Безумный гений моей жизни 14. расклад на судьбу

БЕЗУМНЫЙ ГЕНИЙ МОЕЙ ЖИЗНИ 14. Расклад на судьбу.

Продолжение.
Начало:https://valafila.livejournal.com/74906.html
                …      
МНЕ ВЫПАЛ ШУТ

А быть шутом – предназначенье!
Его старайся угадать.
Твои и важность, и значенье
отдай другому.
Не отдать!
Они – такое наказанье!
Тебе их самому нести.
А Шут – всего лишь предсказанье
быть не у всякого в чести.
                (Анна Буссо)

Людмила обычно вечерами раскладывала карты ТАРО. Она делала это за столом, застеленным зеленой бархатной скатертью, под абажуром, свисающим с потолка прямо над раскладом. Иногда она зажигала свечу. Создавалась обстановка таинства и мистерии. Она с особым трепетом относилась к картам. Более всего к так называемым старшим арканам. Она вынимала карту, как судьбы билет, медленно и бережно, переворачивала, кладя на бархат. Когда карта оказывалась 13 арканом — Смерть — она успокаивала меня или, скорее, себя тем, что это лишь знак перемен и, возможно, хороших. На изображении карты - Дама, с пустыми глазницами, шлемом на голове и косой в костяшках руки, восседала на белом коне, словно победитель, въезжающий в завоеванное царство. А когда следом появлялся Аркан Шут, Людмила радостно восклицала - «хорошие перемены!».
Но в тот вечер за раскладом она тяжело дышала, была бледна, на лбу выступил пот. Внезапно она сдернула шаль со своих мерзнущих плеч и накрыла ею карты. Она медленно перешла на диван, прилегла и шепотом произнесла: «Скорую! Иначе конец».
В больнице ей сделали обезболивающий укол и повезли на каталке на исследование. На следующий день ее перевели в хирургию. Я кинулась к завотделением, - чтобы он, как самый опытный хирург больницы, лично оперировал Людмилу. Он сказал, что никаких гарантий нет, но без полостной операции она точно не выживет. Я пошла к замглавврача больницы с конвертом и просьбой об усиленном содействии. Все было так плохо, что ее даже не стали зашивать после операции, - оставили на «самозатягивание», в переводе — выживет-не выживет.
В палате Людмила тихим и дрожащим голосом сказала мне, чтобы я никогда в жизни не прикасалась к картам ТАРО, а оставшийся дома на столе расклад завернула в шаль и убрала в дальний ящик. Что она там увидела... Что ей было явлено и предсказано, она не объясняла. Но однозначно, свою внезапную болезнь она связывала со своими раскладами и выходами в запредельное.
Мне было не до карт и мистических объяснений, надо было любым способом спасать Людмилу. Я связала этот приступ с последствиями нашей аварии. Тогда мы обе получили сильное сотрясение мозга. Я все еще винила себя за то, что не поставила машину в гараж на прикол на время  гололеда и тем самым подвергла нас аварии.
Три месяца изо дня в день я ходила в больницу утром перед работой и вечером после, чтобы обеспечить ей, неподвижной, элементарную санитарию. А на ночь ...совала дежурным медсестричкам денежку и уговаривала присматривать за ней. Денег катастрофически не хватало, и мне пришлось просить о помощи дядю Людмилы, когда надо было покупать дорогие лекарства. Он немного помог. Эта больница стала для меня вторым рабочим местом, благо, находилась недалеко от моей работы. Мои начальники, все еще занятые  своими карьерными битвами, соблаговолили не обращать внимания на мои постоянные задержки и опоздания.
...Провожать Людмилу домой вышли все медсестры отделения, лечащий и оперирующий врачи и даже замглавврача выделил машину — довести. Это было настолько неожиданное и чудесное выздоровление, - одно на тысячу. Доцент-доктор по ЖКТ, глядя на это общее ликование, сказала мне: - «Это ведь вы вытащили ее с того света. Надеюсь, вам зачтется».
Я тоже надеялась, что все злоключения закончились, и можно просто спокойно жить. Но от перенапряжения всех моих сил и ресурсов уже мой организм нуждался в лечении, что было невозможно в нашей безденежной ситуации. Мне стало тяжело и больно ходить — аварийные последствия. Я взяла палку-костыль, а боль стала заглушать таблетками. Пока окончательно не поправится Людмила.
На работе я еще могла ходить без палки, но на улице и по ступенькам, особенно в метро, - увы. Пришлось привыкать и приноравливаться к своему новому образу — дамы с тростью.    К счастью, теперь я могла полностью отдаваться работе на работе и даже получать дополнительные гонорары в конвертиках. Работавшие в центре именитые журналисты не представляли жизни только на зарплате, и первый зам, который был уже и.о. директора, сумел обеспечить своих и себя левым заработком. И мне перепадало.
Однако до поры. И эта пора вскоре пришла в нашу стратегически важную отрасль с новой управленческой командой, сначала под кураторством, а позже и под непосредственным руководством небезызвестного киндерсюрприза  - время перемен. Всех прежних замов эта команда стала отодвигать, а того первого и.о. вообще приговорили к увольнению ...несмотря на его большие заслуги перед всей союзной журналистикой. Впрочем, журналистика по сравнению с психологией, политтехнологией и какой-то там методологией новой команды уже совсем не котировалась.
Я работала и спокойно ждала своей участи, я знала, что справлюсь с любой задачей.  Я поняла, что слишком преувеличила значение и профессионализм столичных мастеров пера и прочих работников культурного фронта.  В одной из командировок, куда меня взяли, как пишущего журналиста, не оказалось на месте пресс-секретаря министра. Ко мне подошел зам генерального и спросил — не могу ли провести пресс-конференцию и так, чтобы без неудобных вопросов журналистов.
Уже в самолете на обратной дороге он сел рядом со мной и предложил «по чуть-чуть коньяка за удачную командировку». Я удивилась: обычная рядовая командировка... И — вот уж карусель судьбы! - он тут же предложил мне должность директора информационного центра отрасли. Я кивком показала на свою трость. «Да мы тебе еще одну купим, - весело ответил он. - Значит, договорились!». 
Мне не хотелось никакой должности и вообще карьерного роста. Но в несколько раз увеличенная зарплата — это мощный аргумент. И теперь уже мне не было дела до мнения всех корифеев журналистики, которых запросто, не взирая на широкую известность в узких кругах, выгнали с такого лакомого места.
Людмила не обрадовалась моему высокому руководящему назначению:  я теперь постоянно буду занята работой. И действительно, я и в выходные выходила на работу, и командировки стали чаще. И теперь я не могла быть ни корректором, ни тем более выпускающим редактором ее нового сборника. Да и вообще меньше времени стала уделять ей. Она даже загрустила. Ее стихи отражали ее настроение:
               
