Куры 70
Однажды на Птичьем Дворе оказался Павлин. То ли его везли куда-то, и курьер решил по дороге отдохнуть в трактире, и договорился, что Павлин пока побудет на Птичьем Дворе, то ли он отбился от путешествующего Зоопарка, и разыскавшие его волонтёры поместили его на передержку, а может быть, какой-то пьяный спонсор решил облагодетельствовать Хозяина Птичьего Двора. Нам сие неведомо. Только факт состоит в том, что среди Кур и Петухов вдруг появился неведомо откуда и неведомо насколько долго самый настоящий Павлин.
— Не Петух, и не Курица, не мужик, и не баба, — сказал Петух Локвенс.
— Много вы понимаете! —сказал Павлин. — Я – артист! Я вообще не должен был тут оказаться! Я просто зашёл не в ту дверь!
— Интересная у них в Париже мода! — мечтательно сказала Курица Меретрикс, внимательно разглядывая перья Павлина.
— Да уж, — согласилась Курица Прэсес. — В этом мире высокой моды одеваются всегда так непрактично! В этом можно только продефилировать по сцене, не более того. А попробуй в этом прикиде порыться в навозной куче! Предельно непрактично!
— А мне нравится, —сказал странный Петушок по имени Еффемираре. — Я хочу с ним дружить.
— Только таким, как ты с ним и дружить, — прокомментировал Петух Бибитор.
— Дабы не быть ксенофобом, следует относиться к подобным существам с пониманием, но дабы не быть ксенофилом, это следует делать на расстоянии, — уточнил Локвенс.
— А есть такое слово – «ксенофил»? — спросил молодой Петушок Стултус.
— Теперь есть, — сказал Локвенс.
— Очень своевременное пополнение куриного языка, —согласился Енот Раккун.
Петушок Стултус вздохнул и робко подошёл к Павлину.
— Павлин Бедросович, можно попросить у вас автограф? — спросил он.
— Ещё чего выдумал! — сказал Павлин. — Ну ладно уж, так и быть.
Павлин обмакнул лапу в красную глину и поставил отпечаток на белой будке Пса Канема.
На следующий день Павлина не было на Птичьем Дворе. Он исчез также неожиданно, как и появился.
Но Курица Меретрикс нашла около забора, на который он взлетал, два красивых пера с яркими круглыми кончиками, похожими на глазки.
— Это его прощальный подарок мне! — сказала Меретрикс и припрятала перья в своём тайном месте. — Мы с ним были так духовно близки! Мы всю ночь смотрели вместе на Луну, он рассказывал мне про Париж, про Барселону и про Рим!
— Может быть, про Мумбай? — спросил Локвенс.
— Ах, вы не поймёте! — возразила Меретрикс и. закатив глаза, предалась своим воспоминаниям или мечтаниям, а скорее всего – мечтаниям о воспоминаниях. — Я назову своего цыплёнка в его честь Филоксеном! И буду ласково звать его Филя.
— Не филоксеном, а ксенофилом, — поправил Локвенс, но его никто не услышал.
Все ожидали, что из очередного яйца, снесённого Курицей Меретрикс, вылупится какой-то другой Цыплёнок, хотя бы чуточку похожий на Павлина. Но этого не произошло. Цыплёнок был самый обыкновенный.
— Она – вруша! — проворчала Курица Галина.
— И всегда была такой, — прокомментировала Прэсес.
— Как и все вы, — добавил Локвенс.
— Когда Куры начинают мериться умом, нет ничего потешнее, — проворчал Пёс Канем.
— Есть, — возразил Енот Раккун. — Когда они соревнуются в полётах или в плавании. Или в прыжках в длину. Да в чём угодно, кроме разгребания навозной кучи и высиживания яиц.
Свидетельство о публикации №225041500212