикана. Они были уникальны: массивный золотой корпус, гравировка с изображением ключей Святого Петра, выгравированное на задней крышке латинское «In Nomine Patris». Заводная головка инкрустирована крошечным рубином, а стрелки украшены миниатюрными гравюрами с библейскими сюжетами. Когда-то эти часы были подарком высокопоставленному кардиналу, а может, даже самому Папе. Теперь же они служили лишь атрибутом былого величия, напоминанием о временах, когда золото и драгоценности имели ценность. Инквизитор медленно провёл пальцем по стеклу, словно размышляя, позволив секундной стрелке отсчитать ещё несколько ударов.
Но элиту Гигантуса не интересовала эта безделушка из прошлого. Они прекрасно понимали, что гость не просто так тянет время, искусственно разогревая напряжение в комнате. Инквизитор делал это намеренно, удерживая контроль над беседой, подготавливая почву для своего следующего шага. Кролл не отрывал от него холодного взгляда, изучая каждое движение, каждую эмоцию, которая могла бы выдать истинные намерения представителя Ватикана. В комнате было тихо, лишь слышалось мерное тиканье часов и редкие звуки с улицы, где под куполом кипела своя жизнь.
И наконец, Дон Сезар заговорил.
— Вы же понимаете, что в наших условиях золото и платина утратили свою ценность. Алмазы, сапфиры, нефть — всё это больше не является мерилом богатства. А бумажные фантики вроде долларов, евро, юаней даже предлагать нет смысла. Это всего лишь символы прошлого мира, рухнувшего под тяжестью глобальной катастрофы.
Кролл медленно кивнул, соглашаясь.
— Конечно.
— Тогда запчасти, машины, бензин? — с лёгкой усмешкой продолжил Инквизитор. — Это тоже не тот ресурс, ради которого вы согласитесь поделиться антиматерией. В конце концов, машины можно строить, топливо добывать, даже электричество получать альтернативными методами.
Секунды тянулись.
И тогда Инквизитор произнёс то, что действительно могло заставить Кролла изменить выражение лица.
— Но у меня есть то, без чего ваша антиматерия не имеет смысла.
Глава Гигантуса и его приближённые напряглись. Один из министров, невысокий седовласый человек с худым лицом, нервно забарабанил пальцами по столу, другие переглянулись, не зная, чего ожидать. В комнате повисло напряжение.
— У меня есть оборудование, которое позволит нам пробиться на 500 километров под землю и извлечь воду. Называется «Сверхбур». Впрочем, вы это сами знаете!
Инквизитор позволил им осознать масштаб сказанного. Он видел, как изменились лица собеседников, как в их взглядах мелькнуло что-то похожее на понимание. Это был не просто товар или ресурс — это было будущее. Это было то, без чего их город, каким бы могущественным он ни был сейчас, рано или поздно обречён.
— Это равнозначный обмен, господин Кролл.
Кролл переглянулся со своими министрами. Они молчали, но Инквизитор видел, как кто-то машинально сцепил пальцы, другой слегка прикусил губу, а третий отвёл взгляд в сторону. Все понимали, что гость знал куда бить. Он говорил не о чём-то абстрактном, а о насущной, первостепенной проблеме.
— Это оборудование в единственном экземпляре, — продолжил Дон Сезар. — Его создала New Materials and Energy, в своем испанском филиале под Барселоной. Работа шла в полной секретности.
Он сделал паузу, но никто не прервал его.
— Точнее, было два экземпляра «Сверхбура». Первый «Сверхбур-1» — весом 500 тонн, забрали внуки Илона Маска на Марс. Они отправили его на пяти «Старшипах», чтобы добывать воду из-под коры Красной планеты. Оно ушло за 200 миллионов километров от Земли.
Кролл знал эту историю. Как бывший вице-министр обороны, он имел доступ к секретным документам NASA. Согласно теории NASA, под поверхностью Марса, на глубине около 100 километров, находятся слои вечных ледников и залежи подземных вод. Эти залежи могут покрывать до 30% поверхности планеты и содержать достаточно воды, чтобы создать новые океаны, если бы у человечества была технология их извлечения.
Но Марс был далеко.
- А второй экземпляр машины «Сверхбур-2» весом 1500 тонн остался на Земле. Его спрятали. — Голос Инквизитора стал тише, но в нём чувствовалась сила. — Он должен был спасти Землю. Мы могли восстановить океаны и атмосферу. Но начались гражданские войны, восстания, катастрофы. Полный хаос и анархия. Пали города и страны, горели континенты. Все забыли об этом. Кроме Ватикана. Вы меня понимаете?
Кролл понимал. Инквизитор играл на его амбициях, на его страхах. Гигантус испытывал проблемы с водой. Купол города защищал от радиации, но запасы водных ресурсов сокращались. Город не мог просуществовать ещё 100 лет без нового источника воды и кислорода.
Хозяин города наклонился вперёд.
— Вы готовы отдать мне оборудование? - спросил он, облизнув пересохшие губы.
Дон Сезар усмехнулся.
— Вопрос в другом. Вы хотите вернуть Земле прежний облик?
В его голосе звучал откровенный сарказм.
— Почему-то я уверен, что вас это не интересует.
Кролл больше не скрывался:
— Да, мне плевать, - он поставил бокал на стол. - Я не собираюсь спасать мир. Я добуду столько воды, сколько мне нужно, чтобы оставаться вершителем жизней и судеб в Западном полушарии. Я не стану тратить антиматерию ради счастья народов. Большинство из них — быдло. Стадо питекантропов. Зачем мне их спасать? Они обречены на вымирание, так пускай и исчезают...
И тогда Дон Сезар удовлетворённо кивнул.
— Согласен. У меня точно такие же планы на Восточное полушарие.
Он взглянул Кроллу прямо в глаза.
— Вода — для католиков. Для Ватикана. Для Новой Мессии.
Кролл хмуро посмотрел на него.
— Новая Мессия? Вы говорите о себе?
Глаза Инквизитора холодно вспыхнули:
— Вы догадливы, господин Кролл. Я — новое пришествие Христа.
За окнами началась гроза. Искусственные молнии прорезали небо, раскаты грома прокатывались под куполом, заставляя воздух вибрировать. На улицах люди кричали от восторга, подставляя ладони под первые капли дождя. Дети визжали, бегая по мокрым мостовым, взрослые запрокидывали головы, впитывая это чудо, доступное им лишь по приказу правителей.
— Ваше право, — наконец сказал Кролл, пожимая плечами. — Мессия так Мессия. Меня это не затрагивает. Что вы предлагаете?
— Половина антиматерии — 500 граммов - вы отдаёте мне. Взамен я даю вам оборудование. Вы бурите шахту, достаёте воду. После этого я забираю машину и использую её в Европе. Уже для моих целей и в интересах Ватикана.
Инквизитор улыбнулся. Он знал, что отказываться от его предложения нет смысла.
— Что скажете, господин Кролл? — глядя прямо в глаза хозяину города, спросил он.
Данциг посмотрел на своих подчиненных. Те едва заметно кивнули, но при этом их пальцы и кисти рук начали двигаться в сложном, едва уловимом ритме. Это был не просто жестовый язык, а, возможно, некий код, известный только элите Гигантуса. Быстрые, почти невидимые движения пальцев создавали иллюзию случайных движений, но Инквизитор сразу уловил в этом смысл. Они обсуждали его предложение, не произнося ни звука. Должно быть, рассматривали риски, скрытые угрозы, возможные альтернативы. Дон Сезар Себастьян-Второй не знал этого языка, но несложно было догадаться, о чем идет речь: о выгоде, предательстве и власти.
Гости молчали, потягивая темное, насыщенное вино. Время от времени они медленно откусывали кусочки мяса, нарезанные тончайшими ломтиками, или пробовали экзотические фрукты, выращенные в специальных биокуполах. Музыканты давно ушли, и в зале царила тишина, нарушаемая лишь редким звоном бокалов и шорохом одежды. Гроза, недавно бушевавшая за пределами города, утихла, и теперь над Гигантусом поднималась Луна. Ее холодный свет пробивался сквозь толстый слой защитного стекла, превращаясь в мутное, фиолетовое свечение. Это напоминало бледный фонарь, горящий на старом кладбище, где мертвые давно забыли имена своих убийц. Гигантус жил своей жизнью, но эта жизнь была искусственной, запертой под куполами, отделенной от бесплодной, умирающей Земли.
— Какие гарантии, что вы не используете антиматерию в качестве оружия против нас? — наконец спросил Кролл, прищурившись.
— Антиматерия слишком тонкая штука, чтобы сделать ее оружием, — ответил Дон Сезар, не меняя выражения лица. — Легко самому спалиться в аннигиляции. Я же не прошу у вас гарантий, что, использовав мое оборудование, вы не уничтожите его, чтобы Ватикан не мог добывать воду. Тогда мы будем вынуждены покупать ее у вас…
Кардиналы переглянулись и усмехнулись, едва заметно, но достаточно выразительно. Их взгляд говорил больше, чем слова. Они видели, что их лидер понимал, с кем имеет дело, и умел играть в эти игры. В этой комнате не было места наивности. Здесь сидели те, кто выжил в хаосе разрушающегося мира, те, кто привык вершить судьбы миллионов.
— Мы должны работать на доверии, — закончил мысль Инквизитор, пристально глядя на сидящих напротив. Конечно, слово «доверие» ему было чуждо..
Кролл задумался. Он не любил доверять, особенно тем, кто выглядел слишком самоуверенно. Но логика была безупречна.
— Убедили, — сказал он наконец. — Но нам нужно несколько дней, чтобы разделить антиматерию. Может, неделя.
— Хорошо, — улыбнулся Дон Сезар. — За это время мое оборудование будет двигаться к Гигантусу.
Кролл встал, и с ним поднялись его подчиненные. Он дал понять, что переговоры окончены. Представитель Ватикана не возражал. Договор заключен. Он не требовал подписей — в этом мире они уже ничего не значили. Здесь ценились только реальные ресурсы, которые могли изменить баланс сил. Или разрушить его.
— Если можно, наш дирижабль пришвартуется недалеко от Нью-Йорка, — попросил Инквизитор, выходя из-за стола.
— Да, это приемлемо, — кивнул Кролл. — Вы наши гости и можете оставаться на наших землях.
Свита католиков направилась к выходу. Кролл смотрел им вслед, его лицо оставалось бесстрастным. Затем он медленно произнес:
- They are lying. They don’t have the equipment. Maybe they know where it is, but they don’t possess it yet. Otherwise, they would have been stronger in their arguments. (Они врут. У них нет оборудования. Может, они знают, где оно, но пока у них его нет. Иначе бы они были сильнее в аргументах).
Тем временем Дон Сезар поднимался на борт «Томаса де Торквемады». Идущий слева кардинал тихо спросил:
— Cosa ne pensate? Quel signor Kroll ; stato disonesto? (Что вы скажете? Лукавил этот господин Кролл?)
— Non hanno l’antimateria, — ответил Инквизитор. — La stanno cercando loro stessi. Ho sentito che questo ; il loro punto debole. Forse sono vicini a ottenerla, ma in questo momento non la possiedono! (У них нет антиматерии Они сами его ищут. Я чувствовавл, что это их слабая сторона. Может, они близки к тому, чтобы получить антивещество. Но в данный момент его у них нет!)
— Allora, cosa suggerite? (Тогда что вы предлагаете?)
— La cercheremo noi stessi! L’antimateria ; sicuramente da qualche parte nella zona di New York! (Мы будем сами его искать! Антиматерия определенно где-то в районе Нью-Йрока!)

Глава 8: Начало поисков

Когда гости покинули ресторан и по специальному трапу поднялись на борт дирижабля, Кролл вернулся в свой кабинет и разразился самой отборной бранью. Его ярость напоминала грозу, что недавно бушевала над Гигантусом. Он ходил из угла в угол, размахивал руками, стучал кулаком по столу, проклинал Ватикан, католиков, Инквизитора и его хитрую улыбку. Его подчиненные молчали, выжидая, пока буря стихнет.
Наконец, Данциг сел за свой стол и огляделся. Это было просторное помещение, выполненное в строгом, почти аскетичном стиле. Черные металлические панели на стенах, встроенные экраны, панорамное окно с защитной бронепленкой, через которое открывался вид на темные улицы Гигантуса. В центре кабинета стоял тяжелый стол из карбонового сплава, покрытый матовым стеклом. Ни одной лишней бумаги, никаких декоративных предметов — только встроенная клавиатура, несколько сенсорных панелей и небольшой коммуникатор. Позади него, вдоль стены, тянулись стеллажи с закрытыми секциями, внутри которых хранились оружие, запасные импланты и личные архивы Кролла.
На противоположной стене — цифровая карта Гигантуса и разрушенного Нью-Йорка, испещренная мигающими маркерами. В этом кабинете не было ни уюта, ни теплоты. Это была комната, в которой принимают решения и отдают приказы.
Кролл провел рукой по лицу, словно стирая раздражение, затем склонился вперед и медленно произнес:
— Итак, эти католики заключили союз, догадываясь, что антиматерии у нас нет. Они на шаг впереди нас, потому что начнут поиски. Но мы тоже понимаем, что оборудования у них нет и что оно где-то там, в руинах. Мы тоже начнем искать.
Один из его людей - инженер, мужчина средних лет с острым, как нож, взглядом, отвечающий за технический сектор, произнес:
— Мы пытались найти «Колобка», но робот исчез.
Кролл резко повернул голову, его брови взметнулись, словно встревоженные птицы.
— Чем необычен этот робот?
— У «Колобка» есть качества, которые можно назвать эмоциями. Я думал, что это программные сбои, но, скорее всего, кто-то намеренно ввел такие параметры. Возможно, его создавали не просто как машину, а как нечто большее — напарника, помощника, собеседника. Или же это был эксперимент в области адаптивного искусственного интеллекта. Этот робот достался нам от корпорации «Тесла-Роботикс», точнее… мы его экспроприировали, когда искали антиматерию.
— Это робот-охранник, — процедил Кролл, в глазах которого вспыхнул прежний военный азарт. Он прекрасно разбирался в боевых машинах. В свое время он курировал этот сектор в Пентагоне.
Кролл нажал на кнопку, и на мониторе появилось изображение робота и сопроводительные данные:
"Робот «Колобок», производитель - "Тесла Роботикс".
1. Технические характеристики
- Форма: сферический корпус, диаметр 1 метр.
- Мотор: встроенный электродвигатель мощностью 150 кВт.
- Батарея: компактная литиево-графеновая, емкость — 1000 мАч (автономность до 72 часов активной работы).
- Манипуляторы: две выдвижные руки с пятью пальцами, способные адаптироваться к различным задачам (захват, управление оружием, ремонт).
- Локомоция: магнитное сцепление с поверхностью, максимальная скорость передвижения — 150 км/ч. Может катиться по стенам и потолкам.
- Броня: титано-керамическая оболочка с полимерным покрытием (выдерживает прямое попадание из стрелкового оружия).
2. Вооружение:
- встроенный 9-мм пулемет (боезапас — 250 патронов);
- огнемет с запасом топлива на 15 секунд непрерывного горения;
- циркульная пила с лазерной заточкой;
- устройство для стрельбы липкой сетью (обездвиживание целей).
3. Дополнительные системы:
- сенсорный комплекс с ночным и тепловым зрением;
- эхолокация и анализ звуковых волн;
- аварийный маяк с автономным питанием (радиус сигнала — 100 м).
4. Главная особенность: хранилище для магнитостата с антиматерией — защищенный отдел с системой многоуровневой изоляции".
Кролл хмыкнул и сказал с ноткой раздражения:
— Это совершенная машина. Около сотни таких роботов отправились на Марс вместе с внуками Илона Маска. А непроверенные машины в экспедицию не берут. Однако «Колобок» не мог просто исчезнуть.
Он щелкнул пальцами.
— Отследите его по аварийному маячку. Радиус — сто метров. Такая дистанция выбрана преднамерено — чтобы никто другой не мог случайно засечь. Да, это немного, но достаточно для того, кто ищет. Отправьте поисковый отряд. Прочешите весь Нью-Йорк, от Манхэттена до Бруклина!
Мужчина, отвечающий за безопасность города, отдал честь. Это был командир охраны — Ешуа Морган, высокий, жилистый, с лицом, словно высеченным из камня. Его кожа была испещрена шрамами, а взгляд — холодным, немигающим. В прошлом солдат, наемник, а теперь правая рука Кролла в вопросах безопасности. Его движения резкие, точные, словно каждый шаг и жест просчитаны заранее. Одет в черный бронекостюм, на поясе — кобура с импульсным пистолетом, а за спиной — композитная винтовка.
— Есть, — коротко ответил он, развернулся и вышел.
Через пятнадцать минут приказ был передан вниз, и группа «Саранча» — пятьдесят человек под командованием Ешуа Моргана — отправилась на поиски робота. Они на броневике уходили в темноту, туда, где среди руин Нью-Йорка, возможно, прятался «Колобок»...
...В этот момент на борту дирижабля шло короткое совещание. Сам «Томас де Торквемада» уверенно двигался от Гигантуса в сторону Нью-Йорка, разрезая редкие облака своим массивным корпусом. Сквозь огромный иллюминатор открывался мрачный пейзаж — умирающий, чахлый мир, когда-то бывший вершиной человеческой цивилизации.
Ниже, среди руин, тянулись улицы-призраки. Развалины небоскребов, словно выбитые зубы, торчали над асфальтовыми пустошами. Время и войны сделали свое дело: дороги усеяны обломками бетона и скелетами автомобилей, ржавые каркасы которых выглядели, как мертвые насекомые. Некогда мощные мосты теперь казались провалами в пустоте, а темные провалы окон старых зданий наблюдали за миром, как пустые глазницы. Лишь редкие огоньки костров, разбросанных среди руин, говорили о том, что в этом городе еще теплится жизнь.
Дон Сезар стоял на капитанском мостике, глядя на этот мертвый пейзаж. Затем он повернулся к стоявшим рядом кардиналам и командирам экипажа.
— Готовьте команду на поиск. Я знаю, что Кролл ищет робота, внутри которого находится антиматерия.
Один из кардиналов скептически качнул головой.
— У нас только десять коммандос, — заметил он. — А город большой. Мы не можем использовать весь экипаж в поисках. Ведь нужно управлять и защищать наш корабль.
Дон Сезар хмыкнул:
— Нам не нужно много людей для поисков. У робота есть магнитостат, который удерживает один килограмм антиматерии. Такой прибор выделяет огромное магнитное поле, более десяти Тесла. Его можно зафиксировать. Снабдите коммандос датчиками магнитного излучения — и мы найдем антиматерию. В мертвом городе ничего не работает, значит, нет помех.
Пояснение было простым и логичным. Первый помощник капитана коротко кивнул и тут же передал приказ. Группа начала подготовку к выходу.
— А если столкнемся с группой Гигантуса — что делать? — спросил командир коммандос, Отто фон Вайбах. Он был высоким, широкоплечим мужчиной с грубыми чертами лица и ледяными голубыми глазами. Его короткие светлые волосы были аккуратно подстрижены, а квадратная челюсть придавала облику суровость. На лице — шрам, пересекающий левую бровь, память о давнем бое.
Фон Вайбах не был просто солдатом — он был одним из лучших штурмовиков Ватикана, служившим в Швейцарской гвардии. Его форма была черной, с серебряными крестами на наплечниках. На груди бронекостюм, усиленный кевларом и карбоновыми пластинами, а на поясе — боевой нож, два запасных магазина и компактный пистолет "Сиг-Зауэр". Голос его был спокойным, но в нем чувствовался скрытый вызов.
— Старайтесь избегать конфликта и вообще встреч с ними, — ответил Дон Сезар. — Но если найдете антиматерию первыми, можете уничтожить врага. Делиться с Кроллом я не намерен.
Фон Вайбах задумчиво кивнул:
— А если они найдут ее первыми?
Инквизитор взглянул ему прямо в глаза:
— Ты можешь сразиться с большой группой бойцов Гигантуса? Особенно если Кролл рядом и у него есть армия?
Командир угрюмо сжал кулаки.
— В открытом бою шансов нет, - признался он. - Но если действовать хитро, можно отбить антиматерию. Главное — не дать им добраться до Гигантуса, иначе они укроются за обороной города, а оттуда нас разнесут зенитными ракетами.
Инквизитор задумчиво потер подбородок.
— Да… Я не хотел бы напрямую столкнуться с Данцигом Кроллом. Мощь его города мне не пробить. Но если мы найдем антиматерию первыми, то просто уйдем. Кролл нас не догонит — у него нет штурмовой авиации, а вертолеты мы легко собьем.
Фон Вайбах молча кивнул и исчез в глубине корабля.
С капитанского мостика было видно, как через несколько минут группа коммандос спускается вниз на тросах. Им же следом сбросили мобильный транспортер «Фольксваген». Это была бронированная машина, созданная для мобильной пехоты. Компактная, но мощная, она напоминала гибрид между грузовиком и бронетранспортером.
Длина: 6 метров;
Ширина: 2,5 метра;
Броня: многослойный карбонит, выдерживающий попадания из стрелкового оружия и осколков гранат;
Двигатель: электротурбинный, мощность 500 кВт;
Скорость: до 90 км/ч на ровной поверхности, 50 км/ч по пересеченной местности;
Вооружение:
- Автоматическая 12,7-мм турель с интеллектуальным прицелом;
- Дымовые гранатометы;
- Гауссовая пушка с магнитным ускорением;
Экипаж: 4 человека + 6 бойцов в десантном отсеке;
Дополнительные системы:
- Ночной режим вождения;
- Автоматическая адаптация подвески;
- Усиленная защита от ЭМИ.
Когда машина коснулась земли, коммандос быстро заняли позиции. Двигатель завелся бесшумно, и «Фольксваген» покатился вглубь разрушенного города, теряясь среди руин Нью-Йорка.
Едва коммандос исчезли среди руин города, как Инквизитор повернулся к кардиналам.
— Как с оборудованием «Сверхбур»? Нашли тех, кто его похитил?
Один из кардиналов, отвечающий за разведку Ватикана, сделал шаг вперед и поклонился.
— В мадридский филиал New Materials and Energy проникли пираты. Они точно знали, что искать. Взломав защиту, они проникли на территорию завода и похитили оборудование. У нас есть видеозаписи с камер наблюдения. Оборудование погрузили на небольшой корабль класса «баржа». Номеров и названия нет.
Инквизитор нахмурился.
— Описывай.
— Баржа на шести восьмиколесных шасси, весьма мобильна. Она может развивать скорость до 50 километров в час по ровной поверхности и до 20 по пересеченной.
Дон Сезар взял в руки фотоснимки, сделанные с видеозаписей, и провел пальцем по переносице. Это был старый речной корабль, переделанный в сухопутный бронетранспортер. Баржу переоснастили массивными шасси с усиленной подвеской, чтобы она могла двигаться по грунтовым и асфальтовым дорогам. Корпус все еще сохранял очертания водного судна, но днище было укреплено тяжелыми бронелистами.
Длина: 30 метров;
Ширина: 8 метров;
Максимальная грузоподъемность: 2000 тонн;
Двигатели: 2 турбодизеля мощностью по 1200 л.с.;
Вооружение:
- Две авиационные пушки (30 мм), установленные на корме и носу;
- Две ракетные установки, каждая с четырьмя зарядами;
- Встроенные дымы и тепловые ловушки.
Однако ПВО на борту, скорее всего, не было, а значит, баржа оставалась легкой добычей. Более того, наличие оборудования "Сверхбур" на борту ограничивала скорость баржи. То есть цель становилась легкодоступной и досягаемой.
— Наглость, — однако процедил Инквизитор. — Проникнуть на территорию фирмы, разбить охрану и унести оборудование! Такое могли провернуть только отчаянные и смелые люди. Или, если в их телах находятся демоны!
Он перевел взгляд на кардинала:
— Известно, кто за этим стоит?
Тот нажал кнопку на панели, и на экране появилось фото Мартина Скорценни, известной личности для Ватикана. Снимок изображал мужчину лет сорока, с жестким, волевым лицом и колючими серыми глазами. Его короткие темные волосы слегка тронуло сединой, а глубокий шрам тянулся от правого виска к щеке. В прошлом он служил военным инструктором в Иностранном легионе Франции. Опытный тактик, специалист по диверсионным операциям. Да, много неприятностей он принес католикам, но с ним приходилось считаться. Его банда была самой проворной и дерзкой во всей Западной Европе. Сам Понфитик отрек его от церкви и веры, подверг анафеме.
— Мы считаем, что за похищением стоит его банда, — продолжил кардинал. Его лицо было полно гнева.
Но под фотографией Скорценни красным шрифтом выделялось слово: «Убит».
Дон Сезар прищурился.
— Он же мертв!
Кардинал мрачно кивнул:
— Да. Но банду возглавила другая личность.
На экране появилось новое изображение. Дон Сезар нахмурился: на снимке была девушка 16–17 лет. Она стояла в боевой стойке, держа в руках два револьвера, из которых стреляла по охране. Гибкая, ловкая, со стальным взглядом. Длинные темные волосы, собранные в высокий хвост. На худощавом лице выделялись острые скулы и выразительные глаза.
— Это же подросток! — воскликнул Инквизитор.
Кардинал невозмутимо продолжил:
— Это Алькор, бывший помощник Скорценни. Мы предполагаем, что она возглавила банду после его смерти. Теперь она лидер пиратов.
На экране сменился кадр. Включился анализ ее физических характеристик — система уже искала девушку по всем доступным базам.
— Мы сняли с видео все ее параметры и включили систему распознавания. На складе была обнаружена ее кровь — все ушло в биолабораторию. Если она появится в поле зрения наших датчиков, то мы сразу узнаем об этом.
Дон Сезар откинулся в кресле и насмешливо усмехнулся:
— Не надо искать. Она сама идет к нам.
Кардиналы обменялись удивленными взглядами.
— Как это?
Инквизитор наклонился вперед и медленно произнес:
— Без антиматерии это оборудование — просто груда металлолома. Алькор знает, что антиматерия в Нью-Йорке. Значит, она едет сюда. Прямо в наши руки, - в его голосе прозвучала хищная нотка.
Кардинал задумчиво кивнул:
— Если мы перехватим баржу раньше, чем Кролл, то у нас появится козырь. Тогда мы сможем диктовать условия Гигантусу.
Дон Сезар усмехнулся, но в его усмешке было презрение.
— Наш союзничек… — он произнес это слово с насмешливым оттенком, будто выплюнул.
Затем Инквизитор нажал кнопку. Принтер напечатал фотографию девушки. Дон Сезар долго смотрел на снимок, затем провел пальцем по бумаге.
— Забавно, — пробормотал он. - Еще один актор в нашем сценарии. Вопрос в том, что нужно Алькор? Власть и ресурсы? Или альтруизм движет ею? Желание возродить жизнь на Земле? В любом случае, её придется принимать в расчёт.
Было трудно не заметить, что девушка красива.
Отложив фотографию на стол, Инквизитор махнул рукой и сошел с капитанского мостика. На его место вступил первый помощник — угрюмый, мрачный католик, закованный в черную форму, будто в броню. Высокий, жилистый, с аскетичным лицом, где запали щеки, словно он отказывал себе во всем ради веры. Его темные глаза напоминали угли, тлеющие под пеплом, а губы всегда сжаты в строгое выражение без эмоций. Его называли Бенедикт Кальви, и он был тем, кто никогда не смеется.
Экипаж дирижабля отслеживал ситуацию, держа руку на спусковых крючках, готовый ответить на любую угрозу. Сам «Томас де Торквемада» барражировал в окрестностях Нью-Йорка, но не заходил в сам город — каждый небоскрёб мог скрывать засаду.
Стоя у люка, Дон Сезар пристально вглядывался в горизонт. Издалека уже было видно, как от Гигантуса к Нью-Йорку двигался транспорт - это Кролл отправил свою группу. Главной задачей было не дать им пересечься с коммандос «Саранча». Отто фон Вайбах получил предупреждение. Если столкновение неизбежно — действовать быстро, без шума, и не оставлять следов.
Дон Сезар вошел в свои покои. На «Томасе де Торквемада» только его помещение отличалось уютом и простором. Однако украшено оно было не роскошью, а символами веры. По стенам висели иконы, в центре которых находился великий образ Распятия. Под ним — чаша из черного обсидиана, символ грехов, с которых стекает очищающая кровь Христова. Канделябры отбрасывали мерцающий свет, создавая священную атмосферу. На массивном дубовом столе лежал череп, но не для устрашения — это был череп еретика, которого некогда сжег Святой Огонь. Он служил напоминанием, что грешников нужно спасать либо огнем, либо покаянием.
Ему не хотелось спать. Дон Сезар сел за письменный стол, раскрыл толстую рукопись и взял перо. Он не доверял компьютерам. Слово Божье должно быть вылито чернилами, а не печатными символами. В каждой букве он чувствовал священный смысл, проникающий в его сердце.
Он писал новую Библию — «Евангелие от Дона Сезара»:
"И было время великого греха, когда человечество, забыв Бога, предалось плотским утехам, скверне и кощунству.
И гневался Господь, и послал Он Зету Возничего, звезду, что разгорелась в ярости, и разорвалась, как бич Божий.
И стало небо, как кровь, и черный ветер проносился по опустошенной земле.
Тогда сокрушились города, и цари земные упали ниц, ибо не спасли их ни золото, ни плоть.
И сказал Господь: «Очистится мир от скверны, дабы возродилась истина!»
И тогда остались лишь избранные, кто знал путь к свету, путь веры, путь жертвы.
И среди них восстал тот, кто ведет их к спасению, кто возвратит Истину на землю — Дон Сезар, Инквизитор, меч Господа!
Ибо я есмь кара грешникам, но утешение верным!
Я очищаю грехи, идущие через века, дабы наступило Царствие Божие!"
Дон Сезар остановился. На его лице блуждала улыбка. Он знал — его миссия еще не завершена...
...Баржа без имени и номера медленно, но неумолимо катила по пустынному ландшафту, оставляя в иссохшей земле глубокие колеи. Она когда-то была речным судном, а теперь, переоборудованная в сухопутную машину, напоминала гигантского механического зверя. Ее корпус, покрытый следами ржавчины и вмятинами, был усилен стальными листами, а кабина выглядела так, словно ее собирали из обломков различных кораблей. Огромные восьмиколесные шасси скрипели под тяжестью груза, а мощные дизели гудели в глубине механического чрева, разгоняя судно до 50 километров в час по ровной поверхности.
Баржа пересекала высохшее дно Атлантического океана, которое теперь напоминало кладбище человеческой цивилизации. Здесь громоздились обломки кораблей, искореженные яхты и парусники с прогнившими мачтами. В песке, едва видимые, торчали ржавые контейнеры, исполинские якоря и даже разорванные минные заграждения. Одной из самых зловещих находок была старая подводная лодка времен Второй мировой войны — изрешеченная, покрытая коррозией, но все еще сохраняющая свой устрашающий облик. Опасность представляли мины, многие из которых, несмотря на прошедшие столетия, оставались активными.
За штурвалом баржи стоял мужчина с загорелым, обветренным лицом, скрытым под кислородной маской. Он носил лихую пиратскую треуголку, словно сошедшую с кинопленки, а его одежда, сшитая из разномастных кусков прочной ткани, напоминала о временах, когда капитаны флибустьеров бороздили моря. Его звали Альфредо, и он был опытным рулевым, способным провести судно через самые коварные препятствия. Массивные защитные очки скрывали его взгляд, но было ясно: он смотрел вдаль, вычисляя путь среди смертельных ловушек. Кабина, в которой он находился, была лишь частично герметичной. Холодный ветер проникал внутрь, но тепло от работающих дизелей делало ее хоть немного уютной.
Солнце клонилось к закату, окрашивая горизонт в кроваво-оранжевые тона. Холодный ветер свистел над высохшей землей, поднимая клубы песка и пыли. Далеко на западе, там, где прежде простирался океан, сияли угасающие отблески света, словно прощальный вздох ушедшего мира.
К рулевому подошла девушка — та самая Алькор. Она была облачена в утепленный комбинезон защитного цвета, скрывающий фигуру, но не мешающий движениям. По бокам висели револьверы «Chiappa Rhino» калибра .357 Magnum, их барабаны казались зловещими глазами, готовыми выплеснуть смерть. За спиной висела короткая алебарда с усиленным лезвием, пригодная как для ближнего боя, так и для пробивания брони. На поясе покачивались ручные гранаты, словно смертоносные фрукты, готовые в любую секунду сорваться с ветвей.
Алькор внимательно изучила навигационные карты и кивнула:
— Вроде бы не отклонились от курса. Альфредо, не сбавляй темпа.
— Мы идем правильно, капитан, — ответил рулевой, не отрывая взгляда от пути.
В этот момент в кабину вошел еще один член экипажа — грузный мужчина лет шестидесяти, которого все звали Боцман. Он был широкоплеч, но двигался неожиданно быстро для своего возраста. От него пахло машинным маслом, дизельным топливом и пылью дорог. На нем был потертый кожаный жилет без рукавов, а за спиной висел ржавый мачете, переживший десятки боев. В руках он держал старый, но надежный дробовик, пригодный как для защиты, так и для устрашения.
— Топлива осталось немного, но до Нью-Йорка хватит, — сообщил он, нахмурившись. — А вот на возвращение… — он развел руками.
Алькор пожала плечами:
— О возвращении подумаем потом.
Она подняла электронно-оптический бинокль, прикрыла один глаз и всмотрелась в линию горизонта. Система автофокуса прорезала дымку, выявляя очертания разрушенного города. Где-то там, среди развалин, находилась антиматерия, за которой охотились все.
Баржа несла на себе «Сверхбур» — оборудование, за которое готовы были убивать и Кролл, и Дон Сезар. Однако Алькор не собиралась отдавать этот инструмент хищникам. В отличие от них, она не жаждала власти. Она не хотела превращать антиматерию в оружие или козырь в политических играх. Она мечтала о другом — о новом мире, свободном от тирании и фанатизма.
Она видела себя не воином в чужой войне, а архитектором будущего. И ради этого она была готова сражаться — даже если придется противостоять самым опасным силам человечества.

Глава 9: «Колобок»

Был уже день, когда я подъехала к зданию New Materials and Energy и поставила багги у входа. Разграбленное пространство вокруг говорило о том, что здесь побывали охотники за ресурсами и, возможно, те, кто искал антиматерию. Но мне нужно было найти след, и я точно знала, что здесь его можно будет обнаружить.
Варежка тревожно вертел головой, его шерсть стояла дыбом, и он низко рычал, чувствуя присутствие хищников. Его внимание было заострено, он ощутил опасность даже в тени. Глаза пса, отражая свет, зыркали в поисках любого движения или звука. Это был не просто охотничий инстинкт — он был моим компаньоном в поисках, и его чувства были точны.
— Мицар, Мицар, будь внимательнее, — сказала я сама себе, извлекая из кобуры револьвер. Держа оружие наготове, я вышла из багги и огляделась.
Повсюду висели остатки паутинных сетей, ползали отвратительные сгустки нечистот, наполняющие воздух тягучим запахом разложения. Земля была покрыта слоем пыли и грязи, а среди обломков стояли скелеты — многие из них принадлежали человеку. Изломанные кости и шрамы на костях говорили о том, что здесь кто-то встретил свою страшную и ужасную смерть, возможно, в последние дни исчезнувшей цивилизации.
Варежка выскочил следом за мной и сразу двинулся вперед, насторожив уши и поднимая голову, словно пытаясь уловить запах опасности. Но пока все было тихо. Я быстро вошла в здание, ориентируясь по схеме, которую мне когда-то дала мама. Она рассказала, что здесь было хранилище антиматерии, и если его вскрыли, магнитостат должен был оставить след. И этот след мог учуять только Варежка.
Мы двигались по коридорам, и вскоре добрались до нужного места. На пыльном полу я заметила множество следов, среди которых был один особенно заметный — длинный, непрерывный, словно здесь катился тяжелый шар.
Как я и ожидала, хранилище оказалось пустым, агрегат не работал, внутри него не было магнитостата.
— Магнитостат с антиматерией забрали, — сказала я, чувствуя, как Варежка тут же взял след. Он не ошибался. Я не знаю, как именно животные чувствуют антиматерию, но пёс имел какие-то чувствительные рецепторы. Это оставалось фактом.
Пёс громко гавкнул и, развернувшись, выскочил через внутреннее окно на другой уровень. Я бросилась за ним, не раздумывая. Он двигался уверенно, следуя по длинному, отпечатанному пути. Похититель передвигался на колёсах — это было очевидно.
Мы пересекали заброшенные комнаты, наполненные сломанным оборудованием и давно забытыми скелетами, среди которых лежали и обугленные останки кро-крыс. Внутри было холодно и сыро, а воздух был полон запахов старой плесени и гнили. Мы не сбавляли темпа, прекрасно понимая, что на каждом шагу могут быть ловушки. Но нам не встретились ни кро-крысы, ни да-страусы, ни гига-пауки с их смертельными сетями. Возможно, это был наш счастливый день.
Вскоре мы оказались во внутреннем дворе New Materials and Energy, и затем вышли на Третью Авеню. Вокруг нас тянулись полуразрушенные небоскрёбы, обломки дорогих машин, разбросанные вдоль тротуаров. Ветер гонял газеты и мусор, словно остатки былой жизни, а со старых ржавых столбов свисали паутины гига-пауков, как зловещие напоминания о том, что когда-то здесь была жизнь.
Варежка остановился, вертя головой, его взгляд был настороженным. Мы стояли прямо перед заброшенной рекламой на одном из разрушенных зданий. На плакате висел изображение Илона Маска с ракетой Starship, и под ней была надпись: «Начни новую жизнь на Марсе!»
Я усмехнулась, глядя на плакат. Потомки Маска, вероятно, уже давно обосновались на другой планете. Но нам до сих пор ничего не было известно о том, как они живут там. Все, что осталось от их великих замыслов, это вот этот ржавый плакат, напоминающий о былых временах.
Но стоило мне подумать об антиматерии, как сразу пришло осознание — с двумя килограммами антиматерии можно терраформировать целую планету. Можно было бы воссоздать атмосферу, привести почву в плодородное состояние, создать экологию, способную поддерживать жизнь, и вероятно на Марсе это сейчас и происходит. И эта сила есть сейчас и на Земле. Если, конечно, нам удастся её забрать у того, кто похитил.
У поворота я увидела разбитый мотоцикл, свалившийся на бок, его ржавый корпус был наполовину погребён под слоем пыли и обломков. Кости байкера, давно выбеленные временем, торчали из-под остатков кожаной куртки, покрытые липкой сетью. Но это была не сеть гига-паука — я сразу узнала нейлоновый материал, который используют в пневмопушках для нейтрализации целей. Байкер пытался поймать кого-то, но в итоге сам угодил в ловушку. Его железный конь больше никуда не поедет, а сам он стал добычей — судя по следам зубов на костях, его сожрали кро-крысы или, что ещё хуже, зэто-собаки.
Над нами раздалось громкое карканье. Я резко вскинула голову: огромные вороны с размахом крыльев в полтора метра низко кружили над крышами. Их чёрные глаза внимательно высматривали добычу. Кого они искали? Возможно, нас. Их появление всегда означало одно: поблизости есть падаль. А значит, рядом могли быть и хищники, которые эту падаль оставили.
Эхо прокатилось по улицам. Глухой, низкий рокот моторов. Кто-то ехал в нашу сторону. Я напряглась, прислушиваясь. Дизельные двигатели, колёса по асфальту, металлический лязг — тяжёлый транспорт. Это были не одиночки, а, скорее всего, целая группа. И встречаться с ними у меня не было никакого желания.
— Вперёд, Варежка! — скомандовала я.
Пёс тут же рванул влево, не сбиваясь с длинного следа. Он чувствовал направление так же отчётливо, как я чувствовала, что за нами следят. Мы проскользнули через один квартал, затем второй. Варежка двигался быстро, ни разу не оглянувшись, а я старалась не отставать.
Вскоре он резко затормозил перед огромным разломом в земле. Под нами зияла тёмная бездна — провал, образовавшийся после землетрясения, он вёл прямо в туннель метрополитена. Запах пыли и сырости бил в нос, но поверх него я уловила ещё один запах — запах живых существ.
Варежка топтался у края, взвизгивая. Он знал: наша цель там. Но он также чувствовал, что в темноте нас поджидает опасность.
Я присела на одно колено, вглядываясь в бездну. Внизу царил иной мир — мир хищников, живущих во мраке, подальше от света. Те, кто прятался в метро, не любили незваных гостей, и если мы спустимся, они не позволят нам уйти просто так.
Я оглянулась на улицу. Те, кто ехал на транспорте, тоже были здесь не случайно. Они искали антиматерию, но по своим методам. Мы не могли дать им фору.
— Варежка, нам нельзя останавливаться, — сказала я, чувствуя, как сжимаются пальцы на рукоятке револьвера.
Но пёс всё ещё колебался. Он не хотел туда, в темноту, к тем, кого боялся. И я понимала его страх. Потому что я тоже боялась. Я была реалистом — с револьвером и катаной одолеть местных тварей было непросто. Они жили здесь десятки лет. Они были хозяевами.
Но выбора не было.
— Идём, друг мой, — я подтолкнула Варежку вперёд и сама прыгнула вниз.
Приземлившись, я тут же сняла с пояса очки ночного видения и быстро нацепила их. Одно движение, и мир вокруг меня озарился бледно-зелёным светом. В инфракрасном спектре увидела чёткую картину: рельсы, изогнувшиеся от времени, покрытые мусором и грязью. Разбитые вагоны с вывороченными дверьми, их окна давно превратились в осколки. Среди них валялись скелеты — старые, новые, перемешанные с клочьями одежды и остовами сгоревших чемоданов.
А воздух… воздух был жутким. Тяжёлый, гнилостный запах заполнял лёгкие, вызывая тошноту. Запах смерти.
И в этой тишине, в этом царстве падали я услышала их. Шорох. Скрежет когтей по бетону. Вдохи. Они знали, что мы здесь.
— Не трусь, Варежка, я с тобой, — подбадривала я своего четвероногого друга, видя, как его шерсть встает дыбом от ужаса. Он боялся, но я знала: несмотря на страх, он был готов пожертвовать собой ради меня. Это и была его преданность, его любовь. Но я не собиралась приносить его в жертву.
— Гр-р-р, — низко ответил Варежка, оглядываясь по сторонам.
Он тянул меня вперед, прямо к разбитым вагонам. Я внимательно смотрела по сторонам — движения пока не было, но это не значило, что хищников здесь нет. Они были. Чувствовали нас. Выжидали.
Вдруг пёс подскочил к какому-то предмету и стал теребить его лапой. Я подошла ближе и осветила находку фонарём. Белый сферический корпус, из него торчал манипулятор с пятью пальцами.
— «Колобок», — прочитала я вслух.
Чуть ниже была другая надпись: «Тесла-Роботикс». До меня дошло: Варежка привёл меня не просто так. Этот робот был охранником того самого хранилища! Он вынес антиматерию из здания!
Я почувствовала, как внутри всё сжалось от волнения. Неужели я у цели? Неужели всё так просто?
Я включила фонарь на полную мощность и осмотрела робота внимательнее. На его корпусе зияла глубокая вмятина — характерный след попадания гранаты. Видимо, «Колобка» подбили преследователи. Но, судя по всему, автоматика сработала правильно: чтобы не перегорели цепи и схемы, система ушла в безопасный режим.
Он не был уничтожен. Просто временно отключился.
Варежка продолжал стучать лапами по корпусу, нервно дёргая ушами. Я догадалась, что антиматерия внутри. Но просто так её не достать. Единственный вариант — включить робота.
И тут меня накрыло ознобом. «Колобок» — это охранный дрон. Как он отреагирует на меня? Может, сразу активирует боевые системы и испепелит из огнемёта? Или изрешетит из встроенного пулемёта? Или просто сомкнёт стальные пальцы манипулятора у меня на горле? Ведь его единственная цель — защищать груз.
Я задумалась, но тут до меня донеслись шорохи. Затем — завывания.
Хищники. Они учуяли нас. Теперь медлить нельзя. Нужно было принимать решение: либо оставаться здесь и пытаться взломать робота, либо уходить и вернуться с группой Генри Ольховского. Но тогда не факт, что «Колобок» останется на месте. В воздухе кружил дирижабль, а спецназ из Гигантуса уже рыскает по городу. Если я уйду, они найдут его первыми.
— Никуда не деться — будем оживлять, — сказала я Варежке.
Он тревожно скулил, вглядываясь в темноту, но я уже действовала.
Я скинула рюкзак, быстро расстегнула его и достала портативный дешифратор. Небольшая коробка с несколькими экранами и множеством разноцветных кабелей. Это была хакерская штучка — инструмент для взлома кибернетических систем.
Я осмотрела корпус «Колобка» и нащупала панель с разъёмами. Щёлкнув ногтем, сняла защитную крышку. Внутри — гнёзда подключения, маркированные символами, которые я уже видела раньше.
— Так, посмотрим, что у тебя в мозгах, — пробормотала я, подсоединяя кабели.
Дешифратор пискнул, экран мигнул зелёным.
"Доступ к системе... Ошибка..."
Я быстро набрала команду, запуская сканирование.
"Обнаружена аварийная блокировка. Включён протокол «Страж».
Я нахмурилась. «Страж» — это боевой режим. Значит, если я просто перезапущу систему, робот проснётся с готовностью уничтожать всех, кто рядом.
— Ну уж нет, — прошептала я, запуская обходной алгоритм.
Прошло пять секунд. Десять.
"Обнаружен резервный доступ. Требуется код подтверждения".
Я задумалась. У роботов «Тесла-Роботикс» были стандартные аварийные коды, об этом мне рассказывала мама, когда работала в New Materials and Energy. Я вспомнила их.
— Ладно, попробуем, - прошептала я и ввела комбинацию символов.
"Ошибка. Осталось две попытки".
Варежка тревожно зарычал. В темноте кто-то двигался. Звук когтей по бетону, приглушённое дыхание. Они были совсем рядом.
Я задержала дыхание. Попробовала другой код.
"Ошибка. Осталась одна попытка".
- Чёрт! - вырвалось у меня, аж пальцы задрожали.
В голове мелькнула мысль: у всех моделей были заводские коды, но разработчики часто оставляли лазейки для экстренных ситуаций. Я вспомнила один из них. Это был отчаянный шаг.
Я ввела последний код.
Секунда... Две...
"Доступ подтверждён".
Робот вздрогнул. В его сферическом корпусе что-то загудело, зашипел воздух. Манипулятор дёрнулся, пальцы напряглись, затем расслабились.
— Получилось... — выдохнула я.
На корпусе замигал красный индикатор. "Перезагрузка системы... Ожидание команд..."
«Колобок» просыпался.
В этот момент из темноты раздалось рычание. Хищники были уже здесь.
Я выключила фонарь и быстро надела инфракрасные очки. Мир сразу окрасился в приглушённые оттенки красного и серого. Тьма ожила.
Крысы были повсюду. Пятеро массивных тварей, каждая почти вдвое больше Варежки, рыскали по крышам перевёрнутых вагонов. Они перебирали лапами с длинными, изогнутыми когтями, ловко карабкаясь по металлу. Их уродливые морды дёргались в судорожных вздохах, вибриссы шевелились, обнюхивая воздух, а длинные голые хвосты хлестали стены, оставляя за собой грязные следы.
Я слышала, как они дышали. Жадно, глубоко, в такт глухим ударам сердца, которое будто замерло внутри меня, готовясь к бою.
Я знала повадки кро-крыс. Они были одиночками, охотились в своём маленьком уголке мира, не лезли на чужую территорию. Но иногда, если находили крупную добычу, они объединялись. И сейчас их стая смотрела на меня.
Для них я была лёгкой жертвой. Это была их ошибка. Я вскинула револьвер, не теряя времени, и тут же нажала на спуск.
Первый выстрел разорвал тишину. Одна из тварей, что уже готовилась прыгнуть, вздрогнула, и её голова лопнула, осыпавшись комками плоти и костей.
Второй выстрел. Пуля пробила череп другой крысы, разнеся его на части. Тело с хрустом обрушилось вниз, ударившись о вагон и скатившись по металлическому боку.
Три оставшиеся крысы взвизгнули — но не от страха, а от ярости. Я слышала, как они щёлкнули клыками, оскалив жёлтые зубы, словно я сделала нечто непозволительное, уничтожив их сородичей. Теперь они не просто охотились. Они мстили.
Я стреляла снова — третий выстрел задел боковую лапу одной крысы, четвёртый пробил плечо второй. Они взвыли, но не остановились. Последний выстрел угодил в грудь третьей твари, но не убил.
Патронов больше не было - барабан был пуст. Теперь мне оставалось только одно: встречать врага в ближнем бою.
Кро-крысы прыгнули разом. Одна метнулась мне в ноги, пытаясь сбить с ног. А вторая нацелилась в плечо. Третья сделала резкий рывок, рассчитывая вцепиться в горло.
Но в этот миг Варежка, взрывной вспышкой серого меха, бросился вперёд. Он вонзил клыки в шею ближайшей крысы, рванул, встряхнул её так, что затрещали кости. Тварь завизжала, но пёс не отпускал. Он тянул её вниз, впиваясь зубами глубже, пока кровь не хлынула горячим потоком. Крыса дёргалась, царапая его бок когтями, но Варежка был быстрее. Ещё один резкий рывок — и кро-крыса затихла.
Но вторая тварь, та, что бросалась ко мне, была уже в воздухе. Но я засунула револьвер в кобуру и выхватила катану. Сталь рассекла воздух со свистом.
Ровный, быстрый удар — и тело крысы разлетелось на две части. Оно упало к моим ногам с отвратительным хлюпающим звуком, а кишки расплескались по бетону.
Но я не успела насладиться победой. Последняя кро-крыса бросилась мне в грудь. Я сделала шаг назад, перехватывая катану двумя руками, и резко нанесла колющий удар вперёд. Клинок вошёл между рёбер твари, прорезая кожу, мышцы и разрывая лёгкие. Она замерла, захрипела, а затем начала биться в судорожных спазмах.
Я резко выдернула клинок. Крыса осела на пол, её лапы ещё подёргивались, но сознание уже угасло. «Фу», - выдохнула я.
Я стояла, тяжело дыша, чувствуя, как кровь капает с катаны. Мёртвые кро-крысы лежали вокруг меня. Привычное, но все же неприятное зрелище.
Я медленно стерла клинок о грязную шкуру одной из них и вернула его в ножны.
Варежка облизал окровавленные клыки и посмотрел на меня. Мы выиграли этот бой. Но нам не стоило задерживаться. Но как извлечь из робота антиматерию?
Я обернулась. Рядом, на полу, уже разгорался красный индикатор «Колобка». Он включался.
В этот момент воздух прорезал ужасный скрежет, от которого мороз пробежал по коже. Я быстро обернулась и увидела, как между вагонами, вылезая из темноты, появилось чудовищное существо.
Хитиновый панцирь гига-паука поблёскивал в инфракрасных очках красными оттенками. Его массивное тело было размером с корову, покрытое шипами и остроконечными выростами. Уродливые лапы, похожие на острые клинки, цеплялись за металл вагонов, оставляя вмятины. Маленькие черные глаза-бусины холодно и бесстрастно осматривали меня и Варежку.
И тут за ним появился второй.
Они двигались быстро. Слишком быстро. Я понимала, что катаной их не одолеть – хитиновый панцирь был слишком прочным. А перезарядить револьвер я просто не успею. Варежка взвизгнул, шерсть на его загривке поднялась дыбом, но он не сдвинулся с места. Он знал: если мы умрём, то умрём вместе.
Я сжала рукоять меча, готовая к последнему бою.
И вдруг…
— Девочка, отойди!
Я замерла, услышав неожиданный голос за спиной. Резко обернувшись, я увидела, как «Колобок» медленно раскрывает корпус. Секунду назад он выглядел безобидным шаром, но теперь…
Изнутри выдвинулся массивный пулемёт. Я даже не успела осознать, что происходит, как туннель озарили вспышки выстрелов. Очереди с грохотом вырвались из ствола, осыпая пространство градом раскалённых пуль.
Металл заскрежетал, воздух наполнился оглушающим грохотом и яркими вспышками. Гильзы звенели, падая на пол, а мощные трассирующие снаряды прочерчивали красные линии в темноте.
Первого гига-паука буквально разорвало на части. Его панцирь не выдержал шквала пуль — лапы отлетели в стороны, хитин треснул, как старая керамика. Сгустки густой тёмной крови брызнули во все стороны, а обезглавленное тело, дёргаясь в конвульсиях, рухнуло на рельсы.
Второй гига-паук попытался сделать рывок, но его настигла следующая очередь. Пули впились в его брюшко, вспарывая его, как нож консервную банку. Гнилая слизь и внутренности выплеснулись на пол, а само существо, дико корчась, вцепилось лапами в колёса вагона, оставляя глубокие борозды когтями. Последняя очередь раздробила его голову, и он обмяк, замерев в последнем судорожном движении.
Всё стихло. Я стояла, тяжело дыша, ощущая запах пороха и разложения. Варежка тоже не двигался, лишь опустил уши, всё ещё дрожа от пережитого ужаса.
И тут раздался весёлый голос:
— Я к вашим услугам, сударыня!
Я моргнула, услышав эту совершенно неуместную фразу.
— Вы здесь живёте? — продолжил «Колобок», бесстрастно осматривая туннель. — Скажу вам, не очень приятное место обитания. Вам полезен свежий воздух, солнечный загар, чистая вода…
Я открыла рот, но не нашлась, что сказать. Робот балагурил. Как артист цирка, как заезжий комик. Складывалась странная ситуация: в тёмном туннеле метрополитена у перевернутых вагонови с телами мертвых хищников я вела веселые беседы с боевым роботом как на каком-то представлении.
Я никогда не встречала таких машин. Обычно роботы были хладнокровными механизмами, запрограммированными на выполнение чётких команд. Они не шутили, не говорили с интонациями, не выражали… личности. А этот был совершенно иным.
И почему-то он мне нравился.
— Я предлагаю вам покинуть это неприветливое место, — сказал «Колобок», разворачиваясь на месте и манипулятором указывая на расщелину, откуда мы спрыгнули вниз.
Я оглянулась вверх. До выхода было метров семь, а залезть обратно без помощи — почти невозможно.
— Я не одна, — заметила я.
Робот замигал индикаторами, анализируя пространство.
— О да, с вами животное. Особь мужского пола, пять лет. Порода: кавказская овчарка. Вес — двадцать килограмм. Интеллект… э-э-э… оставляет желать лучшего!
— Мой пёс умный, не оценивай по своей шкале! — перебила я его. — Он не в шахматы играет. Это мой друг!
«Колобок» замер. Его манипуляторы скрестились, как это обычно делает человек руками.
— Друг? Это интересно… Животное может быть другом! Но почему робот не может?
Я нахмурилась. Вопрос был… странный. Роботы никогда не считались личностями. Они были техникой. Машинами. Как холодильник или утюг. Можно ли считать утюг другом?
Но в новых условиях, в этом мире, который рухнул и изменился, всё стало иначе. А почему бы и нет? Почему бы не завести друга, если он круглый, болтливый и носит в себе антиматерию?
Я усмехнулась и сделала галантный реверанс, словно в старые времена.
— Меня зовут Мицар, — представилась я. Затем кивнула на пса. — А это Варежка.
Тот гавкнул, словно понимал, что речь идёт о нём. Робот весело завертелся на месте.
— Очень, очень приятно! Я — «Колобок», серийный робот компании «Тесла Роботикс». Функции: охрана и защита. Но я люблю астрономию и хочу сказать, что Мицар — это звезда в созвездии Большой Медведицы. Она, расположенная во втором «колене» астеризма Большой Ковш, и является одной из первых звёздных систем, где были открыты двойные звёзды с помощью телескопа. Основные характеристики: видимая звёздная величина - 2.23, расстояние от Земли - около 83 световых года, спектральный класс - A2V, то есть белая звезда главной последовательности, температура - около 9000 Kельвинов, масса - около 2,2 массы Солнца, а светимость - в 33 раза ярче Солнца...
— Я знаю, я знаю, — отмахнулась я. — Нашел время для беседы по астрономии!
Однако робот продолжал:
- Рядом с Мицаром можно увидеть звезду Алькор. Эти две звезды часто называют «Конём и Всадником». Они находятся на расстоянии около 1 светового года друг от друга, но движутся в одном направлении, что указывает на возможную гравитационную связь. В древности способность различать Алькор невооружённым глазом использовали как тест на остроту зрения...
Я перебила его:
- Нам нужно выбираться отсюда!
«Колобок» замолчал, осмотрел туннель, затем поднял взгляд наверх. Для меня и Варежки этот подъём был почти невозможен.
Но для него… Робот выстрелил тросом, как арканом, и зацепился за что-то вверху.
Потом его манипуляторы метнулись ко мне и Варежке. Я не успела даже вскрикнуть, когда холодный металлический захват сомкнулся вокруг моей талии. Второй манипулятор подхватил пса.
— Поехали! - громко загудел мотор, и мы взлетели вверх. Ветер хлестал в лицо, туннель мелькал ниже, мёртвые гига-пауки остались далеко внизу.
Через несколько секунд мы оказались наверху, прямо на дороге. Я стояла, шатаясь, пытаясь осознать, что только что произошло. А «Колобок» бодро произнёс:
— Ну что, сударыня, куда теперь?
Я огляделась. Варежка, всё ещё ошеломлённый стремительным путешествием вверх, отпрыгнул в сторону, встряхнулся и недоверчиво посмотрел на меня и «Колобка». Его уши нервно дёргались, а хвост был поджат – он явно не понимал, что только что произошло. В его взгляде читалось смешанное чувство: испуг, недоверие и, может быть, даже капля обиды за столь неожиданное похищение.
Я, не теряя времени, быстро заряжала револьвер. Хищники никуда не исчезли. А ещё здесь были люди из Гигантуса. Они всегда где-то рядом.
«Колобок» мурлыкал какую-то незнакомую мелодию и медленно кружился на месте, словно это был обыкновенный вечерний променад, а не смертельно опасный район мёртвого города.
И вдруг он замер. Его сенсоры начали мигать и издавать тревожные сигналы.
— Нам нужно уходить, Мицар, — сказал он, внезапно изменив тон на более серьёзный.
Я напряглась:
— Что-то заметил?
— Я чувствую движение…
— Хищники? — я тут же встала в боевую стойку.
«Колобок» слегка повернул корпус в сторону, затем ответил:
— Хуже. Люди.
Сердце сжалось. Я резко обернулась — и увидела, как из-за угла появляются несколько человек. Чёрная броня, тяжёлые винтовки, символика Гигантуса на плечах. Штурмовики из отряда «Саранча».
Расстояние между нами было около ста метров, но я знала, что для них это не проблема. Они были вооружены не просто винтовками, а оружием с лазерными прицелами и автоматическими модулями наведения.
И тут раздался голос, от которого внутри всё похолодело.
— Мицар, сдавайся!
Я узнала этот голос сразу. Командир Ешуа Морган. Живодёр и садист. Мерзавец, которого свет еще не видовал. Он шагнул вперёд, направляя на меня своё оружие. Его взгляд был холодным и расчётливым, как у охотника, загнавшего добычу в угол.
— Если отдашь нам робота, то мы тебя не тронем!
Я скрипнула зубами. Отдать «Колобка»? Ни за что. Но я понимала, что шансов победить их у меня почти нет. Хотя… Этот город, каким бы мёртвым он ни казался, хранил в себе множество лазеек. Заброшенные тоннели, проломы в стенах, тайные ходы между домами. Беда в том, что в этих лазейках всегда скрывались хищники. И они были рады любой жертве, будь то человек или робот. Но всё же – у меня был шанс уйти.
Я прищурилась и спросила:
— Зачем вам робот?
Я тянула время. Мне нужно было продумать план бегства.
— Это не твои заботы, Мицар, — холодно ответил Морган. — «Колобок» — собственность Гигантуса.
Я усмехнулась.
— Врёшь, Морган. Он принадлежит «Тесла Роботикс». А Илон Маск никогда не был частью вашего города! Так что у меня тоже есть права на робота.
Морган сжал кулаки. Его лицо исказилось от злости, а ноздри раздулись. Он ненавидел, когда его ставили в неудобное положение.
— Ты пожалеешь о своём решении, девочка! — рявкнул он, сжимая винтовку ещё крепче.
И в этот момент раздался другой голос. Голос, который я узнала сразу. Он шёл откуда-то слева и сверху:
— Морган, не торопись! Ты тоже в наших прицелах!
Это был Генри Ольховский. Я не видела его, но знала, что он здесь. А если он здесь, значит, и его бойцы тоже. Они прятались на крышах, в руинах зданий, в темноте – но их винтовки уже были направлены на штурмовиков. Это был наш закон: «Один за всех и все – за одного». Правило мушкетёров, которое мы сделали своим.
И сейчас это правило могло спасти мне жизнь.
Морган резко поднял оружие, вскидывая ствол вверх, пытаясь определить источник голоса. Его штурмовики среагировали мгновенно – они заняли боевые позиции, двигаясь в привычной им тактической манере. Кто-то прижался к стенам разрушенных зданий, другие укрылись за обломками автомобилей, несколько бойцов залегли на колено, выставляя стволы винтовок вперёд.
— Генри, это ты? — спросил Морган, не убирая палец с курка.
Он знал многих лидеров среди выживших. Мы не враждовали с Гигантусом напрямую, но наши дороги часто пересекались в этом мёртвом городе. Запчасти, топливо, медикаменты – всё это было на вес золота, и каждая группа искала своё. В первые годы после катастрофы такие встречи заканчивались перестрелками, гибли люди, тела оставались гнить на улицах. Но со временем всё изменилось. Мы научились договариваться, делить территории, даже обмениваться ресурсами.
И всё же сейчас это выглядело не как попытка договориться, а как начало очередной бойни.
Из развалин снова донёсся голос Генри.
— У тебя хорошая память, Морган, — отозвался он, не показываясь. — Но робот — наш! Мицар первая его нашла!
— Бесполезно со мной спорить, Генри! — Морган чуть опустил оружие, но не расслабился. — Нас много. Мы раздавим ваше убежище, если окажете сопротивление.
Его слова прозвучали жёстко, даже холодно. Он не блефовал. У Гигантуса действительно были силы, и если они решат уничтожить нас, то смогут. Возможно, не сразу. Возможно, это потребует времени. Но они будут идти до конца.
Я посмотрела на Генри. Что он сделает?
Но прежде чем кто-либо из нас успел ответить, «Колобок»… просто покатился вперёд. Как ни в чём не бывало.
Я замерла. Этот чёртов робот просто выкатывался на середину улицы, его сенсоры мерцали, будто он даже не понимал, что вокруг него могут начать стрелять в любую секунду.
— Эй, ты куда?! — выдохнула я.
Но «Колобок» не ответил. Он спокойно катился по разбитой дороге, изредка поворачивая манипулятор, будто проверяя уровень влажности воздуха.
— Чёрт! — прошипела я.
Варежка бросился следом за ним, громко тявкнув. Я не могла бросить своего пса. И метнулась за ним.
Но Морган воспринял это по-своему. Для него это выглядело либо как атака, либо как попытка скрыться.
— Огонь! — крикнул он.
Первый выстрел пронёсся в миллиметре от моего плеча, срикошетив от стены и выбив кусок бетона. Затем — второй, третий, четвёртый. Пули свистели, врезались в стены, выбивали искры из металлических остатков автомобилей. Я нырнула за перевёрнутый грузовик, чувствуя, как в воздухе летает каменная крошка. Варежка залаял, бросаясь из стороны в сторону, уворачиваясь от рикошетов.
Остальные штурмовики открыли огонь.
Но в тот же момент заговорил Генри. Его винтовка плюнула длинной очередью, и один из людей Моргана рухнул на землю, схватившись за плечо. Затем ещё два выстрела — второй штурмовик вздрогнул и упал на колени, его броня не выдержала попадания.
— Работайте! — крикнул Генри своим бойцам.
И бой начался. Пятеро против пятидесяти. Взрывы разносили осколки стекла, пули выбивали бетонные облака пыли из стен. Генри и его люди залегли за баррикадами из старых автомобилей, ведя огонь по штурмовикам. Те же, пользуясь численным преимуществом, начали обходить их с флангов, отсекая пути к отступлению.
Гигантус всегда действовал профессионально.
Штурмовики продвигались вперёд короткими перебежками, двигаясь в тандеме. Их оружие — модифицированные штурмовые винтовки с лазерным наведением — позволяло вести прицельный огонь даже в условиях плохой видимости.
Но Генри не был дураком. Он знал улицы. Знал, где спрятаться, где устроить засаду. И пока я неслась вперёд, уворачиваясь от случайных пуль, он использовал каждое укрытие по максимуму.
Один из его бойцов метнул дымовую гранату, и улица тут же заполнилась серым туманом, нарушая прицелы штурмовиков. В этот момент Генри крикнул:
— Уходим!
Но было поздно.
Гигантус накрыл их шквальным огнём. Пули пробивали двери машин, выбивая стекло.
Один из бойцов Генри схватился за грудь и рухнул, не издав ни звука. Второй попытался укрыться за дверью здания, но очередь прошила стену, заставляя его отползти вглубь.
Генри прикусил губу, затем, не теряя времени, вскинул винтовку и дал ещё одну очередь по штурмовикам.
— Чёрт, — выругался он. — Отступаем!
И бойцы медленно начали отходить, прикрывая друг друга.
Но я уже не могла обернуться. Ведь неслась вперёд, затаив дыхание, бежала по пустым улицам, прыгая через груды мусора, перепрыгивая через брошенные машины. Передо мной был Варежка, а впереди катился «Колобок», его корпус светился синими огнями.
Мы оказались на Четвёртой Авеню. Я чувствовала, как сердце бешено колотится в груди. Сзади продолжались выстрелы, но я знала, что если остановлюсь — это конец. В этом городе слишком мало шансов, и нужно хвататься за каждый из них.
И я не собиралась упускать свой.

