Не для меня

-- А сейчас я хочу послушать, как прошла неделя и что хорошего произошло! – Ирина Алексеевна, психолог и куратор православного клуба, радостно улыбнулась и остановила взгляд на парне в черном свитере, пришедшем на костылях и не проронившем ни слова с начала встречи. Женя слегка напряглась, так как все снова пошло не по плану.

 «Мы ведь собирались посмотреть фильм. Снова личные разговоры. Я совсем не хочу рассказывать о своих делах при всех. Если только наедине с Ириной».

Задумчивый юноша поднял голову и окинул взглядом собравшихся. Женя, поймав на себе тяжелый взгляд, подумала о том, что вряд ли доверие входит в список ценностей этого человека. Следом мелькнула мысль о его травме, явно серьезной, так как парень то и дело морщился, кривился, тяжело вздыхал. Нетрудно было догадаться, что боль не давала ему покоя.

«Что это было? Авария? Драка?»

Парень был очень худым, но в глазах светилась готовность дать отпор любому, даже добрейшей Ирине Алексеевне. При этом он, как ни странно, вовсе не выглядел лишним в православном клубе. Напротив, его серьезность придавала собранию некое благородство и даже суровую красоту.

-- Скажу честно – ничего хорошего на этой неделе не произошло, -- голос оказался приятным, но усталым и немного насмешливым. – А теперь я хочу задать вопрос. Что делать, если физическая боль невыносима?  Как с этим справиться?  Только, прошу, не говорите об обезболивающих – они перестали помогать уже очень давно. Такой ответ мне не понравится. Кстати, меня зовут Костя.

Неожиданно прорезавшиеся властные нотки испугали Женю, сочувствие смешалось с легким трепетом перед загадочной личностью, не желающей раскрываться. Костя пришел на встречу впервые, но уже диктовал свои условия, четко обозначал границы, за которые лучше не лезть. Переступишь незримую черту – нарвешься на серьезные неприятности. Но как же хочется сделать шаг навстречу опасности… Женя даже зажмурилась, а открыв глаза, отчаянно бросилась в омут головой.

-- Думаю, что… надо надеяться на лучшее, но быть готовым к худшему, -- произнесла девушка. – Как-то так…

-- Да куда уж хуже-то? – ухмыльнулся Костя. – Вы серьезно думаете, что такой совет может помочь человеку с сильной болью?

-- Ситуация всегда может ухудшиться, -- голос Жени почти не дрожал. – А надеяться на лучшее надо, чтобы не впасть в уныние и не сойти с ума.

-- Спасибо, -- сказал молодой человек. – Конечно, это не то, чего я ожидал, но все-таки… Спасибо.

-- Молодец, Женя! – воскликнула Ирина Алексеевна, обрадованная возможностью уйти от неприятной темы. – Ты всегда поможешь и поддержишь!  А что хорошего произошло у других? Давайте пить чай, я принесла чудесную пастилу, пальчики оближешь!  Угощайтесь и рассказывайте!

За чаем Женя пристально разглядывала Костю, а он делал вид, что ничего не замечал и стойко переносил наглое вторжение на личную территорию. Девушке нравилось худое, резкое лицо с острыми скулами и большими карими глазами. В глубине этих глаз мелькала затаенная жестокость, которую страдания, по мнению Жени, только укрепили, закалили. Страшно связываться с жестоким человеком, но ведь он пришел не в бар к таким же друзьям, а в православный клуб, значит, все-таки верует.

Костя не прикасался к пастиле и другим сладостям, лишь сосредоточенно пил чай и терпел возмутительное поведение Жени, рассматривающей его с нездоровым любопытством. Посетители клуба и сама Ирина Алексеевна чувствовали нарастающее напряжение, пытались разрядить обстановку рассказами о хороших событиях, маленьких и больших радостях. За столом собрались люди разных возрастов. Кто-то поступил в институт, кто-то отпраздновал день рождения внука, кто-то завел кошку. Женя не слушала.
 
