Когда сено ходит за коровой

Из сборника "Еврейские рассказы."         


      Вы думаете, это такое простое дело  –  дать деньги на цдаку для бедных? Мол, была бы твоя добрая воля – всегда дашь! А вот, оказывается, и не всегда. Это ещё нужно постараться и удостоиться.
      В незабвенном восемьдесят восьмом году, под общий разброд и шатание, когда в очереди за курами нужно было предъявлять паспорт с пропиской, как цыплёнку жареному, я бросила на произвол судьбы родное предприятие и уволилась. И стала зарабатывать оч-чень приличные деньги, обучая ивриту «подавантов», «отъезжантов» и даже «оставантов»  -  учились все тогда со страшной силой. Первый раз в жизни оказалась вдруг вполне богатой дамой и решила, что пора и про совесть вспомнить и дать цдаку неимущим (Тору я в то время тоже учила).
      Положила я в конвертик пятьсот рублей и отправилась в «шул»:  синагоги в Гомеле не было. Был маленький нежилой деревянный домик на старой еврейской улочке, возле железной дороги. Несколько стариков снимали его за гроши и собирались там по субботам. 
      Иду по тихому кварталу на окраине. Я здесь выросла. Почти довоенное местечко  –  одноэтажные домики, резные наличники, мостовая булыжная, древняя, на улицах без асфальта осенние деревья сыплют листья под ноги – идиллия, одним словом, и воспоминания.
      В таком вот благостном настроении, не чуя беды, подхожу я к указанному «шулу»  -  ну, этот домишко, по-моему, не только царя Николая, но и Александра помнит. На дверях – висячий замок.
      Стучусь к соседям, благо здесь куда ни ткнёшься  –  попадёшь на аида.
      -  Так вам габай нужен, Израиль Соломонович, - объясняют мне добрые души, - идите к нему домой, улица Полевая, тридцать восемь.
      Габай так габай  –  без всяких дурных предчувствий иду на Полевую. Израиля Соломоновича дома нет: заперто. Досадно.
      -  А он к соседям пошёл, больного навестить, подождите, пожалуйста, сейчас вернётся, – кричит мне через низкий зелёный штакетник хозяйка из соседнего двора (хорошо, что некоторым людям до всего есть дело).
      Слава Богу, что возле калитки имеется лавочка, сажусь и жду. Жду полчаса, сорок минут – Израиль Соломонович и не думает ниоткуда возникать… Что он там, больного оперирует?!
      Стучусь к любознательной соседке:
      -  Подскажите, будьте любезны, куда именно он ушёл?
      -  Близко, отсюда видно, вон, третий дом от угла улицы.
      Так чего же я тут высиживаю? Радостно вскакиваю и лечу туда:
      -  Извините, можно ли видеть Израиля Соломоновича?      
      Третий дом от угла реагирует в том же ключе:
      -  Ах, вы его чуть-чуть не застали! Буквально пять минут назад ушёл в «шул»! Ветреный проезд, знаете?
      Знаю, спасибо. Бегу обратно в «шул». И давлю в душе нехорошие подозрения. А они не давятся, а немедленно оправдываются: в холодном неуютном домике с белёными стенами сидят на лавках только двое бедно одетых стариков.
      -  Ах, Израиль Соломонович? Был, только что был, сейчас домой пошёл. Пройдёте отсюда до угла, а там налево, Полевая, тридцать восемь, знаете?
      Знаю!!! Разворачиваюсь и в лёгком помрачении рассудка по-новой устремляюсь на Полевую. Домики, заборы, осенние деревья…  Да что он, заколдованный, что ли, этот Израиль Соломонович? И вообще, что за дурацкая ситуация: это я со своими деньгами должна за ним носиться, чтобы только их ему вручить? Первый раз в жизни вижу, чтобы сено бегало за коровой! Это сколько я уже километров намотала?!
      Однако же «сено» послушно бежит, и застаёт наконец-то свет в окнах и открытую калитку. Но не тут-то было: габая всё-таки нет дома, как и полагается по этому сумасшедшему сюжету, в который я каким-то образом вляпалась, а есть только его пожилая и симпатичная жена!    
      Пытаюсь передать конвертик ей:
      -  Пожалуйста, для Израиля Соломоновича, пожертвование для бедных.
      -  Ни в коем случае, только ему самому в руки, у него такое правило! Понимаете, ему же всегда требуется уточнить и записать: на что деньги, откуда деньги, куда, с какой целью, сколько, кому именно предназначены. Подождите, пожалуйста, он вот-вот должен подойти.
      Сажусь на скрипучий венский стул и жду с удовольствием, поскольку ноги уже гудят и ноют, почти вслух:
      -  А не щеголяй на высоких каблуках, когда идёшь выполнять мицву!
      Потом жду без удовольствия. С удовольствием я бы уже ушла. И кто бы мог подумать, что на цдаку тут целый свод законов приготовлен, хорошо, что анкету не заполнять!