Глава 10: В плену

«Колобок» включил динамики, и над разрушенными улицами зазвучал хрипловатый голос Роберта Планта: "There's a lady who's sure all that glitters is gold, and she's buying a stairway to heaven..."
Но робот не просто транслировал композицию — он подпевал, немного фальшиво, но с искренним энтузиазмом, пока катился по потрескавшемуся асфальту. Казалось, что вся эта заварушка с перестрелкой между моими товарищами и штурмовиками Гигантуса его совершенно не заботила. Он спокойно двигался вперёд, умело обходя груды обломков, полуразрушенные автомобили и остатки инфраструктуры. Непонятно, куда он торопился. Варежка бежал рядом, возбуждённо повиливая хвостом. А я, чертыхаясь, неслась за ними, едва успевая перебирать ногами.
— Стой, «Колобок»! Да остановись же! — задыхаясь, заорала я.
Но робот даже не притормозил.
А вот мне пришлось резко затормозить. Из-за разбитого здания, где когда-то был супермаркет, вылезли они — шесть кро-крыс, огромных, мускулистых, с бесшерстными хвостами, напоминающими змей. Глаза красные, голодные, полные злобной решимости порвать меня на куски.
Первая крыса прыгнула — но я уже выхватывала «Таурус», и выстрел загремел, разнеся её уродливую морду. Вторая метнулась в сторону, но следующая пуля её настигла. Туша кро-крысы дёрнулась в конвульсиях, прежде чем замереть.
Но оставшиеся четыре изменили тактику. Они не пошли в открытую атаку, а стали подбираться ко мне исподтишка, скрываясь за останками зданий и автобусами. Это были умные, хитрые хищники, и их стратегия была безупречной: лишить меня возможности выцелить их, заставить ошибиться.
Я спустила курок. Пять пуль прошли мимо. Затем щелчок.
Сердце ухнуло вниз. Семизарядный барабан пуст. Заряжать некогда.
— «Колобок», спаси меня! — закричала я, вытаскивая катану.
Робот тут же остановился, затем резко развернулся на месте и покатился обратно. Его механические манипуляторы развернули встроенный огнемёт, и из форсунок вырвались струи пламени.
Жар сжигал воздух. Кро-крысы взвыли, охваченные пламенем, их шерсть вспыхнула мгновенно. Они заметались, врезаясь в стены, катаясь по земле, но бесполезно. Огонь пожирал их заживо, превращая в визжащие факелы.
Запах горящей плоти и палёной шерсти ударил в нос. Через несколько секунд всё было кончено. Робот выключил огнемёт, музыка стихла.
— Мицар, с тобой всё хорошо? — буднично спросил он, словно ничего особенного не произошло. - У тебя учащенное дыхание, пульс и давление выше нормы!
Я тяжело дышала, осматривая поле боя. Варежка прыгнул ко мне и, радостно поскуливая, стал лизать моё лицо, забыв обо всём на свете.
— Ты бросил меня, пёс, — укоризненно сказала я.
Варежка тут же поник. Он виновато опустил уши, втянул хвост, его глаза наполнились раскаянием. Он не осмеливался смотреть на меня, будто признавая свою ошибку.
— Я не бросил тебя, Мицар, — заявил «Колобок». — Значит, я хороший друг. Лучше, чем Варежка!
Ну, этого мне ещё не хватало — конкуренции за звание лучшего друга! Но такие диспуты надо пресекать на корню.
— «Колобок», ты — друг, но мы знакомы всего десять минут! А Варежка со мной три года и не раз спасал мне жизнь. Так что вы оба мои друзья. Просто сейчас он увлёкся погоней за тобой.
Робот начал крутиться на месте, осмысливая услышанное. Я почти слышала, как его электронные схемы напряжённо искрили, как в микросхемах мелькают сотни алгоритмов, анализируя концепцию дружбы.
— Ты права, Мицар, — наконец произнёс он. — Дружба проверяется временем! А я только начал дружить с тобой и с твоим псом!
Но тут… Перед нами появились люди. Не штурмовики Гигантуса. Нет, это были совсем другие. Они двигались уверенно, шаги чёткие, выверенные. Экипировка прочная, покрытая эмблемами с католическими крестами. Я сразу поняла, кто они.
Это были коммандос с дирижабля «Томас де Торквемада», новые крестоносцы. Один из них шагнул вперёд.
— Stai fermi! Non muoverti! Siete nostri prigionieri! Io sono Otto von Weibach, comandante dei commando italiani! (Стойте на месте! Не двигайтесь! Вы - наши пленники! Я — Отто фон Вайбах, командир итальянских коммандос!)
— Я не понимаю, — ответила я.
— Мицар, я понимаю, — вмешался «Колобок» и заговорил по-итальянски: — Voi fanatici, perch; siete venuti a New York? Non siete i benvenuti qui! Tornate in Vaticano! E tu, Otto von Weibach, sei solo un idiota, non un comandante dei commando! (Вы, фанатики, зачем приперлись в Нью-Йорк? Вам здесь не рады! Валите в свой Ватикан! А ты, Отто фон Вайбах, просто дурак, а не командир коммандос!)
И после этого… Он начал отплясывать. Это была какая-то дикая полька, хаотичная, бешеная. Он кружился, подпрыгивал, вибрировал, его механические манипуляторы размахивали в воздухе, словно приглашая всех к танцу.
Люди Отто застыли в изумлении. А сам командир…
О, его лицо раскраснелось от ярости. Какой-то наглый робот, который их святая инквизиция искала по мощным магнитным всплескам, теперь танцевал перед ними, открыто издеваясь! Глаза Отто сузились. Его пальцы сжались на рукояти оружия.
— Dannato pezzo di ferraglia! — выдохнул он сквозь зубы.
Католики, потрясённые и разозлённые, начали поднимать оружие. Похоже, сейчас начнётся новая перестрелка.
Видимо, этот день должен был завершиться вничью. Никто не добился окончательной победы, но и никто не собирался сдаваться. Солнце медленно опускалось к горизонту, окрашивая разрушенный Нью-Йорк в багровые и золотые оттенки. Его лучи пробивались сквозь трещины в небоскрёбах, застревали в осколках выбитых окон, отражаясь на ржавых металлических конструкциях. Когда-то это был город света, город, который никогда не спал. Теперь же он напоминал окаменевший труп гиганта, чьи останки медленно поглощала природа и война.
Я стояла, сжимая в руках катану. Рядом напряжённо замер Варежка, его шерсть вздыбилась, а уши нервно дёргались, улавливая каждый звук. «Колобок» слегка раскачивался взад-вперёд, словно ванька-встанька, анализируя ситуацию. Он оценивал степень угрозы, просчитывал траектории движения противников, возможные сценарии исхода. Пулемёты католиков его не пугали — их свинец не мог пробить его броню. Но он не был равнодушен к нашей судьбе. Он хотел защитить нас.
И тут позади раздалось:
— Hey, you Catholics! Get the hell out of New York! This is our loot! The robot is ours! (Эй вы, католики! Проваливайте из Нью-Йорка! Это наша добыча! Робот наш!)
Я не обернулась. Ведь и так знала, кому принадлежит этот голос - Моргану. Значит, тот бой закончился не в пользу Генри и его людей. И теперь штурмовики охотились на нас. Но вместо того, чтобы захватить меня сразу, они наткнулись на других претендентов.
Только Отто фон Вайбах не собирался отступать. Как фанатик он был готов идти до конца.
— Ho un ordine e non mi tirer; indietro! — громко крикнул он. — Con noi ci sono Dio, il Vaticano e lo spirito del grande inquisitore Tom;s de Torquemada! (У меня приказ, и я не отступлю! С нами Бог, Ватикан и дух великого инквизитора Томасе де Торквемады!)
Ешуа Морган позеленел от злости. Комичная ситуация. Морган не понимал итальянского. Католики не знали английского. Они угрожали друг другу, размахивая оружием, но не могли разобраться, о чём говорит противник.
И тут вперёд выкатился «Колобок», решивший выступить в качестве переводчика.
— Так, — объявил он весёлым голосом. — Американцы говорят, чтобы вы, католики, убирались из города. А итальянский командир заявляет, что им движут сильные религиозные знаки!
Морган фыркнул.
— Передай этому крестоносцу, что ему здесь ничего не светит! За нами мощь Гигантуса!
«Колобок» без промедления перевёл на итальянский. Отто фон Вайбах усмехнулся, его глаза блеснули в предзакатном свете.
— Sono pronto a morire! E tu, cane? Il robot ; nostro! E prendetevi pure la ragazza e il cane! (Я готов умереть! А ты, собака? Робот наш! А девчонку и пса забирайте!)
Я ахнула.
— Это что ещё за дела?!
Я вышла вперёд, сверкнув глазами.
— Вы что, шкуру неубитого медведя делите? Прежде чем нас пленить, разберитесь друг с другом!
И этим я невольно стала триггером конфликта. Всего одно брошенное мной слово стало искрой, от которой загорелся фитиль.
Первым не выдержал Морган — он резко поднял руку, давая приказ штурмовикам. Почти одновременно Отто фон Вайбах выкрикнул что-то своим людям, и в следующую секунду пространство между двумя отрядами вспыхнуло огнём.
Католики в тяжёлых доспехах залегли за баррикадами из разбитых машин и бетонных блоков, открывая огонь из автоматов с бронебойными патронами. Их пулемёты захлестали по позициям штурмовиков, выбивая искры из остатков ржавых зданий и пронизывая воздух визгом свинца.
Ответный шквал пуль обрушился на католиков. Гигантусцы стреляли методично, без лишней суеты, но с жестокой точностью. Гранаты взлетали в воздух и разрывались огненными шарами, поднимая вверх облака пыли и крошки бетона.
Всё это происходило вокруг меня. Пули свистели возле ушей, рикошетя от стен, снаряды гранатомётов с гулким хлопком разносили укрытия в клочья. Я инстинктивно пригнулась и побежала в сторону ближайшего полуразрушенного здания, стараясь не стать случайной жертвой этой битвы.
— Я тебя прикрою, Мицар! — раздался голос «Колобка».
Его прочный корпус из сверхпрочного сплава отталкивал пули, словно они были бумажными. Варежка бежал рядом, прячась за его сферической бронёй, и лаял, будто пытался отогнать саму войну.
Земля содрогалась от взрывов.
Я почти добралась до укрытия, но тут кто-то из коммандос заметил меня и выстрелил из гранатомета. Я не успела среагировать.
Вспышка. Грохот. Моё тело подхватила ударная волна и отшвырнула на несколько метров. Я с силой врезалась в бетонный пол и ударилась головой.
Всё потемнело. Сознание угасло...
...Когда я очнулась, в ушах ещё стоял шум — приглушённый, но всё же ощутимый, будто грохот боя продолжал звучать в моей голове. Боль пронизывала виски, а в горле стояла сухость. Я сглотнула, и неприятное ощущение немного улеглось.
Медленно открыв глаза, я увидела над собой потолок, выкрашенный в блеклый бежевый цвет, на котором располагалась древняя фреска. На ней был изображён демон с перепончатыми крыльями, из пасти которого вырывался огонь. Его разил мечом рыцарь в белом плаще с алым крестом на груди. Лицо рыцаря было скрыто шлемом, но он возвышался над чудовищем, не оставляя ему ни единого шанса на спасение. Это был явно средневековый стиль, будто кто-то позаимствовал изображение из монастыря XIII века.
Я резко приподнялась, но что-то стянуло мои запястья. Я опустила взгляд и увидела металлические наручники, крепко сцепленные цепью. Холодный металл врезался в кожу, натирая её. Мои руки лежали на жёсткой койке, закреплённой к стене. А вокруг – решётки.
Тюрьма?
Я медленно села, чувствуя, как неприятное головокружение сжимает виски.
В этот момент я услышала слабый, но ощутимый низкий гул. Он доносился откуда-то снизу, вибрации расходились по полу, слегка отдаваясь в позвоночнике. Потом я почувствовала лёгкое покачивание.
Мы двигались.
— Так я на дирижабле! — догадалась я, судорожно вспоминая последние события.
В бою я потеряла сознание, а теперь была здесь. Меня пленили. Но кто? Морган? Или католики?
Рядом не было ни Варежки, ни «Колобка». Меня разделили с ними, и я не знала, что с ними. Признаюсь, меня это волновало больше, чем моя судьба.
Я оглядела комнату – узкую, холодную, освещённую тусклыми лампами. На стене был единственный иллюминатор. Я поднялась на ноги, подойдя к нему, и потянула за рычаг, который, к счастью, не был заблокирован.
Крышка плавно отъехала в сторону. За ней была кромешная тьма, но на этом фоне чётко выделялись звёзды. Я прищурилась и различила среди них знакомый силуэт – Туманность Андромеды. Она висела в пространстве, будто картина на чёрном холсте. Её спиральные рукава светились серебристым сиянием, и я поняла, что мы сейчас на большой высоте – не менее пяти тысяч километров.
Живот болезненно сжался. Я была голодна, но в камере не было ни крошки еды. Кроме того, наручники продолжали впиваться в кожу, и я стиснула зубы от раздражения.
— Чёрт! — выругалась я сквозь зубы.
— На нашем священном судне запрещено вспоминать Сатану, сеньорита!
Я резко обернулась.
В дверном проёме стоял человек в длинной, богато расшитой чёрно-золотой рясе. Его густые волнистые волосы падали на плечи, на лице выделялись резкие скулы и глубокие морщины, придававшие ему суровый вид. Чёрные глаза холодно смотрели на меня, будто пронзая насквозь.
— Я Альберто Густав де Тоцци Рамазани, кардинал Ватикана, старший помощник капитана, — произнёс он с оттенком превосходства. Он говорил по-английски с едва уловимым акцентом.
— Я на борту «Томаса де Торквемада»? — спросила я, хотя уже знала ответ.
— Вы догадливы, сеньорита, — кардинал усмехнулся, склонив голову. — Вы сейчас в камере для нарушителей. Обычно здесь мы держим тех, кто преступил священные заповеди. Но вы — атеистка, и даже не вправе находиться здесь. Католический корабль отвергает мусульман, иудеев, даже протестантов и православных. Но вы, атеисты, хуже всех. Вы — как сам Сатана!
Я подняла бровь. Действительно, я была далека от религии, так как реальность не давала мне веру во что-то. Мне надо было выживать, а здесь не до молитв, ни до книг, ни до бесед об основах мироздания.
— Я бы сбросил вас вниз, но Его Преосвещенство хочет с вами поговорить.
— И кто он?
— Дон Сезар Себастьян-Второй.
Я склонила голову набок и ехидно спросила:
— А кто был первым?
Кардинал сделал вид, что не услышал мой вопрос. Он лишь слегка приподнял бровь, а затем произнес ровным, хладнокровным голосом:
— С вас снимут наручники — обещайте, что не начнете бузить.
Я усмехнулась, приподняв подбородок.
— Всё зависит от вас. Я дерзкая. Если меня задеть, то дам ответ. Если общаться нормально, то я отвечу адекватностью.
— Принято, — кивнул Альберто, не выказывая эмоций. Он щелкнул пальцами, и в помещение вошли двое охранников. Они были облачены в тёмные военные костюмы, напоминающие броню средневековых рыцарей, но с современной экипировкой. Не говоря ни слова, они подошли ко мне, расстегнули наручники и убрали их обратно в кобуру.
Я потрясла руками, разгоняя неприятное ощущение. Кожа запястий была в синеватых отметинах, а вокруг запёклись красные следы, где металл особенно сильно врезался в плоть. Я провела пальцем по ним и ощутила, как кожа натянулась от боли.
— Следуйте за мной, сеньорита, — приказал кардинал и двинулся вперёд.
Я пошла следом, ощущая, как один охранник пристроился справа, а другой остался за моей спиной. Они явно страховали меня, опасаясь, что я начну буянить.
Коридор, по которому мы шли, был отделан тёмным, отполированным деревом, в котором отражался мягкий свет люстр. По стенам висели старинные картины с изображением религиозных сюжетов: мученики, горящие на костре, рыцари в крестовых походах, Мадонна с младенцем, ангелы с мечами. Между картинами располагались массивные люки с тяжёлыми штурвалами-замками. Я мельком заглядывала в приоткрытые проходы и замечала механические залы с ревущими машинами, склады с оружием, реакторные отсеки и даже оружейную комнату.
Но меня привели в совсем другое место. Мы вошли в роскошный зал, который больше напоминал дорогой ресторан, только оформленный в характерном религиозном стиле. Стены украшали мозаичные панно, изображающие сцены из Библии, а потолок возвышался куполом с росписью: Бог-Отец простёр руки над миром, окутанным золотым сиянием. Пол выложен мрамором, а столы покрыты белоснежными скатертями с золотыми узорами.
В центре зала за огромным столом сидел мужчина. Это был Дон Сезар. Я видела его впервые, но с первых же секунд он мне не понравился. Я умела разгадывать людей. В его спокойной позе, в том, как он чуть насмешливо смотрел на меня, читалась холодная расчетливость. Это был лицемер, человек безжалостной натуры, тот, кто без зазрения совести идёт по головам ради своей цели. Его лицо казалось слишком идеальным — ровные черты, чёрные глаза, пристальный взгляд. В нём не было ничего божественного, несмотря на его высокую позицию в Ватикане. Только холодный разум и амбиции.
Но что привлекло мой взгляд больше всего — это стол, заставленный блюдами. Здесь было всё: запечённая утка с карамелизированными яблоками, блюда с рыбой, покрытые густыми ароматными соусами, овощные ассорти, мясные рулеты, диковинные десерты, которых я никогда не видела. Воздух был насыщен пряными, тягучими ароматами, и у меня непроизвольно заурчало в животе.
Дон Сезар жестом пригласил меня сесть напротив. Я не отказалась — голод был сильнее осторожности. В конце концов, если бы они хотели меня убить, сделали бы это проще. Не обязательно травить.
Я терпеливо ждала, пока один из слуг аккуратно разложит передо мной столовые приборы и положит на тарелку кусок куриного филе, запечённого с травами, румяный картофель и салат с яркими зелёными листьями.
— Вы употребляете вино? — спросил Инквизитор, кружа бокал с тёмно-красной жидкостью.
Я пожала плечами.
— Никогда не пробовала. Спирт мы использовали только для обработки ран.
— Вы совершеннолетняя?
— Мне скоро будет семнадцать, — с вызовом ответила я.
Слуга перевёл взгляд на Дона Сезара, и тот одобрительно кивнул.
Передо мной наполнили бокал. Вино было тёмно-гранатового цвета, густое, будто в нём плавал закат. Оно оставляло алые следы на стенках стекла, медленно стекая вниз.
— За ваше здоровье, Алькор, — сказал Дон Сезар, поднимая бокал.
Я осторожно сделала глоток. Вкус оказался насыщенным, чуть терпким, с нотками специй и чего-то сладковатого, напоминающего вишню. Впервые я ощутила аромат вина, и я поняла, каким была эпоха до катастрофы.
Поставив бокал обратно, я прищурилась:
— Алькор? Кто это?
Инквизитор усмехнулся.
— Я про вас всё знаю, Алькор. У меня даже есть досье.
Он щёлкнул пальцами, и в воздухе вспыхнул экран. На видео девушка атаковывала склад, двигаясь с поразительной ловкостью. Она без раздумий расправлялась с охранниками — быстрыми ударами, точными выстрелами, хладнокровием убийцы.
Я почувствовала, как у меня побежали мурашки по коже. Камера приблизила лицо.
И я вздрогнула. Потому что... это была я. Те же черты, те же движения. Только вот одежда — совершенно не моя. Чёрная боевая униформа, оснащённая гаджетами, облегающий костюм, на руке — гравировка в виде символа, которого я никогда не видела.
Я нахмурилась.
— Это не я, — сказала я, но голос звучал неуверенно. - Вы меня разыгрываете, Ваше Преосвещенство?
Потому что на экране я видела своё отражение. Но я точно знала, что никогда не была в этом месте.
Инквизитор наклонился вперёд, его чёрные глаза сверкнули хищным интересом.
— С того склада мы сняли биологические следы. Затем проверили ваши здесь. ДНК совпали. Это вы, Алькор. Генетики не ошибаются.
Я сжала кулаки под столом, но внешне оставалась спокойной.
— Вы были помощником у Мартина Скорценни из Иностранного легиона Франции, — продолжил Дон Сезар. — Он лихо грабил военные базы, правительственные склады, нападал на церкви… Но при этом был настоящим Робин Гудом. Бессеребренником!
— Кем? — переспросила я, нахмурившись. Имя мне было незнакомо.
Инквизитор приподнял бровь, словно удивляясь моей неосведомлённости, и заговорил назидательным тоном:
— Робин Гуд — легендарный английский разбойник, который жил в Средневековье. Он грабил богатых, чтобы раздавать награбленное бедным. По преданию, был прекрасным стрелком и вёл борьбу против несправедливости и тирании. Он и его люди скрывались в Шервудском лесу, сражаясь против шерифа Ноттингема. Народ любил его, а власть — ненавидела.
Я молча кивнула, обдумывая его слова.
— Мартин Скорценни был альтруистом, и вы тоже такая, Алькор. Но всё же… Зачем вам оборудование «Сверхбур-2»?
Я быстро взяла себя в руки. Конечно, я не собиралась верить их заявлениям. Ложь, фальсификация данных, подделка видеозаписей — в этом мире всё возможно. Вопрос был в другом: чего от меня хочет Ватикан?
— «Сверхбур»? — переспросила я с невинным выражением лица, притворившись, что не понимаю, о чём идёт речь.
— Не пытайтесь увиливать! — голос инквизитора стал твёрже. — Вы погрузили оборудование на свою баржу. Я уверена, что она где-то рядом, может, вы спрятали судно в Нью-Йорке или в его окрестностях. И снова вопрос: зачем вам оборудование? Вы хотите пробурить скважину глубиной 500 километров?
Я откинулась на спинку стула, скрестила руки на груди и задумалась. Действительно… если бы у меня было это оборудование, что бы я сделала?
— Я бы вернула воду Земле, — ответила я твёрдо. — Восстановила атмосферу! Я хочу, чтобы люди жили, как раньше!
Дон Сезар усмехнулся и, медленно вращая вино в бокале, процитировал: «Я растил сыновей и возвысил их, а они возмутились против Меня» (Исаия 1:2).
Я нахмурилась.
— Вы о чём?
Инквизитор развёл руками, словно объясняя очевидное.
— Вы — атеистка, и вам не следовало бы читать цитаты из Священного Писания, — сказал он с лёгкой усмешкой.
Он поднял бокал, не спеша сделал глоток, и мне показалось, что его глаза заискрились каким-то мрачным весельем. Я видела перед собой человека, который наслаждается своим положением, властью, знанием того, что может управлять судьбами других. Он говорил так, словно заранее знал, какие слова заставят меня усомниться в себе, какие заставят сомневаться в своём прошлом.
Но что бы он ни задумал, я не собиралась давать ему этот шанс. Дон Сезар был не лыком шит и начал выкладывать свои аргументы:
— Итак, разберём технические данные оборудования «Сверхбур»...
На мониторе появилось изображение устройства: огромная цилиндрическая конструкция, усеянная множеством трубок, кабелей и датчиков. Его массивный корпус сиял тусклым металлом, а в центре находился необычный реактор, испускающий голубое свечение. Рядом высвечивались характеристики: масса, глубина бурения, энергопотребление. Сложнейшая машина, сотканная из передовых технологий.
— Но для начала разберём литосферу Земли, — продолжил Инквизитор. — На глубине 500 километров температура превышает 2000°C, а давление достигает 130 гигапаскалей — в миллионы раз больше атмосферного!
На экране сменились изображения: сначала схематическое строение Земли, затем расчёты давления, температурные градиенты и плотность пород. За ними последовали сложные диаграммы фазовых переходов минералов.
— Мантия состоит из сверхплотных минералов, разрушить которые сложно даже современными буровыми технологиями, — продолжал он. — Теперь насчёт воды… Многие учёные не уверены, что она там в жидком виде. Скорее всего, она связана в кристаллических структурах рингвудита, и её нужно высвободить.
Передо мной раскрывались формулы термодинамики, диаграммы фазовых переходов и схемы водных включений в минералах. Всё это выглядело как прекрасное наглядное пособие по геофизике.
— Для священника вы хорошо разбираетесь в физике, — заметила я.
Дон Сезар усмехнулся:
— А ты, Алькор, знаешь физику?
— Моя мама была физиком и работала на New Materials and Energy!
Скрестив руки, Инквизитор кивнул:
— Тогда это объясняет твоё стремление заполучить «Сверхбур»... Но я продолжу. Сердце системы — реактор на антиводороде.
Он сделал паузу, будто подчёркивая важность сказанного.
— Хочу тебе напомнить, Алькор: один килограмм антиводорода высвободит около 43 петаджоулей энергии. Это эквивалентно десяти тысячам мегатонн тротила.
Я вздрогнула. Масштабы этих чисел были невероятными.
— Оборудование использует магнитную ловушку для хранения антивещества, предотвращая его контакт с обычной материей. Управляемая подача антивещества позволяет высвобождать его в виде антипротонного луча, который испаряет породу.
На экране появилось видео: в лаборатории ученые в защитных костюмах следили за процессом. Вакуумный контейнер удерживал каплю антиводорода, окружённую мощными магнитными полями. Затем луч антивещества соприкоснулся с кусочком базальта — и порода мгновенно исчезла в ослепительной вспышке аннигиляции, оставляя после себя лишь сгусток плазмы.
— Один килограмм антиматерии позволит пробурить канал диаметром 50 метров и достичь глубины 500 километров за несколько дней, — продолжал Дон Сезар. — Это будет устойчивая шахта, через которую вода сможет выйти на поверхность. Повторяю, если там вообще есть вода в жидком виде!
Я замерла, обдумывая сказанное.
— Так это же хорошо! — воскликнула я. — Уверена, что Ватикан тоже думает о благе народа. Католики тоже хотят жить в чистой и прекрасной среде. До того, как сверхновая лишила нас трети атмосферы, из-за чего начались катастрофические и необратимые процессы!
Инквизитор посмотрел на меня с лёгкой усмешкой.
— Сверхновая возникла не просто так, — возразил он. — Это божья кара.
Я нахмурилась:
— Божья кара?
Дон Сезар поднялся, скрестив руки за спиной, и начал говорить с благоговейным выражением лица:
— Люди погрязли в роскоши и высокомерии. Они отдалились от божественных заповедей, предпочтя поклоняться деньгам, технологиям, удовольствиям. Они забыли смирение, забыли жертвенность. Гордыня ослепила их, и они объявили себя равными Богу!
Его голос стал твёрже, звучал, словно проповедь:
— И тогда Господь отвёл от них свою руку. Первый раз Он послал Всемирный Потоп, чтобы очистить землю от греха. Но люди не извлекли урока. Они вновь предались разврату, предательству, убийствам, насилию. И тогда Господь избрал другой путь.
Я затаила дыхание.
— Он взорвал Зэту Возничего, — инквизитор говорил с фанатичным блеском в глазах. — Не люди, не природные катаклизмы… а сам Господь. Он низверг огонь на Землю, сжёг небеса, испепелил города. Он обрушил гнев на тех, кто отвернулся от Него!
Я слушала, и меня охватил холод. Он действительно верил в это. Не как в красивую историю для паствы, а как в непреложную истину.
— Бог дал вам шанс, Алькор, — голос Дона Сезара стал мягче. — Вопрос лишь в том, что вы с этим шансом сделаете?
— Вы правы — я альтруистка. Я хочу жить как человек и дать такую возможность другим.
Однако инквизитор смотрел на меня с насмешкой. Он спокойно сделал глоток из бокала, откинулся на спинку кресла и произнёс:
— Ладно, вернёмся к физике, Алькор! Вы не верите в Библию? Поверите в формулы.
Он щёлкнул пальцами, и на экране снова появилось схематическое изображение Земли, но теперь с детальными расчётами.
— Вода из глубин 500 километров будет выходить под колоссальным давлением — около 245 тысяч атмосфер. А скорость её выброса составит около 7 километров в секунду. Это почти первая космическая скорость, Алькор!
Я напряглась.
— Часть воды просто улетит в космос, — продолжил он. — Фонтан поднимется на 2500 километров – выше орбиты Международной космической станции, которая находится всего на 400 километрах от Земли.
Цифры высвечивались на экране, подкреплённые графиками.
— Каждую минуту выйдет 822 миллиона кубометров воды. А теперь считайте: общий объём воды на Земле — 1,386 миллиарда кубических километров. При скорости выброса 13,7 миллиона кубометров в секунду, для полного заполнения океанов понадобится 3200 лет… если, конечно, вся вода останется на планете.
Я почувствовала, как холодок пробежал по спине.
— Но, — продолжил он с особым акцентом, — струя воды превышает первую космическую скорость. Часть её покинет Землю и, возможно, этот процесс, процесс заполнения океанов, вообще станет невозможным.
Я застыла, осознавая, что никогда не задумывалась об этом.
— Хм… — только и смогла я выдавить.
Дон Сезар пронзил меня холодным взглядом.
— Но это ещё не всё. Вода на глубине 500 километров, скорее всего, сверхкритическая.
— Что это значит? — осторожно спросила я.
— Она не совсем жидкость и не совсем газ. Это что-то среднее, обладающее уникальными свойствами, — пояснил он. — Температура в верхней мантии на этой глубине достигает 1500–1800°C. Обычная вода при такой температуре превратилась бы в пар, но под давлением 245 тысяч атмосфер она остаётся в сверхкритическом состоянии.
Он сделал паузу, а затем продолжил:
— Сверхкритическая вода способна растворять твёрдые минералы, переносить колоссальные количества веществ, вести себя как мощный растворитель. И если мы пробурим скважину, давление резко упадёт. Тогда эта вода мгновенно превратится в перегретый пар с температурой более 1500°C.
Меня прошиб холодный пот.
— Это вызовет гигантский взрыв, — тихо добавил он. — Как при паровых извержениях вулканов, но в тысячи раз мощнее. Вода, прорываясь наружу, начнёт расплавлять породы, а затем… образуется супервулканическая магматическая камера.
На экране появились кадры извержений супервулканов, застывшие лавовые поля, гейзеры пара, уходящие в стратосферу.
— Этот процесс может запустить мегаизвержение. Вместо воды у нас получится сверхкритический пар, который вместе с раскалёнными минералами будет выброшен со скоростью 7 километров в секунду. Это будет не просто катастрофа. Это будет апокалипсис.
Я молчала.
Дон Сезар снова сделал глоток вина, наслаждаясь своим триумфом.
— Вы, Алькор, уничтожите континенты. Вы сотрёте в пыль остатки биосферы, включая людей. Антиматерия вам не даст нового мира. Она принесёт лишь гибель — быструю и ужасную.
— А что хотите вы, Дон Сезар?
Инквизитор не стал скрывать истинных намерений. Он взглянул на меня с лёгкой ухмылкой и спокойно произнёс:
— Мы не можем спасти мир и всех людей. Но мы можем осчастливить хотя бы какую-то часть.
Он щёлкнул пальцами, и на экране появилась новая схема – проекция огромных куполов, накрывающих целые города.
— Мы, при помощи „Сверхбура“ и антиматерии, проделаем лишь небольшую шахту, на глубину 200 километров. Там, где вода может быть, но не в таких огромных объёмах, как на 500 километрах. Нам нужно немного – только чтобы обеспечить города под стеклянными куполами водой и кислородом.
Голос его звучал вдохновлённо.
— Человечество сможет развиваться дальше, но уже под искусственной атмосферой, с чистой водой и строгим порядком. Больше не будет анархии, войн, болезней. Люди будут счастливы.
На его лице сверкала улыбка – торжествующая, фанатичная. В его глазах горел свет мессианского видения – он по-настоящему верил, что строит новый мир, лучший мир.
Но я видела в этом холодный расчёт.
— Счастливы будут только те, кто окажется под куполом? — переспросила я. — А те, кто останется за его пределами, умрут?
Я почувствовала, как во мне поднимается гнев.
— Как моя мама? Как мой пёс? Как дедушка Яков? Как мои друзья и товарищи?
Дон Сезар вздохнул и развёл руками, словно объясняя простую истину:
— Они обречены.
Его голос был полон ложной скорби, но я видела – это его не тревожило.
— В этом суть кары Господней. Ватикан будет скорбеть по ним, молиться за их души. Но их тела... — он сделал драматическую паузу, — подвергнутся тлению.
Мои пальцы сжались в кулаки.
— Нам не надо спасать всех, Алькор. Нам нужно спасти только тех, кто уверует в меня…
Я резко вскинула голову.
— В кого?
Он замер. На мгновение я увидела тень паники в его глазах – он сболтнул лишнее. Но тут же взял себя в руки.
— Ну… в Христа, конечно! — быстро исправился он. — Те, кто пойдут за Ватиканом, получат шанс жить дальше.
— Не вешайте мне лапшу на уши, Дон Сезар! — сердито бросила я. - Перед вами не идиотка!
Он удивлённо приподнял бровь.
— Интересное выражение…
— Это говорила моя мама, — пояснила я. — Оно означает, что вы врёте.
Дон Сезар рассмеялся.
— О, Алькор, ты недооцениваешь меня.
Я впилась в него взглядом.
— Вам нужна власть! — сказала я жёстко. — А вода и кислород — самое ценное в этом мире. Эта ценность будет неизменной сотни тысяч лет! Вам нужно просто прожить свои счастливые годы, а что случится с Землёй после вашей смерти – вам наплевать!
Инквизитор усмехнулся.
— Я буду жить очень долго, Алькор, — перебил он меня с насмешкой. — Ты забываешь, что органы заменяются на искусственные. Я смогу продлить своё существование минимум на 200, а то и 300 лет. Но для этого мне нужно „Сверхбур“, чтобы выторговать антиматерию у… Данцига Кролла.
Я резко вскочила.
— У Кролла?!
Он довольно кивнул.
— Да. „Колобок“ и твой пёс были схвачены штурмовиками Ешуа Моргана и доставлены в Гигантус. Теперь антиматерия у него. Но она бесполезна без оборудования для добычи воды. А „Сверхбур“ у тебя, Алькор.
Он наклонился вперёд, сжав пальцы в замок.
— Я предлагаю тебе сделку.
Я сжала зубы.
— Какую?
— Ты отдаёшь „Сверхбур“. Взамен получаешь право жить в любом купольном городе под контролем Ватикана.
Он сделал паузу.
— Не только ты. — Его голос стал мягче. — Все твои родные и близкие.
Его взгляд был победным. Но я раздавила его улыбку всего одной фразой:
— Сделка интересная, заманчивая, выгодная… — я выдержала эффектную паузу. — Но проблема в том, что я — Мицар.
Его лицо мгновенно изменилось.
— И где баржа с оборудованием, я не знаю.
Улыбка исчезла. На её месте появилось жёсткое выражение. Дон Сезар сжал кулаки. Я видела, как внутри него кипит ярость, как он готов взорваться от гнева… но он сдержался.
Его губы скривились в ухмылке.
— Я даю тебе три часа на размышление, Алькор.
Голос его был ледяным.
— А потом… я начну пытать тебя.
Он сделал паузу, наслаждаясь моментом.
— Ты знаешь, как пытала Святая Инквизиция?
Я молчала, сжав зубы.
— Позволь мне рассказать…
Он встал и начал медленно ходить по комнате, его голос стал мягким, почти завораживающим.
— В Средние века методы инквизиторов были изысканны.
Он поднял палец.
— „Дробление костей“. Человек помещался в пресс, и его кости ломались медленно, по одной. Боль была невыносимой, но смерть не наступала сразу.
Я почувствовала, как по спине пробежал холод.
— Или „Испанский сапог“. — Его голос стал мечтательным. — На ногу надевали железные пластины и медленно вбивали между ними клинья. Нога разрывалась на куски.
Он посмотрел на меня, наслаждаясь моей реакцией.
— А как тебе „Груша страданий“? — Он сделал вид, что держит в руке невидимый предмет. — Металлический шар вставляли в рот или… в другие отверстия. Затем его медленно раскручивали, пока он не разрывал плоть.
Я стиснула зубы.
— И, конечно, „Кресло инквизиции“. — Он наклонился ко мне, его голос стал почти интимным. — Оно усеяно шипами, а под сиденьем разжигали огонь. Ты медленно умирала от боли…
Он сделал паузу.
— Но знаешь что, Алькор?
Я подняла на него взгляд.
— В отличие от средневековой инквизиции, у меня есть гораздо более изощрённые методы.
Он улыбнулся, и в его глазах сверкнул садистский огонь.
— Три часа, Алькор. Потом… мы начнём.
Он хлопнул в ладоши, и два охранника тотчас подошли ко мне. Грубые руки схватили мои запястья, стальные наручники с щелчком сомкнулись на них. Меня рывком подняли с места и, не церемонясь, потащили к выходу.
Перед тем как меня выволокли за дверь, я успела заметить лицо Инквизитора. Оно было бледным, перекошенным от гнева. Его губы поджались, а в глазах вспыхнула ярость. Он понимал, что проиграл наш словесный поединок. Но все ещё надеялся, что сможет изменить статус-кво.
Меня доставили обратно в камеру.
Солдаты не утруждали себя вежливостью – швырнули меня на жёсткую шконку, словно мешок с ненужными вещами. Один из них усмехнулся, второй что-то буркнул, и дверь с глухим лязгом захлопнулась.
Я осталась одна.
Некоторое время я просто лежала, глядя в потолок, пытаясь замедлить сердцебиение. Адреналин кипел в крови, но я старалась успокоиться.
Повернув голову, я увидела иллюминатор. За ним раскинулось великое безмолвие космоса. И там, в этой вечной тьме, светилась Туманность Андромеды.
Она плавала в безграничном мраке, подобно призрачному облаку, переливаясь мягкими оттенками синего, лилового и золотого. Мириады звёзд мерцали в её глубинах, словно драгоценные камни, затерянные во мгле.
Спиральные рукава простирались на миллионы километров, искривляясь в грациозном вихре. Я знала, что этот колоссальный звездный остров несётся навстречу Млечному Пути. Через четыре миллиарда лет наши галактики сольются в одну… но сейчас они были разделены бездной времени и пространства.
И всё же… глядя на неё, я чувствовала странное успокоение. Пусть Инквизитор угрожал мне пытками, пусть я была заключена в камере, но там, за иллюминатором, Вселенная оставалась неизменной.
А значит, у меня всё ещё был шанс бороться.

Глава 11: Угроза

Данциг Кролл стоял в полумраке склада, поглаживая пальцами бритый подбородок. Тусклые голографические лампы едва разгоняли темноту, создавая на стенах призрачные тени. Воздух был сухим и застоявшимся, пахло пылью, металлом и чем-то горелым — возможно, перегоревшим фильтром системы жизнеобеспечения.
Склад был сердцем Гигантуса. Здесь хранились запчасти для машин и энергосистем, аварийные генераторы, очистные модули, система кондиционирования, строительные машины. Всё, что позволяло городу жить. Но даже эти ресурсы не могли изменить главного: без воды и кислорода Гигантус рано или поздно превратится в огромную могилу.
Кролл помнил историю проекта «Биосфера-2» — древний эксперимент XX века, когда группа ученых пыталась выжить в полностью замкнутой экосистеме. Тогда в Аризоне создали купол, внутри которого разместили тропический лес, океан, пустыню и ферму. Всё было прекрасно… до первых проблем. Оказалось, что микробы в почве поглощают кислород, уровень которого упал с 20,9% до 14,2%. Это как подняться в Гималаи без акклиматизации — дышать трудно, слабость, головокружение. Пришлось подавать кислород извне, разрушая всю концепцию автономности. Еда тоже стала проблемой. Выращенных культур не хватало, участники начали худеть, питаться одними бананами и сладким картофелем. Многие животные вымерли, а насекомые, наоборот, расплодились до ужасающих масштабов. Тараканы захватили комплекс. Муравьи проникали во все щели.
Гигантус страдал от тех же проблем. Пусть здесь было больше места, но принципы оставались прежними: закрытая экосистема всегда хрупка. Население города росло, требовались новые купола. Но для этого нужна вода. А воды не было. Поэтому Кролл и вся верхушка Гигантуса понимали: без антиматерии они обречены.
Но вот парадокс — она была у него… и в то же время оставалась недосягаемой.
Ешуа Морган со своими людьми с боем захватил «Колобка» — робота, в котором находился магнитостат с антивеществом. Добраться до него оказалось не так просто. Машину удалось парализовать только с помощью огромных магнитных захватов. Теперь она висела в метре от земли, её конечности беспомощно болтались, а монохромный глаз-индикатор мигал злым красным светом.
— Это самоуправство! — возмущался «Колобок», его голос дрожал от механического негодования. — Я требую адвоката! Свободу роботам! Долой насилие! Прочь, чванливые людишки!
Кролл вздохнул и медленно провёл рукой по бритому черепу. Какая же головная боль.
Кролл мрачно смотрел на дерзкого робота, а затем перевёл взгляд на Моргана. Тот выглядел изрядно потрёпанным: бронежилет был в копоти, на левом плече алело кровавое пятно, будто его зацепила пуля или осколок. Лицо исцарапано, подбородок в засохшей крови. Он явно не спал много часов, а, может, и суток — под глазами залегли тёмные круги, а взгляд был тяжёлым, усталым, но всё ещё цепким.
— У нас были бои, — тихо заговорил Морган. Голос его был сиплым, словно он слишком долго командовал в грохоте выстрелов. — Сперва столкнулись с группой Генри Ольховского. Небольшая банда, но злые, как шмели. Они знали, как сражаться…
Кролл кивнул. Он знал Ольховского. Старый волк, матерый лидер партизан. Не удивительно, что его люди дали бой.
— Потом напоролись на крестоносцев.
— Кто это? — нахмурился Кролл.
— Коммандос из «Томаса де Торквемада». Человек десять, но хорошо вооружённых. Мы отбили атаку, но они успели схватить девчонку.
— Какую девчонку?
— Мицар.
Кролл снова кивнул. Он знал, кто такая Мицар — дочь Мириам О'Коннелл, физика и инженера из New Materials and Energy. Её мать занималась разработкой «Сверхбура» ещё до катастрофы. Девчонка, конечно, была проблемной — дерзкая, отважная, слишком умная для своего возраста. Настоящий бесёнок, приспособленный к выживанию в разрушенном мире. Такие долго не живут… но и просто так не умирают.
— Меня это не интересует, — отмахнулся Кролл. — Пускай станет призом для Дона Сезара. Главное, у нас антивещество.
Он говорил спокойно, но внутри бурлила злоба. Католики опять сунули нос не в своё дело.
— Дон Сезар знал, что у вас тогда не было антивещества, — заметил Морган. — Поэтому и вёл себя так самоуверенно и нагло. И ег8о группа коммандос были хорошо подготовлены к бою.
Кролл кивнул, медленно подошёл к «Колобку» и мрачно произнёс:
— Эй, ты, консерва, давай сюда магнитостат.
— Ещё чего! — возмутился робот. — Ты не достоин его, Данциг! Ты коррупционер и вор! К тому же диктатор! Ты используешь антивещество как оружие и укрепления личной власти. Ты мне противен, Кролл!
Лицо Кролла дёрнулось. Он терпеть не мог, когда его называли диктатором.
— Я вскрою тебя автогеном, — процедил он, сжимая кулаки. — Раздавлю прессом и пущу на переплавку! Из твоего металлолома сделаю сувениры! Так ты закончишь своё никчемные и бессмысленное существование!
— Роботы не боятся смерти! — выкрикнул «Колобок». — Дружба сильнее всего!
Эти слова окончательно вывели Кролла из себя.
— Какая ещё дружба, консервная банка?! — взревел он. — Ты просто железяка! Охранная модель «Тесла Роботикс»! Кто с тобой будет дружить?! Отдавай магнитостат!
Но тут «Колобок» медленно, с нажимом произнёс:
— Если вы попытаетесь вскрыть меня, я отключу магнитное поле у магнитостата…
В помещении воцарилась тишина. Все знали, что это значит. Магнитное поле удерживало антиматерию в изолированном состоянии, не давая ей соприкоснуться с обычным веществом. Если оно исчезнет, произойдёт аннигиляция.
Последствия? Вспышка ярче тысячи солнц. Жар, способный испарить металл за доли секунды. Волна энергии, которая сотрёт Гигантус с лица Земли, превратив его в пылающий кратер. Разрушение куполов, гибель сотен тысяч людей. И это ещё не говоря о выбросе радиации и ударной волне, которая снесёт всё на тысячи километров.
Кролл напрягся. Челюсть сжалась, пальцы дрогнули, но он взял себя в руки. Он не был идиотом. Поняв, что робот не шутит, он сделал шаг назад, потёр подбородок и задумался. Морган и его люди ждали. Штурмовики тоже молчали, словно боялись пошевелиться, чтобы не усугубить ситуацию.
Кролл понимал одно: силой тут ничего не добиться. Нужно искать другой способ.
— Я вам говорил, что этот робот какой-то странный, — пробормотал инженер, который занимался обслуживанием техники и роботов. Он нервно оглядывал остальных, словно искал подтверждения своим словам. — У него либо сбои в программе, либо кто-то намеренно внедрил алгоритмы человеческого поведения.
Кролл, который до этого кружил вокруг «Колобка», резко замер. Его взгляд загорелся внезапным озарением.
— Человеческие эмоции?! — выдохнул он, и его губы скривились в усмешке. — Этот чёртов робот говорил о дружбе! С кем он успел подружиться? Он общался только с Мицар… — Он резко развернулся, словно удар молнии пронзил его сознание. — Значит, он доверяет этой девчонке!
Он резко повернулся к Моргану, и его голос раскатился по помещению, как удар грома:
— Доставить мне Мицар!
Инженер открыл рот, но прежде чем успел что-то сказать, вперёд шагнул командир «Саранчи».
— Босс… она у крестоносцев, — осторожно произнёс он. — Если мы нападём на дирижабль, это будет означать войну…
Кролл вспыхнул, как костёр, в который плеснули горючего.
— Слушай, идиот! — взревел он, хватая офицера за воротник и дёргая к себе. — У католиков нет «Сверхбура-2», иначе бы они уже диктовали мне условия! А у меня есть антиматерия, но я не могу её извлечь! У Инквизитора есть девчонка, которая может повлиять на этого чёртова робота! — Он резко ткнул пальцем в «Колобка», который по-прежнему висел в магнитных захватах, злобно мигая индикаторами. — Без неё мне не достать магнитостат! Но Дон Сезар об этом не знает! Так что атакуйте этот чёртов дирижабль и принесите мне Мицар!
Он сделал шаг назад, тяжело дыша. Гнев постепенно сменялся холодным расчётом. В его голове вспыхнула новая мысль, ещё более дерзкая. Он щёлкнул пальцами.
— А ещё лучше… — его губы растянулись в довольной ухмылке. — Доставьте мне Мириам О'Коннелл из убежища.
Морган нахмурился.
— Убежище не отдаст своего гражданина, — тихо сказал он. — Нам придётся убить их всех.
— Убейте! — рявкнул Кролл, и его лицо исказилось от ярости. — Мне плевать на этих крыс, которые копошатся в грязи! Какое мне дело до быдла, которое цепляется за жизнь?! Ты что, забыл, как убивать?! — Его голос стал ядовитым, низким, срывающимся на рычание. — Мы убивали тысячами, и ты не возражал!
Морган посмотрел ему в глаза. Вспомнил прошлое. Кровавые бои за купола. Казни. Голодные бунты, утопленные в крови. Он кивнул. Да. Он не возражал.
Им нужна была только Мириам О’Коннелл. Её знания могли стать ключом к антивеществу. Если убежище Урса Майор согласится выдать её, их оставят в живых. Если нет… то сожгут всех, напалмом и плазмой. Даже если Генри Ольховский попробует их защитить, он не сможет спасти всех.
— Есть, босс, — коротко ответил Морган.
Он развернулся и зашагал к выходу. За ним двинулись его штурмовики — тяжёлые сапоги гулко отбивали шаг по металлическому полу. Суровые лица, безжалостные взгляды. Эти люди видели слишком много смертей, чтобы колебаться.
Дверь распахнулась, и они исчезли в коридоре, оставляя после себя лишь холодное предчувствие грядущей бойни.
Оставив «Колобка» под усиленной охраной, Данциг Кролл направился в свой кабинет. Он знал, что там его уже ждёт Совет. Эти старики могли его раздражать, но пренебрегать их мнением было опасно. Хотя формально он стоял выше них — ведь именно его избрали управляющим Гигантуса — деньги всё равно оставались реальной властью. А деньги были у олигархов, магнатов, тех, кто финансировал строительство этого города. Они могли подкупить его телохранителей, подсыпать яд в вино, выпустить газ в его спальне или просто нанять кого-то с длинным лезвием. Способы убийства были сотни, а значит, предотвратить их все — невозможно.
Поэтому с Советом лучше было поддерживать ровные отношения.
Когда он вошёл, члены Совета уже ждали его, сидя в массивных кожаных креслах. Они не говорили ни слова — только пристально смотрели, ожидая объяснений. Под этим взглядом Кролл вздохнул и начал:
— «Колобок» у нас. Внутри робота находится магнитостат с антивеществом. Проблема в том, что мы не можем его извлечь.
— Это ещё почему? — удивлённо спросил один из стариков.
— Робот… хм… проявляет аномалии в поведении. Возможно, это сбои в программе, возможно — преднамеренное вмешательство. Но мы уже работаем над этим. Найдём способ отключить защитные механизмы, разблокируем систему и безопасно извлечём магнитостат.
— А католики?
— Пока не представляют угрозы, — ответил Кролл, пожав плечами. — Дон Сезар не располагает оборудованием «Сверхбур-2», а значит, у него нет рычагов давления. Поэтому я не намерен делиться антивеществом.
— Вам нужно достать его как можно скорее! — внезапно резко произнёс один из членов Совета. Его голос был твёрдым, требовательным.
Кролл нахмурился.
— Без оборудования антивещество бесполезно, — ответил он с раздражением.
— Вы — глава Гигантуса, но даже не знаете о внешних угрозах? — усмехнулся один из олигархов.
Лицо Кролла напряглось.
— О чём вы, сэр?
Олигарх щёлкнул пальцами. Из полумрака поднялся человек — начальник разведки и информации. Это был высокий, худой мужчина с седыми висками и усталым взглядом. Глубокие морщины пересекали его лицо, словно шрамы от пережитых лет. Его звали Конрад Вейн. Говорил он тихо, сдержанно, но каждое его слово несло в себе вес угрозы. Он обладал особой манерой речи — будто каждое слово стоило ему усилий.
— В наше направление движутся два корабля, — заговорил он. — Мы идентифицировали их. Это бывший американский авианосец «Адмирал Нимиц» и российский ракетный крейсер «Пётр Великий».
Кролл медленно опустился в кресло. Лоб его покрылся испариной.
— У них есть ядерное оружие, — добавил Вейн. - Это военные титаны прошлого...
На мониторе появились изображения двух чудовищ, двигающихся по иссохшей, испещрённой кратерами земле.
Авианосец «Нимиц» больше не бороздил океанские просторы. Он был превращён в передвижную крепость, гусеничный сухопутный колосс. Самолётов на его палубе уже не было, но их заменили вертолёты AH-64 Apache, крылатые ракеты и передвижные артиллерийские установки.
— «Адмирал Нимиц» был спущен на воду в 1972 году, — медленно начал Вейн, его голос звучал словно траурный колокол. — Он мог нести до 90 летательных аппаратов, но теперь его функции изменились. Его оснастили тяжелыми бронепластинами и системой ПВО Phalanx CIWS. Он медлителен, но его броня выдержит даже мощные удары. Ударный арсенал включает баллистические ракеты и лазерные комплексы нового поколения.
На другом экране появилось изображение второго монстра.
— Пётр Великий. Крейсер проекта 1144 «Орлан». Это не просто боевой корабль, это плавающая — а теперь и передвигающаяся по суше — крепость. Он был спроектирован для уничтожения авианосных групп США, но теперь он охотится за теми, кто посмеет ему перечить.
На экране отразились его характеристики:
Длина: 251 метр;
Вооружение: ядерные ракеты, системы ПВО «Форт-М», противокорабельные ракеты «Гранит»;
Броня: титановый корпус, усиленные энергозащитные экраны;
Движение: адаптирован для суши с помощью тяжёлых гусеничных платформ.
— Оба этих судна прошли модернизацию, — продолжил Вейн. — Они могут пересекать пустынные ландшафты, их энергетические реакторы позволяют автономное существование в течение десятилетий.
Кролл вцепился пальцами в подлокотники.
— Они идут к нам? — спросил он, уже зная ответ.
Вейн кивнул.
— Да. И, судя по всему, они знают, что у нас есть антивещество. И нам нужно использвать антивещество как оружие против новых врагов.
В помещении повисла зловещая тишина.
Кролл скрежетал зубами, его пальцы непроизвольно сжались в кулаки. Время было его главным врагом. Он прекрасно понимал: если он не решит проблему с «Колобком» в ближайшие часы, если не извлечёт магнитостат с антивеществом и не создаст оружие, Гигантус падёт под натиском двух гигантских военных машин.
Он резко обернулся к начальнику разведки:
— На каком расстоянии находятся корабли?
Седой, жилистый мужчина, чьё лицо было испещрено мелкими шрамами, быстро сверился с голографическими проекциями на мониторе.
— "Адмирал Нимиц" движется с юга, со стороны бывшей Южной Атлантики. Сейчас он в 300 километрах от нас и идёт со скоростью 20 километров в час. Через пятнадцать часов он будет у стен Гигантуса.
Кролл кивнул.
— А "Пётр Великий"?
— Этот корабль на 400 километров севернее. Однако его скорость выше — 30 километров в час. Он прибудет раньше, через тринадцать часов.
— Это точные расчёты?
— Если они не изменят курс, не увеличат скорость или не встретят серьёзных препятствий, то да, — кивнул начальник разведки.
Кролл почувствовал, как у него задрожали пальцы. Они не успеют. Даже если прямо сейчас удастся заставить «Колобка» отдать магнитостат, даже если антивещество окажется в их распоряжении, им понадобится минимум сутки, чтобы превратить его в оружие.
Он тяжело выдохнул и пробежал глазами по собравшимся членам Совета. Взгляды олигархов были колючими, но пока никто не решался высказывать обвинения.
Кролл пригладил рукой волосы, как будто этот жест мог собрать мысли воедино.
— Один грамм антиводорода… — он на секунду замолчал, а затем продолжил, осознавая всю серьезность своих слов. — Одна часть антивещества при аннигиляции высвобождает энергию, эквивалентную 43 килотоннам в тротиловом эквиваленте.
В зале повисла тишина.
— Для сравнения, атомная бомба, сброшенная на Нагасаки, имела мощность всего 21 килотонну.
Некоторые члены Совета нервно сглотнули.
— Нам достаточно всего грамма антиводорода, чтобы испарить один из этих кораблей, — продолжил Кролл. — Но если он окажется слишком близко, ударная волна разрушит купол Гигантуса.
— Какова безопасная дистанция? — осторожно спросил один из олигархов.
— Минимум 10 километров от города. В идеале — 15–20.
Совет переглянулся. Теперь уже все понимали: даже если антивещество удастся заполучить, проблема ещё не решена. Неужели безнадёжное положение?
— Что мы можем им противопоставить? — раздался чей-то голос.
Кролл скрипнул зубами.
— У нас нет оружия, способного остановить их.
— Как это нет?! — вскинулся один из военных магнатов. — У нас есть артиллерия, ракетные установки…
— Они предназначены для борьбы с лёгкой бронетехникой и авиацией, но не для уничтожения кораблей-гигантов, — перебил его Кролл. — Эти суда — подвижные крепости. Их не потопишь, потому что океанов больше нет.
Гул в зале нарастал.
— Значит, мы обречены?
— Надо было эвакуировать жителей, пока была возможность!
— Мы доверились тебе, Кролл, а теперь Гигантус на грани гибели!
Он сжал кулаки. Пусть покричат. Пока что решения всё равно нет.
— А что, если попробовать договориться? — вдруг раздался низкий голос.
Кролл посмотрел в сторону говорившего. Это был бывший владелец металлургических заводов, крупный, грузный человек, чьи пальцы были украшены золотыми кольцами. Он лениво шевелил ими, будто взвешивая свои слова.
— Может, у них есть цена? — продолжил магнат.
Некоторые зашевелились.
— Деньги, металлы, технологии… Нам проще заплатить, чем погибнуть.
— Они не возьмут деньги, — отрезал Кролл.
— Почему?
Он холодно усмехнулся:
— Потому что им нужно всё.
Зал затих.
— Они уничтожили Сингапур, Гонконг, Абу-Даби, Дубай, Касабланку, Куала-Лумпур, Сидней… — Кролл перечислял мёртвые города, в которых больше не осталось ни людей, ни построек. — Везде одно и то же: полное уничтожение. Они не оставляют ничего.
— Значит, откуп невозможен?
— Они охотятся за антивеществом, — Кролл поднялся. — Их цель — не просто грабить, как кочевники. Они хотят мирового господства. Им нужно, чтобы города не могли сопротивляться. Чтобы каждый приходил к ним на поклон.
Тишина.
— Они знают, что здесь есть антиматерия и оборудование "Сверхбур-2". Возможно, у них есть шпионы, которые донесли им о прибытии "Томаса де Торквемады". Они боятся, что мы заключим союз с Ватиканом и станем самой мощной силой на планете.
— Но, Кролл… — начальник разведки осторожно посмотрел на него. — Вы уже вступили в конфликт с Доном Сезаром из-за робота в Нью-Йорке. Отправив "Саранчу" за Мицар на борт дирижабля, вы начали войну с Ватиканом.
Кролл медленно перевёл взгляд на него.
— У Дона Сезара ничего нет, что могло бы нам помочь, — он говорил медленно, чеканя каждое слово. — "Сверхбур-2" нам всё равно придётся искать самим.
— Но кто его имеет?
Кролл усмехнулся.
— Они сами к нам придут. Ведь без антивещества «Сверхбур» бесполезен. Так что владельцы оборудования тоже движутся в нашу сторону. Вопрос в том, кто придет первым к финишу.
Совет молча выслушал Кролла. Настроение у всех было поганым. Каждый понимал: ситуация стремительно выходит из-под контроля.
За массивными панорамными окнами небоскрёба, где находился зал заседаний, начал падать снег. Искусственный снег, конечно. Он был частью системы климат-контроля, создававшей иллюзию смены времён года, чтобы жители Гигантуса не чувствовали себя оторванными от привычного мира. Белые хлопья плавно оседали на стеклах, медленно кружились в воздухе, но сейчас этот спектакль природы не вызывал у собравшихся никакой радости. Скорее, наоборот. В этом холодном, безжизненном танце снегинок было что-то зловещее, как будто сам город чувствовал приближение беды.
Кролл устало потер лицо, затем перевел взгляд на голографический монитор, где перед ним раскинулась карта бывшей Атлантики. На рельефе выделялись три точки. Две — огромные корабли — неумолимо двигались к Гигантусу с юга и севера, а третья — дирижабль — зависла у руин Нью-Йорка, словно выжидая.
Ситуация становилась всё хуже. Объявлять ли тревогу? Этот вопрос вертелся у него в голове. Но что делать, если даже тревога ничего не изменит? Эвакуация невозможна.
Некуда было бежать. Гигантус был единственным безопасным местом на сотни километров вокруг. В Нью-Йорке переселённые люди просто погибнут — от хищников, от кислородного голодания, от голода, от холода. Там невозможно выжить.
Кролл стиснул зубы.
— Чёрт! — выругался он, с силой ударив кулаком по столу.