Ирина Алексеевна бросала на парочку беспокойные взгляды, а когда чаепитие подошло к концу, ее веко нервно дернулось. Слишком хорошо она знала Женю, слишком часто расхлебывала последствия импульсивных действий подруги. Горькие, болезненные влюбленности, отчаянная тяга к риску, острым ощущениям… Вот и сейчас девушка полуживым мотыльком металась над языками пламени. Потушить огонь Кости невозможно, надо отвлечь мотылька, отвлечь!

После встречи участники клуба всегда шли домой вместе. Почти семья, прихожане одного храма, зачем им разделяться?  Клуб располагался на окраине провинциального городка, в скромном двухэтажном здании бывшей библиотеки, но внутри царили уют и радушие. Зал, отведенный для православных встреч, был небольшим.

Впервые оказавшись в зале, новый участник обычно приходил в восторг от того, насколько красиво и со вкусом все обустроено. Зеркальные стены расширяли пространство, круглые столики напоминали о пекарнях и кофейнях, куда любила заходить Женя во время очередных философских раздумий. На каждом столике – белая ваза с искусственными розами. Зимой розы и пушистый, летне-зеленый ковер вызывали сладкую ностальгию по теплому времени года. Женя любила клуб и участников, но очень стеснялась рассказывать о себе при всех.

Если бы только судьба девушки была спокойной, светлой, безмятежной!  О, тогда она бы с удовольствием поделилась историей своей жизни, дала бы советы, посмеялась бы над забавными эпизодами из прошлого!  Но рассказывать о болезни, психбольнице? Нет уж, увольте. Конечно, забавные эпизоды случались и в стационаре, но там они настолько тесно переплетались с человеческим страданием, что юмор, решись Женя рассказать об этом, оказался бы черным. Черный юмор любят и ценят не все, поэтому лучше молчать о таких событиях.

На улице Женя пожалела о том, что не взяла перчатки. Осень брала свое, пришлось положить руки в карманы. Рядом шли Ирина Алексеевна и Костя. Осторожно передвигаясь на костылях, парень выглядел таким же сосредоточенным, как и за столом. Жене удалось установить с ним контакт, но что будет дальше?

-- Женя! -- вдруг грубовато воскликнул Костя. – Я хочу взять у тебя телефон. Хочу дружить с братьями и сестрами, надеюсь, что ты не откажешь.

Женя физически не могла отказать. Словно под гипнозом, она продиктовала номер. Не остановил ее ни тревожный взгляд Ирины Алексеевны, ни собственный страх. Языки пламени по прежнему привлекали мотылька. Огонь яростно бился, стремясь вырваться из-под контроля, а мотылек подлетал все ближе, желая помочь ему в этом.

Сапоги Жени утопали в осенней слякоти, проезжающая машина слегка забрызгала грязью длинное черное пальто. Пришлось тихо, но возмущенно вздохнуть. Совсем не хотелось выставлять себя истеричкой, злящейся из-за пустяков. Черное пальто было неотъемлемой частью осеннего облика Жени, как и фиолетовые берет, шарф, перчатки. Когда наступало самое грустное время года, девушка с азартом в глазах начинала собирать паззл романтичного и загадочного образа – деталь за деталью… Изящно повязанный шарф, перчатки, обтягивающие тонкие пальцы, вязаная кофта, длинная юбка…

До знакомства с Православием Женя не носила юбок, предпочитая удобные джинсы. Стриглась коротко, почти не придавая значения внешнему виду. Придя в церковь, она настолько прониклась словами священников о женственности, что решила полностью изменить свой стиль. Отрастила волосы, с удивлением заметив, что они могут спадать на плечи блестящими каштановыми волнами, рассталась с растянутыми футболками и любимыми брюками. Характер тоже старалась поменять, но то и дело терпела поражение.

Легко изменить внешность, но очень тяжело преобразить душу. Женя была романтичной, даже слишком, но совсем не загадочной. Окружающие легко читали ее эмоции по лицу, ничего не удавалось скрыть. Вот и сейчас Костя заметил недовольство спутницы, посмотрел сочувственно, но в то же время насмешливо.

-- Ты когда-нибудь слышала об исихастах? – неожиданно спросил парень. – О Григории Паламе?

-- Слышала, -- несмотря на удивление, девушка решила поддержать необычную беседу, но Костя вдруг помрачнел, попрощался и пошел в сторону пятиэтажного дома. Ирина Алексеевна подошла к Жене, взяла ее под руку, прошептав на ухо то, что хотела сказать еще на встрече.

