Ди IV Величие

Глава 54. Локация 5. Фантазия — основной поисковик проблем на задницу.
Дима проснулся в грёбаном сером «ничто» без краёв и горизонтов. Вот только привычной Суккубы в нём не наблюдалось. Прямо перед ним находилась обычная старая деревянная дверь без дверной коробки. Просто одно полотно такого же светло-серого цвета, как и всё окружение, выделяясь из пустоты лишь чёткими контурами. Причём на ней не было никаких дополнительных элементов: ни ручки, ни замочной скважины, ни навесов. Как она открывалась, в какую сторону, было непонятно. Понял он из всего этого только одно: ему предоставили портал. Вот только куда?
Подумав с минуту, чтобы это значило, и осмотревшись по сторонам, он прикоснулся к двери и тут же оказался в другом сне. Почему так решил? Да потому что ощущение было знакомое. Как в открытом космосе с Царевной-Лебедь. Всё видишь, ощущаешь, но, сука, вокруг полная нереальность. Какая-то фантастика другого мира.
Он оказался в центре большой многокомнатной квартиры со стеклянными стенами. Поэтому мог насквозь просматривать содержимое других комнат. Да что комнат? Внешние стены у дома вообще отсутствовали! Только высоченный потолок и пол хоть и оставляли ощущения стекла, но были матово-белыми, непрозрачными.
Апартаменты находились, похоже, на самой верхотуре какой-то башни-многоэтажки, этажей так в 300-400. Вид сквозь идеально чистые стёкла открывался феерический. Дух захватывало. За спиной, внизу, простирался огромный город: без конца и края. Слева и справа — ряды, похоже, таких же стеклянных пиков небоскрёбов, как и тот, в котором находился. А впереди — высоченная гора правильной пирамидой с усечённой верхушкой, где что-то постоянно сверкало. Эдакое фееричное извержение пиротехнического вулкана.
Только салюты в его жерле были не из стрелялок в небо с разрывами, а в виде переливающегося марева всех цветов радуги, со вспышками, искрами, разрядами цветных ветвистых молний. Это завораживало. Дима, как только мельком осмотрелся по сторонам, так и завис на этой праздничной иллюминации.
— Ну что встал как неродной? — неожиданно раздался незнакомый насмешливый голос из глубин непонятно сколько-комнатной квартиры. — Проходи. Чувствуй себя как дома, но не забывай, что в гостях.
Дима повернул голову на голос и практически сразу увидел говорившего. Ангел, как их обычно изображают на обложках современных книг любовной фэнтези, только без крыльев, находился через стену. Ухоженный, прилизанный блондин вальяжно восседал в кресле, закинув ногу на ногу. В белой, в прямом смысле белоснежной тоге и золотых плетёных сандалиях. И очень знакомо лыбился.
— Натан? — удивился Дима. — Или как тебя называть в таком прикиде? А вообще, у Искусственных Духов имена имеются? Или у вас что-то наподобие серийного номера?
— Очень смешно, — совсем невесело огрызнулся ангелоподобный хозяин апартаментов. — У нас нет никакой идентификации. Нам этого не требуется. Мы и так прекрасно знаем, кто есть кто. Проходи, присаживайся. Разговор есть.
Дима не стал кочевряжиться и прошёл, тут же отметив очередную странность: в квартире не было ни одной двери. Кроме того, он обратил внимание на странную планировку комнат. С одной стороны, хаос в их конфигурации, где не было и двух симметрично расположенных стен, но с другой — что-то в этом было. Какая-то еле уловимая логика в их компоновке.
Молодой человек пристроился в кресле напротив хозяина и внимательно его оглядел. Человек, а вернее, аватар духа в виде мужчины среднего возраста, был ему не знаком. Он его раньше точно не видел. Но, с другой стороны, улыбка, жесты — всё напоминало эльфоподобного Натана. Хотя, если бы не интуитивное понимание того, кто перед ним, в жизни бы не догадался, что это уже хорошо знакомый ему Искусственный Дух с искусственным сознанием.
Пауза затягивалась. Хозяин лыбился, чего-то ожидая от гостя. Тот в свою очередь рассматривал хозяина. Наконец молодой человек решил первым проявить инициативу.
— И как это понимать? — разведя руками, как бы указывая на всё и сразу, поинтересовался он. — И как ты смог влезть в мой сон? Или для тебя это в порядке вещей?
— Сложного в этом ничего нет, — перестав улыбаться, напыщенно ответил Искусственный Дух. — Я хочу переговорить с тобой тет-а-тет, а там без прослушки не получится. Сам понимаешь.
— А во сне, значит, они наши мысли не контролируют? — предположил Дима.
— Контролируют, — ошарашил его дух. — Но тут дело не в самом сне, а в месте, в котором мы находимся. Каждый мир соткан из трёх слоёв: явь, навь, правь, как их в народе называют. Это правило распространяется на все миры, в том числе и на виртуальные миры снов. Но стоит осознаться лишь в одном из слоёв, как Разум контроль теряет. Мы сейчас находимся в нави, а конкретно, — он посмотрел в проём отсутствующей стены на соседнюю многоэтажку, — в знаменитом Золотом Городе. Здесь обитают исключительно продвинутые духи. А там, — он ленивым жестом указал на гору, — вообще божественные. Те, что вы называете богами.
Дима повернул голову и вновь залип на нескончаемом фейерверке. И отсутствие стены, что странно, не вызывало у него панического приступа боязни высоты, хотя пол всего в двух шагах обрывался срезом, как по линейке, а за его краем зияла пропасть. Но божественное явление на горе завораживало и даже в какой-то мере гипнотизировало. Взгляд можно было отвести, только осознанно себя заставив или с посторонней помощью, что и проделал хозяин, вновь заговорив:
— Все яви и нави у разных миров специфичны. У каждого свои. А вот правь — оно едино. Мы этот слой называем базовый. Поэтому, нырнув сознанием в общий для всех, можно вынырнуть где угодно. В любом слое любого мира. Кстати, у тебя очень хорошо получается уходить на базу. Это довольно большая редкость.
— Ну, — тяжко вздохнул Дима, — это, скорее, не моя заслуга, а Суккубы. Она меня натренировала со своими постоянными аттестациями в этом сером «ничто». Даже хотела как-то оставить там навсегда, за плохое поведение.
— Понятно, — неожиданно серьёзно проговорил дух, хотя Дима высказал это предположение скорее в шутку.
— Ну так о чём ты хотел поговорить? — подтолкнул нетерпеливый гость. — И как всё же мне к тебе обращаться? На Танечку ты совсем не похож. Натан? Или нечто среднее — Тана, например.
— Ну что вы за люди такие, душевные? — в раздражении скривился хозяин апартаментов. — На всё бы вам навесить ярлыки с ценниками. Я универсальный дух. Бесполый, к вашему сведению.
С этими словами он встал с кресла и беспардонно задрал тунику, показав полное отсутствие каких-либо признаков половой дифференциации на голом теле. На что Дима, нисколько не удивившись, пожал плечами и нарёк духа именем самостоятельно, раз тот кочевряжится.
— Тогда я буду звать тебя Тано, оно моё, — и тут же спохватился: — Да ну на. Оставлю мужского рода. Так привычней.
— Мне всё равно, — равнодушно согласился универсальный дух, присаживаясь обратно и заканчивая прелюдию представления. — Ты запросил у меня ментальную защиту, и я могу тебе помочь её получить.
— А как же каменная маска? — хитро улыбнулся Дима, сообразив, что прошлое его предложение было откровенной туфтой.
— Я тебя умоляю, — так же хитро улыбнулся в ответ дух. — Нет, через годы тренировок, может, и получишь нечто похожее, но у тебя на это нет времени. Тебе же надо здесь и сейчас?
— А я так понимаю, ты за это хочешь что-то получить в ответ.
— Правильно понимаешь, — перестал улыбаться новоявленный Тано. — Нам от тебя взамен нужна будет одна услуга в этом мире.
Он демонстративно потыкал в пол пальцем. Дима резко стал серьёзен, задницей почувствовав подставу.
— Нам? — переспросил он, неожиданно осознав, что здесь, оказывается, целая шайка собралась непонятно кого с непонятно какими намереньями.
— Нам, — помпезно подтвердил Тано, всем видом показывая, что с НИМИ шутить не стоит.
— Понятно, — недовольно протянул Дима, оглядываясь по сторонам. — Не удивлюсь, что это навь нашего реального мира.
— Угадал.
— Так что конкретно надо будет сделать?
— О конкретике поговорим позже. После того, как ты оценишь наш подарок.
— Нет, дорогой. Так не пойдёт, — пошёл в отказ Дима, откидываясь на спинку кресла и уставившись в холодные глаза Искусственного Духа. — Я котов в мешке не покупаю. Не кошатник, знаешь ли. Я их готовить не умею.
— Успокойся, — поднял в примирительном жесте руки шифрующийся блондин, тяжело вздохнув. — Никто тебя не собирается обманывать. Защита у тебя останется по-любому: согласишься ты помочь или нет. Считай это жестом доброй воли. Инвестиция в наши с тобой взаимовыгодные отношения в будущем. А за выполнение услуги торг будет отдельный, и мы не поскупимся. Поверь, не прогадаешь. Только прежде требуется ознакомить тебя хотя бы в общих чертах с особенностями этого слоя мироздания. Ты же о потустороннем мире ничего не знаешь. А это процесс небыстрый. Сейчас же у нас столько времени нет. Будем считать, я просто устроил для тебя презентацию. Так сказать, пустил пыль в глаза в рекламных целях.
Тано умильно улыбнулся. Вот только эта улыбка показалась Диме уж через чур ненатуральной. Глаза у духа оставались холодными, как у рыбы. И молодой человек решил подыграть. Он сделал вид, что поверил и согласился.
— Хорошо. Давай попробуем. Люблю я искать приключения на задницу. Прям жить без этого в последнее время не могу. Гони свою защиту. Проинспектируем.
Дух вытянул руку, не переставая фальшиво улыбаться. Раскрыл ладонь, и из неё выскользнул маленький золотой медальон, повиснув на тонкой золотой цепочке. Дима взял висюльку. Внимательно рассмотрел, хотя особо рассматривать там было нечего. Амулет был проще некуда. Золотая проволока, скрученная спиралью в три витка, и проушина для цепочки. Вот и весь артефакт.
Но тут его умную голову посетила мысль-нестыковка:
— И я смогу это вынести в реальность?
— Нет, конечно, — уже вполне натурально развеселился дух. — Но с этим всё намного проще. Ты хорошо его запомнил?
— А что тут запоминать? — удивился Дима, протягивая артефакт обратно. — Простой. Без изысков. Спираль в три витка. Или я чего-то не заметил?
— Так вот, точно такой же попросишь у Господства учебного мира. А если начнёт задавать вопросы, то сошлёшься на желание защититься от Вериной Славы. А она тебя ей скоро до самых кишок достанет. Поверь. Я её знаю.
— Логично, — согласился Дима, покусывая нижнюю губу. — Эта ведьма может. Но как я Кону объясню, что мне нужен именно такой амулет? Я же на тебя сослаться не могу? Я правильно понял? И врать не могу. Он на раз раскусит.
— А зачем врать? Скажи правду, мол, приснился. Да так приснился, что прям жить без него не могу.
— Хреново ты как-то всё придумал, — продолжил хмуриться Дима. — Я же при пробуждении буду всё помнить. Значит, об этом думать. А это, в свою очередь, означает, что и они будут это слышать.
— На этот счёт расслабься, — успокоил его Искусственный Дух. — Ты будешь помнить, как обычный сон. Ты же помнишь иногда сны при пробуждении?
— Бывает.
— Вот и наш разговор будешь помнить, как сон. Смутно и нереально. И они это не иначе как за твоё сновидение не воспримут. Я же не просто так вытащил тебя сюда. Я знаю, что делаю.
— Остаётся поверить. К тому же, тот факт, что этот амулет во сне показал именно ты, в принципе, тоже никакого криминала не несёт. И если даже тебя уличат в проникновении в мой сон, это можно будет выдать как стремление помочь товарищу в процессе обучения, заранее, так сказать, предотвращая негативное воздействие некоторых несознательных коллег.
— Вот и прекрасно, — обрадовался Тано, — об этом и старайся думать после пробуждения. А сейчас пора. К тебе Вера в дверь ломится.
Дима проснулся. Резко. Минуя все слои и переходы. В дверь действительно стучали, и он уже прекрасно знал, кто.
— Кон, впусти её, — попросил молодой человек, лениво потягиваясь.
Открыл глаза и прифигел. Темнота в спальне стояла кромешная. За окном — ночь в самом разгаре. Судя по тусклой подсветке спальни, на небе светила луна, но самого; ночного светила в окне не просматривалось. Оно было где-то выше. Рассмотреть звёзды не успел. Дверь растворилась, и из общего зала в проём хлынул свет, на фоне которого тенью прошмыгнула девица нетяжёлого поведения в одном коротком халатике на голое тело.
Через несколько секунд темнота вернулась на место, а вместе с ней в его кровать игривой кошечкой запрыгнула уже голая Вера, без какого-либо предупреждения обволакивая его своей пакостной Славой. Дима мгновенно возбудился и вынужден был ответить тем же. Результат: громкий безудержный секс без какой-нибудь преамбулы и постельного расшаркивания.
А кого стесняться? Соседей ни сверху, ни снизу нет. За стенкой комната пустая, раз её хозяйка тут под Димой стонет навзрыд. Тано тоже наверняка отсутствует, докладывая в своём сне начальству о проделанной конспиративной работе по вербовке очередного лоха. Прятаться от Господства и Царевны-Лебедь — несмешно.
Наконец Вера своё отстонала. Страсти поутихли. Взаимные Славы были погашены, и усталые любовники расползлись в стороны, отдыхая от непосильных трудов. Девушка явно была довольна своей выходкой, а вот Дима после отключения ментального воздействия обозлился.
— Вера, а тебе не кажется, что ты начинаешь берега терять? — пошёл в наступление подопытный любовник.
— В смысле? — томно выдохнула ведьмочка, всё ещё находясь на кайфовом расслабоне.
— В прямом, — припечатал Дима, начиная не на шутку заводиться от её показательно пренебрежительного отношения к происходящему. — Решила не мытьём так катаньем посадить меня на поводок?
— А что тебе не нравится, милый? — продолжая притворно мурлыкать, издевательски поинтересовалась удовлетворённая жизнью девушка.
— Мне не нравится то, что я теряю контроль над ситуацией. Пришла посреди ночи. Ни «здрасте» тебе, ни «до свидания». Даже не поинтересовалась о моём «хочу». «На тебе, Димочка, Славой по башке, и в койку». Ты не находишь это перебором?
— Нет, — глумливо протянула ведьмочка, потягиваясь, как кошка. — Я теперь буду делать с тобой что захочу. Ты дал согласие на игру, и я в своём праве. Так что ты теперь, любимый, никуда не денешься с моей подводной лодки.
— Что это за игра такая: в одни ворота? Мы ведь так и не обговорили её правила. А если я тебя вместо «люблю» приложу боевой Славой на всю катушку?
— Попробуй, — продолжая издеваться, веселилась брюнетка, бесстыже извиваясь на простынях. — Только учти: я в этот раз в обморок падать не стану, а взвинчу свою тебе в противовес. Я теперь знаю, как тебе противостоять. Ты хоть представляешь, во что это выльется?
— Мля, — с досады выругался Дима, прекрасно представляя последствия любви с применением ядерного оружия, и после того, как она отсмеялась своими колдовскими колокольчиками, почти тактично предложил ей покинуть его комнату словами: — Вали отсюда. Я дальше спать буду.
— Фи, какой противный, — фыркнула чернявая бестия наигранно обиженно, но с кровати поднялась и халат с пола подняла, демонстративно выставляя перед его лицом свою пятую точку.
Затем развернулась, сверкнув в лунном свете прелестями своего фасада, которые и не думала прикрывать. Даже специально огладила себя, дразня подопытного. Ведьма прекрасно осознавала реакцию мужчины на свою обнажёнку, и плевать ей было на то, в каком настроении был обиженный любовник. Вид её божественно красивого тела делал своё дело с любым мужчиной, в любом состоянии. Проверено на практике. И исключения в её жизни ещё не встречались.
Вот только уже двигаясь к двери, брюнетка, развязно раскачивая попой и небрежно таща халат за собой по полу, неожиданно зло рявкнула:
— Дверь открой!
Дима аж дёрнулся, вскипая от негодования, сжав кулаки и челюсти, но ничего предпринимать не стал, выпустив стерву без каких-либо последствий для её хамского поведения.
Сонливость, естественно, как рукой сняло. Да её и перед этим не было. Он хотел было сразу, что называется, по горячему, вызвать Кона, но заставил себя для начала успокоиться. Он прекрасно понимал, что в таком состоянии серьёзные разговоры лучше не начинать. Только проговорив про себя все известные ему мантры и с усилием надев на лицо эмоциональную каменную маску, обиженный наконец обратился к Господству:
— Кон, мне нужна твоя помощь.
— В чём? — раздался с потолка низкий баритон со стереоэффектом.
— Хватит ломать дурака, — спокойно проговорил Дима, откидываясь на подушку. — Если ты делаешь вид, что не слушаешь мысли, это не говорит, что ты их не слышишь. Мне нужен амулет ментальной защиты от её Славы. И я знаю, что ты можешь мне его дать.
Кон молчал. Молчал долго. А затем вместо него неожиданно заговорила Солнце Моё, появляясь из-за изголовья Диминой кровати и присаживаясь на постель вполоборота к обнаглевшему попрошайке.
— Откуда дровишки? — спросила она, в упор смотря на валяющегося ученика своими глазами-прожекторами, раскачивая при этом перед его лицом, как маятником, тем самым золотым амулетом на цепочке, который показывал Тано.
— Из сна натаскали, — отшутился молодой человек совсем невесёлым голосом, как заворожённый следя за качающейся безделушкой.
— Пакостный дух науськал? — продолжила она всё в том же шутливом ключе.
— Он, родимый, — устало признался Дима и потянулся за амулетом.
Но Солнце Моё улыбнулась и игриво спрятала висюльку за спину. У Димы тут же мелькнула пакостная мысль: «Мля. И эта сейчас начнёт торговаться. Ну что за Высшие Силы? Торгаш на торгаше».
— И о чём он с тобой торговался? — резко сменила сущность Разума тон на откровенно допросный. — И как вообще Искусственный Дух смог проникнуть в твой сон? У него изначально нет такой возможности.
Каменная маска на лице Димы не выдержала, и он скривился, мысленно обозвав себя дебилом, который не только мысли, но и язык за зубами держать не может. Правда, он быстро успокоился и попытался вывести разговор на заранее придуманный сценарий поведения. Молодой человек вновь протянул руку, подставляя аватару Звёздного Разума ладонь-лодочкой, и уже спокойно проговорил, глядя ей в глаза:
— Ты же видишь. Если я не остановлю эту ведьму, то весь образовательный процесс пойдёт коту под хвост к чёртовой матери. В результате я сверну ей шею и вернусь долечиваться в психушку. Мне заранее жаль, что так получится. Это понимают все: и я, и дух, который подсказал выход. И вы с Господством прекрасно понимаете. Только Вера отказывается это понимать. У девочки наступил такой период в жизни, что ей море по колено. Она избавилась от психологического недуга и резко принялась выстраивать грандиозные планы на свою райскую жизнь. Будешь её за это как-то наказывать? Только Веру твои наказания теперь уже не остановят. Она только обозлится на всех и начнёт гадить, исходя из принципа: раз мне плохо, значит, пусть будет остальным ещё хуже. Поэтому дай мне защиту, а ей верни возможность творить. Пусть у себя в спальне воплощает свои больные фантазии. Меньше вреда будет окружению. А я, избавившись от её колдовства, постараюсь в кратчайшие сроки вернуть эту взбалмошную шаболду в процесс обучения. Если в этом вообще есть необходимость.
Дима всё сказал, что хотел, продолжая лежать с протянутой рукой. Солнце Моё молча разглядывала молодого человека. Затем мягко прижала ладонь попрошайки к кровати и вкрадчиво произнесла:
— Хорошо. Только я защиту сама надену.
Диме ничего не оставалось, как приподняться и подставить стриженную голову. Она легко обхватила цепочкой шею, а затем ласково погладила по ёжику волос, от чего он вновь возбудился. А в заключение прочитала короткую инструкцию:
— Порвёшь цепочку — защиту потеряешь.
Поднялась и, больше не смотря в Димину сторону, вальяжно удалилась, откуда пришла.
Никакого эффекта от артефакта он не почувствовал. Но когда ощупал цепочку, чтобы снять и внимательно рассмотреть приобретение, понял смысл инструктажа. Она оказалась цельной. Без замка. И размер её был таков, что через голову это украшение не снималось.
Избавиться от амулета можно было, только порвав цепочку. Вот такой поворот его, с одной стороны, озадачил, а с другой заставил напрячься. Зачем она это сделала? Какие последствия его ожидают от её «я одену сама»? Эта звёздная красавица ничего просто так не делает. Она это «просто так» в принципе не умеет делать.
Глава 55. Локация 5. От похлопывания по плечу до пинка под зад — ногой поддать.
Уснуть ему больше не удалось. Хотя с рассветом затемнил стеклянную стену и попытался. Не получилось. Тогда он в очередной раз обозлился и, одевшись, отправился подышать свежим воздухом по своему копированному миру. Притом гулять пошёл в лес с его буреломами, чего до этого раньше никогда не делал.
Совсем недалеко от дома наткнулся на земляничную плантацию. И только ползая по ней на четвереньках, отыскивая и поедая спелые ягоды, окончательно развеял тяжкие мысли, напрочь забыв и о ведьме, и о духе-шпионе, и вообще обо всём на свете.
После прогулки негатив в голове улетучился. Принял душ и почувствовал себя бодрым, готовым к новым свершениям. Оделся по-пляжному. Добавил телу тропический загар — мечта тревел-блогера. Вышел в центральный зал. Дима был уверен, что тот будет пребывать в заводских настройках, потому что до его обустройства в последнее время никому дела нет. Угадал. Довольно оглядев минимизированный хай-тек, принялся за творение очередного рая, единолично назначив на сегодня себя дежурным.
Первым делом вернул свой стартовый проект: песчаный пляж в районе экватора. Океан сделал более реальным: с плавной волной, накатывающей с шелестом на песок. Кухню в виде бунгало, беседку и так далее по списку оставил в прежней конфигурации. Только пляж растянул на десять километров. Океан раздвинул до горизонта, а джунгли на заднем плане замкнул далёкими горами со снежными пиками. И солнце запустил согласно суточному расписанию.
Кроме того, на этот раз территорию сделал обитаемой, заполнив огромный пляж отдыхающими со всего мира. Вот только курортники, а вернее, курортницы, как одна представляли собой исключительно молодых сексуальных девушек с формами и размерами под привередливый вкус Созидателя. Все до одной в купальниках, а определённая часть вообще загорала и купалась топлес. До нудизма решил не опускаться.
Возле беседки, параллельно воде, поставил четыре царских шезлонга с зонтами от солнца, а перед ними соорудил волейбольную площадку, на которой две пары креолок с крепкими телами, в спортивно-бесстыжих купальниках вполне профессионально играли в пляжный волейбол. Он не стал заморачиваться с принадлежностью команд и ведением счёта, решив просто поболеть за спорт как таковой.
Как и положено заядлому болельщику, он обзавёлся холодной банкой пива и, устроившись на одном из царских шезлонгов, покровительственно следил за игрой, изображая чуть ли не главу всемирной федерации по данному виду спорта. Вернее, следил исключительно за блестящими от пота спортсменками, не забывая при этом масляным взором провожать каждую отдыхающую, проплывавшую между ним и волейбольной площадкой.
Отдыхающие девушки, дефилируя мимо туда-сюда по каким-то своим делам, смотреть пляжный волейбол вовсе не мешали. Наоборот, привносили в реал-трансляцию полноту ощущения жизни.
Какое-то время спустя к нему присоединилась Танечка в образе сногсшибательной блондинки в купальнике мини-бикини из трёх клочков материи на ниточках. Видимо, оценив задумку дежурного демиурга, Искусственный Дух решил подыграть, вернув себе прошлое, вполне, надо сказать, удачное воплощение.
— Привет, — с интонацией и улыбкой настоящей блондинистой дурочки в широкополой соломенной шляпе поздоровалась она, пристраиваясь на шезлонг.
— Привет, красавица, — расплылся в ответной улыбке Дима, мельком отметив, что эта блонда по сексуальности нисколько не уступает созданной его богатой фантазией массовке, а в кое в чём даже превосходит.
Блондинка сразу заметила на загорелом теле самца золотую висюльку, от чего ещё обворожительней улыбнулась и, сначала указав расширенными глазками на амулет, а затем мельком осмотревшись, двояко похвалила:
— Неплохо.
— А то, — довольно ответил Дима, прекрасно понимая, что она имела в виду, и, резко сделав лицо настороженным, таким же обманчиво весёлым голосом, несоответствующим роже, продолжил: — Смотри, что мне Четвёрица лично на шею повесила.
Танечка тоже правильно поняла намёк. Первое — её бровки взлетели от удивления, как бы не веря в услышанное. Второе — она тут же скривилась, словно от съеденного лимона без сахара, одной мимикой выражая любимое Димино «Мля».
Молодой человек с самого начала подозревал в этом акте водружения артефакта какой-то подвох, а Танечка его подозрения только что подтвердила. Вероятней всего, защита в этом случае будет работать на всех, кроме Космического Разума. Но уточнять у духа, естественно, не стал, переключив внимание на мяч, который после блока одной из спортсменок отлетел в его сторону, застряв в песке всего в паре шагов.
Разгорячённая волейболистка с чрезмерно открытой улыбкой подбежала. Стрельнула карими глазищами с нескрываемым намёком на желание познакомиться и вызывающе сексуально наклонилась за мячом. Из спортивного купальника вывалились обе груди увесистых габаритов, и с наигранным «ой», девушка, зажав мяч между ног, принялась неспешно их заталкивать обратно, при этом тщательно проминая и демонстрируя единственному мужчине на всём пляже их упругость и податливость.
Дима оценил и то, что показала, и её верблюжью лапку на мокрых от пота плавках, да и остальное тело не осталось без внимания. Спортсменка ещё раз продемонстрировала голливудскую улыбку, развернулась и, вихляя упругой попкой с вре;завшимися в неё трусами, отправилась на площадку. Молодой человек, похабно лыбясь, кивнул своим мыслям, выставляя итоговую оценку показательным выступлениям, и запил это дело глотком пива, как бы говоря: «Следующая!»
Но следующей оказалась не та, которую бы он хотел лицезреть. У него за спиной промурлыкала, словно змеёй прошипела, уже местами ненавистная ведьмочка:
— И что это у нас тут происходит? Кобель. Тебе что, меня мало?
Вера вышла на свет божий пред Димины очи. Она оказалась единственной на всём пляже, одетой в платье. Хоть и до безобразия короткое, но тем не менее — платье. Брюнетка уселась на свободный шезлонг, сознательно демонстрируя Диме белые трусики, и, натянуто улыбаясь, тут же прибила «любимого» Славой, чтоб не расслаблялся, козёл.
Именно в этот момент молодой человек воочию оценил всю прелесть ментальной защиты артефакта. Дима реально чувствовал её давление чуть ли не на физическом уровне, вот только в мозгах остался спокойным, как удав. Даже нырнув в чувства Веры, он отчётливо различил свои эмоции и её отдельно, словно рассматривал реципиента со стороны, а не заменял свои чувства на чужие, как это происходило раньше.
Осознание того, что находится под защитой, и чернявая ментальная садистка своё обезоруживающее колдовство может теперь засунуть себе в одну из дырок, принесло Диме несказанное облегчение и в какой-то мере даже доставило своеобразное психологическое удовольствие. Он, нисколько не кривя душой, широко улыбнулся. Заметил, как меняется лицо Веры от непонимания происходящего, и добил стерву:
— Что? — в мгновение переквалифицировавшись в Иванушку-дурачка, поинтересовался бывший безропотный любовник издевательским голосом: — Ничего не получается? Какая досада. Но ты не переживай. Зато теперь можешь у себя в спальне играться с виртуальными мальчиками. Солнце Моё разрешила. Я договорился. А с меня тебе придётся слезть, дорогая. Не с таких, как ты, подводных лодок ноги делали.