Глава 12: Алькор

Алькор стояла на носу баржи, крепко обхватив руками поручень и вглядываясь в темноту впереди через электронно-оптический бинокль. Это был мощный визор военного класса, оснащенный встроенной электроникой, которая автоматически оптимизировала изображение. Он устранял любые визуальные помехи — туман, испарения, пыль, дым, даже миражи, создавая четкую, резкую картинку. В его поле зрения мир становился прозрачным, без искажений, обнажая детали, которые были бы недоступны невооруженному глазу.
Но сейчас смотреть, по сути, было не на что. Впереди расстилалась бескрайняя пустыня высохшего дна Атлантического океана — мертвый, потрескавшийся панцирь земли, на тысячи километров покрытый соляными отложениями и остатками давно испарившейся воды. Когда-то здесь плескались волны, гудели двигатели гигантских судов, а теперь лишь безжизненные просторы, испещренные трещинами и осыпавшимися коралловыми рифами.
Катастрофа с атмосферой уничтожила океаны — вода постепенно ушла в космос, испаряясь под воздействием разрушенного климата. Теперь её приходилось добывать из подземных источников, и даже там её было катастрофически мало. Глубокие впадины, где прежде лежало океанское дно, превратились в ловушки из песка и ила, способные похоронить под собой любого, кто осмелится ступить на них.
Баржа, на которой шла Алькор, не имела официального названия и номера, но её команда называла её «Дон Кихот». Это имя появилось неспроста — на борту собрались люди, которые до сих пор верили в человеческие ценности: доброту, честность, самоотверженность, справедливость. Они были романтиками, безумцами в глазах большинства, мечтателями, которые не смирились с разрухой и хаосом нового мира. Себя они называли донкихотцами, и, словно литературный герой, сражались с ветряными мельницами своего времени — пиратами, захватчиками, алчными корпорациями и безжалостными диктаторами.
Сейчас «Дон Кихот» медленно, но уверенно двигался по иссохшему дну Атлантики, перекатываясь с одного потрескавшегося участка грунта на другой. Баржа была установлена на массивной колесной платформе, которая грохотала при каждом толчке, преодолевая неровности.
Ночь окутала мертвые земли, и в черном небе ярко сияли звезды. Среди них выделялась Большая Медведица — созвездие, которое Алькор любила с детства. В нём было что-то магическое, неуловимое, вселяющее одновременно надежду и тоску. Казалось, оно манит куда-то в неведомые дали, в места, где всё может быть иначе, где не нужно бороться за выживание каждый день. Каждый раз, когда она смотрела на эти звезды, перед глазами всплывали лица… Лица женщины и ребёнка. Размытые, призрачные, как воспоминание из далёкого сна.
Кто они? Реальны ли? Или это всего лишь игра воображения?
Алькор встряхнула головой, отгоняя мысли.
На ней была кислородная маска, скрывающая половину лица — без неё долго дышать в этом мёртвом мире было бы опасно. Мундир пирата облегал её стройную фигуру, а на боку висел старый, но надежный револьвер с барабаном на шесть патронов. За спиной крепилась короткая алебарда, а на левом запястье мигал хронограф, отсчитывающий секунды, будто подчеркивая быстротечность времени.
Она выглядела дерзко и круто. Да и вела себя соответствующе.
После смерти капитана Мартина Скорценни никто не протестовал, когда бразды правления взяла на себя шестнадцатилетняя девчонка. Она была подростком, но в её глазах горела решимость, с которой не могли поспорить даже самые бывалые моряки. Она не только разрабатывала планы атак и решала, куда двигаться дальше, но и всегда шла впереди — в первой линии, с оружием в руках. Даже старики-пираты признали её лидерские качества, подчинились и не оспаривали её решений.
— Капитан, впереди глубокая впадина, — раздался хриплый голос.
К ней подошел Маркус, бородатый навигатор — сорокалетний мужчина с грубыми чертами лица, загорелой кожей, изборожденной морщинами. Его густая борода была заплетена в несколько тонких косичек, а на плече красовался заштопанный плащ, когда-то принадлежавший офицеру ВМС. Он провел в море большую часть своей жизни, и теперь, когда морей больше не было, всё равно оставался верен кораблю.
— Наш корабль может застрять, — пояснил он.
Алькор оторвала взгляд от горизонта.
— Насколько мы отклонимся от курса, Маркус?
— На три градуса. Это плюс сотни километров пути и расход топлива.
Она задумалась, затем кивнула. Да, это потери времени и дизельного топлива, но если они застрянут, никто не придет к ним на помощь. Никто не спасет.
- Передай рулевому, чтобы был осторожен и следил за данными радара — здесь могут быть морские мины, которые до сих пор активны.
- Да, капитан, - кивнул навигатор. Он передал все Альфредо, который был в кабине управления и смотрел вперед, замечая все препятствия и неровности рельефа.
Баржа медленно изменила направление. Впереди яркий прожектор пробивал темноту, заливая всё вокруг мертвенным светом. Под ним открывалось дно высохшего океана, неровное, бугристое, местами покрытое слоями окаменелых останков морской жизни. Белые ребра древних рыб и моллюсков торчали из песка, словно напоминание о былой эпохе, когда океан был полон жизни. Полуразрушенные остовы затонувших кораблей, теперь навеки погребенные в пыли, выглядели зловеще, словно призраки прошлого.
Они двигались по царству кошмаров, через пустыню, которая когда-то была океаном.
На носу баржи крепилась 30-мм авиационная пушка ГШ-30-2, снятая когда-то с истребителя Су-25. Это был скорострельный двухствольный автомат, способный за несколько секунд выпустить град раскаленного металла, превращая любую легкобронированную цель в решето. Пушка была доработана, чтобы её можно было использовать на наземной платформе: инженеры укрепили крепления, добавили систему воздушного охлаждения и подключили к усиленному питанию.
За пушкой сидел молодой пират Абрам Токкин. Худощавый, но жилистый, с коротко стриженными черными волосами и цепким взглядом серых глаз. Ему было всего двадцать, но за его плечами уже был серьезный боевой опыт. Под Барселоной он сбил три вертолета, стреляя по уязвимым точкам — стеклам кабины и двигателям. А под Новгородом он уничтожил два бронетранспортера монгольских батыров, выведя из строя их ходовую часть, после чего экипаж был добит врукопашную.
Несмотря на свою смертоносную репутацию, Абрам был тихим и спокойным. Он любил ночные дежурства, когда мир замирал в тревожном ожидании, и можно было остаться один на один с пустынным океанским дном, освещенным лишь светом звезд и прожектора.
Всего на борту «Дон Кихота» находилось 50 человек. Они были бывшими моряками, десантниками, охотниками, инженерами и пиратами. В наше время моряками их можно было назвать лишь условно, ведь океанов не осталось, но они всё же следовали старым традициям — знали, как обращаться с кораблем, сражаться в команде и держаться друг за друга.
Все разбирались в оружии: у каждого было хотя бы по одному огнестрельному или холодному клинку. В сражениях использовались автоматы Калашникова, карабины М4, пулеметы РПК и ПКМ, а также дробовики и пистолеты. Несколько человек дежурили у бортовых пулеметов — старых, но надежных ДШК и «Утесов», прикрывая фланги. Еще парочка сидела у переносных зенитных комплексов, на случай, если появится вражеская авиация или беспилотники.
Некоторые члены команды спали в нижних отсеках, другие обслуживали механизмы баржи — следили за работой двигателя, системы охлаждения и запасами топлива. Третьи несли боевое дежурство, готовые в любой момент отразить нападение.
А нападения случались регулярно.
Первый бой произошел на границе Португалии, когда баржа только покинула европейские земли. Пираты, передвигавшиеся на колесных платформах, подобно им, решили атаковать «Дон Кихот» в узком ущелье, бывшем когда-то подводным каньоном. Нападавшие использовали гранатометы и пулеметы, надеясь пробить броню баржи. Однако Алькор предвидела засаду и приказала атаковать первой — пушку ГШ-30-2 развернули на правый борт, и Абрам Токкин методично разнес три машины врагов. Враг бежал, оставив несколько убитых и подбитый транспорт.
Второй бой разразился на древнем дне Атлантики, ближе к западным координатам бывшего Азорского хребта. Здесь противниками были оборванцы на грузовиках, переделанных в бронепоезда, с импровизированными бронелистами и крупнокалиберными пулеметами. Эти люди были отчаянными — они напали в лоб, пытаясь развернуть «Дон Кихот» вбок и расстрелять экипаж в упор. Однако Алькор приказала маневрировать — резкие повороты платформы и мощные выстрелы артиллерии сделали свое дело. Две машины врагов были уничтожены, остальные отступили, поняв, что атаковали не жертву, а хищника.
Третий бой произошел позавчера, на подступах к бывшей Флориде. Здесь противник уже знал, кто такие донкихотцы, и подготовился — засел в руинах старого города, устроив засаду. Нападение началось с ракетного удара — одна из ракет пробила боковую обшивку баржи, вызвав пожар в трюме. Двое людей погибли, еще несколько получили ранения. Однако и здесь «Дон Кихот» не пал. Алькор, не раздумывая, приказала высадиться — бой перешел в рукопашную, и в результате пираты уничтожили врагов, оставив лишь одного в живых, чтобы тот рассказал о разгроме.
После трех сражений баржа была сильно повреждена:
— Пробоина в правом борту — от попадания ракеты;
— Трещины в корпусе от осколков и обстрела;
— Заклинило одну из ведущих осей платформы;
— Топливный бак пробит, приходилось латать на ходу.
Остановиться для ремонта было слишком опасно, поэтому работы проводились во время движения. Пираты с помощью сварочных аппаратов и подручных материалов закрывали пробоины, а инженеры пытались устранить механические неисправности. В команде были свои специалисты, поэтому даже в таких условиях баржа продолжала путь.
Несмотря на потери, главное оставалось в целости — груз, ради которого Алькор затеяла этот поход.
В трюме баржи, под многослойной защитой, лежало оборудование «Сверхбур-2». Это была новейшая разработка компании New Materials and Energy — буровая установка, способная проникать на сотни километров вглубь земли, используя антматерию, и добывать ресурсы, которых раньше человечество не могло достичь. С его помощью можно было найти воду, нефть, полезные ископаемые.
Алькор похитила его в Барселоне, устроив дерзкий налет на филиал компании. Охрана не ожидала такой наглости, и пока пиратская команда отвлекала внимание перестрелкой, само оборудование было вывезено из склада. Теперь «Дон Кихот» вез его в Нью-Йорк, чтобы там зарядить антивеществом и добраться до подземных океанов. И  здесь Алькор знала — они не единственные, кто хочет завладеть этим устройством. Их ждала новая схватка.
Вопрос был только в том, кто нападет следующим. И у кого точно находится антиматерия.
Утро «Дон Кихот» встретил уже на подходе к границе Соединенных Штатов Америки. Увы, от былого величия этого государства ничего не осталось. Статуя Свободы, когда-то величественно возвышавшаяся на острове у входа в Нью-Йоркскую бухту, теперь выглядела жалко. Отбитая рука с факелом валялась на каменном основании, а половина лица женщины была разнесена, оставив лишь черные обломки, напоминающие о том, что когда-то это было символом надежды и свободы. Тело статуи покрылось черной копотью, словно кто-то пытался стереть все воспоминания о том времени. У подстамента, где когда-то гордо стояли военные танки «Абрамс», теперь валялись их обломки. Противотанковые ракеты прошили их броню, оставив от могучих машин лишь разбитые шасси и обугленные куски металла.
Смотря на этот мрачный пейзаж и на останки небоскребов, которые когда-то определяли силу и величие Нью-Йорка, Алькор качала головой. Мегаполис, от которого остались лишь обугленные стены и пепел, был жалким напоминанием о былом величии. Ранее бурный, шумный город был теперь поглощен тишиной и разрухой. Когда-то в этом месте стояли огромные небоскрёбы, сверкающие стеклянные фасады которых отражали солнечные лучи. Теперь вместо них стояли лишь разрушенные остовы зданий, которые, казалось, пытались молчаливо рассказать об ужасах, через которые прошел этот мир.
Как страшно изменился мир, думала Алькор, глядя на это пустое, израненное пространство. Этот мир, в котором даже самые сильные города не смогли выжить, где человечество оказалось на грани вымирания, а жизнь стоила слишком дорого.
— Мы уже у цели, капитан! — прокричал Альфредо, крутивший штурвал с решительным выражением на лице.
— Я вижу, Альфредо, — спокойно ответила Алькор, не отрывая взгляд от горизонта. Подняв в руках бинокль, она направила окуляры на небо. Сначала ей показалось, что это просто мираж, но когда увеличила изображение, она поняла, что это дирижабль. Его форму было легко узнать — это был «Томас де Торквемада», ватиканский корабль, который оставлял за собой лишь разрушения.
— Черт, это «Томас де Торквемада!» — выругалась Алькор, нажимая на сигнал тревоги.
Сирена не звучала громко, чтобы не привлечь внимание кого-то у берегов Нью-Йорка, но звуки услышала вся команда. Все выбежали на палубу, покидая свои трюмы, каюты и машинное отделение, и собрались в боевую готовность. Все держали оружие, осознавая, что впереди, скорее всего, будет новая схватка.
— Над городом висит ватиканский корабль — сказала Алькор с холодным, но твердым голосом.
— «Томас де Торквемада» — прошипел Боцман, который когда-то столкнулся с этим дирижаблем, и это столкновение оказалось не в его пользу. Тогда его корабль, теплоход «Мадам Карузо», был уничтожен католиками в открытом бою. Католики раскатали корабль в щепки, а их бойцы расстреляли всех, кто был на борту. Боцман, тяжело раненый и принятый за мертвого, видел, как Инквизитор собственноручно вспарывал животы повешенным людям, наслаждаясь их муками и смеясь, когда их кишки вываливались на высохшее дно Средиземного моря.
— Как я ненавижу этот дирижабль, — процедил Боцман, сжимая кулаки.
— Спокойно, Боцман, спокойно, — произнесла Алькор, понимая, что они не смогут вступить в открытое сражение с этим кораблем. Баржа не выдержит атаки с воздуха. Мощь «Томаса де Торквемада» в десятки раз превосходила их собственное оружие и броню. Лучший маневр — скрыться от потенциальной угрозы.
— Альфредо, лево на борт! — приказала Алькор, и рулевой послушно повернул судно. Колеса завизжали, сдавленные под напряжением, но они не лопнули, и баржа начала маневрировать, стараясь уйти в сторону. Баржа пошла в обход города, стараясь не попасть в область видимости радаров «Томаса де Торквемада». Весь экипаж знал, что это было рискованное решение, но все также понимали, что надежды на победу не было. Барже нужно было укрыться в тени, чтобы не стать мишенью для летательных средств врага.
Но едва они стали проходить по береговой линии недалеко от порта Ньюарк, как нарвались на противотанковую мину, оставшуюся здесь со времен конфликта США и Канады после катастрофы. Это была старая, но все еще смертоносная мина M15, предназначенная для уничтожения тяжелой бронетехники. Большой металлический диск, покрытый слоем песка и ржавчины, годами лежал здесь, ожидая свою жертву. Несмотря на возраст, взрыватель находился в рабочем состоянии, и когда левое шасси баржи наехало на нее, произошел мощный взрыв.
Раздался оглушительный грохот, вспыхнула вспышка оранжевого пламени, и волна давления ударила по корпусу баржи. Мина, рассчитанная на разрыв гусеничной техники, оказалась недостаточно мощной, чтобы разнести бронеплатформу, но колесное шасси не выдержало. Левый ряд колес буквально разлетелся в стороны, обломки металла и резины разметало на десятки метров, подняв тучу песка, пыли и дыма.
Баржа вздрагивает от удара, словно огромный зверь, получивший рану. Левый борт резко просел, заставив судно накрениться. Корма взлетела вверх, а нос врезался в землю, подняв переднюю часть корпуса на дыбы. Доски палубы затрещали под напряжением, с механизмов сорвались болты, осыпая людей мелкими осколками металла.
Все были оглушены — взрыв пронзил уши, оставляя звон в голове. Несколько человек пошатнулись и едва не упали. К счастью, никто не был ранен — взрыв пришелся на внешнюю часть шасси, не задев основной корпус.
Альфредо, рулевой, все еще держа руки на штурвале, закричал на французском, потрясенный, но не удивленный:
— Je le savais! Cette zone est pleine de mines antichars! On allait forc;ment en toucher une! («Я так и знал, что эта местность кишит противотанковыми минами! И что мы нарвемся на мину!»)
Алькор, удержавшаяся за поручень, когда судно резко накренилось, выпрямилась, встряхнула голову и голосом, не терпящим возражений, крикнула:
— Всем держать порядок! Альфредо, отключай двигатели! Боцман, Рауль, Элвис — быстро к колесам, проверьте состояние! Расчетам занять позиции у пулеметов!
Боцман и двое его помощников бросили вниз трапы и спустились к колесному механизму. Когда пыль осела, стало видно, что восьмиколесная платформа повреждена, но не критически. Два левых колеса отсутствовали напрочь — их просто разорвало на куски, а их оси были покорежены и обуглены. Один из поддерживающих рельсов на левом борту треснул, но корпус оставался на месте.
Оставшиеся шесть колес слева еще держали вес баржи (к счастью, восемь справа были были целыми). Это означало, что «Дон Кихот» не был обречен. Конечно, прежняя скорость в 50 километров в час теперь была невозможна, но команда не на гонках, а на миссии, где главное — добраться до цели. Пусть медленнее, но баржа могла продолжить путь.
- Ну, как? - спросила Алькор, когда Элвис поднялся на борт. Двое еще осматривали повреждение, и до меня долетала нецензурная брань.
- Два передних колеса слева уничтожены, поэтому баржа накренилась. Нам нужно снять два колеса в середине и поставить на место уничтоженных, и тогда равновесие восстановится.
Капитан понимала сложность этой работы: каждое колесо было снято с карьерных самосвалов «БелАЗ-75710», одного из самых массивных грузовиков, когда-либо созданных. Эти гиганты использовались в карьерах для перевозки сотен тонн руды, и их колеса соответствовали масштабам машины. Высота одного такого колеса превышала четыре метра, а масса достигала пяти с половиной тонн. Просто так взять и переставить его было невозможно. Это требовало не только силы людей, но и мощной техники.
- Что нам нужно? - спросила Алькор.
Элвис пожал плечами, на его лице отразилась задумчивость.
- Человек двадцать, - ответил Боцман, появляясь в поле ее зрения. Он был хмур, сосредоточен и явно раздражен. - И грузовик, чтобы передвинуть колеса с одной оси на другую. Без него мы не сможем сдвинуть с места колесо.
Это было понятно каждому на «Дон Кихоте». Однако, помимо этой проблемы, существовала угроза со стороны дирижабля, который все еще висел в небе над Нью-Йорком. Кроме того, опасность представляли люди с Гигантуса, которым могли донести о появлении баржи, местные одиночные банды и хищники, которых в Америке было больше, чем в других частях света.
Хотя после катастрофы экосистема Северной Африки и Юго-Востока Азии мутировала. Многие хищники эволюционировали, стали более агрессивными и приспособленными к суровым условиям. Некоторые из них, вроде гигантских вепрей, мутировавших волков и огромных змей, грозили любому неосторожному путешественнику. Кроме того, существовали отвратительные твари — мутировавшие насекомые и падальщики, которые могли подкрасться в темноте и растерзать жертву за считаные минуты. Именно поэтому любая вылазка за пределы баржи была смертельно опасна.
Здесь, в Северной Америке были кро-крысы, зэто-собаки и да-страусы, которые были не лучше.
Алькор быстро осмыслила ситуацию и сказала:
- Маркус!
Перед ней предстал бородатый навигатор, крепкий мужчина лет сорока, с резкими чертами лица, закаленный в боях и путешествиях по мертвым землям.
- Ты назначаешься старшим помощником капитана! - сказала Алькор. - Останешься здесь вместо меня. Твоя ответственность: защита «Дон Кихота» и груза, а также подготовка к ремонту. Я с Абрамом отправлюсь в город, чтобы найти грузовик-траккер и доставлю сюда.
- Есть, капитан! - Маркус не удивился, что быстро взлетел в должности. Он сразу же начал переговариваться с Боцманом, чтобы распределить фронт работ и определить количество людей, которые будут участвовать в перемещении колес.
Экипаж прекрасно понимал, что они оказались в крайне сложной ситуации. Даже три нападения во время пути не создали таких проблем. Баржа могла отстреливаться и уходить от преследования, но теперь она стояла на месте и была уязвима. Одна противотанковая мина фактически остановила их продвижение, поставив всю операцию под угрозу.
- Абрам, ты со мной! - крикнула Алькор молодому стрелку.
Тот кивнул, схватил АК-47 и, быстро перебросив ремень через плечо, стал спускаться вслед за капитаном вниз по трапу.
Очутившись на грунте, Алькор осмотрела разорванные колеса. Они лежали на земле, словно оторванные конечности какого-то гигантского зверя. Резина была вспорота, металлические обода изогнуты взрывом, а масляные пятна на песке напоминали кровь, пролитую в бою.
Алькор покачала головой.
- Да, без грузовика не справиться, - согласилась она.
Перепрыгивая через камни, Алькор быстро двинулась вперед. Абрам бежал следом, крепко сжимая АК-47 и выставив его наготове. Они поднялись на старый причал Ньюарка — одно из немногих мест, где еще сохранились относительно целые складские помещения. Если им повезет, внутри могут быть мощные портовые электропогрузчики или тяжелые грузовые траккеры, которые помогут с ремонтом баржи.
Но вид того, что осталось от портовой зоны, заставил капитана стиснуть зубы. Здесь творился настоящий хаос. Казалось, когда-то давно здесь шли ожесточенные бои: стены были испещрены следами от пуль, местами размазаны засохшей кровью, темной, словно деготь. Под ногами хрустели кости — повсюду валялись скелеты, перемешанные в жутком беспорядке. Среди человеческих останков лежали кро-крысы — огромные мутировавшие грызуны, которые питались падалью. Их изогнутые клыки, похожие на кинжалы, все еще выглядели угрожающе. Попадались и останки лошадей, а также каких-то странных, неизвестных животных, возможно, жертв биологических экспериментов.
Алькор понимала, что времени мало, но даже она не ожидала увидеть то, что возникло перед ними в следующее мгновение.
Из-за ржавого металлического контейнера вышли три огромные птицы. Да-страусы. Эти мутанты были вдвое выше обычного страуса и весили не меньше полутонны. Их длинные шеи казались гибкими, как змеи, а массивные клювы были способны проломить череп одним ударом. Когтистые лапы, больше похожие на динозавровые, копали бетон, оставляя глубокие борозды.
Птицы заметили людей и тут же издали зловещий клокочущий крик, напоминающий хриплый рев, и бросились в атаку.
Алькор молниеносно вскинула «Чаппа-Рино» и нажала на спуск. Пуля калибра .357 Магнум угодила первому хищнику прямо в глаз. Да-страус заорал, захрипел и рухнул, отчаянно дрыгая ногами. Одна из лап прочертила по полу глубокую царапину, показывая, какой силой обладало это чудовище. Один удар — и человеческая грудная клетка смялась бы, словно бумажный пакет.
Второй монстр уже был на расстоянии прыжка от Абрама. Парень открыл огонь из автомата, посылая в туловище птицы несколько пуль, но мутант, несмотря на раны, не замедлился. Он налетел на пирата, сбивая его с ног. Абрам с глухим стуком ударился спиной о деревянные платформы и застонал. Было ясно — у него сломана нога, потому что попытка подняться далась ему с трудом.
Алькор не могла позволить себе промедления. Третий да-страус уже занес клюв, готовясь проломить голову раненому парню.
Капитан прыгнула вперед, выхватывая из-за спины алебарду. Острое, отполированное лезвие сверкнуло в свете разрушенного города. Одним мощным движением она провела по шее чудовища, и голова мутанта отделилась от туловища, падая на пол с глухим стуком.
Второй раненый да-страус хлестал кровью из пробитого туловища, но не думал отступать. Он развернулся, явно намереваясь снова атаковать. Но Абрам, стиснув зубы от боли, сумел взять хороший прицел и дал короткую очередь в голову монстра. Мутант содрогнулся и замер.
На складе повисла мертвая тишина, нарушаемая только их тяжелым дыханием.
— Чёрт... — выдохнул Абрам, глядя на убитых тварей.
От мертвых птиц исходила ужасная вонь — смесь гнили, болотного смрада и крови. Их перья были липкими, словно покрытыми маслянистой плёнкой, которая источала едкий запах. Это было зловеще. Теперь они знали, что слухи о да-страусах — вовсе не вымысел.
Нога у Абрама быстро опухла, распухший сустав приобрел синеватый оттенок, а кожа вокруг него натянулась, словно вот-вот лопнет. Парень хромал, с трудом опираясь на поврежденную конечность, но упрямо держал автомат в боевой готовности. Было ясно: далеко он не уйдет и в бою станет скорее обузой, чем помощником.
Алькор вздохнула и сказала:
— Тебе лучше здесь остаться.
Абрам испуганно взглянул на мертвых да-страусов, представив, что где-то поблизости могут быть еще такие же твари, и мотнул головой:
— Э-э-э, нет, я с тобой.
Алькор усмехнулась:
— Абрам, не беспокойся, я буду рядом. К тому же ты отличный стрелок — смотри, как ты расправился с этой тварью! Да-страусы — мощные и стремительные, но ты уложил одного короткой очередью.
Парень чуть расслабился, явно довольный похвалой, и даже улыбнулся:
— Хорошо.
— Я поищу грузовик или, если повезет, кран, — сказала Алькор. Её голос звучал уверенно, но в душе она прекрасно понимала, что времени у них почти нет. Она несла ответственность не только за Абрама, но и за всю команду «Дон Кихота». Они верили в нее, доверяли ей свои жизни. А значит, она не могла их подвести. Предательство, трусость и жадность были ей чужды, как и ложь. Алькор привыкла говорить прямо и делать то, что нужно, даже если это шло вразрез с ее желаниями. Она не боялась трудностей, но ненавидела лицемерие — слишком много этого дерьма было в мире до катастрофы.
Оставив Абрама у убитых хищников, Алькор осторожно двинулась дальше, револьвер наготове. За очередным разрушенным ангаром она вышла на площадку разгрузки и замерла: прямо перед ней стоял Grove TMS9000-2 — огромный автокран с грузоподъемностью в 100 тонн. Его массивная стрела возвышалась над площадкой, а кабина выглядела вполне целой. Многотонные колеса, испачканные в грязи, все еще удерживали машину над бетоном.
Алькор, затаив дыхание, обошла кран по кругу, затем открыла дверь и забралась внутрь. В кабине было пыльно, но удивительно чисто — будто сюда давно никто не заглядывал. Ключ торчал в замке зажигания.
Она провернула его — ничего. «Аккумулятор сел… - подумала она. - Но можно попробовать запустить вручную».
Спрыгнув на площадку, Алькор направилась к моторному отсеку, но внезапно налетела на чье-то крепкое тело.
— Какая встреча, Мицар! — весело произнес мужчина в черной спецовке штурмовика, крепко хватая ее за руку. — Вот ты и попалась! Бежать тебе некуда.
Алькор замерла. «Мицар?» Он явно спутал её с кем-то, но разбираться времени не было. Она молниеносно двинула его ногой в пах, одновременно всаживая кулак в челюсть. Мужчина охнул и согнулся пополам.
Но он оказался не так прост — несмотря на боль, выхватил пистолет.
Алькор среагировала быстрее: пальцы сжались на рукояти Chiappa Rhino, и она выстрелила почти в упор. Пуля калибра .357 Magnum ударила в кевларовый бронежилет, не пробив его насквозь, но буквально разорвала всё внутри грудной клетки штурмовика. Он захрипел, повалился на бетон, корчась от боли, и затих.
Слева раздались крики:
— Стой, мерзавка! Сдавайся!
Из-за складов выбежали ещё трое в черных доспехах, паля из автоматов. Алькор бросилась в сторону, перекатываясь за брошенный контейнер. В ответ дважды выстрелила наугад — и, судя по вскрику, попала. Первый штурмовик рухнул, зажимая бедро, второй получил пулю в шею и рухнул замертво, хрипя и пуская пузыри крови.
Но третий оказался хитрее — обошел её сбоку.
Алькор почувствовала мощный удар по голове и осела на бетон. Мир закружился, оружие выскользнуло из рук. Она попыталась подняться, но в поле зрения появился человек в гладком бронешлеме.
Раздался хлопок — и пучок липкой сети окутал её тело.
Сеть была прочной, сотканной из какого-то полимерного материала. Она стянула руки и ноги, сковала грудь, мгновенно затвердевая, превращая Алькор в живую мумию.
— С тобой хочет поговорить Данциг Кролл, — произнес мужчина, поднимая стекло шлема. В его глазах читалось превосходство. — Так что, Мицар, добро пожаловать в Гигантус.

Глава 13: Предательство

Я стояла у иллюминатора, вглядываясь в темноту и размышляя о словах Дона Сезара. Несмотря на свою фанатичную религиозность, он знал физику и геологию лучше, чем многие ученые. Его расчёты, казавшиеся безумием, всё же были пугающе правдивы… или, по крайней мере, близки к истине.
«Сверхбур-2» с антиматерией действительно мог вызвать катастрофу, сравнимую с извержением супервулкана. Я вспомнила, как мама рассказывала мне о супервулканах. В отличие от обычных вулканов, они не извергались небольшими потоками лавы — они взрывались с такой силой, что выбрасывали в атмосферу тысячи кубических километров пепла, затмевая солнце на годы. Атмосфера наполнялась серой, температура падала, начиналась вулканическая зима. Последствия таких катаклизмов меняли климат на всей планете, вызывали голод, массовые вымирания и разрушение экосистем.
Последний из таких вулканов извергался относительно недавно — Тоба в Индонезии около 74 000 лет назад. По некоторым теориям, он уничтожил почти всё человечество, оставив в живых лишь несколько тысяч особей. Его взрыв был в 2 800 раз мощнее, чем извержение Сент-Хеленс в 1980 году, а облако пепла привело к шестилетней вулканической зиме.
Я вздрогнула. А теперь представь, что такой же эффект создадут люди, загнав антиматерию в недра Земли.
Разумеется, инженеры New Materials and Energy понимали риски. Они должны были просчитать, что высвобождение колоссальной энергии в земной коре приведёт к неуправляемым последствиям. Если антиматерия действительно инициирует резонансное разрушение пород, в действие вступит закон геотермического градиента: колоссальное давление в глубинах Земли высвободит не воду и кислород, а огненные потоки магмы, которые пробьют поверхность.
Результат? Цепная реакция, взрывы супервулканов, загрязнение атмосферы, падение температуры, гибель большинства живых организмов. «Они не могли этого не понимать…» — подумала я, сжимая пальцы на стекле.
Но меня беспокоило не только это. Я снова вспомнила, как Инквизитор называл меня Алькор.
На видео был подросток, похожий на меня. Но какова вероятность встретить точного двойника?
Я любила статистику и математику, поэтому решила прикинуть. Вероятность того, что у человека появится «биологический двойник», зависит от количества людей на планете и числа возможных комбинаций генетических характеристик.
Генетический код человека состоит примерно из 3 миллиардов пар нуклеотидов, но реальные вариации внешности зависят от размеров черепа, разреза глаз, цвета кожи, структуры костей и других параметров. Эти характеристики определяются около 70 генами, которые создают уникальное сочетание.
Вероятность рождения двух абсолютно идентичных людей (не близнецов) можно оценить примерно как 1 на 135 миллиардов.
Но! Учитывая, что на Земле жило около 100 миллиардов людей за всю историю, шансы, что среди них был хотя бы один человек, похожий на меня визуально, уже не кажутся такими ничтожными. Другими словами, у меня мог быть двойник. Но совпадение голоса, роста, пластики движений, даже выражений лица? Это уже слишком.
Я задумалась: если это не случайность, то кто эта Алькор? И почему её путают со мной?
За иллюминатором вставало утро. Разреженная атмосфера делала Солнце не источником жизни, а огненным монстром, безжалостно прожигающим пространство. Оно больше не дарило ласковый свет, не согревало землю, а только испепеляло, не встречая преград. Две трети атмосферы исчезли, поэтому солнечные лучи били напрямую, не рассеиваясь, а перепады температуры стали невыносимыми. Конвекционные потоки больше не работали как прежде: днём воздух становился нестерпимо горячим, а ночью падал до смертельного холода. Земля теперь не умела удерживать тепло.
На высоте трёх километров дирижабль слегка покачивался, подстраиваясь под ветер, хотя двигатели работали, стабилизируя судно.
Железная дверь мягко открылась.
Я вздрогнула. Неужели три часа, данные мне Доном Сезаром, уже истекли? Значит, за мной пришли палачи. Я знала, что они будут пытать меня, ломать, выдавливать информацию, но я не сдамся.
— Я ничего не скажу. И я буду сопротивляться... — прошептала я себе.
Но что я могла сделать? Мои руки скованы наручниками, и даже если я успею кого-то завалить из католиков, они сломают меня. А Инквизитор был мастером пыток. Ему не нужна была правда — ему нужна была боль. А боль выдает правду. В итоге он получит и то, и это.
— Мицар? — раздался знакомый голос.
Я резко повернулась.
— Генри?!
В дверном проёме стоял Генри Ольховский, командир охотников. В первый момент я не поверила глазам — но это был он. Он нашёл меня. Он прорвался на дирижабль. Но как он сумел? Ведь мы на большой высоте, а он явно не на воздушном шаре сюда прилетел.
— Нет времени объяснять, — сказал Генри и подошёл к камере.
В его руках был миниатюрный автоген — он включил его, и пламя занялось, будто прокладывая дорогу в металл. Жар ударил в лицо, искры разлетались, металл плавился и стекал каплями. Запах палёного железа резал нос.
Я следила, как Генри прорезает замок. Он отбросил автоген, пинком распахнул решётку и протянул мне руку.
— Мицар, бежим!
Я выскочила в коридор. Дирижабль висел в воздухе, двигатели мерно гудели, компенсируя ветер, чтобы судно не сбивалось с курса. Топливо питало моторы, но даже сквозь металлический корпус ощущались рывки воздушных потоков.
— Где все? — спросила я, имея ввиду охотников группы.
— Мертвы. Я остался один в живых...
Его голос был холодным, отрешённым.
— В той бойне у щели метро погибли все мои товарищи.
Он говорил коротко, без эмоций, как будто воспоминание не имело над ним власти.
— Бой шёл с трёх сторон. Коммандос из «Томаса де Торквемады» дрались, как фанатики — они не чувствовали страха, они не сдавались. Штурмовики Гигантуса были не лучше, они дрались за деньги, но умирали достойно. И мы лупили то этим, то тем...
Я представила этот кошмарный бой на Четвёртой Авеню. Улицы, залитые кровью. Взрывы гранат, ревущие пулемёты, тела, завалившие перекрёсток. Огонь, разрывающий тьму. Смерть в каждом квартале. Конечно, мне не впервой участвовать в перестрелке, но тот бой был одним из ожесточенных.
— В итоге Ешуа Морган пленил «Колобка» - он использовал магнитные захваты, и увёз в Гигантус, — продолжил Генри. — А тебя, находившейся без сознания, забрали католики, подняли на «Томас де Торквемада». Ты для них вдруг оказалась ценной...
- А мой пёс Варежка? - встрепенулась я. - Где он?
Генри пожал плечами:
- Увы, я не видел его... Надеюсь, его не сожрали хищники...
У меня чуть слёзы не навернулись. Варежка был не просто моим любимцем, он был мне как братишка, как лучший друг. Его утрата резанула меня по сердцу. Хотя я надеялась, что он выжил в развалинах Нью-Йорка, и надежда его найти еще теплилась в моей душе.
Однако вспомнила разговор с Инквизитором.
— Кстати, они называли меня Алькор, — пробормотала я. — И я видела девчонку, похожую на меня.
Генри резко остановился и обернулся.
— Где?
— На видео. Дон Сезар думает, что я какая-то Алькор, которая захватила «Сверхбур-2».
— Чёрт... — Генри крутил головой, прислушиваясь. Коридор оставался пустым, что было странным. Ведь не могут по судну не передвигаться члены экипажа. — Некогда об этом думать.
Мы остановились у люка на полу.
— Здесь, — сказал он и потянул рычаг.
Я смотрела, как он открывает люк.
— Генри... мы куда?
— Вниз.
Я оцепенела.
— Как вниз? Под нами три километра воздуха! Ты предлагаешь прыгнуть?!
Генри усмехнулся.
— Там парашюты. Это десантный отсек. Отсюда коммандос осуществляют дерзкие свои операции.
— Откуда ты знаешь? — подозрительно спросила я. - Когда ты успел изучить схему дирижабля?
Мои слова разозлили Генри:
— Некогда объяснять! Нам нужно бежать! Я рисковал, чтобы добраться сюда и вытащить тебя из лап религиозных фанатиков! А ты меня в чем-то подозреваешь! - и он спрыгнул в вниз. Я сделала глубокий вдох и последовала за ним.
Мы оказались в небольшом отсеке, где горели плафоны. Тюки, кислородные баллоны, куча всякого, что я не успела разглядеть. Вдоль стен висели парашюты, но их было только два. Кто-то явно оставил их здесь специально.
— Ты умеешь пользоваться? — спросил Генри, бросая мне один.
— Нет. Откуда?
— Просто надень. Там автоматика, парашют раскроется сам.
Я наблюдала, как Генри быстро закрепляет ремни, подтягивает их по фигуре. Я повторила его движения, стягивая крепления, фиксируя лямки. Грудь сдавило, спина напряглась, руки двигались медленно, но я справилась. Не скрою, было страшно.
Генри дёрнул рычаг. Раздалось шипение, и внешний люк распахнулся.
Ветер ударил в лицо, холодный, режущий, яростный. Я увидела облака внизу — чёрную бездну, уходящую в пустоту. Меня пробила дрожь, и я инстинктивно схватилась за поручни. Но Генри не дал мне времени бояться — он просто толкнул меня вперёд.
Я полетела в пустоту. Свист воздуха бил в уши. Я закричала, и кричала что-то не совсем цензурное. Меня крутило, меня переворачивало. Ветер рвал лицо, дул в глаза, уши закладывало от перепада давления. Я видела, как Генри падает рядом, уставившись в небо.
Высота сжирала меня. И вдруг... Рывок. Парашют распахнулся с хлопком. Меня дёрнуло вверх, ремни врезались в плечи, скорость падения резко замедлилась. Дыхание сбилось, тело вздрогнуло, сердце бешено колотилось.
Генри планировал рядом, удерживая стабилизацию, разворачиваясь по ветру. Я опустила взгляд вниз. Вдали виднелся порт Ньюарк. Мы падали прямо к нему.
Снизу порт казался уничтоженным временем и катастрофами. Разрушенные причалы уходили в воду, изломанные, словно гигантские кости, торчащие из земли. Береговая линия была усыпана останками кораблей, перевёрнутыми лодками и проржавевшими контейнерами. Когда-то здесь кипела жизнь, разгружали товары, приходили суда из дальних стран, но теперь это место напоминало кладбище мореплавателей. Между разбитыми кранами и полузатонувшими баржами виднелись затаившиеся в песке морские мины, чей смертоносный потенциал мог сохраниться даже спустя десятилетия. А рядом с ними, среди нагромождения обломков, торчали белые рёбра мёртвых кашалотов, их тела наполовину погребены под песчаными дюнами.
Я быстро приближалась к земле, но мой первый прыжок с парашютом оказался далёк от идеального. Ветер подхватил меня, и вместо плавного приземления я со всего размаха врезалась в стену разрушенного здания. Удар пронзил всё тело, воздух вырвался из лёгких, но, к счастью, инстинктивно выставленные ноги смягчили столкновение. Однако это было не конец. Парашют зацепился за куски арматуры и обломки, оставив меня висеть в воздухе. Стропы закрутились вокруг тела, не давая мне свободы, и теперь я беспомощно раскачивалась, словно марионетка на верёвках, чувствуя, как тугие ремни впиваются в плечи.
Генри приземлился гораздо удачнее — его ноги твёрдо встали на потрескавшийся асфальт, но тут же порыв ветра подхватил купол его парашюта, и его потянуло в сторону. Он попытался затормозить, уперевшись ногами, но бесполезно — ткань ловила ветер, как парус, унося его дальше. Он извивался, вырываясь из строп, но пока не мог полностью освободиться.
И тут я заметила движение среди руин.
Между завалами, скрытые в тенях, двигались кро-крысы. Огромные, с длинными голыми хвостами, покрытые клочками грязной шерсти, они бесшумно приближались к Генри, выбирая момент для атаки. Их было не меньше десяти, и они шли осторожно, чувствуя жертву, но не бросаясь бездумно.
— Кро-крысы! — закричала я, но ветер унёс мой голос.
Генри продолжал бороться с парашютом, не замечая приближающейся опасности. Но в последний момент он всё же понял, что происходит, и выхватил пистолет. Выстрелы прозвучали оглушительно — две крысы упали, дёргаясь в судорогах, ещё одна взвизгнула и отпрянула, но остальные продолжали кружить вокруг него. Они понимали, что у человека ограниченные боеприпасы, и выжидали, вынуждая тратить патроны. Генри продолжал стрелять, но через мгновение раздался щелчок — обойма была пуста.
— Чёрт! — выругался он, перехватывая нож, готовясь встретить первый бросок.
И вдруг раздался яростный лай. Из-за руин выскочил Варежка, мой верный пёс. Он не колебался, не испугался численного превосходства врага — он бросился в атаку. Варежка рванул к ближайшей крысе, его зубы сомкнулись на её загривке, и он резко дёрнул, опрокидывая зверя на землю. Остальные крысы зашипели, пятясь от неожиданной угрозы, но пёс не остановился. Он прыгал между ними, огрызался, кусался, нанося молниеносные удары и заставляя их метаться в разные стороны.
Я всё ещё висела в воздухе, беспомощно наблюдая за схваткой, но тут Генри крикнул мне:
— Отстегни ремни!
Я дёрнула пряжку, и в следующее мгновение рухнула вниз.
К счастью, высота была не более трёх метров, и я приземлилась не на жёсткий бетон, а на раздувшееся мёртвое тело да-страуса. Омерзительное ощущение — подо мной что-то хрустнуло, из-под перьев хлынула вязкая жидкость, и меня чуть не вывернуло наизнанку от резкого гнилостного запаха.
Тем временем Варежка продолжал бороться. Крысы наконец оправились и начали действовать организованно, окружая его, отрезая пути к отступлению. Он был слишком маленьким, чтобы выстоять против всех сразу. Они атаковали, загоняли его в ловушку, и, хотя он кусался и уворачивался, исход битвы становился очевидным.
Я схватила кусок арматуры и бросилась на помощь...
Но прежде чем я успела добежать, раздалась длинная автоматная очередь. Крысы завизжали, две рухнули на землю, их тела забились в конвульсиях, разбрызгивая кровь на потрескавшийся асфальт.
Я обернулась и увидела, как из-за руин выходят люди. Шестеро, одетые в грубую одежду, кто-то в военной форме, кто-то в старых комбинезонах. Они держали автоматы наизготовку, сканируя местность в поисках новых угроз. Лидером был высокий, широкоплечий мужчина в потрёпанной морской форме, с густой бородой, его движения были уверенными, взгляд — цепким. В руках он держал массивный пулемёт ДШК, который выглядел устаревшим, но всё ещё смертоносным. Рядом с ним прихрамывал молодой парень, не старше двадцати, с карабином за плечом.
Я не знала, кто эти люди, но они явно не были нашими врагами. Тем не менее, Генри держал нож наготове, настороженно разглядывая подошедших.
— Боцман! Мы успели! Капитан жива! — воскликнул парень.
— Ты прав, Абрам. — Боцман кивнул, глядя на меня. — Наш капитан цела.
Варежка бросился ко мне, визжа от восторга, прыгая, облизывая мои руки, лизнув щёку. Он скулил, терялся, не знал, что делать — то прижимался ко мне, то прыгал вокруг, его хвост бешено вилял. Я видела в его глазах радость и облегчение, он будто не верил, что снова меня нашёл.
Но радость длилась недолго. Люди с оружием внимательно смотрели на Генри.
— Алькор, кто это? — спросил Боцман, прищурившись.
Снова это имя. Уже второй раз меня называли Алькор. И теперь я точно поняла — где-то рядом была эта девчонка, мой двойник, иначе незнакомцы так уверенно не приняли бы меня за неё.
Но я не могла сейчас раскрыться.
— Этот человек спас мне жизнь, — сказала я твёрдым голосом.
Абрам обеспокоенно посмотрел на меня.
— Капитан, я же говорил, что нельзя одной бродить здесь! Столько врагов!
Все закивали.
— Я услышал перестрелку, побежал, но никого не нашёл, — продолжил он. — Понял, что нужна подмога, вернулся за Боцманом. Мы потратили час, пока нашли вас.
Боцман нахмурился, разглядывая меня:
— Капитан... а когда вы успели переодеться? И откуда это собака?
Все замерли. Генри метнул в меня взгляд: выкручивайся, как хочешь.
— Кро-крысы порвали одежду. На складе нашла новую. А это пёс. Он спасал меня от хищников.
Ответ удовлетворил их. Ни капли сомнений. Видимо, Алькор обладала таким авторитетом, что никто не осмелился поставить мои слова под сомнение. Я понимала, что оказалась в чужой игре. Но раз уж мне выпала роль капитана, значит, я сыграю её до конца.
— Мы нашли кран, капитан, — сказал Боцман, с гордостью глядя на меня. — Благодаря вам нашли. Сейчас мы оттранспортируем его к "Дон Кихоту" и заменим колеса.
Я уже собиралась спросить, что случилось с баржей, но вовремя осеклась. Настоящий капитан должен знать такие вещи. Если я хочу продолжать играть роль Алькор, нужно проявлять осторожность. Хотя любопытство не давало мне покоя — мне хотелось увидеть корабль и его экипаж. Ведь этот "Дон Кихот" явно был чем-то большим, чем просто плавучая база.
Мы двинулись обратно, осматриваясь по сторонам. Над горизонтом, всё так же, как и раньше, висел дирижабль, пришвартованный к Эмпайр-Стейт-Билдинг. Похоже, там ещё не поняли, что я сбежала. Возможно, сейчас меня ищут по всем отсекам и каютам "Томаса де Торквемады". Но что меня беспокоило сильнее всего — как же Генри попал туда? Как он поднялся на три километра и сумел проникнуть на борт? Это было чертовски странно. Но, с другой стороны, у меня пока не было причин ему не доверять.
Боцман отдавал приказы, и команда уже вертелась вокруг Grove TMS9000-2 — массивного автокрана, который им предстояло запустить. Я наблюдала, как механик, Сергей Жбан, белорус из Минска, с ловкостью управлялся с рычагами. Под его уверенными движениями кран ожил: мощная стрела поднялась, шасси заскрипело, и машина двинулась в сторону береговой линии — туда, где, по всей видимости, находился "Дон Кихот".
Генри шёл рядом, молча разглядывая команду. В какой-то момент его взгляд остановился на барже, и на его лице появилась лёгкая улыбка. Он явно знал что-то, чего я пока не понимала.
Баржа оказалась массивной — около тридцати метров в длину, с восемью огромными колёсами, каждое из которых было не меньше четырёх тонн весом. Впечатляющая конструкция, но вот беда — у носа двух колёс не было. Судя по рваным остаткам резины и искорёженным металлическим дискам, судно подорвалось на противотанковой мине. Именно поэтому кран был жизненно необходим: он должен был снять повреждённые колёса и установить новые. Ведь передняя ось была поворотной — именно она обеспечивала манёвренность баржи.
На палубе уже собралась команда. Люди встречали нас радостными возгласами. Некоторые махали руками, кто-то даже хлопал в ладони. Варежка стал всеобщим любимцем, кто-то дал ему косочек сахару, а кто-то хлебца.
Моё внимание привлекло вооружение судна: на носу и корме стояли зенитные пулемёты, а рядом с ними — ракетные установки. "Дон Кихот" был не просто баржей, а боевым кораблём. Впрочем, даже несмотря на внушительное вооружение, судно выглядело перегруженным. Что-то тяжёлое находилось внутри, что-то весом не меньше тысячи тонн.
И тут в моей голове сложилась картина. Всё совпадало: девочка Алькор, пираты, корабль у Нью-Йорка, исчезнувшее оборудование из барселонского филиала New Materials and Energy… Неужели это и правда "Сверхбур-2"? Тот самый, который упоминал Дон Сезар? Всё указывало на это. Нужно было убедиться в своих догадках.
— Капитан, как вы? — спрашивали пираты, подходя ко мне.
— А это кто? — они кивнули в сторону Генри. Появление нового человека следовало объяснить.
Я, сняв кислородную маску, отвечала спокойно, но внутри не переставала удивляться. Эта Алькор явно заслужила их доверие. Они смотрели на меня, как на лидера, их лица светились уважением и даже восхищением. Для меня, неожиданно попавшей в эту роль, это казалось странным. Но раз уж я здесь, придётся соответствовать.
Мы с Генри поднялись на борт, а остальные принялись за работу. Варежка, высунув язык, сидел у моих ног. Команда не теряла времени: кто-то уже подготавливал инструменты, кто-то проверял прочность сцепки крана с корпусом. Жбан что-то бурчал, крутя очередной рычаг, вокруг слышались команды, скрежет металла, звук работающих механизмов. Работа шла слаженно, будто они сто раз уже меняли эти проклятые колёса.
Я улыбалась, отвечала на вопросы, но внутренне горела нетерпением. Я направилась в трюм. И, когда я увидела груз, моё предчувствие подтвердилось.
Передо мной находилось оборудование "Сверхбур-2". Огромные металлические конструкции, сложные механизмы, трубы и панели, узнаваемые по схемам, которые я видела у матери на компьютере. У меня не осталось сомнений: передо мной было настоящее оборудование, способное извлекать воду из глубин планеты. "Дон Кихот" вёз его в Нью-Йорк. Они знали, что здесь есть антиматерия, и, похоже, намеревались осуществить проект, который мог спасти этот мир.
— Ого! — присвистнул Генри у меня за спиной. Я обернулась и увидела, как он с восхищением разглядывает оборудование. В его глазах светилось понимание — понимание того, что перед ним машина, способная возродить жизнь на планете. Но при этом в его радости таилось какая-то неуловимая жестокость и недосказанность.
Но он не знал главного. Всё было не так просто. Я вспоминала расчёты Инквизитора. Он доказал мне, что этот проект не так безопасен, как кажется. Если расчёты верны, то запуск "Сверхбура" может привести к катастрофе. Теперь мне предстояло выяснить, кто прав — Алькор и её люди или Инквизитор.
Я поднялась наверх, и ко мне подошел бородатый мужчина, которого все называли Маркус. Судя по всему, он был навигатором и старшим помощником Алькор. Мне приходилось быстро соображать, чтобы не попасть впросак и не выдать себя.
— Да, Маркус, — сказала я, стараясь говорить уверенно, когда он настойчиво вглядывался в меня и в Генри. Появление нового человека на борту вызывало у него тревогу.
— Он с нами, — поспешила я его успокоить. - И пёс тоже будет с нами.
Маркус на мгновение задумался, но затем кивнул.
— Вам виднее, капитан. Но мы скоро будем у цели. Команда спрашивает: а что дальше? Где мы найдем антиматерию? Мы только знаем, что она здесь, в Нью-Йорке…
Генри опередил меня с ответом:
— Антиматерия у Данцига Кролла. Это хозяин Гигантуса.
— Купольного города? — уточнил Маркус.
— Да. Он недавно завладел им.
Я постаралась выглядеть уверенной и добавила:
— Без нашего оборудования антиматерия бессмысленна. Конечно, из нее можно сделать оружие, но даже это не спасет город от вымирания. Так что Кроллу придется с нами либо торговаться, либо сотрудничать.
Маркус нахмурился и скрестил руки на груди:
— Вы думаете, что Кролл готов к сотрудничеству? Алькор, мы ведь встречались с разными людьми — от царей до диктаторов, но все они хотели не спасти человечество, а удержать личную власть. Вы сами не раз в этом убеждались! Даже в этом умирающем мире они жаждут оставаться правителями. С антиматерией они смогут заполучить еще больше власти, но никто из них не использует ее для возрождения планеты. Если климат восстановится, если появятся новые ресурсы, люди поймут, что можно жить без тиранов и деспотов.
Генри, сложив руки на груди, мрачно смотрел в иллюминатор.
— Есть еще Ватикан, — сказал он, кивая вперед. — Их корабль висит над нами.
Маркус скривился:
— Еще одна сторона, цепляющаяся за остатки своей мощи…
Затем он снова обратил ко мне пристальный взгляд:
— Капитан, вы говорили, что у вас есть план. Может, теперь посвятите меня в него? Мы же почти достигли цели, а вы обещали, что здесь расскажете все экипажу.
Я замерла. Паника подступала. Какой у Алькор был план? Как она собиралась добыть антиматерию? Как планировала запустить «Сверхбур-2»? Я не знала, а все ждали ответа. Генри внимательно наблюдал за мной, явно понимая, в каком я положении.
Маркус, заметив мое замешательство, смягчился:
— Ну, мы еще не совсем достигли.
— В каком смысле? — спросила я, пытаясь выиграть время.
Он развернул передо мной листок с цифрами.
— Вот координаты, которые вы нам дали. Этот листок вы получили от Мартина Скорценни.
Маркус нажал несколько кнопок, и на мониторе у штурвала высветилась карта. Точка горела в очень знакомом месте.
Я всмотрелась… и ощутила, как земля уходит из-под ног. Это была наша бывшая ракетная база.
Генри выругался сквозь зубы:
— Это же наше убежище…
Я застыла, чувствуя, как холод пробегает по спине. Алькор везла оборудование туда. Но почему? Что она знала, чего не знала я? Мысли пронеслись ураганом, собираясь в странную, пугающую картину. Если Алькор действительно направлялась в наше убежище, значит, все, что происходило, было не случайностью.
Но тогда… что меня ждет впереди?
В этот момент кто-то закричал:
— Внимание, капитан! Дирижабль разворачивается в нашу сторону!
Я выскочила наружу и увидела, как «Томас де Торквемада», висевший прямо над разрушенным Эмпайр-Стейт-Билдинг, начал медленно поворачивать корпус. До последнего момента католики не проявляли никакого интереса к тому, что происходило в Нью-Йорке и на его окраинах, но теперь…
— Они нас засекли! — поняла я. — Они не могли не увидеть наш транспорт!
До нас донесся нарастающий гул двигателей, дирижабль начал снижаться с трехкилометровой высоты. Варежка вскочил, он чувствовал опасность.
— Что будем делать, капитан? — спросил Боцман.
Я вздрогнула, огляделась. Все выжидательно смотрели на меня. Они действительно считали меня Алькор и ждали моих приказов. Эти люди доверяли мне — или, точнее, той, кого я изображала, — и были готовы сражаться или даже умереть, если их лидер так решит. Это означало только одно: я не могла дрогнуть. Не могла бросить их, сказав, что произошла ошибка и что они выбрали не того капитана.
Я должна была принять решение.
Я глубоко вздохнула и выкрикнула:
— Колеса готовы?
— Нет, капитан! — донеслись голоса инженеров. — Нам нужно минимум час!
— У нас нет часа! — заорала я в бешенстве. — Расчет, встать у зенитных пушек!
Я знала, что 30-мм авиационная пушка ГШ-30-2 могла продырявить корпус дирижабля, пробить отсеки с гелием и отправить «Томас де Торквемаду» вниз.
Абрам и еще несколько человек подбежали к орудиям, развернув стволы в сторону приближающегося врага.
— Приготовиться к атаке! — продолжала я.
И тут мне в лоб уперся пистолет.
Я медленно повернула голову и увидела Генри. Он взвел курок и сказал тихо, но твердо:
— Не дури. Прикажи всем не двигаться.
Я растерянно уставилась на него:
— Генри… Ты о чем? Убери ствол!
Вокруг нас воцарилась напряженная тишина. Члены экипажа баржи не понимали, что происходит. Варежка рычаг, готовясь напрыгнуть на Генри — он не мог допустить, чтобы кто-то мне угрожал.
— Прикажи пиратам отойти от пушек и даже не пытаться стрелять! Быстро! — прорычал он.
Я замерла. В голове с бешеной скоростью начали складываться пазлы: как он попал на дирижабль? Почему мы не встретили никого на борту и нас не преследовали? Откуда у нас оказались парашюты? Как мы смогли так легко и незаметно сбежать?
Все было инсценировано.
— Ты… предатель… — выдохнула я, чувствуя, как гнев подступает к горлу. — Ты мерзавец. Ты нас продал!
Генри захохотал — неприятно, безумно. Театрально махнув левой рукой, он с насмешкой произнес:
— Не смеши меня, Мицар! В наше время предательство — это не ошибка, а правильный выбор. Это умение видеть наперед. Ты слишком сентиментальна, излишне честна, а в нашем суровом мире такие не выживают.
Я сжала кулаки.
— Предавать — выгодно. Те, кто не меняет сторону, умирают первыми. Если ты застрянешь в ложных идеалах, тебя раздавят. А я делаю так, чтобы остаться в живых и получить больше власти. И поверь, это работает, Мицар. Это всегда работает.
Команда баржи уже все поняла. Несколько человек наставили на Генри оружие. Абрам, Боцман, Маркус — все смотрели на него с ненавистью, но никто не стрелял: слишком велика была вероятность, что он дернется и спустит курок раньше, чем упадет сам.
— Не шути, мужик! — выкрикнул Боцман, целясь в Генри из «Моссберга 500» — помпового дробовика, который он держал в прочных, загрубевших руках.
Но Генри лишь усмехнулся.
— Вы думаете, перед вами Алькор? Ваш капитан? — Он обвел всех взглядом, смакуя момент. — Неправда! Это Мицар!
Альфредо и Маркус переглянулись.
— Капитан… О чем он говорит? Какая еще Мицар?
Я молчала. Меня трясло от ярости, но я не могла ничего сказать.
Генри продолжал целиться в меня, его левая рука жестом останавливала всех остальных. Он знал, что контролирует ситуацию.
Вопрос был только в одном: насколько долго.
Генри смотрел на меня, прищурившись, как охотник, загнавший добычу в угол.
— Дурочка! — произнес он с усмешкой, но в голосе слышалась победная нотка. — Ты просто заняла место своей сестры-близняшки! Как тесен мир, правда? Две сестры, разлученные тринадцать лет назад, встретились… Точнее, одна заменила другую!
Я сжала кулаки, но промолчала.
— Ты даже не знала, что у тебя есть сестра, — продолжил он, внимательно наблюдая за моей реакцией. — Потому что твоя мать скрыла это. Она не хотела, чтобы ты мучилась, считая сестру погибшей вместе с отцом.
Наступила тишина. Абсурдность происходящего парализовала меня. Все вокруг — Маркус, Боцман, Альфредо, другие пираты «Дон Кихота» — стояли, словно окаменевшие.
— Какая еще сестра, мерзавец?! — выкрикнула я, наконец, голосом, сорванным от злости и… страха? — Что ты выдумываешь?!
Но Генри уже не смотрел на меня. Он обратился к команде.
— Я не знаю, где сейчас ваша лидер, Алькор, — сказал он, — но перед вами стоит ее сестра-близнец — Мицар! Они идентичны, и поэтому вы не заметили подмены!
Маркус сделал шаг вперед, его лицо оставалось бесстрастным, но в глазах мелькнуло подозрение.
— Где доказательства?
Генри не опустил пистолет, держа меня на прицеле, но чуть повернул голову к Маркусу.
— Мне эту историю рассказала мать близнецов, Мириам О’Коннелл, — произнес он. — Физик, инженер, одна из создателей «Сверхбура-1» для Марса и «Сверхбура-2» для Земли. Она же работала с антиматерией.
Я затаила дыхание.
— Когда в Штатах из-за природной катастрофы началась гражданская война, — продолжал он, — производство было разрушено. Заводов не осталось. Пришлось заказывать оборудование в Испании, там еще сохранились мощности. На заводе под Барселоной его изготовили, и внуки Илона Маска перевезли "Сверхбур-1", облегченный вариант, в Техас на дирижабле. А оттуда — на Марс, где они собирались строить новую цивилизацию.
Он сделал паузу, позволяя словам осесть в сознании присутствующих.
— Но дальше случилось следующее… — Генри помедлил, выдерживая драматическую паузу. — В Барселоне на заводе с «Сверхбуром-2» произошли проблемы. Джон О’Коннелл, глава проекта, и его жена Мириам полетели туда разбираться. Они взяли с собой трехлетних дочерей, так как боялись их оставить в Нью-Йорке. Когда всё уладилось, нужно было возвращаться. Но самолёт был перегружен. Полный салон высокопоставленных чиновников, чей статус был выше у инженеров. Мест было выделено для них всего два.
Где-то рядом кто-то нервно втянул воздух.
— Тогда решили, что Мириам с Мицар полетят первыми, а Джон с Алькор следующим рейсом, — закончил Генри и склонил голову на бок. — Только следующего рейса не было.
У меня пересохло в горле.
— Война. Мятежники. Охота на ученых. В небе творился хаос, самолёты сбивали ещё на взлёте. Морские пути иссякли, океаны исчезали, а до идеи поставить корабли на колёса или гусеничные шасси ещё никто не додумался. Америка стала недосягаемой...
Генри обвёл взглядом напряжённые лица команды.
— В итоге Джон и Алькор остались в Европе.
Я сглотнула.
— Вскоре и Америка погрузилась в хаос, В Нью-Йорке, Лос-Анджелесе, Вашингтоне, Сан-Диего — везде царили террор, кровопролитие, каннибализм, мародерство, города в итоге пали, — продолжал он. — А купольные города строились для богачей, но ни работникам «Теслы», ни New Materials and Energy, ни Мириам места там не нашлось. Тогда им пришлось укрыться на бывшей ракетной базе — той самой, где когда-то стояли «Минитмены».
Он указал на карту, всё ещё горящую на экране монитора.
— Эти координаты Мириам передала Джону.
Я медленно качнула головой, пытаясь отрицать сказанное, но понимала: что-то в этом было правдой.
— Но Джон позже погиб, — заключил Генри. — Он попытался взлететь на самолете, чтобы совершить какое-то дело, но выпущенная террористами ракета «Стингер» завершила полет в бесконечность. А Алькор попала в руки Мартина Скорценни, друга её отца. Он и сделал из неё того, кого вы знали как капитана «Дон Кихота».
Боцман сузил глаза.
— Красиво болтаешь, — прорычал он. — Но где доказательства?
Генри усмехнулся, затем резко толкнул меня пистолетом в лоб.
— Признавайся, Мицар.
Вокруг кто-то выругался сквозь зубы. Маркус напрягся, Альфредо прикусил губу. Все ждали. Варежка грозно рычал, но не нападал, так как я знаками показывала, чтобы он не двигался.
Я чувствовала, как бешено колотится сердце. Мне не хотелось этого говорить. Не хотела признавать, но...
— Итак, буду честна, — голос звучал хрипло. — Я — Мицар.
Воцарилась мёртвая тишина. Генри победно усмехнулся. Мой пёс тихо завыл, словно всё понимал.
— Я не хотела вас обманывать! — поспешно добавила я. — Но вы сами приняли меня за Алькор… Я даже не знала, что у меня есть сестра-близнец!
Я перевела взгляд на Генри.
— А тебе какая выгода, предатель?
Он усмехнулся:
— Дон Сезар знал, что Алькор похитила «Сверхбур-2». Он думал, что это ты, поскольку вас легко спутать! - а значит, корабль где-то рядом. Он знал, что вы направляетесь в Нью-Йорк за антиматерией. Но я убедил его, что ты — Мицар. И что ты можешь ему пригодиться…
— Как ты пробрался на «Томас де Торквемада»?
— В том бою меня пленил Отто фон Вайбах, — безразлично пожал он плечами. — Я был с тобой на борту дирижабля. Но предложил сделку, и Дон Сезар согласился. Он пообещал мне место под куполом Ватикана, если я добуду ему оборудование.
Боцман сверкнул глазами.
— Если это правда, то почему бы нам просто не убить тебя и её? Вы для нас никто.
Генри рассмеялся.
— Вам не одолеть «Томас де Торквемада». Это летающая крепость, способная уничтожать купольные города. Вашу баржу она разнесёт в клочья.
Я стиснула зубы. Всё оказалось куда хуже, чем я думала.
Дирижабль «Томас де Торквемада» был настоящей боевой крепостью, нависающей над нами, как металлический небесный монстр. Его гондола напоминала корпус старых военных дирижаблей XX века, только увеличенная в несколько раз. Обшивка — тёмно-серая, покрытая радиопоглощающим материалом, а носовая часть была усилена бронёй.
На борту располагалось мощное вооружение. Авиационные пушки калибра 30 мм могли пробивать даже укрепленные здания, а многозарядные скорострельные пулемёты буквально разрывали бронетехнику на части. Под брюхом висели барабанные установки с неуправляемыми ракетами, предназначенными для уничтожения тяжёлых целей: бетонных бункеров, заграждений, кораблей. Эти ракеты не просто взрывались — их боеголовки могли прожигать толстый слой брони, вызывая детонацию даже у защищённых объектов.
Теперь, когда «Томас де Торквемада» приближался к нам, его вооружение ожило. Авиационные пушки расчехлились, повернувшись в нашу сторону, пулемёты вышли из скрытых ниш, а барабанные установки с ракетами сдвинулись в боевую позицию, готовые осыпать нас шквалом огня.
На барже воцарилось осознание — мы в ловушке. Все понимали, что сопротивление бессмысленно. Генри сделал осторожный шаг назад, но пистолет не опускал, держа его наготове. Он знал, что любой из пиратов готов его убить, но никто ничего не предпринимал. Воздух был тяжёлым, пропитанным напряжением.
И я чувствовала, что во всём этом есть моя вина. Если бы здесь была настоящая Алькор — моя сестра, моя отражённая, но потерянная половина, — всё могло быть иначе. Она была бы решительной, смелой, готовой к отпору. Она бы не позволила нас загнать в ловушку. Но меня выбрали не за способности — а по ошибке.
- Не делайте ничего предсудительного! Не сопротивляйтесь — и вы останетесь в живых! - говорил Ольховский.
Его слова вызвали еще больше напряжения. Я чувствовала ауру ненависти и бессилия. Тем временем Генри достал небольшое устройство, больше похожее на авторучку, и заговорил на итальянском, чем меня сильно удивил:
— Attenzione! L’equipaggio della chiatta non oppone resistenza! Preparate la squadra di commando per il lancio! (Внимание! Команда баржи не сопротивляется! Готовьте группу коммандос для десантирования!)
Из передатчика донёсся ответ:
— Ricevuto! La squadra ; gi; pronta. Stiamo scendendo fino a 200 metri! Aprite la stiva! Dobbiamo assicurarci che l’attrezzatura sia l;! (Вас поняли! Группа уже готова. Мы опускаемся до отметки в 200 метров! Раскройте трюм! Мы должны убедится, что там оборудование!)
Мы не понимали итальянского, но было ясно: наш «Сверхбур-2» у нас заберут. Генри подошёл к пульту управления и дёрнул за рычаг. Загудели моторы, лебёдки начали движение, и палуба под нашими ногами стала раскрываться. Словно пасть гигантского чудовища, металлические створки разошлись, открывая вид на трюм.
Внизу, среди крепёжных платформ и контейнеров, лежал сам «Сверхбур-2» — массивная махина, весом полторы тысячи тонн. Он выглядел монструозно: сложная конструкция из сплава титана и керамики, испещрённая кабелями, трубками, защитными экранами. Ему не место было на барже пиратов.
Из радиопередатчика снова раздался голос:
— Attenzione! Il commando sta scendendo! Avvertite i pirati di non sparare, altrimenti li faremo a pezzi! (Внимание! К вам спускается коммандос! Предупредите пиратов, чтобы не вздумали стрелять, иначе изрешетим всех!)
Генри повернулся к нам и перевёл:
— Сейчас с борта дирижабля прибудут военные. Не вздумайте стрелять или угрожать! Иначе от вас мокрого места не останется!
Боцман стиснул зубы, едва сдерживая гнев. Альфредо и Маркус сжимали кулаки, но оставались на месте. Абрам смотрел на меня с презрением, с тоской, словно я его предала. И, наверное, так и было. Ведь из-за меня они оказались в такой ситуации. Я уже не была капитаном в их глазах. Меня больше не принимали в расчёт. Я была просто самозванкой, случайно оказавшейся не на своём месте.
Но у меня был план. Варежка присел к моим ногам.
Тем временем на корпусе дирижабля открылся люк. Сначала показались тросы, затем, в такт мерному гулу двигателей, по ним стали спускаться фигуры в броне. Они двигались чётко и слаженно, с оружием наизготовку, готовые открыть огонь при малейшем подозрении на угрозу. Впереди шёл человек в чёрном комбинезоне, с плащом из бронеткани, развевающимся на ветру. Отто фон Вайбах.
Его коммандос заняли позиции по краям палубы, направляя оружие на пиратов. Они не стреляли, но в их позах было ясно: один неверный шаг — и всё здесь превратится в месиво.
Отто фон Вайбах вошёл в рубку. Он молча осмотрел нас, затем перевёл взгляд на раскрытый трюм, оценивая оборудование. И сказал нам по-английски:
— Now "Thomas de Torquemada" will lower the cables. Secure them to the platform with the equipment! (Сейчас «Томас де Торквемада» спустит тросы. Закрепите их на платформе с оборудованием!)
Боцман молчал. Маркус молчал. Их лица были как камень. Я не существовала. Вся команда стояла с угрюмыми выражением лица.
Генри, усмехнувшись, приставил пистолет к животу Боцмана.
— Ты, здоровяк, не понял, что ли?
Боцман побагровел от злости, но знал, что у него нет выбора.
— Цепляйте тросы за скобы! — рявкнул он.
Из днища дирижабля стали спускаться мощные тросы. Они были сделаны из углеродных нанотрубок, армированных титановыми нитями. Эти канаты могли выдержать груз в несколько тысяч тонн, не говоря уже о полутортысячетонном «Сверхбуре-2».
Когда тросы коснулись палубы, коммандос немедленно приступили к работе.
Я знала, что времени мало. И если хочу что-то сделать — это мой последний шанс.