-- Тебе понравился Костя? Будь осторожна.

-- А в чем дело? – Женя попыталась освободить руку, чувствуя непонятное раздражение.

-- Думаю, что он сам тебе все расскажет. Не хочу сплетничать. Но я предупредила.

Дома Женя долго не могла уснуть. Дрожала, закутавшись в одеяло, хотя в комнате было тепло.

 «Исихасты, православные мистики, проводившие жизнь в молчании… Конечно, я знаю о них, но зачем он спросил? Почему я должна быть осторожна?»

На следующий день Костя позвонил. При звуке знакомого голоса сразу вспомнился вопрос об исихастах, а затем в памяти всплыло стремительно мрачнеющее лицо молодого человека. Очень странного человека. Костя предложил прогуляться и поговорить. Женя, желая произвести впечатление, заикнулась о православных молчальниках, но парень снова не стал ее слушать. Назначил место встречи и положил трубку. Уязвленное самолюбие жалобно застонало, Женя не понимала, что происходит.

«Он задает странные вопросы, но в то же время не хочет меня слушать. Почему?»

Костя и Женя встретились на набережной, среди деревьев с золотистой листвой и веселящейся молодежи. Это место привлекало горожан видом, открывающимся на реку, немного обмелевшую за последние годы, а также множеством качелей и скамеек со спинками в виде переплетенных сердец. На скамейках фотографировались влюбленные, а дети не слезали с качелей. Костя вышел из-за высокого раскидистого дерева, окруженного клумбами с увядающими цветами. Серая шапка, серая куртка, костыли, гримаса боли.

-- Привет, -- подойдя к Жене, парень вымученно улыбнулся. – Проглотил лошадиную дозу анальгетиков, но не помогают, гады. День начинается с таблеток. Романтика, правда?

-- У меня тоже, -- неожиданно для самой себя выпалила Женя и тут же покраснела, словно наивная тургеневская барышня. – Таблетки, кофе, бутерброд – вот мое утро.
 
-- У меня даже бутерброда не было, только таблетки и вода, -- ответил Костя. – Совершенно не хотелось есть. Подожди… А ты-то зачем таблетки пьешь?  Ты же здоровая.

-- Не совсем. Ладно, потом расскажу, -- Женя снова покраснела. – Ты ведь недавно познакомился с Ириной Алексеевной?

-- Да, совсем недавно, -- кивнул парень. – Рассказать мою историю?  Блин, как же больно, сил никаких нет…

-- Может, в больницу? – Женя совсем растерялась. Она сочувствовала Косте так, как не сочувствовала никому, искренне хотела помочь, но руки тряслись от волнения, а мысли смешивались в кашу. В этой ситуации от девушки не было никакого толку.

-- Да чем они помогут? Не надо. Давай лучше присядем на ту скамейку. Видишь, парочка оттуда убежала?

Набережная. Место, идеальное для романтического свидания, но совершенно неподходящее для серьезных разговоров. Какие уж тут исихасты…  Когда Женя устроилась на скамейке рядом с Костей, на ее колени тут же слетел золотистый кленовый лист с красными прожилками, хрупкий, словно человеческие жизнь и здоровье. Грустная ассоциация заставила девушку вздрогнуть и взять лист в руки. Разглядывая прожилки, похожие на кровеносные сосуды, Женя думала о Костиной болезни, словах Ирины Алексеевны, да и просто строчки из полузабытых стихов вертелись в голове. Неожиданно парень заговорил.

-- Ты, наверное, меня жалеешь. Наверное, думаешь, что я несчастный человек, страдающий от боли и глотающий таблетки. Так вот, жалеть меня не надо. Я полностью заслужил эту боль, эти страдания. Я мог бы умереть, но видимо, даже смерти недостоин. Я несколько лет занимался… хммм… как тебе сказать… в общем, не совсем законной деятельностью. Очень многие пострадали от моих действий, очень многим я искалечил жизнь. Я ведь жестокий, Женя, очень жестокий. Разве по глазам не видно?