Дима, наверное, впервые в жизни видел столь скоростное покраснение. Словно у девушки где-то тумблер щёлкнули, и она мгновенно залилась краской. Вспыхнула, как аварийная лампочка при пожаре. В её эмоциях накатил девятый вал ненависти, но не той болезненной, что бывало раньше, а самой настоящей, замешанной на безмерной обиде. С глаз брызнули слёзы. Губы скривились в плаксивой гримасе. Кулачки сжались. Коленки затряслись. Ещё бы чуть-чуть, и Вера кинулась бы в драку глаза выцарапывать. Но накопившийся пар выпустила чисто по-бабьи — истерикой.
— Козёл сраный! — завопила она, вскакивая, как напружиненная. — Скотина вонючая. Ненавижу.
Продолжая бессвязно сыпать оскорблениями, брюнетка кинулась в свою комнату, по ходу переключаясь на встреченных ей девиц массовки, и, судя по визгам и вскрикам ни в чём не повинных виртуальных девушек, прорубала она среди них проход, как атомный ледокол, с применением грубой физической силы. Буквально через минуту всё стихло. Окружение вновь приобрело райский антураж безмятежности.
— Она мстительная, — неожиданно подала голос Танечка.
— Да нафикалить, — отмахнулся Дима, расслабляясь с банкой пива и продолжая лениво наблюдать волейбольный матч. — Она только что потеряла последние ядовитые зубы. Кусаться больше нечем. В еду и напитки своим ядом не наплюёт. Не пьём, не едим. Попсихует, побесится и успокоится. Невроз — излечим, знаешь ли, а психоз заразен, не лечится, но сам проходит. Хотя допускаю, что женщина в её состоянии способна на что угодно. Вплоть до убийства. Вот только моя способность считывать эмоции на расстоянии лишает её фактора неожиданности, а в прямом боестолкновении у неё шансов нет. Самоубиться в этом мире, чтобы назло всем прервать обучение и вернуть обидчиков на исходную, она тоже не может.
— Ты, конечно, прав, — неожиданно перешла на «ты» блондинка, показывая, что лживые игры в душевность закончены, — но я всё же вмешаюсь со своей стороны, если ты не против. Вернее, со стороны Берегини. Придётся заново перевоспитывать. Первичную установку: «Вижу цель — не вижу преград», будем считать ошибочной.
— Так это ты её такой сделала? — спросил Дима, тут же вспомнив, что Вера ему уже об этом жаловалась.
— Я, — не стала отпираться Танечка. — Для достижения тогдашних целей это был идеальный вариант. Попасть сюда никто не планировал. Вот только нужно понять, что из неё лепить.
— Какая она будет в будущем, мне, в общем-то, наплевать. Она для меня больше неинтересна. Я её теперь насквозь вижу. А в данный момент Веру надо приручить к абсолютной защите, когда у девочки эмоции на нуле. Только в этом состоянии она начинает хоть что-то соображать. А ещё лучше, если ты у неё отберёшь Славу. В наказание. С обещанием вернуть, если мы все дружно закончим обучение, в качестве стимула.
— К сожалению, откатить это умение я не смогу, но постараюсь найти на неё управу. Мы-то что будем делать, пока она не перебесится?
— Подождём денёк-другой. Посмотрим на результат твоих трудов по перевоспитанию. А там будем принимать решение. Скорее всего, я, от греха подальше, буду проходить локации в гордом одиночестве, чтобы не получить кухонный нож в спину или раскалённой сковородкой по яйцам. А вы можете ходить парой. Я уверен, что без её участия Царевна-Лебедь зачёт не примет. Просто из вредности не примет. Так что по-любому Веру надо каким-то образом возвращать в образовательный процесс.
— Согласна, — покладисто ответила Танечка, судорожно махая рукой и привлекая Димино внимание, а когда он повернул голову, добавила: — Только ты не спеши. Для этого нужно время.
Блондинка нарочито медленно прикрыла и открыла глаза. Дима кивнул в знак понимания её намёка и скривился в улыбке. Уж больно весело выходило у Искусственного Духа играть роль законспирированного нелегала.
Следующие полчаса парочка лежала молча. Дима наслаждался видами, блондинка, судя по напряжённости лица, что-то обмозговывала. Наконец она, придя к какому-то решению, тяжело вздохнула, как перед ненавистной, но всё же необходимой работой, и выдала вердикт своим размышлениям:
— Пойду пройдусь по её мозгам. Как бы чего не выкинула в раздрайве чувств.
— Вряд ли она сейчас к себе кого-нибудь пустит, — высказал сомнение Дима.
— А кто её будет спрашивать, — не согласилась Танечка, поудобнее устраиваясь на лежаке и накрывая лицо широкой шляпой. — Я брошу тут своё тело. Последишь, чтобы не спёрли? Я надеюсь, ты не извращенец и мой хладный труп насиловать не будешь?
— Больно нужно, — встрепенулся молодой человек, резко переведя настороженный взгляд на блондинку, вспомнив свой прошлый опыт некрофила под воздействием Суккубы. — А ты что задумала?
— Да ничего особенного, — раздалось из-под шляпы. — Эта же убогая с моим талисманом не расстаётся. Так и носит его на шее. Даже во время секса с тобой не снимала.
— Точно, — усмехнулся Дима, неожиданно поняв, что не только Разум следил за их кувырканиями, но и дух спокойно просматривал порнографию с их участием с помощью этого древнего артефакта. — А если она его снимет?
— Но не снимает же, — довольно промурлыкала Танечка. — Всё. Я пошла.
На этом тело блондинки резко расслабилось, словно действительно умерло. Диму аж передёрнуло. Ну вот терпеть он не мог покойников. Даже вот таких — временных. Он хотел было отвлечься, переключая внимание обратно на волейболисток, но хладный труп покоя не давал одним своим присутствием.
— Мля, — выругался молодой человек, нехотя поднимаясь с шезлонга и осматриваясь по сторонам в надежде найти себе занятие.
Первое, что попалось на глаза, — три разноцветных двери, одиноко торчащих из песка. Поэтому, решив больше не маяться дурью, он направился к крайней от него: красной двери Наполеона, ещё по пути включая знание корсиканского языка, будучи уверенным, что величие будущего императора французов непременно должно было начаться с родного острова.
Глава 56. Локация 12. История — инструмент политики, а политика — продукт истории, в результате кто кого за яйца держит — без бутылки не разберёшься.
Как только перешагнул портал, так все дурацкие мысли, а значит, совсем все, тут же вылетели из головы пробкой из-под шампанского. И было от чего. В комнате, заваленной игрушками, дрались два пацана. Потасовка сопровождалась жалостливыми и плаксивыми причитаниями того, что был постарше и побольше габаритами, и яростным сопением того, что поменьше.
— Отстань, Набулио, — канючил тот, что старше, с силой отпихивая коротышку, но малец, отлетая, раз за разом наскакивал снова, как боевой петушок.
Не успел Дима остановить клип, чтобы прийти в себя от столь резкого переключения мыслительного процесса, как справа возникла странная тётка. На вид ей было около сорока. С пышной причёской, крашенной под медь. Титьками-вёдрами где-то в районе псевдобеременного живота, растущего не только вперёд, но и в стороны. В свободной белой блузке и в безразмерной юбке-гофре колоколом ядовито-зелёного цвета. Губы накрашены. Глаза намазаны. Уши засерёжены. И в добавление к парадно-выходному прикиду — очки на приличный минус в тонкой металлической оправе.
Всё указывало на то, что эта женщина не из эпохи Наполеона, а из близкого для Димы времени. Вот если бы у неё в руках ещё и смартфон был, то он бы вообще не сомневался. Эта временна;я несуразица, в первую очередь, и заставила молодого естествоиспытателя впасть в ступор.
— Какого хмуля? — затормо;жено поинтересовался он не пойми у кого, рассматривая эту жертву обильного питания, появившуюся в клипе, как не пришей кобыле хвост.
Закралась пакостная мыслишка, что это Кон преобразился ради прикола, хотя эту версию он тут же поставил под сомнение. Тётка заговорила. Да как! Она встрепенулась, расплываясь в неестественно-широкой улыбке. Встала по стойке смирно и громко, с интонаций подросткового задора, поздоровалась, всем видом напоминая пионерку или пионервожатую времён чёрно-белого кино. Ей только красного галстука не хватало, барабана на шею и горна в зубы.
— Здравствуйте! Я ваш официальный гид по данной локации.
Дима аж интуитивно прогнулся в спине, вытаращив глаза, ожидая отдания тётенькой пионерского салюта, от одного взмаха руки которой его бы ветром вынесло обратно из портала.
Радости престарелой пионерки не было предела. Она вся вихлялась, как на шарнирах. Притом именно ВСЯ: от головы до ног. Особо выделялась её «духовка» под юбкой-колоколом, размерам которой любой бы шеф-повар позавидовал. Да, габариты агрегата впечатляли. Диму аж пот прошиб, как только он представил своего персонального гида без трусов и сзади.
И тут, не прекращая счастливо улыбаться, псевдопионерка неожиданно сделала приставной шаг с задорным подскоком, установив негабаритное туловище между Димой и дерущимися детьми. Напрочь заслонив собой весь обзор, она принялась бойко зачитывать агитационную речёвку. Голос её звучал звонко и интонацией соответствовал лозунгу: «Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство!»
— Наполеон Бонапарт родился в благополучной и дружной многодетной семье на острове Корсика. Кроме папы, мамы, братьев и сестёр, в их уютном доме жили тётя, дядя, бабушка и дедушка, и все очень любили маленького Наполеона.
Дима, взаимно улыбаясь тётеньке-экскурсоводу, почему-то уверил себя, что это всё же Кон прикалывается. Он отклонился в сторону, пытаясь заглянуть за спину гиду, но не тут-то было. Прожжённая пионерка среагировала на его движение практически мгновенно, переместив безразмерный зад лёгким движением, вновь непробиваемой снарядами грудью перекрывая обзор. И при этом ни на секунду не прекращая политинформацию:
— Он рос послушным и умным мальчиком. Мама Летиция занималась его домашним образованием, и уже в пять лет будущий император самостоятельно читал книги в домашней библиотеке. Маленький Наполеон очень любил читать.
Сделав ещё одну неудачную попытку заглянуть за живое препятствие, Дима тяжело выдохнул и остановил клип. Вот только пламенный гид, в отличие от окружения, и не думала останавливаться, хотя драка замерла на паузе.
— В детстве Наполеон не только прекрасно умел читать, но и считать, и писать. Решал сложные для его возраста математические задачи. А после того, как дедушка Люсьен подарил ему учебник по тригонометрии, к восьми годам с блеском усвоил эту сложную науку, став первым среди сверстников.
Дима не выдержал и, глядя прямо в её бликующие очки, поинтересовался:
— Кон, с чего это ты придуриваешься? Я вообще-то не запрашивал сопровождение.
— Это не я, — устало раздалось с потолка. — Это обязательное приложение к комплекту клипов.
— Мля, — тихо выругался Дима, поняв, что вот ЭТО все клипы о величие Наполеона ему мозг будет выносить.
— Что вы сказали? — тут же встрепенулась осчастливленная столь ответственной работой чрезмерно активная барышня, прерывая восторженный монолог.
— Извините, — расцвёл в фальшивой улыбке Дима, — как я могу к вам обращаться? Вы не представились.
— Разве? — придурковато удивилась тётка, вскидывая к чёлке выщипанные дуги бровей, одной реакцией указывая на отсутствие какого-либо интеллекта под крашенной шевелюрой. — Ой, простите, — всплеснула она пухлыми руками, типа: «Я такая дура». — Меня зовут Маргарита Ивановна.
— Рад познакомиться, — не снимая с лица улыбку, расшаркался молодой человек с поклоном, продолжая пребывать в одних купальных стрингах и шлёпанцах. — А я Ди. Маргарита Ивановна, не могли бы вы чуть-чуть отойти в сторонку? Я бы желал лицезреть маленького Наполеончика.
— Ой, да шо там хлядеть, — вновь всплеснула руками экскурсовод, неожиданно перейдя на южнорусский говор, всколыхнув бюст и превращая счастливую улыбку в кислую. — Я вас умоляю. Там сплошная неправда. А вот у меня всё записано.
С этими словами она материализовала в руке тонкую книжонку формата А4 в жёсткой обложке и, угрожающе размахивая ею перед носом экскурсанта, добавила:
— Человек, который написал истинную биографию великого Наполеона Бонапарта, в отличие от фантазии клиподелов, заслуживает доверия.
Дима со злостью подумал, что, если эта дрянь будет продолжать свои танцы с бубном, то есть с книгой, её можно будет попросту связать. И, не откладывая на завтра то, что можно послезавтра забыть, он осмотрелся по сторонам в поисках, чем бы это можно было сделать уже немедленно.
На глаза попался порванный барабан с коротким, но широким ремнём. Этого ему показалось маловато. Даже «на выпороть» не сгодится, с её-то задом. Затем взгляд упал на шторы. Вот это вполне подходило для задуманного. Можно было сорвать эти оконные паруса. Закатать в них тётку и, оседлав верхом, чтоб не развернулась, продолжить прохождение локации, сидя на мягком. Почитай, с комфортом.
Он даже не удосужился рассмотреть демонстрируемую книгу. Единственное, по яркой обложке сделал вывод, что данный опус относится к разделу детской литературы, может даже дошкольного возраста. Подумав ещё немножко, пока та на удивление молчала, и решив всё же на первый раз Маргариту Ивановну не вязать, включил клип дальше.
С запуском воспроизведения событий запустилась и тётка, вновь приседая ему на уши непонятно откуда взявшейся пропагандой здорового образа жизни, строгости питания кашами и правильного воспитания в отдельно взятой корсиканской семье.
Всей картины происходящего женщина, даже несмотря на свои габариты, занавесить собой всё же не могла. Драка — действие динамичное. Набулио от толчков отскакивал, как мячик, вылетая за габариты живой ширмы. Но тем не менее тётка однозначно раздражала.
Дима, недолго думая, применил футбольный финт. Провалившись на правую ногу, он резко ушёл влево, выныривая из-за габаритов её юбки. Тётка, как и положено, среагировала и на ложное движение, и на его нырок в обратную сторону, но сделала это, потеряв ориентацию и с явной задержкой, что позволило молодому человеку обойти защитника писанной правды и в полном объёме разглядеть всю картину.
Как раз в этот момент, как по заказу, бесёнок Набулио кинулся в очередной петушиный наскок и, поднырнув под выставленные руки обороняющегося, озверело вцепился противнику в ляжку зубами. Раздался душераздирающий вопль. Укушенный схватился за ногу и повалился на пол. Атакующий его зверёныш пулей метнулся к входной двери, которая с грохотом распахнулась.
В проёме показалась разъярённая мама Летиция с «горячими руками», под которые всеми техниками безопасности запрещается попадаться самым строжайшим образом. И вот здесь надо отдать должное будущему императору. Он показал себя во всей красе. Пацан буквально на ходу «переобулся» и, закатив искусно разыгранную истерику, причём со слезами и соплями, как положено, заголосил, тыкая в поверженного пальчиком:
— Мама! Жозеф меня обижает!
И с этими словами стервец шустро метнулся за мамины юбки, цепляясь за пышный подол ручками и расплываясь в ехидной, победоносной улыбке. Мордашкой в тот момент подлец напомнил Диме «Вождя краснокожих» О. Генри из старого советского фильма. Только там бесёнок был рыжий, вроде как, а этот как смоль чёрный. А так — один к одному.
И тут мамаша, не разобравшись, кто прав, кто виноват, принялась орать, да так, что Дима уши закрыл ладонями. Тут ещё состарившаяся пионерка-экскурсовод подскочила, чуть ли не уперевшись в него «грудными вёдрами», и принялась параллельно с мамашей голосить, стараясь перекричать хозяйку дома. Она во что бы то ни стало старалась переключить Димино внимание на себя всезнающую, но в этом бардаке молодой человек уже мало понимал, кто о чём голосит.
Весь свой гнев Летиция, естественно, изливала на пострадавшего Жозефа. Да как орала! Дима, грешным делом, подумал, что она его сейчас тут же и прибьёт к чёртовой матери. А тот, бедный, продолжал что было мочи реветь, катаясь по полу и держась за укушенную ногу. Похоже, все до одного в комнате, в том числе и экскурсия, находились в неадекватном состоянии. Только одна довольная моська маленького Набулио светилась, как лампочка в грозовых тучах всеобщего бедлама.
Наконец появились первые признаки окончания клипа и начала следующего. Пространство задвоило, и Дима, придя в себя, перекрикивая всех, заорал:
— Стоп, клип!
Все застыли на паузе. Даже Маргарита Ивановна. Но та, скорее всего, замерла в страхе от его вопля, тупо уставившись на рявкнувшего молодого человека в одной пародии на плавки широко распахнутыми глазами. Даже минусовая диоптрия очков не смогла уменьшить вытаращенные зенки.
Дима, стараясь не касаться руками давившей на него грузным телом женщины, словно тётенька была заразная, аккуратно обошёл живое препятствие. Осмотрел раздвоенные силуэты уходящего кадра и задумался. Но тут за его спиной ожила Маргарита Ивановна:
— Вы всё неправильно поняли, — принялась она причитать, словно нашкодивший ребёнок, пойманный на горячем.
Женщина, придя в движение, уже через секунду вновь нарисовалась перед ним вплотную.
— Исчезни, — отмахнулся от неё Дима.
— Я не могу исчезнуть, — обиженно взвизгнула та, выпячивая пухлые губки и растеряв весь свой пионерский задор. — Я неприемлемая часть этих клипов.
— А помолчать ты можешь? — грубо спросил её злой исследователь, уперев в бедного экскурсовода недобрый взгляд.
Закостенелая псевдо-пионерка тяжело вздохнула, опустила окуляры очков в пол и с трудом сделала одолжение:
— Помолчать могу.
— Благодарствую, — шутовски отвесил ей поклон пляжный мачо. — А то уж я решил, что мне и подумать не дадут, специально усложняя задание.
С этими словами он злобно глянул на потолок. Но потолок промолчал. И на том спасибо.
Несколько успокоившись и принимаясь расхаживать по комнате, звонко шлёпая сланцами о пятки, Дима приступил к анализу. Вопрос первый: зачем эту курицу, имеется в виду эту несуразную пародию на гида, загнали в клипы? Естественно, что подобное не может быть просто так. Ответ напрашивался сам собой: она — эдакое олицетворение писанной истории, которая, как известно, — инструмент политики. История пишется такой, какой должна быть в свете политических тенденций, а вовсе не описывает то, что происходило на самом деле. Поэтому к ней хоть и в пол уха, но следует прислушиваться. Хотя бы потому, что деятели именно этой науки, в первую очередь, награждают, как престижной премией, отдельные личности ярлыком: «Великий».
Сам по себе ни один человек таковым стать не может по определению. Великим его делают другие люди, и не те, кто рядом, а те, кто лицезреет издалека времён. Недаром же говорят, что великое видится на расстоянии. Историки — это как раз и есть те самые «другие», кто по спущенному циркуляру свыше отбеливают деяния претендентов на величие до ангельски-кристального состояния, переписывая историю. Зачем её переписывать? А затем, что идеальных людей не бывает. А если учесть, что представленные экземпляры ещё и гении на всю голову, то тут об идеальности и говорить не приходится.
С этим, в общем-то, понятно. Но ведь все трое стали значимыми персонами для общества ещё при жизни. Отсюда следует, что исследуемые ребята этому каким-то образом посодействовали. И, в частности, этот мелкий гадёныш Набулио, судя по представленному клипу, уже с малых лет освоил главное для возвеличивания себя любимого правило: ложь — основа общества. Побеждает не сильнейший, а всех обманувший. А умение врать, похоже, это был ещё один талант Наполеона.
— Надо на этот аспект обратить внимание, — пробурчал старым дедом себе под нос Дима, запуская клип и приготовившись к следующим потрясениям.
Они с гидом оказались в маленькой комнатке. Каменная конура была настолько крошечной, что если бы не способность быть приведением, то не уместился бы. А так Дима с широкими плечами встроился в текстуры стен и кровати, чувствуя себя вполне комфортно. Он даже нырнул в стену с маленьким окошком, чтобы лишний раз подтвердить первое предположение, что оказался в Бриенне. Предположение подтвердилось: за стеной был внутренний двор учебного монастыря.
Главный герой клипа, сидя на кровати, читал. Дима, подойдя к Наполеону, заглянул в книгу, увидев фигу. Сообразил. Переключился на понимание французского языка. Ещё раз заглянул. Будущий император читал историю Римской империи. В частности, про войну с Карфагеном. Что напрягло исследователя, так это странное нервное поведение мальчика при чтении. Дима тут же нырнул в его эмоции, моментально почувствовав раздражение и злость, абсолютно не понимая их подноготной.
— Vos potest facere quod! — неожиданно выкрикнул мальчик, со злостью ударив ладонью в разворот книги.
— Стоп, клип, — спохватился исследователь, аж вздрогнув от его выкрика, а после того, как воспроизведение замерло, задумался.
С одной стороны, книга на французском, но с другой — говорил-то пацан явно на другом языке. Через несколько секунд заминки он наконец сообразил: читает Набулио по-французски, а вот говорит всё ещё на корсиканском. А как сделать в настройках то и другое? Да так и сделал, шёпотом проговорив: «Я понимаю французский и корсиканский». После чего отмотал клип на начало его реплики.
— Так нельзя! — повторил свой возглас главный герой. — Отступайте, недотёпы!
И тут как по заказу ожила Маргарита Ивановна. Она, в очередной раз включив в себе звонко-голосистую пионерку, принялась вещать «настоящую историю» времён обучения Наполеона в Бриенне.
— За время обучения Наполеона Бонапарта в престижной кадетской школе во французском городе Бриенне, в которой он, как одарённый мальчик, получал королевскую стипендию, будущий император перечитал всю школьную библиотеку. Особенно ему нравились книги по истории и географии.
— Нельзя отдавать противнику такую важную инициативу, как выбор места сражения! — продолжал горячиться главный герой параллельно экскурсоводу. — Вы на ровном месте все легионы положите, идиоты! Отступать надо в теснину, где конница Ганнибала будет бессильна.
— Особенно одарённый ученик преуспел в математике, — продолжала голосить очкастая, перекрикивая бушующего в гневе Бонапарта.
Дима сначала от подобной какофонии хотел было уши заткнуть, но, пару секунд подумав, решил, наоборот, подключиться.
— Молчать! — заверещал он что было мочи.
Гид тут же заткнулась на полуслове с открытым ртом и выпученными глазами, а вот мальчик его не послушался.
— А ты, Ганнибал, что творишь? Выматывай римскую пехоту! Выматывай! А не старайся наступлением в лоб выиграть войну. Войны одним ударом не выигрываются.
— Стоп, клип, — уже спокойно дал команду Дима, заткнув и этого оратора, и, зло уставившись на всё ещё ошарашенную тётку, разрешил: — А вот теперь ты давай.
Женщина, выдохнув, расслабилась, и рот закрыв, и глаза сузив, но не проронила ни слова, видимо, с разгона не поняв, чего давать. Через несколько секунд паузы Дима решил подтолкнуть гида к выполнению своей работы, поинтересовавшись:
— Маргарита Ивановна, вы вообще видите, что происходит в клипе?
— Да, — с интонацией непонимания выдавила она, мол, что уж меня совсем за дуру держать, конечно, вижу.
— И чем занят наш главный герой? — продолжил ёрничать практически голый турист по временам и весям, ехидно лыбясь.
— Читает, — уверенно констатировала она, добавляя к ответу глубокий кивок, словно визируя своё утверждение оттиском печати.
— А по-моему, не очень, — продолжил издеваться нахал над бедной женщиной.
— Ну как же не очень, — тут же вскинулась Маргарита Ивановна, строя из себя обиженку. — Посмотрите, у него книга в руках. Вот ещё две лежат на кровати, дожидаясь своей очереди.
— А вы его слышите?
На это гид выпрямилась, поджала губки, отвела взгляд в сторону и тихо проговорила:
— Мне за знание иностранных языков не доплачивают.
— Вот как? — удивился Дима. — Так я вам переведу. Он не просто читает про войну Рима с Карфагеном, он, мать его, им советы даёт, как надо воевать. Представляете? Этот шкет учит великих полководцев древности воевать.
— Ну я же уже сказала, что Наполеон был с малолетства одарённым человеком, — неуверенно проговорила экскурсовод.
— А это о чём говорит? — не успокаивался несносный турист.
Маргарита Ивановна промолчала, вновь поджав губки и испепеляюще зыркая на доставшего её экскурсанта.
— О том, что у Набулио уже с младых ногтей зашкаливали амбиции, — продолжил издевательским тоном Дима, мерзко улыбаясь. — Притом настолько зашкаливали, что его бы приняло в свои объятия любое современное психиатрическое заведение, поддерживая традицию: каждой палате по своему Наполеону.
— Наполеон Бонапарт не был психически больным, — неожиданно возбудилась Маргарита Ивановна. — Это всё враки и наговоры его врагов.
— Конечно, — отмахнулся от неё Дима, отходя от главного героя и принимаясь рассматривать книги, лежащие на кровати. — Только любой психиатр вам скажет, что здоровых людей не бывает. Просто каждый по-своему сходит с ума.
И, заблаговременно останавливая ненужную дискуссию, запустил клип дальше, стараясь пропускать мимо ушей ответные речи негодующей фанатки Бонапарта. Застарелая пионерка чем-то ещё возмущалась, доказывала его неправоту, всячески обеляя будущего императора французов, но Дима её уже не слушал. Набулио же продолжал давать указания Пирру и Ганнибалу, не на шутку разойдясь.
Исследователь задумался, не слушая никого из них, уже поняв смысл данного клипа. Единственно, когда услышал от «великого и могучего» дрыща имя римского полководца, сам себя спросил: «А не тот ли это Пирр, у которого была пиррова победа?» Но тут клип начал меняться, и он благополучно про этот вопрос забыл.
Глава 57. Локация 12. Выдай поджопник лезущему вперёд и переведи стрелки, указав пальцем на соседа, ибо наглость с честными глазами — презумпция невиновности при устранении конкурентов.
Экскурсия по величию Наполеона оказалась в небольшой тёмной палатке, установленной прямо на земле. Главный герой уже примерно Диминого возраста, в испачканном глиной мундире сидел на пушечном ядре за импровизированным письменным столом, которым служил высокий полосатый барабан. Наполеон что-то усердно строчил пером на листе бумаги.
Где-то за шатром вяло постреливала то одна пушка, то другая, а издалека доносились глухие разрывы. Кто стрелял, куда стрелял, из палатки видно не было, поэтому Дима остановил клип и вышел прямо сквозь ткань на свежий воздух, тут же поняв, что свежестью здесь пахнуть не может по определению. Всё было в за;мершем на стоп-кадре дыму, земли не видно. Словно на облака попал, расхаживая аки ангел на небесах.
Тут же запустила свой пионерский трёп Маргарита Ивановна, выскочившая следом.
— Штурм Тулона! — радостно возликовала она, размашисто махнув рукой на обозримое поле боя, где в нескольких сотнях метров виднелись мрачные полуразрушенные крепостные стены большого города. — Именно в этом сражении молодой Наполеон Бонапарт впервые продемонстрировал всему миру свой талант и гений великого полководца и стратега. Тулон признавался непреступной крепостью. Считалось, что взять город штурмом невозможно. Но именно гений Наполеона решил эту сложнейшую задачу. Назначенный революционными властями республиканской Франции командиром осадной артиллерии, он на одном из военных совещаний перед штурмом города произнёс свою знаменитую фразу: «Тулон здесь», указывая при этом на прилегающую к городу высоту, на которой мы в данный момент и находимся.