        …      
В этой долине смертей
Нет у меня никого.
Ни друга нет, ни другей.
Текут мои мысли.
Как они безначальны!
Как воды и облака,
Текут днем и ночью.
Ни радости в них, ни  печали.
Как воды и облака,
Живут отражением тех,
Кто мимо прошел.                (Анна Буссо)
               
           ...
Безмолвие — знак. Безмолвие — глас.
Безмолвие — сила страсти.
Безмолвие — мой одинокий зрак
И мера верховной власти.
Безмолвно во мне и в тебе, и вокруг...
Безмолвие — крик идиота.
Безмолвие дней и безмолвие рук,
Сцепившихся у киота.                (Анна Буссо)

Но здоровье ее укрепилось, она пыталась продолжить работу над сборником. Однако за время ее болезни и восстановления что-то изменилось в Союзе писателей. Возможно, и туда нужно было приносить конверты с деньгами...
Людмила опять стала заглушать переживания алкоголем. Отношения с родственниками разладились: они не желали принимать ее с такими проблемами. Я осталась один на один с человеком, не отвечающим за себя: она могла выйти и не закрыть дверь дома, могла уйти куда-то, не отдавая себе отчета. Хуже всего то, что возникли рецидивы болезни и вскоре все повторилось. Но теперь об операции не могло быть и речи. Оперировавший ее прежде врач мне сказал, что все безнадежно, и он не готов «зарезать пациентку на столе».
Однажды утром Людмила попросила меня взять отпуск без содержания.
Не долго уже, - сказала она, не глядя на меня. И добавила. - Впрочем, как хочешь...
Я молча кивнула, быстро вышла из дому, отошла в нелюдное место и разрыдалась.
               
           …      
Есть в пропасти такая сила,
Как власть у высоты.
Меня та сила уносила
От суеты.
Когда стою я над стремниной
И вниз гляжу,
Я дней своих пустой равниной
Не дорожу.
И сердце бешено забьется -
Прости мне, жизнь!
Не знаю, как мне удается
Не грянуть вниз.                (Анна Буссо)


Vala Fila