-- Вообще-то видно, -- ответила Женя, вспоминая первую встречу в православном клубе. Тогда она действительно заметила в глазах Кости жестокость. Но как же красивы, глубоки, необыкновенны эти глаза…

-- Многие меня ненавидели, да и сейчас ненавидят. Мерзким считают. Я ведь в судьбы людей ураганом врывался. Появлюсь, все разрушу, да еще и спляшу на обломках. Мне это даже нравилось, такой азарт был, что дух захватывало. Красивой жизни хотел. Жень, тебе не противно? А то я тут разглагольствую…

-- Нет, говори, -- обреченно вздохнула девушка. Теперь она понимала смысл слов Ирины Алексеевны, все понимала, но Костю хотелось слушать и слушать. Женя знала, что выслушает от начала до конца все его откровения, какими бы ужасными они не были.

-- Некоторые из моих приятелей в православный храм ходили, -- продолжал Костя. – Свечки ставили, чтобы успеха добиться в своих делах отвратных. Ну и я начал ходить. Втянулся и понял, что надо бросать все. Бросил, уехал в скит к одному прекрасному батюшке, долго там жил. Ох, сколько было из-за меня искушений бедному отцу Афанасию… Он страдал так, как великие подвижники страдали, но со смирением все переносил. Божий человек. Тебе не надоело, Женя?

-- Нет, очень интересно. А как ты травму получил?

-- Сейчас расскажу. Однажды я пришел к отцу Афанасию и сказал, что хочу в духовное училище поступать. Духовное училище, ага, с моим-то прошлым… Он начал меня отговаривать, хотел, чтобы я в скиту остался. Убеждал, как мог, а я, баран, с ним спорил, на своем настаивал, благословения просил.

-- Благословил?  -- полушепотом спросила Женя. Сгущались сумерки, народ расходился, только парочки продолжали отчаянно обниматься на скамейках.

-- Куда там! Нет, конечно. Но я все равно уехал. Огорчил я сильно отца Афанасия. Приехал, начал к поступлению готовиться. И вдруг – бац! Все прахом пошло. Машина меня сбила. В реанимации валялся, еле с того света вытащили. Теперь я инвалид, боль ужасная, спать не могу, но понимаю, что заслужил все это. Такое наказание. Кто-то скажет, что слишком жестокое, но я очень много зла сотворил. Мать и бабушка со мной мучились, а отец не дожил до того времени, когда я начал всякой гадостью заниматься. Отец тоже не святой.  Он…

-- Что? – выдохнула Женя. Когда Костя упомянул отца, девушка почувствовала, как что-то мрачное и жуткое окружило ее, сдавило, словно желая расплющить. Женя одними губами произнесла Иисусову молитву и кошмар отступил.

-- Он темной мистикой увлекался, -- нехотя, медленно произнес Костя. – Принес как-то зеркало небольшое. Вроде обычное, но по краям – ангелы перевернутые. Меня в дрожь бросило, а он смеялся и говорил, что полезную вещь достал. Что-то он вытворял с этим зеркалом, но я не смотрел, не хотел смотреть. Отец молодым умер. Несчастный случай. Кто знает, может я и за его грехи страдаю…

-- А зеркало осталось?

-- Лежит на балконе. Я к нему даже прикасаться не хочу. Бесовская дрянь.

-- Очень жаль, что ты не смог в духовное училище поступить. Это было бы так здорово! Как жаль, как жаль.

-- Я против воли батюшки пошел, он меня не благословил, -- ответил Костя. – А демоны, которым я раньше служил, отомстили за то, что ушел от них, под машину бросили, инвалидом сделали. А я-то, наивный, думал, что они просто так меня отпустят. Ничего подобного, в духовной жизни все серьезно. А недавно я с Ириной Алексеевной познакомился. Хорошая, добрая женщина.

-- Почему ты спрашивал меня об исихастах? – Женя набралась смелости и задала волнующий ее вопрос. -- Они тебе особенно близки?

-- После аварии я начал книги о них читать. Много читал. Про нетварный свет, про умную молитву… Тянет, тянет меня в эту высоту великую, но ведь не смогу, не получится. Душа грязная, исковерканная.

-- Но ведь необязательно подражать исихастам, -- сказала Женя. – Можно просто исполнять заповеди Божьи.