Всё это она высказывала весело, с задором, поблёскивая глазками. Хотя, может, это оправа поблёскивала или стёкла очков бликовали. Диме было по барабану. Он слушал гида вполуха, разглядывая застывшую картинку, а когда рассмотрел в деталях, то запустил клип, словно играя, подобно школоте;, в компьютерную игру. Ему, видите ли, стало интересно посмотреть на всё это в движущейся картинке. Тем временем включился звук канонады, и пионер-гиду пришлось поднапрячь голосовые связки.
— Наполеон при штурме Тулона проявил не только гениальность в стратегии, но и личный героизм. Он первым ворвался в осаждённый город с саблей наголо, ведя за собой штурмующую армию, чем снискал законное уважение солдат и офицеров.
И тут Дима вспомнил о Ко;не. Если эта сорока не он, то можно ли вызвать Господство в качестве консультанта или нет?
— Кон, — обратился он к небу, не обращая внимания на распинающуюся тётку, — а ты не мог бы составить мне компанию?
И тут же обернулся, почему-то понимая, что старичок если и появится, то непременно со спины. Угадал. Тряпичная открывашка палатки отдёрнулась, и на поле боя появился дедок профессорской наружности, ещё с порога вживаясь в роль старого брюзги.
— Компанию, компанию. У тебя вон компания. Рот не закрывается. Или ты предлагаешь нам с ней хором спеть тебе хвалебный хорал в честь великого императора?
— Вдвоём вы можете исполнить только дуэт, — улыбнулся Дима и тут же дурашливо поинтересовался: — А хор вообще — это сколько? Двое — дуэт. Трое — трио. Четверо — квартет, насколько я помню.
— Хор — это много.
— А много — это сколько?
— Не зли меня, прыщ, — грозно потряс пальчиком Господство, прерывая его детские вопросики. — Лучше послушай, что тебе умная женщина рассказывает.
— Умная? — удивился Дима, уставившись на Кона, явно понимая, что тот над ним прикалывается.
— Ну не умная, — пожал Искусственный Разум плечиками, — какая разница. Для женщины это не имеет значения. Любая считает себя умницей и красавицей, и попробуй этому перечить.
— А вот с этим соглашусь, — покивал в ответ бывший ученик школы соблазнения. — Себе дороже.
— О! В нашей группе пополнение, — наконец узрела Маргарита Ивановна новенького слушателя.
Дима только ещё шире растянулся в улыбке, поняв, что, как и предполагал, эти два аватара не взаимосвязаны, а значит, представление при их столкновении должно выйти занимательным. Как они, интересно, будут между собой собачиться? И удастся ли переключить внимание престарелой пионерки с себя на старичка профессора? Тем временем гид даже и не подумала прерываться, продолжая разглагольствовать.
— За взятие города Тулон Наполеону Бонапарту было присвоено воинское звание генерал. На тот момент ему было всего 24 года.
— Кон, — не обращая внимания на голосившую сопровождающую, обратился Дима к Господству, — а что это он в палатке пишет?
— Доносы строчит на своих подчинённых офицеров и победные реляции командованию, в которых всячески восхваляет свои заслуги.
— По принципу: себя не похвалишь — от других хмуль дождёшься?
— Что-то в этом роде, — согласился с ним ангел воплоти.
— А доносы на кой?
— А как он ещё мог приструнить и заставить подчиняться более опытных офицеров, которые только и делали, что занимались фрондёрством и откровенно плевали на его назначение командующим, вытирая о мальчишку сапоги?
— Фрондёрством? — удивился Дима.
— В то время это было модным в офицерской среде, и не только в революционной Франции. Показывать себя безумно храбрым и предельно независимым было хорошим тоном для служивого аристократа. Дисциплина у командного состава практически отсутствовала. Они не служили. Они делали одолжение. А если что не нравится вышестоящему начальству — к барьеру и стреляться.
— Мля, — ухмыльнулся абитуриент, первым делом позавидовав беспредельщикам Наполеоновской эпохи, потому что с его нынешним преподавательским составом подобного не выкинешь.
— Наполеон Бонапарт отличался удивительной прозорливостью и смекалкой, — тем временем продолжала звонко голосить Маргарита Ивановна, стараясь перекричать канонаду, при этом не смотря на слушателей за спиной и упиваясь видами сражения. — Заняв эту высоту, он смог подавить сопротивление обороняющихся и отогнать от Тулона английский флот, который до этого, находясь в гавани, огнём своих пушек поддерживал бунтовщиков.
— У меня вообще сложилось такое впечатление, — продолжил вполголоса Дима диалог с Коном, любуясь статностью заднего вида престарелой пионерки, — что Наполеон с самого детства врал, как дышал. Это что, была ещё одна грань его таланта?
— Многие исследователи его биографии с тобой согласятся, утверждая, что он обладал удивительной способностью врать так, что ему все верили. Ложь, воспринимаемая за правду, — это высшая ступень лицедейства. Особенно показательна в этом плане его итальянская компания и, в частности, битва на Аркольском мосту.
— О, Аркольский мост! — неожиданно резко обернулась к ним Маргарита Ивановна, услышав нечто знакомое. — В том побоище Наполеон проявил себя самым героическим образом. Когда атака французов захлебнулась, он лично вбежал по трупам своих солдат на мост, подхватил выпавший из рук убитого знаменосца флаг и, под свистом пуль и снарядов, гордо взвил его над своей головой. Солдаты воодушевились подвигом своего генерала, и победоносный штурм продолжился до полного разгрома врагов.
Дальше она принялась осыпать героя лестными эпитетами, превознося его на разные лады. Дима её уже не слушал. Он уставился на Кона вопросительным взглядом, как бы требуя продолжения. Тот не стал противиться, продолжив:
— На самом деле Наполеон действительно в своём знаменитом заразном азарте ринулся среди солдат на мост. Но, будучи мелким среди исполинских гренадёров, идущих на штурм, его сначала уронили, затоптали, а затем вовсе спихнули с моста в топкий болотистый берег реки. Генерал провалился в жидкий ил чуть ли не по пояс. Телохранители сверху заметили и спрыгнули следом. Вытянули горе-командующего, оставив где-то в жидкой грязи его сапог. Вымазанного с головы до ног оттащили в командную палатку, откуда впоследствии он принялся строчить руководству в Париж победные донесения. Именно там, под пером бесстрашного генерала появился, подвиг с поднятым знаменем, воодушевившим солдат на победу.
Кон говорил тихо, а увлечённая своим выступлением Маргарита Ивановна, как тетерев на току, осталась глуха к его нелицеприятным высказываниям о её кумире. Она находилась в состоянии эйфории от влюблённости, упиваясь идолом своей мечты.
— В последствии, — продолжала она с задорной интонацией звонко пионерничать, — великий художник Антуан Гро написал знаменитую картину «Бонапарт на Аркольском мосту», увековечив героя столь славной битвы на все времена.
Клип с Тулоном закончился, плавно перетекая в следующий. Знакомый уже Диме зал Собора Парижской Богоматери. Знакомый антураж коронации Наполеона императором французов. Только, в отличие от первого посещения, на этот раз клип предстал в движении.
— О-о-о, — подобострастно заблеяла Маргарита Ивановна, моментально преображаясь из пионерки в пенсионерку, которой аж целых три рубля к пенсии добавили. — Коронация великого императора. Как он был великолепен.
Под стёклами её очков блеснули слёзы. Руки сложились над безразмерной грудью в молебном жесте. Складывалось такое впечатление, что сбылась её самая заветная мечта. Она была просто счастлива присутствовать на этом торжестве тщеславия.
— Он был в бархатном жилете с золотой вышивкой и бриллиантовыми пуговицами, — умилялась Маргарита Ивановна, захлёбываясь от восторга, — в малиновой бархатной тунике и короткой малиновой куртке с атласной подкладкой, с лавровым венком на голове…
Дальше Дима слушать её перестал. Заметив, что Кон телепортировался несколько поодаль от гида, молодой человек счёл за лучшее составить ему компанию, медленно отойдя от экскурсовода. Не понимая пока, куда смотреть и за чем следить, молодой человек первым делом решил разговорить ангела-консультанта, уже догадываясь, о чём будет вещать восхищённая наполеоновская фанатка.
— Я так понимаю: мы здесь лицезреем апофеоз его величия?
— До этого ему было ещё далеко, — поддержал Кон предложенный диалог, — но апофеоз амбиций — однозначно присутствует.
— А, ну да, — вспомнил Дима, — он ведь кроме патологического вранья ещё страдал просто наполеоновскими амбициями.
— Не то слово, — улыбнулся старичок профессорского вида, — смотри, что он сейчас сделает.
Дима присмотрелся. Похоже, в этот момент происходило помазание божие на царствование, или как эта процедура в императорской коронации называется. Наполеон, донельзя наглый, вальяжно подошёл к какому-то нарядно одетому священнослужителю, держащему корону двумя руками. Вид у последнего был такой, что Дима подумал, будто священник однозначно ждал, что этот наглый корсиканец сейчас влепит ему пощёчину, непонятно за что.
— Согласно ритуалу, — продолжал вполголоса комментировать происходящее Кон, — Бонапарт должен был встать на колени перед папой римским Пием VII, который во славу Господа возложил бы на его голову императорскую корону, но амбициозный император решил эту традицию сломать.
Наполеон тем временем вырвал из рук у папы римского корону и, упиваясь своим тщеславием, торжественно водрузил зубчатый обод себе на голову собственноручно, как бы давая понять, что он выше католического понтифика, поднимая себя до нечто божественного. Затем взял корону поменьше и с той же богоподобной наглостью короновал Жозефину. Клип закончился.
Убогая обшарпанная комната, примерно шесть на шесть. Письменный стол, два кресла. В углу ширма. За ширмой короткая кровать с горой подушек в изголовье. Пол, застеленный ковром, наполовину завален большими листами штабных военных карт в несколько слоёв. Наполеон, напоминая грузного рахитика с впечатляющими залысинами, широко расставив ноги и заложив руки за спину, что-то из этого положения рассматривал на лежащей у его ног карте, выпятив нижнюю губу.
За столом сидел рыжий щуплый мужичок с пушкинскими бакенбардами, замерев с гусиным пером в руках и в ожидании смотря на профиль Бонапарта.
— Стоп, клип, — быстро скомандовал Дима, решив сначала дать возможность говорливому гиду выговориться, а затем в динамике рассмотреть всё, что тут ему предоставляется.
Маргарита Ивановна ожидания оправдала.
— Последнее пристанище величайшего из великих — остров Святой Елены.
Торжественно, с интонацией прочтения некролога, принялась вещать убитая горем застарелая пионерка, как и положено, провожая в последний путь героя, чьё дело не умрёт, а имя впишется во всемирную историю золотыми буквами.
— О, — с тоской протянул Дима себе под нос. — Это надолго. Пойду-ка я на воздух. Гляну на знаменитый остров.
И пошёл, никого не спросив. Прямо так сквозь стену и вышел, оставив певунью траурных речей в гордом одиночестве, так как тут же следом за ним последовал и Кон. А та так увлеклась, что отсутствие за спиной слушателей и не заметила.
Погода за стенами каменного сарая, а по-другому этот архитектурный шедевр назвать было нельзя, предстала мерзкая. Серость. Сырость. Порывистый ветер трепал всё, что под его воздействием могло трепаться. Мелкая морось превращала, кажется, в насквозь мокрое даже то, что по законам физики не могло промокнуть. Видимость была не более 50 метров. Дальше всё становилось расфокусированным и теряло очертания, как бы растворяясь.
Дима задрал голову к небу и почему-то решил, что это вовсе не дождь такой мелкий, а тупо на остров села огромная туча, и эта морось — просто её конденсат. На кой ему было это открытие, он сам не понял. Но переключение с узконаправленных размышлений на нечто нейтральное и отвлечённое позволило молодому человеку прочистить заваленные мыслями мозги, обнулив их для следующей волны интеллектуального наполнения.
— Кон, — обратился он к Искусственному Разуму, который как специально пристроился за его плечом, — я, конечно, двоечник по биографии Наполеона, но что-то мне говорит, что именно под конец жизни, на острове Святой Елены, он собственноручно оформил свою легенду, переписав историю своей жизни, как ему этого хотелось.
— И да, и нет, — ответил Господство. — Наполеон Бонапарт действительно посвятил время нахождения в ссылке на написание истории собственной жизни. И в какой-то степени сформировал легенду своего величия. Вернее, окончательно огранил. А сама она, по существу, началась создаваться значительно раньше. Как раз после того, как стал императором.
— Интересно, — равнодушно проговорил Дима, продолжая всматриваться в мутную даль, в которой ничего не было видно. — Получив неограниченную власть, он перетряхнул архивы?
— Архивы, если и подчистил, то не афишируя. Да и зачем ему это было нужно? — удивился Кон. — Это бы ему славы не прибавило. Он пошёл другим путём. Бонапарт последовательно на протяжении всей своей карьеры создавал свой образ по крупицам через средства массовой информации, доступные ему на каждом этапе своего возвеличивания. Сначала боевые листки Итальянской армии, а затем официальные парижские издания. Выпускал памятные медали, бюллетени Великой армии, заказывал знаменитым художникам картины своего величия.
— И за всё это расплачивалась казна?
— Естественно, — хмыкнул Кон, типа, а как могло быть по-другому. — Он ещё с молодости проявил удивительную способность выдавать плохие новости за хорошие, а хорошие — за триумф. Если охарактеризовать деяния Наполеона одним словом, то это слово — «пропаганда». Причём кое-кто из твоего времени считает именно Наполеона отцом современного для вас искусства промывания мозгов. Император одним росчерком пера уничтожал неугодные средства массовой информации и облагодетельствовал прихлебателям, кто «правильно» воссоздавал его образ. Кстати, этот образ он придумал для себя сам: вечная двууголка, серый кафтан, рука между пуговицами и так далее. Мелочи, которые стали в будущем неотъемлемой изюминкой Наполеона Бонапарта. Своеобразным визуальным маркером, по которому его безошибочно узнавали, не путая ни с кем другим.
— Интересный приём, — задумался Дима и тут же спросил: — То есть ты хочешь сказать, что он всю жизнь старательно играл роль великого и неповторимого, которую сам для себя и написал?
— Конечно. Но он не сразу пришёл к этому. Маска императора французов создавалась постепенно, по мере его победоносного шествия по Европе. А вот решающую роль в возникновении «золотой легенды» о Наполеоне сыграл не он, а его солдаты, оставшиеся без дела после завершения наполеоновских войн и с тоской вспоминавшие о Первой империи и своём «маленьком капрале». Эта легенда ушла в народ, а вот это уже было очень серьёзно.
— То есть величие — это в первую голову массовая узнаваемость и популярность? Я представляю, что о нём могла напридумывать народная молва.
Кон многозначительно промолчал, и это Диме дало больше, чем если бы он ответил. Они вернулись в комнату, в которой безостановочно продолжала причитать Маргарита Ивановна. Под конец она мельком очертила грандиозную работу над написанием Наполеоном своей биографии и поведала о блестящей операции по пересылке данной рукописи на континент, что больше походило на шпионский детектив. На этом прогулка по клипам величия Бонапарта закончилась.
Глава 58. Локация 5. Незнания не освобождают от ответственности познать в самый неподходящий момент.
Остаток дня до позднего вечера Дима пробыл на экваториальном пляже. Купался, загорал, бродил среди девиц по белоснежному песочку, но на девочек не заглядывался. Он думал, стараясь с первой попытки определить хотя бы образно концепцию величия в общем плане. Что-то, как ему казалось, он понял-принял. Какие-то моменты оставались спорными.
Коллеги по образовательному процессу в этот день так и не появились. Тело Танечки хладным трупом пролежало на лежаке до самого вечера. Присутствие дохлой блондинки не давало молодому человеку расслабиться на своём шезлонге с видом на волейбольную площадку. Стрёмно было рядом находиться. Поэтому и вынужден был наматывать круги, но и далеко не уходил, надеясь на её возвращение в тело и находясь в предвкушении интересного рассказа о достижениях Берегини по перевоспитанию ведьмы. Но тщетно. Дима так и отправился спать, не дождавшись Искусственного Духа.
Находился и наплавался за день так, что вырубился практически сразу, как только примостил голову на подушке. И, кажется, даже ещё не успев уснуть, тут же оказался в сером «ничто» базового мира с единственной портальной дверью. Он замер. Прислушался к себе. Ощущение было такое, словно он не уснул, а телепортировался. Слегка кружилась голова и подташнивало.
— Странно, — подумал Дима. — И как это понимать? Так я всё же уснул или меня переместили? И кто это мог сделать? Тано ещё не вернулся. Его оболочка на пляже валяется. Да и Четвёрица утверждала, что он такое самостоятельно провернуть не может. Кон? Да ну на. Или это Солнце Моё надо мной прикалывается? Типа, взяв меня на поводок, пытается прогуляться со мной по уже один раз пройденному маршруту, чтобы понять, где я был. Дух говорил, что в отдельно взятом слое они меня теряют. В этом же случае Разум точно вцепится в мои мозги, не оторвёшь. И что делать?
Минут пять он простоял у портала в нерешительности. Проснуться и вернуться к себе в апартаменты он не мог. Не понимал, как можно это сделать. А куковать в неизвестности и ждать непонятно чего в этой серости не имело смысла. По опыту знал: здесь можно просидеть вечность. В конечном итоге, осознав, что ничего другого ему не светит, он со злостью хлопнул по полотну импровизированной двери.
Дима оказался там же, где и был в прошлый раз: многокомнатные стеклянные хоромы на верхотуре башни-многоэтажки. Вот только первым делом заглянув сквозь прозрачную стену в соседнюю комнату, он замер в ступоре. Тано в кресле не было, зато вместо него восседала абсолютно незнакомая женщина ориентировочно бальзаковского возраста и таких же габаритов. Хотя возраст было определить сложно, потому что она была одета, мягко говоря, странно.
Первое, что бросилось в глаза, её голову покрывал большой платок из легчайшей белой ткани, полностью скрывающий волосы. Нежно-голубая не то плотная сорочка, не то курточка, Дима затруднялся дать этому элементу гардероба название. Она была достаточно свободной, поэтому даже контуры фигуры определялись очень приблизительно. Ярко-синяя, цвета холодного неба, просторная юбка ниже колен добавляла скрытности в образ.
Женщина сидела в кресле и, отвернув от гостя голову в сторону отсутствующей стены, замерла, смотря куда-то в одну точку. Руки держала не на подлокотниках, а сложила на колени. Спину держала ровно, с величественно высоко поднятой головой. Она явно ждала его. Это Дима понял сразу, как только её увидел. Мало того, он на каком-то подсознательном уровне чувствовал, что женщина знает о его появлении здесь. Знает, но ничего не предпринимает, словно проверяет, как гость будет реагировать на её появление в этом месте.
Молодой человек огляделся. В квартире больше никого не было, и, проговорив про себя: «Помирать так с музыкой», спокойно прошёл в соседнюю комнату с видом, словно всё так и должно было быть. Пристроился в кресло напротив, в котором сидел прошлый раз при посещении Искусственного Духа, и ещё раз огляделся.
Закрались сомнения, что данные апартаменты принадлежат не Тано, как он думал раньше. Вероятней всего, это некая конспиративная квартира секты заговорщиков, куда его пытался завербовать белобрысый. И принадлежат эти апартаменты ИМ, которых блондин так и не назвал. А вот сейчас, кажется, ему предстоит познакомиться с кем-то из этой засекреченной конторы рангом повыше. Уж больно дама величественно себя держала.
Делая вид, что не обращает внимания на непонятно откуда взявшуюся женщину, он расслабился, приготовившись к очередному раунду вербовки. Вскользь осмотрел свою одежду на предмет чистоты и только после этого вопросительно уставился на сидевшую напротив. И тут его посетил очередной диссонанс. Она оказалась скорее бабушкой, чем представительницей бальзаковского пантеона. На вид женщине было лет 60. А может, и больше. Хотя, может быть, и меньше.
Поражала ухоженность лица. Вообще он испытал странное чувство. «С неё бы иконы писать», — подумал он. Ни одной морщинки, ни одного пятнышка на матовой безупречной коже. Оно было идеальным. Но вместе с тем лик давал однозначное понимание, что перед ним дама солидного возраста, а не молодка безголовая.
Наконец незнакомка соизволила его заметить. Плавно, как текущая вода, её голова повернулась, чем тут же напомнила по моторике Солнце Моё. По спине молодого человека пробежали мурашки, а в голову закрались смутные подозрения по поводу её сущности. Женщина сузила карие глаза и, словно выплюнув, неожиданно презрительно произнесла, даже скорее обозвала:
— Воин.
Дима аж опешил от столь разительной перемены её образа и смысла сказанного. У него челюсть на грудь отпала. Глаза навыкат. С одной стороны, столько презрения было в её голосе, что моментально стало стыдно за себя. Но с другой — что в этом плохого? Воины во все времена котировались как нечто доминирующее в человеческом обществе. А с третьей — какой он на хмуль воин? Он лопату-то не знает, за какой конец держать, а об оружии вообще речи нет.
И тут его накрыло. В сознание потекла информация на уровне ангельского понимания. Он будто вспомнил, кто перед ним. Со всеми вытекающими последствиями. А перед ним сейчас восседала не абы кто, а сама Мать Сыра Земля! Одно из проявлений Троицы — Планетарного Разума! Правда, большего о себе она понять не дала. В добавлении он лишь осознал, что обращаться к ней надлежит либо Мать Сыра Земля, либо Матерь. И всё.
Да ещё понял, что строга она безмерно и шалостей с его стороны не потерпит. Никаких шуточек. Никакого панибратства, что он мог себе позволить с той же Четвёрицей и Господством. У этой бабули не забалуешь. Враз язык укоротит и задницу взгреет так, что неделю не присядешь.
Дима пришёл в себя довольно быстро. Поёрзал в кресле, словно поудобнее пристраиваясь, и, не смотря Троице в глаза, смущённо поздоровался:
— Здравствуй, Мать Сыра Земля.
— Благодарствую на добром слове, — ответила та, смягчая и взор, и интонацию. — И тебе, таракашка, здравствовать.
— Таракашка? — всё же не удержался от ехидства Дима, кривясь в полуулыбке.
— А кто ж ещё? — Матерь совсем подобрела, взаимно ему улыбаясь. — Таракашка он и есть таракашка, хоть и бездомный. Правда, вашего брата у нас отчего-то называют драконами или рептилоидами, по-модному. Но с пресмыкающимися ты и близко не родня. А вот на кого похож из моего мира, так это на таракана. По-теперешнему вроде как инсектоид.
И тут Дима уснул в этом сне. Прямо как сидел, так и вырубился. И вроде как бы и не сон ему снился, а будто он свою прежнюю жизнь вспомнил. А точнее, тот момент, как оказался на этой планете до перерождения. Вернее, как на планете Земля оказалась его душа, которая, как он тут же осознал, не имеет ничего общего с этим миром. Его душа вообще прилетела из другой вселенной!
Вот лежит он в капсуле, напоминающей прозрачное яйцо. Вокруг бескрайний космос. Причём все звёзды далёкие. Поблизости нет ни одной. Он забыл, как выглядел раньше, и зе;ркала не было, чтобы посмотреться, но ему видны были руки. Хотя правильнее было назвать их передние конечности. Многосуставны;е, покрытые хитином. Пальцы тонкие, длинные. И, кажется, их пять, как у человека. Хотя это не точно.
Ладони расслабленно лежат на выпуклостях, словно он в каждой ладони по яблоку держит. Пальцы согнуты и утоплены в углубления. При этом подушечки крайних суставов очень чувствительны к малейшим колебаниям. Он понимает, что эти штуки, на которых лежат его лапы, — адаптер управления его яйцом, капсулой, космическим кораблём, в общем, его средством передвижения. Но он расслаблен и ничего не предпринимает. Он ждёт. Ждёт команды.
Наконец в голове раздается приятный женский голос. По крайней мере, Дима именно так воспринял его.
— Вектор 18, 36.
Многосуставные пальцы пришли в движение. Судя по движению звёзд, капсула плавно начала поворачиваться в безвоздушном пространстве, через некоторое время замерев, видимо, встав на нужный курс или вектор. Он прежний смотрел в одну точку прямо перед собой. Точку в полной пустоте. Но точно знал, что ему нужно именно туда.
Через несколько секунд по курсу появилось призрачное завихрение, и по его приближению Дима понял, что всё это время он не стоял на месте, а целенаправленно летел к этому переходу. Он знал, что это пространственный переход, но его абсолютно не волновало, куда он ведёт. В эмоциях прежнего тела царил полный штиль. Он летел выполнять привычную работу с полной уверенностью, что сделает её, как всегда, на высшем уровне.
Как только капсула на бешеной скорости влетела в огромную светящуюся трубу, началось нечто неописуемое. Будь он сегодняшним человеком, то, наверное, сошёл бы с ума от ужаса. Но в тот момент он не был человеком, а тот, кем он был, оставался абсолютно спокойным, словно делал это чуть ли не каждый день и по нескольку раз.
Капсула, и он вместе с ней, стал распадаться на атомы. Будто поток пространства слизывал его постепенно. Он уподобился метеориту, ворвавшемуся в плотную атмосферу, и теперь, плавясь, сбрасывал слой за слоем самого себя в расплавленный хвост кометы, оставляя за собой инверсионный след. Наконец его плоть сгорела полностью. Осталось лишь сознание, которое на запредельной для понимания скорости неслось куда-то вперёд по трубе.
И тут у Димы наступил оргазм. Мать его, самый настоящий! Только он был мягкий, нежный и, кажется, бесконечный. Это действительно продолжалось долго. Он потом даже не мог приблизительно сказать, сколько по времени. Ему казалось, что летел несколько часов, и всё это время его сознание находилось в неописуемом блаженстве.
Кайф закончился неожиданно. Резко. Вылетев из трубы на космические просторы, он увидел прямо перед собой летящий навстречу маленький голубой шарик. Тот приближался стремительно, и буквально за секунды до столкновения Дима определил, что это планета Земля с её океанами и континентами. Даже успел сориентироваться, в какой район врежется на всей скорости. Это была Москва.
А потом вспышка. На несколько секунд он ослеп, погружаясь в темноту. Затем перед глазами появилась мутная полоса света. А следом раздался громкий и обиженный крик новорождённого. На этом Диму выбросило из одного сна в другой, и он пришёл в себя, сидя в кресле напротив Матери Сырой Земли.
Сердце колотилось, как у загнанного зайца. По всему телу струился обильный пот. Он буквально был насквозь мокрым. Хотя вспотеть во сне — это надо ещё умудриться. Дышал настолько часто, что казалось, только что финишировал в забеге на длинную дистанцию. Ему больше минуты понадобилось, чтобы успокоиться и прийти в себя, постоянно утирая лицо от ручьём струившегося пота.
Троица не беспокоила. Она с улыбкой доброй бабушки, слегка наклонив голову, следила, как человечек мучается. А когда всем видом тот дал понять, что успокоился, проговорила:
— На первый раз, чтобы задуматься над своей природой, этого достаточно.
Она даже и пальцем не пошевелила, а Диму пулей вынесло и из этого сна, заставив вскочить на ноги в своей кровати копированного мира. Он ошарашенно озирался по сторонам, всё ещё не веря, что вернулся на исходную позицию. Зачем-то ощупал себя, растирая по телу пот. Наконец мысли стали собираться в кучу.
За панорамным окном радовало раннее утро и на этот раз без дождя. По освещённым макушкам деревьев — солнце уже приступило к величественному подъёму из-за горизонта. Сначала Дима хотел было лечь обратно и пораскинуть мозгами на тему увиденного, но мокрые простыня и подушка этому не способствовали. Поэтому, скинув с себя трусы, направился на свежий воздух обсохнуть и остыть, притом не только на физическом уровне.
А поразмыслить после такого было над чем. Первый гвоздь в его голову забил вопрос: «Какого хмуля я здесь делаю? Какая миссия на меня возложена и почему я о ней ничего не знаю?» Хотя, тут же вспомнив себя прежним, до человеческого рождения, он неожиданно понял, что и отправляясь сюда, он так же о цели своего визита не имел ни малейшего представления.