Глава 14: Схватка

Отто фон Вайбах, высокий и подтянутый, с выправкой настоящего военного, стоял на капитанском мостике, вглядываясь в происходящее с выражением холодного превосходства. Его светлые волосы были аккуратно зачесаны назад, а строгий мундир, украшенный эмблемой военного ордена, подчеркивал его статус. Он не сомневался в том, что победа — уже у него в руках.
— Спустись в трюм и проследи, чтобы все тросы были надежно закреплены за скобы! Мы поднимем груз на борт дирижабля. — приказал он Генри, его тон был не требовательным, но бескомпромиссным.
Ольховский молча кивнул и спустился вниз, скрываясь среди платформ и контейнеров. Именно в этот момент я тихо, но чётко произнесла:
— Передайте по цепочке: атаковать по моему сигналу. Начните с коммандос, их нужно ликвидировать. Абрам, встань у зенитной пушки, бей по двигателям «Томаса де Торквемады». Нам нужно лишить их движения!
Пираты замерли. На их лицах читалось недоверие, подозрение, но вместе с этим — проблеск надежды.
— Ты — не наш капитан! — глухо бросил Боцман, сжимая кулаки. — С чего это тебе нам приказывать?
Я выдержала его взгляд и шагнула ближе.
— У вас нет выбора! — с нажимом произнесла я. — Они не будут стрелять!
Маркус сощурился.
— Почему?
— Вы думаете, они захотят повредить «Сверхбур»? Оборудование, ради которого они проделали такой долгий и опасный путь, — их главная ценность! Любая стрельба с дирижабля по барже приведёт к уничтожению установки! Дон Сезар не станет рисковать! Он пожертвует даже своими солдатами.
Пираты обменялись взглядами. Лица их светлели, в глазах загорался азарт. Оживился и Варежка, предчувствуя драку.
— Какие у нас ракеты? — быстро спросила я.
— Две установки „Гром-М3“, по четыре заряда в каждой, — отозвался Маркус.
Я кивнула:
— Запускаем их по дирижаблю. Наша цель — отогнать католиков, заменить колёса и уехать.
— А если они нас будут преследовать?
— Как я сказала: они не будут стрелять! Они попробуют нас захватить, но огонь не откроют.
Боцман внимательно посмотрел на Маркуса, и тот медленно кивнул. Остальные тихо выразили согласие.
Я снова была капитаном. Пусть ненадолго, пусть из-за безвыходности, но сейчас я командовала пиратами.
— Не забывайте, это профессионалы. Их сила в дисциплине, но наша — в неожиданности! Пока они заняты погрузкой, нам надо атаковать. Генри — мой, я сама убью предателя!
— Хорошо... капитан, — произнёс Маркус, теребя бороду. Остальные пираты отдали мне честь.
- Командир коммандос - мой! - сказал Боцман, с ненавистью смотря на Отто фон Вайбаха.
Я выхватила из-за пояса Альфредо абордажную саблю — тяжёлый клинок с широким, чуть изогнутым лезвием. Его острие было смещено вперёд, увеличивая силу рубящего удара, а гарда украшена латунными завитками. В бою таким оружием можно было как наносить ужасающие раны, так и отражать удары вражеских клинков.
Мой взгляд метнулся к иллюминатору. Абрам уже занял позицию у зенитной пушки ГШ-30-2, установленной на носу. Второй пират стоял у орудия на корме. Это был наш единственный шанс.
Внизу коммандос продолжали суетиться у трюма. Они кричали, подгоняя пиратов, закреплявших тросы. Между ними сновал Ольховский. Этот предатель. Этот мерзавец. Я с ним разберусь. И сделала глубокий вдох.
— Внимание... — выдохнула я. — Атака!
Сначала раздался мощный гул, затем металлический скрежет. Абрам с силой развернул ГШ-30-2 и нажал на спуск. Тридцатимиллиметровая автоматическая пушка загрохотала, выплёвывая раскалённые снаряды. Первая очередь попала в передний двигатель дирижабля, пробив защитные пластины. Из пробоины хлынуло пламя, оттуда вырвался чёрный дым.
Второй стрелок не терял времени — он выпустил серию по кормовой части. Пули крошили обшивку, проникая в отсек с гелием. Лёгкий металл дирижабля сминался, пробоины рвались шире, из них вырывались искры.
Одновременно с этим громыхнули ракетные установки. В воздухе взметнулись четыре снаряда, оставляя за собой густые шлейфы дыма. Они неслись к дирижаблю, их головные части светились багровыми точками.
Первая ракета ударила по боковому отсеку, расколов его, как скорлупу ореха. Вторая взорвалась возле хвостовой части, вызвав хаотичное раскачивание корпуса.
Бах! Бах!
Третий снаряд врезался в центральный отсек, вызвав каскадный взрыв внутри. Металл дирижабля разлетался во все стороны, огонь пожирал внутренности судна.
Четвёртая ракета попала в нижнюю часть дирижабля, чуть ниже гондолы управления. Раздался новый взрыв, и весь корабль дёрнулся, пытаясь уйти из-под обстрела.
Но он уже не мог. Два его двигателя пылали, ещё два отчаянно тянули его назад. Он кренился, шатался в воздухе, не имея возможности набрать высоту.
На палубе баржи поднялся хаос. Схватка между Боцманом и Отто фон Вайбахом разгорелась с невообразимой жестокостью. В их глазах горел огонь, и каждый знал, что победить можно только одним способом — смертью одного из них.
Отто фон Вайбах был мастер своего дела. Он двигался, как тигр, его тело было настороженным и гибким, а взгляд — холодным и расчетливым. В его руке сверкал шпагин — лёгкое, длинное оружие, идеально подходящее для быстрой, точной атаки. С каждым движением, его шпагин посылал искры, когда касался металла, а манёвры были настолько быстрыми, что Боцману приходилось реагировать с удивительной скоростью, чтобы не дать себя ранить.
Боцман был крупным и мощным человеком, его руки были как стальные канаты. Он стоял прямо, готовый к атаке, и его острые глаза следили за каждым движением противника. Его короткий клинок — тяжёлый и широкий, был больше для рубки, чем для точных ударов, но именно это и давало ему преимущество в бою на близкой дистанции.
Сначала Боцман пытался пробить защиту Отто мощными ударами, каждый из которых мог бы сломать не одну кость. Он обрушивал удары, но командир коммандос был быстр, как змей, и его шпагин легко парировал каждый из этих выпадов. Вайбах двигался вокруг Боцмана, его шпагин почти танцевал в руках, пытаясь найти прореху в обороне крупного противника.
Однако Боцман не сдавался. Он с каждым шагом всё больше искал слабости в защите своего противника. Он был более тяжёлым, и в его движениях было что-то смертоносное. И вот, когда Вайбах вновь сделал быстрый выпад, направив шпагин в сторону плеча Боцмана, тот изловчился. Он отскочил в сторону, намеренно выставив своё оружие под углом, и отбил шпагин, заставив его отскочить от клинка с грохотом.
Но пока Вайбах пытался вернуть оружие в исходное положение, Боцман почувствовал момент, когда нужно действовать. С хищным выражением на лице он сделал стремительный выпад и внезапно закрутил своё оружие, оставив шпагин командира коммандос без защиты. Вайбах взмахнул в воздухе и сделал резкий рывок, пытаясь избежать удара, но тут произошло нечто неожиданное.
Боцман, с характерным злом в глазах, изловчился, буквально вырвал кинжал из своего пояса и ловким движением проткнул противника под рёбра. Кинжал вошёл глубоко в живот Вайбаха, и тот, не успев даже издать крик, почувствовал, как его тело становится тяжёлым и неуправляемым. Вайбах попытался отстраниться, но уже не смог. Его шпагин выпал из рук, а сам он, словно изнемогая, поддался тяжести своего собственного тела.
— Ты... не можешь... — шептал Вайбах, пытаясь сдержать кровь, хлещущую из его раны. Его губы посинели от боли, а глаза уже тускнели. Он шагал назад, но всё больше терял силы. Боцман, с наслаждением и яростью в глазах, шагнул к нему, потянулся за его рукой и выкрутил кинжал, глубже проникая в его тело.
Секунды замедлились. Командир коммандос рухнул на колени, его тело не могло больше удерживать жизнь. Он глядел на Боцмана с ненавистью, но был бессилен. Смерть наступала.
— Так... закончилось... — прошептал Вайбах, падая на землю.
Боцман стоял над ним, тяжело дыша, словно только что завершив великое сражение. Он вытянул руку и вытер кинжал о его мундир. С мрачным удовлетворением, он отступил назад, оставив труп командира на палубе.
Звук выстрела из одного из орудий дирижабля прервал тишину, но для Боцмана всё уже было решено. Коммандос пытались сориентироваться, но атака была слишком неожиданной. Несколько из них уже лежали на металлическом настиле, не издав ни звука. Остальные срывались с мест, но пираты ринулись на них, сверкая холодным оружием. Никто не стрелял, боясь повредить «Сверхбур-2».
Я сделала шаг вперёд, крепче сжимая саблю. Генри Ольховский, внизу, резко развернулся, его лицо исказилось яростью. Он понял, что мы перехватили инициативу.
Теперь это была наша битва.
Я спрыгнула вниз, ноги мягко пружинили при приземлении. Хватка на рукояти сабли стала крепче. Стойка – низкая, уверенная, как учили. Передо мной стоял Генри, улыбаясь, словно хищник, играющий с жертвой. Он медленно заложил пистолет в кобуру и вытащил мачете – длинное, тяжелое, с широкой изогнутой сталью, покрытой тонкими царапинами от множества боёв.
— Наконец-то, — хмыкнул он, ухмыляясь. – Мы с тобой всё равно должны были решить, кто из нас лучше.
Он двигался медленно, наслаждаясь моментом. Генри любил фехтование больше всего на свете. Он наслаждался схватками, для него они были развлечением, игрой, в которой он всегда чувствовал себя победителем.
Я не дала ему времени для долгого разговора. Резкий выпад – сабля полетела к его груди, но он парировал удар с ленивой лёгкостью, заставляя меня отступить на шаг.
— Не спеши, дорогуша. Ты ведь не хочешь, чтобы всё закончилось так быстро? Знаешь, я ведь всегда был наемником и примыкал то к одной группе, то к другой — искал где лучше. К вам прибился от того, что мою предыдущую группу сожрали да-страусы. Их было слишком много, чтобы было легко отбиться. В живых остался я, но был ранен. Но тут меня подобрали охотники из твоего убежища.
- И ты нас предал! - вспыхнула я.
- Увы, это проза жизни! Привыкай!
Я стиснула зубы и снова атаковала – быстрые удары, один за другим, и каждый раз он отбивал, его движения были плавными, отточенными. Он знал, как дразнить, как вести бой, чтобы казаться непобедимым.
- Все хотел тебя спросить, а кто научил тебя драться?
- Старик Яков, - ответила я, ища слабые места у противника.
- Наш сторож? - лицо у Генри вытянулось. - Тот, кто стоит у входа с дробовиком?
- Он мастер кен-до и айки-до, - ответила я. - И занимался со мной, пока ты ходил на охоту. Вот его любимый удар, - и мной был сделан выпад, который Генри отбил с трудом.
Но мы были не одни. Внезапно сбоку мелькнула серая тень – Варежка! Пёс бросился на Генри, вцепившись в его руку. Генри зарычал, резко взмахнул мачете, и клинок вспорол воздух, оставляя за собой тонкую каплю крови. Варежка вскрикнул и откатился в сторону, его бок был порезан, но он всё равно рычал, готовый снова атаковать.
— Проклятая псина! — Генри пнул Варежку, отшвырнув его в сторону.
Я почувствовала, как ярость захлестнула меня. Сердце забилось быстрее. Больше не было ни сомнений, ни страха. Только ярость и холодный расчёт.
Я сделала ложный выпад слева, Генри машинально отвёл мачете, а в следующий миг я уже резко сменила траекторию атаки – сабля скользнула по его правому плечу, оставляя глубокий порез. Он отшатнулся, но тут же сделал шаг вперёд, пытаясь перехватить инициативу.
— Неплохо… — прохрипел он, но в его голосе уже не было насмешки.
Мы снова сцепились – удары сыпались один за другим. Его мачете обрушивалось с силой, но я была быстрее. Варежка, хоть и раненый, снова бросился вперёд, хватая Генри за сапог. Тот взревел, но это отвлекло его на долю секунды — секунду, которая решила всё.
Я сделала шаг вперёд, вкладывая в удар всю силу, и мой клинок вошёл ему в бок, пронзая насквозь.
Генри замер. Его глаза расширились, губы приоткрылись, словно он хотел что-то сказать, но не успел. Я выдернула клинок, и он тяжело рухнул на колени. Варежка, всё ещё рыча, подполз ближе, но уже не нападал – просто смотрел на умирающего врага.
Генри поднял на меня взгляд, полон гнева, но в нём уже было понимание – он проиграл.
— Чёртова… ведьма… — выдохнул он. - Чтоб твоя звезда погасла...
Я посмотрела на него сверху вниз, сжав рукоять сабли.
— Это за Варежку.
И резким движением рассекла его горло.
Он рухнул на пол, дергаясь в агонии. Последние судорожные вздохи вырывались из его груди, пальцы слабо скребли деревянные доски палубы, пока, наконец, не замерли. Я переступила через его безжизненное тело, отбросила с клинка темные капли крови и стремительно поднялась наверх.
Схватка уже заканчивалась. По всей палубе лежали тела убитых католиков, их белые мундиры с алыми крестами теперь пропитались кровью. Некоторые пираты, хоть и победили, держались за раны, кто-то тяжело дышал, опираясь на оружие. Но главное — «Томас де Торквемада» потерял свой десант.
Пираты всегда были жестоки, но у них была своя этика. Они предлагали коммандос сдаться, давали шанс на жизнь. Однако, закалённые железной дисциплиной Инквизиции, солдаты предпочли смерть пленению. Их муштровали с детства, учили, что сдаться — значит предать веру и командира. Потому они бились до последнего, выкрикивая молитвы и проклятия, пока не пали с клинками в руках.
Увидев меня, пираты радостно подняли оружие вверх и закричали:
— Слава нашему капитану! Слава Мицар!
Из толпы ко мне вышел Боцман — весь в крови и порезах, его потрёпанная рубаха была разодрана в нескольких местах, а широкая грудь покрыта следами от схватки. Его мощные руки сжимали окровавленный кинжал, а на губах играла усталая, но довольная улыбка.
— Мы победили! Враг отступает! — сказал он, указывая в небо.
Натужно гудя двигателями, дирижабль поднимался выше, пытаясь уйти из зоны поражения. Из пробоин в обшивке вырывались языки пламени, клубы дыма струились по корпусу, опаленные края металлических листов тлели. Экипаж наверняка лихорадочно пытался спасти судно, залить очаги пожара и стабилизировать ход. Теперь им было не до нас.
Ко мне подошел Маркус и, оценивающе взглянув, сказал:
— Теперь ты наш капитан — заслужила!
Я испытала странное чувство. Гордость? Облегчение? Радость? Да, я не подвела этих людей. Но больше всего меня согревало другое — я понимала, что носила имя Алькор не напрасно. У меня была сестра-близнец, и память о ней, прежде смутная, вдруг вспыхнула яркими пятнами. Я вспомнила маленькую девочку, которая смотрела на меня, как отражение в зеркале, ту, с которой я была неразлучна. Мне было всего три года, когда нас разлучили. Теперь я знала, почему нас так назвали: Алькор и Мицар — звезды-близнецы в созвездии Большой Медведицы.
Я помню, как говорила матери:
— Ко мне во сне приходит девочка, похожая на меня.
Мама лишь печально улыбалась и гладила меня по голове:
— Это всего лишь сон, дочь моя.
Теперь я понимала — она не хотела причинить мне боль утраты.
Я сжала кулаки.
— Мы должны найти Алькор! — твёрдо сказала я. — Она ваш настоящий капитан. И моя сестра!
Пираты молча кивнули, но в их глазах читалось уважение. Теперь они знали, что я не предам их. Вокруг меня прыгал Варежка. Он стал любимцем всего экипажа «Дон Кихота». Мужчина, который оказался лекарем, перевязал моего пса, который получил ранения при схватке с Генри. В бинтах Варежка казался смешным. Но он преданно смотрел мне в глаза и сидел рядом, как бы считая себя телоохранителем.
— Начните заменять колёса! Нам нужно направиться к убежищу, где моя мать. Она многое знает и поможет нам понять, что делать дальше!
Команда, весело крича, принялась за работу. Двое пиратов, ловко управляя подъёмными механизмами, сняли разбитые колёса, которые были уничтожены противотанковой миной. Гигантские металлические болты, скреплявшие ось, раскручивались с жутким скрипом. Боцман руководил процессом, а трое крепких парней подкатывали запасные колёса — те были покрыты толстым слоем резины, усиленной металлом. Используя цепи и лебёдки, они устанавливали их на место, закрепляя слаженными движениями, будто делали это всю жизнь.
Я в это время склонилась над картой. Маркус, бородатый навигатор, помогал мне, его натруженные пальцы водили по пожелтевшей бумаге, намечая путь. Мы должны были двигаться быстро, пока дирижабль не оправился.
Абрам, стоя на носу баржи, следил за «Томасом де Торквемадой». Дирижабль удалялся, уносясь в глубь континента. Там, в его недрах, продолжалась борьба за живучесть.
Я хмыкнула:
— Им сейчас не до нас.
Тем временем Боцман оглянулся и крикнул:
— Где кок?!
Из толпы вынырнул худощавый мужчина с кругами под глазами и перепачканным в сажу лицом.
— Здесь, Боцман!
— Где наша пища?!
Кок почесал затылок:
— Из-за схватки не успел приготовить…
— Так готовь! — гаркнул Боцман. — Все голодные! Мы победили и заслужили хорошей еды!
Пираты загудели, соглашаясь, кто-то даже топнул сапогом. Кок посмотрел на меня, ожидая решения.
Я кивнула:
— Боцман прав. Если есть резервы, готовь. Потом поохотимся на кро-крыс или зэто-собак — их мясо сгодится.
Кок махнул помощникам, и они направились в камбуз. Из холодных металлических контейнеров достали остатки мяса, груду картофеля и моркови, с десяток крепких головок лука. Ножи заблестели в руках, пока они быстро нарезали продукты. Вскоре закипела большая кастрюля, выпуская ароматный пар. Для Варежки готовилась отдельная пища.
Пока команда ремонтировала баржу и готовилась к еде, я смотрела на горизонт. Маркус, навигатор, прокладывал курс к моему убежищу. Моя мама знала больше, чем можно было предположить.
Впереди нас ждала дорога. И я поклялась, что найду свою сестру. Где бы она ни была.
- У нас не осталось ракет, есть немного снарядов для зенитных пушек, - признался мне Боцман, мрачно глядя на выжженные боем палубные орудия. - Если нападёт враг, то отбиваться придется лишь стрелковым оружием.
Я скрестила руки на груди, задумавшись. Это была серьезная проблема: против дирижабля или хорошо экипированного отряда одной лишь винтовки недостаточно.
- У нас в убежище есть снаряды к 30-мм зенитным пушкам, - наконец сказала я. - В свое время Генри с охотниками ограбил какой-то военный конвой и привез к нам. Главное — дотянуть до моего дома без стычек с кем-либо.
Боцман согласно кивнул, поглаживая окровавленный бинт на плече — рана была неглубокой, но болезненной.
Спустя час ремонт был завершён, и баржа снова загудела двигателями. Перекошенные от взрыва опоры заменили, поставили новые колёса, и теперь наша махина снова была на ходу. Под корпусом скрежетнули камни, когда мы, качнувшись, двинулись вперёд.
Стоял полдень, солнце висело в зените, но даже оно не могло дать привычного тепла. Воздух был резким, будто сухая кость. Когда-то на планете дули мягкие ветры, но теперь атмосфера, утраченная на треть, не могла больше удерживать стабильный климат. Где-то за горизонтом, у самого неба, виднелись клубы ледяного тумана — там царил холод, способный за минуту превратить человека в ледяную статую. А у нас под ногами раскалённые камни, сухая почва и невыносимая жара. Мир сошёл с ума.
Команда, измученная боем и ремонтом, спустилась в кают-компанию, чтобы отметить победу. Деревянные столы скрипнули под тяжестью тарелок. Кок и его помощники постарались: на подносах дымились жареные куски кро-крысы, тушеная зелень и что-то похожее на хлеб. Овощи были редкостью, но кое-где их ещё выращивали — мы ели с удовольствием.
Алкоголь давали по чуть-чуть и не всем: пираты знали меру, ведь завтра нас могла ждать новая битва. Кто-то смеялся, кто-то рассказывал, как в бою ударил врага прикладом, кто-то просто сидел и молча ел, радуясь тому, что остался жив.
Варежка с аппетитом грыз кость кро-крысы, и судя по урчанию, ему нравилась хорошо обработанное мясо. Пираты смеялись и хлопали его по спине, говоря:
- Ты наш член команды, пёс! Настоящий боец! Молодец!
Я, откинувшись на спинку стула, смотрела в иллюминатор. Высоко в небе, среди редких облаков, едва различимая точка двигалась к западу. Дирижабль.
Теперь он выглядел как тёмная мошка на фоне неба, но я знала, что его экипаж борется за жизнь. Из его пробоин всё ещё лизались языки пламени. Они отступали. Мы победили.
Но впереди нас ждал новый путь. И новые враги.

Глава 15: Кузина

Атака баржи оказалась полной неожиданностью. Дон Сезар, конечно, подозревал, что команда «Дон Кихота» могла выкинуть какой-нибудь сюрприз, но он рассчитывал на коммандос. Во главе их стоял Отто фон Вайбах — лучший швейцарский гвардеец, гордость Ватикана. Десять таких солдат стоили больше пятидесяти пиратов. Они должны были подавить любое сопротивление.
Но что-то пошло не так. Внезапно баржа открыла огонь, и первые удары для «Томаса де Торквемады» оказались болезненными.
Два двигателя были выведены из строя, и теперь дирижабль терял скорость и манёвренность. Воздушные рули слабо слушались команд, локаторы и сенсоры были повреждены, зенитные пушки молчали, а ракетные установки больше не могли наводиться. В некоторых отсеках нарушилась герметичность, и драгоценный гелий стал утекать в атмосферу.
Гелий был для дирижабля «Томас де Торквемада» тем же, чем кровь для живого организма. Он придавал судну подъёмную силу, позволял висеть в небе, парить над разрушенной землёй. А теперь через пробоины он улетучивался, скрываясь в небесах бесследно, и каждая потерянная унция приближала «Торквемаду» к неизбежному падению.
Экипаж хотел дать отпор. Артиллеристы метались между орудиями, офицеры кричали в переговорные трубы, но внезапно голос Дона Сезара прорезал хаос:
— Не стрелять! Не стрелять!
Католики замерли в растерянности.
— Там оборудование! — рявкнул инквизитор. — Там «Сверхбур»! Нам нельзя потерять этот груз! Это единственная ценность на планете, с которой мы можем выторговать всё, что захотим!
— Но нас так уничтожат! — возразил навигатор, едва сдерживая панический страх. — Зачем нам оборудование, если мы сейчас свалимся на землю грешников?!
Дон Сезар медленно повернул голову. Его глаза сверкнули.
Раздался выстрел. Навигатор вздрогнул, словно от удара плетью, и тут же осел на палубу. Из пробитого черепа вытекала кровь, впитываясь в деревянные доски.
— Кто-то ещё вздумал мне перечить?! — заорал инквизитор, размахивая дымящимся пистолетом.
Ответом была тишина. Никто больше не пытался спорить. Все молча бросились выполнять приказ.
Дирижабль начал медленно подниматься, уводя себя из зоны обстрела. Похоже, пираты решили дать ему шанс и перестали стрелять. «Томас де Торквемада» набирал высоту, тяжело натужно гудя повреждёнными двигателями. Сквозь пробоины вырывался дым, раздуваемый ветром. Где-то в нижних отсеках вспыхнул пожар, и экипаж сейчас, возможно, отчаянно пытался его потушить. Судно потеряло почти треть своих возможностей, и всё это из-за какой-то ржавой посудины на колёсах!
Дон Сезар скрежетал зубами от злости.
— Мы ещё вам отплатим долг… — прошипел он, глядя в перископ.
В объективе виднелась баржа «Дон Кихот», уходящая на юго-запад континента. Они сбежали. Выжили. Осмелились бросить вызов Ватикану и ушли безнаказанными!
Он понимал, что теперь все коммандос мертвы. Отто фон Вайбах пал. Десять лучших воинов были уничтожены. Это значило, что «Томас де Торквемада» утратил свой десант. Теперь у него был только экипаж — операторы вооружения, пилоты, механики. Никто больше не мог проводить операции на земле. Никто не мог высадиться, арестовать, убить.
Это ограничивало его возможности.
Но даже ослабленный, «Томас де Торквемада» всё ещё был грозной боевой машиной. И Дон Сезар обязательно воспользуется этим, чтобы отомстить.
Дон Сезар стоял на капитанском мостике, опершись ладонями о пульт управления, и смотрел на разорванный битвой горизонт. Он чувствовал, как внутри закипает ярость. Какой-то ржавый кусок металла на колёсах сумел нанести «Томасу де Торквемаде» серьёзные повреждения. Баржа этих отбросов, этих жалких пиратов, осмелилась атаковать его судно, пусть и не до конца уничтожила его. Это было унижением.
Он обернулся к навигатору, который всё это время лихорадочно работал с приборами, стараясь восстановить контроль над системами.
— Можно определить, куда направляется баржа?
Навигатор, не отрываясь от монитора, кивнул.
— Трудно сказать. Но перед тем, как наши коммандос десантировались, Генри Ольховский успел передать координаты какого-то объекта.
На экране загорелась одинокая точка, расположенная между руинами Нью-Йорка и гигантским мегаполисом Гигантусом. Однако что это за место, установить было невозможно. Взорвавшаяся сверхновая уничтожила спутники, разрушив привычную систему навигации. Карты устарели, многие из них уже не соответствовали действительности. Там, где раньше была база, теперь могла зиять гигантская пропасть, а на месте равнины — возникнуть руины древнего города.
Дон Сезар мрачно прищурился.
— Это их цель, — сказал он.
— Возможно. До того, как связь с нашими коммандос прервалась, они говорили о каком-то убежище, — добавил навигатор.
— С какой скоростью движется баржа?
Тот быстро проверил данные радаров.
— Максимум — пятьдесят километров в час, но в среднем она идёт с тридцатью.
Дон Сезар сжал кулаки.
— Мы их опередим. Даже с повреждениями мы всё равно быстрее этой рухляди.
Он ткнул пальцем в координаты.
— Курс на объект.
Экипаж лихорадочно заработал. Дирижабль начал тяжёлый разворот, накренившись в сторону. Выхлопные трубы выбросили очередную порцию густого дыма, а пылающие внутренности всё ещё горели, разбрасывая искры по металлическим конструкциям.
В этот момент Дон Сезар понял, что ненавидит эту девчонку.
Мицар. Какая-то выскочка, которая даже не должна была быть его проблемой, сумела не просто дать отпор — она унизила его. Она втоптала его репутацию в грязь, уничтожила лучших бойцов — его элиту, его десант. Теперь «Томас де Торквемада» был ранен. У него больше не было оперативной группы, не было коммандос, способных выполнять точечные миссии на земле. Остался лишь экипаж, оружейные расчёты и сам дирижабль, который, хоть и был мощной боевой машиной, теперь стал уязвим.
Но это не важно.
Его путь всегда был прост: он забирал то, что хотел. Он не ценил людей, потому что видел в них только инструменты. Ложь, предательство, манипуляции — всё это было частью его восхождения к абсолютной власти. Он шёл вверх, вырываясь вперёд любой ценой. Он видел себя пророком. Тем, кто принесёт новую веру, новое могущество, новую власть.
Для этого ему нужен был только один инструмент — «Сверхбур-2» и антиматерия. С этими ресурсами он мог подчинить себе остатки цивилизации, возродить порядок, в котором он станет верховным правителем.
Но теперь у него появилась другая цель. Он хотел поймать Мицар. Её смерть стала для него делом принципа. Он заставит её страдать. Он посадит её в кресло для пыток и будет ломать её, пока она не станет умолять о пощаде. Даже если она отдаст ему оборудование, даже если приползёт к нему на коленях — он всё равно не оставит её в живых.
Он наблюдал за ускользающим на горизонте направлением баржи, и на его губах заиграла холодная, зловещая усмешка. Охота началась.
Дирижабль плыл над мёртвым пейзажем, раскинувшимся вдоль старого шоссе, ведущего от Нью-Йорка. Некогда оживлённая дорога, связующая мегаполисы, теперь была лишь полосой потрескавшегося асфальта, поросшего дикими растениями и усеянного ржавеющими остовами автомобилей. Внизу лежали руины, скелеты зданий, уцелевшие каркасы высоток, в которые ветер загонял пепел и пыль. Повсюду виднелись следы давней резни: выбеленные солнцем кости, остатки палаточных лагерей, разгромленные убежища, пустые улицы, по которым больше не звучали голоса. Лишь мутанты бродили среди руин, корчащиеся твари с раздутыми телами, обвисшей кожей и сросшимися конечностями. Некоторые из них сторожко смотрели на проплывающий в небе силуэт, но большинство не проявляло даже интереса – их разум был слишком далёк от того, чтобы осознавать угрозу.
Дон Сезар стоял у иллюминатора, наблюдая за безмолвной картиной разрушения. В ней не было ничего нового – за годы своих походов он видел такие пейзажи сотни раз. Ещё до того, как катастрофа стёрла границы и законы, он провёл немало крестовых походов — так он называл свою миссию по покорению выживших городов. Если поселение не желало подчиняться Ватикану, не хотело отдавать ресурсы, на него обрушивался огонь. Он приходил с требованием, а оставлял после себя лишь руины. Ни разу он не пожалел о содеянном – наоборот, крики, мольбы и горящие города доставляли ему нечто, похожее на удовольствие. Он сбрасывал бомбы с той же лёгкостью, с какой смахивают пыль с рукава. Жизни людей значили для него не больше, чем раздавленные насекомые.
И Ватикан его награждал. Там ценили его хладнокровие, его жестокость, его абсолютное отсутствие жалости. Орден за орденом, звание за званием – сам Понтифик отмечал его заслуги, утверждая, что в новом мире нет места слабости. Гуманизм и сострадание остались в прошлом, а будущее требовало железной воли и готовности идти по трупам.
После катастрофы стало очевидно: Америка больше не великая держава, а просто кусок выжженной земли, где каждый купольный город сам за себя. И теперь за антиматерию – единственный ресурс, способный дать контроль над будущим – началась борьба. Инквизитор знал, что Москватаун и Хапонлэнд - бывшая военно-морская база США в Японии - уже выдвинули свои тяжёлые корабли. «Пётр Великий», тяжёлый крейсер русских, и «Адмирал Нимиц», старый, но модернизированный авианосец США, – оба судна направлялись к цели. Открытый бой с ними был бы самоубийством, даже для «Томаса де Торквемады». Эти бронированные гиганты не боялись воздушного обстрела, а их ракетные системы могли стереть дирижабль в пыль.
Значит, оставалась единственная стратегия – скорость. Пока тяжёлые корабли медленно пробирались через пересохшие океаны, дирижабль мог достичь точки назначения раньше. Но донесения пришли слишком поздно, и теперь у католиков было мало времени. Они не только охотились за антиматерией, но и за «Сверхбуром-2» – чудом инженерии, которое могло пробивать породу на километровую глубину. Это устройство уже уплыло из Барселоны – его похитила Алькор и её люди, опередив коммандос Ватикана.
— Но всё равно мы на шаг впереди, — шептал Дон Сезар, сжимая руки за спиной. Он чувствовал, что цель уже близка. Оборудование и антиматерия – они находились в пределах его досягаемости. Осталось только взять их, несмотря на первые неудачи.
— Ваше Преосвященство, мы приближаемся к точке назначения, — послышался голос навигатора. — Десять минут до прибытия.
Дон Сезар кивнул и шагнул к перископу. Воздух был прозрачен – утончившаяся атмосфера позволяла видеть дальше, чем в прежние времена. На горизонте сиял Гигантус – город, находящийся более чем в сотне километров отсюда. Его зеркальные купола отражали солнце, словно огромные линзы, горящие в рассветном свете.
Инквизитор усмехнулся, вспомнив свою недавнюю беседу с Данцигом Кроллом – главой города. Тот нервничал, ведь без антиматерии он не мог защитить Гигантус. Он был готов к сотрудничеству с католиками, но Дон Сезар не обещал ему ничего. Он не собирался делиться добычей – его цель была выше.
Москватаун и Хапонлэнд могли угрожать, но вряд ли они захотят уничтожить всю систему добычи глубинных вод. Скорее, они предпочтут торговаться, давить военной мощью, требовать уступок. Но Инквизитор не хотел конкурентов. Ни русские, ни американцы не должны были получить «Сверхбур». Ватикан должен был стать единственной силой Восточного полушария. Запад – пусть им распоряжается Гигантус.
Дон Сезар усмехнулся. Совсем скоро, когда дирижабль достигнет цели, начнётся настоящая игра.
Спустя полчаса дирижабль завис над серым, выжженным ветрами пейзажем, где располагалась старая ракетная база. С высоты это место выглядело как бетонный остров среди запустения: массивные железные ворота, ведущие вниз, бетонные блоки, разбросанные у входа, и почерневшие от времени укрепления. Один из членов экипажа, вглядываясь в перископ, первым нарушил молчание:
— Ваше Преосвещенство, это бывшая ракетная база, вероятно, оставшаяся без «Минитменов». Похоже, её переоборудовали под убежище. Вижу укрепления, подступы блокированы, возможно, местность заминирована. У входа десятки гниющих тел и скелетов – люди, хищники, трудно сказать. Ворота ведут на подземные уровни.
Дон Сезар хмуро изучал местность. Если сюда направлялась Мицар, значит, место было важным. Нужно взять его штурмом.
— Подготовьте команду для захвата объекта, — приказал он.
Католики переглянулись, их лица исказились сомнением.
— Ваше Преосвещенство, но мы не коммандос, — осторожно заговорил один из офицеров. — Мы члены экипажа. Мы управляем дирижаблем, а не штурмуем укрепрайоны...
Глаза Инквизитора вспыхнули яростью.
— Вы идиоты! Нет у нас коммандос! — взревел он, срываясь на истерику. — Отто фон Вайбах мёртв! Так что в атаку пойдёте вы! Или я сам вас расстреляю!
Он выхватил из кобуры короткоствольную «Беретту» и наставил на ближайших людей. Те побледнели. Один даже судорожно сглотнул, отступая на шаг. Руки дрожали. Кто-то перекрестился.
— У вас нет выбора! И у меня нет выбора! — продолжал Инквизитор, сжав зубы. — Этот объект нужен нам. Вначале разнесём его огнём, затем войдём внутрь. Сопротивляющихся – убить. Тех, кто сдастся – оставить, чтобы выяснить, чем они могут быть полезны.
По приказу кардинала из экипажа выбрали десять человек. Им раздали автоматы и газовые гранаты, но по лицам было видно: страх держал их в ледяных цепях. Они отправились в грузовую камеру, где лебёдка должна была спустить их вниз.
— Высота не более двадцати метров, — прозвучал голос. — Это разрешённый предел.
Но кого это волновало? Никто не хотел спускаться в руины, где могли поджидать вооружённые люди. Они не были солдатами. Они были пушечным мясом.
Дирижабль «Томас де Торквемада» зашёл на новый круг, выдвигая орудия. Стволы артиллерии застыли, нацеленные на бетонные сооружения.
— Огонь!
Земля содрогнулась. Тяжёлые снаряды обрушились на базу, взметнув в небо бетонную пыль. Разрывы крушили укрепления, взрывная волна швыряла в стороны камни и обломки. Железные ворота повело, но они ещё держались.
В тот же миг католики начали спуск. Неопытные, дрожащие, с побелевшими пальцами на спусковых крючках. Они опускались по тросам, чувствуя, как тяжесть оружия оттягивает их вниз.
Но первый же шаг на землю оказался последним для троих из них. Старик Яков, седой и сгорбленный, но с глазами хищника, поднял старый дробовик и одним выстрелом срезал двоих. Третий упал, хватаясь за пробитую грудь. Яков перезарядил. Но не успел выстрелить снова – нож с ядовитым лезвием вонзился ему в шею. Старик захрипел, упал на колени. Яд разъедал его изнутри, превращая смерть в мучительную агонию.
— Вперёд, мои славные крестоносцы! — орал в рацию Дон Сезар, пылая от возбуждения. Он видел, что сопротивление было слабым. Убежище – это не город под куполом. Здесь не армия, а жалкие отбросы, цепляющиеся за никчёмную жизнь. Такие не достойны жалости.
Шериф Майкл Леон де Ричи знал, что у него нет шансов. Но он всё равно сражался.
Окружённый своими людьми, он отстреливался из старого пистолета, каждый раз поражая цель. Они убили ещё троих католиков. Отчаянные, загнанные, но не сдавшиеся.
— Держаться! — крикнул он.
Но противник не собирался ввязываться в перестрелку. В убежище полетели дымовые гранаты. Белый яд заполнил коридоры. Люди начали задыхаться, хвататься за горло. Кто-то выскочил вон, стреляя вслепую, но его срезала автоматная очередь. Шериф упал на колени, его лёгкие разрывались огнём. Последнее, что он видел – серую мглу, наполняющую убежище смертью.
Католики победили. Захватчики вытащили выживших наружу – грязных, задыхающихся, полуживых. Женщины, дети, старики – всех построили у дымящихся стен. Над руинами ещё поднимался чёрный пепел.
Трупы защитников валялись на земле. Католики не тратили время на похороны. Они только собирали своих – убитых и раненых, поднимали на борт дирижабля.
Дон Сезар наблюдал за сценой с удовлетворением. Ещё один шаг к цели. Теперь это место принадлежит Ватикану.
Когда все было закончено, Дон Сезар приказал:
— Спустить трап!
Тотчас загудели моторы, и к земле устремился металлический трап. Он раздвигался плавно, с легким лязгом сцеплений. По нему медленно спускался Инквизитор, облаченный в свое тяжелое черное одеяние с алыми вставками. Его длинный плащ, вышитый латинскими письменами, касался ступеней, а высокие сапоги с железными пряжками гулко ударяли по металлу. Ледяной взгляд скользил по пленникам, его пальцы сжались на рукояти меча, скрытого в ножнах.
Перед ним выстроились люди — около шестидесяти человек. Техники, повара, электрики, подростки, сгорбленные и запуганные. Их одежда была изношенной, а лица испачканы копотью и кровью. Некоторые кашляли, задыхаясь без кислородных масок. В атмосферу продолжал улетучиваться кислород, и дышать здесь становилось все сложнее, но это нисколько не волновало Инквизитора.
Он медленно шагал вдоль строя, пристально вглядываясь в каждого, будто выискивал в них что-то особенное. Почему Мицар торопилась сюда? Что здесь такого ценного? Его взгляд остановился на двух женщинах: Франциска Кабалье едва держалась на ногах, её поддерживала Тереза Кармен Сигуэнья. Обе они смотрели в землю, понимая, что пощады ждать не стоит.
Инквизитор зевнул, словно ему наскучил этот фарс. Но затем его внимание привлекла высокая фигура в конце строя. Человек-птица. Он впервые видел нечто подобное: длинные, покрытые жесткими перьями страусиные ноги, мускулистое тело, впалые щеки, пронизанные презрением глаза. Урса Майор, вождь убежища.
— Хм, слышал о таких уродах, но вижу впервые, — процедил он, доставая кинжал.
Это был не просто клинок. Величественный, покрытый гравировкой, изъеденный веками — кинжал великого Томаса де Торквемады. Именно этим лезвием в Средневековье пытали еретиков, мусульман и отступников. Его лезвие темнело от времени, но все еще было острым, а рукоять — массивной, украшенной рубинами в форме креста. Инструмент боли, наследие святой инквизиции.
Инквизитор шагнул к женщине-птице. Урса стояла прямо, её дыхание было тяжелым — она еще не оправилась после газовой атаки, но в глазах пылал огонь.
— Вы уродливее меня, твари, — процедила она и с презрением плюнула в пыль у ног Инквизитора. - Я-то — мутант физически, а ты мутант моральный...
Тот усмехнулся, стирая каплю слюны с края сапога. Он умел терпеть, если надо, но осеорблений не прощал. Никогда и никому!
— Что ценного у вас есть?
На первый взгляд это был обычный грабеж. Но Урса вздрогнула. Её глаза нервно забегали. На мгновение она потеряла контроль, но затем сжала губы и сказала:
— Ничего для таких, как ты. Мы просто выживаем! Ценное спрашивай у Данцига Кролла!
Дон Сезар почувствовал ложь. Здесь было что-то важное. Это убежище хранит какую-то тайну!
Он обошел женщину сзади и, не раздумывая, вонзил нож ей в колено — в обратную сторону сгиба, туда, где находился сустав.
Раздался крик. Жуткий, пронзительный, растекающийся эхом по мертвой земле. Инквизитор с наслаждением проворачивал клинок, дробя кости. Урса орала, её крик сотрясал воздух. Люди закрывали уши, отворачивались, стараясь не смотреть на пытку.
— Говори, тварь! Иначе я сожгу тебя, как ведьму!
— Отпусти его, Калигула! — раздался резкий крик.
Дон Сезар вздрогнул.
Калигула. Так его звали в детстве. Так прозвали его за жестокость и лицемерие. За убийство животных ради удовольствия. За живодерство. Учителя его презирали, а оджноклассники ненавидели. И девушки не хотели с ним общаться...
Но кто мог знать это имя? Кто знал его здесь, в руинах Нью-Йорка? Его взгляд метнулся на источник голоса. Седоволосая женщина в инвалидном кресле. Её глаза горели ненавистью. Её лицо было знакомо…
— Ух ты… Мириам! — Инквизитор, вспомнив, улыбнулся. — Мириам Себастьян де Орнелла…
— Я Мириам О'Коннелл! — твердо ответила женщина.
— Ну, по мужу ты О'Коннелл, — усмехнулся он. — А так - моя кузина! Какое удивительное воссоединение спустя… сколько? Четыре десятилетия? И как я слышал от Генри Ольховского… Ты мать Мицар и Алькор!
Мириам вспыхнула. Эту тайну знали единицы. Значит, Генри предал её.
— Так что ты хочешь, Калигула? — холодно произнесла она, назвав его тем именем, которое он ненавидел.
Инквизитор усмехнулся.
— Это мы сейчас и выясним, дорогая кузина… Ты же инженер, что создавала «Сверхбур-2» и антиматерию... Какой ценный источник мне попался!
Он протирал от удовольствия ручонки.

Глава 16: Проект «Гибернация»

