Что такое лужа

      На уроках музыки в 1-м классе мы часто распевали песни. Были всем знакомые с детского сада «Антошка», или «Рыжий-конопатый», который дедушку-то убил. Лопатой. Были и новые песни, уже разученные в школе, в основном - тоже про школу или пионеров. Мы пели в классе разнобойным хором и потом каждый по-отдельности. Когда ученик пел соло, наша учительница Агнесса Викторовна подходила к нему и, наклонив голову, внимательно прислушивалась, чисто ли тот поёт. Если школьник пел хорошо, она радостно кивала и записывала что-то себе в блокнотике.
      Сама Агнесса Викторовна не особо отличалась по внешнему виду от других училок, но у неё была одна загадочная для нас деталь: между двух половинок её внушительного бюста у неё торчал кончик розового платка, который она периодически выдёргивала и утирала своё румяное лицо, вероятно смахивая слезы умиления. После она засовывала этот розовый квадратик обратно в глубину своей пазухи. Так, что между двух её полусфер призывно оставался торчать только розовый уголок, на который машинально косились все поющие. Цветной парус платка вздымался и опускался при каждом её вдохе - выдохе, и весь урок колыхался так на музыкальных волнах. Тогда, в первом классе, мы думали, что это такой вид украшения у учительницы. Мы же видели в кино, что бывают розы в петлицах, или в волосах, значит - и в груди можно поместить что-то яркое. Как оказалось позже, всё было проще - пышный бюст «Агнессы» был просто чем-то вроде её кармана, это, наверное, было удобно - положила что надо, всегда это на виду, и никто не посмеет достать.
      Иногда она всё-же пугливо вздрагивала и засовывала свой платочек поглубже, в моменты, когда в коридоре наш физрук Виталий Леонидыч, распираемый сквозь шерстяной спортивный костюм разнообразными буграми мышц, с горящими глазами близко подходил к ней поздороваться. Но обычное выражение лица у «Агнессы» было меланхолическое, скорее даже умоляюще и какое-то просящее. Она будто надеялась на что-то и этого очень ждала от окружающих. А ждала она, в силу профессии, услышать, наконец, чистый детский голос, который не срывался бы «петухом» в сложных переливах пионерской песни, и не съезжал бы вдруг на пол-тона вниз, режа всем посвящённым их тонкий музыкальный слух. И когда учительница слышала в многоголосии класса такую музыкальную чистоту, по её лицу разливалось радостное, можно сказать, страдательческое блаженство. Она, как учитель пения, надеялась собрать всех ребят с музыкальным слухом в большой школьный хор, и блеснуть потом с этим хором на очередном концерте. Так получилось, что в нашем классе в то время чище всех пели только мы с Лёхой. Я в это время ходил в музыкалку, учился играть на трубе у самогО Владимира Докшицера, и мог сходу, на слух на уроках сольфеджио, записать ноты мелодии, которую нам играли на ф-но. А у Лёхи просто был абсолютный музыкальный слух и звонкий голос. И вот после 4-го урока мы выходим из класса, и у дверей кабинета видим Агнессу Викторовну, которая с глазами, полными надежды, ждёт именно нас.
      Ребята, прошу вас, - ростом мы ей по самую грудь, и машинально смотрим на торчащий перед глазами розовый кончик. - Пойдемте в актовый зал, там будет репетиция хора. И только вы, - учительница просительно наклонилась и заглянула нам в лицо, - будете там солисты.
Мы не могли устоять перед её вежливой просьбой, и, хотя нас ждали друзья во дворе, пошли наверх на репетицию. Таких спевок было впоследствии много, и выходя с Лехой после уроков, мы у двери сталкивались с просящим взглядом и розовым дышащим платком. В актовом зале хор из детей стоял на сцене, а мы с Лехой, как солисты, - впереди всех. Сзади нас были, в основном, девочки из начальных классов, были и на голову выше нас, может класса из 5-го.
Для концерта мы разучивали песню «Что такое лужа». «Агнесса» стояла ниже сцены и  дирижировала руками, поочередно то нами, то хором, и её вдохновенное лицо было подсвечено розовым светом.

Вместе с Лехой мы должны были задорно запевать, а хор сзади эхом вторить:
- Что-о-о такое лужа?
- Лужа!
- Лу-у-ужа - это море
- Море!
- В не-е-ей кусочек солнца
- Не-бо, облака-а-а.

Опять мы с Лёхой и эхом хора:
- И-и-и сегодня мама
- Мама!
- Пу-у-усть со мной не спорит
- Спорит!

И дальше солисты с решительными лицами:
- Мы у-хо-дим в пла-ванье к да-лё-ким бе-ре-гам, - и изображая гудок отплытия: - Ту-ру-ру.

А хор сзади быстрым полушёпотом пояснял:
- Мачта, парус - кленовый листок, боцман Мишка - прощальный гудок.

И тут мы снова с Лёхой вступаем и громко гудим: «Туруруруруруру. Туруруруруруру. Туруруруруруру. Руруру-у-у». И так - два раза. Язык у нас после этих гудков совсем заплетался. Хорошо, что там хор ещё что-то мычал в проигрыше между куплетами, и мы успевали размять губы и языки для следующего вступления.
      Через некоторое время нам хоровое дело наскучило. Во-первых, мы всё время пели про одну и ту же лужу, пели чисто, а в хоре постоянно кто-то сбивался, а во-вторых - после репетиции мы сами не успевали ни поиграть, ни посмотреть отмеченные в газете передачи. «В гостях у сказки», например, или «Клубкино путешествие» с Юрием Сенкевичем. Даже самим попускать кораблики в большой луже не получалось, мы про неё только и пели. Но наконец, настал день долгожданного школьного концерта. Мы пришли в парадной форме, белых рубашках, у Лехи даже были цветные подтяжки. Агнесса Викторовна тоже пришла нарядная, но в этот раз без розового платочка за пазухой. После уроков в актовый зал набилось много взрослых, дети выходили на сцену и по-очереди выступали: кто спектакль показывал, кто танцевал, а мы должны были петь.
     Настроение перед концертом у нас с Лёхой было не очень. Скучно как-то стало. Чтоб стало веселее, мы решили во время гудка «Туруруру» не петь, а просто открывать рот. Там вроде хор сзади то же самое поёт, решили мы, а нас всё равно слышно не будет.         
      И вот на концерте мы честно и весело пропели первый куплет, с массовым повторениями хора сзади, и в конце куплета вместо длинного гудка только открывали рты и вытягивали их трубочкой. Без звука, как будто пузыри пускали. И задорно так изобразили, как в пантомиме! Но оказалось, что в этом месте хор как раз молчит, и этот гудок нашего самодельного кораблика должен стать апофеозом плавания по большой луже. Во время этой немой сцены мы видим скорбное лицо Агнессы Викторовны, которая растерянно дирижирует в тишине наших кривляний, а потом слышим разрозненный смех в зале, перешедший в громкие овации взрослых. Зрители подумали, наверное, что это мы специально сделали. Вроде как отчалили, и пошли ко дну в этой большой луже, которую воспевали, и булькая, сейчас изображаем рыб.
      «Агнессу» мы, конечно, тогда подвели. Она пыталась ещё нас отлавливать по коридорам и уговаривать разучить новую песню для выступлений, но мы с Лёхой уже знали, что наше время будет украдено, а голоса пропеты, и завидев издали плывущий к нам розовый парус, старались побыстрее смыться. Плавали - знаем.