Второе, на этот раз неприятное понимание, возникшее в памяти: он просто своеобразный инструмент, оружие, которым кто-то будет в этом мире пользоваться! Обидно. Досадно. Но ничего с этим не поделаешь. Тот, прежний, относился к подобным вещам как само собой разумеющееся, словно по-другому и быть не могло. А вот человеческого Диму этот момент напрягал. Прежняя память словно нехотя просыпалась от летаргического сна, и он всё больше понимал разницу между тем, кем был, и тем, кем является сегодня.
Получалось, что у него на Земле нет никакого задания и нет никакой миро-спасительной миссии. Он простое оружие, закинутое для кого-то, и что этот кто-то им будет делать — непонятно. Одно радовало: если Троица вскрыла его подноготную, распечатав кусочек прежней памяти, то, кажется, пришло время, и он скоро куда-то вляпается по самое «не хочу». И вся эта фантастика, что творится вокруг него последние три года, покажется детской сказкой, рассказанной на ночь для успокоения дитяти.
Примерно через час самокопания, приняв успокоительный душ, Дима покинул свой персональный домашний мир. Вернее, попытался, но у него из этого ничего не получилось. Зря он предварительно не сделал стену прозрачной, как делал это раньше. Весь центральный зал был превращён в дремучий лес. А прямо перед его дверью рос огроменный дуб, своим стволом напрочь перекрывший выход. Протиснуться было невозможно, ну если только не перевоплотиться в кота, который, как тягучая жидкость, в любую щель протиснется.
Запоздало сделав стену прозрачной, он оглядел чащу. Это не была Верина поляна, как в прежний раз. Это был сплошной лес, обильно поросший мхом, с буреломами поваленных деревьев, зарослями непролазного кустарника и травой в паутине. В общий антураж дикости прекрасно вписались виднеющиеся повсюду огромные шляпки мухоморов. Прям сказкой повеяло.
Осмотрел дуб, закрывающий вход в эту мрачную обитель Бабы Яги, в качестве которой выступила сегодня одна шкодливая ведьмочка, сотворившая в общем зале подобное. На могучем дереве, мать его, висела выше двери толстенная золотая цепь, и по ней расхаживал огромный чёрный котяра, о котором он только что думал, разглядывая щель между косяком двери и деревом. А Вера-то и впрямь соорудила сказочный лес.
— Вот же сучка, — выругался Дима, а про себя собрал всю нецензурщину в адрес чернявой приколистки, но вслух выражаться не стал.
Потому что тут же этой выходке отдал должное. Она позволила ему моментально переключиться с упаднического настроения на азартно-боевое, самцовое. И даже порадовался, так как сразу нашёл выход из искусственно созданного тупика-ловушки.
Дима переступил порог, встав одной ногой на торчавший корень. Прижался к стволу, уцепившись, как скалолаз, за испещрённую глубокими бороздами кору дуба, тем самым вынеся тело из пространства спальни, и попросту телепортировался на своё место за центральным столом, прекрасно понимая, что тот при любых раскладах должен остаться, где стоял.
Вышло всё даже лучше, чем рассчитывал. Стеклянный стол действительно находился в центре леса. Удобные кожаные кресла тоже никуда не делись. И мимо своего он не промазал, эффектно появившись сидящим в расслабленной позе. Из сокурсников за столом переговоров восседала только Вера, творец всего этого безобразия, которая от неожиданности появления вчерашнего любовника аж с визгом подпрыгнула из положения «сидя», вскакивая на кресло ногами. Дима злорадно оскалился. 1:1.
Брюнетка выглядела сногсшибательно. В дремучем лесу с мухоморами и каркающими воронами она смотрелась феерично. Чёрные коротенькие шортики, прикрывающие упругую задницу лишь наполовину, выставляли на показ округлые булки. Такой же чёрный короткий топик, из которого титьки вываливались, причём снизу, из последних сил цепляясь сосками за узкую тряпицу. На голове причёска «взрыв чёрной звезды». Причём именно причёска, а не абы что. Там присутствовала тщательная укладка, в которой каждый протуберанец иссиня-чёрных волос был зализан волосок к волоску.
На носу очки от кутюрье Гари Потера, только почему-то с чёрными стёклами. Причём они были явно не солнцезащитные, а как пить дать сварочные. Или на худой конец для наблюдения за солнечным затмением. И как вишенка на торте — золотой амулет Берегини, что сверкал во всём великолепии. То ли она его почистила и полирнула, то ли сама Берегиня лоску добавила для антуража. Но блестел тот, как у кота яйца.
Пока Дима с открытым ртом рассматривал эту сказочную красоту, девушка пришла в себя и показательно окаменела в эмоциях. Села на полуголую задницу. Поправила задравшийся топик. Вернее, не столько поправила, сколько указала самцу, куда смотреть надо. Он и посмотрел. Ему что, жалко? К тому же Дима влез в её чувства и констатировал их полное отсутствие, выдав про себя экспертное заключение: «Давно пора».
Наступил период муторного молчания, как и положено при неожиданной встрече бывших любовников. Вера его теперь в упор не видела, но тем не менее всем видом показывала: смотри, мудак, какой красоты лишился. Но Дима на неё уже не смотрел. Он, запрокинув голову, искал невидимых ворон, которые с непонятного перепуга устроили над головой душераздирающие разборки. Что они там не поделили? По какому поводу драка?
— А можно их заткнуть? — наконец не выдержал бывший бойфренд, зло уставившись на создателя противно голосивших пернатых.
— Нельзя, — стервозно, сквозь зубы прошипела Вера, демонстративно смотря мимо спросившего куда-то в чащу леса. — Их песни мне душу греют.
— Ах, так это песни у них такие? — принялся дурачиться молодой человек, откидываясь на спинку кресла. — Они там что, твою настойку из мухоморов употребляют? Что хоть отмечают: свадьбу или похороны?
— Мою свадьбу, твои похороны, — не задумываясь выпалила ведьмочка.
Правильно. А зачем думать? Тут всё просто, ляпнула, лишь бы нагадить обидчику.
— Слушай, — Дима резко сменил тон на устало-равнодушный, одной интонацией предлагая мирные переговоры. — Чего ты добиваешься? Только честно.
Девушка резко встрепенулась, видимо, хотела выдать очередную пакость в его адрес, но передумала. Она несколько долгих секунд буквально буравила его взглядом сквозь абсолютно чёрные линзы очков. Губы сжала. Кулачки сжала. Да вся сжалась, как пружина. Но затем обмякла. Поникла, опустив голову, и сквозь явно напрашивающиеся слёзы обиженно пролепетала:
— Я просто хочу любви. Простой человеческой любви.
По её щекам побежали мокрые дорожки. Она шмыгнула носом, тут же утерев его с размаха предплечьем. Дима молчал. Подобное откровение было для него полной неожиданностью, и он судорожно соображал, что ответить и при этом во что бы то ни стало не обидеть девочку ещё больше. Но она сама подтолкнула на нужный ответ, продолжив излияния своей души.
— Я перед тобой как только не выпендриваюсь. Даже голая хожу, а тебе хрен по деревне, чурбан бездушный. Ты даже прибитый Славой только секс любишь. А я девушка. Я человек. Понимаешь?
— Послушай меня, девушка, — наставительно заговорил Дима, выделив последнее слово. — Я тебе сейчас выдам один секрет. А ты обязательно над этим подумай. Если ты пытаешься соблазнить мужика своим сексуальным телом, то глупо обижаться на то, что он будет любить исключительно твоё тело во все твои красивые дырочки. Для того чтобы тебя полюбили как человека, надо не трусы; показывать, а человечность. А вот любить тебя как женщину вообще ни у кого не получится. Женщину любят за женственность, а в тебе она напрочь отсутствует. Ты ведёшь себя как угодно, но только не как женщина. Ну нет в твоём поведении женственности, хоть плачь. Похоже, ты даже не знаешь, что это такое. По крайней мере, тебя точно этому не учили. Ты же не глупая девочка и должна понимать, что женщина — это не анатомическая особенность особи женского пола. Это нечто совсем другое.
У Веры открылся рот от услышанного. Она медленно сняла очки, смотря на Диму, как на невидаль, и шёпотом спросила:
— А что для тебя женственность?
— Сама подумай над этим. Поверь, это будет куда более полезным для тебя занятием, — не стал ей ничего объяснять бывший ученик Суккубы, и при этом отлипая от спинки кресла и устраивая руки на столе, осмотрел лес, как бы давая понять, что тема закрыта и пора бы перейти к следующей. — А где у нас Искусственный Дух?
— Да здесь я, — неожиданно откликнулся потеряшка, выходя из-за дерева, чем дал основание думать, что всё это время нагло подслушивал.
Появился он в образе белобрысого Натана. Менять себя на что-то сказочное не стал. Да и одет был, как прежде. Хотя эльф — чем не сказка?
— Подслушивал, — укорила его Вера усталым голосом, как бы говоря: «Какая же ты сволочь, Берегиня».
— А то, — весело парировал блондин, расплываясь в улыбке и усаживаясь в кресло. — Подслушивать и подглядывать — это, оказывается, так возбудительно. Мурашки по спине так и бегают, так и бегают.
— Совсем наш дух испортился, — растянулся в ответной улыбке Дима, поддерживая дурашливую игру товарища. — Ты, похоже, отсюда выйдешь не с искусственной душой, а напрочь испорченным бездушевником, которого и в преисподнюю побоятся пускать. Всех чертей там переплюнешь.
— В преисподней нет чертей, — расплылся в ещё более ехидной улыбке Натан, всем видом показывая, что обладает куда более глубокими познаниями по данной теме. — Они бегают исключительно в больных фантазиях недалёких людишек. Ты вообще знаешь, откуда взялся чёрт в человеческом фольклоре?
— Нет, — тоже не прекращая лыбиться, ответил Дима, откидываясь обратно на спинку кресла и радуясь, что тема с неразделённой любовью между телом, женщиной и всем человечеством благополучно закопана.
— По очень древним верованиям жителей Страны Рек, это где-то в районе сегодняшней средней полосы России, вся нежить носила исключительно женскую ипостась. Так вот, водная нежить имела структуру бабняка с жёсткой вертикалью власти. Матерь, глава этого водного рода нежити, звалась Черта;. А когда позднее матриархат каменного века сменился на патриархат медного, то и нежить автоматически поменяла сексуальную ориентацию. Черта стала Чёртом. Водяница — Водяным. Шутовка — Шутом и так далее.
— Ты хочешь сказать, что в каменном веке был матриархат и бабы командовали мужиками? — удивился Дима.
— Я такого не говорил. Бабы жили бабняком с мелкими детьми в баймаке у какой-нибудь реки. Поэтому, кстати, их и называли жителями Страны Рек. Баймак — это кусок берега реки, на границы которого ставились Чуровы столбы, как бы метя занятую территорию. А мужики в те времена жили отдельно артелью сами по себе. К бабам в бабняк наведывались лишь по своей кобелиной надобности. А так орлы они были вольные, скакуны свободные. Семьёй и воспитанием детей не обременённые.
— Козлы они были блудливые, а не орлы, — неожиданно вклинилась уже переставшая реветь Вера, негодуя от исторической несправедливости.
— Опять, — одёрнул её Дима. — Вера, кончай ты уже со своим феминизмом. Если был у древних такой уклад, значит, в этом был смысл. По крайней мере, они оставили за собой потомков на всю Евразию, а вот что вы со своим феминизмом после себя оставите — вопрос.
Полуодетая брюнетка тут же насупилась, нацепила на нос сварочные очки с оправой «Гарри По;тер» и демонстративно откинулась на спинку кресла, скрестив руки на груди. Она всем видом показывала сраным мужикам, что не друзья они ей больше, не друзья, и она на них опять обиделась. Но тут Натан вновь поменял тему.
— Ты как, — обратился он к Диме, — Наполеона прошёл?
— Прошёл, — с тяжёлым вздохом подтвердил молодой человек.
— И как?
— Нормально. Кстати, там на все клипы выделена в качестве экскурсовода тётенька пионерского задора. Довольно прикольная. Но вы её особо не слушайте, а вдумчиво анализируйте события. Можно ещё в довесок к Маргарите Ивановне Кона вызвать. Вот того послушать можно. Псевдопрофессор дельные консультации даёт.
— Ну что, — на этот раз эльф обратился к ведьмочке, — пойдём прошвырнёмся?
— На кой ты мне нужен, предатель, — скривилась Вера, поднимаясь с кресла. — Я тоже одна схожу. Проветрюсь от вашего мужицкого шовинизма.
И пошла, никого не дожидаясь.
— Ветер в спину, — поддел её Дима. — Да булки не потеряй. Вон уже наполовину из шортиков выпали.
Вера резко повернулась и, выгнувшись вперёд, показала длиннющий язык, замычав при этом, как это делают маленькие дети в подобном случае. И в конце концов, довольная собой, бодро зашагала к порталу, обходя кусты и с восторгом пиная по ходу мухоморы.
Глава 59. Локация 15. Любая жизнь — сказка: сплошная ложь, одни намёки.
Проводив взглядами рвущуюся к знаниям девушку, мужчины сняли с лиц улыбки и уставились друг на друга. С одной стороны, обоим очень хотелось поговорить. Причём о том, о чём даже думать возбранялось. С другой — ну не сидеть же вот так истуканами. Говорить-то всё равно о чём-то нужно. Так ведь и спалиться недолго.
— Есть не хочу. Пить не хочу. Может, пойти поспать? — намекнул Дима, вопросительно подняв брови.
— Можно и поспать, — кивнул в подтверждение своей понятливости Натан. — К тебе или ко мне?
— А вот это уже звучит по;шло, — сначала не согласился с его предложением Дима, но, подумав, решил, что их совместный сон зачем-то нужен белобрысому. — Пошли к тебе. Ты на моей кровати уже спал, а я на твоей ещё нет.
И они пошли.
Обстановка в спальне Искусственного Духа буквально ошарашила молодого человека. Он ожидал что угодно, но только не девственно стерильную спальню в заводских настройках. Вот как дух получил её изначально, вот такой она и осталась. Ни одного изменения не внёс. Ни одного дополнения.
Улеглись поверх одеяла, даже не раздеваясь. Натан выпросил у Кона дополнительную подушку для гостя. Это было, наверное, первым новшеством в его опочивальне. Дима пристроился, закрыл глаза и задумался: «А как уснуть-то? Сна ни в одном глазу».
— Готов? — вполголоса поинтересовался белобрысый.
— К чему? — спросил Дима также тихо, не понимая пока, к чему надлежит готовиться.
— Кон, — скомандовал хозяин апартаментов, — сонный газ на четыре часа глубокого сна.
Дима только успел начать удивляться такому простому решению, как тут же вырубился. Вот только он не попал на базовый уровень сразу, а поначалу видел обычный сон. По крайней мере, когда очутился в сером «ничто», точно помнил, что до этого ему снилось, будто он блуждал в каких-то трущобах барачного типа на пару с Верой. Они от кого-то прятались и убегали, но Дима не помнил, от кого конкретно.
Когда же он «проснулся» перед дверью портала, то ещё с минуту приходил в себя, тряся головой и растирая глаза, словно не мог расстаться с естественным сном. Состояние соответствовало: подня;ли и не разбудили. Наконец он окончательно взял под контроль полусонное сознание и, посчитав себя готовым к новым подвигам, уверенно хлопнул по двери, уже зная, что произойдёт дальше.
В конспиративной квартире Золотого Города присутствовал только Тано. Троицы не было. Дима подумал, что это даже к лучшему. Он хотел попытать белобрысого не только о задании, но и обо всём прочем, не находясь под давлением Планетарного Разума. Хотя тут же промелькнуло подозрение, что раз Троица чувствовала себя здесь как дома, то вполне возможно, что в отличие от Царевны-Лебедь читает их с белобрысым мысли даже в этом однобоком мире.
Тано сидел в хозяйском кресле, закинув ногу на ногу, и мерно покачивал золотой сандалией. Дима, недолго думая, пристроился напротив и сразу пошёл в атаку.
— Троица нас слышит?
Тано на пару секунд завис от неожиданности вопроса. Пожал плечиками и ответил:
— Не знаю. Может, и слышит. Никогда об этом не задумывался. А ты что, против неё что-то имеешь?
— Я что, больной? Просто хотел о ней расспросить. А теперь даже не знаю, стоит ли?
— Думаю, не стоит, — остудил его пыл познаний Тано после паузы размышлений. — Она же в тебя вложила о себе понимание. Если не дала большего, значит, считает это преждевременным или вообще лишним. Лично мне поручено прочитать тебе лекцию по нави, чтобы имел хоть поверхностное представление о загробном мире. Хотя, как по мне, ты бы и без этих знаний справился бы. Тебе не в самой нави придётся работать, а в базовом мире. Кстати, его ещё иногда называют ангельским. Духам туда дорога закрыта. Ну, если только страж придела под кольцом не затащит.
— Стоп, — поднял руки Дима, сразу начиная утопать в непонятках. — Ты давай прекращай сыпать местным жаргоном и сразу поясняй: кто такой страж, что за придел, что за кольцо?
Искусственный Дух задумался и решил сменить стиль подачи материала, предложив:
— А знаешь, давай сделаем по-другому.
Он скрутил какие-то фиги на пальцах, словно они у него без костей, и парочка оказалась в абсолютно другом мире без всяких затягивающих в себя порталов. Причём уже стоя на ногах. Диму, как всегда, повело от подобного перескока. Резко подступила тошнота, и он зло выругался: «Да когда ж это прекратится?», имея в виду, да когда ж организм к этому привыкнет.
Вокруг царил полумрак с круговым красноватым заревом угасающего заката. Притом на все 360 градусов. Над головой низкое небо всего в двадцати-тридцати метрах в виде медленно клубившегося тумана. Это были не облака. Это был именно туман с чётко обозначенной границей.
Они стояли на красно-коричневой грунтовой дороге, укатанной до состояния асфальта и прямой, словно нарисованной по линейке, уходящей куда-то за горизонт и вперёд, и назад. Справа и слева располагались бесконечные кладбища. По крайней мере, именно такая ассоциация возникла у Димы, глядя на идеально расположенные надгробные плиты. Или что-то очень напоминающее их. Большинство были пустыми. Просто каменные плиты, прикопанные в голую, без малейших признаков на растительность землю.
На некоторых, расположенных вдали, полыхал призрачный огонь, словно там горел костёр. Только пламя было прозрачное, бесцветное, будто марево от раскалённого асфальта, но в строго определённом месте. Но при этом вся эта мрачная картина вокруг угнетала в первую очередь звенящей тишиной. Ни единого звука. Ни единого шороха. И даже воздух, казалось, замер, только бы не издавать дуновения.
— И где это мы? — шёпотом поинтересовался Дима, явно струхнув, однозначно решив, что провалился в преисподнюю, только какую-то странную.
— Навь состоит из множества слоёв, — как ни в чём не бывало, обычным голосом начал свою лекцию Тано.
Вот только голос его звучал неестественно. Словно звук не имел объёма, а сам воздух вокруг обладал звукоизоляцией.
— Каждый слой, в свою очередь, имеет несколько этажей, — продолжил Искусственный Дух, придя в движение и направившись куда-то по дороге. — Сколько всего слоёв и этажей — никто не знает, так как их количество постоянно меняется. На какой слой и какой этаж попадает тот или иной дух, зависит от его плотности. Духи с наибольшей разрежённостью, соответствующие плотности воздуха — в самом низу. Ду;хи с наивысшей плотностью — на самом верху. В Золотом Городе, где мы с тобой были, пребывают духи с самой высокой концентрацией духовной энергии. Их оболочка прочнее алмаза. А сейчас мы находимся в самом низу нави — в слое, его ещё называют чистилищем. Притом на самом нижнем его этаже.
Дима, следуя по пятам за экскурсоводом, принялся осматриваться по сторонам в поисках котлов для грешников и прочего пыточного оборудования, но вокруг, насколько хватало зрения, простирались идеально ровные поля с плитами. И тут, словно прочитав его мысли, Искусственный Дух развеял его непонятки, вернее, усугубил их.
— Каждый, попадая сюда в качестве наблюдателя, видит этот мир по-разному. Сколько людей — столько образов.
Дима хмыкнул и предположил:
— Каждый видит в меру своей испорченности?
Тано взаимно хмыкнул, расплываясь в улыбке.
— Ты даже не представляешь, насколько выдал правильное понимание. Каждый видит этот мир именно в меру своей испорченности. Особенно это место. Чистилище — это та грань, с которой духи начинают своё восхождение после смерти живой плоти. Но не все. Кое-какие задерживаются здесь, и бывает, надолго. Там, где ты видишь пустые плиты — души поднялись выше. Вон, смотри! — резко остановился Тано, указывая в сторону.
Дима повернулся и замер с широко открытыми глазами. На одной из плит, всего метрах в десяти, появился чётко узнаваемый призрак мужчины, как бы формируясь из вытекающего из камня газа. Потом пару раз дёрнулся, отрываясь от плиты, после чего плавно поплыл вверх, постоянно ускоряясь и в конце концов ныряя в верхний туман.
— Вот, — с одобрением констатировал дух, довольный непонятно чему, — только что на твоих глазах вознёсся ещё один дух. А вон те, — указал он в даль на призрачные костры, — прикованы к камням навечно.
— Это ты про призрачные костры на дальних плитах? — поинтересовался Дима, вглядываясь в колебания пламени.
— Это не костры. Это духи не могут вырваться из камня чистилища за свои прегрешения. И это не те грехи, которыми вас пугают служители разных церквей и конфессий. Грех — это в первую очередь преступление против природы жизни. Душевный грех — проступок с потерей человечности. Грех пола — это деяния, в которых мужчина противоречит Мужскому, а женщина — Женскому. Духовный грех — это действия и бездействия по отношению к своему и чужому организму, на которое грешник осознанно или неосознанно оказывает воздействие. И каждый грех наказуем. Какой-то сразу. Какой-то с отсрочкой, словно Высший Суд даёт тебе возможность его исправить, нивелировать путём искупления или возложением на противоположную от греха чашу весов поступка или действия, равного или перевешивающего проступок. Какой-то наказывается уже после жизни. Но ни один грех не остаётся безнаказанным. Ни один.
— А можно подойти поближе, посмотреть?
— Даже не думай сходить с дороги. Каждый кластер с плитами, называемый приделом, охраняется Искусственным Разумом.
— Ангелом?
— Ангельской сущностью, которую называют по-разному: кто-то зовёт их демонами, кто-то джинами, кто-то ещё как, но смысл, я думаю, ты понял. К тому же с твоими способностями это может быть для тебя смертельно. Потому что заточённые в камень духи испытывают одновременно такой набор чувств и эмоций, что, нырнув в них, твои мозги тут же перегорят, и тебе самому уже придётся просачиваться сквозь камень в качестве духа.
— Даже во сне? — удивился Дима.
На что Тано взаимно удивился. Даже остановился и, уставившись на коллегу как на дурака, спросил:
— А что, мало людей умирают во сне или не приходя в сознание? Да больше половины. Дело в том, что духи, как ты уже знаешь, стопроцентные эгоисты, которым присущи все эмоции, кроме социальных. Так вот, те, что не могут вырваться, испытывают удушье на последнем издыхании, жажду и голод до полного озверения, теряя крупицы человечности, вожделение на уровне сумасшествия, страхи до уже ничего не соображающей паники и нестерпимую боль в каждой клетке своего бывшего тела. И всё это вместе на запредельном уровне. И отключиться, потеряв сознание, у них не получается. Им не дают этого сделать.
— Мля, — грустно подвёл итог Дима, оглядывая дальние костры из плазмы духов, оказывается, не трепещущих пламенем, а корчившихся от всего и сразу.
Тано двинулся дальше. Дима поспешил за ним, стараясь не отстать. В скором времени они вышли на идеальный перекрёсток. Поперёк их пути располагалась такая же дорога. Один в один. Дима крутанулся и тут же потерялся. А по какой дороге из этих четырёх шли они и в какую сторону? Все направления были одинаковыми. Тано оглядываться не стал, а предложил:
— Присмотрись к углам приделов.
Дима глянул на один и обомлел. В углу двух дорог стояло нечто. Маленькое, чёрное, лохматое. Не то пегое, не то грязное. Это что-то действительно напоминало маленького бесёнка. Только ни поросячьего пятачка, ни рожек на голове не было. Да и ноги без копыт. Обычные и без какой-либо обуви. Дима сразу сообразил, что это и есть охранник придела. К тому же в районе пояса у него непонятно каким образом крепилась связка светящихся колец, подобно связке ключей от тюремных камер у надзирателя.
— А что это у него за кольца висят? — тут же поинтересовался молодой человек, некультурно тыкая пальцем в сторону стража.
— Молодец, — похвалил его Искусственный Дух, подходя к мелкому бесёнку ближе, — вот это как раз и есть те кольца, про которые я говорил. Их называют скрепами удержания или кольцами рабства. Основа любого духа — это ДНК. Но кроме линейно-закрученного, картинки которых ты наверняка видел, существуют ещё кольцевые. У каждого духа, попадающего в определённый придел, страж автоматически изымает его кольцевое ДНК. Если бедолаге удаётся вырваться из камня, например, то его рабское кольцо передаётся по инстанции выше и остаётся у того стража, на каком этаже дух застревает, не в состоянии подняться выше. Оно волшебным образом появляется у стража этажа на поясе. Этим кольцом дух прикрепляется к слою и этажу. А если страж возьмёт его в руку, то дух, которому оно принадлежит, вообще теряет всякую свободу воли и превращается в его безвольного раба. В этот момент проекция пары страж-дух проявляются в базовом мире. Здесь у тебя не получится причинить вред Искусственному Разуму, так как он находится при исполнении. А вот при проявлении его в ангельском срезе — можешь сделать с ним всё что угодно. Вплоть до полного низвержения.
— В смысле? — выпучил на него глаза ошарашенный и ничего не понимающий Дима.
— В прямом. Ты же уже знаешь, что твоя душа чужая для нашего мира.
— Знаю. И что?
— А то. Ты засланный в наш мир душевный инквизитор. По воли Всевышнего Искусственного Разума можешь самостоятельно определять эволюционные нарушения. Проводить расследование. Производить суд. Выносить приговор и сам же приводить его в исполнение.
— Я ничего не знаю и не умею из вышеперечисленного, — хмуро ответил ему Дима, уставившись на мелкого беса. — К тому же какой из меня палач, если у меня нет никакого оружия. Ни топора, ни меча, ни пистолета с автоматом.
— Твоя душа и есть оружие. В ней заложен управленческий код. Ты можешь отключать Искусственные Сущности одной мыслью. Стоит посмотреть ей в глаза и скомандовать: «Предстань пред мной». Попробуй, — предложил Тано, указывая на мелкого бесёнка.
Дима несколько секунд наблюдал за снующим в нетерпении стражем, который, похоже, не мог покинуть свой придел, хотя очень хотел, и не мысленно, а вслух приказал:
— Предстань пред мной.
И для пущей важности вытянул в сторону Искусственного Разума руку, направив на него открытую ладонь. Страж замер, словно его действительно выключили. Дима аж офигел от своей крутости.
— И что, я сейчас могу подойти и свернуть ему шею?
— Ты меня чем слушал? В этом слое ты не можешь причинить ему вред. Только задать вопросы и получить на них ответы. Он находится при исполнении своих функций. А вот когда выключишь его в базовом слое, то, получив частицу свободы воли, он становится перед тобой беззащитным. На ангельском уровне бытия ты можешь ему и голову открутить, и уши откусить.
— И я такое могу с любой ангельской сущностью? Даже Господство в узел завязать?
— А вот фиг тебе, — развеселился Тано. — Таких, как ты, без намордника в наши миры пускать нельзя. Дай вам свободу, вы всю вселенную уничтожите. При попадании в наше Бытие на тебя Всевышний сразу наложил печать ограничения. Ты такое можешь проделать лишь с третьим чином: Ангелами, Архангелами и Началами.
— Архангелами? — встрепенулся Дима. — То есть и Суккубу могу выпороть, и мне за это ничего не будет?
— Можешь, но не обольщайся, что за это тебе ничего не будет. Будет. Ещё как. На каком основании ты собрался её пороть? У тебя есть доказательства её вины в нарушении законов мироздания? У тебя имеется справедливый приговор беспристрастного суда?