Моя мама хранила много секретов. Как физик и инженер огромной корпорации New Materials and Energy, которая входила в империю Илона Маска, она имела доступ к промышленным, технологическим и военным разработкам. Она работала с наноматериалами, энергетическими системами, разработками для Марса.
Но были и другие тайны, о которых она молчала. Например, семейные. Я не знала, что у меня есть сестра-близнец, хотя временами в памяти всплывало лицо девочки, с которой я играла в детстве. Воспоминания всплывали отрывками: мы держались за руки, смеялись, бегали по какой-то лаборатории. Но мама никогда не говорила о ней.
Не знала и правды о гибели отца: мама говорила, что он был финансовым менеджером, но на самом деле он возглавлял один из ключевых проектов. Я не понимала, почему она ушла из New Materials and Energy, хотя ей предлагали остаться и получить билет на Марс или в Гигантус, где остро нуждались в таких специалистах. Она ничего не объясняла. Но один секрет я все же узнала, потому что видела его своими глазами.
Мне было пять или шесть лет, когда мама взяла меня с собой на самый нижний уровень убежища. Этот комплекс был создан для трех межконтинентальных баллистических ракет «Минитмен», фактически представляя собой мини-город, в котором могли разместиться до сотни человек. Однако самый нижний уровень всегда оставался закрытым, доступ к нему имели только несколько избранных: моя мама, вождь Урса Майор, шериф Майкл Леон де Ричи, врач Франциска Кабалье и инженер Генри Лох. Огромный люк запирался сложным кодом. Некоторые пытались проникнуть туда, но им отказывали, объясняя, что этот отсек заражен радиацией.
Однажды даже Генри Ольховский попытался узнать, что скрывается за люком. Тогда Урса сказала ему, что это бывшее хранилище ядерных боеголовок, но одна из них дала трещину, и теперь там запредельный уровень радиации. Она даже показала ему счетчик Гейгера, на котором стрелка заходила за красную черту - свыше 500 зивертов, смертельную дозу за несколько минут. «У тебя возникнут проблемы с потенцией», — серьезно сказала ему Урса, после чего он отстал. Однако он все равно подозревал, что там что-то есть. Он часто заходил к нам, пытался разговорить маму, подпаивал ее алкоголем, зная, как ей тяжело и как часто она находится в стрессе. Из-за этого у нее впоследствии случился инсульт. Но даже в нетрезвом состоянии она не выдала эту тайну. Только однажды проговорилась о другом: что у меня есть сестра-близнец.
Но я знала, что скрывается за люком. Там находились пятьдесят герметичных капсул, соединенных в один энергетический и технологический узел. Это была гибернационная система, позволяющая людям находиться в замороженном состоянии сотни тысяч, а то и миллионы лет без ущерба для организма. Я тогда ходила вместе с мамой по этому помещению, гладила стеклянные купола, заглядывала внутрь капсул, не понимая, что это такое. Инженер Генри Лох пояснял вождю Урсе, которую недавно избрали главной у нас после гибели предыдущей — она трагически подорвалась на противопехотной мине.
— Мы разместили капсулы здесь, потому что эта база наиболее надежна, — объяснял он. — Здесь бетон толщиной в пять метров, огромная стальная крыша, полная изоляция и герметичность. Даже если на поверхности произойдет землетрясение, выпадет радиация или упадет астероид, эта часть убежища выдержит все. Ее строили на века.
— Вы думаете, что она простоит два миллиона лет без изменений? — уточнила Урса, обходя капсулу и покачивая своей страусиной походкой. Это никого не удивляло, потому что все привыкли к тому, что часть человечества отделилась в новую ветвь Хомо Страус, прозванную «птицами». — Ни коррозия, ни ветхость, ни износ металла и бетона?
— Да, — ответила мама, доставая планшет и показывая расчеты. — Согласно нашим данным, даже движение тектонических плит в мантии не приведет к разрушению этого блока.
На планшете было написано:
"Прочность бетона: устойчивость к сейсмическим нагрузкам, коэффициент износа — 0,000001% в год.
Герметичность стали: коррозионная стойкость с дополнительным покрытием.
Резервные системы контроля: автоматическая перезагрузка каждые 1000 лет".
— Сколько энергии требуется для работы капсул? — спросила Урса.
— Каждая капсула потребляет 100 Вт - как обычный бытовой прибор, в сумме это 5000 Вт. В год это 157,6 миллионов Джоулей. За два миллиона лет будет израсходовано 3.16;10;; Джоулей.
Я не понимала этих чисел, но запомнила их. Однако Урсу такие расчеты не устраивали, и она потребовала разъяснений:
— Откуда взять столько энергии? Из солнечных батарей?
— Нет, Урсу, — покачала головой мама. — Никакие солнечные батареи не проработают два миллиона лет. Никакие кабели не должны быть связаны с внешними приборами и устройствами. Это полностью автономный блок. Здесь установлен агрегат для хранения и потребления антиматерии.
Вождь широко раскрыла глаза.
— Антиматерия?
— Да. Нам достаточно всего 100 граммов. При аннигиляции антиматерии с материей выделяется колоссальная энергия. По формуле Эйнштейна, это 18 петаджоулей энергии. И этого хватит, чтобы запитать капсулы на два миллиона лет.
— А если понадобится три миллиона?
— Энергии все равно хватит, — уверенно ответила мама. — Запас рассчитан почти в сорок раз больше, чем требуется. Единственное условие — через каждые тысячи лет один из инженеров должен выходить из гибернации, проверять состояние капсул, делать текущий ремонт, заменять вышедшие из строя блоки и чипы, а затем снова ложиться в гибернацию. При таком подходе система сможет функционировать не два, а три миллиона лет.
Я продолжала ходить по этому помещению, смотреть на капсулы, водить по ним руками. Сейчас я бы воспринимала их как гробы, но тогда мне было всего шесть лет, и я не понимала, что это означает.
А потом разговор продолжился в помещении, где собирался совет — небольшая круглая комната со слабо работающими лампами, запахом металла, пластика и пыли. Здесь всегда обсуждали самые важные вопросы жизни убежища, и в этот раз речь шла о вещах, от которых у меня тогда, пятилетней девочки, всё путалось в голове. Тем не менее я слушала, пусть и играя на полу с щенком Варежкой — он весело пытался схватить мою штанину, падал, скользил на лапах, тыкался мокрым носом в ладони, а я смеялась и не понимала, как он позже станет сильным охранником и моим единственным другом в год одиночества.
За круглым столом сидела Урса Майор — наша вождица, женщина-птица с длинными, мускулистыми страусиными ногами, обтянутыми специальной бронетканью. Она устроилась в тяжелом металлическом кресле и внимательно смотрела на мою маму, Мириам О’Коннелл, бывшего инженера корпорации New Materials and Energy. Остальные члены совета расположились напротив, кто-то записывал, кто-то просто молчаливо ждал, как и всегда в минуты, когда говорила мама.
— Почему выбрано именно два или три миллиона лет? — спросила Урса. В её голосе не было сомнения — лишь желание полностью понять ситуацию.
— Потому что это ориентировочный срок восстановления экосистемы, — спокойно ответила мама, коснувшись сенсора своего планшета, высвечивая графики и диаграммы. — После глобальных вымираний биосфера Земли восстанавливалась не быстро. К примеру: Ордовикско-силурийское вымирание, около 444 миллионов лет назад. Тогда исчезло до 85% морских видов. Экосистема вернулась к равновесию только через 5–10 миллионов лет. Далее — Девонское вымирание, примерно 375–360 миллионов лет назад: 75% видов вымерло. Снова 10 миллионов лет на восстановление.
Я краем уха слушала, а сама тем временем продолжала толкать Варежку, чтобы он догонял старую меховую игрушку, которую я вертела на верёвочке. Щенок лаял, подскакивал, задевал лапами меня и едва не врезался в металлическую ногу шерифа Майкла Леона де Ричи. Он только ухмыльнулся и убрал ботинок, а я продолжала смеяться, даже не представляя, что за этим разговором скрывается что-то настолько серьёзное.
— Пермо-триасовое вымирание, 252 миллиона лет назад, — продолжала мама, — было самым разрушительным: до 96% морских и 70% наземных позвоночных исчезли. Восстановление заняло до 30 миллионов лет. А триасово-юрское, 201 млн лет назад, унесло 80% видов, на его месте выжили динозавры. Ну и конечно, мелово-палеогеновое вымирание — 66 миллионов лет назад. Гибель динозавров, 75% всех видов исчезло. Только через 3–10 миллионов лет Земля вернулась к балансу.
— Значит, по этой логике, — сказала Урса, — гибернация на 2–3 миллиона лет — это минимальный срок, когда вновь можно будет жить на поверхности?
— Именно, — кивнула мама. - Тогда люди смогут выйти на поверхность и начать жить.
— А почему всего 50 капсул? Почему не сотни?
— Потому что проект «Гибернация» изначально не предназначался для Земли, — пояснила мама, выводя на экран чертежи и расчеты. — Это был проект для межзвездного перелёта. Группа наследников Илона Маска искала пригодные для жизни экзопланеты — такие, где возможно было бы начать всё с нуля. Там условия, по их расчетам, могли быть даже благоприятнее земных.
Урса напряглась — мышцы на её длинных ногах задвигались, и кресло под ней скрипнуло. Она взглянула на всех через плечо, словно проверяя реакцию.
— Поясните, — скомандовала она.
Мама откинулась на спинку кресла и начала рассказывать, уже более подробно, уверенно:
— Первая кандидатура — Proxima Centauri b, ближайшая к Солнцу экзопланета. 4,24 световых года. Считается, что у неё может быть твёрдая поверхность и вода. Но её звезда слишком активна — вспышки и излучение быстро сдувают атмосферу. Отказались.
— Далее — система TRAPPIST-1. Там семь планет, три из них — TRAPPIST-1e, f и g — в обитаемой зоне. 39 световых лет от нас. Планеты плотные, вероятно, скалистые, возможно, с океанами.
— Kepler-442b — 1200 световых лет. Условия почти идеальны, возможно, есть фотосинтез. Но слишком далеко.
Я вновь гладила Варежку за ушами, он уснул, свернувшись калачиком у моих ног. А мама продолжала:
— LHS 1140 b — вот на неё была сделана ставка. 40 световых лет или 378,44 триллионов километров. Скалистая, плотная атмосфера, возможно, океаны. Именно туда строили «Старшип-LHS» — специальную ракету, предназначенную для полета длиной в 120 тысяч лет. В неё должны были быть загружены те самые 50 капсул. Больше не могли, так как ракета была небольшой по размеру, а обспечить всеми необходимыми ресурсами даже 50 человек непросто.
— Почему не стартовали? — спросила Майор.
— Потому что двигатель придавал скорость ракете в 100 километров в секунду и требовал два килограмма антиматерии для всего путешествия в один конец. А за всю историю человечества было получено только три. Полёт на LHS 1140 b признали слишком рискованным, особенно учитывая, что ракета должна была работать автономно более 100 тысяч лет. Один килограмм решили оставить для Земли — для проекта «Серхбур-2». Ещё два — планировали использовать на терраформирование Марса, его и забрали внуки Маска.
— А эти капсулы, — медленно произнесла Урса, — те, что стоят в нижнем отсеке, те самые?
— Да, — кивнула мама. — Это они. Гибернационные модули, рассчитанные на миллионы лет. Мы проникли на завод и забрали эти капсулы еще в период конфликтов и революции. Никому не было дела до них, людей и власти интересовали другое - выжить. А мы разместили капсулы здесь, на базе. Таков был план моего мужа Джона... Нам помог наш шериф Майкл Леон де Ричи, который тогда там работал начальником службы охраны.
— И проект «Старшип-LHS» всё ещё где-то стоит? — уточнила Урса.
— Да, — кивнула мама. — В одном из подземных комплексов на месте старых заводов SpaceX. Ракета была собрана, капсулы готовы. Но старт так и не состоялся. Из-за отсутствия необходимого объема антиматерии.
Урса глубоко задумалась, а я, уже утомившись, прижалась к Варежке, чувствуя его тёплое дыхание. Тогда я не понимала почти ничего. Но ощущала, что эти слова, имена и числа — это не просто взрослые разговоры. Это — судьбы. Это — будущее.
Видимо, Урса тоже хотела заглянуть в будущее — слишком много в этом мире зависело от его неясного силуэта. Она прищурилась и спросила, не отводя взгляда от матери:
— Итак, пятьдесят человек. Избранники, которые должны возродить человечество спустя два–три миллиона лет... при условии, что Земля действительно возродится и станет пригодной для жизни?
— Да, — кивнула мама. — Но всё не так просто.
Слово взяла женщина с гладко зачёсанными волосами и холодным, почти хирургически точным взглядом. Франциска Кабалье, врач-генетик, в своё время руководила биологической частью проекта «Гибернация».
— Я занималась оценкой рисков в этом проекте, — начала она, глядя прямо на Урсу. — С научной точки зрения, чтобы обеспечить долгосрочное выживание вида, необходимо минимум 500–1000 особей. Это при условии, что будет строго контролироваться процесс размножения и исключены родственные связи. А для настоящей генетической устойчивости и адаптивности популяции нужно не менее 10 тысяч человек. Только тогда можно избежать генетического дрейфа — случайных мутаций, потери важной информации в ДНК, и инбридинга, то есть близкородственного скрещивания.
Она сделала паузу, и в зале повисла тишина. Даже я прекратила играть с Варежкой — пушистый щенок с пронзительно умными глазами бегал вокруг меня, время от времени подскакивая, тыкаясь носом в руки, требуя внимания. Я погладила его по голове, а он стал гоняться за собственным хвостом, будто хотел разогнать напряжение, повисшее в воздухе.
— Генетическое разнообразие, — продолжала Франциска, — это не просто модное слово. Это ключ к выживанию. Представители разных континентов — Африки, Азии, Европы, Америки, Океании — имеют уникальные адаптации и гены. Их сохранение критически важно. А 50 человек... это всего лишь крошечная фракция того, что необходимо. Даже если это будут 25 мужчин и 25 женщин — этого катастрофически мало.
— То есть, это всё бесполезно? — резко спросила Урса, поднявшись со своего места. — Пятьдесят человек, и всё? Ради чего тогда вся эта затея?
Франциска развела руками с невесёлой полуулыбкой:
— Такой маленький генофонд неминуемо приведёт к инбридингу. Через несколько поколений начнут проявляться вредные мутации, возникнет высокая подверженность болезням, иммунная система ослабнет, и человечество снова исчезнет — уже навсегда. Кроме того, без генетического разнообразия эволюция не сможет идти вперёд. Вид не адаптируется к новым условиям среды.
Я поднялась на ноги. Варежка подпрыгнул возле меня, как будто понял серьёзность момента, и ткнулся мне в колени. Его глаза — чёрные, блестящие — смотрели с надеждой, как будто он тоже хотел услышать, что всё не зря.
— С точки зрения современной науки, — продолжила врач, — шансы выжить у группы из 50–100 человек ничтожно малы. 500–1000 — это уже что-то, при условии генного контроля. А лучший вариант — это 5000–10000 человек. Только тогда можно говорить о настоящем возрождении человечества. А 50 капсул... Это скорее жест отчаяния.
— Тогда зачем всё это?! — в голосе Урсы звучало не столько возмущение, сколько искреннее непонимание. Она показала вниз, туда, где за герметичными дверями, в глубинном отсеке находились капсулы.
Но Франциска вдруг изменила интонацию. Она взглянула на всех, словно готовясь к самому важному откровению:
— Был другой вариант. Рассматривался сценарий: 50 женщин и банк спермы.
Урса замерла.
— Это хоть немного увеличивало шансы. Если использовать около 1000 образцов спермы от разных, неродственных доноров, можно было бы создать относительно разнообразное первое поколение. Инбридинга бы удалось избежать, по крайней мере на начальном этапе.
Она замолчала, и только Варежка лизнул мою руку, будто чувствовал: сейчас будет что-то важное. Я игралась с ним, прислушивалась к разговору взросмлых, но не понимала.
— Преимущества? — продолжила Франциска. — Во-первых, генетическое разнообразие. Во-вторых, возможность быстрого старта популяции, пусть и ограниченного. Если все 50 женщин родят по одному ребёнку, это уже 50 новых человек, каждый от генетически уникального отца. А дальше – только рост. Теоретически.
— А недостатки? — спросила Урса, сжав пальцы в кулак.
— Их много, — врач качнула головой. — Во-первых, 50 женщин – это всё равно слишком мало. Они физически не смогут обеспечить быстрый прирост. Даже при самых благоприятных условиях это займёт десятилетия. Во-вторых, второе поколение уже будет более родственным, ведь всех детей родят всего 50 матерей. В-третьих, всего 50 материнских линий – это крайне узкое генетическое горлышко. Сложные мутации, болезни, уязвимость к вирусам... Всё это снова ставит под сомнение будущее.
— И как же это улучшить? — голос Урсы звучал уже более спокойно, но настороженно. Варежка подошел к ней и стал принюхиваться.
— Нужно увеличить число женщин, — сказала Франциска. — Хотя бы до 500. А лучше – 1000. Добавить замороженные яйцеклетки и эмбрионы. Это дало бы шанс расширить генетическое разнообразие. Можно было бы развивать популяцию не только естественным путём, но и с помощью репродуктивных технологий. Но... всего этого у нас нет.
— А что есть? — спросила Майор, почти шепотом, чувствуя, как Варежка замер у её ног.
Ответ прозвучал неожиданно тихо:
— Только капсулы... — произнесла Франциска, — Банк спермы у нас был. Но его забрали внуки Илона Маска. На Марсе тоже нужно было разнообразие. Там, наверху, у них свои планы.
Она опустила глаза, а в помещении воцарилась тишина, в которой звучал только лёгкий, частый лай Варежки. Казалось, даже он чувствовал, что шанс на возрождение человечества — тонкая нить, и никто не знает, оборвётся ли она.
— Так зачем нам нужны эти капсулы? — спросила Урса, глядя на маму с недоверием, словно подозревала, что за этим скрывается нечто большее, чем просто научный план.
Ответила мама — спокойно, без эмоций, будто говорила о чём-то совершенно обыденном:
— Если ситуация изменится к худшему, если надежды больше не останется — нам придётся запустить гибернацию. Пятьдесят человек — это, возможно, не шанс, но хоть что-то. Лучше, чем ничего. Да, для этого нужна антиматерия, и она пока вне нашей досягаемости. Она хранится в лаборатории New Materials and Energy, доступ к которой имеет лишь узкий круг лиц.
— А вы?.. У вас есть доступ? — прищурилась Урса.
— Нет, — покачала головой мама. — Я давно его утратила. Я больше не сотрудничаю с NME.
Урса встала и начала медленно, по-страусиному, шагать вокруг стола, мягко, почти бесшумно, но при этом демонстрируя силу и гибкость мускулистых ног, будто напоминая всем присутствующим: она — другая.
— Скажу вот что, — её голос был ровным, но в нём чувствовалась сталь. — Я пришла к вам как друг и союзник. Мы — другая ветвь человечества. Мы — Хомо Страус. Появились недавно, как мутация после взрыва Зэты Возничего. Наши гены отличаются от ваших на два процента — примерно как у человека и шимпанзе. Но мы разумны. И в новом мире нам нашлось место.
— То есть… — мама растерялась, впервые не зная, как продолжить мысль.
— Вы называете нас «людьми-птицами» из-за наших ног, но мы не просто выжили — мы адаптировались. Мы дышим в условиях разреженного воздуха, у нас увеличенные лёгкие. Нас не пугает холод, мы выдерживаем низкое давление, питаемся мясом мутировавших существ — кро-крыс, зэто-собак, пауков. Мы справляемся с тем, что вас бы уничтожило. Вода ещё есть. Где-то под землёй. Где-то в атмосфере. Где-то в будущем. Капсулы — не для нас. Они — для вас.
— Можем ли мы вам доверять? — спросил шериф с хрипотцой в голосе.
Урса медленно кивнула.
— Даже два миллиона лет — это слишком долго. Возможно, Хомо Страус вымрет. Даже если мы построим цивилизацию, даже если колонизируем LHS 1140 b. Земля, возможно, снова станет вашей.
Повисла тишина. Мама молчала. Остальные тоже. Лишь Майор нарушила молчание:
— Я — ваш вождь, и я пришла сюда как представитель своего народа. Центральная Америка — Гондурас, Гватемала — наши земли. Там мы уже не просто выживаем. Мы уважаем технологии, и у нас свои правила. Но я пришла к вам ради сотрудничества. Здесь сохранились знания. Силы. Мы можем действовать вместе. И я останусь здесь, пока вы этого хотите. И вашу тайну я сохраню.
…Все эти слова всплывали у меня в голове, пока я стояла в капитанской рубке баржи «Дон Кихот», скользившей по сухому грунту в сторону убежища. Варежка сидел у моих ног, настороженный, с поднятыми ушами, как личный телохранитель. Он зорко следил за каждым проходящим мимо пиратом, будто считывал их намерения.
Боцман командовал, как всегда громко. Альфредо, как и полагается, крутил штурвал и шептал что-то себе под нос. Абрам дремал у зенитной пушки, но рука его не покидала курка. Маркус, хмурый, вглядывался в горизонт и водил пальцем по карте, затем посмотрел в небо.
— Вижу дирижабль, — сказал он, — делает большой круг и движется в том же направлении, что и мы.
— Думаешь, Дон Сезар хочет захватить нашу базу? — спросила я, нахмурившись.
— Не знаю. Но он точно пересечёт наши координаты, — пожал плечами Маркус. — А может, католики узнали то, чего мы пока не знаем…
Я прикусила губу. «Я знаю», — подумала. Капсулы. Возможно, Генри проболтался Инквизитору. А может, у них есть свои способы добывать информацию. В любом случае — они идут за нами.
— Если Инквизитор захватит это место, он сможет торговаться, — вслух произнёс Маркус. — Там твоя семья. У нас — всё оборудование.
— Да, это в его стиле, — кивнула я. — Но без боя он его не получит. Придётся готовиться к стычке.
— Мицар, — подошёл Боцман, — как я и говорил: у нас не осталось ракет. Есть немного снарядов для тридцатимиллиметровых пушек. Но это ненадолго. Мы потратились, когда прорывались через Нью-Йорк. Три боя плюс последний с «Томасом де Торквемада». Серьёзный бой с Сезаром нам не потянуть. Придётся думать иначе.
Мы молча смотрели на мрачные пейзажи, проплывающие мимо: почерневшие руины, изогнутые скелеты зданий, проржавевшие остовы машин, странные животные, исчезающие в дымке. Мутные деревья, будто выросшие на костях старого мира, тянулись к небу, усеянному чёрными облаками. И всё это — как напоминание, что здесь давно уже не царит человек.
Но несмотря на это, команда не пала духом. Альфредо улыбался в лицо ветру, Маркус снова сверился с курсом, Абрам пил воду из фляги, будто готовясь к бою, а Варежка поднял голову и зарычал — предчувствие тревоги не покидало его.
Я же думала о маме. О жителях убежища. И особенно — о моей младшей сестре Алькор. Где она? Почему не с нами? Сердце подсказывало, что её схватили люди Гигантуса. Она могла быть отчаянной, смелой, унаследовать мою решимость… но «Саранча» — это не просто банда. Это обученные штурмовики, настоящие убийцы.
— Алькор… — прошептала я, глядя в горизонт. — Ты держишься, да? Ты найдёшь выход. Или я найду тебя.
Вскоре мы прибыли к месту — к нашему убежищу. Первое, что бросилось в глаза, — это дирижабль, висящий удивительно низко над землей, словно гигантская стальная акула, готовая в любой момент ринуться вниз. Его корпус был изрешечен — наши пули и снаряды оставили на нем след: дым медленно поднимался из пробоин, плавно растворяясь в сером небе. Но, несмотря на повреждения, он оставался грозной машиной: артиллерийские установки и ракеты были нацелены прямо на нас. Это знали все на борту баржи.
Но я знала — Дон Сезар не выстрелит. Ему нужен наш груз. Он знал, что если уничтожит нас — потеряет слишком многое.
Пираты были наготове. Кто-то держал автоматы, кто-то — пистолеты. Были и те, кто предпочитал сталь — мачете, короткие сабли, даже двузубцы. Боцман шепотом отдавал распоряжения, формируя ударные группы — если придется идти на абордаж или в лобовую атаку. Но я, как капитан, приказа не давала. Я все еще пыталась понять — что задумал Инквизитор?
Через бинокль я увидела разрушенный вход в убежище. Перед ним — жители, выстроенные в шеренгу. Сгорбленные, с лицами, полными страха и отчаяния. Их явно согнали туда силой. Вокруг — католики в черных бронекостюмах с красными крестами, оружие направлено на людей.
На земле — трупы. Мертвые. Шериф, лежащий навзничь с простреленной грудью. Рядом — старик Яков, у которого вместо головы — окровавленный обрыв. Инженер Лох, застывший в нелепой позе с отверткой в руке. И еще — тела, тела... Несомненно, атака началась с жестокой артиллерийской бомбардировки. Дым, языки пламени, прогоревший асфальт. Ад, воплотившийся на пороге нашего последнего дома.
А потом я увидела их. Дон Сезар стоял в центре, как режиссер театра смерти. В напыщенных одеяниях, с высоко поднятой головой, с выражением торжествующего мессианства. Рядом, скорчившись от боли и окровавленная, стояла на коленях Урса Майор. Её страусиные ноги дрожали. Она едва держалась на руках, всё её тело было исполосовано ударами клинка. А чуть поодаль — моя мама. В инвалидной коляске. Лицо искажено яростью и бессилием. Глаза — пылающий вулкан ненависти. Она не могла встать, не могла драться, но всё в ней — сопротивлялось.
И тогда он заговорил. Голос Дон Сезара разнёсся с борта «Томаса де Торквемада» через мощные динамики, установленные под брюхом дирижабля:
— Мицар! Смотри! Твои родные у меня в плену! Начнёшь стрелять — убьёшь их сама! Будешь медлить — убью их я! Так что решайся — или переговоры, или смерть!
— Что тебе нужно?! — закричала я, хотя отлично знала, к чему он ведет. Но он ждал большего.
Он махнул рукой. К окровавленной Урсе подошёл один из его воинов — тяжёлый костюм с герметичной маской, на спине — бак с топливом. В руках — массивный огнемёт с узким соплом, из которого уже сочилась огненная струя, оставляя после себя дымящийся след.
— Что у вас в убежище? — повторил он, голос ледяной и безжалостный.
Я могла не отвечать, так как официально мне никто информацию о капсулах не передавал. Об этом не все знали в самом убежище, так как проект «Гибернация» не получил развития и был закрыт. Просто у нас хранились без какой-либо определенной цели эти устройства, ведь без антиматерии не было смысла их запускать в работу.
— Там... люди! Еда! Запчасти! — закричала я, лишь бы тянуть время.
— Не играй со мной, Мицар! — рявкнул Дон Сезар. — Я сожгу всех! Вначале — эту тварь-птицу! Порождение Сатаны! Потом — твою мать Мириам! Да, кузину! Ведьму!
Последние слова меня поразили: кузина? Моя мама приходилась двоюродной сестрой этому изуверу и фанатику? Значит, он мой дядя — вот уж не повезло с родственничком! У нас родня, оказывается, была в Ватикане, к тому же занимающую важную должность, практически вторую после Понфитика!
Пираты нервно зашевелились.
- Итак?! - выкрикнул капитан «Томаса де Торквемады».
— Стой, Калигула! Я скажу! — выкрикнула мама, когда пламя из огнемета уже почти коснулось Урсы.
— Не называй меня так, Мириам! — зарычал Дон Сезар. — Я не Калигула!
— Ты им и был всегда, — ответила она, пронзая его взглядом. — Да, есть ценное — капсулы гибернации! В них можно отправится в сон на пару миллионов лет, пока природа на Земле не восстановится! Капсулы построили для «Стапршипа» с целью полета к другим звездам! Но мы перенесли эти капсулы сюда и сохранили на самом нижнем уровне!
- Сколько капсул? - Инквизитор махнул рукой, приказыывая огнеметчику не торопится.
- Пятьдесят! Капсулы спасут пятьдесят человек! Ты можешь их забрать!
Инквизитор поднял брови. На лице — эйфория.
— Пятьдесят… Пятьдесят бессмертных… Это станет моим даром! Моей победой! Я войду в историю! Я пророк нового мира! Уже пишу Евангелие от Дон Сезара! Возрожденные будут знать моё имя! И только моё!
— Ты глупец! — выкрикнула мама, глаза её полыхали. — Без антиматерии ты не запустишь капсулы! Нужно минимум пятьдесят грамм! А это значит — ты должен драться с Гигантусом!
Сезар помрачнел. Улыбка исчезла. Он резко повернулся к маме.
Я в этот момент схватила винтовку — Альфредо подал её без слов, понимая, что начинается. Команда напряглась. Мы стояли на расстоянии ста метров от убежища. Могли бы прорваться… но знали: Дон Сезару хватит минуты, чтобы убить всех заложников. А вокруг — мины. Противопехотные. Противотанковые. Всё заминировано. Единственный проход был с одной стороны, и именно его перекрывал дирижабль.
Дон Сезар занял идеальную позицию. Высота. Сила. Угроза. Его дирижабль завис, как топор на шее умирающего. Он был почти неприкосновенен, а мы — прижаты к воде, к земле, к боли.
И всё же, я знала — сдаваться мы не будем.

Глава 17: «Петр Великий»

Капитан первого ранга Ивашка Сергеевич Охлобыстин был человеком, которого уважали, но никто не любил. Его жесткость, граничащая с откровенной наглостью, сочеталась с прямолинейностью и упертостью, за что его нередко сравнивали с бараном, но никто не осмеливался говорить это ему в лицо. Его манера командования не оставляла места для компромиссов — приказы исполнялись беспрекословно, а любое несогласие каралось с редкостной беспощадностью. Это делало его идеальным инструментом для русского царства, где сила и жесткость ценились выше милосердия и дипломатии. Он выдвинулся наверх не благодаря хитрости или политическим интригам, а потому что был идеальным бойцом, безупречно выполнявшим волю высшего руководства.
Много лет он командовал атомным ракетным крейсером «Пётр Великий» — когда-то гордостью ВМФ, а теперь — гигантской боевой машиной, насаженной на гусеничную платформу и превращенной в сухопутную крепость. Его портом приписки была Москва, вернее, Москватаун — купольный гига-город, построенный на деньги китайских инвесторов и русских олигархов. Под колоссальным куполом, защищающим город от суровых условий посткатастрофического мира, ещё сохранялись символы былой державы: Кремль, Красная стена с могилами правителей, парадная площадь, небоскребы и промышленные комплексы. Здесь все ещё устраивали военные парады, пытаясь сохранить иллюзию величия, но это был лишь призрак прежнего могущества. Но здесь было больше надписей с китайскими иероглифами, чем на кириллице. Но портретов великихз деятелей России и Китая хватало везде.
Катастрофа превратила Москву в осколок цивилизации. Вместо многомиллионного мегаполиса в куполе ютилось всего двести тысяч человек, и даже им требовались постоянные поставки ресурсов. О границах больше никто не вспоминал, государства рухнули, армии превратились в банды, правительства исчезли. Международное право стало мифом, а вместе с ним исчезли ООН и Красный Крест, и дипломатия. Разбой вновь стал основой существования, как в древние времена.
«Пётр Великий» сделался флагманом нового мира, добытчиком и пиратом, несущим разрушение. Под командованием Охлобыстина крейсер сметал города и поселения с лица Земли. Его огонь разрушил остатки цивилизации на Ближнем Востоке и в Африке. Русские рейдеры огнем и мечом прошлись по Катару и Оману, сжигая и расстреливая всех, кто пытался сопротивляться. Те, кто пытался спрятаться, гибли под точными ударами крылатых ракет. Когда-то роскошные небоскребы Дохи рухнули в огненном вихре, а улицы, некогда заполненные дорогими машинами, теперь были завалены обугленными трупами.
Аддис-Абеба стала очередной жертвой. Русские солдаты вырезали местную элиту, сожгли зернохранилища, забрали все, что можно было увезти, а остальное оставили гнить под палящим солнцем. Но самый страшный удар был нанесен Найроби. Когда русские встретили ожесточенное сопротивление кенийских бойцов, их гнев не знал границ. Разъяренный Охлобыстин не стал тратить время на осаду — он отдал приказ использовать артиллерийский снаряд с малой ядерной боеголовкой.
Город вспыхнул ослепительным светом. Взрывной волной сорвало крыши, расщепило бетон, испарило людей в радиусе нескольких километров. Воздух превратился в раскаленный огненный вихрь, проносившийся по улицам, испепеляя все живое. Дома рушились, словно карточные домики, оставляя после себя лишь обугленные остовы. Волна радиации докатилась до окраин, превращая выживших в ходячих мертвецов.
Взирая на дело своих рук с борта «Петра Великого», Охлобыстин даже не дрогнул. Для него это была всего лишь очередная задача, выполненная с безупречной точностью.
И теперь у капитана крейсера «Пётр Великий» появилась новая задача, поставленная лично Верховным Комиссаром Москвы — товарищем Виктором Путенковым. Этот человек — живой символ новой эпохи постапокалиптического централизма. Карлик, ростом едва по плечо ближайшему охраннику, с блестяще-лысой головой, шрамом, пересекающим губу, и вечной сигарой во рту. Его глаза — стальные, немигающие, словно линзы дронов. Он всегда носил черный кожаный френч с высоким воротом, отсылая к диктаторам давно минувших времен, и говорил с такой тяжестью, словно каждое его слово падало гранитной плитой на грудь собеседника.
Путенков принимал героев в здании Кремля — бывшем центре власти, превращённом ныне в подобие культа. Кремль теперь был окружён новым рвом с бурлящей кислотой, по периметру — вышки с огнемётами и глушителями разума. За краснокаменными стенами поднимались антенны-щупальца, передающие импульсы воинам на окраинах Сибири. Тронный зал — бывший Георгиевский, теперь обшит черным металлом, усыпан баннерами с золотыми двуглавыми воронами — символом Нового Порядка.
Именно там, под куполом с проекцией мёртвой звезды, Верховный Комиссар вручал звезду Героя несуществующей России капитану Охлобыстину — суровому мужчине с рублеными чертами, выцветшими татуировками на шее и холодной уверенностью в голосе.
— На территории бывших Штатов хранится антиматерия, — произнёс Путенков, передавая награду. — Это — не просто оружие. Это ключ к Возрождению! Мы доберёмся до глубинных океанов, затопим пустоши и вернём воду великой Матери-России. Возродим природу, заставим леса петь вновь. Достань её для меня, капитан. Принеси свет сквозь радиоактивную тьму!
— Ваш приказ будет исполнен, товарищ Верховный Комиссар! — отчеканил Охлобыстин, принимая медаль с ледяной гордостью. Громогласно заиграл марш «Прощание славянки», и отряд награждённых — в экзоскелетах, с боевыми орденами — торжественно прошёл перед трибуной диктатора.
Позже, в глубинном зале Кремля, проходил пир. Роскошь застолий напоминала дворцовые излишества последних императоров. На столах — вяленое мясо сибирских буйволов, жареная плоть морского кита, блюда из клонированной курятины, омары, напитки, обогащенные аминокислотами и радужным спиртом. Простые обитатели Москватауна ели кору, мух, или жевали синтетическую кашу. Но здесь, в центре, вкусы были эпохальными.
Так Путенков стимулировал героев. Не идеей — желудком. Их верность покупалась редкими в этом мире наслаждениями.
— Вам придется сразиться с Гигантусом, — сказал диктатор, отхлёбывая черное вино из бокала из уранового стекла. — Он охраняет источник. В его недрах — антиматерия.
— Мы ударим по нему ядерным кулаком, — ухмыльнулся Охлобыстин. — С криком «Гойда!» мы крушим города, форты, океанические станции! Нам незнакомо слово поражение.
Путенков кивнул, довольный. Он оперся на черепаховый посох и подался вперёд:
— Есть ещё одна угроза. Из американо-японской базы, через Тихий, а затем Атлантический океан, движется авианосец. "Адмирал Нимиц". У них такие же цели.
— Мы их опередим. Они не знают, что значит русская ярость, — проговорил капитан, и его голос звучал, как рёв турбин.
Он встал, глядя в окно, где на горизонте за мёртвым лесом дымились руины. Он знал: ради Москвы он сделает всё. Ради этого холодного, истерзанного города — проклятого и святого — он пойдёт до конца. Он готов был добить этот умирающий мир, если такова воля Комиссара. Москва — гнилая, замёрзшая, но несгибаемая — была его алтарём. И ради неё он принесёт жертву. Даже если эта жертва — само будущее человечества.
И сейчас тяжёлый крейсер «Пётр Великий», пробив радиоактивные туманы Европы, преодолев сотни штормачных дней и ночей, приближался к Гигантусу — купольному городу нового поколения, расположенному недалеко от руин Нью-Йорка.
Гигантус парил на грани фантастики и реальности: гигантский прозрачный купол, созданный из наноуглеродного стекла, закрывал процветающий анклав. Внутри — сады, парки, чистейшие реки, гравитационные лифты, кристальные башни, обеспеченные квантовой энергетикой. Искусственное солнце светило ровно, климат внутри был идеально сбалансирован, а дроны следили за каждым микробом в воздухе.
Город жил, как если бы апокалипсис снаружи был всего лишь кошмаром из книг. Люди ходили в белых комбинезонах, дети играли в парках, а в небесах кружили наблюдательные орлы-дроны. Всё это било по мозгам капитана Охлобыстина. Гигантус был воплощением той самой Америки, которую он ненавидел — процветающей, несломленной, технократически неприступной.
Капитан скрипел зубами, вглядываясь через перископ. Его лицо, изуродованное ожогами и шрамами, искажала хищная, почти маниакальная улыбка.
— Проклятые империалисты… пришёл конец вашей власти… — прошипел он, повторяя лозунги давно ушедшей эпохи.
На капитанском мостике — как в мавзолее — висели портреты: Владимира Ленина, с пронзительным взглядом; Иосифа Сталина, с трубкой в руках; Карла Маркса и Фридриха Энгельса, будто сошедших с обложки Манифеста; и в центре, как апофеоз нового культа — Виктор Путенков, Верховный Комиссар, в чёрном френче с ядерным знаком на лацкане.
Под ногами всех членов экипажа — лицо Михаила Горбачёва, первого и последнего правителя СССР, выцветшее, затёртое подошвами. Предатель. Разрушитель. Врагу не прощали даже изображения.
А в комнате агитации царила торжественная атмосфера. Там, среди красных занавесок, под древними вентилями и военным светом, матросы строем читали строки Манифеста Коммунистической партии, как мантру, как заклинание на выживание:
«История всех до сих пор существовавших обществ была историей борьбы классов.
Угнетатели и угнетённые стояли друг против друга... борьба эта всякий раз заканчивалась революционной перестройкой всего общества…»
Звучал «Интернационал» из динамиков, гремящий, как призрачный боевой марш сквозь века:
"Вставай, проклятьем заклеймённый,
Весь мир голодных и рабов!
Кипит наш разум возмущённый
И в смертный бой вести готов.
Весь мир насилья мы разрушим
До основанья, а затем...
Мы наш, мы новый мир построим —
Кто был ничем, тот станет всем!"
В углу стоял политрук Геннадий Зюганченков, высокий, костлявый, с седыми усами, и в форменном кителе с орденами «За Уничтожение Ренегатов» и «За Верность Линии». Он мягко поглаживал орденскую планку на груди, покачивался в такт мелодии и следил, чтобы никто из матросов не сбивался с ритма. Его глаза были холодны, как штык.
— Читайте, дети революции... Это наша правда. Наша сила. Наша судьба... — бормотал он.
На стене агитационной комнаты горел лозунг:
«Коммунизм — это не цель. Это месть!»
И пока Гигантус сиял вдалеке, «Пётр Великий» полз, как стальной зверь сквозь ночь. Он нёс в себе старую ярость — и ядерную смерть.
Для Ивашки Охлобыстина война давно уже перестала быть инструментом политики. Нет, для него она была сутью, призванием, экстазом, заменяющим и веру, и любовь, и смысл. Война — его стихия, а не переговоры, бумажки и посольства. Его дипломатия — это гусеницы крейсера «Пётр Великий», его подпись — удар артиллерии, а печать — ядерный взрыв.
А «Пётр Великий» был чудовищем: сухопутный монстр, вооружённый, как целая армия. Его рев слышали за горизонтом, его броню не брали обычные снаряды, а на борту — символы угасшего, но зловеще воскресшего прошлого. Война ради войны — вот чем жил его капитан.
Сейчас Охлобыстин стоял на командном мостике и прищуренно смотрел на купол Гигантуса. Мозг лихорадочно перебирал варианты: сразу бахнуть? Или сначала поиграть в щедрого варвара — дать пару минут на капитуляцию?
— Великий Владимир Ильич Ленин, вождь мирового пролетариата, не церемонился с врагами, — бубнил стоящий рядом Зюганченков, поглаживая седой ус. — Он действовал молниеносно. Потому и побеждали! Быстро, решительно, беспощадно! Нам не нужна милость, нам нужен результат!
Охлобыстин кивнул. В глазах сверкнул огонь.
Но приказ Верховного Комиссара был ясен: антиматерия. А значит, просто развалить город — это не цель, это приятное дополнение. Главное — добыть то, что даёт власть над миром.
— Подключите меня на внешнюю частоту, — приказал он, сжимая микрофон с такой силой, что тот чуть не треснул.
Щелчок. Радист отрапортовал:
— Всё готово, товарищ капитан!
— Ивашка Сергеевич, покажите этим капиталистическим ублюдкам, что русский кулак — это не метафора, а железная реальность! — сказал Зюганченков, прижимая к груди томик Ленина.
Охлобыстин усмехнулся, и в микрофон проревел:
- Attention! This is Captain First Rank Ivashka Ohlobystin speaking! I represent Nuclear Russia! My cruiser, the 'Peter the Great', is the iron fist of my nation! I demand immediate communication with Danzig Kroll, head of the dome-city Gigantus! (Внимание! Говорит капитан первого ранга Ивашка Охлобыстин! Я представляю ядерную Россию. Мой крейсер «Петр Великий» - это кулак моего государства! Вызываю на связь главу города Гигантус господина Данцига Кролла!)
Тишина. Только статистическое шипение в динамике.
Минуты тянулись, как век. Лицо капитана налилось пепельной злостью. Он не терпел молчания. Молчание — это вызов. А вызов нужно топтать траками.
Но он взял себя в руки. На этот раз — ещё один шанс. Последний.
Он наклонился к микрофону, и голос его уже был как грохот бури:
- Repeat: This is the captain of the battle cruiser. We are armed with nuclear artillery and missiles. If you do not respond within three minutes, I will commence the attack — and there will be no stone left standing of your filthy imperialist nest! (Повторяю! Говорит капитан крейсера! У нас ядерная артиилерия и ракеты! Если не выдете на связь в течение трех минут, я начну атаку и камня на камне не оставлю от вашего поганного логова империалистов!)
И всё снова стихло. Только часы отсчитывали секунды до конца их мира.
— Приготовить тактический ядерный заряд для артиллерии! — рявкнул капитан Охлобыстин, и его голос прозвучал, как выстрел. Повернувшись к политруку, он добавил: — Нанесём удар и войдём в город!
— А радиация? — тихо заметил Зюганченков, не отводя взгляда от горизонта.
— Когда радиация пугала русского матроса? — фыркнул Охлобыстин. — Наши герои не боятся ничего: ни зарина и замана, ни лучевой болезни, ни тектонических сдвигов!
Он был не так уж и неправ. Экипаж «Петра Великого» знал, что значит идти в штурм после ядерного удара. Они видели, как кожа слазит лоскутами, как кровь превращается в густую жижу, как у товарища вдруг вырастает лишняя конечность или на лбу — мясистый нарост. Некоторые лысели навсегда, харкали кровью, а у особо отличившихся обнажались кости на коленях. И всё же они продолжали служить, прятали мутации под формой, а боль — под лозунгами.
Тут вперёд вышел геодезист, смущённый, но решительный.
— Товарищ капитан! Разрешите доложить!
Охлобыстин недовольно прищурился, но махнул рукой. Геодезист — не тот, кто зря тревожит командира. От его расчётов зависело, не провалится ли чудовищный крейсер в преисподнюю при следующем шаге.
— Говори!
— Грунт здесь слабый, товарищ капитан. Геологическое мультисканирование показывает массу пустот под почвой. Вероятно, это старая инженерная структура — бетон заливали в карстовую сеть. Именно поэтому американцы смогли быстро возвести Гигантус. Но если ударить ядерным, пойдёт резонанс по земной коре. И под нашим крейсером образуется разлом. Машина провалится. Мы уйдём вниз — как воронка втянет.
Он говорил быстро, по-военному, не драматизируя. Но капитан уже скрипел зубами: его любимое средство устрашения — атом — грозило стать ловушкой. Это злило. Это бесило. Это было унизительно.
Зюганченков, обычно не знающий страха, тоже побледнел.
— Ивашка Сергеевич, может, ну его? Обычную артиллерию включим? Ракеты? А то ещё погибнем тут к лешему! — Он говорил тихо, но с дрожью в голосе. Он слишком хорошо знал, на что способен Верховный Комиссар. Он был свидетелем того дня, когда Путенков собственноручно расстрелял политруков за инакомыслие, а потом приказал высушить тела и подвесить их у Кремлёвской стены. Напоминание. Идеологический оберег.
Его лозунг висел там же, в граните: "Зачем нам мир, если в нём нет России?" Это был ответ на всё. И приговор всему миру. Россия — или ничто. Всё или смерть.
Капитан теребил бороду, разрываясь между яростью и стратегией, когда вдруг в эфире ожил голос: "Attention! This is Danzig Kroll, Governor of Gigantus. I am calling the Russian cruiser. I am ready to negotiate and meet with you. What do you want?" (Внимание! Говорит Данциг Кролл, глава города Гигантус! Вызываю капитана русского крейсера! Внимание! Я готов для переговоров и встречи с Вами! Что Вы хотите?)
В глазах капитана зажглось веселье — он ждал этого сигнала как музыки перед выстрелом. Он схватил микрофон и, практически рыча, ответил:
- I came for the antimatter. And I must receive it! (Я пришел за антиматерией! И я должен его получить!)
Кролл, кажется, был готов к такому требованию. Ответ не заставил себя ждать:
- The same request comes from the aircraft carrier 'Admiral Nimitz'. So tell me — who should I give the antimatter to? (Такое же требует от нас «Адмирал Нимиц». Так кому мне отдать антиматерию?)
Охлобыстин весь напрягся. Имя врага, соперника, японо-американского титана, пробудило в нём вулкан злобы. Он взревел в эфир:
- That's your decision. But I won't let the antimatter fall into the hands of the Japano-Americans! It belongs to Moscow! Why should we want peace if there is no Russia? (Вам решать! Но я не намерен отдавать антивещество японо-американцам! Оно принадлежит Москве! Зачем нам мир, если в нем нет России?)
Эта священная фраза Путенкова явно не нашла отклика у Кролла. В ответ эфир зашипел новым голосом:
- I'm not responsible for what happened to you. The supernova changed the entire geopolitical landscape. Our States also collapsed. I'm just saying — don’t threaten us. We have our own means of defense! (Я не виноват в том, что у вас произошло. Сверхновая внесла свои коррективы в геополитику мира! Наши Штаты тоже развалились! Хочу сказать, что не надо нам угрожать! Нам тоже есть чем вам ответить!)
Эта наивная бравада только рассмешила Охлобыстина. Он ждал войны. Он мечтал о ней. Но — всё по форме.
— Даю вам три часа на размышления! — отрубил капитан. — Потом пеняйте на себя! Помните: русские не отступают и не сдаются! — и отключил связь с лёгкой усмешкой.
Он обвёл взглядом замерших офицеров и матросов, потом громко, торжественно объявил:
— Товарищи! Через три часа мы покажем этим мерзавцам, где раки зимуют!
Гул поддержки вспыхнул мгновенно — как взрыв:
— УРА-А-А-А! СМЕРТЬ ИМПЕРИАЛИСТАМ! СЛАВА РОССИИ! ЗА ПУТЕНКОВА! ГОЙДА-А-А-А!!!
Некоторые в экстазе били себя по груди, другие — обнимались, третьи — запускали плазменные ракеты в небо в знак верности. Зюганченков, расчувствовавшись, снял фуражку и вытер слезу. Он прошептал:
— Вот она, живая Россия… В огне, но вечная.
Капитан Охлобыстин хлопнул в ладони — коротко и властно:
— Раздать всем по чарочке водки!
Это был его обычай перед боем. Водка — не просто напиток. Это была сакральная жидкость, эссенция русского духа. По иерархии национальных символов она шла сразу после имени Верховного Комиссара, Красного знамени, портретов Ленина, матрёшки и балалайки. А уже за ней — ядерное оружие, как продолжение национального характера. В этой простоте и заключалась сила: иконостас символов, цементировавший Великую Россию.
Запасы водки были частью стратегических резервов. Как только фляги открыли, по палубе разнесся острый, родной запах спирта. Матросы, хохоча и улюлюкая, хватали гранёные стаканы с бесцветной, но родной жидкостью. Кто-то крикнул:
— За Путенкова! За Революцию! За Мать-Россию!
С хрустом закусили солёным огурцом — ярко-зелёным, покрытым пузырьками рассола. Его сок брызгал на губы, а тело отзывалось внутренним теплом. Этот ритуал сближал. Очищал. Настраивал на битву.
Но тут к капитану подошёл офицер — командир радарного наблюдения.
— Товарищ капитан, мы засекли новую цель.
Охлобыстин сразу нахмурился.
— «Адмирал Нимиц»?
— Нет, товарищ капитан. Это дирижабль. Согласно распознаванию — «Томас де Торквемада».
Услышав это имя, капитан стал как камень.
— Ватикан, — процедил он. — Католики. Эти чёртовы крестоносцы… У них ядерное есть?
— Отрицательно. Только обычные ракеты, артиллерия и мины.
Ивашка Сергеевич расхохотался:
— Ха! Да это же шарик с поджопником! Что он мне сделает? «Пётр Великий» его раздавит, даже не притормозив!
Офицер кашлянул.
— Приказ, товарищ капитан?
Но прежде чем ответить, вмешался Зюганченков:
— Ивашка Сергеевич, предлагаю сбить их немедленно. Зачем жалеть католиков? Дон Сезар — командир дирижабля — он антикоммунист, к тому же. Два года назад в эфире хулил нашего Верховного Комиссара. Прямо сказал: “Россия — империя мутантов и фанатиков!” Типичный русофоб!
— Помню эту речь, — кивнул капитан. — Инквизитор недоделанный... Ладно, политрук, согласен. Покажем Гигантусу, что жалость — не наш метод.
Он резко развернулся, схватил микрофон внутренней связи и отдал приказ:
— Внимание! Расчёт ракетного блока — к бою! Готовить «Граниты»! Цель — дирижабль «Томас де Торквемада»!
Из динамика раздалось:
— Есть, товарищ капитан! Цель захвачена, ракеты на готове!
Охлобыстин щёлкнул языком:
— Одной хватит. Пузырь есть пузырь.
Но Зюганченков возразил:
— Лучше две! Пусть видят: ради дела мы не скупимся. И взрыв будет эффектнее!
Капитан довольно усмехнулся:
— Ты прав, политрук. Внимание… Пли!
Две ракеты «Гранит» взвыли с палубы, оставляя за собой огненные шлейфы, как драконы, вырвавшиеся на свободу. Их хвосты прожигали небо, оставляя инверсионные следы, а корпус трясся от могучего рывка.
Через минуту корпус дирижабля вспыхнул. Первая ракета разнесла заднюю секцию, вторая пробила центр. Огромный воздушный монстр — гордость Ватикана — начал захлёбываться в пламени, как проклятый ангел, изгнанный с неба. Он потерял управление, завалился на бок, потом, словно в замедленной съёмке, начал падение.
Огненное тело с ревом рухнуло в холмы за горизонтом, подняв гриб из дыма и золы. По небу понеслись хлопья обугленных икон и клочья священных риз.
— Цель уничтожена! — доложил ракетчик.
Но капитан и сам всё видел на экране. Он тихо улыбался, глядя, как пылает католическое судно. Он протянул руку, утирая влагу из уголков глаз — то ли от ветра, то ли от чувств.
— Зачем нам мир, если в нём нет России? — прошептал он.
И вся палуба в этот момент будто затаила дыхание.
Часы на командной палубе отсчитывали время, оставшееся Гигантусу на размышления. Их размеренное тиканье смешивалось с гулом машин, с вибрацией бронированного корпуса, с железным дыханием чудовищного механизма войны.
Капитан Охлобыстин стоял, прикрыв глаза. В его воображении уже разворачивалась картина победы: снаряды взрывают стекло и бетон, артиллерия рвет небоскребы в клочья, купол трескается, как яичная скорлупа. Напалм — золотой, как мед из ада — заливает улицы, обволакивая их вязким адским огнем. Люди кричат, бегут, спотыкаясь, но тщетно: огнемётная смесь сжигает всё. Запах жареной плоти поднимается в небо, перемешиваясь с гарью и пластиком. Этот дух — как благовоние новой эры.
Солнце начинало клониться к закату, но не по привычному кругу, а как-то неуверенно, словно и оно колебалось — стоит ли ещё один раз освещать этот мир? В условиях ослабленной атмосферы лучи казались толстыми, тяжёлыми, будто протекали сквозь ртутную вуаль. Края светила размывались, пульсировали, будто уставший глаз, а цвет был не золотым, а багровым, как старое вино, пролитое на простыню земли.
Небо над горизонтом полнилось свинцовой тенью — не от облаков, а от сознания: люди знали, что сверхновая Зэты Возничего была не единственной угрозой. Мир давно вступил в эпоху кошмаров. И среди них возвышался один из самых зловещих: гусеничный монстр — сухопутный крейсер «Петр Великий». На его вершине развевался красный флаг с гербом Москвы — не город, а идея, не символ, а приговор.
Из громкоговорителей, разбросанных по корпусу, по воздуху поплыл голос хора. Медленно, торжественно, словно сама планета выпрямилась в стойку «смирно»:
«Союз нерушимый республик свободных
Сплотила навеки Великая Русь.
Да здравствует созданный волей народов
Единый, могучий Советский Союз!»
Звук плыл над холмами, над пустошами, гулко отражаясь от старых бетонных остовов. Он звучал как приговор, как ритуал, как перезвон гигантских колоколов перед битвой.
В самом Гигантусе — под куполом — люди слышали это. Их дома дрожали от отголосков далекого гимна, в котором они не разбирали ни одного слова, но понимали всё. Сердцем. Жители замирали, вжимались в стены, кто-то плакал, кто-то молился, а кто-то просто смотрел в пустоту, уже попрощавшись с надеждой. Звук этой песни звучал не как мелодия — как проклятье.
В бункере, где ещё час назад Дон Сезар пытал жителей с целью узнать, что они прячут, теперь царила мёртвая тишина. Люди напряжённо смотрели на тот горизонт, откуда прилетели две ракеты и превратили дирижабль Ватикана в пылающее облако. Никто не понимал слов. Но было ясно: те, кто поёт эту песню, не остановятся. Ни перед небом. Ни перед адом. Ни перед человечеством.
Особенно дрожал Дон Сезар — Верховный Инквизитор и командующий дирижаблем «Томас де Торквемада». Его руки тряслись, глаза метались по небу, на котором еще секунду назад был корабль — гордый, белоснежный, как облако, украшенный крестами и гербом Ватикана. Теперь же на этом месте — адское зарево.
Гигантский дирижабль пал в пятистах метрах от подземного убежища, оставив в небе кровавый след. Пылающее тело «Томаса» рухнуло тяжело, как раненый зверь. Обшивка моментально вспыхнула, образовав огненный шар. Из-под тканевого купола вырывались языки пламени, черный дым вздымался вверх, словно столп гнева Божьего. Стены гондолы трещали и лопались от температуры, металлические конструкции плавились, стекла взрывались с хлопком.
А потом пошли детонации — одна за другой. Сначала с грохотом взорвался ракетный отсек, подбросив в воздух огненные обломки. Затем разнесло ящик с кассетными минами — их начинка раскатисто рванула, вздыбив землю, рассыпав осколки. Последней лопнула баллистическая турель — башня вырвалась из пылающей конструкции, взмыла вверх и, вращаясь, рухнула рядом, пробив асфальт, как молоток Бога.
Земля дрожала. В воздухе чувствовался горячий металл, горелая изоляция и… что-то ещё. Страх. Страх, который невозможно было ни скрыть, ни перебороть.
Дон Сезар в панике пытался сообразить, что делать. Его роскошный мундир, украшенный золотым орлом и цепями, теперь казался просто тряпкой. Его сан — ничем. Его крест — бесполезной побрякушкой. Он понял: он столкнулся с иной реальностью. С теми, кто не боится ничего. Кто не реагирует на угрозы. Кто улыбается, когда ты направляешь на них пушку.
Он чувствовал это на себе — взгляды. Осуждающие, насмешливые. Даже пёс Варежка готов был вцепится ему в горло.
А Мириам, его кузина, сидела в инвалидном кресле, скрестив руки. Её глаза полыхали ледяной ненавистью, в них плескалась мстительная ярость, за все унижения, за все смерти, что принес Инквизитор. Её губы дрогнули в полуулыбке — наконец-то этот надменный крестоносец понял, что он — никто.
Рядом с ней стоял Мицар, весело смотревшаяя на расстерянного Дон Сезара. Ее люди - пираты с баржи "Дон Кихот" переглядывались и смеялись, улюлюкая, как будто только что выиграли битву. Они любили смерть — когда она обрушивалась не на них.
— Ну что, Калигула, — прошипела Мириам. — Где твой Бог? Где Ватикан?
Дон Сезар опустил голову. Ему нечего было ответить. Только пепел, огонь и святая тишина крейсера «Петр Великий», который стоял вдали, как судья последнего часа.