      В девятом часу вечера хлопает калитка, и я вижу в окно, как во дворе появляется неуловимый заколдованный Израиль Соломонович. Вскакиваю, как нетерпеливый волк в сказке про лёгкий хлеб: уже можно отдать деньги и уйти?!
      Стоп, минуточку, это ещё не всё! Следом за хозяином во дворе появляются две крепкие характерные фигуры в штатском, и опрокинутое выражение вытянутого лица Израиля Соломоновича мою догадку подтверждает. Окликаю хозяйку, и она мгновенно просекает всё не хуже меня:
      -  Пожалуйста, быстренько пройдите в спальню! Эти гости вам будут совсем некстати!
      А я со своими деньгами буду некстати хозяевам! Проскакиваю в спальню и прошу открыть окно. Под стук отпираемой входной двери выскакиваю во двор, ловлю свои туфли и перебегаю к соседскому низкому штакетнику, чтобы меня не увидали из комнаты. Босиком через штакетник (спасибо лихому уличному детству, я и не такое умею), через соседский двор к калитке  –  и вылетаю на улицу.
      Ничего себе я цдаку чуть не дала!
      И иду я домой в полном недоумении: что за штучки? Ведь я же хотела сделать доброе дело, а таким вроде бы полагается помощь свыше?! По-моему, так! Я же знаю, какая у многих стариков пенсия, им что, мои деньги лишними были бы? Откуда вдруг такие трудности и препятствия на моём благородном пути?
      Под такие размышления шагаю это я себе по родной и знакомой тёмной улице, подхожу к забору завода, на месте которого когда-то стоял мой дом, и вдруг слышу:
      -  Ленка, это ты?
      Ой! Лилька Модина! Носом к носу. А вот и её мама вылезает из белых «Жигулей» возле их дома – он стоял с нашим окна в окна, напротив через дорогу. И сейчас ещё стоит на прежнем месте. А с Лилькой мы всегда дружили, хотя она старше на три года. А сейчас у неё разводы туши на лице и заплаканные глаза. И длинный нос выражает три гаммы чувств и немного мыслей.
      -  Что случилось?
      Ну, что-что, катастрофа, конечно. Машину ей разбили, какой-то пьяный придурок вылетел на мотоцикле на красный свет, и теперь правая передняя дверца – всмятку. И это бы ещё ничего страшного, но Лилька теперь вовсе не Модина, а Эпштейн  –  по мужу. Всем хороший еврейский муж, но только имеет маленький бзик:  он автолюбитель. Вернее, так: АВТОМОБИЛИСТ. То есть с головой и с ногами, даже Лилька у него сдала на права, но водить он ей не разрешает. Машину купили всего полгода как, и он с ней носится, как со Звездой Героя Советского Союза, пылинки сдувает.
      А тут он уехал в командировку, и Лилька с мамой решили рискнуть, воспользоваться случаем и съездить в Киев: к родственникам и за колбасой. И таки они съездили очень удачно – и повидались, и заколбасились, и уже приехали вовремя назад, и тут на самой окраине Гомеля… Хорошо ещё, что на переднем сидении рядом с Лилькой находилась не мама, а сплошная колбаса, так что обошлось без кровопролития! Колбаса спружинила, но дверцу это не спасло, хотя больше на машине ни царапинки.
      Лилька в отчаянии напрягла мозги и бросилась к брату Яшке (а я помню эту мелкую белявую кудрявую вредину, шустрый был ребёнок). Яшка тоже с машиной, так что он вызвонил знакомого мастера с техобслуживания, и завтра надо с утра мчаться менять дверцу  –  пока она на станции есть и пока мужа дома нет, а он приедет завтра вечером. А стоит это удовольствие пятьсот рублей, и их тоже нет, и взять неоткуда, хоть стреляйся! А и найдётся чудом где занять  –  как потом отдавать, чтоб муж не узнал?! И что их с мамой ждёт – воображение буксует представить!
      -  Лилечка,  -  с медовой улыбкой и квадратными глазами я потянула из сумки конвертик,  -  не убивайся и не впадай в крайности, я тебя охотно выручу! Тут как раз пятьсот, и отдашь, когда сможешь, хоть через три года, мне не к спеху, я теперь богатая!
      Немая сцена по Гоголю с евреями не проходит, я от них еле вырвалась.
      Долго я потом озадачивалась вопросом: что же это такое было?
      И только через пару лет в Иерусалиме в ульпане « Тикватейну», когда уже было у кого спросить, мне объяснили:
      -  А ты как думала? Всё правильно! Конечно, вступающему на правильный путь полагается помогать. Но помощь оттуда, сверху  –  это вам не всегда ковровая дорожка под ноги и лимузин к парадному подъезду. Вот, например, тебе помогли набрать побольше заслуг за доброе дело с первого же раза: чем труднее – тем ценнее. А что деньги попали совсем не туда, куда ты их нацелила  –  так наверху, согласись, виднее, кому когда они нужнее! Сохранить мир в еврейском доме  -  это тоже большая заслуга.