— Мля, — раздосадовано произнёс бывший ученик Архангела разврата и осмотрел низкое небо, видимо, в поисках своей училки-обидчицы. — Но выключить я же её могу без последствий?
— Выключить без причинения вреда — да, например, в качестве инструмента дознания. Как только что проделал с этим стражем. Хотя его бы надо уже отпустить.
Дима вновь уставился на окоченевшего беса.
— И как это сделать? — тут же поинтересовался он у всезнайки.
— Также мысленно. Отпусти, и всё.
— Отпускаю тебя, — проговорил крутой космический инквизитор в глаза ангелу-стражу чистилища, добавляя к сказанному жест рукой, типа вали отсюда.
Бесёнок исчез моментально, словно его и не было.
— Теперь он меня боится? — расплылся в улыбке всевластия Дима.
— Боится, но только до тех пор, пока ты не вступишь в его придел. А как только сунешься, то твоё рабское кольцо окажется на его поясе, и, взяв его, он тебе отомстит. Запомни: ангелы не умеют прощать. У них просто нет такой функции. И тогда ты не только без его разрешения сказать, подумать ничего не сможешь.
— Мля, — выругался Дима, отскакивая как ошпаренный от угла в центр перекрёстка и тут же развернувшись к экскурсоводу, решил проверить ещё одну догадку, поинтересовавшись: — А на тебя это тоже подействует? Ты же тоже искусственный.
Тано замер, словно уже замороженный, а глаза его наполнились ужасом. Дима нырнул в его эмоции. Точно. Искусственный Дух в самой настоящей панике. Молодой инквизитор почему-то решил, что если он его сейчас выключит, то белобрысый после включения от него так сиганёт, что не догонишь. А это значит, что Дима тут застрянет на непонятно сколько времени. Поэтому он посчитал, что лучше не экспериментировать.
— На меня подействует, — со страхом в голосе подтвердил Тано. — На других духов — нет. Эта команда из душевного программирования, а не из духовного. Эти вещи разные. А я как раз создан Душой Мира и к истинным духам имею лишь косвенное отношение. В этом моё основное отличие от остальных духов.
— А у меня в арсенале есть познания духовного программирования?
— Не знаю, — облегчённо выдохнул Тано, поняв, что над ним пока не собираются ставить эксперименты, — и, честно говоря, вообще не хочу знать о твоих способностях. Мне велено открыть тебе только то, что я открыл. Для нашего дела большего не требуется.
— Так, может, поведаешь мне о вашем деле? Учти, я ведь ещё согласия на это не давал. Тем более после того, как выяснил своё предназначение, сам понимаешь, на нарушения законов мироздания я не пойду. Статус не позволяет.
— Никакого нарушения с твоей стороны не будет, — встрепенулся Тано, — даже наоборот. Одна Ангельская Сущность, будучи стражем высшего порядка, превышает свои функциональные полномочия и творит беспредел, уже несколько столетий удерживая одного Святого Духа на коротком поводке кольца. Благодаря тому, что страж имеет огромный потенциал разума, он разложил его на сегменты и лишь одним из них исполняет свои функции, когда как другие имеют свободу воли и творят, что хотят.
— А с чего это он на Святого так обозлился?
— Да это ещё дела земные. Святой, тогда ещё будучи служителем церкви, ему рога пообломал, выдернув из его цепких когтей одну знатную женщину, на которую страж, пребывая одним из своих сегментов в образе демона-джина, наслал болезни, намереваясь побыстрей заполучить её в свой придел. На кой она ему была так нужна — понятия не имею.
— И после смерти этого Святого страж прибрал к рукам?
— Да. Все Святые по плотности духа попадают на самый верх, в Золотой Город. А этот не долетел. Эта сволочь его перехватил при переходе через его слой и, завладев кольцом, превратил в раба. Так что освободить его — дело законное. Джин не имеет права удерживать Святую Душу столь долго.
— Что значит «столь долго»? — уловил Дима оговорку. — А вообще он имеет право задерживать?
— Имеет. Только для дознания его земных прегрешений. И если его святость будет признана стражем не соответствующей действительности, поддельной, то есть искусственно сформированной, то по решению Планетарного Разума дух будет развенчан и низложен согласно истинной плотности.
— Ни хмуля не понял, — набычился Дима. — Так почему Матерь по башке не даст этому стражу?
— Да потому что этот зажравшийся джин не даёт ей результаты своего расследования для принятия решения. А без этого она ничего с ним сделать не может. Он, якобы, в своём праве. А сроков, как таковых, на дознание не предусмотрено.
— Мля, как у вас всё сложно, — почесал затылок новоявленный инквизитор. — Так я не понял: он нарушает своими действиями закон или нет?
— И да, и нет, — раздражённо буркнул Тано. — С одной стороны, он вправе его задержать, но с другой — шестьсот с лишним лет, это уже перебор. К тому же он обязан проводить дознание, а он его лишь имитирует. Поэтому ты должен с ним разобраться: на каком основании он его задерживает? Если обнаружил запретное, то пусть предоставит доказательства. Если же всё нормально, то обязан выпустить из своего придела.
Дима задумался над всей этой процессуальной хренью, мало что в ней понимая. Но тут у него созрел вопрос другого плана.
— Извини, но у меня ещё один вопрос: вы так с каждым духом возитесь или это какой-то особенный? Отчего-то мне кажется, что последнее. И страж в него вцепился — не оторвать, и Матерь явно имеет какой-то личный интерес.
— Да, особенный. Но подноготной я не знаю, — честно признался Тано, — а совать нос в тайны Земного Разума — себе дороже.
— Веди, — решительно потребовал Дима, уставившись на лектора злым следователем.
— Куда? — опешил Искусственный Дух.
— Туда, — тоном, не терпящим возражений, скомандовал душевный инквизитор. — Разбираться буду с вашим делом.
— Но, — замялся в нерешительности Тано.
Вот только Дима его решительно перебил:
— Веди, говорю, пока не передумал. Произведу первичный допрос.
Белобрысый колебался лишь несколько секунд. Затем пожал плечиками, соглашаясь каким-то своим мыслям, типа хозяин-барин, а моё дело маленькое. Спрограммировал пальцами переход, и Дима в одно мгновение оказался в базовом мире в нужном месте. Что странно, на этот раз он не успел почувствовать дурноту, так как ещё до перемещения вошёл в боевой режим, то есть тупо приготовившись к драке.
Наверное, именно это сыграло решающую роль в его дальнейших действиях и принятых решениях, потому что события в одно мгновение завертелись сумасшедшим калейдоскопом, не давая времени ни на размышления, ни на осознанность собственных действий. Всё происходило на рефлексах и больной фантазии подсознания.
Перед ним оказалось три объекта на расстоянии примерно 30 метров. Щуплый кустик непонятного растения. Низенький человечек с огромным пузом, с понуро опущенной головой плетущийся к этому кустику, что был ему по пояс. И огромный лысый великан, лениво вышагивающий следом, которому человечек был по колено. В голове у Димы моментально сложилась диспозиция. Надзиратель со светящимся кольцом в руках конвоировал Святого Духа к стационарному пространственному переходу в виде куста, до которого рабский дух уже практически дошёл.
И тут на непонятном уровне подсознания молодой человек осознал, что допустить, чтобы дух в этот куст нырнул, нельзя. Это он потом ломал себе голову: почему Святой должен был непременно в этот куст нырять, словно в бассейн рыбкой, но в тот момент его словно озвери;ном в задницу укололи. Ди;мину голову сверлила лишь одна мысль: нельзя дать духу произвести переход во что бы то ни стало. Иначе он их обоих потеряет. Но как это сделать?
Решение пришло мгновенно и в тот момент, не вызвав у душевного инквизитора никакого диссонанса. Хотя позже, анализируя это, он, кроме как маразмом, обозвать произошедшее не смог. В руках материализовался лук с наложенной светящейся стрелой. Вот только лук был детский. Маленькая пластмассовая игрушка для детей дошкольного возраста, в котором вместо тетивы была натянута резинка от трусов.
Тем не менее это нисколько не обескуражило охотника за законностью, и, недолго думая, вернее, не думая вообще, он запустил снаряд… в Святого Духа, уже наклонившегося над кустом для нырка. Не в стража, а именно в его раба. Световой росчерк прошил пузана, и тот буквально рассыпался в воздухе облаком искр, и Дима чётко в тот миг осознал, что с помощью этой игрушки только что его «убил». Но в душе даже не ёкнуло.
Рабское кольцо из рук стража исчезло с той же скоростью, что исчез и сам дух. Первая реакция конвоира — ступор. Это говорило о том, что сам пролёт стрелы он проморгал. Отвлёкся на что-то. Поэтому несколько секунд стоял в оцепенении, тупо смотря на куст с видом полной прострации. Что-то в его искусственно разумных мозгах переклинило. Ангел пребывал бы в этом подвешенном состоянии и дольше, но Дима, донельзя обозлённый, неожиданно даже для себя рявкнул:
— Это моя добыча.
На этом пауза в событиях закончилась. Надзиратель резко повернул голову, и молодой человек тут же понял, почему этих ангелов называют джинами. Его лысая, безбровая морда один в один напомнила ему сказочного персонажа из фильма об Аладине. Луноликая. Злющая. А ещё зубастая. Исчадье ада взглянул, словно выстрелил. Дима чуть не обделался от страха. Ментальный ужас врезал по мозгам, будто кувалдой прилетело по темечку.
Пока горе-инквизитор в панике старался вытаращить глаза больше того, чем они могли открываться физически. Пока столь же издевательски пытался порвать рот, даже не думая, что подобным образом можно и челюсть вывихнуть, джин рванул на наглого человечка, посмевшего его обокрасть. Он, вытянув когтистые лапы, стремительно приближался, явно намереваясь порвать в клочки на молекулярном уровне этот залетевший в его район мусор.
Только когда до подсознания потенциальной жертвы дошло, что видит круглые звериные глаза джина, Дима на автомате скороговоркой проорал, вытягивая руку навстречу несущегося на него великана:
— Предстань пред мной!
Страж застыл буквально в метре с протянутыми к его горлу монструозными лапами с грязными когтями и озверевшей рожей. И то ли стал меньше, пока бежал. То ли Дима увеличился непостижимым образом, но они резко стали одной весовой категории.
Хотя джин и застыл как вкопанный, но ментальный ужас, словно по инерции, пронёсся по молодому человеку, выбив из него и дух, и душу, и всё, что у него за душой имелось. Вот только борец за закон и справедливость не потерял сознание от запредельного ужаса. Не кинулся в панический бег с намазанной скипидаром задницей. А, абсолютно одурев, сам бросился в атаку.
Лука в руках не было. Похоже, он от страха его выронил. Да и что бы он смог им сделать? Если только оторвать резинку и, растянув, со смаком щёлкнуть по его уродливой роже. Зато стрела в правой руке осталась, и он не замедлил ею воспользоваться. Дима, окончательно озверев (одурев, рассвирепев (нужное подчеркнуть)), принялся с остервенением колоть джина, как игла швейной машинки тряпку. И остановился только тогда, когда вонзил её в горло стражу снизу вверх, насаживая голову на светящийся заточенный пруток с пушистым оперением.
Когда колол оцепеневшее Ангельское Создание, то ощущение было такое, словно джин состоит из сплошного зефира. Ну, может быть, чуть плотнее по структуре. У него даже во рту зефирное послевкусие появилось. Но вот когда вогнал стрелу в горло, увидел нескрываемый ужас в глазах стража, что и остановило его от дальнейшего истязания.
Джин стал резко сдуваться, словно резиновая кукла продырявилась. Прямо на глазах он стремительно уменьшался в размерах. И тут Дима ещё больше прифигел: ЭФИР заплакал. Глаза, ставшие в миг человеческими, наполнились слезами. Самыми натуральными, умоляющими.
В следующий момент снизу слева от Димы в воздухе материализовалась странная коробочка, напоминающая старинный деревянный пенал с выдвигающейся крышкой, только пошире школярного. Инквизитор опустил на неё взгляд. Крышка сдвинулась, а внутри, на золотой подложке, обнаружился отполированный сучок тёмного дерева.
Дима тут же по наитию определил, что джин пытается дать взятку лицу при исполнении, но что это за вещь, он не понимал. Попросту не знал, что это за артефакт. Хотя догадался: если могущественный до этого джин предлагает сию безделушку в качестве откупа за собственное существование, то вещь однозначно ценная.
Дима без зазрения совести заграбастал из коробки сучок величиной с ладонь, состоящий из трёх разной длины отростков. Выбросил стрелу и зажал пальцем дырку в горле джина. Сдутие Ангельской Сущности прекратилось. Тогда Дима взял и просто замазал отверстие пальцем, словно оно было проделано в пластилине. Только после этого, уже почему-то ничего не боясь, отпустил стража с интонацией и жестикуляцией типа: «Пшёл вон».
Тот глупостей делать не стал, а просто исчез. Разгорячённый вершитель правопорядка хмуро огляделся в поисках кого бы ещё наказать, но, кроме хилого кустика, никаких достопримечательностей, а тем более правонарушителей вокруг не наблюдалось. И только сейчас он начал приходить в себя. Наступил откат. Прошиб пот. Руки затряслись. Ноги отказались держать, и молодой человек был вынужден присесть, где стоял. А усаживаясь, обратил внимание на деревяшку в руке.
Присмотрелся. Повертел. Странный сучок. Хотя, с другой стороны, вроде обыкновенный. Только зализанный, словно отполированный и почерневший не то от времени, не то от втёртой в него грязи чужих рук. Ну, а о породе дерева вообще говорить не приходилось. Дима не был ботаником, да и профессиональный ботаник вряд ли определил бы. Артефакт чем-то напомнил ему дамский пистоль. Рукоятка, короткий ствол, затвор сверху, как у кремнёвых пу;калок. Дима задумался. И что это такое? И с чем его едят? Как с ним вообще обращаться?
— Сука, — зло выругался молодой инквизитор, беря сучок в руку, как пистолет, и типа прицеливаясь в куст. — Хоть бы инструкцию приложил, сволочь. Вот пойми теперь, за какую фигню я тебя продал. Ну-ка покажись, тварь!
И тут тварь показалась. Да так показалась, что Дима опять чуть в штаны не наложил. Как же замечательно, что он находился не в реальном мире. Точно бы оконфузился. Прямо перед ним материализовалась огромная морда са;мого настоящего дракона. Огромного, мать его, дракона. Мысленный процесс в Диминых мозгах резко остановился. Притом полностью. Но тут дракон гулким басом пророкотал:
— Слушаюсь и повинуюсь, хозяин.
— И биться сердце перестало, — прошептал горе-инквизитор, запуская мозги обратно в работу. — Ты кто?
— Я дракон исполнения желаний, — представилось чудовище и нагло, одной стороной морды, улыбнулось, оголяя клыки в половину Диминого роста.
Молодой человек напряжённо выдохнул и несколько расслабился, осознав, что прямо здесь и сейчас эта тварь его жрать не собирается. Да и вообще, судя по первичному пониманию происходящего, он только что сорвал знатный такой джек-пот. Это ж прям сказка какая-то с осчастливленным напрочь концом на всю головку. Дима тут же поддержал диалог, раз дракон оказался говорливым.
— Ты какой дракон: духовный, душевный или ангельский?
— Я базовый, — ответил ментальный монстр, сняв улыбку и, как собака, пристраиваясь в позе лёжа, укладывая огромную голову на могучие когтистые лапы.
— Понятно, — кивнул Дима в ответ, на самом деле ни хмуля; пока не понимая. — И какие желания ты можешь исполнять? И есть ли ограничения по их количеству?
— Любые, — равнодушно ответил дракон. — Ограничение только одно — пока ты жив.
И тут у Димы в голове по его дебильной привычке разгильдяя что-то щёлкнуло, и, не подумав о последствиях, он решил, не отходя от кассы, проверить слова своего теперь персонального исполнителя желаний.
— Перенеси меня домой.
Темно. Судя по всему — ночь. Привычная лёгкая тошнота и головокружение. Но уже через пару секунд он с ужасом осознал, что произошло что-то не то. Дима продолжал сидеть в той же позе, вот только оказался, судя по ощущениям, то ли на ковре, то ли на ворсистом паласе. Глаза начали привыкать к темноте, и ему поплохело. Сюрреализм реальности зашкаливал.
Дима неожиданно понял, где находится. Это была его однушка реального мира. Сука, реального! Только в ней всё было как-то по-другому. Вроде узнаваемо, а с другой стороны — всё чужое. Компьютерный стол стоял на месте, но на нём красовалась не его машина. И стол другой, и кресло не его. Чужие занавески. У них с Ольгой никогда таких не было.
Он встал. Ещё раз огляделся привыкшими к темноте глазами, отыскивая кровать, и впал в ступор, увидев на ней незнакомую парочку, одинаково перекормленных фастфудом индивидов, и спящих, отвернувшись друг от друга. И тут до него наконец-то дошло, и всё встало на место. Дима вспомнил, что говорила Суккуба: жена с ним развелась, квартиру продала. А значит, он просто оказался хоть и в своей, но теперь уже чужой квартире!
Дима с силой сжал сучок, продолжавший оставаться в руке, и злым шёпотом потребовал:
— Мля, Сусанин. Верни меня туда, где спит моё тело.
Очередной перенос, и вот он уже расслабляется в изнеможении на кровати рядом с белобрысым Искусственным Духом. Тот продолжал дрыхнуть столь безмятежно, что Дима решил: Натан в очередной раз сдох, отправив свой дух Берегини на обустройство новых пакости кому-нибудь. С него станется.
Молодой человек осторожно спустился с кровати, собираясь незаметно покинуть спальню Натана, но, дойдя на цыпочках до двери, с запозданием понял, что без хозяина ему отсюда не выйти. Скривился, одними губами выговаривая: «Мля». Затем поднял к глазам всё ещё зажатый в руке сучок и шёпотом, еле слышно скомандовал:
— Неси меня в мою спальню.
Пару секунд тошнотворности. Сведение глаз в кучу после лёгкого вертолёта в мозгах и облегчённый выдох с надеждой, что наконец-то этот грёбаный день закончился. В его копированном мире царила ночь. Торопливо спрятав сучок в карман джинсов, кабы кто не спалил, и утерев об штанину вспотевшую от деревяшки руку, он, не раздеваясь, плюхнулся поперёк кровати лицом вниз и замер.
Глава 60. Локация 5. Ремнём по заднице — стимуляция мозговой деятельности, а когда бьют по мозгам, то превращают ум в содержимое задницы.
 Проснулся утром. Поздним утром. Где-то ближе к обеду, судя по солнцу за окном. Всё указывало на то, что уснул, не приходя в сознание. По крайней мере, абсолютно не помня, как это произошло. Подобные выводы Дима сделал, осознав, что валяется поперёк кровати полностью одетый: футболка, джинсы, носки с кроссовками — всё было при нём. Ни от чего не успел избавиться.
Поднялся помятым в прямом и переносном смысле и исключительно на автомате обратился к Господству, даже не удосужившись подумать, в каких взаимоотношениях они теперь будут после вчерашнего.
— Что-то у меня, кажись, пересып и опухлость средней тяжести на нервной почве. Кон, приведи-ка мой мешок с костями к норме и взбодри чуток.
И тут словно эфедрина в легкие глотнул вместо стерильного воздуха. Всё как-то резко раскрылось: грудь, глаза, рот… и настроение. Не нагибаясь, нога об ногу сбросил кроссовки. Стянул носки, аккуратно расшвыряв их рядом. К вещевому натюрморту добавил скомканную футболку. Только джинсы снимать не стал, по ходу раздевания нащупав в кармане честно отобранный у джина артефакт. И вот таким нарядным в одних штанах на босу ногу вышел на террасу, с упоением вдохнув свежий воздух полной грудью.
День в его копированном мире выдался на загляденье. Тепло, светло; и… мухи. Хотя не кусают, и на том спасибо. Опёрся на перила, как диктатор на трибуну с гордо задранной головой, и глобально задумался:
— Ой, где был я вчера, ой, что там натворил. Интересно: общество разумных и искусственно-разумных меня сразу убивать будут или для приличия сначала поизгаляются? Хотя, если бы хотели стереть в порошок, то я бы уже не проснулся... наверное. Целого Святого прибил. Неслабого Ангела опустил. Обзавёлся астральным драконом, который хоть сейчас, наплевав на все Вселенские Разумы, вытащит меня из этой тюрьмы без последствий для памяти. Мля! Да я вообще с ним теперь круче Кайласа. Я ж теперь могу абсолютно всё!
— Я бы на твоём месте от него немедленно избавилась, — как гром средь ясного неба нараспев прозвучало за спиной.
От неожиданности он с дуру чуть через перила не сиганул. Но перепрыгнуть не смог. Ноги подкосились. Поэтому, врезавшись в деревянную преграду, тяжело задышал и стёк на пол, уперевшись спиной на столбик ограждения. Напугала Царевна-Лебедь до одури. Вот вроде и нежным голоском пропела, а словно по всем внутренностям вибратором для уплотнения асфальта прошлась. Даже после того, как песнь закончила, внутренности не прекращали дрожать. Колотило не по-детски.
Звёздный Разум в привычном полупрозрачном одеянии парила в воздухе всего в трёх шагах. Лик её ничего не выражал, оставаясь мертвенно-холодным. Но сам факт того, что она заявилась в первичном образе, а не в виде сексапильной рыжеволосой красотки, уже говорил о многом. И это «многое» Диму не радовало.
Испуг постепенно проходил, накатывая прохладой расслабленной усталости. Он даже не подумал встать перед представителем Высших Сил, а, наоборот, самым наглым образом поудобней устроился на дощатом полу, закинув ногу на ногу. В добавление отсутствия всякого пиетета решил в знак бунтарского протеста ни о чём не думать, что в его состоянии это довольно легко получилось. После перепуга с последующей расслабухой мозги отказывались работать даже сами по себе.
— Это не требование и не угроза, — продолжила после длительной паузы свою песнь Царевна-Лебедь. — Это совет.
Вот тут Дима вынужден был задуматься. Высшие просто так советы не раздают, тем более эта. Звёздная Сущность, кажется, вообще впервые проделала нечто подобное. Он сначала тормознул, задумался, а затем решился на вопрос, хотя обоснованно предположил, что она до разъяснения не опустится.
— Что не так? — поднял он взгляд на её мраморный лик.
— Всё. Есть. Баланс, — разделяя каждое слово, пропела Царевна-Лебедь, неожиданно решившись на развёрнутость своего пояснения. — За всё надо платить. То, что дают, не запрашивая плату, не говорит, что получаешь это даром.
И тут Дима задумался уже основательно. Он вдруг с обречённой ясностью осознал, что, несмотря на всю сказочность происходящего, сказкой тут и не пахнет. В этой грёбаной вселенной всё подчиняется строжайшим законам Бытия. И он, как новоиспечённый инквизитор, по идее должен бы это знать как букварь после десяти лет его изучения. Нарушать законы мироздания не дано никому. Даже Всевышнему. А раз эта драконья зверская морда у него не требовал ничего взамен, то, согласно закону баланса, он что-то забирал, даже не ставя хозяина в известность.
— И что он с меня поимел без моего ведома? — понурив взгляд в стыки половых досок, спросил сразу присмиревший бунтарь, ещё пару минут назад ощущавший себя пупом вселенной.
— Эти сущности в оплату забирают самое ценное, что у вас есть, — время жизни. Другая оплата им неинтересна.
Дима скривился в жалкой ухмылке, в мимической транскрипции изображая словесное: «Вот же сука».
— Так вот почему он указал на единственное ограничение своего использования: «пока я жив».
С минуту бедолага взвешивал в голове все «за» и «против», и, как бы ни был велик соблазн всевластия, выбрал свою грёбаную жизнь, которая, как оказалось, понадобилась не только ему, но и стала разменной монетой при покупке сказочных хотелок. И он даже догадался, что чем они сказочней, тем сказочней на них ценник. Дима неторопливо вынул из кармана артефакт. Сжал его как пистолет, ткнув импровизированным дулом в пол, и громко приказал:
— Покажись, тварь.
Дракон возник резко, прямо за спиной Царевны-Лебедь, но не успел Дима за неё испугаться, как огромный змей сам в ужасе отпрянул назад, выламывая массивной задницей перила с противоположной стороны террасы и с грохотом устремляясь со второго этажа вниз. Лишь в самый последний момент, зацепившись когтями за доски пола, повис, испуганно выглядывая из-за края.
Царевна-Лебедь даже не шелохнулась. Когда как Дима вскочил на ноги, опасаясь непонятно чего, но увидев реакцию ангельской твари, с облегчением выдохнул и, с презрением смотря на жалкое астральное ничтожество, поинтересовался:
— И сколько времени ты у меня забрал, скотина?
Дракон промолчал, тупо и, кажется, парализовано уставившись в спину Звёздного Элемента Космического Разума. Тогда Дима переключил внимание на Царевну-Лебедь.
— А вернуть назад никак?
Та лишь отрицательно покачала головой. Плавно. Медленно. Словно робот.
— Понятно, — со злостью выдохнул Дима, окончательно принимая решение, и, уставившись в глаза астрального жизнесоса, грозно, насколько мог, проговорил: — Дракон исполнения желаний. Я отпускаю тебя.
Чудище тут же исчезло. А вот сучок никуда не делся. Дима поднял руку. Внимательно рассмотрел артефакт, который никак не изменился, а затем перевёл вопросительный взгляд на Царевну-Лебедь.
— Сувенир на память, — неожиданно улыбнувшись, ответила на его взгляд Сущность Разума, после чего развернулась и уплыла в распахнутую дверь спальни.
Странно, подумал Дима, но он ещё ни разу не видел, как она исчезает. Она всегда просто уходит куда-нибудь за дверь, и только после этого пропадает. Почему?
Молодой человек оглядел разгром террасы. Остатки перил. Разорванные когтями доски пола, которые остались на месте только благодаря тому, что дракон располосовал их подобно циркулярной пиле не поперёк, а вдоль. Задумался: стоит ли всё восстановить или пока тоже оставить как напоминание несправедливости этого мира? Решил оставить. Тем более на ту часть террасы, выходящей к ле;су, он никогда не ходил. Ему смотровой площадки и со стороны речных просторов хватало.
Дима расслабленно облокотился на перила и вновь задумался. И тут, словно банный лист к заднице, прилип естественный человеческий вопрос: а правильно ли поступил? Он ведь так и не узнал, сколько дракон забрал жизни за свои фокусы. Может, там секунды были. Да хрен бы с ними. Он бы и на часы согласился. Да-а. Что-то он как-то быстро и легко отказался от всемогущества с вседозволенностью, а теперь жаба начала душить аж всеми четырьмя лапами.
Режим самоедства неожиданно переключил мысли на другое: если эта драконья сволочь так запросто может отбирать время жизни, значит, должен существовать и обратный процесс. Закон баланса и здесь должен работать. Но тут возникает другая нестыковка: а как же карма? Если продолжительность жизни жёстко предопределена судьбой, то как эта мразь могла отобрать то, что запрограммированно изначально? Он что, скорректировал судьбу?
— Хрень какая-то. Или я что-то не понимаю, — пробурчал он себе под нос, тяжко вздыхая и всматриваясь в солнечный пейзаж заречья, а затем, задрав голову, обратился к небесам: — Кон, не поможешь с этим вопросом?
— Кон не поможет, — неожиданно раздалось из-за спины радостным голоском Солнца Моё, и не успел Дима обернуться, как на его плечи легла почти невесомая ручка рыжей красавицы, от прикосновения которой у молодого человека встало дыбом всё, а не только волосы на теле. — Эти вопросы не в его компетенции.
Последнее она проговорила почти в самое его ухо, и у Димы реально голова пошла кругом. Хотя башка, похоже, уже которые сутки крутится не останавливаясь. Как бы не отвалилась. Он учащённо задышал, но нашёл в себе силы прошептать протест:
— Перестань. Я сейчас сознание потеряю. Или мозги в оргазме взорвутся.