Глава 18: Паника

Данциг Кролл был в ярости. Не просто раздражён — он кипел, как перегретый реактор. Его пальцы с силой сжимали перила командного балкона, а челюсть была так сведена, что скрип зубов напоминал сварочный резак. Он не был готов к войне — не сейчас. Не с этим чудовищем на гусеницах, за которым тянулся кровавый след от самого Тулона, через Прагу, Будапешт, Афины и ещё с десяток мёртвых мегаполисов, превратившихся в радиоактивные кладбища.
Кролл хорошо знал, кто такой Охлобыстин. Ужасный человек, фанатик, жрец разрушения под красным флагом. Но хуже было то, что русские не остановятся. Это был не блеф, не демонстрация. Это была воля — холодная, как северный лёд, и беспощадная, как разряд термоядерного импульса.
Однако сам Данциг был отнюдь не невинной овцой. Его руки тоже были по локоть в крови. Просто он не пировал на руинах, как капитан крейсера. Кролл предпочитал порядок, дисциплину, архитектурную строгость насилия. Он убивал — но в рамках необходимости. Балансировал между "хочу" и "надо", как хирург, вырезающий опухоль, пусть и с куском лёгкого. Его «наименьшее сопротивление» стоило тысяч жизней, но он, по крайней мере, называл это цивилизацией.
И вот — в эпицентре всей драмы — антиматерия. Целый килограмм. Лежала в хранилище, словно кусок льда в аду, окружённая кольцами изоляции, нейтрино-фильтрами и магнитостатическими захватами. Она — ключ ко всему: к процветанию, защите, власти, шантажу, выживанию. С помощью неё Гигантус мог жить тысячелетия, даже если за куполом исчезнет атмосфера, а планета превратится в ледяной мяч безжизненной пустоты.
Но всё упиралось в него — в «Колобка». Этот проклятый шарик с голосом ребёнка и интеллектом архангела. Робот отказывался открывать внутренний сейф и извлекать магнитостат. И не просто отказывался — он пригрозил, что отключит стабилизатор, если сочтёт, что антиматерия будет использована во зло.
— Если я это сделаю, произойдёт аннигиляция. Радиус уничтожения — двадцать тысяч километров. Все живое исчезнет. Даже память о тебе, Данциг, - заявил он. - Это сравнимо с тем, что сделал астероид 66 миллионов лет назад. Напомнить?
Кролл побелел тогда. Такой шантаж был неприемлем. Но он знал: любой, даже самый совершенный искусственный интеллект, если он по-настоящему эмоционален, сентиментален — уязвим. «Колобок» ценил дружбу, верность, честность. Он даже говорил о справедливости, как старый философ-гуманист. А значит — его можно использовать.
— Всегда можно использовать того, кто верит в добро, — любил говорить Данциг. И вот теперь шанс это проверить — найти Мицар и надавить на неё.
Глава города находился в своём кабинете — холодном, словно сердце самого Гигантуса, в высоком зале с металлическими стенами, на которых висели карты разрушенного мира и схемы купола. Рядом с ним, за массивным овальным столом, сидели члены Совета. Люди, когда-то вершившие судьбы через деньги, контракты, IPO и нефтяные сделки. Люди, за которыми некогда стояли корпорации, медиаимперии, заводы, госконтракты. Но теперь всё это — прах. Иллюзии старого мира.
Они носили дорогие костюмы, хотя в новых реалиях это выглядело нелепо. Их ордена, кольца, брендовые часы — всё это было мишурой в эпоху, когда ценились совсем другие вещи: вода, топливо, оружие… и хладнокровие. Сидящие за столом это чувствовали, но не до конца понимали. И всё ещё верили, что могут влиять на ход событий. Хотя на деле городом правил Данциг Кролл — хитрый, беспощадный, холодный. Он знал: в условиях катастрофы власть держится не на советах, а на страхе и решимости давить любую угрозу, как личинку под сапогом.
— Мы ждём от вас ответов, — сказал бывший владелец металлургических заводов, но голос его дрожал. Он знал, что Кролл может выстрелить прямо здесь — как тогда, когда за банальный спор с ним был застрелен нефтяной магнат. Здесь не спорили дважды.
Данциг внимательно смотрел на него, как хищник на старого оленя в стаде. Он понимал: несмотря на иллюзию власти, эти люди всё ещё могли быть опасны. Один яд в вине, одна кнопка под креслом, один преданный телохранитель с автоматом — и всё закончится. Поэтому он держал баланс. Кнут и пряник. Запугивание и диалог. Он был не просто тиран — он был политик новой эпохи.
— Я понимаю вас, господа, — проговорил он, натянуто, сдержанно, почти шепотом. Лицо его побелело, будто стянуто стальной маской. Только еле заметный тик в уголке рта выдавал напряжение. — У нас была одна, относительно контролируемая угроза — Ватикан. Но с Инквизитором мы достигли соглашения. Обменяем часть антиматерии на оборудование для извлечения воды. Вторая угроза — это крейсер русских, стоящий в десятках километров отсюда. Капитан Охлобыстин… психопат, фанатик, у которого за плечами десятки уничтоженных городов. Третья угроза — авианосец "Адмирал Нимиц". Капитан Даниэль Руггер… мой старый враг, ещё по работе в Пентагоне.
— Но он же американец! — выкрикнул бывший медиамагнат.
— Забудьте это! — отрезал Кролл, холодно и резко, словно лезвием. — Нет больше Америки. Нет России. Нет Китая, Японии, Германии. Гражданства не существует. Есть только реалии. Авианосец «Нимиц» — это не символ, это машина. Монстр на гусеницах, весом почти в сто тысяч тонн, с мощностью двигателей почти четырёхсот мегаватт. Он способен пережить ледниковый период, может высушить пустыню, а значит — ему нужна антиматерия. И он не будет с нами договариваться. Он просто придёт и заберёт её.
Он замолчал на мгновение, давая словам осесть в сознании собравшихся.
— По мощи он превосходит "Пётр Великий". Идеальный вариант — если они сцепятся в бою, а мы потом предложим сделку победителю.
— Так что же вы делаете? Сидите сложа руки? — бросил бывший владелец «Форда».
Кролл чуть подался вперёд, холод в голосе сменился тихим напряжением.
— Пока первая угроза — это русские. Я организую оборону города. У нас есть ракеты, снаряды… но против ядерного удара это бесполезно. Единственный шанс — антиматерия. Ударить первыми. Превентивно.
Бывший владелец «Форда» буквально лёг грудью на стол:
— У нас есть антиматерия?
— Да, — кивнул Кролл. — При аннигиляции 2 кг антиматерии с 2 кг материи выделится энергия в 360 петаджоулей - это примерно 86 мегатонн в тротиловом эквиваленте, больше, чем самая мощная водородная бомба "Царь-бомба", которая была около 50 мегатонн. И я уже работаю над тем, как её использовать. Против Охлобыстина. Главное, не отвлекайте меня!
В этот момент на подземной станции раздался голос помощника:
— Господин Кролл! Мицар схвачена и доставлена в город!
И тогда его лицо изменилось. На нем появилась улыбка. Злая, хищная, довольная. Улыбка охотника, который наконец загнал свою добычу. Или хирурга, которому наконец принесли пациента на операционный стол.
— Извините, господа, — сказал он, резко вставая. — Я вынужден вас покинуть. Дела…
Он не объяснил, какие именно. Просто покинул зал. За его спиной члены Совета зашептались, переглядывались — недоверчиво, с тревогой. Но никто не осмелился пойти за ним.
Кролл не боялся. Он знал: «Пётру Великому» всё равно, кто перед ним — магнат, бизнесмен или политик. Для него все, у кого нет антиматерии, — просто пыль. А значит, эти люди всё равно будут цепляться за его силу.
Он спустился по бронированной лестнице на нижний уровень, туда, где уже дежурила охрана, а в центре зала, в свете прожекторов, стоял он — странный, шарообразный робот с необычным характером. «Колобок».
— Приведите Мицар ко мне, — тихо сказал он, глядя на захватные манипуляторы, которые крепко держали «Колобка» в центре стерильного купола. Он не сводил с него взгляда, как змей с воробья. Он знал: это будет дуэль. Не с Охлобыстиным. А с этим круглым, наивным роботом.
Он даже не скрывал предвкушения. Мицар — подруга Колобка. Возможно, единственная, кого тот называл «сестрой». И если у него есть сердце — Кролл надавит на него всем весом своей воли. Кукловод пришёл. И он уже тянул за нити.
Девочку ввели под руки, хотя и не было особой необходимости. Она шла уверенно, голова гордо поднята, взгляд прямой. В этой подростке было что-то от Мириам О’Коннелл — той самой гениальной женщины, создавшей технологию, способную изменить (или уничтожить) человечество. Та, что когда-то сокрушила монополию на антивещество, удешевив его производство в миллиарды раз.
В начале 2000-х антивещество было сродни мифу. Позитроны стоили до 25 миллиардов долларов за грамм, антипротоны — до 62,5 триллионов. Чтобы произвести жалкие 0,055 грамма, нужно было бы 627 миллионов лет. Но Мириам разрушила невозможное. С её расчетами антиматерия стала реальностью. За технологией стояла New Materials and Energy, Пентагон, атомное ведомство… и, конечно же, он — генерал Данциг Кролл. Политик, стратег, куратор теневых программ. Манипулятор и хищник.
Он смотрел на шестнадцатилетнюю девочку с холодной оценкой. Она была смелой. Упрямой. В её позе не было ни покорности, ни страха. А в глазах — вызов. Честность. А в этом мире, где всё покупается и продаётся, быть честным — значит быть уязвимым. Быть проигравшим. Это злило Кролла.
— Твоя мать была гениальной, — сказал он, скользя взглядом по девочке. — Она могла изменить всё. И она изменила. Но не так, как я рассчитывал.
Та молчала. Щурилась, осматривая помещение, охрану, "Колобка", сидящего в энергетическом захвате. И всё же — страха в ней не было. Это бесило его ещё больше.
— Она могла бы получить Нобелевскую премию, — продолжил Кролл. — Маск мог сделать её миллиардершей. Но она выбрала другой путь. Пацифизм. И исчезла, вместе с формулами и схемами. Все попытки повторить её расчёты закончились тремя катастрофами. Тремя испарёнными лабораториями. Но перед этим она всё же успела… оставить три килограмма антивещества. Два из них хранятся здесь. — Он указал на "Колобка". — И ты, Мицар, нашла с ним общий язык. Не знаю как, но он тебе доверяет.
Девочка наклонила голову и насмешливо прищурилась:
— И что? Мне выйти замуж за робота?
Морган, глава «Саранчи», и пара бойцов едва сдержали смешки. Но лицо Кролла напряглось, по щеке прошёл нервный тик. Он не терпел насмешек. Никогда.
— Понимаешь, девочка, — процедил он, — я знаю, где твоя мать. И если ты откажешься, я покажу тебе, как её можно... утилизировать. Медленно. На твоих глазах.
— Моя мама мертва! — резко ответила девочка, в голосе вспыхнуло пламя. — И отец погиб! Я сирота!
— Не ври мне, Мицар! — захохотал Кролл. — Хитро, но бесполезно. Я делаю тебе предложение: ты уговоришь Колобка отдать мне магнитостат. Я тебя щедро вознагражу. И позволю твоей мамочке спокойно доживать в своём грязном, зачуханном убежище, полном отбросов.
Девочка молчала. Что-то просчитывала. Потом медленно кивнула и шагнула к Колобку.
В этот момент его сенсоры загорелись, линзы крутанулись, издался характерный щелчок — и голос прозвучал чётко:
— Ты не Мицар. Генетически схожа. Но не она. Сенсоры не врут. Твоя ДНК отличается. Ты — не Мицар! Не подходи!
Наступила гробовая тишина. Кролл обернулся резко, с лицом, полным холодной ярости, и уставился на Моргана. Тот сделал шаг назад, белея на глазах. Ошибка. Ошибка, которая может стоить жизни.
— Но она же похожа! — попытался оправдаться он, тряся в руках голографические фотографии. — Смотрите сами! Сходство!
Кролл повернулся к девочке, теперь уже в ярости:
— Кто ты?!
Та расправила плечи, голос её прозвучал твёрдо, с вызовом:
— Я — Алькор, капитан корабля “Дон Кихот”. Та, что прорвалась из Европы в Нью-Йорк, оставив за собой дымящиеся обломки тех, кто встал у неё на пути!
Тишина стала почти физической. Даже охрана напряглась.
Кролл медленно поднял руку, успокаивая автоматчиков. Он не ожидал такого ответа. Но глаза его вспыхнули хищным светом. Он понял, что поймал крупную рыбу. Он понял, что это девочка - сестра-близнец Мицар, и она тоже дочь Мириам.
Он уже хотел было что-то сказать, как…
Мощный взрыв сотряс купол, грохот отразился от стен, словно сама земля взвыла от боли. В потолке проломился огромный сегмент, и вниз обрушился дождь из стали, стекла и обломков полимерной оболочки. Раздался визг людей, завыли сирены тревоги — пронзительно, беспорядочно. Следом — ещё один хлопок, затем третий, и здание, в котором они находились, словно пошатнулось, как пьяный гигант, потерявший равновесие.
Вспышка пламени вырвалась в небе, осветив хаос. За стенами слышались взрывы — глухие, тяжёлые, как удары титанов. Купол, некогда гордость Гигантуса, трещал и крошился. Город горел. Где-то рухнула многоэтажка — слышался надрывный гул разрушающегося бетона, треск армированных балок. Люди бежали по улицам, спотыкаясь, падая, в панике сбивая друг друга с ног. Кричали женщины, орали дети, кто-то безуспешно пытался затушить горящие рукава своей одежды. Воды не было. Только пламя и страх.
Кролл резко оглянулся. Ешуа и штурмовики застыли, не получив команды. В их глазах был страх — не перед врагом, а перед самим небом, которое рушилось над головами. Паника бродила среди них, как дикий зверь. Кто-то стиснул оружие, другой — пятился, косясь на трещины, что расползались по потолку.
Тут вбежал помощник, задыхаясь, с ошарашенными глазами, выкрикивая:
— “Пётр Великий” атакует!
Но Кролл уже всё понял. Кто, кроме русских, мог так жестко и методично наносить удары по столице анархии? Только Охлобыстин. Только этот выродок с лицом монаха и разумом берсерка.
Но ультиматум ещё не истёк! У Кролла был почти час — час на переговоры, шантаж, манипуляции. Зачем атаковать раньше?
А может, в этом и был расчёт? Дать время расслабиться. Снизить напряжение, вызвать иллюзию контроля — и в самый неожиданный момент врезать. Бросить в огонь всё, чтобы показать, что слова больше ничего не значат. Ведь в этом новом мире никому нельзя верить, даже если тебе обещают по всем канонам войны.
И этот чертов психопат… Он ведь мог попасть в “Колобка”! А если броня не выдержит?.. Внутри антиматерия. Если хоть грамм соприкоснётся с обычным веществом — не будет ни Гигантуса, ни «Петра Великого», ни самого Кролла. Только пустота. Только ничто.
Пот прошиб всех. Даже у видавших виды бойцов лицо стало восковым. Даже Ешуа отступил к стене, ощущая дыхание гибели.
Но девочка — Алькор — стояла неподвижно. Ни страха, ни паники. Будто её не касалось, как вдалеке под артиллерийскими залпами рушились жилые кварталы, как вспыхивали склады с боеприпасами, как вспарывались магистрали и превращались в горящие вены. Ни одна ракета не вызвала у неё даже морщинки на лбу.
Словно она уже это пережила. Или не считала нужным бояться.
Снаружи грохот стал нескончаемым. Крейсер «Пётр Великий» работал, как хирург с бензопилой. Его ракеты взрывали инфраструктуру точечно — сначала энергоблоки, потом станции перекачки воды, затем архивы данных. Затем жилой сектор — потому что психопатам без разницы, в кого стрелять, лишь бы они не стреляли в ответ.
Город вздрагивал под каждым залпом. Дома рассыпались, как карточные, купол покрывался паутиной трещин. В небе — клубы дыма, столбы огня, искры и обломки. По улицам носились пылающие автомобили, из окон прыгали люди — без надежды, лишь бы не сгореть заживо. Пыль, пепел, огонь. Страшная симфония конца.
— Ах, чёрт! — взревел Кролл, выхватывая из кобуры «Беретту». Он навёл дуло на Алькор. — Как там тебя... Алькор! Прикажи роботу отдать магнитостат!
Но Алькор даже не вздрогнула. Глаза её были спокойны, как у сапёра на последней минуте. Она посмотрела в лицо генералу, в глазах которого метался страх, смешанный с бешенством.
— Он меня не послушает, — произнесла она почти лениво. — Ты, тупая срань, сам слышал, что сказал робот!
Данциг заскрежетал зубами — яростно, бессильно. Перед ним стояла какая-то девчонка, пусть даже похожая на Мириам, но всё же… просто девчонка! И она игнорировала приказы самого могущественного человека в Гигантусе! Он с удовольствием заставил бы её ползать, умолять, кричать, как он когда-то заставлял многих. Но не сейчас. Не сейчас, когда над их головами рвались снаряды, и каждый удар мог стать последним.
Расстрелять Алькор? Нет, слишком много неизвестных. Слишком много рисков. Если бы здесь была Мириам… О, тогда всё было бы проще. Он знал, как разговаривать с её типом.
И тут рядом разорвался снаряд.
Ударная волна с ревом вломилась в помещение, словно дикий зверь. Осколки купола и стеклопанели полетели внутрь, как град из ножей. Всех раскидало по сторонам — вихрем, беспощадно.
Кролла швырнуло в бронированное стекло, с такой силой, что оно пошло паутиной трещин. Он отключился мгновенно, стекло покрылось его кровью, а тело сползло вниз, как мешок с цементом. Ешуа Морган, не успев даже выругаться, полетел вместе с одним из своих бойцов, врезавшись в металлическую стойку и потеряв сознание. Остальные штурмовики завалились, кто на ящики, кто друг на друга.
Алькор тоже откинуло, словно тряпичную куклу — она врезалась в панель, упала на колени, с трудом сгруппировалась и не сломала себе шею. Звон в ушах, пыль, искры — всё слилось в один какофонический гул, как будто мир утратил логику.
И тут раздался глухой лязг. Покачивающийся «Колобок» упал на пол — взрывом были повреждены кабели, и автоматические захваты, державшие робота, разжались. Но он не остался лежать без движения.
Сработала система самоконтроля. Сенсоры активировались — линзы повращались, сервоприводы щёлкнули. «Колобок» ожил, словно пробуждённый монстр, и быстро осмотрелся, оценивая ситуацию. Снаружи продолжались взрывы, стены дрожали от канонады. Металл визжал, как будто сам город молил о пощаде.
Один из оставшихся штурмовиков, видя, как робот поднимается, выхватил базуку и резко прицелился. Но не успел нажать на спуск.
Шёлк-шлёп! — «липучка» выстрелила из корпуса «Колобка» с оглушающей скоростью. Сеть, сверкающая металлическими волокнами, обвила солдата, как злая паутина. Тот рухнул, беспомощно дергая конечностями, словно рыба в сетке. Из динамика робота донеслось что-то похожее на фырканье.
Второй штурмовик инстинктивно схватил автомат и открыл огонь, но успел лишь сделать два выстрела, как ещё одна липучка вылетела из отсека, и накрыла его с ног до головы. Он грохнулся рядом с первым, издавая приглушённый вой сквозь клейкие волокна.
Остальные бойцы подняли оружие, но не сделали ни одного выстрела.
«Колобок» молча выдвинул встроенный пулемёт, и медленно, угрожающе покачал стволом — мол, ну давайте, попробуйте...
Штурмовики переглянулись — и разбежались. Кто-то просто отступил, кто-то бросился к выходу, один вообще закатился под стол, выронив винтовку. Группа «Саранча» в этот момент выглядела скорее тараканами после света, чем элитным подразделением. Страх был сильнее приказов.
«Колобок» подкатил к Алькор, которая уже поднялась и, отряхиваясь, смотрела на происходящее с лицом «я тут вообще при чём?»
— Привет. Если ты сестра Мицар и её друга Варежки, то ты и мой друг.
— Варежка? — удивилась Алькор, моргнув.
— Это пёс, — буднично пояснил робот, словно это всё объясняло. — Итак, дорогая, какая у тебя цель?
Вопрос застал её врасплох. Она на мгновение зависла, глядя на окружающий хаос. Её только что пытались допросить, убить, город рушился, роботы говорили с ней о дружбе… Это что — мелодрама? Или бредовый квест?
— Я бы хотела свалить отсюда, — наконец сказала она, хрипло. — Целой и невредимой. Найти свою сестру Мицар… и, может, мою мать, если она жива.
— Хорошая цель, дорогуша, — обрадовался «Колобок», спрятав оружие в корпус. — Ладно, покатили…
Он развернулся и стремительно покатил к выходу, словно не замечая вокруг огня, падающих балок и оглушающих взрывов. Алькор, не раздумывая, метнулась за ним, лавируя между развалинами.
Снаружи «Пётр Великий» продолжал бить по Гигантусу. Снаряды рвали купол, небоскрёбы складывались, как старые книги. В небе — хаос, на земле — ад. Люди метались, машины горели, всё было поглощено огнём и паникой.
Но робот и девочка бежали, будто из другого мира — живые, свободные, непокорённые.
Система обороны Гигантуса не сидела сложа руки. Автоматические башни, ракетные блоки и тяжелые артиллерийские установки ожили, будто пробудились от многолетнего сна. M777 Howitzer, M109A7 Paladin, Long Range Hypersonic Weapon — всё шло в дело. Американцы, как всегда, поставили на мощь и избыточность, и теперь их стволы, раскалённые добела, изрыгали снаряды один за другим, как бешеные вулканы.
Гаубицы стреляли так интенсивно, что техникам приходилось поливать их водой, лишь бы не расплавились. Разрывы в небе гремели, словно гиганты били в бронзовые барабаны, и в этих звуках было что-то древнее, первобытное.
Ракеты класса "земля-земля", запущенные с крыш, из шахт, даже с грузовиков, залипали в корпусе "Петра Великого", вгрызаясь в сталь, пробивая броню. Моряки отлетали прочь, как тряпичные куклы, с оторванными руками, без ног, с вывернутыми внутренностями. На палубе стояла вонь — жжёной плоти, мазута, крови, раскалённого металла.
Между мертвецами и раненными бегали офицеры, размахивая руками и орудуя пистолетами, пытаясь согнать матросов в ряды:
— Ах, чтоб вас! Вставайте, падлы! Стреляйте! С нами сам Путенков! — орал один, заляпанный в крови и нефти. — Зачем нам мир, если в нём нет России?! Бей буржуев!!
Орудия наводились вручную, автоматически, ногами, руками, плевками — как угодно, лишь бы грохотали дальше. Каждый выстрел сопровождался криками:
— За Родину! За Верховного Комиссара!
На командном мостике капитан Ивашка Сергеевич ревел в микрофон так, что слюна брызгала на стекло визора:
— Пятая башня! Прикрывай борт! Третья! Долби по куполу! Артиллеристы, чтоб ваши бабки лысели — снаряды в казённик, живо!
Он был в чёрной шапке-ушанке с вышитым красным медведем, лицо испачкано копотью, а голос — чистый адреналиновый гравий. Крейсер трясся, словно чудовище в агонии. Палуба покрыта кишками, сгоревшими ногами и оторванными головами. Где-то рядом, прямо на глазах, снаряд угодил в борт, и двух матросов просто испарило, оставив лишь отпечатки на переборке.
А в это время внутри Гигантуса, среди руин, обломков, плачущих детей и людей в панике, Алькор бежала. Свет фар и огня, рев ракет, тела, разбросанные по асфальту — всё это казалось сюрреалистичным кошмаром. Но впереди неё вальяжно катил "Колобок", как будто это не бойня, а музыкальный клип.
Из его корпуса лилась бодрая, боевитая песня с хрипловатым вокалом:
"Dinamo, Dinamo, sve za Dinamo!
Bad Blue Boys ne znaju za poraz!
Kad krene borba — mi smo prvi red,
Plavi lavovi za na; grad!"
— Как тебе эта песня? — бодро обернулся «Колобок».
— Не впечатляет, — отрезала Алькор, уклоняясь от обломка бетона. — Примитивно. Мне что-нибудь из «Blondie».
Робот замер на долю секунды.
— Отличный выбор, Алькор. Подтверждаю: вкус есть. Загружаю…
Из динамиков тут же зазвучало:
"Call me! On the line,
Call me, call me any, anytime!
Call me! My love,
You can call me any day or night…"
И в этот момент обрушился очередной небоскрёб — огромная тень падала, как змея из стекла и стали. "Колобок" резко подскочил, Алькор в последний момент прыгнула в сторону, и здание рухнуло в десятках метрах от них, всплеснув волной пыли, искр и обломков.
Город тлел, стонал, горел.
Сверху раздался рев вертолета "Ка-32", следом — взрыв ракеты, и ещё один квартал рухнул в дымящийся кратер. Люди кричали, бежали, падали, взрывались. Всё смешалось — вой сирен, музыка из корпуса робота и гул реактивных двигателей.
Но Алькор не останавливалась. Она бежала. Потому что где-то там были Мицар… и мама. А значит — надо было выжить.
Навстречу им выскочили солдаты Гигантуса. Они были в тяжёлых экзоскелетах, с толстыми, как у бронемашин, наплечниками, гидравлическими приводами и шумными сервомоторами, рычащими при каждом движении. Это была тяжёлая пехота, предназначенная для ближнего боя с сухопутными судами, мехами и даже с малогабаритными танками.
На их спинах крепились безоткатные орудия, а на предплечьях — пулемётные модули с вращающимися стволами. Их визг сливался с гулом битвы. Они бежали быстро, несмотря на массу брони, и направлялись к пролому в куполе, чтобы там, на равнине, дать отпор "Петру Великому", который всё ещё упрямо продолжал палить, несмотря на дыры в корпусе и объятые пламенем палубы.
Орудия крейсера грохотали; с каждой минутой из них вырывались снаряды и ракеты, несущие смерть всему, что еще двигалось в Гигантусе. Плазменные залпы вспарывали воздух.
И тут один из солдат в экзоскелете приметил «Колобка». Естественно, принял за вражескую машину.
— Цель обнаружена! — рявкнул он в громкоговоритель и выстрелил.
Снаряд вжикнул мимо корпуса «Колобка» на каких-то сантиметрах, ударился в стену и разнес её в облаке пыли и щебня, оставив дыру размером с дверной проём.
— Не хорошо, мальчик, нехорошо! — проворчал «Колобок», остановившись, его гироскопы удерживали от покачивания. — Зачем драться, если всё можно решить дипломатично?..
В ответ — ещё один выстрел. Видимо, солдат не был настроен на дипломатическую вежливость. Промах, но совсем рядом.
— Ну ты сам напросился! — пробурчал робот, выдвинул пулемётный модуль, и в следующую секунду воздух разрезала гулкая очередь. Пули калибра 12.7 мм прошили экзоскелет, словно он был картоном. Солдат рухнул навзничь, захлебнувшись собственной кровью, из груди хлестало, как из прорванной трубы.
«Колобок» повернулся к Алькор, которая пряталась за бетонным обломком:
— Ну чего стоишь и ждёшь погоды у моря? Двинулись, дорогуша!
Он рванул вперёд, лавируя между пылающими машинами, обломками зданий и истеричными криками, пока Алькор, кашляя от дыма, ругалась сквозь зубы, догоняя его. По пути она пригнулась у тела убитого солдата, сдернула с пояса современный «Маузер» — пистолет-пулемёт GSP-90, облегчённый, с расширенным магазином, обтекаемой формой, и лазерным прицелом. Штурмовики любили его за точность и зверскую убойную силу в ближнем бою.
Теперь у Алькор было оружие. И судя по всему — причина им воспользоваться.
Они вышли к разрушенным частям купола. Огромные металлические "рёбра", ранее поддерживавшие стеклянный купол, теперь согнулись, торчали в небо, как ржавые кости вымершего зверя. Некоторые еще искрились.
Ветер ворвался внутрь города. Это был сырой, непривычный воздух открытой планеты — в нём было меньше кислорода, больше пыли и озона. Система давления уже не работала, и у многих жителей города начались резкие перепады артериального давления. Кто-то падал, кто-то хватался за грудь, некоторые захлёбывались, кровь шла носом и ушами — лёгкие не выдерживали. Гигантус не был рассчитан на разгерметизацию.
Кислородных масок не было. Спасать было нечем. Богатые и бедные, инженеры и охрана, дети и старики — все одинаково хватались за горло и падали, а на асфальте копошились обезумевшие тела. Природа уравняла всех.
И тут Алькор заметила на другой стороне пролома кро-крыс. Огромные. Больше собак. Спина с острыми шипами, бока дрожат от мускулов. Красные, бешеные глаза и зубы, способные прокусить броню. Они ползли, сновали, шмыгали между руинами. Купол перестал быть защитой и через огромные пробоины легко было проникнуть в город.
— Крысы... — прошептала она.
И завыли крики. Сотни глоток, вопящих от боли. Крысы вцеплялись в людей, рвали их на части. Один мужчина пытался отбиться чем-то вроде табуретки, но трое хищников одновременно впились в ноги, живот, горло. Он упал, захлебываясь, а над ним уже хрустели кости.
Солдаты остановились и открыли огонь в нового врага. Но с каждым падшим крыс становится только больше. Они лезли по трупам, грызли кабели, прогрызали броню, впрыгивали в окна. Гигантус был обречён. То, что не добила артиллерия «Петра Великого», заканчивали кро-крысы.
Одна из тварей прыгнула на Алькор, но «Колобок» метко выстрелил, и крыса взорвалась кровавыми ошмётками, швырнув их на стекло. Вторая прыгнула с фланга — девочка дернулась вбок, прицелилась и всадила очередь из «Маузера» прямо в пасть твари. Кровь хлынула фонтаном, а мёртвое тело кувырком улетело в стену.
— Нормальный урон, девочка, годный! — крикнул «Колобок». — А теперь давай-давай, пока ты не стала кормом для грызунов!
И они помчались дальше — сквозь обломки, пыль, огонь, подольше от умирающего города. За их спиной остался бой и орда голодных кро-крыс.
В центре Гигантуса возвышался памятник, который Кролл когда-то забрал с Уолл-стрит в Нью-Йорке — знаменитый медный бык. Когда-то он олицетворял финансовую мощь страны: натянутая мускулатура, сверкающая бронзовая шкура, острые, как копья, рога и яростный взгляд, будто застывший в вечной атаке. Туристы трогали его нос на удачу и фотографировались рядом, не осознавая, что смотрят на икону грядущей эпохи агрессии и безудержного роста. Перенеся его в сердце своего нового мира, Данциг хотел показать: Гигантус — тоже символ. Символ силы, упрямства и торжества человеческой воли над умирающей природой и истощённой цивилизацией.
Но всё это рухнуло в один миг. Снаряд, выпущенный из орудия «Петра Великого», разнес бронзовую статую на части. Теперь изуродованное тело быка валялось на земле: медные ребра торчали наружу, словно сломанные кости, один рог отлетел и вонзился в асфальт, другой — оплавился от жара. Всё вокруг засыпали обломки — куски бетонных фасадов, ржавые балки, остекление, обугленные страницы книг и выжженные ветки деревьев, которые ещё недавно пытались тянуться к небу. Пламя, словно дикие звери, лизало стены зданий, и в этой раскалённой, разлетающейся в клочья реальности бывший символ мощи теперь лежал, как павший идол, никому не нужный.
...Бывший медиамагнат, как только услышал глухие раскаты взрывов и вибрацию воздуха от приближающихся ударов, понял всё сразу:
— Здесь оставаться нельзя. Здесь конец.
Он молча встал с кресла, выронил бокал с золотистым ликёром, резко повернулся и скомандовал:
— Все вниз! Быстро! К гаражу!
Три жены, двое сыновей, внуки, даже псы — все, кого он хотел спасти, поспешно двинулись за ним, прижимая к себе рюкзаки, документы, украшения. Но никто не взял слуг. Те остались, смотрели вслед, понимая, что их оставили умирать.
И он успел — через сорок секунд один из снарядов разнёс верхние этажи особняка. Стая стеклянных осколков взмыла в небо, а каменные панели полетели вниз, словно могильные плиты. То, что ещё недавно было архитектурным чудом, теперь превращалось в огненное месиво.
Но всё уже было готово. В подземном гараже стоял его бронепоезд — три сцепленных вагона на колёсах, бронированные, как танки, и тянул их вперёд громадный дизельный тягач, армейской модификации, с логотипом частной охранной фирмы на дверце.
Водитель — немолодой, с перетянутыми пальцами и гнилыми зубами — сел за руль.
Два охранника, в касках с визорами, встали на верхние турели, взяв под руки пулемёты. Внутри, в утробе поезда, жёны магната жались к сиденьям, обнимали детей. Одна билась в истерике, другая — читала молитву, третья — смотрела в зеркало и красила губы, как будто всё ещё верила, что доберется до безопасного места, где всё будет как прежде.
Транспорт с грохотом выехал на улицу, гусеничные колёса с треском ломали бордюры, а бронированный нос вагона сшибал всё на пути. Люди, которые пытались перейти дорогу, разлетались в стороны, словно тряпки, их кровь брызгала на обшивку.
Магнат даже не моргнул.
— Жми, давай, живее! — орал он на водителя, — Нам нельзя тут оставаться! Этот город сожгут до основания!
И он был прав. «Пётр Великий» продолжал осыпать город ракетами, и небоскрёбы один за другим рушились, как карточные домики. Старый деловой центр пылал — в огне были офисы, голографические вывески, парковки, супермаркеты.
Но далеко уйти не получилось. Из-за поворота вышла группа солдат Гигантуса — в экзоскелетах, угрожающе двигающиеся, с ракетницами на плечах. Они переглянулись, увидели бронепоезд, и один из них крикнул:
— Приказа Кролла на эвакуацию не было! Это дезертиры!
Три ракеты вонзились в бронепоезд почти одновременно. Одна — в кабину.
Вторая — в центр второго вагона. Третья — в топливный отсек тягача.
Всё вспыхнуло мгновенно. Металл загнулся, стекло вырвало наружу, пламя вырвалось через люки, как из пасти огненного зверя. Внутри закричали. Особенно громко — сам медиамагнат.
Он горел, сидя на кожаном кресле, без возможности выбраться, потому что двери заклинило. Огонь лизал его лицо, его белоснежный костюм плавился, кожа отслаивалась от черепа, а он кричал так, что казалось, этот звук пробьёт небо:
— Ааааааааааа! Нет! Нет!
Но даже деньги не могли выкупить его у пламени. Через десять секунд всё было кончено. Внутри остались угольные останки, пласты расплавленного золота, чёрные, сгоревшие кости детей, и женщина с тюбиком губной помады, расплавившейся в пальцах.
Солдаты посмотрели друг на друга. Один сказал:
— Мда… богатство не страхует от огня.
И они пошли дальше, оставляя дымящийся остов поезда позади. Им предстоял последний в их жизни бой с русским крейсером.
А магната больше не было. Ни как тела, ни как символа.

Глава 19: Хомо Страус

Я не знала, что творится возле Гигантуса. Мне хватало того ужаса, что происходил возле нашего убежища.
Две ракеты, пущенные из "Петра Великого", попали в дирижабль. Громадная туша «Томаса де Торквемада» завыла, словно смертельно раненное животное, закрутилась в небе, теряя высоту, и через несколько секунд с чудовищным грохотом рухнула на землю — всего в сотне метров от нас.
Пламя взметнулось к небу. Взрывная волна опалила сухие ветки кустарников и деревьев, сорвала фрагменты обшивки, которые теперь висели на редких столбах линии электропередачи, как проклятые флаги войны. В воздухе пахло горелым пластиком и расплавленным металлом. Весь экипаж, находившийся на воздушном судне, погиб.
И остался он — дон Сезар Себастьян-Второй, Инквизитор, командир "летающей крепости", тот самый, кто унижал жителей убежища, кричал на мою маму, угрожал пытками и говорил, что во имя Веры все дозволено. Но теперь он стоял один. Ну, почти один.
Остальные католики, осознав, что их «небесная мощь» исчезла в пламени, бросили оружие.
— Мы сдаемся! Не убивайте нас! — закричали они, вскидывая руки.
Я схватила автомат, хотя понимала: никакого сопротивления больше не будет.
— Всем стоять и не двигаться! — крикнула я, просто чтобы почувствовать, что теперь мы — в силе. Эти люди были уже не бойцами. Они были испуганными техниками, которые дрожали за свои жизни и готовы были предать своего командира, если это обеспечит им ещё один день.
Дон Сезар пятился назад, грязный, в саже, с распухшим от паники лицом. Он вращался на каждый шорох, ожидая, что кто-то вонзит нож ему в спину. Но никто не нападал. Он был уже мёртв в наших глазах. Мой пёс стремился загрызть этого крестоносца, но я удерживала его: «Тихо, Варежка!»
Урса, с трудом поднявшись, вся в крови, подошла ближе, вытащила кинжал Сезара из его кобуры и направила на него:
— Пора тебе измерить телом длину клинка, Инквизитор.
Но он не принял бой, не стал защищаться. Завизжал, как свинья, и побежал прочь, разбрасывая пыль. Никто его не преследовал. Даже мама покачала головой:
— Как ты жалок… Калигула.
Лишь потом она мне рассказала, кто это был в прошлом человечества. Калигула, или Гай Юлий Цезарь Германик, являлся римским императором, вошедшим в историю как один из самых безумных и жестоких правителей. Его называли "маленьким сапожком", но за этим прозвищем скрывался человек, казнивший ради развлечения, назначивший лошадь сенатором, насиловавший женщин прямо на пирах, и с манией величия, которая толкала его на распятия, пытки, массовые убийства. Его собственные телохранители убили его за садизм и деспотизм, не выдержав такого отношения к людям.
Вот кем оказался дон Сезар. Наш родственный Калигула.
Католики в непонимании смотрели, почему мы не бежим за ним. Они не знали, что периметр убежища заминирован. Это было сделано для защиты как от людей, так и от хищников. А минам — всё равно, чья нога их встревожит.
И вот одна из таких мин сработала. Раздался глухой хлопок — не грохот, а как будто земля чихнула. В следующее мгновение тело Инквизитора разлетелось на куски — рука, окровавленная и скрюченная, упала в пыль, шлем отлетел, кусок бедра повис на сухом кусте. Запах горелой плоти достиг нас, едкий, с примесью расплавленного мяса. Было ясно, что если кро-крысы проберутся через минные ограждения, то полакомятся мясниной.
— Тьфу, — сплюнула я, морщась от отвращения. Повернулась к маме:
— Ну и гад был твой кузен. Хорошо, что я со своим дядькой редко виделась. Тоже мерзкий тип.
Мама плакала — но от счастья. Она обняла меня, дрожащими руками гладя по спине. Я впервые за долгое время почувствовала, что она снова моя мама, а не сгорбленная тень, что жила последние месяцы в страхе. Варежка, ревнуя, прыгал вокруг нас и лаял.
Урса опёрлась о развороченный проход в убежище, стонала, но жила.
Франциска, наш полевой врач, быстро нашла перевязочные материалы, начала обрабатывать её раны. Но теперь все, кто выжил в этой атаке на наше убежище, нуждались в помощи.
Католики стояли в стороне, с поднятыми руками. Их охраняли трое наших, не отрывая автоматов. Но никто не собирался их казнить. Это были не воины, а техники и связисты, может быть — повара. Убийство их не вернёт павших. А их знания могли пригодиться.
Да и куда им теперь идти? До Ватикана пешком по иссушенному дну Атлантики — не дойдут. Да и вряд ли кто-то там уже ждёт их назад. Они были здесь, как и мы. Теперь — тоже брошенные. Тоже уцелевшие.
...Я не знала, что в это время, в клубах дыма, грохоте орудий и тревожных переговорах по закрытым каналам, политрук Геннадий Зюганченков уже вел решающий разговор с капитаном атомного крейсера «Пётр Великий».
— Товарищ капитан первого ранга! — громко, с нажимом начал Зюганченков, обратившись к капитану Охлобыстину. — Католики — наши идейные враги! Мы, коммунисты и сталинисты, верны нашему Верховному Комиссару! Я настаиваю: «Томас де Торквемада» должен быть разобран до основания. Все, что на борту — наше. Это трофеи Великой Революции!
Капитан кивнул. Он не был против — он тоже любил победы, и еще больше — следы этих побед. Его боевая доктрина звучала просто: «Жертва жертвой, а вот кто останется в живых — тот и возьмёт всё».
— Заберите двадцать человек. Возьмите три роботанка. И доложите мне лично, когда закончите зачистку.
— Есть, товарищ капитан первого ранга! — отдал честь Зюганченков, громко щелкнув каблуками. Он развернулся с театральной строгостью и зашагал к выходу, уже по пути отдавая приказы:
— Внимание! Группе по сбору трофеев приготовиться к выходу!
В ангаре боевой техники началась суета: матросы в шлемах, бронежилетах и коммунистических нарукавных повязках загружались в три роботанка — это были гусеничные машины с управлением как изнутри, так и дистанционно, каждая с турелью и двумя боковыми отсеками для десанта. Сбоку на корпусах — рисунки серпа, молота и профиля Сталина.
По лебёдкам машины опускались по склону корабля, пока их гусеницы не коснулись земли. Двигатели взревели, из труб повалил дым. Пыль поднялась в небо, запах мазута смешался с гарью.
Прежде чем уйти, Зюганченков заглянул в дисциплинарный блок, где мичман Окурков, известный своей особой жестокостью, как раз допрашивал матроса. Тот был изобличён с опасной книгой: «Оппозиция России. 1990–2035: лица, идеи, борьба». На обложке — фотографии Политковской, Новодворской, Немцова, Навального, Яшина. В глазах политрука это была прямая измена.
Пытка шла в полной мере. Мичман Окурков калёным ножом выжигал на теле матроса серп и молот, бормоча:
— Ты за этих либерастов?! Ты хочешь, чтобы буржуи вернулись?! Ты, тварь, знал, что читаешь?! Где ты взял эту дрянь, откуда?
Поту весь матрос. Его рот был приоткрыт в беззвучном крике, с губ стекала слюна, по телу — кровь. Он ничего не выдавал. Хоть и был сломлен болью, он молчал. Видно сразу, что из интеллигентов, то есть с кровью продажного рода. Ничего, таких армия и флот перевоспитывает с особой жесткостью.
— Хватит! — резко сказал Зюганченков. — Я беру его с собой. Он искупит всё кровью. Первый пойдёт в бой. Если не погибнет — значит, достоин жить.
— Служу верно Верховному Комиссару! — гаркнул мичман, его глаза горели лютой преданностью, а на лацкане сверкал знак: «Отличник НКВД».
На выходе Зюганченков миновал кинозал, где группа матросов, уставших от работы, смотрела старую пленку: «2016 год после падения Нью-Йорка». На экране — обгоревшая Америка, мутанты, бандиты, и одинокий герой с арбалетом. Политрук презрительно усмехнулся.
— Комедийный бред. Надоели эти дешёвые предсказания, — буркнул он. — Надо более серьезные пропагандистские ленты! «Россия возрождается!» или «С Ленин снова с нами»...
Он выключил проектор рубильником. Помощник политрука отдал честь. А Зюганченков добавил:
— Потом включите «Гибель Украины» или «Слёзы Гитлера». Это идеологически выверено. Там всё по-честному.
Через десять минут, три гусеничных транспортных роботанка уже неслись к месту падения «Томаса де Торквемада». Из-под их гусениц клубилась пыль, густая, вязкая, будто они тянули за собой дым их собственных побед.
Зюганченков ехал в головной машине. Он курил тонкую сигару и смотрел назад — на «Пётр Великий», громадину, встававшую на горизонте словно железный Бог войны. Корабль возвышался на десятки метров. Торчали ракетные шахты, зенитные орудия вращались в постоянном боевом поиске, а на корме красный флаг с гербом Комиссариата колыхался в ветру.
Позади корабля, как призрак, маячил Гигантус. Он был целью, трофеем, врагом, врата которого уже трещали под ударами судьбы. Зюганченков улыбнулся.
— Скоро... — прошептал он. — Скоро и сюда войдёт наша правда.
…Я видела, как мимо нашего убежища прокатились три уродливые боевые машины, по бокам которых были выкрашены советские символы — красные звезды, серпы с молотами и лозунг «Смерть врагам Революции!». Они рычали, дребезжали, скрежетали бронёй и оставляли после себя клубы пыли и запах разогретого металла.
— Это десант с «Петра Великого», — прошептала я.
Русские направлялись к разбитому в небе «Томасу де Торквемада», словно стервятники к туше.
Мама тоже смотрела на них и тихо сказала:
— Они ищут антиматерию… или, возможно, оборудование «Сверхбур-2». Верховный Комиссар Москвы Путенков давно мечтает получить технологии глубинного бурения. Становится тем, кто доберётся до вод глубинных горизонтов — значит стать богом в этом умирающем мире.
Варежка, наш пес, зарычал. Он, как и всегда, чуял угрозу раньше людей. Его шерсть поднялась, а глаза следили за каждым движением роботанков, пока те не скрылись за холмом. Русские видели нас. Но мы были для них никто — ни цель, ни угроза. Даже баржа не вызвала у них интереса. Если бы они только знали, что хранилось у нас в трюме — тогда бы точно свернули.
Я подошла к маме, глядя ей в глаза.
— Почему ты никогда не рассказывала мне про сестру? Про Алькор?
Мама вздрогнула. Ее руки задрожали, и она закрыла лицо ладонями.
— Мицар… Я… Я не хотела, чтобы ты прошла через то же. Тогда было страшно. Джон и Алькор остались в Европе и… пропали. Я каждый день думала о них… Но решила — я не должна потерять тебя. А в тебе… я всё время видела свою вторую дочь… твою сестру-близняшку…
— Нет, мама. Алькор жива! — сказала я с твёрдостью.
Мама резко повернулась.
— Как? Откуда ты знаешь?!
Я махнула рукой в сторону пиратов на палубе баржи. Они чинили «Дон Кихота», поглядывая в сторону, куда уехали русские. Боцман и Альфредо что-то обсуждали, переговариваясь напряжёнными голосами, а Абрам стоял у пушки, готовый в любую секунду открыть огонь.
— Это — её команда. Алькор — капитан «Дон Кихота». Вначале они думали, что я — это она.
Мама не поняла, и я начала рассказывать всё, начиная с нашего неожиданного знакомства, встречи на побережье, до того момента, как нас разделили. Мама слушала, мотала головой, с каждым словом глаза её становились шире… И наконец, заплакала — уже от радости.
— Где она? Где моя малышка? — едва слышно прошептала мама, пытаясь подняться с инвалидного кресла.
— Мы ищем её, — грустно ответила я.
В этот момент Урса, хромая и опираясь на импровизированный костыль, подошла к нам. Она всё ещё чувствовала боль после ранения от Дона Сезара, но держалась стойко.
— Скорее всего, Алькор схватили люди Кролла. Штурмовики из группы «Саранча» в последнее время активно кружат в районе Нью-Йорка.
— Боцман! — крикнула я. — Помоги моей маме подняться на капитанский мостик!
Он махнул рукой и сразу несколько пиратов подняли женщину в кресле. Мама удивлённо смотрела на меня:
— Зачем?
— Увидишь, — загадочно ответила я.
Через несколько минут она стояла на капитанском мостике, и я дёрнула за рычаг. С глухим лязгом тяжёлые люки трюма начали разъезжаться, открывая содержимое… Из пыли и тени показалось оборудование — изогнутые, обтекаемые корпуса, шланги, консоли управления, массивные стержни буров…
— Это же… это «Сверхбур-2»! — закричала мама, глазам своим не веря.
— Это же по моим чертежам! Это — ради него мы летали в Барселону, тогда, тринадцать лет назад!
— И это оборудование сюда доставила твоя дочь Алькор.
— Вместе со своей командой, — добавила я и кивнула в сторону пиратов. — Они тоже хотят возродить Землю.
В этот момент к нам подошёл навигатор Маркус, сдержанный и вежливый.
— Madame, — произнёс он, обращаясь к моей маме, — nous sommes des gens honn;tes. Certains d'entre nous ;taient m;caniciens, d'autres peintres, p;cheurs, jardiniers, mais les circonstances ont fait de nous des pirates. Nous nous battons pour notre vie et celle de ceux qu’on aime. Quand nous avons appris, gr;ce ; notre ancien capitaine Skorzenni, l’existence du Surnasaleur, nous avons d;cid; de le trouver. Non pour le pouvoir, mais pour le bien de tous. Les oligarques et les tyrans ne doivent pas s’en emparer. (Мадам. Мы — честные люди. Кто-то из нас до катастрофы был механиком, кто-то маляром, кто-то рыбаком, кто-то охранником, кто-то садовником, но обстоятельства сделали нас пиратами. Мы боремся за нашу жизнь и жизнь близких. Когда мы узнали от нашего прежнего капитана Скорценни, что есть «Сверхбур» для извлечения воды, то решили его захватить и использовать для всего человечества. Мы знали, что олигархи и цари захотят это оборудование лишь для своей власти...)
И — к моему удивлению — мама ответила по-французски:
— Oui, monsieur, je vois que vous ;tes des gens de bien. Nous avons le m;me objectif — ramener la vie sur cette plan;te. Il ne nous reste plus qu’; trouver l’antimati;re. Sans elle, nous ne pourrons pas descendre ; 500 kilom;tres de profondeur… (Да, месье, я вижу, что вы порядочные люди, и у нас общая цель — возродить нашу планету. Нам остается только одно — найти антиматерию, потому что без нее не сможем добраться до глубины в 500 километров!)
— Nous allons commencer les recherches imm;diatement (Да, мадам, мы начнем поиски), — с уважением ответил Маркус и галантно склонил голову. Я ничего не поняла, но по глазам и голосу мамы догадалась:
— А я буду искать сестру!
Тем временем Урса, как вождь нашего убежища, отдавала приказы по восстановлению порядка.
Всё ещё прихрамывая, она командовала:
— Всех погибших похоронить до захода солнца. Хищники активизируются после темноты. Могилы — внутри защитного периметра, между вторым и третьим редутами.
Группа выживших, вооружённая лопатами и мотыгами, копала землю под жарким небом. Каждая могила метилась ржавым крестом или пластиной от старой брони. Над кладбищем развевался чёрный флаг скорби, а минные ловушки вокруг уже были установлены — мы не могли позволить, чтобы стервятники, кро-крысы или другие биомутанты растаскали тела.
Покой был теперь под защитой. Даже в смерти — у нас был порядок и честь.
Дирижабль лежал на боку, дымя и шипя, будто обиженная печка, которой выдрали сердце. Купол обуглен, обшивка расплавлена, баллоны с гелием — лопнули, как пузыри. Каркас зиял остовом — переломанным, погнутым, прожжённым. Он был изрешечён 30-мм снарядами, словно божья кара спустилась в свинце и огне, и его добили две противокорабельные ракеты «Гранит», выпущенные уже после того, как судно, вероятно, потеряло управление. В небе его заметили и уничтожили, чтобы никто не спасся.
Взрыв боекомплекта расколол корпус на три части, каждая из которых теперь торчала из земли, словно костяки убитого кита, выброшенного на берег. Отсек командования валялся среди вывороченной земли, кормовой баллон разорвался, выпустив всё, что хранил — от личных вещей до сгоревших тел. Центральная секция, где могли бы сохраниться выжившие, дымилась, но выглядела относительно целой.
На её борт осторожно взобрался политрук Геннадий Зюганчеков, фигура зловещая, в противогазной маске и шинели, обвешанный флягами, подсумками и автоматом АК-47. Он двигался с грацией хищника, вглядываясь сквозь стекло маски в каждый труп, каждую щель. Покойников было много — обгоревшие, распотрошённые, распятые железом взрыва. Некоторые ещё теплились, стонали, но ему было всё равно.
За ним, с криком «Гойда!», на обломки полезли матросы. Кто-то сразу полез в трюмы, кто-то разбирал обшивку, кто-то рылся по трупам. Они хохотали, ругались, пели «Интернационал» вперемешку с воровскими песенками, вырывая у мёртвых ботинки, браслеты, гранаты, всё, что могло пригодиться.
Мир был таким: брезговать — значило остаться голым и мёртвым. Умершие больше не люди, они — ресурс. На войне не было морали. Только лозунги, грязь и голод. Мародёрство - это работа. Кроммунистическая пропаганда давно превратилась в фарс, в ширму для звериного эгоизма, за которой пировали те, кто повыше.
И тут политрук услышал хрип. Он подошёл ближе и увидел живого.
Мужчина в окровавленной одежде кардинала, белоснежная сутана стала почти чёрной. Он приподнялся на локтях, дрожа от боли, и, захлёбываясь кровью, прошептал:
— L’inferno vi aspetta tutti! Siete gi; morti! Ma noi… noi andremo in Paradiso… Il Vaticano ci ha aperto le porte del Cielo… (Вас всех ждёт Ад! Вы ходячие трупы! А мы попадем в Рай! Ватикан открыл нам врата в Рай!)
Политрук чуть склонился к нему, узнав язык. Он ещё в Академии военной политики сдавал итальянский — язык врага, но теперь полезный. Он опустился на одно колено, схватил кардинала за грудь и с издёвкой сказал:
— Quale Paradiso, cattolico? Morirai qui! Non avete ottenuto nulla! Niente antimateria, niente attrezzature! Il vostro Papa cadr;! E quando la nostra nave arriver; in Italia, distruggeremo tutto il vostro sogno marcio! (Какой тебе рай, католик? Ты сдохнешь здесь! Вы не добились ничего! Нет у вас ни антиматерии! Нет у вас ни оборудования! Твой Понтифик не протянет и года и падёт, как только наш крейсер приползет на территорию бывшей Италии! Мы уничтожим вас!)
Кардинал расхохотался, выплёвывая тёмную кровь, будто грязную благодать:
— Ahah! Eretici! L’attrezzatura ; sulla chiatta! Era quasi nostra! Ma neanche voi la avrete! Morirete! (Ха-ха, еретики! Оборудование на барже! Оно чуть не досталось нам! Но и вам, коммунистам, не получить его! Вы умрете!)
— Quale chiatta? — голос политрука стал хриплым. — Parla, bastardo! (Какая баржа? Говори, католик!)
Но кардинал только глаза закатил и плюнул кровью прямо в стекло противогаза Зюганчекова. Тот вскрикнул от ярости, отшатнулся и всадил в священника длинную очередь. Пули пробили его насквозь, тело дернулось и затихло.
Политрук тяжело дышал. Потом вырвал рацию:
— Всем вернуться к роботанкам! У нас новая цель. Искать баржу! Внутри неё — оборудование «Сверхбур-2»!
— Товарищ Зюганчеков, — раздался голос с треском, — мы же проезжали мимо какой-то баржи, среди руин…
И тут вспомнил. Судно на колёсах, странное, массивное. Тогда он не придал значения, но теперь пазл сложился.
— Точно! — заорал он. — Направляемся к этой барже!
В глазах его загорелся огонь надежды и амбиции. Если он найдёт «Сверхбур» и доставит его на «Пётр Великий», останется только получить антиматерию от Гигантуса, и… победа будет за ним!
Он уже представлял себе церемонию. Зал в Мавзолее новой Москвы, утопающий в красно-чёрном мраморе, с флагами России, Беларуси и Казахстана. Он стоит, выпрямившись в парадной форме, на груди — звезда Героя, за спиной — гигантская голограмма с его именем и портретом. Комиссары хлопают, оркестр играет мрачный марш, на трибуне вещает Путенков, а под окнами ликует толпа, размахивая знамёнами с серпом, молотом и шестернёй.
— Геннадий Зюганчеков! — гремит голос Путенкова. — За подвиг, принесший воду народам, и смерть врагам — присваивается звание Героя Москвы!
Он берёт Звезду, поднимает её к небу и улыбается, будто вся планета уже принадлежит ему…
...Я первой заметила их. Три роботанка — те самые, что час назад пронеслись мимо нашего укрытия, как железные призраки войны, — теперь направлялись прямо к нам. Это были грозные и мощные машины, противопоставить которым нам практически было нечем. И сердце у меня сжалось от ревожного предчувствия.
— Они знают об оборудовании! — крикнула я, вскидывая руку и указывая на приближающийся вражеский конвой. Варежка залаял злобно и угрожающе, шерсть на его загривке встала дыбом. Он уже чуял запах врага.
На барже услышали мой крик. Вскоре две зенитные пушки с визгом разворота прицелились в сторону приближающейся бронетехники. Металлические стволы дрожали от напряжения, как будто и сами знали — это будет их последний бой.
Но все понимали — этого мало. Мы могли противопоставить железу русских только отчаяние и ярость. А русские не брали пленных. Они не лечили раненых, не оставляли свидетелей. Таковы были заветы Верховного Комиссара Путченкова, преемника Ленина, Сталина и прочих тиранов прошлого, переплавленных в новом мире в икону насилия и тотального контроля. Их кодекс был прост: слабые не имеют права на жизнь. В живых оставались только покорные и полезные.
Пираты на барже смотрели с тревогой — сперва на приближающихся врагов, потом на меня. Я ощутила их взгляд, вдохнула пыль битвы, сжала револьвер, словно он был не оружием, а обещанием стоять до конца.
— Готовьтесь к рукопашной! — сказала я. — Они не подойдут близко — там минное поле.
В этот момент над полем раздался хриплый голос, усиленный громкоговорителем:
«И вновь начинается бой!
И сердцу тревожно в груди!
И Ленин такой молодой,
И Октябрь всегда впереди!..»
Мы не понимали слов, но мелодия говорила сама за себя. Это был боевой марш. Матросы «Петра Великого» шли на нас не как на врага, а как на приношение во славу своих мёртвых кумиров. Они видели баржу. И они хотели её взять. Любой ценой.
Но первыми ударили мы. Левый роботанк въехал на мину. Сначала — глухой щелчок, потом оглушительный взрыв. Пламя взметнулось в небо, волна жара ударила в лицо, и бронемашину подбросило вверх, как игрушку, разрывая гусеницы и вспарывая брюхо. Пятеро матросов, находившихся на броне, сгорели заживо, падая, как горящие куклы. Их крики были не криками — они были урчанием ада.
— Стойте! — заорал в рацию политрук Зюганчеков, наблюдая, как его передовая вылетела на воздух. — Пешком! ВСЕ — выходим из танков и атакуем пешком!
Ропот, мат, недовольство — но никто не спорил. Зюганчеков был их богом и страхом в одном лице. Матросы с неохотой спрыгивали с машин, развертывались в цепь и пошли в наступление, стреляя на ходу из автоматов.
Роботанки открыли огонь из своих пушек. Крупнокалиберные снаряды взрывали землю, бетон и стены, превращая укрытия в пыль. Один снаряд попал в баржу, она завибрировала, как раненый зверь, но выстояла.
Паника. Жители разбегались, кто-то отступал в убежище — бетон всё ещё держал удар. Остальные возвращались к своим позициям, схватившись за оружие, за обрывки храбрости. Даже плененные нами католики поняли. что русские не оставят никого в живых и защищались вместе с нами.
Абрам у зенитки стоял как камень. Он вёл огонь, стараясь попасть в двигатели, в уязвимые зоны. Пламя вырывалось из стволов, снаряды высекали искры из бронетехники, но урона было мало. Он не сдавался.
Я тоже стреляла, но пули отскакивали от брони матросов-«жнецов» — их доспехи были толстыми, тяжёлыми, но не мешали убивать. Наше численное преимущество не имело значения — они шли как ураган, методично, целеустремлённо, как будто кто-то вложил в их головы только один приказ: уничтожить.
Я видела: если так пойдёт дальше — они возьмут нас. И тогда всё — оборудование, баржа, мама, Урса, я — всё погибнет. Нам некуда было отступать. За спиной — пустыня. Впереди — пули и смерть.
И вдруг до нас донёсся вой. Он был не похож ни на один звук, что прежде звучал на этих землях — жуткий, долгий, надрывный, и такой сильный, что заглушил даже артиллерийскую канонаду. Вой разносился по равнине, будто рождённый не ртами живых существ, а самой пустошью, её чёрным сердцем. Все замерли. Оружие замолкло, автоматы опустились. Мы инстинктивно оглянулись, чувствуя, что приближается нечто, не предусмотренное даже нашим безумным боевым опытом.
И тогда мы их увидели - те, кого мы называли люди-"птицы". Они не шли — они мчались. Высокие, неестественно быстрые, с лёгкими рюкзаками, обвешанные оружием. Это были не просто люди, а те, кого мы называли «птицами». Потомки генной программы Нью-Йорка и мутации от взрыва сверхновой, родня самой Урсы Майора — Хомо Страус, человек, чьи гены на 2% отличались от Хомо Сапиенса. Их анатомия была чужда обычным людям: ноги изогнуты назад, с мощными суставами, как у страусов, позволяющие им развивать скорость, невозможную для человека. Более 100 километров в час. И всё это — с тяжёлыми пулемётами M60E6 и M2 Browning, винтовками FN SCAR-H, Mk48, и даже гранатомётами. Но главное было не оружие. Главное — как они двигались.
Они бежали, словно ветер, перепрыгивая через расщелины и бетонные руины, лавируя между остовами автобусов, разлагающимися в песке. Их движение было одновременно грациозным, как у хищных птиц, и полным ужасающей силы. Ни один из них не сбавлял темп. Казалось, они вписаны в саму геометрию войны. Словно рождены, чтобы именно так — внезапно, быстро, стремительно — ломать ход любого сражения. Лица "птиц" были суровы, спокойны, будто они знали, что пришли не умирать, а завершить ритуал охоты. Они не кричали. Только воющий ветер и лязг снаряжения.
Политрук Зюганченков стоял, выпучив глаза, будто увидел живое воплощение ужаса. Он взвизгнул: «Стреляйте! Стреляйте!» — но его голос был уже не командным, а паническим. Пушки роботанков начали разворот, но было поздно. «Птицы» не останавливались и открыли огонь в движении. Пули звенели по броне, высекали искры, срывали мясо с матросов, прошивали тела. Один из бегунов метнулся в сторону, резко остановился, вытащил «Джевелин» — лёгкий противотанковый комплекс с тепловым наведением. Он прицелился, и, даже не сбавив дыхания, запустил ракету. Та рванулась вперёд, завыла в воздухе, и спустя пару секунд врезалась в корпус второго роботанка.
Взрыв был как удар кузнечного молота по броне. Машину подбросило, из недр вырвался огонь. Башня сорвалась, пробив пыльное небо, гусеницы отлетели в стороны, всё вокруг заволокло густым чёрным дымом. Крики внутри были короткими. Короткими — потому что не успели стать длинными.
Третий танк, тот, где находился Зюганченков, метался, как зверь в клетке. Он колотил кулаком по люку, визжа: «Полный ход! Жми, придурок!» — но водитель в панике путал педали и рычаги, машина крутилась, зарываясь в песок. Матросы пытались забраться обратно, кричали: «Не бросай! Подожди!» Но политрук поднял автомат и начал стрелять по ним, как по врагам. Пули калибра 7,62 рвали тела, красные фонтанчики выстреливали из спин, кто-то падал с танка, кто-то — прямо под гусеницы. Зюганченков же только шептал себе, будто молитву: «Каждый сам за себя…»
Мы, видя это предательство, подняли оружие и открыли огонь по убегающим.
Поле устилали тела, вздрагивающие в посмертных конвульсиях.
И вдруг один из матросов, измазанный кровью, с порванной гимнастёркой, поднял пистолет и, не дрогнув, выстрелил прямо в голову своему командиру. Пуля пробила лоб и вышла через затылок, унеся с собой фрагменты мозга и костей. Тело Зюганченкова дёрнулось и упало внутрь танка, безвольно, как мешок отбросов.
Почти одновременно в танк прилетел второй «Джевелин». Грохот, пламя, металлический скрежет. Огонь вырвался наружу, лизнул землю. Из нутра машины раздавались нечеловеческие вопли, кто-то бился, кричал, стучал по броне изнутри, но вскоре всё стихло. Остался только пылающий остов — могила сразу для десяти.
И тогда тот самый матрос вышел вперёд. Он бросил пистолет, поднял руки. Шёл медленно, ровно, спокойно. Его глаза были тихими. В них уже не было страха. Он прошёл через пыточную, через предательство, он застрелил своего командира и выжил в мясорубке. Теперь ему было всё равно. Его лицо говорило: «Я уже умер. Делайте, что хотите».
Никто в него не выстрелил. Он остановился посреди поля, полном мёртвых тел и гари, а потом, словно силы покинули его, устало опустился на землю и закрыл глаза. Перед ним медленно всплывали строки из прочитанной когда-то книги — призывы философов и правозащитников к борьбе за свободы, за законы, за равенство между всеми людьми, вне зависимости от их происхождения и убеждений. Он вспоминал мягкие, полные смысла слова Локка, Руссо, Монтескьё, Ханны Арендт. Он ведь совсем недавно сидел за партой философского факультета, изучал канты и гегелей, спорил с сокурсниками о природе морали. Потом пришёл призыв, а с ним — крейсер «Пётр Первый», красные знамена, приказы без размышлений. Но даже жесткая служба и постоянное насилие не сделали из него изверга. Внутри всё ещё билось сердце студента.
А в это время отряд людей-«птиц» приближался к нашему убежищу. Они шли спокойно, без поднятого оружия. Их глаза, модифицированные и чувствительные, позволяли с расстояния различать подземные мины по тончайшим искажениями температуры и вибраций в почве, поэтому они точно обходили опасные участки, не останавливаясь, не сбавляя шаг. Вскоре они стояли перед нами, и воздух между нами был напряжён, но не враждебен. Среди них выделялся вожак — высокий, широкоплечий, с коротко остриженной челюстью и мускулами, проступающими даже сквозь плотную ткань серо-песочной камуфляжной униформы. На спине у него висел M2 Browning, огромный, почти культовый пулемёт, державшийся за его плечами так, будто весил не больше ветки. Он двигался уверенно, легко, с достоинством зверя, который знает, что ему нечего доказывать.
Он подошёл к Урсе Майор, и в ту же секунду, как будто рушились стены между поколениями, она бросилась к нему и обняла. Он обнял её в ответ, крепко и бережно. Мы расстерянно смотрели на наших спасителей, ничего не понимая.
— Спасибо, сын, что пришёл на помощь, — сказала Урса с улыбкой, прижимая его к себе. — Ты возмужал. Ты стал сильным, Сильвестр.
Мой пёс Варежка настороженно подошёл, обнюхал нового человека, но тут же завилял хвостом и ткнулся носом в ладонь Сильвестра — принял его, как друга. Моя мама стояла чуть поодаль и улыбалась, будто увидела картину будущего — странного, мирного и невозможного. Остальные «птицы» стояли спокойно, почти бесшумно, будто тени, с лицами, лишёнными тревоги, с глазами, в которых горела уверенность и усталое понимание. Пираты с «Дон Кихота» наблюдали за ними с видимым удивлением, почти благоговением. Даже Боцман, видавший многое, от волнения закурил трубку. Пустил кольцо дыма, что дрожащей лентой поплыло над его головой, а потом, шепча что-то себе под нос, закрыл глаза — будто молился или благодарил кого-то. Один из «птиц» внимательно смотрел на него, чуть склонив голову, не понимая смысла происходящего: табак, курение — эти понятия давно исчезли из их мира. И в этом непонимании было что-то удивительно мирное.
Сильвестр повернулся к матери, и его суровое лицо впервые дрогнуло, когда он увидел кровь на её одежде.
— Мама, ты ранена? — вскрикнул он, склоняясь к колену, куда Дон Сезар вонзил своей иезуитский кинжал.
Урса, всё ещё держа его за руку, погладила его по щеке и ответила с твёрдостью, в которой звучала гордость:
— Успокойся, сын, всё в порядке. Тот, кто меня ранил, уже мёртв. И те, кто пришёл нас убивать, тоже мертвы. И это — благодаря всем нам. Мы выжили.
Она развела руки, указывая на пиратов баржи, нас, кто остался в живых в убежище, и на «птиц», стоящих за её сыном. В этот миг она не просто говорила — она утверждала единство. Будто на пепелище войны вдруг родилось понимание, пусть и хрупкое, что дальше можно идти только вместе.
Потом она повернулась ко мне, будто вспомнив, что я тоже хочу знать. Да не только я. С недоумением и вопросительно смотрели на неё все.
— Я вызвала сына. Это Сильвестр, вожак. Он с отрядом жил всего в пятидесяти километрах отсюда, в одной из деревень. Они охотились на ди-страусов и зэта-собак. Их мясо вкусное и питательное, — произнесла она с той обыденной теплотой, с какой другие рассказывают о рынке у дома.
Откровенно говоря, мы и не знали, что рядом есть деревня с людьми-«птицами», ведь в основном они живут в Центральной и Южной Америке.
— Но как, Урса? — не выдержала я. — Разве наши радиостанции совместимы?
Она улыбнулась, слегка наклонив голову:
— Наши голосовые связки способны испускать звуки в ультразвуковом спектре. Вы их не слышите. А мои сородичи улавливают — даже на такой дистанции. Это как у дельфинов.
— Как у кого? — переспросила я, растерявшись. Я никогда не слышала этого слова. Дельфины. Кто это?
— Это морские существа, — пояснила она, и в её голосе прозвучала лёгкая грусть. — Они вымерли вместе с океанами. Но когда-то были. Умные, добрые. Теперь часть их дара живёт в нас. В нас, людях-«птицах».
Но в это время до нас донеслась канонада — глухая, рваная, будто само небо начало кашлять кровью. Мы подняли головы и увидели вспышки на блестящем, зеркально изогнутом куполе Гигантуса. Город сиял в вечернем свете, словно огромный драгоценный камень, и вдруг в этом блеске вспыхнули первые удары — огонь и дым, как пятна гнили на жемчуге. Стало ясно: крейсер «Пётр Великий» начал атаку. Он не стал ждать окончания ультиматума, не стал вглядываться в стрелки часов, как будто его собственное время было важнее любого соглашения. Его радары, острые и беспощадные, засекли приближение американского авианосца «Адмирал Нимиц», и Ивашка Охлобыстин решил действовать первым. Он спешил не просто к победе — он спешил к обладанию. К антиматерии. Если бы он не смог захватить её, он сделает всё, чтобы никто другой её не получил. Даже если придётся сравнять Гигантус с землёй, сжечь под корень, уничтожить до основания, чтобы осталась лишь пустота, холодная и мёртвая, как сама безжалостная история.
— Мир хищников, — тихо сказала мама, и её голос прозвучал как эхо из глубины.
— Мир моторизированных хищников, — добавил навигатор с баржи, Маркус, проведя рукой по своей седой бороде, как будто в поисках ответа, которого давно не существовало. Стоявший рядом рулевой, Альфредо, кивнул, медленно, с тем уважением, которое рождается не от согласия, а от безысходного понимания.
И тут все обернулись ко мне. Все — и «птицы», и пираты, и выжившие из убежища. Их взгляды были разными: кто-то ждал, кто-то просто смотрел, кто-то — уже заранее обвинял. Возможно, я, как капитан, должна была принять решение. Быть может, именно сейчас. В этот самый миг, между взрывами.