Костя промолчал. Женя запрокинула голову, пытаясь осмыслить, осознать совершенно невозможный, потрясающий разговор о мирском и духовном. В судьбе Кости переплелось земное и небесное, за эту душу шла серьезная борьба. Перед внутренним взором Жени вставало жуткое зеркало с перевернутыми ангелами, которое держал в руках мужчина с Костиными глазами. Внезапно эта картинка сменялась другой, где седобородый старец благоговейно крестился перед иконой Богородицы, молясь за строптивого юношу. Дальше картинки мелькали с невероятной скоростью.

Машина несется прямо на Костю… Реанимация… Костя выходит из больницы на костылях… Ирина Алексеевна, православный клуб…

-- Надо идти домой, -- сказала Женя. – Наверное, меня уже заждались.

-- Да, точно! – спохватился собеседник. – Я тебя провожу. Ты, наверное, в шоке от моих рассказов?

-- В шоке, -- честно призналась Женя. – Но это катарсис, очищение. Тебе было необходимо об этом рассказать.

С этого дня начались трудности. С этого дня началось счастье – пронзительное, яркое, словно витраж в старинном, величественном соборе. Витраж то и дело рассыпался, крошась мелкими осколками на пол, погибал в лучах солнца, но Женя не замечала очевидного. Девушка и Костя вместе ходили в православный клуб, ездили в паломнические поездки, перед глазами мелькала бесконечная череда храмов и монастырей, радость перекрывала беспокойство, тревогу. На день рождения Женя подарила Косте большую икону Архангела Михаила, чем вызвала удивление и восторг. Парень признался, что давно мечтал о такой иконе.

А потом Костя исчез. Просто исчез, ничего не сказав. Женя не находила себе места, сверлило нехорошее предчувствие. За последние месяцы боль, мучающая молодого человека, уменьшилась, костыли заменили тростью, но Костя становился грубее, агрессивнее, изменились даже движения худых, жилистых рук. Все чаще и чаще парень вспоминал о «веселом» прошлом. Женя изо всех сил пыталась отвлечь Костю, переводя разговор на исихастов или общих знакомых, но он продолжал с блеском в глазах вещать о прошлых развлечениях.

Когда друг вернулся, Женя поняла, что он снова взялся за старое. Ирина Алексеевна и мама Кости с горечью подтвердили догадку девушки, но не могли ничем помочь. Женя, приходя к Косте, боялась зайти в его комнату. Боялась сурового взгляда Архангела Михаила. Боялась даже обнять Костину маму. Женя смотрела на рано постаревшую женщину, на ее морщинистое лицо с синевой под глазами, на застиранный зеленый халат… Жалость мучила душу, но обнять не получалось, мешал непонятный страх.

-- Снова началось, -- всхлипывала Костина мама. – Я, когда впервые тебя увидела, подумала, что не надо такой девушке сближаться с Костей, но ничего не сказала, не захотела расстраивать. Сейчас думаю, что зря. Ох, зря!

…Костя умер рано утром. Умер от коварных последствий травмы. В голове Жени словно взорвалось маленькое солнце, но слезы потекли не сразу. Сначала были долгие разговоры на кухне с Костиной мамой, воспоминания, пульсирующая, горячая, злая боль. Женя по прежнему не могла обнять несчастную женщину, но упорно разделяла с ней скорбь изо дня в день. Боль пульсировала, словно при нарыве, готовом лопнуть. Хотелось с силой надавить на него и закричать во весь голос, чтобы слышали соседи, чтобы слышал весь мир… Но заплакала Женя только на похоронах.

-- Он ведь говорил тебе об отце Афанасии? – как-то спросила Костина мама. – А о духовном училище?

Женя кивнула, вспомнив Костину любимую песню – «Не для меня». Парень пел ее при каждом удобном случае – в православном клубе, в гостях, на прогулке.

Не для меня придет весна,
Не для меня Дон разольется.
Там сердце девичье забьется
С восторгом чувств – не для меня.

-- Ты знаешь, а ведь он перед смертью исповедовался и причастился, -- вдруг улыбнулась Костина мама. – Успел! И в пасхальные дни умер, в Светлую Седмицу.

Не для меня придет Пасха…

-- Нет, Костя, для тебя! – сказала Женя.