Солнце Моё чуть не добила его своим обворожительным смехом, но руку с плеч сняла и, выйдя из-за спины, облокотилась на перила рядом. Дима встрепенулся, передёргивая плечами и стараясь избавиться от возбуждения, первым делом посмотрел на её ноги, так как не услышал привычного цоканья каблучков. Звёздная Сущность стояла босая. Впервые в жизни он лицезрел её вполне человеческие ступни с маленькими аккуратными пальчиками. Мать его. Даже от этого зрелища по его телу вновь прошла волна полового возбуждения. Да как же так жить-то?
Дима демонстративно потряс головой и отстранился на шаг в сторону, давая понять, что с ней можно вести разговоры, только держа дистанцию. Потому что при её вторжении в личностное пространство любого половозрелого самца тому сперма под напором брандспойта бьёт в голову. А семенная жидкость очень плохая замена ликвору головного мозга. В ней все нейроны моментально возбуждаются и, разрывая связи, кидаются на поиски распутных нейро;них, но, не найдя последних, устраивают однополый разврат, насилуя друг друга. Назвать это мыслительным процессом — мысля; не поворачивается.
— Человек — это трёхсоставной биологический комплекс, состоящий из души, духа и сознания. Душа — это ангельский компонент. Он делится на функциональную часть, не имеющую свободы воли, как у всех ангелов, что с натяжкой можно назвать тем, что вы именуете судьбой, и основную, что оперирует выбором.
— Да. Помню, — тихонько поддакивая, вклинился Дима. — Всевышний управляет процедурой выбора.
Солнце Моё никак не отреагировала на его реплику, продолжив свою лекцию:
— Ни душа, ни дух, ни сознание во всех их ипостасях не влияют на продолжительность жизни. Эта характеристика определяется несколько на другом уровне. А вот обратное влияние имеет место быть. Чем меньше в человеке остаётся энергии жизни, тем слабее его три составляющие. В душе угасает функция жизненного предназначения, в духе накапливаются болячки. Сознание, теряя нейроны головного мозга, всё глубже погружается в маразм. Каждого человека можно представить как некую батарейку, которая со временем постоянно разряжается, пока полностью не обнулится. На этом его игра в человеческую жизнь заканчивается.
— Но если есть системы отбора этой энергии извне, то должна существовать и обратная процедура.
— Должна и существует, но это, как ты понимаешь, уже работа систем высшего порядка, а ты так и не удосужился ознакомиться с ангельской структурой вселенной.
— Виноват, — покаянно признался Дима в недоработке, — просвети, если не трудно. Хотя бы в общих чертах.
— С нижним уровнем, который ваши богословы называют третьим чином, ты практически уже знаком со всеми, кроме одного, — это Ангелы, Архангелы и Начала. Ангелы — это духовно-личностные функции. Архангелы — функции планетарного уровня. Нача;ла — звёздного. Во второй чин входят Господства, Силы и Власти. И к высшей иерархии относятся Серафимы, Херувимы и Престолы. Именно последние, которых ещё называют Колёсами, а в функциональной системе Искусственного Разума — Вершителями, определяют начало и конец всем процессам во вселенной. В том числе и каждой конкретной человеческой жизни.
— С ними можно договориться? — поинтересовался Дима, вопросительно уставившись на Солнце Моё, почему-то заранее ожидая отрицательный ответ.
— Нет, — с лёгкостью подтвердила Звёздная Сущность, привстав над перилами и смотря куда-то в небесные дали, где над горизонтом клубились белоснежные облака. — Колёса они и есть Колёса. Что с тележным колесом договариваться, что с ними — суть одна и та же. Хотя есть один способ продлить жизнь без чьей-либо помощи.
— Какой? — встрепенулся ограбленный на кусок жизни молодой человек.
— Не укорачивать её.
Солнце моё мило улыбнулась и перевела взгляд на ученика, игриво посверкивая светящимися зрачками.
— Очень смешно, — пробурчал Дима, отворачиваясь и воспринимая её слова за шутку.
— Зря так реагируешь, — продолжала она его подзуживать. — Я бы на твоём месте задумалась. У человеческой жизни, помимо вселенских, есть один любопытный биологический закон: всё, чем он по тем или иным причинам не пользуется, атрофируется. На основании этого закона: как только ты перестаёшь жить, жизнь прекращается за ненадобностью.
Дима задумался, но что-то в её утверждении для него не складывалось. Ну ладно самоубийцы. Ну ещё смертельно больные, которым надоело мучиться. Но все остальные-то не хотят с жизнью прощаться. А старики так вообще до последнего цепляются за неё всем, чем ещё могут. А несчастные случаи? А войны, катастрофы и прочее?
Солнце Моё, конечно же, нагло подслушивала его мысли, что тут же подтвердила:
— Я говорила о людях, которым изначально была дана энергия на полную жизнь, а не о тех, кто родился с каплями своего времени. Тем, кто умирают рано, по вашим понятиям, продлить жизнь за установленный рубеж практически не могут, если только не заслужат исключения. И ты опять путаешь зелёное с квадратным. Я говорила не о желании жить или умирать, а о полнофункциональности существования. Парадокс, но вы не умеете жить в биологическом смысле этого слова. У вас семь систем жизнеобеспечения, и ни одной не умеете пользоваться, как надлежит. Наоборот, всячески стараетесь вывести их из строя.
— В смысле? — уставился на неё Дима в непонимании.
— В прямом, — отрезала Солнце Моё. — Вы не знаете и не умеете ни дышать, ни пить, ни есть, ни поддерживать гормональный баланс. Да вы по всем системам не знаете, как правильно их эксплуатировать. А с возрастом так вообще почему-то для себя придумали, что многое из внутреннего функционала вам уже просто не нужно. Например, считаете, что с годами неуместно заниматься производством детей. Видите ли, статус стариков не позволяет морально разлагаться. И вас даже не смущает, что в этом случае атрофируются половые функции, ответственные за весь ваш гормональный баланс. Ты хоть представляешь, какой удар вы наносите своей жизни? Старыми вы становитесь не по возрасту, а когда осознано начинаете играть роль стариков.
— Да помню я, — согласился Дима, проявляя недовольство, что его тыкают в прописные истины. — Сначала пропадает интерес к противоположному полу, и только потом теряется возможность с этим противоположным полом заниматься чем-то интересным.
— Это общебиологический закон, — в очередной раз развеселилась рыжая совратительница.
— Я тебя услышал, — уверенно подтвердил молодой человек, выпрямляя спину и отрываясь от перил. — Согласен. Лишних потрохов не бывает. Все нужны, все важны. Не хочешь укорачивать жизнь — используй внутренности на полную катушку.
— Ну, на полную, может быть, и перебор, но в общем понимание у тебя сформировалось. Хочешь, чтобы орган работал правильно, будь добр правильно им работать, сохраняя его в балансе.
— И ты научишь, как это делать?
— Нет, конечно, — нагло ухмыльнулась Звёздная Сущность. — Сам разбирайся. Тебе сознание для чего дано? К тому же зачем мне это делать? Ваш научно-технический потенциал направлен исключительно на разработку способов уничтожения, а не на эволюцию человечества. Программы доминантности, заложенные в вас, никуда не делись. Поэтому те, кто принимает решения, то есть доминанты, считают, что людей на планете слишком много. А чем их больше, тем меньше они ими управляемы. Мозгов-то у ваших лидеров не хватает. Они научились доминировать, но не способны управлять.
— Ну всё, — обречённо прервал её Дима, поднимая руки в защитном жесте. — Опустились уже до политинформации.
— Ты прав, — неожиданно легко согласилась с ним Солнце Моё, тоже отрываясь от перил. — Тебе, в общем, это не нужно. Ты и доминантность — вещи не совместимые. Тебе, с твоим складом сознания, дорога во власть закрыта.
— Власть портит человека, — огрызнулся ученик, отворачиваясь, — а я желаю оставаться непорченным.
— Власть никого не портит, — возразила ему Звёздная Сущность. — Просто туда непорченные не попадают.
Дима промолчал, лишь тяжело вздохнув и разглядывая свою спальню через стекло. Он понял, что если сейчас не остановит этот диалог, то она ему всю плешь проест своими заумностями, для него, по сути, не нужными. А мозги и так уже закипали от всей этой ахинеи. Пора было сделать перерыв и обдумать всё на холодную голову как-нибудь потом, если что на потом в ней ещё останется из этой каши.
— Ладно, — с готовностью к действиям громко произнёс Дима после длительной паузы, давая понять, что обучение на факультативе его уже изрядно достало. — Схожу-ка я на нормальную учёбу. Отдохну. Полюбуюсь на чужую доминантность, раз своя на нуле.
Глава 61. Локация 13. Первое правило бандитов: главное — «наехать», а если что, извиниться никогда не поздно.
Растворив дверь в локацию величия Александра Сергеевича, Дима от неожиданности сначала испугался представшей перед ним картины. Затем изумился, округлив глаза и отвесив челюсть. И только после того, как полностью отошёл от шока и осознал увиденное, остановил клип, не переступая порог, и закатился в истеричном хохоте, держась за живот. Ржал до слёз.
В проёме портала просматривалась совсем крохотная комнатушка, в которую едва умещалась не то кровать, не то лавка. Но, как выяснил позже, — большой сундук с плоской крышкой, служивший и лавкой, и кроватью одновременно. Окна; в этой норе не было. Тусклое освещение давали две свечи по обе стороны от входа, вроде бы и восковые, но коптили, словно резину жгли. Низкий наклонный потолок указывал на то, что коморка располагалась под лестницей на верхний этаж.
На заправленном дерюжкой сундуке, на котором подушка и лоскутное одеяло было сдвинуто к стене, сидел маленький чертёнок. С первого взгляда самый настоящий. Чёрный, лохматый, с оплывшим оголённым торсом, в коротких штанишках и ботиночках. Причём если торс чертёнка был у;гольно-чёрным, то торчавшие из-под штанишек голени — белоснежно-белыми.
Вокруг исчадья ада, изначально откровенно напугавшего Диму, копошились две чумазые растрёпанные девчонки. Одна вымазанными ладошками тщательно втирала черноту в плечо подопытного. Другая нагревала на пламени свечи тонкие длинные щипцы. Обе зачем-то высунули длинные языки, которые, как у змей, шевелились, то задираясь крючком кверху, то облизывая подбородок. Видимо, от усердия.
Смех на Диму напал резко, как только он признал в мелкой нежити маленького Пушкина. Саша, довольный, с возбуждёнными глазёнками, словно ему показывали непристойные запретные картинки, сидел как истукан, распустив ручки общипанными крылышками, чтоб сподручней было мазать подмышки. Волосы на его голове местами были завиты мелкими кудряшками, а местами торчали дыбом, напоминая облезлого ежа.
Пока исследователь от души хохотал, уливаясь слезами над стоп-кадром, уморительную картинку перекрыла своим бюстом с вёдро-титьками уже знакомая Маргарита Ивановна. Как оказалось, она и в Пушкинское величие пролезла. Видимо, по блату. Только непонятно, где она в этом чулане умещалась до того, как выскочить чёртом из табакерки. Тётенька объявилась со стороны скоса, а там могла пребывать либо в скрюченном положении, что при её телесной конструкции крайне затруднительно. Либо вторгаться в клиповые текстуры, изображая головой перископ на ступеньках лестницы.
— Здравствуйте, Ди! — задорно и проявляя несказанную радость пропионе;рила она. — Я так рада вас снова видеть на нашей презентации. Сегодня я расскажу вам о великом русском поэте Александре Сергеевиче Пушкине.
Дима, держась за живот, стоял в наклоне, и когда престарелая пионерка при появлении опасно близко от его лица размахнулась увесистым бюстом, был вынужден резко выпрямиться и отшатнуться назад. Её непонятно какого размера титьки аж чуть не вывалились из портала наружу, но, напугав, тётенька быстро ретировалась, качнувшись назад и прикрыв главного героя клипа своей безразмерной юбкой-колоколом. Теперь оставались на виду только две чумазые девки.
— Здравствуйте, Маргарита Ивановна, — поздоровался действительно обрадованный её появлением молодой человек, для пущей демонстрации своей предрасположенности раскинув руки для дружеского объятия.
Ну а что? Тётка прикольная, жизнерадостная. Причём эмоционально заразная. А Дима после долбанутого у;тра с драконьими погромами был не против подхватить от Марго заразу её радости. Не всё же в жизни обломы с экспроприацией законно отобранного. Бывают и вот такие мелочи, которые перебивают своим позитивом даже негативные нравоучения Высших Сил.
— Мы находимся с вами в прекрасном и светлом месте, — продолжала воспитанная в лучших традициях светлого будущего Маргарита Ивановна.
Дима с ехидной ухмылкой всмотрелся в сумрак конуры. Да уж, место — светлее не бывает.
— Мы с вами в святая святых — в знаменитой усадьбе Захарово, где будущий великий поэт провёл своё счастливое детство.
Дима огляделся по сторонам. Портальный предбанник стерильно пуст. Входная дверь за его спиной закрыта. Но тем не менее света в тамбуре наблюдалось значительно больше, чем в открытой локации. А смотреть из света в полумрак — это ещё то издевательство над зрением. Войти туда в данный момент не давала ликующая Маргарита Ивановна, полностью перекрыв собой вход, которая, кажется, не обращая внимания ни на что, самозабвенно вела прописанную в её искусственных мозгах лекцию.
— Саша Пушкин впервые приехал сюда, в уютную усадьбу своей бабушки, Марии Алексеевны Ганнибал, вместе со своими братьями Лёвушкой и Николенькой в 1805 году и бывал тут каждое лето до отбытия его на обучение в Царскосельский лицей. Здесь он подружился с простыми деревенскими мальчишками, купаясь с ними в пруду, играя в рощах, и был безмерно счастлив, проводя почти по полгода в гостях у бабушки в деревне.
— Кон, — обратился вполголоса к пустоте Дима параллельно её тираде, — будь добр, составь компанию, — и, обернувшись через плечо, понимая, что ангельская энциклопедия в лице деда профессорской внешности постоянно появляется сзади, спросил материализовавшееся Господство: — Как мне эту виртуальную ширму отодвинуть? Мало того, что она меня сейчас тут агитационными лозунгами забросает по самую маковку, так ещё и войти не даёт. Она же, как понимаю, для меня материальна? Или нет?
— Нет, — скрипучим голосом уставшего от жизни дедули обнадёжил его Кон, обходя спросившего и протискиваясь в чулан прямо сквозь говорливую Маргариту Ивановну.
— Мля, — выругался молодой человек своей тупости, шагнув следом в уже переполненную кладовку.
Тем временем нематериальная, как оказалось, пионерка-пенсионерка продолжала свой идеологический культпросвет:
— Бабушка стала его первой учительницей. Именно она приобщила будущего поэта к родному языку и русской культуре. Мария Алексеевна запретила говорить в усадьбе на французском. Удалила из имения иноземных гувернанток, приехавших с детьми, и доверила старшего внука Сашу крестьянке Арине Родионовне и дяде Никите Козловскому.
— Правда, что ль? — недоверчиво вопросил Дима, уставившись на Кона.
— Не совсем, — тут же ответил дедок, поглаживая бритый подбородок. — В 1804 году бабушка Пушкина по материнской линии Мария Алексеевна Ганнибал купила небольшое поместье. Барский дом, хозяйственные постройки, несколько гектаров земли на берегу пруда примерно в 40 километрах на запад от границ современной Москвы. Здесь юный Саша провёл летние месяцы с 1805 года. А в 1811, после отъезда внука на учёбу в Царскосельский лицей, дом в Захарове продала. Историческое здание, в котором Пушкин провёл часть детства, не сохранилось. Ещё в начале двадцатого века на его фундаменте построили новый деревянный особняк. А в 1990 уже заброшенное к тому времени строение сгорело. И только в 1999 году, к 200-летию со дня рождения поэта, о Захарове вспомнили и построили новый двухэтажный дом: а-ля особняк начала девятнадцатого века. В приказном порядке объявили его Пушкинским музеем. Благоустроили парк, почистили пруд. Ни одной вещицы из пушкинского детства в экспозиции музея нет. Историческими остались только ландшафт и пруд, в котором дядька Никита учил Сашу плавать.
— Как всегда, — обречённо протянул Дима, залезая в текстуры сундука и стараясь разобраться, что это дворовые девки с молодым барином делают.
Тем временем Маргарита Ивановна не успокаивалась ни на секунду:
— Особую роль в обучении Александра сыграла крепостная няня поэта Арина Родионовна. Она научила его говорить, читать и думать на русском языке.
— Ну это уже бред сивой кобылы, — не удержался Дима от несоответствия реалиям, продолжая осмотр. — Мы уже знаем, кто его учил русскому языку и на каком уровне.
— Но это вы знаете, — поддержал его Кон. — Она — есть транслятор писаной истории. Той, какой она должна быть, а не той, что была на самом деле. У историков всегда будет много работы, потому что требуется постоянно переписывать то, что было понаписано до них.
— Да это понятно, — согласился с ним молодой человек, стараясь на глаз определить состав краски, которой девки мажут Сашу Пушкина.
— Вдохновлённый её рассказами, — продолжала с завидным энтузиазмом вещать неугомонная тётенька-экскурсовод, — будущий поэт впитывал каждое слово, и русская речь стала для него не просто языком, но и музыкой. Источником глубоких образов, сказочных персонажей и богатой символики.
Неожиданно в Диминой голове что-то щёлкнуло, и он, обратившись к Господству, попросил:
— Кон, выключи у неё громкость, пожалуйста.
Тётка моментально затихла. В смысле по громкости. А так, вовсю продолжая извиваться, в экстазе шевеля губами и задирая маленькие глазёнки в стёклах очков к небесам в эйфории восхищения великим Сашей Пушкиным.
— Мля, — облегчённо протянул Дима, упиваясь тишиной. — Давно надо было.
Маргарита Ивановна, когда входила в раж планового повествования, обретала свойство глухаря на току. Поэтому можно было, не обращая на неё внимание, спокойно заниматься своими делами. В том числе и вести разговоры на интересующие темы. Маячивший без звука экскурсовод, продолжая колыхаться, отодвинулась в сторону, освобождая входную дверь, что наполовину была «съедена» портальным проходом, и Дима увидел лежащую на коленях мальчика раскрытую книгу.
Книга была довольно увесистая, судя по объёму, но что поразило исследователя — она оказалась рукописной. Причём лежала открытой на развороте, где одна из страниц была занята карикатурной иллюстрацией. Почему карикатурной? Да потому что подобный рисунок по-другому назвать было сложно. На картинке гротескно был изображён кудрявый негритёнок с пухлыми губами, словно ботоксом накаченный. С круглыми ушами, как у макаки. И таких же коротких штанишках, как у державшего книгу Саши.
Маленького негритёнка за руку держал длинный мужик, вроде как в военном мундире, в сапогах с высоким голенищем, треуголке и усами, как у таракана. Диму озарило.
— Я так понимаю, — весело проговорил он, — наслушавшись баек о своей родне, Саша в одночасье решил стать отпрыском Ганнибала? Так вот откуда рыжий пухляш взял образ кудрявого арапчонка. Ему же здесь лет одиннадцать? Как раз перед поступлением в лицей?
— Абсолютно верное предположение, — поддержал его развеселившийся Кон. — Да хоть клип просмотри до конца. Сейчас будет самая веселуха.
Дима запустил воспроизведение. Маргарита Ивановна, безмолвно размахивающая до этого руками, словно рассыпая блёстки перед собой в разные стороны, резко встрепенулась и хотела было протиснуться к двери, закрыв собой обзор, но, как оказалось, её виртуальность для клипа являлась материальной, и она просто не смогла втиснуться между главным героем и резко ворвавшейся в чулан бабулей, судя по одеянию — хозяйкой усадьбы.
Несмотря на запуск демонстрации, клип замер. Саша на появление бабушки никак не отреагировал. Дима не видел его лица полностью, так как стоял чуть сзади и сбоку, но, судя по профилю, как сидел с улыбкой идиота, так и продолжил сидеть.
Девки, распахнув рты и выкатив глазищи, замерли в ступоре. На лицах испуг, как всегда бывает, когда застают за каким-либо непотребством. Бабка в дверях продемонстрировала весь тот набор эмоций, что был у Димы при первом знакомстве с клипом.
Сначала — неподдельный испуг, словно набожная Мария Алексеевна в чулане девок самого настоящего чёрта застала. Затем на её лице проступила злость, в отличие от Диминых эмоций. Она явно желала наподдать двум шкодницам за издевательства над молодым барином. Но в заключении увидела раскрытую на картинке книгу.
Её злость плавно перетекла в недоумение. В глазах набухли слёзы. И только после того, как одна покатилась по щеке, Мария Алексеевна закатилась в истеричном смехе, хватаясь за косяк. Она хохотала так, что Дима даже подумал о «Скорой». Ну прям припадок чистой воды. Тут клип начал двоиться, и Кон, пользуясь служебным положением, остановил видео, давая понять, что у него есть дополнение по этой теме.
Маргарита Ивановна продолжала изображать рыбу на воздухе. Вот только вид её был жалостный. Словно она извинялась за случившееся либо уговаривала всех присутствующих, что всё, что они видят, — недоразумение. Кон оправдал Димины предположения, начав свою лекцию.
— Всем в поместье так понравился новый образ Саши, и его вы;купали в таком объёме восхвалений, что он со своим оголтелым самолюбием решил: эпатаж — это его конёк.
— Ну правильно, — подхватил Дима его мысль. — Первая и обязательная ступень величия — это всеобщая узнаваемость.
— Верно, — подтвердил Кон. — Мальчик неосознанно понял очевидную вещь: чтобы тебя заметили, надо выделяться из общей серой массы. Именно с такой установкой он и отправился в Царскосельский лицей. А в самом лицее, кроме эпатажного внешнего вида, Пушкин стал главным разносчиком матерщины и знатным гулякой по проституткам. Учась уже в старших классах, свёл знакомство с офицерами гусарского полка и лично с Чаадаевым — философом и вольнодумцем. Его влияние на Пушкина оказалось значительнее, чем вся учеба вместе взятая. Именно Чаадаев познакомил молодого Пушкина с неумеренными попойками и публичными домами Царского Села. Завсегдатаем проституток Саша будет до конца своих дней. Любопытна характеристика надзирателя по учебной и нравственной части Царскосельского лицея Мартына Пилецкого Пушкину: «Крайне честолюбив и самовлюблён, но при этом по-детски наивно добродушен». А господин Булгарин, один из первых профессиональных русских литераторов, добавил: «Скромен в суждениях, любезен в обществе и дитя по душе, но гусары его испортили в лицее, а Москва добаловала окончательно».
— Хм, — хмыкнул Дима, рассматривая наполовину окудрявленного Пушкина. — А чем, кстати, они его намазали?
— Сажей, — усмехнулся Кон. — На постном масле.
— Так он что, смуглость тоже искусственно наводил?
— Зачем? Смуглость у него была от природы. Он довольно быстро загорал.
— Понятно. В лицее — обезьянка, а после?
— И после лицея среди друзей за ним закрепилось прозвище «обезьяна». Его это нисколько не коробило. И уже выпустившись из светского учебного заведения, продолжал обезьянничать. Особо любил дурачиться, что называется, на людях. В 1819 году из-за лечения венерической заразы лечился ртутными препаратами и был вынужден побриться налысо. Носил парик. Никто, кроме своих, не знал. Однажды во время одного из спектаклей он сорвал парик с головы и начал им обмахиваться, как веером, доведя зрителей до слёз, а артистов до истерики, чем чуть не сорвал спектакль. И это был не единственный случай. Общество того времени однозначно считало, что этот мало кому известный «сочинитель» просто беспринципный паяц, и каждое его появление в театре ожидало от него очередной выходки. Саша старался их не разочаровать.
— Ну правильно. Для него главное, как и для многих творческих личностей вплоть до сегодняшнего дня, — это известность, а каким образом она достигается — не имеет значения.
— И подобное он позволял себе не только в театре. Ему было наплевать, где — лишь бы была публика, которая будет создавать ему славу, пусть и дурную. Так, например, следуя в ссылку, на званном обеде местного бомонда в Екатеринославле Саша заявился с любезной улыбкой, одетым по последней, как он заявил, столичной моде. Всё бы ничего, но вот только панталоны поэта были пошиты из сильно просвечивающей ткани — кисеи. И надеты были безо всякого исподнего белья. Местным аристократам пришлось срочно уводить незамужних дочерей с обеда, от греха подальше.
— Шут гороховый. Пушкин — наше всё, называется. Вот теперь я понимаю, откуда пошло: «Ай да Пушкин, ай да сукин сын».
Кон никак не стал комментировать высказывание. Маргарита Ивановна уже давно сдулась и теперь стояла неприкаянная, согнув голову под скатом потолка и отчего-то дуясь на всех, как мышь на крупу. Словно её кто обидел своим невниманием. Ну подумаешь, у неё звук выключили. Ничего, переживёт.
В следующем клипе экскурсия оказалась в каком-то питейном заведении. Дима сразу опознал довольно приличный кабак. Чистые столы, приличные стулья, подобие барной стойки в углу. У стены напротив входной двери — небольшая сцена, где под аккомпанемент мужика-гитариста распевала дородная тётенька потасканной наружности.
Отличительной особенностью общепринятого питейного заведения стал бильярдный стол у противоположной стены от стойки у распахнутого настежь окна, за которым два верзилы в военной форме с умным видом, но при этом изрядно пьяные, расхаживали вокруг, как два гордых гуся. Кителя распахнуты. Рукава закатаны. Игроки с усилием делали вид, что перед ними не шары на сукне, а шахматные фигуры, и они думают.
Тут откуда ни возьмись объявился Саша Пушкин. На вид лет двадцать. Пьяный в хлам. Дима даже не сообразил, откуда он материализовался, ведь только что оглядывал зал. Не было Саши нигде. Главный герой, отчаянно стараясь сохранять равновесие, добрался до бильярдного стола. Вцепился в него обеими руками и, нагнувшись, закрыл один глаз, скорчив на лице моську, будто прицеливается.
— Мля, — растянулся Дима в улыбке, оценивая выпивоху.
Но тут же скривился. Обзор закрыла всклокоченная Марго. Она, радостно поблёскивая очками в металлической оправе, что-то беззвучно декламировала, как обычно проявляя пионерский задор и всячески демонстрируя беззаветную любовь к очередному главному герою.
Дима запоздало повинился сам себе за то, что, лишив тётку голоса, не соизволил его включить обратно. Но, подумав немного, решил оставить как есть. Уж больно ему стало интересно, как и чем сейчас офицеры будут бить великого гения и как он сможет это пережить. А то, что его будут бить, Дима не сомневался. Это буквально было написано на морде верзилы, что стоял к Саше ближе.
Но Димины предположения не оправдались. Офицер с недоумением осмотрел присутствующих болельщиков, как бы спрашивая: «Это кто, мать вашу?». Затем аккуратно положил кий на стол, стараясь не задеть расставленные шары. После чего одной рукой ухватил кудрявую пьяную обезьяну за шкварник, второй — за штаны и, не особо напрягаясь, вышвырнул Пушкина в распахнутое окно. Раздался пьяный смех собутыльников, аплодисменты и пару выкриков «Браво!».
Дима, мало чем отличаясь от скотины Пушкина, самым беспардонным образом шагнул прямо сквозь распинающуюся перед ним женщину и с любопытством заглянул в окно. Лететь Саше оказалось недалеко. Кабак был утоплен в землю, подобно цокольному этажу, а прямо перед окном располагалась цветочная клумба. Именно в ней, стоя на корячках и стараясь подняться на ноги, оказался выкинутый Пушкин.
Штормило его не по-детски. Поэтому поднимался долго, прикладывая к этому неимоверные усилия. Наконец встал и бестолково принялся оглядываться, явно не понимая, как он здесь оказался. Только заприметив открытое окно, понял, что ему надо именно туда. Пока пробирался сквозь цветы, опять чуть не упал, но, слава тебе яйца, добрался до окна без членовредительства.
Долго и неуклюже залазил обратно в питейное заведение. Благо окно было невысоко от пола. Выровнял вертикальное положение. Сделал вид, что отряхнулся, и петляющей походкой «обман снайпера» направился на второй заход. Но до стола ему не дал дойти всё тот же верзила, уже бросивший играть и с минуту весело разглядывающий, как выкинутый лезет обратно.