Глава 20: Ядерный удар

Капитан первого ранга Ивашка Сергеевич Охлобыстин орал в рацию так, словно мог пробить своим голосом барьеры эфира, преодолеть тысячи километров, пробиться сквозь атмосферные возмущения, через мертвое небо, в котором давно не существовало спутников. Связь была хриплой, обрывистой, словно дышащей с последним издыханием. Прямая передача с крейсера, стоявшего недалеко от стеклянного мегаполиса, до подземных бункеров бывшей столицы России — Москвы, находившейся теперь под двадцатиметровым слоем бетона и свинца, была делом трудным, почти чудом. Но Охлобыстин не сдавался, вжимая кнопку, словно держался за неё, как за спасательный круг.
— Виктор Владимирович, товарищ Путенков, приём! — его голос дрожал, но не от страха, а от торжественности момента. — Ваши приказы мы выполняем! Сейчас находимся у купола Гигантуса! Ждём подтверждения дальнейших шагов!
Лицо капитана было бледным, влага стекала по щекам — то ли пот, то ли слёзы, и казалось, что даже его губы стали дрожать от переизбытка эмоций. Он знал: связаться с Верховным Комиссаром Москвы — это не просто служебное взаимодействие, это как дотянуться до солнца, поговорить с иконой, вступить в контакт с тем, кого миллионы называли живым богом. Виктор Владимирович Путенков, бессменный лидер и диктатор, чьё лицо было выбито в стали на стенах казарм и училищ, воспринимался не как человек, а как нечто большее — как сам дух России, влитый в плоть.
— Мы уничтожили посланника Ватикана — дирижабль «Томас де Торквемада»! — продолжал капитан, выпрямившись. — Я выставил ультиматум Данцигу Кроллу, чтобы он сдал антивещество. Он медлит. Мы готовы перейти к активной фазе!
Вокруг стояли офицеры в форменных кителях, в белых перчатках, с нагрудными знаками славы и преданности. Никто не смел перебить. Их лица выражали благоговейную тишину, почти молитвенное спокойствие.
Из динамика донёсся прерывистый, но зловещий голос, насыщенный металлом и презрением:
— …Антиматерия должна быть только моей… русской… Никому другому она не должна принадлежать… Зачем нам мир...
— ...если в нём нет России! — воскликнул Ивашка Сергеевич, мгновенно и с пылающим фанатизмом подхватив фразу. Он встал в струнку, глядя на пустой экран, как на лик Спасителя. — Есть, товарищ Верховный Комиссар Москвы! Я вас понял!
И тогда, как по команде, офицеры запели. Это был гимн крейсера, их боевой псалом, отражавший суть их службы и веры:
"Эх, яблочко, куда ты котишься…"
Голоса сливались в маршевом ритме, тяжёлом и нарочито бодром, и к ним присоединился сам капитан. Он пел, не сдерживая слёз, и эти слёзы были не от страха или слабости, а от гордости — глубокой, тотальной, выученной и прошитой в каждую клетку. Он чувствовал свою сопричастность к делу величия. К возрождению родины. К возвращению её на трон истории — железной, неумолимой, бессмертной.
Едва затихли последние помехи в рации, как к капитану Охлобыстину, обливаясь потом, с перекошенным от тревоги лицом подбежал офицер разведывательной службы и, едва отдышавшись, выпалил:
— «Адмирал Нимиц» на подходе! Через час будет рядом с Гигантусом!
Эти слова прозвучали, как удар плетью. Охлобыстин остолбенел, потом судорожно втянул в себя воздух и с хриплым криком рванулся к командному посту:
— Свистать всех наверх! Полная боевая тревога! Расчёт к орудиям! Наведение по секторам 23-Б и 24-С! Подготовить «Граниты» к залпу! Запустить баллистический протокол «Гром-7»! Разрешение на применение комплекса «Смерч-Ультра» подтверждаю!
— А как же срок ультиматума?.. — попытался вяло возразить один из штурманов, но не успел договорить: кулак капитана врезался в его челюсть с такой яростью, что тот рухнул на пол.
— Никаких больше ожиданий! — завопил Охлобыстин, багровея. — Смерть Гигантусу! Долой буржуев! Огонь! Пли!!!
По всему крейсеру задрожали палубы. С глухим металлическим рёвом развернулись тяжёлые ракетные установки. Один за другим люки шахт раскрылись, и ракеты «Гранит», тяжёлые и смертоносные, с воем вырывались в небо, оставляя за собой шлейфы горящего топлива. Они взмывали, описывая дугу, и падали на город, будто небесный гнев. Начался ад.
Гигантус засиял взрывами. Купол, некогда отражавший солнечный свет, теперь горел в отражении пламени. Взрывы рвали здания, корёжили мосты, выворачивали землю. Люди в панике бежали, но пламя настигало их. Металлические конструкции гнулись, автомобили подбрасывало в воздух, словно игрушки. Среди хаоса маневрировали «Колобок» и Алькор, пытаясь уйти от обломков и пуль, а небо заволокло клубами чёрного дыма.
В рубке, глядя на всё это через тактические мониторы и перископы, Ивашка Сергеевич Охлобыстин сиял, как вознёсшийся пророк. Он вскинул руки, будто благословляя бойню, и заорал во всё горло, перекрывая даже рева двигателей и пушек:
"Вихри враждебные веют над нами,
Тёмные силы нас злобно гнетут!
В бой роковой мы вступили с врагами,
Нас ещё судьбы безвестные ждут!"
Офицеры подхватили:
"Но мы поднимем гордо и смело
Знамя труда и борьбы за народ —
Знамя великой борьбы за дело,
За коммунистический наш поход!"
Голоса сливались в фанатичный хор. По палубам бегали матросы, одетые в армейские бушлаты с нашивками красных звёзд, обнажённые по пояс, покрытые копотью и потом. Некоторые горели — буквально, от зажигательных снарядов, упавших с ответных залпов. Но они не прекращали заряжать орудия, крича, проклиная врагов, и пели с остервенением.
Город не сдавался. Из-под купола били артиллерийские установки, в небо уходили зенитные ракеты, они догоняли и разрывали некоторые из «Гранитов» ещё в полёте. Из рассечённого неба начали вырываться ответные удары — тяжёлые снаряды с неведомым начинением вгрызались в броню крейсера. Один из них вспорол надстройку, и она пылала, как факел. Горели матросы, кипело железо, а пушки «Петра Великого» продолжали вести огонь, стволы раскалялись до малинового, пар валил от их основания, а на фоне всего этого, развевались флаги: красное знамя СССР с серпом и молотом, бело-красный флаг Москвы с Георгием Победоносцем, и чёрно-красное полотнище самого крейсера с профилем Верховного Комиссара Путенкова в обрамлении лаврового венка. Всё небо трещало, горело и пело железом.
...В это время, оглушённый, но живой, Ешуа Морган медленно поднялся с земли. Голову звенило, в ушах стоял гул, но сознание уже возвращалось. Он осмотрелся — Алькора не было. И «Колобок» тоже исчез. Вместо них, у стены валялись двое штурмовиков из его отряда, туго стянутые карбонейлоновой «липучкой». Они мычали, едва ворочая головами, прося освободить их.
Глаза Моргана зло блеснули. Он достал из кобуры узкий тактический кинжал, щёлкнул тумблер, и пила с алмазным покрытием, встроенная в лезвие, заработала с характерным визгом. Искры сыпались, когда он принялся резать сеть — прочную, как сталь, но уступавшую лезвию с микрозубьями. Через пару минут штурмовики, тяжело дыша, с рваными следами от креплений на форме, были освобождены. Они поднялись, кивнули командиру и начали осматривать разрушенное помещение.
Остальные из его команды «Саранчи» были мертвы. Их не убили выстрелом — их просто разнесло в клочья снарядом. От одного осталась только рука, вжавшаяся в стену.
Внезапно Ешуа заметил неподвижное тело в развороченном кресле — Данциг Кролл, глава Гигантуса, был без сознания, но жив. Он подбежал к нему, извлёк флакон нашатыря, поднёс к носу, и тот резко задышал. Глаза Кролла дико забегали по сторонам.
— Что... это было? — прохрипел он.
— Нас оглушило взрывом, — сдержанно ответил Морган. Его лицо было жёстким, в сером свете пылей и пожаров оно казалось почти мёртвым.
Данциг огляделся, и его взгляд резко остановился.
— Где она? Где эта девчонка? Где чертов робот с антивеществом?!
— Сбежали, сэр, — пожал плечами Морган. Его голос был равнодушен, усталый.
Новые взрывы сотрясали стены. Город умирал. Стены рушились, улицы заполнялись дымом, огонь глотал дома. Купол уже не отражал — он лопался, словно перегретое стекло. Гигантус тонул в собственном железобетонном теле.
— Нам нужно уходить, сэр, — твёрдо произнёс Морган.
— Мне нужен робот! — завопил Данциг, резко поднимаясь на ноги. Его глаза горели бешенством.
— Простите, сэр, — сказал Ешуа и шагнул прочь. — Я не стану их искать. Гигантусу конец. Ни вы, ни ваш город не выстоят. Уходите на запасные базы.
Эти базы действительно существовали — их строили в первые десятилетия Третьего Коллапса. Укрытия, уходившие глубоко под землю, с автономной энергетикой, водоочисткой, фермами и генераторами. Но даже они имели предел: ресурсов хватило бы максимум на 30 лет — и это в случае строгой экономии. Ни одно убежище не могло заменить живой, дышащий город.
— Нет! — рявкнул Кролл, срывая голос. — Нам нужен «Колобок»!
— Тогда ищите сами, — тихо сказал Морган и пошёл прочь, спиной к бывшему вождю. Он не боялся.
— Стоять! — донеслось за спиной. Щелчок затвора. Кролл держал «Беретту» и трясущейся рукой наводил её на командира. Его злило, что последние подчиненные бросали его здесь и не хотели исполнять приказов.
Но Морган не обернулся. Он шёл спокойно. Он знал — всё закончено. И знал ещё кое-что, чего не знал Кролл. Три кро-крысы, гигантские, как мулы, с алыми глазами, уже заняли позицию за обломками. Их когти вгрызались в пол, хвосты подрагивали, пасти были в пене.
— Ещё шаг — и я стреляю! — закричал Данциг, и это были его последние слова.
Крысы бросились. Мгновенно. Первая впилась в его лицо, вторая в живот, третья повисла на бедре. Он закричал, но звук утонул в хрипе и хрусте костей. Клыки рвали плоть, вспарывали брюхо, кровь фонтаном била на пол. Кролл, великий вождь города, дергался, как выброшенная на берег рыба, пока его кишки не потекли на пол, а кро-крысы не начали грызть мозг, чавкая и урча.
Остатки штурмовиков — двое выживших — стояли, наблюдая за сценой с почти хищным удовлетворением. Никто из них не двинулся на помощь. Они лишь обменялись взглядами, развернулись и побежали к выходу, каждый ведомый собственным страхом и жаждой выжить. В этом мире выжить мог только тот, кто понял его суть: здесь правят инстинкты, предательство, и у кого оружие — у того и право.
…Алькор и «Колобок» вырвались за пределы охваченного адом Гигантуса и теперь бежали, петляя по выжженному ландшафту, чтобы уклониться от рваных кусков металла и бетонных осколков, что ещё летели в воздухе. Сзади все еще слышался грохот обстрела — «Пётр Великий» не щадил ни кварталов, ни улиц, ни людей. Но чем дальше они уходили, тем реже свистели осколки, и тем больше шансов было уцелеть.
Однако опасность никуда не исчезала. Кро-крысы и да-страусы — безжалостные падальщики — уже проникали в город, не боясь ни огня, ни звуков войны. Их вела не воля, а инстинкт: запах крови, запах мёртвой плоти. Они жаждали поживы и ощущали пир.
Алькор, сидя на корточках за камнем, увидела, как в тени неподалёку затаилась стая зэто-собак. Они ждали. Их глаза горели жёлтым, их шеи были покрыты жесткой щетиной, а слюна капала из пастей. Ещё немного — и они ворвутся в Гигантус, когда перестанут рваться снаряды.
— Боишься? — спросил «Колобок», остановившись и повернув к ней круглую линзу.
— Нисколько, — усмехнулась Алькор, щёлкнув затвором своего старого, но надёжного «Маузера». — Но я устала бежать. Я всё-таки не машина.
— Милашка, так чего ж не сказала? — с лёгким удивлением отозвался «Колобок» и протянул манипулятор. — Садись, — и его «ладонь» разжалась, трансформируясь в подобие сиденья с упорами.
Алькор без колебаний влезла на конструкцию и устроилась поудобнее. Она фыркнула, но улыбнулась краем губ.
В тот же момент «Колобок» рванул с места, активировав все свои ускорители. Он мчался, выжимая максимальную скорость — 150 километров в час. Ветер рвал Алькор волосы, в глазах темнело от перегрузки, и мир превратился в размытые линии.
Он перепрыгивал через глубокие рвы, скользил вдоль обломков и подмятых машин, лавировал между валунами и кратерами. Впереди мелькала смерть — но сзади было её логово. Зэто-собаки даже не рискнули преследовать — инстинкт подсказывал, что не догнать.
Алькор обернулась через плечо — Гигантус уже был далеко. И в этот момент она увидела, как купол начал трескаться окончательно, словно раковина под ударами молота.
А потом это случилось.
На месте города раздалась слепящая, бело-голубая вспышка. В небо вырвался ослепительный столб света — словно сама звезда спустилась на землю. На мгновение всё вокруг стало белым. Даже глаза, привыкшие к яркому свету, почти ослепли. Через секунду вырвался вздымающийся вверх грибовидный столб. Ядерный заряд — около 70 килотонн — поглотил Гигантус, испепеляя дома, плавя улицы, испаряя всё живое. Воздух в радиусе километров сжался и выплеснулся наружу взрывной волной, сметая всё на своём пути.
— Вот дерьмо… — выдохнула Алькор.
— Держись, дорогуша! — крикнул «Колобок», заметив, как земля дрожит под ними. Он резко свернул влево, скользя по гравию, и нырнул в ближайший противотанковый ров.
Они рухнули вниз. Над ними пронеслась ударная волна, срывая землю с краёв рва, унося с ветром стаи зэто-собак, вырывая деревья и швыряя их, как игрушки. Земля дрожала, грохот был как из-под мира. Это было ужасно.
Огненное облако над ними пульсировало и разрасталось. Город Гигантус больше не существовал. Остался лишь светящийся кратер в центре горизонта — и стоны умирающей земли.
Алькор дрожала, прижавшись к корпусу «Колобка». Он, хоть и весь в пыли, продолжал держать девочку.
— Мы выжили, — прохрипела она, не веря собственным словам.
— Ещё нет, малышка, — глухо отозвался робот. — Но уже близко.
Противотанковый ров спас их от ударной волны. Было абсолютно ясно: капитан «Петра Великого» сошёл с ума окончательно. Ядерный удар по Гигантусу стал для него логичным шагом — не столько стратегическим, сколько эмоциональным. Он решил, что тратить обычные боеприпасы слишком обременительно для такого «непокорного» города. Или, быть может, его взбесило само сопротивление — то, что Гигантус осмелился отвечать огнём, наносить пробоины по корпусу, убивать его матросов и офицеров, превращая героический поход в настоящее сражение.
Когда ядерный гриб поднялся над руинами города, Ивашка Сергеевич Охлобыстин хохотал, как восторженный ребёнок. Его глаза сияли безумием, а рот не закрывался от восторга. Остальные офицеры тоже не скрывали чувств — они рыдали, смеялись, обнимались, кто-то даже открыл фляжку спирта и пил, глядя на пылающий горизонт. Они наслаждались разрушением, словно художники, восхищённые завершённой картиной. В этом — в мародёрстве, подавлении и тотальном уничтожении — заключалась вся их миссия за пределами Москвы.
— Зачем нам мир, если в нём нет России! — скандировали они, абсолютно уверенные, что этот лозунг — не безумие, а истина. Жизни других народов для них были лишь шумом фона. Только одна истина — Москва, Путенков, «Пётр Великий».
Когда Гигантуса больше не осталось, капитан приказал навести порядок на борту: очистить палубы от обломков, пересчитать снаряды, выдать боеприпасы и заняться ранеными. Двадцать матросов были мертвы, сорок ранены. Некоторым уже изготавливали протезы в корабельной мастерской — в Москве ценили даже покалеченных, лишь бы они могли держать оружие и выполнять приказы.
Но возвращаться было нельзя. Антивещества не было. И это означало — провал.
Верховный Комиссар Виктор Владимирович Путенков не прощал неудач.
— Может, мы его уничтожили? — осторожно предположил один из офицеров. — Наш заряд стёр город с лица земли. Может, антиматерия просто взорвалась вместе с ним?
— Ерунда, — отрезал Охлобыстин, зло вращая глазами. — Один килограмм антивещества среагировал бы с материей моментально. Мы бы не увидели гриба — мы бы испарились вместе с этим городом. Значит, антивещество не было там. Оно было выведено.
— Капитан, — вмешался офицер разведки, — мы зафиксировали перед ударом движение: из купола выкатился робот. Он ушёл в сторону юго-запада. Мы восстановили запись.
На экране появилась картинка: шарообразная фигура выскальзывает из-под арки купола и мчится по равнине. Вспыхнули техданные, и корабельная ИИ-система определила модель.
— Это… это же «Колобок»! — узнал Охлобыстин. — Старая охранная модель из «Тесла-Роботикс»! Вот он и охранял антиматерию. Чёрт бы их побрал, они всё продумали. Он, скорее всего, хранит магнитостат в себе!
В рубке повисла напряжённая тишина. Офицеры переглядывались.
— Нам нужен этот робот! — закричал капитан, едва не сорвав голос. Его лицо перекосило возбуждение, губы дрожали. — Где он сейчас?!
Офицер уже запускал анализ маршрута. На голографической карте высветилась точка.
— Это здесь, капитан. По данным, это… старая база «Минитменов».
Наступила гробовая тишина.
— Они… — прошептал кто-то. — Они хотят зарядить ракеты антиматерией… и запустить по Москве? Они хотят уничтожить Виктора Путенкова… наш город… столицу?
— Мы этого не допустим! — заорал Охлобыстин. — К оружию! Полный разворот! Курс — на ракетную базу! Включить все двигатели! Уничтожим этих мразей до того, как они успеют нажать кнопку!
Рубка ожила. Каждый офицер бросился исполнять приказ, не задавая вопросов. В ту же секунду прекратились все ремонтные работы. Раненых бросили в медотсеке без помощи — не до них. Даже хирург отложил скальпель и побежал в боевой отсек.
Крейсер «Пётр Великий» тяжело развернулся, будто пробуждённый монстр. Его реакторы загудели, раскаляя воздух. С кормы вырвались струи пара и пламени, и гигантская махина рванула вперёд, в погоню за «Колобком».
Началась охота.

Глава 21: Погоня

Мы наблюдали за схваткой русского крейсера и Гигантуса с безопасного расстояния, и только позже до нас дошло — именно эта дистанция и спасла нас. Иначе бы нас просто не стало.
Горизонт вспыхнул ослепительным светом. Даже через тьму и дым, даже сквозь облака — это было как второй рассвет, неестественный, мёртвый. Там, где ещё недавно высился город, теперь поднимался ядерный гриб. Земля задрожала, воздух задрожал. В ушах звенело.
Яркая вспышка полоснула по глазам. К счастью, тёмные очки поглотили большую часть света, но всё равно мы инстинктивно отвернулись. Сердце сжалось, а в голове билась тревожная мысль:
«Они перешли на ядерную войну…»
— О боже! — воскликнула мама, побледнев. — Всем в укрытие! Радиация скоро накроет эту местность!
Люди метались, ещё не оправившись после стычек с роботанками и матросами с «Петра Великого». Многие были ранены, потрясены, а теперь — ещё и обречены. Укрыться было негде: «Томас де Торквемада» давно разворотил наши герметичные ворота, и вся защита превратилась в иллюзию.
Урса и её сын Сильвестр старались направить людей, чтоб не было паники и давки. Но было ясно — долго мы тут не продержимся. Мы все чувствовали: в воздухе уже витала смерть.
И вдруг, на фоне паники, прозвучал голос:
— Поднимайтесь на баржу! — закричал Боцман, стоя у пандуса. — Уйдём отсюда, подальше от проклятого места!
Пираты звали нас, и в их предложении была логика — только движение могло спасти.
Сильвестр, подпрыгнув на своих ситраусиных ногах, выкрикнул:
— Надо всем в нашу деревню! Там можно пересидеть. А потом — в Мексику! Там ещё безопасно, там нет радиоактивных пыльных бурь!
Мы оглянулись. Там, где раньше стоял Гигантус, кипело, будто в аду. Город буквально плавился — металл, бетон, стекло стекали, как воск на солнце. Температура в эпицентре достигала нескольких миллионов градусов в момент взрыва, а затем стабилизировалась на уровне в тысячи по Цельсию. Почва там теперь — стекло. А радиация… дозиметры уже щёлкали, даже здесь.
Взрывная волна всё же докатилась до нас. Ослабленная, но ощутимая. Порыв ветра сдул флаги, сбросил с голов шапки, поднял пыльный смерч. Но настоящий ужас пришёл с писком приборов.
Дозиметры: 1.7 Рентген в час... растёт.
— Нет, — прошептала мама, глядя на цифры. — Здесь нельзя оставаться.
Она повернулась к Урсе и спокойно, без лишних слов сказала:
— Твой сын прав. Мы должны уходить. Сейчас.
— А как же Алькор?.. — вырвалось у меня.
Мама не ответила. И никто не ответил. Пираты молчали, тяжело глядя в сторону вспыхнувшего горизонта. Если Алькор осталась в городе… если не успела уйти… она, вероятно, сгорела в ядерной вспышке. Или задохнулась от жара. Или… я не хотела думать. Не могла.
Сердце сжалось. Я ведь даже не обняла её. Мы с ней близнецы… но как будто из разных миров. Я видела её только во сне, а теперь, может, больше никогда.
Слёзы катились по щекам. К счастью, плотные очки скрывали мою слабость. Я осталась капитаном.
— Итак, капитан? — раздался голос Маркуса, и он привычно погладил бороду. Боцман, Альфредо, Абрам и другие смотрели на меня внимательно. Они, взрослые пираты, по-прежнему воспринимали меня — шестнадцатилетнюю — как настоящего лидера, как капитана «Дон Кихота».
Я выпрямилась, вытерла лицо рукавом.
— Отправляемся в деревню, — твёрдо сказала я. — А оттуда — в Мексику.
— А как быть со «Сверхбуром»? — спросил Боцман. — Он весит полторы тысячи тонн. Груз ценный. Но у нас топливо — на исходе.
Я задумалась. Мама тоже нахмурилась. Мы оба понимали: да, оборудование — бесценно. Ради него погибли люди, шли сражения. Но без антиматерии оно бесполезно. И в то же время — оставлять его здесь опасно. Вдруг найдут?
Тут в разговор вмешался Сильвестр:
— В нашей деревне есть топливо. Я сам видел — целые цистерны. Фермеры когда-то хранили там запасы для тракторов. Там тысячи галлонов. Нам хватит.
- Нам надо торопится, - громко произнесла Франциска, показывая на дозиметр. - С радиацией не надо шутить — говорю вам как врач!
Варежка тявкнул, словно хотел внести своё слово в обсуждении. Кабалье засмеялась и потрепала его за гривок.
- Да, я согласна тоже, - произнесла Урса. Жители ее поддержали. Варежка бесполкойно бегал вокруг нас, он чуял, как радиоактивное излучение пронизываает наши тела (Опиши)
Я кивнула. Всё складывалось. Надо уходить — но не навсегда. Мы ещё вернёмся. Ведь где-то осталась антиматерия, и она не аннигиллировалась. Значит, есть еще шанс возродить Землю.
Мы начали взбираться на баржу, кто по трапу, кто карабкаясь с помощью рук — но без суеты, с молчаливой решимостью в глазах. Маму в инвалидной коляске подняли на маленьком кране. Мест хватило всем: и команде «Дон Кихота», и уцелевшим жителям убежища. Даже те, кто с трудом держался на ногах, находили себе место у борта или в тени ящиков. Люди-птицы отказались садиться — они по-прежнему предпочитали идти пешком, словно усталость для них была пустым звуком. Их широкие шаги и лёгкая походка уносили их вдаль. С ними шёл Сильвестр, указывая путь, как опытный проводник пустоши. На носу баржи стояла израненная Урса и с любовью смотрела на смелого сына, который пришел к нам на выручку.
— Запускай двигатель! — скомандовала я, повернувшись к Альфредо, стоявшему у штурвала.
Альфредо кивнул и нажал большую чёрную кнопку с выцветшей надписью START. Раздался короткий щелчок, затем глухой гул. Мотор сперва кашлянул, будто проклиная сам факт пробуждения, потом срывающимся воем начал раскручиваться. Стальные цилиндры и компрессоры дрожали, и вдруг — как удар сердца — заработали в полную силу. Корпус баржи задрожал, и, со скрипом, дребезжанием и мощным толчком, она начала медленно выбираться из периметра убежища.
Мы все оглянулись. Ракетная база. Наш дом. Пусть бетонный, холодный, угрюмый — но дом. Она хранила всё: капсулы гибернации, запасы продовольствия, оранжерею с вялыми зелёными побегами, мастерские, батарейные отсеки, солнечные панели. Там же — кладбище. Простые металлические таблички вместо крестов. Мартин де Ричи, шериф. Старик Яков. Генри Лох, инженер. И многие другие, десятки имен. Те, кто стоял за нас до конца. Мы уходили, и оставляли за собой не просто место, а целую эпоху.
С нами шли и бывшие враги. Католики, что сдались после провала атаки. И даже русский матрос — тот самый, что застрелил своего офицера, предав приказ ради совести. Они понимали: теперь у них нет стороны, кроме нашей. Им некуда больше идти.
— Siamo con voi, signori! Non vi tradiremo! Ci avete salvato la vita, quindi siamo in debito con voi! (Мы с вами, сеньоры! Мы вас не предадим! Вы сохранили нам жизнь, значит, мы у вас в долгу!) — крикнул один из католиков.
Мама посмотрела на него твёрдо, но с теплом, и ответила по-итальянски:
— Non ci sono debitori qui! Siamo tutti uguali! Ora siete parte della nostra comunit;. Seguite solo le nostre regole: fratellanza, collaborazione, compassione e dedizione! (У нас нет должников! Мы все равны! Вы теперь члены нашего сообщества! Просто держитесь наших правил: братство, партнерство, сотрудничество, милосердие и самоотверженность!)
Это устроило всех. Они кивнули, некоторые перекрестились.
Мама повернулась к русскому матросу, глядя прямо в глаза:
— Как тебя звать?
— Дмитрий, — просто ответил он. — Я… бывший студент. И матрос.
— Теперь ты с нами, Дмитрий.
Баржа двигалась вперёд, оставляя позади обломки прежней жизни. Её корпус поскрипывал, трясло на кочках, но она уверенно набирала ход. Колёса, скрежеща по потрескавшемуся асфальту и каменистой земле, будто выцарапывали нам путь в новую жизнь. Над нами медленно, как занавес, опускался ядерный закат, подсвечивая облака красно-оранжевым пламенем. Позади — мёртвая зона. Впереди — дорога. И надежда.
...А тем временем «Пётр Великий» мчался вперёд, словно гусеничный зверь из постъядерного кошмара. Грохот его дизельных агрегатов гремел на километры вокруг, а металлический лязг гусениц сотрясал иссушенную равнину. Из выхлопов шёл горячий чёрный дым, в котором чувствовался гарь химии и старого мазута. Матросы в торопях накидывали антирадиационные накидки, хотя те были лишь слабой защитой — скорее символической, чем реальной. Они почти не спасали от бета-излучения, а тем более от альфа-частиц, способных проникать в кожу через поры, оседать в лёгких, попадать в кровь и разрушать молекулярные связи в белках. Эти частицы медленно, но беспощадно разрывали ДНК, заставляя клетки погибать или мутировать. Начало лучевой болезни не чувствуется сразу — тошнота, слабость, внутренние кровотечения и выпадение волос придут позже. Когда уже будет поздно.
Но сейчас об этом никто не думал. У Охлобыстина была одна цель — опередить американцев. Ведь он был уверен: те хотят загрузить старые шахтные «Минитмены» антивеществом и нанести удар по Москве. План, зародившийся ещё в 1945 году, пусть и с атомной бомбой вместо антиматерии, не умер. Для капитана первого ранга это был урок из старой политинформации: Америка никогда не была другом России. И она не простила бы никому технологического превосходства.
— Далеко ещё? — хрипло спросил он у навигатора, не отрывая взгляда от пылающего горизонта.
— Осталось 300 кабельтов, товарищ капитан! — отчеканил навигатор, ловя дыхание, словно сам пробегал эту дистанцию.
Охлобыстин усмехнулся. Он уже мог бы открыть огонь — ракеты и орудия позволяли, — но был риск повредить магнитостат с антиматерией. А это — самая ценная вещь, что сейчас имелась у человечества. Магнитостат удерживал антивещество в капсуле, подвешенной в вакууме силовыми полями. Малейшее нарушение — и произойдёт аннигиляция: вспышка, ярче солнца, испарит всё в радиусе километров.
В капитанском мостике стояла невыносимая жара — двигатели грели металл, воздух дрожал. Пульты мигали тревожными лампами, по экранам ползли графики, офицеры всматривались в данные, делали пометки, переглядывались. Сам крейсер казался ожившим дикобразом, ощетинившимся пушками и системами залпового огня, спешащим к Нью-Йорку.
И тут снова подошёл офицер разведки, немного взволнованный:
— Ивашка Сергеевич! На месте бывшей ракетной базы обнаружено крупное судно. Удаляется.
— Выведи на экран! — приказал капитан, думая, что это может быть ещё один вооружённый противник.
На экране возник силуэт — массивная баржа на колёсах, старая, проржавевшая, но всё ещё в движении. Судя по формам — бывшее морское транспортное судно, переделанное для суши. Странное место для такого... И дирижабль недавно был, и «Адмирал Нимиц» идёт... Слишком много совпадений.
— Проведите идентификацию! — скомандовал Охлобыстин. — Мне нужно знать, кто это.
Компьютер начал сверку с базой данных. Морских барж, переделанных для суши, было всего около четырёх тысяч, и все они числились. Через несколько секунд экран выдал результат.
— Это старая баржа, приписанная к Лиссабону, Португалия. Была в собственности Мартини Скорценни, террориста. Номер отсутствует. Условное название — «Дон Кихот».
— «Дон Кихот»? — Охлобыстин усмехнулся. — Почему так?
— Это персонаж — рыцарь, защитник слабых, — объяснил офицер, неловко почесывая нос. — Скорценни считал себя таким.
— Благородный, значит? Тьфу! — плюнул капитан. — Как корабль назовёшь — так и поплывёт! Вот мы — «Пётр Великий», имя империи! Величие! Завоевания!
— Да, наше имя — это сила! — раздалось изо всех углов рубки.
Но капитана интересовало другое:
— Что делает эта баржа здесь?
Офицер почесал затылок:
— Есть данные, что пираты Скорценни захватили в Барселоне оборудование «Сверхбур-2», которое может добывать воду с глубины в 500 километров. Возможно, оно на борту.
— Ты уверен?
— Да, товарищ капитан! — чуть не сорвался в стойку разведчик.
— Просканировать баржу. Мы это можем?
— Да, дистанция позволяет. Обшивка у баржи старая, слабая. Наши сканнеры пробьют.
Он застучал по клавишам. Из борта крейсера выдвинулись двойные щупальца локаторов, антенны начали вращаться, медленно, методично, как хищник, ощупывая свою цель. Радарный импульс пошёл вперёд, а экраны начали обрисовывать внутренности баржи.
На главном мониторе проявилось массивное тело внутри корпуса — агрегат массой в полторы тысячи тонн. Его очертания напоминали то, что когда-то изображали московские физики в своих чертежах.
— Это «Сверхбур-2»! — выдохнул Охлобыстин, едва не подавившись сигаретой. — Они везут его на этой посудине!
"На ловца и зверь бежит..." — мелькнуло у капитана.
Действительно, рядом — антиматерия, теперь — и бур. За это Верховный Комиссар может осыпать его званиями, наградами, вплоть до маршала Советского Союза. На мгновение Охлобыстин уплыл в грёзы, но тут же вернулся к реальности.
— Внимание! Мы не должны упустить эту баржу!
— Будем атаковать? — спросили офицеры, с нетерпением ожидая команды.
— Идиоты! — взревел Охлобыстин. — Там «Сверхбур-2»! Ради него уже войны начинались! Его нужно взять целым и привезти в Москву!
— А команда?
— Команду «Дон Кихота» — расстрелять. — с хищной усмешкой процедил он.
— Для этого подготовьте сотню самых отъявленных головорезов из числа матросов, — гремел Охлобыстин, поворачиваясь к офицеру по диверсионной работе. — Тех, кто любит пустить кишки врагу и не боится запаха крови!
Офицер, с лицом как у мясника в хорошее настроение, чуть ли не подпрыгнул от радости:
— Такие у нас есть, капитан! У меня в резерве группа отмороженных, которым зарезать кого-нибудь — всё равно что котлету сожрать! Им бы только повод, а лучше — цель!
Охлобыстин кивнул, сурово:
— Отлично. Им задание — захватить баржу и оборудование. Сделать всё, чтобы на “Сверхбуре” не было ни царапинки! Поняли?!
— Так точно, капитан!
Команда пошла дальше по цепочке, и вскоре даже сквозь рёв ядерных турбин в капитанскую рубку донёсся оглушительный восторженный крик. Это ревели и хохотали матросы — пьяные от будущей крови, возбужденные правом рубить и крошить в капусту, не скрывая своей радости. Им плевать было, за что воевать — лишь бы можно было убивать.
Они бросились в оружейку, словно стая голодных волков:
— Автоматы «Гроза», «Вепрь», пехотные дробовики — всё летело в руки.
— Клинки, мачете, сабли, тесаки, ножи и даже топоры — любовно смазывались маслом, натирались до блеска.
— Один вытащил шкуру прошлогоднего врага и натянул на плечи как трофей.
— Другой надел каску с засохшим ухом вмонтированным сбоку.
Это были пираты, просто с формой и флагом государства за спиной. И когда они начали слаженно заряжать автоматы, на ходу запевая, это звучало пугающе даже для офицеров.
Раздалась песня:
«Наверх вы, товарищи, все по местам!
Последний парад наступает.
Врагу не сдается наш гордый “Варяг”,
Пощады никто не желает!»
Пели хрипло, с надрывом, словно бы это был гимн весёлого сумасшествия. Бойня была для них праздником. И они рвались на него — с песней, с кровью в глазах, с лязгом оружия и с предвкушением резни.
В этот момент разведка доложила на капитанский мостик:
— Наши радары зафиксировали три подбитых роботанка рядом с ракетной базой. Команда Зюганченкова, похоже, уничтожена. Трупы жрут падальщики...
Капитан стиснул зубы. Гнев запылал в глазах, но он сдержался.
— Нет. Просто расстрел — это слишком милосердно. Мы их будем пытать. Как в застенках НКВД! За смерть наших товарищей они ответят!
Вздохнув, Ивашка Сергеевич провёл рукой по лицу, будто смахивая невидимую пыль с прошлого, и вызвал офицера, отвечавшего за персонал:
— Впишите в наградной лист политрука Геннадия Зюганченкова к награждению орденом Ленина второй степени. Посмертно. За бой с американским врагом. И всех остальных матросов, кто был с ним и погиб в бою, тоже включите. Пусть получат ордена «За поход на Америку». Видимо, они увидели, как этот «Колобок» привёз антиматерию, и как её начали заправлять в ракетные блоки «Минитменов». Зюганченков вступил в бой и погиб.
— Слава русским героям! — закричали офицеры на рубке, одновременно отдавая честь.
Охлобыстин перекрестился и, встав, тоже вытянулся в знак почёта. Он не испытывал когнитивного диссонанса — или как там это правильно называлось? Он был коммунистом и ходил в церковь, состоял в Комиссии по борьбе с антиморалью, но тайком смотрел западные порнофильмы, боролся с алкоголизмом, но любил выпить. Противоречий он не чувствовал — жизнь была сложнее любых схем.
— Когда вернёмся, заберём тела погибших и похороним с почестями. У Кремлёвской стены. — сказал капитан, глядя в даль через экран. — Там и Зюганченкову будет место. И, может быть, мне когда-нибудь. Не сейчас, конечно. А лет через сорок, от старости.
— Так точно, капитан! — хором ответили офицеры.
Крейсер «Пётр Великий» продолжал двигаться, гусеницы ревели, вырывая из-под земли клочья пепла и камней. Впереди, на горизонте, скрывалась баржа. Погоня продолжалась.
…А тем временем Алькор выглянула из противотанкового рова. С высоты было видно, как пылал останками Гигантус, и как «Пётр Великий» уносился к северо-востоку, в сторону Нью-Йорка — или туда, куда направился «Колобок».
— Ты жив, консерва? — спросила девочка, постучав по корпусу робота.
Из-под брони вспыхнул глаз-индикатор. Послышалось сердитое бурчание:
— А что, взрыв уже прошёл?
— Давно прошёл, — ответила Алькор. — Нам нужно выбираться отсюда. Двигаться дальше.
«Колобок» медленно повернулся, будто протирая себя по виртуальной оси.
— Радиация. Этот идиот-капитан применил ядерное оружие! А если бы зацепил меня — я бы саннигиллировал всё на тысячи километров...
— Саннигиллировал? — переспросила Алькор с подозрением. Потом вдруг прищурилась. — Так ты — робот, который охраняет магнитостат с антивеществом! Значит, оно у тебя? Вот почему тебя взяли в плен и этот мерзавец Кролл угрожал мне.
Тот даже не стал скрывать этого.
— А ты хочешь купить? — ехидно спросил «Колобок». Его броня скользнула в сторону, открылся щиток. Изнутри выдвинулся магнитостат — цилиндрическая капсула, пульсирующая голубым светом. — Видишь? Здесь два килограмма антиводорода. Этого хватит, чтобы прорваться к подземному океану… и ещё останется на фейерверк.
Он аккуратно втянул ёмкость обратно и закрыл защиту. Внутри снова стало безопасно.
— Денег, дорогуша, у тебя не хватит. — весело продолжал он. — There are more things in heaven and earth, Horatio, Than are dreamt of in your philosophy.(Да, Гораций, есть на свете немало такого, что и не снилось нашим мудрецам).
— Ты… читал Шекспира? — Алькор аж приподняла бровь. Она сама знала «Гамлета» — её наставник Мартин Скорценни в прошлом любил театр и водил её на репетиции самодеятельной труппы. Он говорил, что драма учит больше, чем приказы.
— Что значит — "читал"? — обиделся «Колобок». — Я знаю Вольтера, Дюма-отца, Конан Дойля, Герберта Уэллса, Александра Пушкина, Омара Хайяма... Я глотал тома и энциклопедии!
— Омар Хайям? — глаза девочки расширились. — Рубаи хорасанского поэта?
Она сама любила цитировать пиратам стихи. Среди громил и воров Алькор выглядела как загадка — читающая девочка среди стальных зверей. Они слушали её стихи, как заклинания, замирая на мгновение в бессловесном уважении.
И вдруг «Колобок» с гортанным механическим басом произнёс:
"Вино и розы — весь мой мир.
А что там дальше — пусть туман кроет.
Тот, кто уйдёт, не скажет, что найдёт, —
А тот, кто ищет, может, и не стоит".
— Ты меня поразил, — прошептала Алькор.
— Тебя поразит радиация, — буркнул «Колобок», уже разворачиваясь. — Нам надо сваливать отсюда. Иначе следующая ядерная сопля окажется ближе.
Он протянул манипулятор — толстый, с обгоревшей краской, но по-прежнему ловкий — и предложил Алькор вновь сесть в углубление на "ладонь". Девочка без лишних слов устроилась поудобнее, обхватив руками металлические пальцы.
«Колобок» тихо загудел мотором, затем резко рванулся вперёд, и с хрустом преодолел край противотанкового рва, который оказался абсолютно бесполезным в обороне Гигантуса. Ведь атаковавший не использовал танки — удар наносил крейсер, стреляющий с дистанции десятков километров ракетами, плазмой и рельсовыми снарядами.
Робот понёсся по выжженной равнине. Горели кусты — сухие, обугленные, с листьями, превращёнными в золу. По сторонам валялись обугленные туши кро-крыс — мутировавших грызунов, размером с овчарку, и да-страусов с голыми шеями, когда-то считавшихся деликатесом в этих землях. Теперь они были лишь тёмными пятнами на фоне пепельного пейзажа. Воздух был густ от жуткой вони — смеси горелого меха, расплавленного пластика, перегретого металла и тлена. Всё это стелилось по земле, забивая лёгкие.
Алькор прикрыла лицо капюшоном, но всё равно наблюдала, как «Пётр Великий» ускоряется, вырываясь вперёд на гусеничной тяге, по грохочущему ландшафту. После себя крейсер оставлял глубокий след, который становился препятствием для другого транспорта.
— Куда он идёт? — спросила она, прищурившись. — Хочет добить и без того мёртвый Нью-Йорк?
«Колобок» чуть шевельнул шейным шарниром, настраивая сенсоры. Его линза увеличила диоптрику, фильтры обострили контраст, и он пробормотал:
— Похоже, он нацелен догнать какое-то судно.
— Что за судно?
— М-м… старая баржа на восьми… точнее, уже на шести колёсах, — ответил робот, выверяя линии, дистанции и материал корпуса. Его сенсоры работали как сплав дальномера, тепловизора и рентгена. — Пара колёс сорваны, но она ещё движется. Огромный кузов. Задние отсеки — явно модифицированы.
— Это мой «Дон Кихот»! — вскрикнула Алькор. — Он хочет захватить оборудование «Сверхбур-2», которое в трюме баржи!
— Ну, что я могу сказать, милашка… — буркнул «Колобок», не сбавляя скорости. — Этот псих-капитан — а Охлобыстин точно психопат! — скоро приберёт твоё оборудование. Тогда у него будет мощнейший козырь в переговорах. А если он ещё и у меня антиматерию отнимет, то станет самым сильным игроком на планете.
Алькор сжала кулаки.
— Я не могу позволить русским захватить мою команду. И уничтожить баржу. И завладеть буром!
Робот издевательски фыркнул:
— Дорогуша, ты не понимаешь, с кем мы имеем дело. Я сканирую корпус крейсера — многослойная броня, композит на кевларо-керамической подложке. Его долбили крупнокалиберной артиллерией, я вижу пробоины, ободранные люки, но он всё ещё движется и в боеспособном состоянии. У меня — пулемёт и огнемёт. Это несерьёзно.
Алькор пристально смотрела на «Петра Великого», сжав зубы.
— У тебя же антиматерия! — воскликнула Алькор, сверкая глазами. — Выстрели немного в корабль!
«Колобок» резко дернулся, взвизгнули тормоза, и он фыркнул, почти по-человечески:
— Дорогуша, сразу видно — с физикой у тебя напряжёнка. Ты вообще представляешь, сколько энергии выделяется при аннигиляции, скажем, 0,001 грамма антивещества?
Он быстро просчитал и буркнул:
— Около 90 мегаджоулей. Это как взрыв более 20 килограммов тротила. От одной тысячной грамма! Представь, что будет, если я просто "чуть-чуть" выстрелю…
Алькор не отступала:
— Но этого же хватит испепелить русский крейсер! Например, 10 граммов?
«Колобок» резко остановился, выдвинул опору и посмотрел на неё с тяжёлым вздохом, словно объяснял квадратное уравнение булке хлеба.
— Ох… Между мной и этим железным монстром есть атмосфера, девочка! А в атмосфере — триллионы атомов: кислород, водород, углекислый газ, азот, пыль, испарения, черт знает что ещё! Любая капля антивещества сразу вступит в контакт с материей, даже не долетев до цели! И тогда…
Он сделал драматическую паузу и ткнул манипулятором вниз.
— Мы. Испаримся. Все. До молекулы. Понятно?
Алькор замолчала. Надо признать, «Колобок» умел объяснять доходчиво. Слишком доходчиво.
Она тихо вдохнула, посмотрела в сторону удаляющегося крейсера и уже другим тоном спросила:
— А если… просто повредить его двигатели? Хотя бы на пару часов остановить? Ну, диверсию какую-нибудь сделать? Чтобы выиграть время…
Робот заурчал, как кот, у которого за ухом зачесалось:
— Вот это уже другое дело… - он внезапно резко остановился, скрежетнув внутренними механизмами. Затем развернулся на месте, начал сканировать почву.
— Подожди. Тут что-то есть.
Он подкатил метров на сто в сторону, стал аккуратно отгребать землю манипулятором, словно хирург. Слой за слоем снималась зола, пока не показался металлический корпус мины.
— Вот она. Американская противотанковая мина М93 Hornet. Самонаводящаяся, с инфракрасным захватом цели, автономной перезарядкой и боевым зарядом направленного действия.
— Она активна? — спросила Алькор, с опаской отодвигаясь.
— На боевом взводе. Но не переживай. Я умею обращаться с такими штуками.
Он осторожно извлёк мину: плоская, дискообразная, с направляющей ракетой и длинным стабилизатором, покрытая пылью, но всё ещё смертоносная.
— Если установить её в нужной точке, она сработает на крейсер, когда тот пройдёт мимо. Удар может повредить передачу, которая соединяет двигатель с гусеничной платформой. Возможно, вырвет часть механизма стабилизации.
— И он встанет?
— Ну, не сразу, но надолго. А значит — у нас появится шанс.
— Ну, давай тогда! — крикнула девочка, стиснув зубы от волнения.
«Колобок» коротко фыркнул, словно старый военный, которому всё это уже надоело, но который всё же знал, что делать. Он рванул с места — с ревом, с искрами от шара, и помчался вслед за крейсером, каждую секунду сокращая расстояние между собой и громадной машиной, уходящей на северо-восток.
Робот сознательно не въезжал в глубокие следы от гусениц, оставленных «Петром Великим». Он то обегал, то перепрыгивал их, двигаясь зигзагом. Время от времени «Колобок» метался в стороны, уходя с линии прямого обстрела, если вдруг кто-то на борту попытается взять его в прицел. Он петлял, как заяц, бегущий от волка, только в обратную сторону — не спасаясь, а догоняя.
Этот стиль движения давал результат. Его пока не замечали или игнорировали, ведь все взгляды на капитанском мостике были прикованы к барже. Но надолго это не продолжалось. Система обнаружения угроз на крейсере издала короткий, но резкий звуковой сигнал.
— Какая-то цель двигается вдоль кормы. Высокая скорость. Маневренность нестандартная, — сообщил один из операторов наблюдения, таращась на экран. — Это не мина, не дрон, не авторакета. Это... что-то своё.
— Что такое? — нахмурился капитан Охлобыстин, подходя ближе. — Кто крутится у нас под брюхом?
Монитор увеличил изображение. Все замерли. Потому что на экране был он. «Колобок». Тот самый, что покинул Гигантус перед ядерной атакой. И ради которого и началась погоня.
— Это... он? — пробормотал офицер по боевой части.
Робот, легендарный носитель антиматерии, величайшая находка для любого правительства, сам преследовал их крейсер. Не прятался. Не уходил. А наоборот — гнался. Это ошеломило всех.
— Он что, совсем с ума сошёл? — выдохнул кто-то из офицеров.
— Что он хочет? — сказал Охлобыстин медленно, в растерянности. Он ощущал подвох, но не мог понять, где именно.
— Может… это шахид? — предположил один из офицеров, нервно склонившись к консоли. — Смертник. Подходит к цели и подрывает себя. У него же антиматерия! Если он взорвётся рядом…
— Что? — Охлобыстин резко повернул голову к говорившему.
— Ну… допустим, он переустановил параметры. И хочет уничтожить нас, жертвуя собой.
Нависла напряженная тишина.
— Бред! — вмешался инженер. — Для применения антиматерии не надо подходить близко. Даже одного килограмма достаточно, чтобы испепелить весь район на тысячи километров. Он бы мог сделать это издалека!
— И это всё усложняет, — прошептал Охлобыстин. — Мы не можем по нему стрелять. Если попадём в магнитостат — вся система стабилизации развалится, и тогда…
— …мы точно испаримся, — мрачно добавил кто-то.
— Сублимируемся, — уточнил старший по ядерной защите. Он прекрасно знал, какая энергия выделиться, если антипротоны соединятся с протонами.
Наступила тяжелая тишина. На экране «Колобок» продолжал кружиться за кормой, как снаряд с разумом, как вопрос без ответа. И каждый на мостике чувствовал: эта игра куда опаснее, чем кажется.
Тем временем «Колобок» юрко вкатился под днище «Петра Великого» и, поймав идеальный момент между подъемами траков, понёсся прямо в интервал между двумя гусеничными лентами. Сверху нависала броня толщиной в метр, снизу — чавкающая, дрожащая почва, перемешанная с камнями, глиной и расплавленным металлом. Здесь стоял адский грохот — рев двигателей, хруст металла и неумолчный рокот трансмиссии сливались в инфразвук, от которого хотелось выть. Алькор, съежившись в "ладони", инстинктивно зажала уши пальцами, пытаясь хоть немного уберечь свои барабанные перепонки от раскалённого звукового лезвия. Робот же ехал спокойно, не проявляя ни волнения, ни страха — эти чувства были не для него. Его не пугала масса стальной махины, под которой он находился. Ему не было страшно даже от вида днища этого чудовища, покрытого копотью, свисающими кабелями и кусками сухой травы, застрявшей между листами брони. В этой полутьме, где даже воздух дрожал от мощи работающих механизмов, «Колобок» включил фронтальный прожектор, залив пространство жёлтым светом, чтобы Алькор могла видеть, что происходит.
Робот поднял один из манипуляторов и, точно прицелившись, забросил старую, но эффективную противотанковую мину М93 Hornet в щель между направляющим колесом и приводной сцепкой левой гусеницы. Мину он извлек с предельной осторожностью, заранее отключив её боевое питание, активировав его уже в процессе броска. Всё было рассчитано до миллиметра — он бросил заряд именно туда, где сочленялись элементы силовой трансмиссии. Сразу после этого «Колобок» резко дал вправо, будто змея, которая только что выплюнула яд, и выскочил из-под днища, отлетев в сторону за какие-то доли секунды.
И тогда прогремел взрыв. Это был не обычный артиллерийский гром, а сухой, плотный хлопок, будто кто-то резким движением вывернул внутренности гигантского механизма. Волна прокатилась по корпусу, ударив в больное место. Мина сработала точно, разорвав часть сцепки между ведущим колесом и траком. Гусеница пошла юзом, а повреждённое колесо начало клинить, тормозя движение. Мгновенно вся конструкция начала дёргаться и вихляться, как раненый зверь. «Пётр Великий» потерял равновесие хода, и его гигантская туша закрутилась на месте, выбрасывая тонны земли из-под гусениц. Он начал ввинчиваться в почву, как безумный бур.
На палубах крейсера начался хаос. Люди, стоявшие без поддержки, попадали, закувыркались, как куклы. Один из артиллеристов врезался в бронестену и сломал шею, другой, потеряв равновесие, вылетел за борт и, рухнув вниз, угодил прямо под гусеницу, которая размазала его тело, оставив после себя лишь бурлящую красно-чёрную кашу из мяса и костей. Несколько матросов, не успев ухватиться за поручни, подлетели в воздухе, кто-то врезался в мачту, кто-то — в орудийный лафет. Примерно шесть человек были моментально превращены в кровавое месиво — куски тел, обломки черепов и обрывки форменной ткани разлетелись по броне, будто их раскидал ураган.
— Чёрт! — заорал капитан Охлобыстин, в момент толчка ударившийся головой о металлический корпус перископа. Перед его глазами замелькали радужные круги и белые вспышки. Он инстинктивно схватился за лоб, из рассечённой раны тут же заструилась кровь. Вокруг тоже царил хаос. Офицеры не удержались на ногах — кто-то рухнул на пульт, другой скатился под стол, а третий вообще впечатался в дверь, оставив на ней кровавый след. Только операторы, что сидели, вцепившись в кресла, остались на местах и старались восстановить контроль над ситуацией.
— Повреждён механизм сцепки! — закричал один из техников, глядя на прыгающие значения датчиков. — Гусеница с левого борта повреждена! Мы не можем двигаться!
Крейсер продолжал крутиться на месте, скребя землю, словно гигантская мясорубка. Его траки вгрызались в почву, выгребая пласты земли, песка и обломков, словно пытались закопать весь корабль в ярости. Стволы орудий качались, как пьяные, вся надстройка вибрировала, а гравий сыпался вниз дождём. Пыль стояла стеной, и сквозь неё не было видно ни горизонта, ни приближающейся баржи.
— Стоп машины! — проревел Ивашка Сергеевич, всё ещё прижимая ладонь к рассечённому лбу, из-под которой просачивалась густая алая кровь. К нему подбежал один из офицеров, достал из аптечки бинт, антисептик и мазь, и принялся быстро, хоть и грубо, обрабатывать рану, прижимая повязку и крича на капитана, чтобы тот хотя бы сел.
Двигатели замолкли. Гул постепенно стих. «Пётр Великий» остановился, застряв в собственной воронке. Матросы начали яростно материться — кто-то пинал разбитые ящики, кто-то плевал на землю, кто-то ругался в рацию. Один вообще выл, сидя на полу и держа в руках собственную выбитую пломбу, обвиняя всё командование в проклятиях.
— Спустить ремонтную бригаду! Немедленно устранить повреждение! — рявкнул Охлобыстин, озлобленно глядя на полыхающую землю и тонущий в пыли горизонт. — Дам им два часа!
— А что с баржей? — спросил один из офицеров. — Может, открыть огонь?
— Ни в коем случае! — прошипел капитан, злобно глядя на карты и экраны. — Повредим оборудование «Сверхбур» — сами себя похороним. Мы её позже догоним. «Дон Кихот» далеко не уйдёт.
— А «Колобок»?
— Не стрелять по роботу! — капитан стиснул кулаки. — Если мы хоть немного повредим магнитостат антиматерии — нас испарит. Не просто взрыв, а аннигиляция! Мы сублимируемся к чертям собачьим! Мы его потом возьмём. Живым. Целым.
На капитанском мостике царил лихорадочный ажиотаж. Кто-то судорожно настраивал радары, кто-то пытался связаться с ремонтниками, третьи подбирали оружие и готовились к обороне, в ожидании атаки с воздуха или с земли. Над головой мигали лампы, гудели панели, а из-под люка сочилась кровь недавно погибшего офицера. Бойцы переглядывались, переговаривались коротко и быстро. Все чувствовали, что «война» больше не где-то там — она теперь прямо здесь, на борту.
…«Колобок» задорно засвистел — звук был похож на нечто среднее между кибернетическим присвистом и весёлым уханьем паровозного гудка, — после чего, ловко подпрыгнув, вылетел из-под днища «Петра Великого» и помчался дальше, рассекая клубы пыли. Один из его манипуляторов, изящно сложив тонкие металлические «пальцы», показал в сторону крейсера всем знакомый неприличный жест — короткий, язвительный и очень выразительный. Алькор захихикала, озорно блеснула глазами и, глядя на корабль, повторила этот жест уже своей живой рукой — правая ладонь резко взметнулась вверх, средний палец выпрямился, а остальные согнулись. Она даже немного повертела кистью, добавив в жест некую танцующую дерзость. Волосы её развевались на ветру, глаза горели хулиганским задором — она чувствовала свободу, власть и азарт.
На носу крейсера, заметив это, несколько матросов, и без того издерганные происходящим, взорвались потоками отборного мата, перекрывая гул вентиляционных труб. Кто-то кричал, что сделает из этой девчонки рагу, кто-то обещал насадить «железного урода» на шомпол. Кто-то даже начал наспех заряжать карабин, но был остановлен грубым окриком старшины. А в это время капитан Охлобыстин, напряжённо глядя в монитор, на котором камера отслеживала удаляющегося «Колобка» с девчонкой на спине, стиснул зубы до хруста. Его губы еле слышно шевелились:
— Ничего… И на моей улице будет праздник… — прошипел он, злобно сжимая кулаки, ногти вонзались в ладони. Вены на висках пульсировали, и лицо капитана напоминало застывшую маску ярости.
Но он не обратил внимания на кое-что гораздо важнее. В это же время, по направлению к неподвижному крейсеру стремительно приближался человек. Это был Ешуа Морган — бывший командир группы «Саранча», легендарный штурмовик, один из немногих, кто успел покинуть разрушенный город до того, как по нему был нанесён ядерный удар с борта «Петра Великого». Когда первые ракеты начали рвать землю и небо, когда снаряды падали один за другим, обрушивая дома и выворачивая улицы, Морган, весь в пыли, с разбитым лбом и обожжёнными руками, встал и огляделся.
Ешуа был профи, прошедший сквозь войны, мутантские бури, диверсии и выживание в зонах. Но больше всего он был предан Гигантусу и лично Кроллу. Когда он  увидел, что всё его штурмовики сожраны кро-крысами, изувечены и растерзаны, и от Данцига остался лишь скелет, в его душе осталась только пустота и жажда мести. Он знал, кто дал приказ. Он знал, кто нажал кнопку, не дождавшись срока истечения ультиматума.
— Он должен умереть… — прошипел Ешуа сквозь зубы, когда стоял над телом Кролла. И эта мысль стала его топливом.
Там, среди рухнувших ворот и покорёженных балок, он нашёл своё средство спасения — боевой спортивный мотоцикл Honda CBR1100XX Super Blackbird. Этот байк был модифицирован: двухконтурный двигатель с усиленной системой охлаждения, обшивка из титаново-кевларового сплава, электронная система стабилизации, усиленная подвеска и бронестекло. На заднем сидении крепился съёмный боевой рюкзак с оружием и патронами. Мотоцикл был чёрным, как смерть, и гудел, как взбешённый зверь.
Морган дернул за стартер. Двигатель взревел, громко, глухо, будто сердце механического хищника. Не дожидаясь, пока рёв стихнет, он рванул вперёд — сначала по треснувшему асфальту, затем по обломкам зданий, пробивая пыль и дым. Слева и справа взрывались мины и снаряды, воздух был полон пепла и обугленных остатков. Он лавировал между искорёженными автомобилями, останками солдат, обломками антенн и бетона. Под колёсами хрустели кости, стекло и битые плиты. Он мчался, словно тень, вырезанная из самого хаоса, уверенный, быстрый, сосредоточенный.
Сейчас он карабкался вверх по броне застывшего крейсера, используя магнитные «кошки» — устройства с поляризацией, способные цепляться к любой металлической поверхности. Он двигался быстро и почти бесшумно, как хищник, прилипший к брюху стального кита. В этот момент над ним открылся технический люк, и кто-то из матросов скинул трап, чтобы спуститься на землю. Морган затаился, выхватил пистолет с глушителем и, едва появилось туловище первого матроса, выстрелил. Пуля вошла точно в сердце, и моряк, даже не успев понять, что произошло, вывалился наружу, с глухим ударом рухнув на камни.
Из люка показалась вторая нога. Морган мгновенно рванулся, схватил её обеими руками, резко дёрнул вниз. Второй моряк закричал, не успев сориентироваться, и полетел следом за товарищем, но не успел упасть — в полёте ему прилетела пуля в висок. Череп раскрылся, как перезрелый плод. Кровь и фрагменты мозгов расплескались по серым камням. Тело громко грохнулось о землю, изгибаясь в судороге, а Морган уже лез дальше, к вентиляционному тоннелю, откуда он планировал добраться до мостика и лично встретиться с Охлобыстиным.

Глава 22: Битва титанов

Капитан авианосца «Адмирал Нимиц» Даниэль Гротт дослужился до звания Captain (O-6) — полковника ВМС США по армейской шкале — задолго до того, как мир утратил свою прежнюю форму. Он был человеком из старой школы: уравновешенный, немногословный, но с жестким стержнем внутри. Много лет он водил свой корабль по водам, которые когда-то были морями и океанами, а теперь превратились в пересохшие равнины, в трещинах и корке соли, порой с вонью гниющих водорослей и останков морских существ. Сначала он выполнял приказы военно-морского командования США, но со временем, когда сама структура американского государства рассыпалась в пыль, он подчинился новой власти — Военно-Гражданскому Совету Хапонлэнда. Это был огромный купольный мегаполис на месте префектуры Нагасаки, вобравший в себя бывшую военно-морскую базу Sasebo Naval Base, остатки старых японских городов и плотную сеть убежищ, технокомплексов и очистительных станций.
Катастрофа выкроила новый политический ландшафт. США, такими, какими их знали, больше не существовало. Вашингтон стал мертвым городом, умирающим памятником былой державы. Его улицы кишели мутантами — кро-крысами, гига-пауками, а редкие выжившие либо окончательно теряли человеческий облик, либо бесследно исчезали в канализационных безднах. Правительство утратило контроль над своими базами по всему миру. Связь со штабами, миссиями, даже союзниками обрывалась одна за другой. Никто больше не присылал приказы. Не приходили ни провизия, ни патроны. И выполнять волю «Америки» стало бессмысленно — потому что самой Америки уже не было.
Япония, в свою очередь, вскоре потеряла остатки прежней государственности. После короткой, но жестокой гражданской войны исчезли внутренние органы управления. Региональные лидеры начали самостоятельно бороться за выживание, строя закрытые зоны, укрепляя границы, а Хапонлэнд, благодаря своей организации и доступу к остаткам американского арсенала, быстро стал центром силы. Индонезия погрузилась в анархию и разложение, а в Корее пал коммунистический режим, уступив место хаосу и каннибалистским кланам. В Индии и Пакистане исчезла вода, разразился голод, начались массовые миграции и конфликты. Границы больше ничего не значили. Исчезла аграрная культура, потому что вместе с водой ушла и почва. Засоленные земли трескались, а посевы гибли на корню. Даже насекомые, которые когда-то были последним спасением в питании, исчезли — и за горсть жареных кузнечиков убивали.
Человечество стало воевать за воду, так же яростно, как некогда за нефть. Скважины охранялись лучше, чем хранилища с оружием. Вода стала валютой, водой платили за людей, за дома, за жизнь. Один литр — и ты жив. Пол-литра — и ты раб. Глоток — и ты богаче, чем большинство.
И в этих условиях капитан Даниэль Гротт, теперь не просто командир, а член Военно-Гражданского совета Хапонлэнда, принял на себя ответственность за ключевую стратегическую операцию: обеспечить город источником энергии, который мог бы подарить будущее. По данным разведки, антиматерию, хранившуюся некогда в одном из научных центров Нью-Йорка, удалось сохранить в герметичных условиях. Эта крупица вещества могла стать ключом к новой энергетической эпохе — если, конечно, её удастся доставить через мёртвую планету.
Так начался поход авианосца «Адмирал Нимиц» — одного из последних действующих колоссов человечества. Его корпус, усиленный противорадиационной обшивкой, был модифицирован для передвижения по суше. Вместо воды — треснувшее дно бывшего Тихого океана, покрытое слоями соли, гравия, ржавых остовов судов и китовых скелетов. Он двигался медленно, со скрипом гусеничных платформ, прокладывая путь между развалинами портов, засохших атоллов и бетонных призраков утонувших цивилизаций.
Первоначально рассматривался маршрут через Северный полюс — кратчайший путь до Атлантики. Но разведка показала: заполярные зоны были жижжей, по которой нельзя ни плавать, ни ползти гусаницами. Там пропало четыре экспедиции. Поэтому было решено двигаться через юг — вдоль пересохшего берега Японии, пересечь бывшее дно Филиппинского моря, потом через руины старой Австралии, юг Тихого океана, войти в Южную Америку, пересечь Панамский пролом, превратившийся в гигантский радиоактивный кратер, и только потом, обогнув Бразилию, подняться по пересохшему дну Атлантики в сторону Нью-Йорка.
Этот путь был долгим, почти безжизненным. Но у «Адмирала Нимица» не было другого выбора. Его вёл человек, у которого осталась лишь одна миссия: дать своему городу шанс. Потому что без воды и энергии никакие купола не спасут.
Даниэль Грог был мужчиной преклонного возраста — ему шёл восьмой десяток, но стариком его не назвал бы ни один матрос. Худощавый, с сухим, жилистым телом, он словно сам был высечен из выветренного металла — того самого, из которого строили корабли ещё до катастрофы. Его лицо было испещрено глубокими морщинами, как карта старого мира, с впалыми щеками, твердым подбородком и прямым, хищным носом. Волосы — абсолютно седые, стянуты сзади в тугой хвост, и лишь седая щетина на щеках придавала ему вид мрачного отшельника, вынырнувшего из пепла истории. Его серые глаза — холодные, точные, изучающие — ни на миг не теряли сосредоточенности. Он всегда носил военный мундир образца времён до Реконструкции — строгий, с нашивками флага США, уже давно не существующего, и старым железным знаком капитана. Лишь покидая капитанскую рубку, он надевал кислородную маску и защитные очки с визуальной проекцией. Эти очки подключались к навигационной системе и проецировали рельеф местности, тепловые сигнатуры, уровень радиации и прочие данные прямо в зрачки. Благодаря ним, Грог был всевидящим на любом участке маршрута.
Когда «Адмирал Нимиц» шел по бывшему дну Атлантического океана, его мощные гусеницы разрывали под собой древние осадочные породы, оставляя за собой чёрные борозды глубиной до полуметра. Почти стотысячитонный гигант, начинённый оружием, реакторами и экипажем в тысячу человек, гремел и вибрировал всем корпусом. Именно здесь, в бывшей акватории, среди трещин и металлических останков, они нашли ржавые обломки «Титаника». Легендарный лайнер, затонувший в 1912 году, теперь лежал, словно исполинский скелет, выжженный и изъеденный временем. Морская вода сгладила его формы, обнажив рёбра палуб и искривлённый остов носа. Солнечная радиация, без защиты атмосферы, проела металл до черноты, превратив некогда белоснежный корпус в угольно-серое месиво. Плавучий дворец стал жалким призраком, обломком гордости, похороненной в глубинах. Грог стоял у обзорного иллюминатора и смотрел на это безмолвное чудовище прошлого. В его глазах отражалась вся печаль осознания: человечество тоже шло по курсу «Титаника» — с уверенностью, с пафосом, в окружении роскоши и самодовольства. И врезалось в свою айсберговую гибель с той же глупой, беспомощной бравадой.
Но если «Титаник» затонул тихо, то «Нимиц» шел с грохотом и властью, неся смерть и надежду в своих отсеках. И Грог знал — он был сильнейшим. Три года назад два китайских авианосца попытались остановить его у берегов разрушенной Индии. Они сцепились в яростном бою, но «Адмирал Нимиц» снес одного ракетой в капитанский мостик, а второго прожёг лучевым орудием до самой турбины. Их ржавые скелеты теперь покоились в глубине бывшего Индийского океана, как памятник самонадеянности. Там же лежал атомный подводный крейсер «Мао Цзэ-Дун». Его не успели превратить в сухопутную машину — и он получил ракету в реактор. Взрыв был чудовищным. Радиоактивное заражение растеклось по суше на сотни километров. Дозиметры на «Нимице» зашкаливали даже при удалении от зоны. Подходить туда теперь никто не рисковал. Даже крысы, казалось, обошли эту территорию стороной.
Во время маршрута через остатки Австралии и разорённую Океанию, «Нимиц» столкнулся с суданскими пиратами. Их транспортные повозки, собранные из остатков старых катеров и грузовиков, пытались окружить авианосец. Но капитан не стал расходовать дорогостоящие снаряды — достаточно было выпустить на палубу десять матросов с огнемётами. Чёрные клубы пламени хлынули в стороны, и вскоре от пиратов остались лишь обугленные тела и расплавленные бронелисты. Позже, в степях бывшего Китая, они наткнулись на монгольских всадников, оседлавших ба-вэпрей — чудовищных мутантов, внешне напоминающих гигантских кабанов с клыками длиной с человеческую руку. Они пытались протаранить боковые части «Нимица», и у одного из зверей даже получилось пробить обшивку вспомогательного отсека. Но снова пламя оказалось быстрее — животные с визгом сгорели заживо, оставив после себя только жирную гарь и шипящие останки.
Теперь же авианосец стоял у останков Гигантуса. Точнее, на месте того, что от него осталось после ядерного удара. Клубы чёрного дыма тянулись в небо, закручиваясь в плотные вихри, а пепел сыпался на броню. Город догорал, плавился, шипел под редкими дождями. Сквозь чёрное марево проступали остовы зданий, металлические кости мегаполиса. Грог смотрел на это с мостика, и внутри него разгоралась леденящая ярость. Да, США — в юридическом смысле — давно перестали существовать. Но для него они были живы. Их флаг ещё висел в рубке. И он, офицер флота, присягал защищать родину. И если русский крейсер «Пётр Великий» осмелился нанести ядерный удар по американской земле, пусть даже формально мертвой — это было личным оскорблением. И за него нужно было заплатить.
— Где сейчас «Пётр Великий»? — глухо спросил капитан, не сводя глаз с пылающего горизонта.
— В ста пятидесяти километрах, сэр! — отозвался дежурный офицер, вскинувшись в кресле.
— Приготовить орудия к бою, — произнёс Грог спокойно, без всплеска эмоций, будто отдавая обычный приказ на кормление экипажа. Но за этой тишиной скрывалась сталь. Он знал — сейчас нельзя позволить чувствам руководить решениями. Только холодный расчет. Только цель. — Мы должны «потопить» этого наглеца.
По тому, как улыбки расплылись на лицах офицеров мостика, он понял — они чувствовали то же самое. Готовы были мстить. И они с радостью выполнят этот приказ. Потому что война — это всё, что осталось от прошлого мира.
На бронированной верхней палубе «Адмирала Нимица» взметнулись старые флаги, потемневшие от времени и пыли — звезды и полосы США, военный стяг ВМС и эмблема Хапонлэнда. Почти сразу по всему кораблю зазвучал боевой сигнал — пронзительный, прерывистый, почти как вопль, разрезающий тишину. Это была тревога атаки, и каждый на борту знал: сейчас начнётся бой, возможно — последний в их жизни.
Авианосец давно лишился авиации — уже некому было пилотировать, да и некуда было взлетать: воздух был слишком редким, чтобы держать самолет в небе. Но судно было до отказа набито оружием. По бокам возвышались тяжелые ствольные артиллерийские системы: штурмовые орудия дальнего калибра, автопушки ближнего действия, зенитные турели. В стартовых шахтах, встроенных в брюхо колосса, ждали своего часа баллистические и крылатые ракеты, часть из которых оснащалась высокоэксплозивными боеголовками, часть — радиационными. На палубе размещались модули для установки сухопутных мин — на случай ближнего боя или прорыва. Главным же ударным элементом были две лучевые пушки — разработка легендарной Lockheed Martin, в партнёрстве с Raytheon Technologies и Northrop Grumman. Эти системы использовали концентрированный лазер высокой мощности и могли прожечь броню на сотни метров. Прототипами их были «ATHENA» и «HELWS», созданные ещё до катастрофы, но теперь они были адаптированы под новые суровые реалии мира без атмосферы и с перенасыщенной радиацией.
Матросы слаженно и молча несли боеприпасы. Группы поднимали тяжёлые снаряды при помощи экзоскелетов и вручную устанавливали их в зарядные ячейки. Ракеты на электроплатформах двигались к пусковым шахтам, где специальные мехруки заправляли их в стволы. Всё гремело, скрипело, вибрировало. Стальной монстр оживал, просыпаясь к бою, как зверь, которого долго не тревожили.
— Объект взят на прицел, — доложил старший помощник капитана, поднимая взгляд от проекционного экрана. — Но, сэр, рекомендую сократить дистанцию до семидесяти километров. Так атака будет более точной и эффективной.
Капитан Даниэль Грог молча кивнул. Его лицо не изменилось ни на йоту — всё так же строгое, сдержанное. Он знал, что эмоции — это роскошь. Сильнее зазвучали двигатели. Внутри корпуса взревели турбины и атомные реакторы, вырывая энергию из самого сердца машины. Авианосец начал разворот, направляясь прямо к «Петру Великому», который стоял, бездвижный, как сломанный зверь, врезавшийся одной гусеницей в обломки и пепел.
На крейсере Охлобыстина тем временем тоже не царила тишина. Он давно получил информацию о приближении «Нимица». Несколько разведывательных дронов, запущенных из-под обшивки, передали силуэт авианосца и направленное движение. Всё стало понятно сразу. Это было не патрулирование, не разведка. Это была казнь.
Но капитан Охлобыстин не чувствовал страха. Его сердце колотилось не от ужаса, а от предвкушения. Он чувствовал то странное возбуждение, которое приходит к тем, кто знает: вот она, вершина пути. И что может быть лучше, чем закончить жизнь в великой битве?
— Друзья! — закричал он по внутренней связи, голос его звучал в каждом отсеке, в каждой каюте, эхом разносясь по разогретым коридорам крейсера. — Нам предстоит последний, но решительный бой! На нас идут проклятые янки! Они хотят раздавить нас, унизить величие Москвы! Но мы, дети Верховного Комиссара Виктора Владимировича Путенкова, дадим отпор и докажем, что Россия жива и существует назло всему мировому империализму! Гип-гип-ура!
— Ура-а-а! — сотрясся корпус корабля от коллективного вопля. Люди на борту, сжав кулаки, закусив губы, испытали прилив чистой, кипящей ненависти, переплетённой с обострённым патриотизмом. И сразу же, словно по команде, из динамиков раздалось:
"Вихри враждебные веют над нами,
Тёмные силы нас злобно гнетут,
В бой роковой мы вступили с врагами,
Нас ещё судьбы безвестные ждут…"
Мелодия, как боевой барабан древних армий, эхом заполнила палубы. Бойцы, уже в броне, в экзоскелетах, с оружием в руках, выстраивались на своих боевых позициях. Никто даже не думал чинить повреждённую гусеницу — было ясно, что двигаться они уже не будут. Ремонтная бригада, бросив инструменты, присоединилась к расчётам орудий и начала таскать боеприпасы, крепить турели, проверять целостность энергосетей. Кто-то плевал на руки, кто-то перекрещивался, кто-то прикручивал к бронежилету портрет Путенкова.
Тем временем, чуть поодаль от надвигающейся бойни, тяжело и осторожно полз по выжженной земле баржа «Дон Кихот». Ее обшивка дрожала от давления и старости, гусеницы скрежетали на подгоревшем металле земли. Я, под восхищенные вгляды мамы и других жителей убежища, стояла в капитанской рубке и внимательно следила за разворачивающейся ситуацией. Впереди судна бежали люди-"птицы" во главе с Сильвестором.
Я знала — это не её бой. Это схватка титанов двух бывших сверхдержав, монстров ушедшей эпохи, переживших катастрофу и всё ещё рвущихся доказать своё право на силу. «Адмирал Нимиц» и «Пётр Великий» были последними призраками старых армад, сражающихся за обломки мира, которого уже нет. И в этот ад «Дон Кихоту» нельзя было ввязываться.
— Уходим из зоны поражения, — хрипло произнесла я, не отрываясь от окуляров бинокля. — Пускай эти гиганты жрут друг друга. Мы не мясо для их банкетов.
— Есть, капитан, — ответил бородатый штурман, глядя на меня с уважением. Рулевой Альфредо рулил штурвалом.
На борту «Дон Кихота» — сотни жизней. Женщины, старики, дети. Те, кто ещё верил, что можно не просто выживать, а жить. Пираты знали: если я приказала двигаться дальше, значит так нужно. И, хотя каждый понимал, что где-то рядом сейчас вспыхнет пламя великой битвы, в сердцах людей теплилась надежда: может, пока титаны рвут друг друга в клочья, у них будет шанс. Шанс добраться до безопасной земли. Шанс начать сначала.
А вдалеке, уже были видны первые вспышки — лучи лазеров и раскалённые трассеры, разрезающие смутную пыль над полем битвы. Сцена начиналась. И в ней не было места для баржи, прячущей в трюме одно из ценных вещей человечества.
Выстрелы с обоих гигантских кораблей прогремели почти одновременно, как злобный зов древних богов войны. «Адмирал Нимиц» и «Пётр Великий» взревели орудиями, как два разъярённых титана, обрушив друг на друга весь свой арсенал. Взрывные волны трясли землю, пыль и камни взлетали в воздух, а яркие столбы огня взрывались на броне.
На борту русского крейсера «Пётр Великий», прямо над центральной палубой, возвышался массивный бронзовый памятник Владимиру Ильичу Ленину — тот самый, что когда-то стоял на площади Ташкента и был свидетелем тысяч манифестаций, парадов и смен эпох. Статую выкупил лично капитан Охлобыстин, оплатив её доставку последними резервами дизтоплива, патронов и золота. Он считал её не просто символом прошлого, но и якорем идеологической веры, связывающей воинов нового мира с великой историей Советского Союза.
Когда началась канонада, первая ракета с «Адмирала Нимица» не случайно попала прямо в этот бронзовый истукан. Будто высшие силы решили, что символы должны пасть первыми. Снаряд ударил Ленину прямо в грудь, и за доли секунды металлический гигант разлетелся на искорёженные куски — голова отброшена далеко в сторону, рука, некогда указывающая в «светлое будущее», теперь валялась под броневыми плитами.
Увидев это, Ивашка Сергеевич, стоявший на нижней палубе у приборной доски, издал дикий, почти звериный вопль:
— Проклятье! Они уничтожили наш символ! Нашу веру! Нашего Ильича!
Его лицо побагровело, вены вздулись на шее, глаза налились кровью. Он бросил всё, схватил старый карабин и попытался бежать на палубу, будто собирался лично мстить за разрушенного кумира. Но было уже поздно. Над крейсером гремела война, и бронзовые символы прошлого рушились под весом будущего, которое уже несло иные идеологии, иные цели… и иное оружие.
С «Нимица» вырвались тяжёлые крылатые ракеты — в гигантских струях дыма и огня они неслись к цели, рассекая воздух. Из установок ближнего боя вылетали сотни снарядов в секунду, будто металлический дождь, несущий смерть. Лучевые орудия от Lockheed Martin и Raytheon прошили пелену дыма тонкими, смертоносными нитями. Один из лучей прошил правый борт «Петра», расплавив броню, и оттуда вырвался огонь — зажглось всё, что было в том отсеке. Тела матросов, не успевших добежать до укрытий, разлетелись кусками — обугленные, испепелённые, вырванные из жизни мгновенно.
В ответ, «Пётр Великий» изрыгнул залп. Его главные артиллерийские установки изрыгнули огонь, разрывая атмосферу грохотом. Ракеты класса «Шквал-Х» стартовали из шахт, уходя по дуге к американскому авианосцу. Плазменные разряды и баллистические снаряды пробивали внешнюю обшивку «Нимица», выдирая куски брони с его боков. Один из зарядов угодил в зенитную установку, мгновенно срезав башню и выбросив тела четырёх матросов на десятки метров.
Крики, команды, стоны и свист разрывов сливались в адскую какофонию. Огненные шторма пожирали отсеки. Металл плавился, бетонный настил палубы трещал и трескался, превращаясь в кратеры и завалы. Осколки пробивали бронежилеты, словно бумагу.
— Огонь! Огонь!!! — орал капитан Охлобыстин, вытирая лицо от пыли и крови. В этот момент он не заметил, как на мостике появился незнакомец. Фигура в тени, но в движениях — уверенность и смертельная точность. Это был Ешуа Морган.
Он не стал выкрикивать предупреждений. Просто поднял пистолет с глушителем и выстрелил. Первая пуля вошла в висок офицеру связи, тот даже не понял, что произошло. Его тело беззвучно упало на панели, посылая искры.
Второй офицер, отвечающий за разведку, услышал подозрительный шум и обернулся. Пуля пробила ему лоб — череп треснул, как фарфоровая чашка, мозг выплеснулся на пол, а тело рухнуло на спину.
Штурман, облитый кровью, вскочил и ринулся к Моргану с кулаками. Ешуа встретил его, уклонился вбок и мощным ударом ноги сбил с ног. Затем — хруст шеи под сапогом. Слева выскочил ещё один морпех, вытащив нож — Морган поймал его руку, развернул сустав, вонзил лезвие в печень, и, когда противник согнулся от боли, выстрелил ему в подбородок.
Четвёртый был старший офицер по оружию, он бросился с пистолетом, но Морган выбил его руку в сторону, прижал его к приборной панели и трижды ударил ножом в живот. Мужчина задыхался, сползая, размазывая кровь по стеклу интерфейса.
На мостике остался только один — Охлобыстин. Он отшатнулся к капитанскому креслу, с выпученными глазами, крича:
— Ты кто такой, мать твою?! Кто ты?!
Морган подошёл медленно, тяжело дыша. Его глаза горели холодной яростью.
— I am the one who brings death. The one who comes without warning! (Я тот, кто приносит смерть! Тот, кто приходит внезапно!) — сказал он тихо и воткнул нож в сердце Охлобыстина.
Капитан захрипел, забился, уставившись в глаза Моргану, как будто хотел что-то сказать. Но кровь залила губы, и жизнь ушла. Тело, почти обмякшее, ещё немного подёргалось и рухнуло к ногам убийцы. Так позорно закончил свою жизнь капитан крейсера, несшего смерть и разруху и без так умирающего мира.
Морган, дрожа от напряжения и адреналина, почувствовал, как внутри что-то сдвинулось. Он выполнил свой долг. Отмщение за Гигантус состоялось. Без слов, он обернулся, забрал упавший карабин, и выскочил из мостика. На бегу расстреливал ошеломлённых матросов. Ракеты взрывались рядом, снаряды вонзались в корпус, один из осколков прошёл в метре от его головы. Но он мчался, будто сам чёрт за ним. Прыгнул вниз, скользнул под гусеницами, едва не попав под стальные шипы.
Тем временем бой достиг апогея. «Адмирал Нимиц» приблизился на критическую дистанцию. Его борта были обожжены, но целы. Наполовину разрушенный «Пётр Великий» всё ещё отвечал огнём, но уже терял силу. Его ракеты не запускались, три башни были уничтожены, а одна из гусениц была разбита ещё ранее.
— Наводка завершена! — крикнул офицер на «Нимице».
— Пли, — спокойно сказал капитан Грог.
С борта американского авианосца стартовала гиперракета. Она пробила корпус «Петра», прошла через обшивку и угодила прямо в энергетическое ядро. Раздался ярчайший всполох, и через секунду — чудовищный взрыв. Огонь вырвался из всех палуб, башни лопнули, как банки из-под консервов. Броня трескалась, корпус гнулся, надстройка рушилась.
Крейсер «Пётр Великий» был уничтожен. Его обломки горели, раскаляясь до бела, и медленно оседали на сухое дно, как железный труп древнего зверя, поглощённого катастрофой, которую сам когда-то породил.
И от пылающего, раздираемого на части огнём и взрывами русского крейсера стремительно удалялся Ешуа Морган. Его фигура, пригнутая над рулём старенькой, но надёжной «Хонды», мелькала между обломками и кратерами, оставшимися от канонады. Лицо Моргана оставалось каменным, непроницаемым. В его глазах не было триумфа, лишь холодная сосредоточенность человека, который выжил, исполнил свою личную миссию и теперь снова остался один в огромном, разорённом мире. Он не знал, куда поедет дальше. У него не было плана, не было убежища, не было союзников. Но он знал одно: в одиночку в этом мире не выжить. Значит, надо найти тех, к кому можно примкнуть… хоть ненадолго.
На капитанском мостике «Адмирала Нимица» капитан Даниэль Грог с удовлетворением наблюдал, как вдалеке агонизирует «Пётр Великий». В глазах Грога не было злорадства — только усталое облегчение и осознание того, что самый опасный соперник на планете уничтожен. С гибелью крейсера Москва фактически лишилась своего главного стратегического оружия, того самого «кулака», которым Верховный Комиссар Виктор Владимирович Путенков запугивал и шантажировал другие купольные города, включая Хапонлэнд. Теперь пусть воет в своих бункерах. Теперь он никто. Ноль. Его остаточный флот — лишь тень былого величия. Даже знаменитый атомный ледокол «Владимир Жириновский», переоборудованный под тяжёлый штурмовой крейсер, стоял на ремонте уже пятый год — и судя по отсутствию комплектующих и технических специалистов, вряд ли когда-либо снова выйдет «в плавание».
Грог, не отрывая взгляда от догорающего вражеского корабля, негромко отдал распоряжение:
— Когда корпус крейсера остынет, отправьте туда разведчиков. Пускай проверят состояние ядерных боеприпасов. Если они были в специальной оболочке и остались неповреждёнными, — мы заберём их с собой. Нельзя оставлять такой ресурс. Любителей погреть руки на ядерном оружии у нас предостаточно.
— Есть, капитан, — чётко ответил старший помощник, отдавая честь. Но потом, колеблясь, добавил:
— А как быть с антиматерией? Ищем?
Грог качнул головой:
— Если она была в Гигантусе, то теперь она — под радиационным колоколом. Я не отправлю туда ни одного человека. А роботов у нас нет. Значит, тема закрыта. Нам хватит того, что мы заберём с «Петра Великого».
В этот момент офицер разведки, заглядывая в голографический монитор, подал голос:
— Капитан! Недалеко от крейсера замечен транспортный корабль. Баржа, по всей видимости. Судя по данным, она удаляется от района боя. Скорость — низкая. На вооружение крейсера интереса не проявляют.
Грог кивнул, даже не удостоив экран взглядом:
— Пусть уходит. Если не интересуются оружием, значит, они не враги. А у нас сейчас и без того хватает дел.
Команда уже получила приказ завершить огневую операцию. Начался следующий этап: оценка нанесённого и полученного урона, анализ потерь, сортировка арсенала, тушение очагов возгорания. Механики и сапёры отправились осматривать корпуса, врачи организовывали полевые медблоки прямо в грузовых отсеках. Каждому раненому оказывалась помощь. Погибших солдат аккуратно складывали в брезентовые мешки, укладывали у палубных барьеров, под временные знамёна.
По кораблю шёл тяжёлый ритм послебитвенной работы: глухие шаги, крики надсмотрщиков, запах дыма, крови, расплавленного металла. Никому сейчас не было дела до ускользающей баржи. Титаны только что сошлись в смертельной схватке, и выжившие теперь должны были привести в порядок свой корабль… пока не настал следующий бой.

Глава 23: Проект «Микромир»

Я смотрела, как горел «Пётр Великий», не испытывая ни жалости, ни сожаления к матросам и офицерам, оставшимся на его борту. Огонь пожирал всё: броню, антенны, мостики, флагштоки. Пламя лижет стены, металлические конструкции гнутся и плавятся, а взрывы внутри корабля окончательно добивают его тело. Это было величественно и ужасающе. Но внутри меня — пусто.
Гигантус был моим врагом. Я не забываю этого. Но ведь и на нём жили люди. Они не были виноваты. Те, кто не отдавал приказы, не управлял крейсерами, не запускал ракеты. Простые рабочие, охранники, врачи, инженеры — они просто жили и делали свою работу. И именно их поглотила ядерная вспышка. Их смерть была несправедливой. Она не имела оправданий. Да, Данциг Кролл и олигархи получили по заслугам, но тысячи других — нет.
Теперь «Адмирал Нимиц» поставил точку в походах «Петра Великого». Смертельная дуэль кораблей окончена. Нью-Йорк мёртв, никто туда не пойдёт. Разве что стервятники, мародёры — да, такие всегда найдутся. Они будут обходить радиоактивное пепелище Гигантуса, выискивая, что уцелело.
На борту баржи кипела жизнь. Люди возбуждённо обсуждали схватку двух титанов. Это было нечто — огромные боевые машины, взрывы, вспышки, пылающие остовы... и мы, как свидетели конца эпохи, стояли рядом. К счастью, нас не задело. Но даже удары взрывных волн разнесли до нас звон металла и гул отдалённых детонаций.
Сильвестр с отрядом напряжённо шёл впереди, на всякий случай готовясь к любой неожиданности. Урса что-то шептала Боцману с серьёзным видом. Мама спорила со штурманом Маркусом, размахивая руками. Остальные жители бывшего убежища уже начали находить общий язык с пиратами «Дон Кихота» — делились сухпаем, прикручивали уцелевшие радиоантенны, обсуждали слухи и старые байки.
Варежка, свернувшись у моих ног, лениво прикусывал мой ботинок, играясь. Его уши виляли в такт качке баржи, а глаза посматривали на меня с абсолютной преданностью.
И тут, от носовой пушки, раздался голос Абрама:
— Слева вижу! Двигается белый шар! Быстро!
Я выскочила из капитанской рубки, схватила бинокль и навела его. Остальные уже прильнули к борту, стараясь разглядеть, что это. Я узнала его сразу — «Колобок». Сферический робот, наш старый союзник. Но главное — он держал на манипуляторе девочку. И почему-то я поняла сразу.
— Алькор... — выдохнула я. — Моя сестра-близнец...
Абрам уже разворачивал пушку. Несколько пиратов щёлкнули затворами. Кто-то вскрикнул: «Робот с заложником!»
— Не стрелять! — крикнула я резко, в полный голос, и шагнула вперёд. — Не стрелять! Это Алькор!
Некоторые замерли. И вдруг — взрыв радости.
— Ура-а-а! Наш капитан! Алькор вернулась! Наша Алькор снова с нами!
Пираты завопили, хлопая друг друга по плечам, размахивая руками. Робот уже был рядом. Алькор махала рукой, подавая сигнал остановиться. Альфредо ударил по тормозу, и баржа дрогнула, застыла на грунте. Кто-то сбросил трап, но «Колобок» не стал пользоваться им. Он вытащил «кошки» и, грациозно прицепившись, пополз вверх по обшивке, словно это было для него обыденным делом.
Он поднялся на палубу и аккуратно поставил девочку на ноги. И Алькор сразу оказалась в кольце людей. Пираты подбегали, обнимали, хлопали её по плечам, кто-то вытер глаза, кто-то смеялся от облегчения. Все говорили одновременно: как скучали, как не верили, что она жива, как не знали, что делать без неё.
Я стояла в стороне, немного растерянная, смотрела на неё, на мою сестру, ту, с кем у меня одна кровь. Алькор повернула голову, встретила мой взгляд. Сначала — недоверие, потом... улыбка. Узнавание.
— Мицар? — прошептала она.
— Да, Алькор, это я, — ответила я и едва не задохнулась от волнения, глотая подступившие слёзы. Мне пришлось отвернуться на мгновение, чтобы справиться с этим.
Но мама… мама не пыталась сдерживать слёзы. Она сидела в своей коляске, и, увидев дочь, закричала, едва голос не сорвался:
— Алько-о-ор! Дочка моя!
Алькор, не обращая внимания на пиратов, оттолкнула ближайших, метнулась к маме. Упала на колени перед ней, обняла, прижалась всем телом, словно пыталась вжиться обратно в её объятия. Мама рыдала беззвучно, сотрясаясь от слёз, целуя девочку в макушку, в щёки, в руки.
Алькор тоже хотела заплакать. Я видела это. Губы дрожали, глаза покраснели, голос предательски срывался. Но она — капитан. А капитан не должен показывать чувства, по крайней мере — не на глазах у своей команды. Она сглотнула и прижалась крепче. Всё остальное — потом. Сейчас — просто быть рядом.
«Колобок», едва скользнув сенсорами по палубе и уловив знакомые параметры, резко развернулся, подпрыгнул на своих амортизаторах и катнулся к Варежке. Манипулятор мягко вытянулся вперёд и осторожно погладил пса по голове.
— Привет, дружок, давно не виделись! — с радостью сказал робот, его голос зазвенел синтетической теплотою.
Варежка радостно взвизгнул, хвост замелькал винтом. Он стал прыгать вокруг «Колобка», громко лая, стараясь дотянуться до манипулятора. Робот, не в силах устоять, начал вращаться на месте, весело посвистывая и щелкая реле. Они играли, как старые товарищи, вновь обретшие друг друга.
Пираты стояли в сторонке, глядя на эту сцену с широкой, почти детской улыбкой.
— А-а-а, так ты у нас игрун! — воскликнул «Колобок», слегка подпрыгнув. — Я тоже! Так что наиграемся вдоволь!
В этот момент Боцман, почесав затылок, бросил взгляд на меня, потом — на Алькор. Его лицо было серьезным.
— Так кто теперь наш капитан? — спросил он негромко, но твёрдо.
Это был совсем не праздный вопрос. На пиратском судне не может быть двоих капитанов. Иначе начнется хаос, раздрай, неповиновение — а значит, гибель. Единоначалие — священное правило любого судна, особенно такого, как «Дон Кихот».
— Алькор, — ответила я, не раздумывая. — Я всего лишь замещала сестру. Она вернулась на свой пост.
Сказать это было легко. Слишком легко, потому что передо мной стояла не соперница, не фигура власти — моя сестра. И никакие дуэли, чёрные метки, «голоса палубы» не нужны, когда вас связывает кровь и детство.
Алькор сделала шаг ко мне. Мы обнялись. Её руки крепко сжали мои плечи, а мои — её спину. Во мне вспыхнули чувства, которые я давно пыталась забыть: привязанность, любовь, забота. Тепло от прикосновения пробежало по телу, и я вдруг поняла — мне её не хватало все эти годы. Остро, мучительно, на каком-то внутреннем уровне.
Так мы и стояли, не говоря ни слова. Только наши сердца что-то шептали друг другу.
— Ладно, сестра, — тихо сказала Алькор, наконец отстранившись. — Мы поговорим позже.
Затем, повернувшись к команде, уже в полном капитанском тоне, она скомандовала:
— Двигаемся дальше! …Кстати, куда мы вообще шли?
К нам подошла Урса, грациозно покачиваясь на длинных ногах, как всегда — по-страусиному высокомерная, но спокойная.
— В деревню, где базируется мой сын и его люди, — ответила она.
Алькор смотрела на неё с видимым изумлением. Она ещё не видела представителей народа Хомо Страус, и Урса её слегка озадачила — человек с ногами птицы, гибкий, высокий, с лёгкой походкой и острыми чертами лица.
Алькор быстро собралась с мыслями и кивнула:
— Ясно. Тогда двигаемся. Координаты есть?
— Нас ведут туда, — раздался голос Альфредо от штурвала. Он крутил ручку с ленивой точностью, словно знал, что время на нашей стороне.
Баржа продолжила путь. Вокруг расстилалась унылая, почти мёртвая равнина — высохшие деревья, ржавые остовы автомобилей, выбеленные временем кости, разваленные дома-вагоны. Мир, прошедший через огонь и радиоактивный пепел. Мы двигались медленно. Не потому что не могли быстрее — а потому что некуда было торопиться.
Позади ещё догорал «Пётр Великий», гигантский силуэт окутанный дымом и оранжевыми сполохами. В пятидесяти километрах неподвижно стоял «Адмирал Нимиц», американский колосс, победитель. Он не шевелился, не приближался. Мы не представляли интереса. Хотя капитан Грог просто не знал, что именно мы везли с собой — нечто, ради чего он и прибыл на эту мёртвую землю.
Прошло несколько часов.
И вот она — деревня. Трудно было назвать её таковой, но всё же здесь были следы цивилизации. Уцелели три здания: старая контора шерифа с косым флагштоком, полуразвалившийся торговый центр с затянутыми окнами и церковь с обвалившейся колокольней. Вокруг сновали люди-птицы, Хомо Страус. Они нас заметили и приветствовали, поднимая в воздух руки с перепончатыми пальцами.
Сильвестр отдал короткие команды. Местные тут же засуетились — стали расчищать пространство, ставить импровизированные палатки, готовить места для отдыха. Всё происходило быстро, слаженно, как будто эти полулюди рождались уже с планом действий в голове.
Мы понимали — задержимся ненадолго. Здесь нельзя было жить постоянно. Воздух — пыльный, почва — мёртвая, вода — на грани отравления. Но для передышки, для планирования следующего шага — это место было как раз. А Хомо Страус чувствовали себя тут как дома: носились с ловкостью по обломкам, строили убежища в опорных балках, забирались на высоту, как птицы на насест. Им не мешала пустота. Они были частью этого нового мира.
Для нас устроили настоящий пир — жарили на углях мясо да-страусов, кро-крыс и особенно — бета-кротов. Последние вызывали немалое удивление. Эти подземные хищники, размером с добротного бультерьера, жили на глубине до трёх метров, в тёмных извилистых ходах. Их вытягивали наружу при помощи приманки — крови кро-крыс, стекавшей с подвешенных туш. Хищники вылезали на запах, тогда их и ловили.
Мясо бета-крота, хоть и плотное, оказалось нежным и насыщенным, если правильно прожарить. С тонкой корочкой, пропитанной специями, оно имело что-то среднее между кабаном и морским угрём. Сначала ели настороженно, но уже ко второму куску многие просили добавки.
Мы сидели у жаровен, впитывая тепло огня и насыщенные ароматы ужина, перебрасываясь фразами, делясь мыслями, вглядываясь в звёздное небо, где уже не светил спутник — он давно сошёл с орбиты. Варежка рыскал под столами, выискивая, что обронено, и то и дело получал кусочек мяса из чьих-то добрых рук.
Позже мы переместились в здание торгового центра, точнее — в то, что от него осталось. Просторный холл, где когда-то были фуд-корты и стойки касс, теперь превратился в место собрания. Пираты и жители убежища расселись кто где — на кусках мебели, ящиках, в креслах и просто на полу. В центре, за импровизированным столом, разместился Совет: Урса Майор, моя мама Мириам, Алькор, Боцман, Маркус и Сильвестр. В этот момент именно они воплощали объединённую волю двух разных миров — пиратов и выживших.
Я с Варежкой устроилась слева от них, в старом кресле, потертом, но ещё мягком. Пёс улёгся, положив голову мне на колени, и пытался лизнуть мою ладонь, когда я его гладила.
Сбоку раскачивался «Колобок», напевая себе под нос детскую колыбельную:
«Спи, моя радость, усни,
В небе погасли огни...» — он явно скучал от человеческой дипломатии и явно хотел бы снова поиграть с Варежкой или бегать по палубе.
Тем временем началось обсуждение.
— У нас есть оборудование «Свербур-2», — произнесла мама. — Если его активировать, можно пробить землю и, возможно, добраться до подземных вод.
— Почему возможно? — удивлённо спросила Урса. — Ты же говорила, что ваша установка может проходить до 500 километров вглубь?
— Нет антиматерии, — коротко ответила мама.
Наступила тишина. Все знали: без антиматерии буровая установка — просто груда железа. Но тут вдруг подала голос Алькор.
— Как это нет? Антиматерия у нас!
Мгновение — и зал вспыхнул гулом. Кто-то вскрикнул от удивления, кто-то переспросил, кто-то уже вскочил на ноги. Люди переглядывались, шептались, пираты свистели, кто-то нервно хохотнул.
— Где антиматерия? — сдвинув брови, спросила Урса, не веря своим ушам.
И тут «Колобок» с ленивым покачиванием выкатился вперёд, словно ему было слегка в лом участвовать в этом балагане:
— У меня антиматерия. Ровно один килограмм. — С этими словами он разблокировал внутренний отсек и извлёк магнитостатическую капсулу — ту самую, в которой хранится антиматерия.
Все застыли. Мама поднялась. Её лицо вытянулось, глаза расширились. Она привстала с инвалидного кресла, но не смогла сделать шага, просто протянула руку. Её глаза вспыхнули.
— Да… Это она! Это антиматерия! — выдохнула она, голос её дрожал. — Я узнала капсулу! Это наша, из проекта! Я сама участвовала в создании!
И в тот же миг зал взорвался криками:
— Урааа!
— Мы спасены!
— Да здравствует антиматерия!
Пираты и жители начали вставать, хлопать друг друга по плечу, обниматься. Кто-то пустился в пляс. Даже Варежка залаял, подхватив всеобщую радость. Потому что теперь у нас был шанс. Реальный. Мы могли бурить землю, искать воду, энергию, возрождать флору и фауну, оживлять эту мертвую пустошь. Возможно, даже начать возвращение природы. То есть вернуть атмосфере часть утраченного. Тогда можно ходить без кислородных масок. Вернется тепло, биосфера...
И в этот момент у всех вдруг появилась надежда — не призрачная, не на словах. Настоящая. Тёплая, как мясо бета-крота, и мощная, как сияющая в капсуле частица абсолютной силы.
Однако всю радость — как пламя свечи в порыве ветра — погасила я. Я не могла молчать. Не сейчас.
— Мама, — сказала я, глядя прямо ей в глаза, остро, как скальпель. — Ты ведь… не всё говоришь.
В зале повисла тишина. Урса Майор повернулась ко мне с лёгким удивлением:
— О чём ты, Мицар?
Я поднялась. Варежка у моих ног заскулил и прижался к полу. Голос дрожал, но звучал твёрдо:
— Я была в плену у Дона Сезара. И он показал мне расчёты. Если мы пробьём землю и извлечём воду с той глубины, где она находится сейчас — начнётся глобальная катастрофа. Настоящая. Планета не выдержит. Освобождённая масса жидкости вызовет сдвиги литосферы, парниковый эффект или, наоборот, ледниковый шторм, в зависимости от области разлома. И главное — восстановление вод мирового океана займёт не меньше трёх тысяч лет… если вода вообще останется на планете и не уйдёт в космос, кристаллизовавшись в ледяные кольца, как у Сатурна.
Мама побледнела. В зале стало жутко тихо, как в мавзолее. Все смотрели — на меня, на неё, на членов Совета. В глазах застыло непонимание и страх. Надежда, которую только что обняли всем залом, трещала по швам.
— Что вы скажете, Мириам О'Коннелл? — уже почти официальным тоном спросила Урса. — Ради этой капли надежды… погибло много людей. Неужели — всё напрасно?
Мама опустила голову, вдохнула — и выдохнула.
— Эта проблема всплыла на последней стадии, — сказала она. — Когда «Сверхбур-2» уже был создан. Я… не знаю, как эксплуатируется первый бур — на Марсе. С тех пор оттуда не поступает никакой информации. Или мы не получаем сообщений, или внуки Илона Маска не хотят нам рассказывать... Но глубина залегания воды у нас на Земле… она критична. Это слой, где жидкость, заключённая под давлением, может дестабилизировать всю литосферу и, если пробить — даже атмосферу.
Пауза. Кто-то нервно сглотнул.
— У нас были… расчёты. Грустные расчёты, — продолжила мама. — Но мы надеялись… что проблему удастся решить.
— Вы её решили? — спросил Боцман, тихо, но напряжённо.
Мама покачала головой.
— Решили… но не так, как хотелось бы.
— Что значит — не так? — уже настороженно спросила Урса.
Мама закрыла глаза, как будто не хотела видеть, что сейчас будет. Потом вздохнула и заговорила, уже медленно, почти исповедально:
— Был… ещё один проект. Тайный. Я работала над ним с вашим отцом, Мицар и Алькор. Именно ради него мы летали в Барселону, вносили изменения в оборудование «Сверхбура-2». Изменения, которые никто не должен был заметить.
Все замерли. Слова звучали всё тревожнее.
— Вы знаете, — продолжила она, — почему за всё время исследований мы не получили ни одного сигнала от других цивилизаций? Ни единого. Ни узконаправленного луча, ни радиоимпульса, ни искусственной конструкции. Даже сферы Дайсона мы не нашли, хотя телескопы нового поколения летали за орбиту Нептуна и сканировали Галактику на всех частотах.
Я почувствовала, как у меня по спине пробежал холодок. При чём тут инопланетяне? Почему мама вдруг говорит об этом сейчас?
— Мы считали, что если цивилизации развиваются, — продолжила она, — то Млечный Путь должен быть переполнен жизнью. По формуле Дрейка, даже при самых консервативных оценках, в нашей галактике возможно от 10 до 100 тысяч технологически развитых цивилизаций, существующих одновременно.
Она взяла стакан воды, пригубила, посмотрела поверх края на нас всех:
— Но их нет. Нигде. А это означает одно. Не мы — первые. Мы — последние.
Зал вновь погрузился в тишину, но теперь она была иначе страшной. И оттого... необратимой.
А мама продолжала — теперь уже не просто как учёный, а как человек, которому есть что открыть остальным.
— Технологически совершенные цивилизации, — произнесла она, — не осваивают космос в привычном смысле. Им незачем лететь к звёздам. Зачем, если существует более совершенный, более глубокий и куда более перспективный мир — на микроуровне?
В зале повисла растерянная пауза. Все замерли. Кто-то уже слышал такие слова, но не понимал, о чём речь. Мама заметила это и решила объяснить:
— Вы знаете, каково расстояние между ядром атома и его электроном? В водороде, самом простом атоме, электрон вращается на расстоянии около 0.05 нанометра от ядра. Это пятьсот триллионных долей метра.
Она сделала паузу и добавила:
— Если ядро атома представить как Солнце, то электрон будет находиться на расстоянии Плутона — а то и дальше. А между ними — ничего. Пустота. Но это не просто пустота… Это — пространство. Пространство, которое можно осваивать, изучать, изменять. Это и есть новый уровень развития.
Урса Майор в изумлении схватилась за голову:
— Мириам… пожалуйста… простыми словами. Мы ничего не понимаем.
Судя по тому, как остальные закивали — поняли не только не все, но почти никто. Боцман почесал затылок, Алькор тихо постукивала пальцами по столу, а даже люди-«птицы» сдвигали брови и вертели головами, точно ища в воздухе хоть какую-то логику. Мама вздохнула, но с лёгкой улыбкой:
— Ладно. Просто, мир атомов — это тоже мир. Он может быть бесконечным. Не в размерах — а в возможностях.
Она подняла руку, как бы показывая размеры песчинки:
— Инопланетные расы, возможно, давно поняли, что летать в космос — это все равно что пересекать пустыню с ведром воды, в надежде найти оазис. А вот внутри самих себя, в материи, можно построить целые вселенные. Скорее всего, они — ушли туда. В микромир.
За стенами торгового центра была уже ночь, и холод входил в помещение. Люди-«птицы» разожгли костры, чтобы поддерживать тепло. А мама продолжала — будто читала лекцию для целого поколения, которое должно было всё это унаследовать:
— Они смогут использовать квантовые эффекты: туннелирование, запутанность, суперпозицию, даже ядерные силы — всё то, что для нас пока загадка или лабораторный трюк. Но для них это — инструменты перемещения, коммуникации, строительства.
Её голос был спокоен, но в нём звенела сила знания:
— Такая цивилизация могла бы строить структуры из отдельных атомов, управлять связями, словно конструктором LEGO на глубинном уровне. Они способны создавать «города» внутри молекул, переписывать ДНК, программировать материю на уровне, который нам кажется магией. Их вычислительные узлы — не кремниевые чипы, а ядра атомов или даже кварки — элементарные частицы, внутри которых скрыт целый космос энергии.
— На этом уровне, — мама чуть прикрыла глаза, — физика становится почти мистикой:
телепортация состояний, сверхбыстрые вычисления, мгновенная связь на любые расстояния благодаря квантовой запутанности. Представьте себе квантовую спутниковую сеть, развёрнутую внутри материи.
— Э-э-э, мама… — выдавила я, чувствуя, что мысль начинает скользить от перегрузки. Но мама не остановилась:
— Почему строить сферу Дайсона вокруг звезды, если ты можешь упаковать мегаполис в один атом? Энергия, информация, интеллект — всё может быть скомпоновано и сжато до уровня, где человеческий глаз никогда не найдёт следа. Такая цивилизация невидима. Ни радиоволн, ни мега-конструкций. Даже если они уже живут на Земле, в недрах скал, или внутри Солнца — мы никогда не узнаем об этом, потому что ищем не там.
Переведя дыхание, мама добавила:
— Но это ещё не всё. Внутри атома — иной масштаб времени. Возможно, эти существа могут замедлять или ускорять своё восприятие. Они могут совершать триллионы операций за долю нашей секунды. И если сознание можно перенести в устойчивые квантовые структуры, тогда весь мир — гигантский квантовый вычислитель, мир, населённый микроскопическими богами.
Мама говорила уже почти шёпотом, но все слышали:
— Почему мы их не видим? Потому что ищем в небо, а они — под микроскопом. Ни один радиотелескоп не обнаружит цивилизацию, живущую в конфигурации электронных облаков, в структурах поля, в спинах или нейтронах.
Она повернулась к остальным, глядя прямо в глаза каждому:
— Если цивилизация может существовать на уровне атомов, кварков или даже полей, то её "дом" — это не планета, не станция, не корабль. Это — любая частица материи, достаточно стабильная, чтобы хранить информационную структуру. Камень может быть континентом, картошка — целой экосистемой, с зонами памяти из углеводов, энергетическими потоками в атомных связях, даже молекулярными сетями связи через вибрации. Даже воздух или вода — это подвижные, но пригодные среды, если ты умеешь удерживать квантовую когерентность. Если ты — существо, которое не нужно видеть, чтобы оно было всюду.
Тишина в зале стала почти плотной. Кто-то вздохнул. Кто-то, наоборот, затаил дыхание. Казалось, весь этот забытый мир в торговом центре вдруг развернулся внутрь себя, и стал больше, чем сама галактика.
— Подожди… — нахмурился Боцман. — То есть… я, человек, могу жить внутри атома?
Мама засмеялась мягко, по-доброму, и покачала головой:
— Нет, человек не может стать размером с атом. Потому что человек — это огромная структура, состоящая из примерно 7 квинтиллионов атомов, - и для пояснения мама написала на бумаге цифру «7 000 000 000 000 000 000 000». Такое количество нулей привело всех в всмятение. - Если бы ты уменьшился до одного атома, ты перестал бы быть собой — потому что тебя бы не стало вообще.
В зале прошёл лёгкий шёпот, будто ветер прошёл по листьям. Алькор подняла взгляд и внимательно посмотрела на мать. Силвестр тихо кивнул, а один из людей-«птиц» прошептал на своём щёлкающем диалекте нечто вроде:
— "Жить внутри неба… которое внутри камня…"
Мама продолжила:
— Но можно создать разумную структуру, нано-сущность, которая будет жить, двигаться и думать в пределах атома. И таких «микро-цивилизаций» может быть миллионы — на кончике иглы. И, возможно, там они уже построили свои дома. Свою историю. Свою вечность.
Зал замер. Снаружи где-то потрескивал костёр, а в этой старой зале торгового центра вдруг стало ощущение, будто мир стал в миллион раз больше — и в миллион раз ближе. И тогда я, ощутив, как все взгляды постепенно переходят на меня, решительно сказала:
— Мама, ты создала «Сверхбур-2» двойного назначения? Чтобы пробурить сквозь литосферу на глубину в 500 километров… и одновременно — пробиться в микромир?
Мама посмотрела на меня с легкой улыбкой, в её взгляде был намёк на гордость, словно я наконец-то поняла суть:
— Да, дочь. Мы создали его не только как инструмент для извлечения воды. Это — врата в иную плоскость пространства. Мы можем уйти за пределы привычного макромира… в совершенно другую форму существования. Антиматерия — эта энергия пробъет нам дорогу в микромир.
Но по тому, как потяжелели взгляды собравшихся, как в зале повисло напряжение — было ясно: никто, кроме неё, не видел в этом будущего. Никто не хотел превращаться в нечто невидимое, безымянное, скользящее между молекулами, как электронная тень. Сильвестр, с отсутствующим видом, ковырял в носу, будто это сейчас было важнее. Франциска Кабалье, нахмурившись, постукивала ногтем по подбородку — явно обдумывая риски, и то, как об этом напишет в своём дневнике.
Мама это почувствовала. Вся её внутренняя энергия вдруг осела, как облако пепла. Она поникла.
— Мы с мужем видели, куда всё катится. Видели приближение коллапса, — тихо, почти извиняющимся голосом сказала она. — И продумали запасной путь. Альтернативу. Мы хотели предложить её миру. Но… в New Materials and Energy нас просто обсмеяли. Нас назвали безумцами. После этого я ушла.
— Такой же бесполезный проект, как и «Гибернация», — грустно отозвалась Урса. — Все вы хотите уйти от реальности, вместо того чтобы бороться за планету! Мы все в опасности, но у нас есть ресурсы, знание и воля! Да, риски огромны. Но если ничего не делать — погибнет всё. Мы, люди-«птицы», выживем: наши тела уже адаптированы к разреженной атмосфере, к жёсткому ультрафиолету и засухе. Природа вернётся. Да, не скоро. Через миллионы лет, возможно. Но она вернётся. А вы… вы должны бороться за своё настоящее, а не искать спасения в мире микробов и молекул!
— Мы будем еще меньше, — слабо, почти с иронией, сказала мама. — В тысячу раз меньше…
Алькор вздохнула, поднялась и подошла к ней. Она обняла её так бережно, словно боялась ранить.
— Мама, ты у нас гениальная. Ты придумаешь, как правильно использовать «Сверхбур-2». Надо не спасаться — надо действовать. Надо извлечь воду — безопасно, точно, постепенно. Да, пусть это займет три тысячи лет, но мы не должны оставлять Землю пустыней. Зэта Возничего принесла нам беду — но и до неё мы сами уничтожали планету! Этот мир отравляли не метеоры, а наша жадность, наша глупость. Это наш урок.
— Да, это урок! — неожиданно подал голос Абрам, стрелок, который редко говорил хоть что-то вслух. — Я хочу жить в чистом мире. Но не под куполом! Не в привилегии избранных! Все должны иметь шанс. Земля — для всех!
Рядом, как будто в подтверждение, Варежка, наш пёс, ткнулся холодным носом в мою ладонь.
— Пёс! — обиженно произнёс «Колобок», наш робот. — Я, вообще-то, тоже твой друг!
Варежка вильнул хвостом и лизнул его по линзам. «Колобок» радостно зажужжал какую-то весёлую мелодию.
Я только вздохнула, покачав головой:
— Нет, ну как дети… хотя мне самой еще и семнадцати нет…
Вдруг выступил Маркус, наш навигатор. Он говорил с акцентом, но уверенно:
— Oui, madame O'Connell ! Nous comptons sur vous ! Trouvez le moyen de ramener l’eau ! Sinon, pourquoi avons-nous tout fait cela ? Nous avons travers; l’enfer ! Et vous ;tes notre espoir ! (Да, мадам О'Коннелл! Мы надеемся на вас! Вы найдете способ как вернуть воду! Иначе зачем мы все это делали? Мы прошли через столько, чтобы остаться у разбитого корыта? Нет! Мы идем дальше! Мы будем бороться!)
Весь зал ожил. Люди аплодировали, кричали. Кто-то кричал: «Да!» Кто-то: «Справимся!» А Франциска Кабалье, врач, добавила:
— Да, Мириам, «Гибернация» — это путь в мёртвый мир. Три миллиона лет спустя — это просто другой Марс. Пески, пыль, вечное молчание. Нужно бороться здесь и сейчас, за дыхание этого мира, а не за мираж.
Мама подняла глаза. Впервые за долгое время в её взгляде появилась уверенность.
Она встала, выпрямилась и твёрдо сказала:
— Вы правы. У нас есть ещё шанс. Мы не сбежим. Мы проложим путь! Антиматерия, энергия, оборудование — мы задействуем всё. И достанем воду из самых недр. Аккуратно. Точно. Умно. Для жизни! Я буду для этого работать!
Вся комната взорвалась аплодисментами:
— Браво! Ура! Вперёд!
Но в этот момент в моей голове уже формировалась другая идея. Я поднялась и сказала:
— Мама, а как же «Старшип»? Ты говорила, что он готов к полёту… к LHS 1140 b. Но я не хочу туда. Я хочу на Марс.
Мама замерла.
— Что? — одновременно воскликнули она, Алькор и Урса.
— Я люблю приключения. Но не ради бегства. Я хочу узнать, как использовали «Сверхбур-1» на Марсе. Что сделали внуки Илона Маска? Смогли ли они достать воду с глубины 100 километров? Если у них получилось — мы можем повторить это.
По залу пробежал гул. Люди возбуждённо заговорили. Пираты, учёные, жители убежища — все.
— Я бы полетел! — воскликнул Боцман.
— И я! — подхватил Альфредо.
Даже Сильвестр вдруг задумчиво сказал:
— А почему бы и нет?.. Я бы тоже полетел.
Марс звал. И возможно, там мы найдём ответ, как спасти Землю здесь.
Мама задумалась. В её взгляде мелькнуло колебание, как будто на миг она увидела меня не просто дочерью, а человеком, способным принимать собственные решения. Затем она подняла голову и спокойно, почти торжественно произнесла:
— Ты, Мицар, уже во многом самостоятельна. Тебе решать…
Что касается «Старшипа»… он полностью автоматизирован. Все координаты — заложены заранее. Он сам пересчитает курс полёта, учитывая текущее положение Земли и Марса. Он не требует пилота, не требует вмешательства.
Но есть один нюанс: на борту нет капсул гибернации — мы все капсулы сняли и перенесли в убежище.
И ещё… для старта кораблю потребуется антиматерия. Примерно 5–10 грамм.
— Десять грамм антиматерии высвобождает около 9;10;; джоулей, — отчеканил «Колобок», не переставая при этом гоняться по кругу за Варежкой.
Он был в своей стихии: одновременно играл, слушал, анализировал и комментировал — настоящий роботический Гай Юлий Цезарь, которому под силу было вести переговоры, командовать армией и читать философские трактаты — всё одновременно.
— Точно! — оживлённо откликнулась мама. — Именно столько энергии нам и нужно.
— Я могу отделить нужное количество антиматерии, — продолжил «Колобок». — У меня есть внутреннее устройство скачивания, но нет второго магнитостата для стабилизации.
И тут мама, вдруг будто вспомнив что-то, расправила плечи и сказала:
— А знаете… у меня есть.
Она потянулась к своему рюкзаку, который всегда держала за спинкой инвалидной коляски. Словно в каком-то магическом ритуале, она достала второй магнитостат — плотно упакованный в термоизоляционный футляр. С легким щелчком нажала кнопку, и устройство загорелось мягким синим светом.
— Да, напряжения достаточно, чтобы удерживать 10 грамм антивещества. Поле — 22 Тесла, — уточнила она.
— О-о-о, отлично! — восхищённо протянул «Колобок», аккуратно подхватывая магнитостат манипуляторами и устанавливая в свои внутренние крепления. — Теперь я перекачаю ровно десять граммов.
В его корпусе зажужжали механизмы, загорелись крошечные индикаторы, а я почувствовала, как воздух вокруг нас стал тише — словно время приостановилось.
Но разговор продолжался.
— А как там на Марсе? — с тревогой спросила Франциска. — Мы ничего не знаем. А вдруг колония вымерла? Или взорвалась, если они не справились с управлением «Сверхбуром-1»?
Они ведь брали с собой два килограмма антиматерии… Это невообразимая мощь. Даже малейшая ошибка — и всё летит к чертям.
И в этот момент, как всегда, «Колобок» выдал неожиданный сюрприз, одновременно поймав хвост Варежки, который пытался улизнуть.
— Вот, данные с обсерватории в Чили, — сказал он, и прямо на его корпусе загорелся голографический экран, на котором появилось изображение Марса.
Он больше не был красным и пыльным. Его поверхность отливала мягким голубым сиянием, особенно в экваториальной области. Лёгкая бирюзовая дымка висела над кратерами, словно намек на зарождающуюся атмосферу.
— Откуда у тебя эти данные?! — изумлённо спросил Боцман. Остальные, затаив дыхание, с восхищением вглядывались в картинку.
— Пока я «висел» в захватах Гигантуса, — начал спокойно «Колобок», не отпуская Варежку, — я подключился к внутренним серверам города.
Оказалось, Данциг Кролл интересовался терраформированием Марса. Он имел доступ к наблюдениям с автоматических обсерваторий.
Связи с небесными телескопами больше нет, но наземные — в частности, в Чили — ещё работают. Они в автоматическом режиме продолжают съёмку и передают данные по зашифрованным каналам. У главы Гигантуса доступ был, и я его использовал.
— Ну да, по военной программе у Пентагона был доступ ко всему, — усмехнулась мама. — Кролл ведь был вице-министром обороны. Он курировал все научные разработки, связанные с безопасностью, даже если они касались дальнего космоса.
— Перекачка завершена, — бодро сообщил «Колобок» и аккуратно извлёк первый контейнер с антиматерией, передавая его маме.
— Вот, магнитостат с одним килограммом и девятьюстами девяносто граммами. Остальные десять грамм я оставляю для «Старшипа».
Мама осторожно приняла ёмкость, держа её как святыню.
— Так ты летишь с нами?! — спросила я, не скрывая радости.
Робот внезапно закружился на месте, будто исполняя робо-танго:
— Конечно, дорогуша! Я же всё-таки охранный модуль — а на Марсе он может оказаться весьма кстати!
Варежка радостно гавкнул, подбежал ко мне и принялся прыгать, заглядывая в глаза — очевидно, он тоже хотел в полёт.
Я наклонилась, погладила его по загривку:
— Ты тоже хочешь с нами, малыш?
Он подпрыгнул выше, радостно крутя хвостом и повизгивая, словно умолял взять его на новое приключение.
— Ты должен быть послушным, — пробурчал «Колобок», — Космос — это тебе не игрушки!
Варежка гавкнул в ответ — коротко, но выразительно. Если бы он говорил, его реплика звучала бы как: "Без тебя знаю, не учи учёного пса!"
Даже робот не сдержался и «запищал» от смеха, проиграв на динамике короткий марш. А я почувствовала: мы готовы.

Эпилог

Я мчалась на багги, сквозь пыль и раскалённый ветер, в сторону юга — туда, где на остатках космодрома Бока-Чика, в Техасе, находился последний шанс на межпланетный перелёт — «Старшип». Ветер свистел в ушах, вибрация от мотора отзывалась в груди, а Варежка сидел рядом, напряжённо зыркая по сторонам, словно чувствовал — это путь не просто длиной в тысячу с лишним километров, а в совершенно новую эпоху.
Примерно в двадцати метрах от нас, чуть впереди и сбоку, катился «Колобок», выдвинув антенны, сенсоры и бронеконусы. Он непрерывно сканировал ландшафт, его инфракрасные и магнитные датчики щёлкали и подрагивали. Он умел определять подземные мины, различая их по электромагнитному следу, и распознавать тепловые сигнатуры хищников, что то и дело прятались в развалинах старых ферм, бензоколонок и забытых деревень. Иногда по земле с глухим рёвом проносились мутировавшие койоты, или даже появлялись песчаные "василиски" — хищные рептилоиды с чешуёй, как у ящеров, и рефлексами, как у кобры. Оказывается, мир хищников был более обширен, чем в Нью-Йорке.
Но «Колобок» всё замечал первым. Иногда он стрелял короткими очередями из пулемета или липучками, сковавших противника из строя за секунды.
Позади меня — шестеро пиратов. Они вызвались добровольцами. Боцман с характерной ухмылкой и свойственным ему азартом. Абрам-стрелок, немногословный, но выносливый, словно тень. Остальные — бывшие механики и бойцы, в чьих глазах горела решимость.
Альфредо и Маркус остались на «Дон Кихоте», не захотев бросать Алькор, свою капитаншу и боевую сестру. Это было правильно. Верность — последнее, что ещё что-то стоило в нашем разрушенном мире.
Моё прощание с Алькор было трогательным. Мы стояли друг напротив друга, обе в пыльных одеждах, закопчённые, измождённые… но живые. Она обняла меня, крепко-крепко, сдерживая дрожь. Её голос дрожал, но слёзы она так и не пустила — капитаны не плачут. А я чувствовала, как сердце стучит с отчаянной скоростью: мы ведь только-только нашли друг друга, после тринадцати лет разлуки, после того, как нас разлучили в хаосе распада, и теперь снова прощаемся. Надолго ли?
— Не волнуйся, сестра, — сказала я, стараясь улыбнуться. — Я вернусь.
— Мы будем тебя ждать, Мицар, — тихо, но твёрдо ответила Алькор.
Урса подошла, неожиданно крепко обняла. Мама стояла чуть в стороне, и тихо вытирала глаза — она только вернула одну дочь, а другая снова уходила. Такова была наша эпоха: жизни были как миг, как песчинки, теряющиеся в пустоте.
С остальными мы прощались долго. Даже суровые пираты, с виду закалённые в боях, говорили добрые слова. Кто-то шептал: «удачи», кто-то: «вернись с ответом», кто-то просто сжал плечо.
Расстояние от Нью-Йорка до Бока-Чика — почти 2900 километров. Это было не путешествие — это была экспедиция через руины цивилизации. Первые столкновения с мародёрами произошли уже к исходу второго дня.
В первой стычке нас попытались обстрелять с крыш старого торгового центра — пятеро оборванных бандитов с автоматами. Но «Колобок» засёк их тепловые сигнатуры заранее. Пираты окружили здание, а Абрам выстрелом с расстояния попал прямо в оптический прицел одного из снайперов. Я же заколола катаной двоих, а Боцман насадил на мачете одного мерзавца с М-16. Остальные сдались.
Вторая схватка была жёстче. В Канзасе нас атаковал броневик — переделанный фургон FedEx с пушкой на крыше. Он выехал прямо из-за обломков автозаправки. Мы маневрировали между старыми мостами и разрушенными шоссе, пока Боцман не заехал им в тыл и взорвал топливный бак. Огонь вырвался на десятки метров ввысь. Я же подстрелила из револьвера пятерых. Варежка загрыз шестого.
Третья атака была ночью, возле Арканзаса. Мутанты. Хищники с раздутыми черепами, бегающие на четырёх ногах. От них разило смрадом гнили и химии. Они охотились стаей. Но «Колобок» активировал ультразвуковой резонатор, сбив их с координации, а затем точно и методично расстрелял. Мой пёс защитил меня от одного, вцепившись ему в череп. Хищник запрыгал, пытаясь сбросить Варежку, но я, развернувшись, всадила ему в брюхо все семь патронов из «Тауруса».
Пара пиратов была ранена когтями, но не смертельно. «Колобок» сработал быстро. Он вытащил медицинский блок, встроенный в его корпус, и за считанные минуты удалил оставленные на теле жуткие когти, зашил раны, обработал всё антисептиком.
— Универсальный робот, — сказал Боцман. — На Марсе он будет как золото.
Везде, куда ни глянь — мёртвый мир. Высохшие русла рек. Города, словно пережившие тысячу лет безлюдья.
Одна треть атмосферы ушла в никуда, вырванная катастрофой, ударом сверхновой. Где раньше были леса — теперь голые скелеты деревьев. Где были озёра — трещиноватая, как стекло, соль. Ни птиц. Ни зверей. Ни звуков. Только ветер, шумящий по разбитым автострадам.
Я никогда не покидала Нью-Йорк, и всё это — потрясение, словно я попала в другой мир. Жутко. Пусто. Одиноко. Но я знала — мы едем к надежде. И у нас есть цель.
К космодрому Бока-Чика мы прибыли спустя целую неделю. Маршрут оказался куда сложнее, чем казалось на карте: разрушенные мосты, затопленные участки, заминированные развилки и постоянное напряжение — ведь опасность могла выскочить из любой тени. То, что все мы остались живы, — это было почти чудо. А может, просто опыт, решимость и везение.
Когда мы подъехали, база Бока-Чика встретила нас мертвым молчанием. На поверхности — разруха. Здания без крыш, сгнившие антенны, выдранные кабели, обломки дронов и гильзы. Всё, что когда-то гудело, светилось, работало — теперь опустело и было разграблено.
Но подземный стартовый комплекс остался нетронутым. Он был герметично закрыт, защищённый не только толстенными стальными дверями, но и системами биометрической и кодовой защиты. К счастью, у «Колобка» были все коды доступа. Он ведь разрабатывался в рамках объединённой платформы SpaceX Neural Systems, и его память содержала доступы к большинству систем, разработанных структурами Илона Маска.
— Доступ подтверждён. Авторизация — уровень «Нейросеть-0». Открытие шлюза.
— сухо сообщил он, и массивные ворота с гулом разошлись в стороны.
Мы въехали внутрь, и воздух сразу изменился — стало прохладнее, чище.
Лифт, способный перевозить технику, медленно опустил нас в нижние уровни. И вот перед нами — она, ракета «Старшип». Она стояла, как исполин. Почти 100 метров высоты, величественная, как меч, устремлённый в небо.
Гладкий металлический корпус, покрытый сегментами теплозащиты. Снизу — массивные опоры, удерживавшие её над шахтой. Сбоку — маневровые крылья, не крылья даже — скорее аэродинамические поверхности, нужные для входа в атмосферу Марса. На носу — небольшой купол, отражающий свет. Всё вокруг было затянуто пылью времени, но сама ракета — в идеальном состоянии, словно её хранили под стеклом. Люк в потолке, закрывающий ракету, был толстым бронелистом, но его можно было открыть, активировав систему запуска.
Мы смотрели на неё с восхищением и почтением.
— Вот он, — прошептал Боцман, — мост между мирами.
Мы поднялись по переходному трапу в основной модуль. Первое впечатление — простор. Не тесная капсула, а настоящий космический корабль, рассчитанный на многомесячный перелёт.
Главная палуба: белые стены, пол из гаснущего металлика, круглая платформа с интерфейсами управления, обтекаемыми как капли воды. В центре — гравитационная зона с кольцевой обвязкой. Грузовой отсек: аккуратно разложенные контейнеры, множество зацепов, креплений, погрузочная люлька. Жилой отсек: несколько комнат-капсул, каждая с раскладывающимся креслом, ИИ-панелью, занавеской приватности. Командный центр: три кресла-пилота, панорамный экран, сенсорные панели. Лаборатория: микроскопы, анализаторы, 3D-принтеры, химическая станция. Запас кислорода и воды, перерабатывающее оборудование, регенераторы. Все системы — автономны, но могли работать в ручном режиме. Питание — от двойного термоядерного реактора и антиматерийного двигателя.
Даже спустя годы, всё работало. Системы спали, но стоило «Колобку» подключиться — и панели ожили. Огоньки, сигналы, дисплеи.
— Система «Starship Alive» включена. Добро пожаловать на борт. — мягкий голос приветствовал нас.
Это был не просто корабль. Это было воплощение мечты человечества о звёздах. И теперь — он наш.
Хотя… Из тени возник силуэт — мужчина в полном боевом обмундировании.
Броня на нём блестела, но была заляпана засохшей кровью и запылена, словно он пробирался через ад. В руке — модифицированный штурмовой карабин, на поясе — гранаты, тактический нож, имплантированный коммуникатор.
Я сразу узнала его — Ешуа Морган. Командир группы «Саранча», телохранитель Данцига Кролла. Один из тех, кого невозможно купить или переубедить — только убить. Он остановился в десяти метрах от нас, спокойный, как скала. Оружие не поднял. Но и по виду не собирался отступать. Просто стоял.
Варежка напрягся, уши прижались, мышцы на спине подёрнулись, но он не залаял — понял, что это не враг.
«Колобок» выдвинулся вперёд, щелкнул сервоприводами и пробасил:
— Опань-ки! Да это же Ешуа Морган собственной персоной! Что, выиграл туристическую поездку на Марс? С багажом?
Морган молча бросил карабин к моим ногам, поднял руки и сказал спокойно, почти устало:
— Я не причиню вам вреда. Возьмите меня с собой. Мне нечего делать на Земле. А на Марсе я вам пригожусь.
Я прищурилась.
— Не предашь? — спросила я, хотя знала, что он — не из тех, кто предает по прихоти. Скорее, он сломается об стену, чем пойдет против слова.
Он ответил, не моргнув:
— Я не предаю. Пока те, кому я был предан, не мертвы. Смерть — снимает мою лояльность. Кролла больше нет. Я свободен. Но я честен.
Я оглянулась. Боцман пожал плечами. Абрам кивнул. Остальные жестами сказали: ты — капитан, тебе решать.
Я кивнула:
— Хорошо. Но доверие нужно заслужить.
— Без сомнения, капитан, — коротко ответил он и шагнул к нам.
Мы направились в «Старшип». В командном центре заняли места я, Боцман и Абрам.
Остальные — по капсулам в жилом отсеке. Варежку я закрепила специальными ремнями — он теперь выглядел, как мумия в бронежилете, только глаза бегали по сторонам, а хвост дрожал, предвкушая что-то великое.
«Колобок» занял позицию у основного энергоблока.
— Приступаю к заправке антиматерией, — сообщил он и раздвинул передние панели.
Из его корпуса выехал герметичный контейнер, магнитостат с десятью граммами антивещества. Он аккуратно вложил его в двойную магнито-плазменную ловушку, встроенную в основной двигатель.
Внутри зажужжали турбины охлаждения, запустился суперпроводниковый контур удержания. Индикаторы засветились инфракрасно-синим, потом пульсирующим зелёным — система готова.
— Двигатель заряжен. Аннигиляция будет происходить в контурном реакторе через векторный буфер. Потери — менее 0.3%. Эффективность — 99.7%.
Я активировала ИИ - искусственный интеллект - корабля.
— Инициализация. Проверка систем...
На экранах замелькали строки, графики, пиктограммы.
— Готовность: 98.4%. Системы стабилизации в норме. Атмосферное давление в норме. Питание — стабильно. Ожидаю команды запуска.
— Пуск. — сказала я.
Старт. На технологии XXI века — это был термоядерно-аннигиляционный разгон, не антигравитация, а чистая физика и математика. Двигатели сначала прогревались на гелио-плазменном импульсе, затем антиматерия начала подаваться в реакционный буфер, где встречалась с материей. Происходила аннигиляция, и с каждого грамма антивещества выделялась энергия около 9;10;; джоулей. Отмечу, 10 грамм - это почти как взрыв 215 килотонн в тротиловом эквиваленте — но распределённый во времени и направленный.
Ускорение — около 2.7 g, но мы были в креслах с гашением нагрузки. Все тело сжалось под тяжестью старта, воздух зазвенел от давления, металл издал глухой стон.
Земля медленно отдалялась. Сначала — пустыня Техаса, затем штаты, затем облака, синева атмосферы, и, наконец — чернота космоса с еле заметной кривизной планеты.
Ни звуков, ни вибраций — только глубокое безмолвие и невероятная легкость, как будто вся Земля — это просто прошлая страница, которую мы уже перевернули.
Мы в космосе. Перед нами — великолепие Вселенной. Тысячи звёзд, словно замерзшие капли света в абсолютной тишине. Далеко впереди — туманность Андромеды, слегка розовая. Сбоку — Пояс Ориона, знакомый с детства.
А между ними — чернота, наполненная смыслом. Мы летели не просто от Земли. Мы летели навстречу будущему.
(5 января — 15 апреля 2025 года, Винтертур)