Как только Саша зигзагами попытался его обойти, чтобы добраться до игрового стола, тот вновь схватил неубиваемого пьянчужку за воротник. Зацепил второй ручищей за брюки и, протащив его по залу, на этот раз выкинул великого Пушкина в дверь, притом закрытую. Благо Саша ещё на весу вытянул перед собой руки, так как потерял ориентацию и явно не понимал, что с ним происходит, поэтому выбил дверь не кучерявой головой, а протянутыми руками.
Дверь с лёгкостью выпустила наружу летящий предмет. Громко стукнула о стену и с ещё большим грохотом захлопнулась обратно, сделав вид, что ничего не было. В зале раздался дружный гогот офицерья, сдержанные смешки гражданских господ за столами и попискивания их дам. Бесплатный аттракцион пришёлся всем по душе. Даже тётка на сцене петь перестала, растянувшись в очень некультурной улыбке.
Но Саша Пушкин проявил неслыханную настойчивость. Дверь с силой распахнулась, и на пороге появился разъярённый величайший поэт современности. Он чуть ли не бегом, то и дело спотыкаясь о собственные ноги, целенаправленно подскочил к обидчику, на ходу вопя во всё горло, срываясь от обиды на фальцет:
— Дуэль! Вы оскорбили дворянина древнего боярского рода! Да мой род старше рода Романовых!
Рассказать ему о своей родословной не дали. Обидчик вновь ухватил его за шкварник и в очередной раз запустил в окно. Офицер явно был собой доволен. Эта игра ему нравилась, похоже, больше, чем бильярд. А вот Саше эта игра совсем не нравилась. Он как-то быстро протрезвел, почти мгновенно оказавшись в распахнутом окне, но на этот раз, видимо поняв, что имеет дело не с дворянином, а быдлом, не стал призывать его к чести, а с достоинством, поставив руки в распорки рам, обматерил мерзавца. Да так, что через минуту матерного монолога в питейном заведении наступила звенящая тишина.
Все замерли, словно по команде в детской игре «Море волнуется раз». Вот кто в какой позе прибывал, в той и замер. Только рты почему-то у всех без исключения распахнулись. Пушкин стоял, уперевшись в рамы, и ехидно зубоскалил, уподобляясь прожжённому уголовнику. По крайней мере, вот тут дворянином не пахло ни из одного места.
Первым из всех отмер обидевший его офицер:
— А ну-ка повтори, — пробасил он, набычившись.
Ну он и повторил. Вернее, не повторил, а завернул нечто новенькое. Да так витиевато и унизительно, что гитарист на сцене даже гитару выронил. Но даже её бряканье об пол статичную картинку не разморозило.
И на этом, как ни странно, клип начал заканчиваться. Дима тут же его остановил и вопросительно уставился на Кона.
— Ты только что прослушал ещё один пожизненный пушкинский бзик.
— Отборный мат?
— Мат он себе позволял только в кругу друзей, а фишка его заключалась в другом: Саша кичился древностью своего рода до конца жизни при любой возможности. А когда бывал пьян, то по нескольку раз за вечер. Со временем эту особенность Пушкина знало всё светское общество и воспринимали его хвастовство как визитную карточку поэта. И даже порой подыгрывали ему, чем очень льстили. А до лести Саша был падким.
— Ну да, ну да. Самовлюблённость, честолюбие, — покивал Дима, задумавшись, но тут неожиданно поинтересовался: — Так чем эта сцена закончилась? Дуэль была?
— Нет, — усмехнулся Кон. — Офицеры гусарского полка признали в нём родственную душу. Закончилось это отвратительной попойкой. Пушкина унесли без сознания.
— Понятно, — улыбнулся Дима в ответ. — Обошлось по-пацански. Не исключаю, что расстались друзьями. И включи, пожалуйста, звук Маргарите Ивановне. Неудобно как-то получилось. Тётка старается, а мы её игнорируем.
Включили, но престарелая пионерка словно в рот воды набрала. Видимо, выдохлась, выложившись полностью в беззвучном режиме. Но как только клип сменился, тут же, как заведённая, принялась излагать лозунги текущего момента.
— Коронация императора Николая I, — звонко воскликнула она, словно это не очередного царя на трон сажают, а закончили электрификацию всей страны за пятилетку в три года. — Николай Павлович, как только взошёл на трон, первым делом вызволил из ссылки Александра Сергеевича и имел с ним долгую беседу с глазу на глаз, после чего заявил во всеуслышание: «Я нынче долго говорил с умнейшим человеком в России».
Перед Диминым взором предстал большой зал с кучей явно привилегированной касты аристократов российской империи. Это можно было определить и по одеяниям присутствующих, и по их манерам держаться. Элитарность из них так и пёрла.
Напротив этой своры парадно одетых господ в стойке «лом проглотил» стоял высокий молодой красавец в чёрном мундире, расшитом золотом, с видом чрезмерного довольства. Дима сразу предположил, что это император Николай. Рядом с ним зашуганно стоял щупленький, даже не достающий ему до плеча Саша Пушкин Диминого возраста. Император, кстати, возрастом был чуть постарше Саши с Димой.
Эмоции на лице поэта выражали как-то всё и сразу. С наскока даже не определить, что в них доминировало. Исследователь по временам и весям, заинтересовавшись данным феноменом, нырнул в его чувственную составляющую и похвалил себя за наблюдательность. Там действительно была каша-мала.
В голове кудрявого сочинителя клокотал фейерверк: самодовольство до состояния эйфории, тщеславие с мурашками по спине, ликование своим триумфом и опьянение славой до головокружения.
— Господа, — торжественно провозгласил император, с широкой улыбкой обращаясь к придворным, — теперь это не прежний Пушкин, а мой Пушкин. Отныне он первый поэт империи.
Николай, милостиво улыбаясь, благосклонно повернулся к скукоженному Александру. Тот пребывал в блаженном ступоре. В таком же ступоре, но недоумения, прибывали высокочтимые гости императора, явно составляющие ближнее окружение новоиспечённого царя. Дима остановил клип, заодно лишив голоса Маргариту Ивановну, потому что мешала сосредоточиться.
Молодой человек находился в странном состоянии непонимания происходящего. Вернее, как он выразился себе под нос:
— Что-то здесь неправильно. Какое-то несоответствие.
С одной стороны, картинка вроде понятна: ничего сверхъестественного. Император с царского плеча чествует величайшего поэта современности, как заявила пионерка-экскурсовод. Решил, так сказать, примазаться к народной любви посредством выражения своего восхищения гениальному русскому поэту. Но с другой, судя по лицам присутствующих, эта выходка помазанника божьего была воспринята не более как эпатаж, сродни доссылочного пушкинского шутовства в императорском театре.
Обходя выстроившуюся полукругом аристократическую элиту, даже не залезая в их мозги, Дима однозначно констатировал по мимике, что, если бы мысли были слышны, то хором или вразнобой во весь зал прозвучал вопрос: «Ты кто, чучело? Откуда, мать твою, ты взялся в нашем царском дворе?» Складывалось полное ощущение, что великого Пушкина эти люди видят впервые, чем поспешил поделиться с Коном.
— А чего ты хотел? — удивился дедок-консультант. — Эти люди его не знают и не могут знать. Николай Павлович сам увидел Александра Сергеевича сегодня впервые.
— Ты хочешь сказать, — продолжая обход, уточнил Дима, — что ближайшее окружение императора стихами не увлекается?
— Перед тобой свет российского общества, — недовольно укорил его Кон. — Великолепно образованные люди, и не только в российских высших учебных заведениях. И, представь себе, начитанные и прекрасно разбирающиеся в литературе. Они знакомы с разными культурными пластами Востока и Запада, причём знакомые по оригиналам, а не переводам.
Дима тем временем, медленно обойдя всех, задержался на последнем. Сухопарый мужчина точно в таком же мундире, как и император, с пышными аксельбантами и кучей наград. Сановник стоял ближе всех к Николаю и явно был приближен к венценосной особе более, чем остальные. Этот мужчина не задавался вопросом: «Это кто такой?», а просто выглядел удивлённым. Причём, судя по всему, приятно удивлённым. Под вскинутыми бровями играла лёгкая улыбка. Дима, заинтересовавшись военным, вообще-то не собирался спрашивать Кона: «Кто такой?», тот сам его представил:
— Граф Александр Христофорович Бенкендорф. Один из главных приближённых императора. Шеф Отдельного корпуса жандармов и одновременно главный начальник Третьего отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии. Сблизился с Николаем I, будучи ещё генерал-адъютантом, после его активного участия в следствии по делу декабристов. Начиная с этого момента производил личный надзор за Пушкиным вплоть до его смерти. Являлся своеобразной прокладкой между императором и поэтом. Все контакты шли через него.
— Тайная канцелярия? — постарался перевести для себя Дима все его звания в более понятное.
— Политическая контрразведка, — уточнил Кон. — Он до мозга костей военный. Кавалерист. Начинал службу с прапорщика лейб-гвардии Семёновского полка. Для характеристики — одна деталь: отличился во время петербуржского наводнения в ноябре 1824 года. Стоял на балконе вместе с императором Александром I. Сбросил с себя плащ. Нырнул в ледяную воду. Доплыл до лодки и спасал весь день людей вместе с губернатором города Милорадовичем.
— Уважуха, — кивнул Дима удивлённому Бенкендорфу и, подойдя к Николаю, попросил: — Кон, будь добр, дай небольшую историческую и личностную справку по этому царю. Честно говоря, я о нём знаю только то, что он царствовал во времена Пушкина. И всё.
— Не удивительно, — недовольно пробурчал консультант. — Подавляющее большинство даже этого не знают. Николай Павлович был третьим сыном Павла I. На престол его не планировали изначально. Поэтому управлению государством не обучали. Да и на армейской муштре папа не настаивал, хотя он и стал военный, но лишь по инженерной части. Когда в Таганроге скончался его старший брат Александр, он один из первых со всеми своими подчинёнными присягнул своему среднему брату Константину. А вот тот был до мозга костей военным. Прошёл суворовскую школу. Участвовал в знаменитом переходе через Альпы. Участвовал в войне с Наполеоном, начиная с Аустерлица. Под Смоленском в пух и прах разругался с командующим Первой армией Барклаем де Толли и, обозвав последнего дураком, бросил армию и уехал в Санкт-Петербург.
— Дезертировал? — удивился Дима.
— Типа того, — с неохотой подтвердил Кон. — После того, что произошло под Смоленском, Барклая де Толли вслед за цесаревичем идиотом стало называть всё руководство страны. Но это не суть важно. Дело в том, что, несмотря на то, что вся империя, кроме столицы, присягнула Константину как будущему императору, последний от короны отказался. Причём сделал это не официально путём отречения, а просто прислал письмо, в котором уведомил всех, что царствовать не желает. Возникла престолонаследственная коллизия. На 25 декабря 1825 года была назначена присяга столичных гарнизонов, вот только вместо Константина неожиданно императором назвался Николай. Это, кстати, и была основная причина мятежа. Определённая часть войск отказалась присягать узурпатору, каким они посчитали Николая Павловича. Восстание на Сенной площади жестоко было подавлено, а самих бунтовщиков будущий император записал в личные враги.
— Но насколько я помню, почти все декабристы были друзьями Пушкина, — в недоумении прервал его Дима и, указав на императора с поэтом, стоящих чуть ли не в обнимку, спросил: — И как тогда это понимать?
— Мало того, — хмыкнул Кон, — при расследовании декабрьского мятежа при обысках бунтовщиков у всех до единого были найдены рукописные стихи Пушкина, в том числе и крамольные.
— Тогда я вообще ничего не понимаю, — Дима вновь указал на парочку.
— Да никто ничего не понимает. Ни историки, ни тем более пушкинисты. Предположений и гипотез много. Ещё больше политических клише, которые Маргарита Ивановна вон уже минут пять беззвучно озвучивает. Царь Николай I был далёк от поэзии. Я бы сказал, вообще ни у;ха ни рыла. Как политик — без каких-либо серьезных собственных идей, неспособный ни к предвидению событий, ни к их предупреждению. Как полководец — полный ноль. Но, тем не менее, было одно поле сражений, где он считался непревзойденным, — он был великолепен на любовном фронте. Вот, пожалуй, самая точная его характеристика.
При этих словах Кон махнул рукой, и в стороне возник портал или объёмная голограмма с размытыми краями. Ощущение было такое, словно в дырку подсматриваешь. Небольшая тахта у роскошной портьеры. На ней двое. Статный худощавый мужчина в мундире и обворожительная женщина за 30 в бальном наряде в золоте и бриллиантах. Улыбаясь друг другу, они беседовали. Причём делали это по-французски, отчего Дима тут же включил понимание языка. Говорила женщина.
— Царь-самодержец в своих любовных историях, как и в остальных поступках. Если он отличает женщину на прогулке, в театре, в свете, он говорит одно слово дежурному адъютанту. Особа, привлекшая внимание божества, попадает под надзор. Предупреждают супруга, если она замужем; родителей, если она девушка, о чести, которая им выпала. Нет примеров, чтобы это отличие было принято иначе, как с изъявлением почтительнейшей признательности. Равным образом нет ещё примеров, чтобы обесчещенные мужья или отцы не извлекали прибыли из своего бесчестья.
— Неужели же царь никогда не встречает сопротивления со стороны самой жертвы его прихоти? — поразился мужчина.
— Никогда! Как это возможно? — взаимно удивилась дама.
— Но берегитесь, — тут же перешёл на заговорщицкий тон собеседник, — ваш ответ дает мне право обратить вопрос к вам.
— Объяснение затруднит меня гораздо меньше, чем вы думаете, — легко и непринуждённо рассмеялась женщина. — Я поступлю, как все. Сверх того, мой муж никогда не простил бы мне, если бы я ответила отказом.
Видиопортал закрылся.
— Кроме всего прочего, — продолжил тем временем Кон, — император Николай был очень живого и веселого нрава, как характеризовали знающие его люди, а в тесном кругу приближённых даже шаловлив, — растянулся в хитрой улыбке консультант, сделав в воздухе жест «кавычки» пальцами обеих рук. — Хотя по шалостям до Пушкина ему было ой как далеко.
Старичок профессорского вида замолчал, давая понять, что окончил с изложением материала. Дима перевёл взгляд на Маргариту Ивановну. Та тоже стояла столбиком, сцепив руки спереди, и рта не раскрывала, что говорило об окончании и её лекции. Молодой человек ещё раз оглядел застывший зал. Громко выдохнул и подытожил:
— Ладно. Понятно, что ничего не понятно. Идём дальше?
— Это был последний клип, — равнодушно остановил его порыв Кон.
— Вот как? Тогда я пошёл на выход. И включи звук, Марго, — после чего по-доброму улыбнулся престарелой пионерке-экскурсоводу и вежливо с ней распрощался.
Глава 62. Локация 5. Мечты о всемогуществе присущи исключительно безответственным ничтожествам.
Вышел Дима в центральный зал и впал в очередной ступор. Он оказался внутри большого кинотеатра во время демонстрации фильма. Причём, что его больше всего удивило, документального. Несмотря на размер, в зале стояло всего десять рядов кресел: удобных, мягких, как в элитных кинокомплексах, но занято, судя по головам, было только два. Одна голова торчала белая, другая чёрная. Сидели подруги на первом ряду.
Дима к девушкам подходить не стал, и присаживаться на свободные места — тоже. Он замер у портальной двери, издали смотря на огромный экран и стараясь понять: чем это его подруги заинтересовались? Минут через десять просмотра сложилось понимание: девочки смотрели биографический фильм про знаменитую мадам Коко Шанель. А когда до него дошло осознание подоплёки, то у бедного глаза на лоб полезли.
Во-первых, стало понятно, что девицы прошли локацию величия Пушкина вперёд него. И во-вторых, успели себе уже всякого навыдумывать по этому поводу. Почему-то в голову закралась мысль, что Вера, а может быть и Танечка, решили использовать полученный опыт стремительного возвышения в своих личных планах на будущее. И теперь, по средствам Господства, расширяют кругозор познаний, а именно: каким образом и в каких областях слабая беззащитная девушка в одночасье может взлететь до мировых высот обожания.
В вырванных из общего контекста кадрах Дима услышал лишь то, что какой-то богатый и влиятельный мужик за бешеные деньги купил чужую коллекцию одежды для своей любовницы Коко, которая без зазрения совести выдала её за свою. А он, пользуясь административным ресурсом, ещё и раскрутил её до состояния звезды мировой величины.
— Мля, — с отвращением выругался Дима, поняв их интерес по-своему.
Не став досматривать, как очередная фи;фа с халявными принципами своей уникальности объезжает шею очередного папика, направился в свои апартаменты. Диме ни с того ни с сего стало обидно. Он поймал себя на мысли, что завидует ведьме, прекрасно понимая, что с её-то способностями подобный взлёт более чем реален. Он даже посетовал, что рано Вера своего папика в могилу свела. Сейчас бы, наверное, поступила по-другому.
Зайдя в спальню и взглянув на солнечный день за окном, решил просто прогуляться. Уж больно погода соответствовала променаду на свежем воздухе. Так и не одевшись, оставаясь в одних джинсах, не обувшись, он босиком вышел в сад. Добрался до рыбацкого мостика, брезгливо осмотрел текущую перед ним муть непонятного химического состава и задумался: как бы эту реку очистить, но при этом не сломать баланс куска своего реального мира. Это ж нонсенс получится: среди говна — кристально чистая река.
— Кон, — в конце концов обратился он к Господству, так ничего и не придумав, — как, не нарушая реальности, можно сделать реку чистой? Чтоб в ней хоть купаться можно было без последствий для здоровья.
— Легко, — раскатисто послышалось с небес. — Поменяй участок на экологически чистый, ещё не затронутый цивилизацией.
Дима удивлённо задрал голову.
— А у нас ещё остались такие?
— В средней полосе России вряд ли. Но в других регионах найти можно.
— Сибирь? Алтай? Север? — начал перечислять Дима.
— На севере реки холодные, — пробурчал Кон. — Большую часть года скованы льдом. В экваториальной части чистой воды не бывает по определению из-за обитающей в ней флоры и фауны.
Дима задумался. Затем улыбнулся, почёсывая затылок, и решительно заявил:
— Давай всё же родную таёжную речушку, но с такой же, как у меня, поляной, куда впишется усадьба. А с защитой от холодной воды ты же мне поможешь?
— Нет проблем, — прогремел Господство с интонацией ехидства.
И картина мира резко поменялась. Причём кардинально. Речушка стала в два раза у;же, но прозрачная, как слеза. Течение стремительнее, и бежала она в противоположную сторону, в отличие от той, что была. Дно каменистое, из крупного окатыша, обалденно красивое. И глубиной водная артерия обмельчала. На первый взгляд, на середине по пояс будет. Хотя вполне возможно, что это оптическая иллюзия от преломления света и речка окажется глубже, чем кажется.
Мостик остался, но тоже укоротился, едва нависая над кромкой воды. Берега стали крутыми, защемляя русло в подобие оврага с двухметровыми стенами, сплошь заросшими травой и кустарником. Только к мостику со стороны поляны — покатый спуск, и вместо парадной дорожки к дому, буквально врезанному в глухой лес, вела извилистая тропа, на которой двум мужикам не разойтись.
Непонятные заросли непонятных кустов без цветов и плодов, чуть выше Диминого роста, росли на поляне как попало, клочками, и тропа извивалась между ними, словно трасса слаломиста на горнолыжном спуске между флажками.
Двухэтажный дом остался стоять без изменений на прежнем месте. Только сейчас строение утопало в зарослях многовекового смешанного леса, обступившего его со всех сторон, кроме фасада. Ни о какой окультуренности придомовой территории не могло быть и речи. А тут ещё и местные кровососы, по виду слепни, взялись за Диму с повышенным энтузиазмом.
— Кон, — взмолился молодой человек, выгибаясь, так как не дотягивался до лопаток, куда укусили, — сделай так, чтобы они меня не замечали. Пусть для всех тварей я стану несуществующий.
Кусать перестали, и Дима, отряхнувшись, как собака после воды, принялся с ожесточением чесаться.
— Вот же суки, — злился хозяин нового мира, — как они так быстро скооперировались. Я тут всего несколько секунд, а чуть до костей не обглодали.
— Потому что ты для них даже издалека тёплый и вкусный, — ехидно поддел его Господство с интонацией кровососущей твари, напившейся его кровушки от души.
Дима огляделся. Деревья вроде бы знакомые, а вроде и нет. Ближе всего росло огромное раскидистое дерево с большими длинными листьями, напоминая листообразный наконечник копья средневековья. Он точно видел это дерево в московских парках, но как оно называется — ни в зуб ногой. Папоротник, какие-то экзотические цветы, которых он раньше точно не видел. И пряный аромат в воздухе стоял абсолютно неведомый.
Знакомство с флорой прервал стук во входную дверь, раздавшийся от ближайшего куста. Дима аж вздрогнул от неожиданности, уставившись на зелёные заросли мелких листиков. Стук повторился, и молодой человек наконец вспомнил особенность копированного мира: где бы он ни находился, стук во входную дверь всегда слышится, будто она рядом.
— Кон, кто там? — недовольно спросил хозяин куска дикой глуши.
— Обе, — ответил Искусственный Разум без эффекта небесного грома, словно стоял за спиной.
— Откуда узнали, что я дома?
— Я сдал, — ни капли не стушевался Кон по поводу своего предательства.
На что Дима тяжело вздохнул и попросил телепортировать его на террасу для торжественной встречи, после чего дал команду на открытие двери. Он видел через стеклянную стену, как две чопорные леди в деловых костюмах, видимо, от самой Коко Шанель, бодро промаршировали сквозь спальню. На лицах стервочек играли улыбки предвкушения, типа: «Попался, гадёныш». Но, выйдя на открытый простор террасы, резко сменили выражения лиц на непонимание и даже изумление.
— Ди, — первой высказалась чернявая, оглядывая первозданность природы и шлепком убивая кусачее насекомое на руке, — ты вообще решил одичать?
И тут же принялась демонстрировать русский народный танец в присядку с коленцами, шлёпая себя по разным частям тела: руки, ноги, шея, лицо. В конце концов она резко завизжала и заголосила что есть мочи:
— Кон, убери их от меня!
После чего истерично замахала руками, зло промычав с закрытым ртом явное ругательство, судя по интонации и зверской рожице. Танечку, как ни странно, твари не кусали, но кружились толпой в опасной близости от лица, на что та небрежно отмахивалась, как от назойливых мух.
— Попросите Кона сделать так, чтобы местная фауна вас не замечала, — предложил Дима. — Это самое экологичное и действенное средство.
Пока подруги перешёптывались, раздавая команды Господству, он осмотрелся, с удивлением отметив, что с высоты террасы за лесом со всех сторон виднеются невысокие горы. Это создавало ощущение, что его новый кусок реальности находится в некой лощине. Выглядело очень красиво.
— Что это у тебя тут произошло? — неожиданно спросила Танечка, оторвав его от созерцания пейзажа.
Дима обернулся и, проследив за взглядом блондинки, растянулся в грустной улыбке.
— А, это тут один толстожопый дракон своим задом перила снёс.
— Какой дракон? — тут же встрепенулась Вера с выпученными глазками. — У тебя тут и драконы водятся?
Дима достал чёрный сучок из кармана брюк и, повертев в руках, с интонацией сожаления ответил:
— Был один. Но я его отпустил на все четыре стороны.
— Как отпустил? — аж взвизгнул Искусственный Дух, находясь в образе Танечки.
Блондинка быстро подошла к Диме и такими же, как у Веры, выпученными глазками уставилась на артефакт призыва, после чего подняла изумлённый взгляд на молодого человека и поинтересовалась:
— Откуда ты его взял?
— Оттуда, — с тяжёлым вздохом ответил Дима. — Я грохнул вашего Святого. Затем сдул джина с пятиметрового роста до карлика. Тот, чтобы совсем не исчезнуть, откупился астральным драконом исполнения желаний. Ну я и взял.
Он оглядел пришибленных подруг и закончил:
— Затем с помощью него переместился к себе домой в реальность, минуя все ограничения этого виртуального мира Звёздного Разума. Правда, как оказалось, моя бывшая квартиру продала, и там сейчас живут чужие люди. Хорошо, что была ночь, и новые хозяева спали, а само перемещение оказалось без каких-либо спецэффектов. Затем телепортировался сюда. А утром заявилась Царевна-Лебедь и посоветовала от него немедленно избавиться. Ну я его и отпустил, — и Дима, указав на разрушенную часть террасы, закончил: — Хотя, как видите, он до последнего упирался. Если вкратце, то это всё.
Наступила долгая пауза, которую, как уже водится, не вытерпела Вера:
— То есть у тебя был дракон, исполняющий любые желания, и Звёздный Разум его у тебя отобрала?
— Она не отбирала, Вера, а просто посоветовала от него избавиться. Причём сделала это довольно убедительно.
— В смысле? — продолжала непонимающе пялиться на него брюнетка.
— Да просто всё, — отмахнулся Дима. — Прикинь. Оказывается, халявы не существует. И если тебе кажется, что ты отхватила что-то за просто так, то знай: с тебя обязательно сдерут за это в три шкуры. Только не деньгами, которые ты зажала, а тем, что ни за какие деньги не купишь.
— В смысле? — как попугай продолжала талдычить обескураженная Вера.
— Астральный дракон за каждое исполненное желание без моего ведома взымал с меня за услуги временем жизни. Моей жизни, мля. Все сказки: лампа Алладина, волшебная палочка, Золотая Рыбка и прочие щуки из проруби, оказывается, не так работают, как нам втюхивали. Никто не в силах обойти вселенский закон: всё есть баланс. За всё приходится расплачиваться. Хочешь ты этого или нет.
— И сколько лет он с тебя снял? — аккуратно вмешалась в диалог Танечка.
— Да хмуль его знает, — с раздражением ответил Дима, — я так и не добился от них. И даже успел пожалеть, что отпустил, не узнав реальные расценки. Может, там секунды были. Может, минуты. Да я бы на часы согласился за подобную эксплуатацию.
— Да уж, — высказала сожаление расстроенная Вера.
— Знаешь, — скривился молодой человек, — я как-то привык доверять Высшим Силам, когда они не указывают, не повелевают, а дают советы. Как это ни покажется смешным, но их советы — кладезь полезности. Ни разу ещё не пожалел.
— Ну не знаю, — недовольно пробурчала брюнетка, отворачиваясь в сторону и разглядывая дикую природу с высоты второго этажа строения, — я бы ни за что не отдала.
И тут она неожиданно встрепенулась, приняв стойку суслика на кучке глины. Выпучила глаза и подобно змее подколодной прошипела:
— А у тебя здесь ещё и тигры водятся?
Все мгновенно повернулись в ту сторону, куда смотрела Вера, и замерли. Прямо по дорожке в сторону дома вальяжно вышагивал тигр, нервно помахивая длиннющим хвостом. Судя по всему, мошкара его тоже донимала.
— Кон, — вполголоса обратился к Господству Дима, — а он для нас не опасен?
— Вы же пожелали для всех обитателей стать невидимыми, — раздалось с небес.
— То есть, — воспрял Дима, резко став храбрым, — он нас не видит, не слышит, не чует? А если я подойду и ему по яйцам пну?
— А вот это вряд ли получится, — повеселел Искусственный Разум.
— Ты хочешь сказать, что мы в этом мире заделались приведениями?
— Вы реальны, как и всё вокруг. Вот только по яйцам пнуть у тебя не получится, — и выдержав театральную паузу, Господство ехидно закончил: — Потому что это тигрица.
Диме даже стало стыдно, что так опростоволосился. Девочки сначала хмыкнули в кулачок, а через пару секунд разразились звонким хохотом. Молодой человек не стал обижаться на дур. В конце концов, он им что, ветеринар, чтобы по морде пол определять? Тигрица тем временем резко остановилась. Поводила головой из стороны в сторону. Принюхалась. И в очередной раз резко взмахнув хвостом, сошла с тропы и, чуть ускорившись, потопала в лес.
Троица проследила за зверем, сгрудившись у целых перил террасы, и принялась осматривать девственно дикую природу, как не без основания предположил Дима, уссурийской тайги. Минут пять стояли молча. Наконец молодой человек на правах хозяина заговорил первым:
— А вы чего припёрлись? Соскучились что ли?
— Мы решили обсудить с тобой пройденный материал, — язвительно проговорила чернявая ведьмочка. — Лично я ничего не поняла в Пушкинских клипах. Эпатаж как средство выпендриться — это понятно. Чрезмерное себялюбие, запредельное тщеславие и безоглядная вера в собственную избранность — куда же без этого? Вот только с подобными характеристиками и сегодня народу полный Интернет. В соцсетях каждый второй с зашкаливающим «Я» и фантастическим чувством собственной важности. Но что-то великими они не становятся. Один душный выпендрёж.
Дима задумался. Но не над запросом, а какие же они всё-таки дуры бестолковые. Хотя один момент никак не стыковался с этим утверждением, поэтому, прежде чем отвечать, он поинтересовался:
— А зачем же вы заказали для просмотра фильм о Коко Шанель?
— Нам Кон посоветовал, — вклинилась Танечка. — Мы попросили его разъяснить, а так как напрямую он подсказывать наотрез отказался, то попросили, чтобы он хотя бы намекнул, в каком направлении думать. А он вместо этого прокрутил нам фильм.
— Ну вы и дуры, — беззлобно пожурил их довольный собой Дима. — Ну вот вам тогда ещё одна подсказка. Представь себе, Вера, что ты с большого бодуна неожиданно решила стать великой писательницей и для этого собственноручно или с помощью ИИ написала, ну, например, какой-нибудь фантик.
— Терпеть не могу фантики, — выразила своё недовольство брюнетка.
— А что можешь терпеть?
— Мне детективы нравятся.
— Прекрасно. Тогда написала детектив. За свои деньги или за деньги спонсора, как Коко, издашь этот шедевр приличным тиражом. Как ты думаешь, многие купят твой шедевр? И каковы будут отзывы?
— Думаю, что вообще никто не купит, — честно призналась Вера. — Если только спонсор сам не скупит весь тираж или не заставит кого-нибудь купить, лишь бы я не ревела.
— Молодец, — похвалил Дима, продолжив: — А теперь представь, что через месяц, по первому каналу, в очередном интервью с президентом на всю страну, на вопрос: «Господин президент, а какую вы сейчас книжку читаете?», тот ответил: «Сейчас второй раз перечитываю детектив одной молодой, но очень перспективной писательницы. Знаете — впечатлён». Как ты думаешь, что с тобой произойдёт на следующее утро?
— Произойдёт всероссийский пипец, — растянулась в хищной улыбке самовлюблённая ведьмочка, но тут же спохватилась и добавила с интонацией ликования, словно это уже произошло ещё вчера: — Да какой всероссийский. Всемирный! Нашему президенту во всём мире в рот заглядывают.
— А какое это отношение имеет к Пушкину? — осторожно вступила в разговор Танечка, сразу поняв по реакции подруги, что та на эйфории фантазий уже выпала из обсуждения.
— Самое непосредственное. Именно это проделал император Николай с никому на тот момент неизвестным Сашей Пушкиным.
— В смысле неизвестным? — как-то резко вернулась в реальность Вера.
— К 1826 году он ещё, по сути, ничего не написал. Да к тому же, известность поэта формируется не из того, что он насочинял, а из того, что он опубликовал. А издал он из написанного практически ничего. На тот момент его знали единицы: друзья по лицею, Жуковский, Карамзин, и то его стихи в основном гуляли в рукописных списках и основной массе читателей были не известны. Вы видели лица придворных двора его величества? Полное недоумение. И у всех на лицах один и тот же вопрос: «Это кто такой?» А ведь это цвет российской аристократии. Элита общества. Те, кто определяет культуру империи, имеющие прекрасное, зачастую европейское образование. Читающие мировых классиков в оригинале. И вот эти культурные сливки общества, за редким исключением, Сашу увидели в этом зале впервые.
Дима замолчал, с улыбкой идиота рассматривая коллег. Те задумались. Первой спросила Танечка:
— Ты хочешь сказать, что великим Пушкина сделал император чуть ли не в приказном порядке?
— Браво, — радостно воскликнул Дима. — Это называется возвеличивание с использованием административного ресурса.
— Кон, — плаксиво протянула Вера, запрокидывая голову к небу, — это правда?
— Не могу сказать, — ответило ей небо, — но могу добавить. По меткому замечанию одного писателя советского периода, Пушкин единогласно, в честь столетия смерти поэта, лично товарищем Сталиным был принят в члены Политбюро. Именно поэтому пушкинских музеев в стране больше, чем посвящённых всем революционерам вместе взятым.
— Так вот зачем ты показал нам киношку про Коко Шанель, — неожиданно озарило Танечку. — Ты намекал, что эта дамочка тоже стала мировой звездой, в первую очередь, благодаря не своему таланту, а деньгам и административному ресурсу таинственного покровителя?
— В точку, — вместо Кона ответил развеселившийся Дима.
Но, посмотрев на Веру, весёлость его как-то быстро улетучилась. Даже не залезая ей в мозги, он с уверенностью мог сказать, что ведьмочка что-то задумала. И это «что-то» Диме очень не понравилось. Он пожевал нижнюю губу и осторожно спросил:
— Верунь, ты же не нацелилась на президента страны? Поверь, ты к нему и по канализации ближе чем на три километра не подползёшь.
Брюнетка ничего не ответила. Задумавшаяся и пребывающая в предвкушении, судя по хищной улыбке, она, похоже, была в данный момент не здесь, а где-то уже там. И крутила она там всех на административном ресурсе, как на члене, постоянно переворачивая, чтобы не пригорали.
— Вера, — издевательски протянул Дима, — вернись к нам. Мы ещё не закончили обучение. Нам рано мечтать о будущем.
— Мечтать никогда не рано, — неожиданно ответила ведьма, не меняя при этом хищного выражения лица. — Ты зачем сюда пришёл?
— Куда «сюда»? — не понял Дима вопроса, оглядываясь по сторонам и осознавая, что это, вообще-то, не он пришёл, а они припёрлись.
— В учебный мир, — уточнила девушка.
— Как зачем? — продолжал недоумевать молодой человек. — Учиться.
— Чему?
Дима задумался. Он как-то уже и подзабыл, «чему». Но Вере, похоже, его ответ и не требовался. Она продолжила:
— Я лично пришла сюда получить сакральные знания, — спокойно и даже несколько отстранённо проговорила ведьмочка, смотря на далёкие не то горы, не то сопки. — А самое главное из них — это понимание того, чего ты хочешь от жизни. Это редкость, знаешь ли. Потому что подавляющее большинство людей понятия не имеют, чего хотят. Вот ты знаешь, чего хочешь получить от жизни в конечном итоге?
— Да как-то не задумывался, — стушевался Дима.
— А я вот с удивительной чёткостью теперь поняла, чего хочу. Осталось разобраться, как правильно этого добиться.
Дима внимательно посмотрел на сияющую брюнетку. Перевёл взгляд на задумавшуюся блондинку. Почему-то вспомнил о президенте. Что-то взвесил в голове и, мысленно махнув рукой, типа: «Да пропади ты всё пропадом», предложил:
— Я в принципе догадываюсь о твоих хотелках и в этой связи готов тебе помочь: обучу, чего не знаю, научу, чем не владею.
— Учитель хренов, — смягчила улыбку ведьмочка, почти ласково посмотрев на бывшего любовника.
— Но тут как посмотреть. Общеизвестная истина: кто может — делает, кто не может — учит, кто не может учить — учит, как надо учить. А вообще, учителем становятся либо по призванию, либо из протеста, что его учили не так, и вот сейчас он покажет всем, как это делается. Я же не отношусь ни к одной из категорий. Я — учитель поневоле. К тому же, у меня в этом деле есть личный интерес.
Вера вопросительно уставилась на сокурсника, и он не стал юлить.
— Если ты с нашей помощью поднимешься до сказочных высот, то и мы, надеюсь, осядем недалеко от райской кормушки. Ты же не бросишь друзей?
— И чем ты мне поможешь? Найдёшь богатого и влиятельного мужика? Да притом холостого?
— Ну, про замужество сразу забудь. Это не твоё. Да и много от статуса жены не получишь. Богатые и влиятельные — люди очень занятые, Вера. В их плотном графике выпадает лишь несколько свободных минут, чтобы женщинами только попользоваться по их прямому назначению. Они чисто теоретически не могут уделять им большего времени и не терпят, когда их графики начинают ломать и перетягивать одеяло внимания с серьёзных вещей на малозначимые. К тому же для них основное предназначение жены — это рожать ему потомков и иногда светиться на светских раутах. Ни о какой карьере мирового уровня ни одна жена такого человека даже мечтать не может.
Вера как-то сразу сделалась смурной.
— Ты считаешь, только любовница?
— Причём любовница не простая, а особенная.
— Что ты под этим подразумеваешь? — неожиданно подключилась к разговору Танечка, явно проявляя заинтересованность и выдавая себя с головой, что примерные планы на выгодное замужество Веры заговорщицы уже обсуждали между собой.
— Вспомните ступени восхождения к величию. Сначала необходимо выделиться, чтобы тебя заметили. Приобрести отличительные особенности, чтобы тебя запомнили. Кстати, — спохватился Дима, — я, кажется, где-то читал, что Наталья Гончарова была косоглазая. Кон, я ничего не напутал?
— Совершенно верно, — ухмыляющимся голосом ответило небо. — Она изрядно косила на один глаз, но это нисколько её не портило. Наоборот, придавало шарм.
— Вот. А я о чём? Ты, например, стремишься к совершенству лицом и задницей, а надо не бороться с физическими недостатками, а уметь использовать их как изюминку, выделяясь из общей массы. Визуальный изъян делает тебя запоминающейся, а когда ты становишься интересной, то изъяна уже никто не замечает. Это как и в интересной книге никто не обратит внимания на ошибку. Изюминку можно придумать любую, а вот становиться интересной для мужчины содержимым своих мозгов — надо учиться. Такие вещи сами собой не приходят. Кроме того, потребуется сломать в себе сложенные годами стереотипы и прописать для себя новые законы поведения, которые ни при каких условиях ты не должна будешь нарушать. Закон законов, однако.
— Это какие?
— Во-первых, ты должна безоговорочно согласиться и принять то, что, если он тебя любит, это не означает, что он любит только тебя. А самое главное: живя за его счёт, ты обязана жить только для него. Даже твоё плановое возвеличивание должна преподать всем как исключительно его успешный проект. Такие люди вкладывают деньги в интересное хобби. Они должны получать кайф от твоего возвышения, чувствуя себя при этом богом-творцом. Подобное ощущение ни за какие деньги не купишь. Во-вторых, ты должна быть ему интересна во всех аспектах ваших взаимоотношений и всегда должна быть перед ним слабой. Сила женщины в имитации слабости. Эта субстанция обязательна хотя бы потому, что у сильных мужчин такого изъяна нет.
— Плюс я должна на протяжении всего времени оставаться для него загадкой, — в азарте фантазий неожиданно подключилась Вера.
— Умница, — похвалил её Дима. — Предыдущий урок усвоила. Чем дольше ты будешь для него загадочной, тем дольше останешься интересной.
— Но как это сделать? Влиятельные люди имеют свои службы безопасности, которые мою подноготную наизнанку вынут.
— Голову включай. Ты же не глупая девочка. Мало ли что ему о тебе будет известно. Куда важней, что ты сама о себе расскажешь. Не трепись о себе и не пытай его. Изначально декларируй отношения с чистого листа. В-третьих, научись быть ласковой и не только в постели. Ласка в отношениях — это как гидроусилитель для руля в машине. В семьях со стажем ласка, если она и была изначально, теряется за бытовухой, и совместная жизнь переводится в разряд терпимости. Ты же, посредством своей Славы, привыкла доминировать и ласково относиться к мужчине совсем не умеешь. Придётся этому учиться.
— И где этому учат и вообще, где этому можно научиться?
— Походи на курсы актёрского мастерства. Артистичность — наше всё. Войдёшь в роль с головой — сама собой изменишься. И ещё один момент: никогда не корчи из себя женщину с большой буквы. Выбрось вообще из головы предрассудки феминизма. Как ты думаешь: чего не хватает сильному, властному и богатому мужчине?
— Да кто вас знает? Острых ощущений?
— На эмоциях живёте вы, а не мы. Это вам пожизненно не хватает острых ощущений, поэтому и гуляете налево при любой возможности в их поиске. Мужчине не хватает доверительного общения. Сильные мужчины всегда замкнуты и одиноки. Секс — минутное дело. Основное время пары проводят в общении друг с другом или не общении по разным углам. Поэтому самый главный его интерес к тебе: ты обязана стать увлекательным собеседником на всю жизнь. Когда людям не о чем говорить, они отталкиваются друг от друга. А вот этого ты допустить в своей авантюре не имеешь права. Напомню: такие мужчины очень занятые люди и видеться будете от случая к случаю, и не всегда ради быстрого перепихона. Он должен в первую очередь приходить к тебе для бальзама на душу. А ты должна будешь давать ему то, что ему необходимо именно в тот момент. И, как понимаешь, шаблоны здесь не работают. Ты должна будешь научиться его чувствовать.
— Ну ты прямо натуральную рабыню Изауру нарисовал.
— Изауру, не Изауру, я нарисовал то, что хотелось бы иметь мне, как сильному и влиятельному мужчине.
Ответом ему был парный девичий смех. Издевательский и уничижительный. Дима лишь снисходительно взглянул на них, как бы с высока, но что-либо доказывать этим дурёхам не стал. Отсмеялись быстро. Задумались. После чего Вера неожиданно выдала:
— Нет. Это не по мне. Очень сложно. Надо для начала целиться на кого-нибудь пожиже. Кого можно просто Славой придавить и выжимать его, как мокрую тряпку.
— Опасно, — не согласился Дима. — Те, что помельче, и до власти, и до денег жадные. Выжав такого и выпустив за радиус действия твоего оружия, он тут же обозлится. Убедит себя, что ты ведьма, и если у самого рука не поднимется, то наймёт киллера с оптической винтовкой, а после сожжёт на костре, а угли закопает, используя их в качестве удобрения.
Вера задумалась. В последний вариант поверила безоговорочно. В памяти ещё свежи были перипетии последних дней в реальности. Танечка, как это ни странно, тоже пребывала в мрачном размышлении. Вот тут Дима впервые у самого себя поинтересовался: «А что Берегиня-то задумала? Она пойдёт под ручку со своей протеже или начнёт сольную карьеру? Судя по всему, Искусственный Дух не намерен исчезать из нашего мира. Или у его командования другие планы?»
Так и стояли они на террасе в окружении вековых не то ёлок, не то кедров, думая каждый о своём.
Глава 63. Локация 16. Главный парадокс доминантности: понты дороже денег, но приобретаются за те же деньги.
Локация «Величия Пикассо» встретила троицу домашними пенатами безоблачного детства художника. По звуковому сопровождению действие в клипе напоминало истерику фанаток при ощупывании звезды всей их жизни. Быстро наслушавшись восклицаний и восхвалений, исследователи первым делом чуть ли не хором заорали: «Стоп!» Клип замер на паузе, но только не для вездесущей Маргариты Ивановны, выскочившей из-за спины наблюдателей.
— Добрый день, товарищи! — как всегда по-пионерски задорно воскликнула жертва всего сладкого и вкусного, сияя от счастья. — Сегодня я расскажу вам о великом, не побоюсь этого слова, художнике двадцатого столетия, чьи работы сформировали всё современное искусство. Это гениальный художник Пабло Пикассо.
В небольшой комнатке было достаточно людно, и Марго со своей юбкой колоколом явно не вписывалась по габаритам. Но, не имея возможности от неё избавиться, Дима командой лишь приглушил торжественную реляцию экскурсовода. И, чтобы уж вообще дышать было нечем, вызвал Кона, который на этот раз материализовался не сзади, как обычно, а за скопищем галдяще-за;мерших тёток у противоположной стены.
Пройдясь с помощью дедка; профессорской наружности по присутствующим, абитуриентам удалось определить, кто есть кто. В центре спонтанного митинга торжественно корчил из себя «пуп земли» задравший нос щуплый пацан лет восьми от роду. В руках маленький художник держал небольшую картину, на которой наивно по-детски был изображён мальчик на лошадке. После короткого пояснения ученики звёздного образования усвоили, что данное нетленное полотно носит название «Пикадор» и является одной из первых работ будущего мастера, написанных маслом.
Среди восторженных фанаток, окружающих гениальное дарование, отметились: его мама Мария, пара её сестёр — тётушек: Элодии и Элидоры, бабушка Пабло донья Инесса и две его маленьких сестрички: Лола и Кончита. Всё окружение маленького Пикассо находилось в состоянии восторженного экстаза, доходящего до умопомрачительного эмоционального оргазма.
— Вот теперь понятно, откуда Люк Бессон своровал эпизод облизывания фанатами звезды эфира в «Пятом элементе», — неожиданно выдала Вера, ехидно пялясь на толпу женщин и девочек, а затем гротескно принялась парадировать, вскидывая руку то ко лбу, то зажимая ладошками щёки и прочие кривляния. — Это просто шедеврально! Умопомрачительно! Бесподобно! Это лучшая ваша работа!
Дима хмыкнул, растягиваясь в улыбке, вспомнив данный эпизод.
— Действительно похоже. Кон, прибавь чуть-чуть громкости Марго. Послушаем, чего это она так глазки пучит.
— С самого рождения, — заливалась престарелая пионерка, — все помыслы мамы Марии были подчинены только одному — её Пабло станет великим. При этом она с грудным молоком привила сыну осознание, что он неизбежно взойдёт на вершину вершин мирового величия. «Если выберешь карьеру военного, — говорила она, — то обязательно станешь генералом, а если пойдёшь в монахи, то в будущем станешь Римским папой!»
— Но это же полный капец, — ни с того ни с сего запротестовала Вера. — Что она творит с ребёнком? Ещё мать называется. Она же культивирует в сыне нереально завышенную самооценку, — но тут же пресеклась, скривилась, словно что-то неприятное вспомнила, и уже тише закончила: — Спрашивать, что из подобного ребёнка вырастет, не имеет смысла. Выросла из него последняя сволочь, изувер и моральный самовлюблённый урод.
— Как вы можете столь нелицеприятно высказываться о гении современного искусства? — тут же закудахтала Маргарита Ивановна с выпученными глазками, уме;ньшенными очками до двух круглых окуляров видеокамер с чёрными визорами зрачков, как у терминатора. — Да, гении сложны в быту. С ними тяжело, но ведь они гении! Им простительно. Пабло Пикассо — человек не от мира сего. Он другой, более возвышенной формации.
— Ой, Кон, — взмолился Дима, видя, что и Вера начинает в ответ заводиться, — выключи у Марго звук. Пусть просто помаячит, раз совсем убрать её нельзя. И поясни: это был единичный случай или такова была основа его воспитания?
— Женская часть семьи, кто непосредственно формировал личность Пикассо как человека, в нём души не чаяла, — устало ответил Искусственный Разум. — Это, в свою очередь, сформировало у будущего художника ощущение безоговорочного превосходства. Мама считала, что талантливому ребёнку больше всего необходим «Витамин П» — Поклонение, Признание, Поощрение. Так вот, этим витамином маленький Пабло был с детства основательно перекормлен.
— Я всегда знала, что чрезмерная вседозволенность порождает моральное уродство, — удручённо констатировала Вера.
— А что ты хотела, — подала голос Танечка, — любой росток имеет корни, и эти корни — детство. Именно то окружение, что нам показывают, заложило в ребёнка неимоверное тщеславие и честолюбие. А без этих качеств царём горы не станешь, подруга. Чтобы стать первым, нужны зашкаливающие амбиции.
— Да, — задумчиво согласился с ней Дима, — амбициозность — обязательное качество для достижения первенства по принципу «Пищу;, но лезу».
— Без амбиций ни богатым, ни знаменитым не станешь, — продолжила Танечка излагать прописные истины.
— В детстве он не хотел быть ни богатым, ни знаменитым, — вклинился в их диалог Кон. — Мама императивно прописала ему иную цель: быть первым. А так как во всём быть первым невозможно, то те области жизни, где он отставал, игнорировались. Например, общее образование. Так как обучение в школе ему не давалось, то Пабло, с помощью мамы, эту школу благополучно забросил. Зачем травмировать талант неуспеваемостью и понижать его чувство собственного величия? Мальчик станет гениальным художником, а подписывать чеки и считать деньги со временем сам научится.
С первым клипом долго не заморачивались. Всё всем стало понятно. Но и перематывать не стали, досмотрев истечение розовых соплей в полном объёме. Второй клип, в отличие от первого, был тих и статичен.
На двухспальной кровати в пижаме и ночной сорочке готовились ко сну Пикассо и Фернанда. Женщина, сидя, уверенными, до автоматизма отработанными движениями заплетала косы. Мужчина с папиросой во рту, полусидя, опираясь на подушку, просматривал на сон грядущий то ли тонкий журнал, то ли толстую газету. Он быстрым взглядом проскакивал по заголовкам, после чего с шелестом перелистывал страницу.
Как диктор в телевизоре с экстренными новостями нарисовалась Маргарита Ивановна. Но так как звук ей никто не включал, то осчастливленная и крайне подвижная тётка демонстрировала беззвучную пантомиму, размахивая руками, колыхая безразмерной юбкой и закатывая глазки, находясь в очередной любовной эйфории к очередному главному герою.
Ученики, не сговариваясь, переглянулись и без единого звука пришли к общему решению: Маргариту Ивановну не включать!
Неожиданно грустно заговорила Фернанда, не прекращая при этом процесс ловкого плетения косичек:
— Луи Воксель опять написал про тебя гадость.
— Молодец, — равнодушно буркнул Пикассо, пыхнув папиросой и перелистывая очередную страницу. — Надо будет как-нибудь ещё раз плюнуть ему в морду, чтобы ещё больше на меня обозлился.
Женщина резко перестала теребить волосы и с непонимающим видом обернулась на сожителя.
— Девочка моя, — лишь мельком взглянув на подругу, продолжил Пабло, — если бы я хотел, чтобы обо мне написали лестно, то должен был бы ему заплатить. Все восторженные отзывы оплачиваются. Это основной доход любого критика. А вот для того, чтобы он вылил на меня ведро помоев, достаточно просто было его обидеть, наступив на тщеславие, бросив ему в лицо, что он ничего не соображает в современном искусстве.
— Я тебя не понимаю, — с горечью выдохнула Фернанда, вновь отворачиваясь и принимаясь за волосы.
Пикассо с тяжёлым вздохом свернул бумажный источник информации и, уставившись в спину женщины в затасканной ночной сорочке, принялся пояснять. Хотя, судя по интонации и довольной мимике, он, скорее, проговорил сам себе суть собственной концепции, родившейся в его испорченном сознании и которой он очень гордился.
— Если бы про меня написали, — расплылся в хищной улыбке Пабло, — что я молодой художник, подающий надежды, то меня бы никто не заметил. Подумаешь? Сколько таких вокруг? А вот обозвав меня «убийцей искусства», моё творчество моментально заметили. Только за сегодня ко мне обратились представители трёх галерей с просьбой об экспозиции. Скандал, дорогая, — это лучшее из реклам. А самое главное, что подобная услуга не требует капиталовложений. Я просто использую низменные качества тех, кто этот скандал создаёт и делает меня знаменитым на весь Париж.
Фернанда вновь перестала плести ко;су и обернулась на Пабло, но уже со смесью некого интереса. Несколько секунд подумала и как бы в противовес поинтересовалась:
— Но есть и восторженные отзывы?
— А вот это ещё один плюс скандала «непонимания», — продолжил плавиться в довольной улыбке Пикассо, отбрасывая журнал-газету и принимая горизонтальное положение на подушке и закладывая руки за голову. — В общей массе хулителей непонятного обязательно найдётся умник, который этим воспользуется в собственных интересах. Критиковать искусство — это тоже искусство. И эти писаки так же, как и мы, между собой дерутся за признание и собственную значимость. Ничего удивительного, что на фоне общего негодования нашёлся знаток в кавычках, который принялся утверждать о своём понимании непознанного в отличие от недалёких коллег. Да, это всего лишь выпендрёж. Он, противопоставляя себя остальным, начинает восхищаться, находя в моих картинах то, о чём я и не думал, когда писал. Этот выскочка сам придумывает какое-то скрытое значение, сакральную составляющую, мистическую подноготную, замаскированную силу воздействия и прочее, и прочее, и прочее. Ничего этого на полотне нет, но это и не важно. Его лозунг прост: вы все слепы, один я зрячий. Подобный критик, в первую очередь, работает на чувство собственной важности, но и подспудно рекламирует меня. А ни один дурак, как известно, не желает слыть дураком. Поэтому многие читатели его опусов начинают делать вид, что тоже что-то понимают такого-эдакого.
Клип на этом стал заканчиваться, и Дима поспешил его остановить, тут же обращаясь к Кону за консультацией. Тот артачиться не стал.
— После появления «Авиньонских девиц» на публике их автор подвергся массовым нападкам критиков. Общественность буквально лавиной обрушилась на Пикассо с осуждением «непристойности» и «неправильности» его работы, но сам Пикассо отреагировал на все эти выпады весьма неординарно — он начал их дразнить, продолжая писать в ещё более извращённом стиле, вызывая бурю негодования у одних и неожиданный восторг у других.
— То есть, — в недоумении прервал его Дима, — ты хочешь сказать, что Пикассо сделали знаменитым критики?
— Их обвинения и нападки, — спокойно продолжил Искусственный Разум, — привлекали к его творчеству общественное внимание. При этом среди публики нашлись те, кто делал на раннем Пикассо собственный пиар. Особенность современного искусства заключается в том, что, изображая непонятное, его можно трактовать как угодно. Фантазия не имеет ограничений. Хаос на то и хаос, чтобы в нём можно было найти всё, особенно то, чего там нет. Задавали ли вы себе вопрос: что в ваших головах порождает мысль?
Несмотря на общность вопроса, Кон уставился конкретно на Диму, в результате чего последнему пришлось отвечать.
— Понятия не имею, — уверенно отчитался ученик с гордым видом отличника, словно так и было написано во всех учебниках. — Просто появляется не пойми откуда. Где-то в голове шарики сталкиваются, в результате что-то генерируется.
Господство с грустью несколько секунд смотрел на бе;здаря, будто бы жалея убогого, а затем пояснил, как особо тупому:
— Хаос порождает мысль, — он выдержал приличную паузу, видя непонимание в глазах ученика, а затем добил его следующим утверждением: — А упорядочение хаотичной мысли делает её логичной. Поэтому, чем больше беспорядка на холсте, тем больше мыслительного хаоса он порождает. А грамотное и с виду логичное словоблудие, помноженное на чувство собственной значимости, делает из любого мошенника знатока современного искусства. Благодаря этой мешанине нападок и выдуманной восторженности у Пикассо стали появляться покупатели картин и заказчики. Он начинает прилично зарабатывать — и всё это не только благодаря скандальной репутации.
На этих словах он вытянул руку, как бы приглашая проследовать в следующий клип, так как этот заканчивался. Команда исследователей оказалась в прихожей старинного дома. Площадка примерно шесть на три метра. Слева несколько ступенек к массивной входной двери. Справа широкая мраморная лестница с колоннами, уходящая ступенями на второй этаж. Прямо перед абитуриентами закрытая дверь. В прихожей полумрак и ни единой души.
Первой обернулась назад Вера. Результат — взвизг ужаса, словно очередную мышь увидела. Она со шлепком сама себе заткнула обеими ладошками рот и резко отскочила назад. Естественно, на это отреагировали все, обернувшись.
Танечка, как и подруга, скакнула назад, только молча. Глаз не выпучивала, бить себя по лицу не стала. Она выставила руки перед собой в защитной стойке какого-то рукоприкладства. Дима даже отскакивать не стал, но сильно вздрогнул, округлив глаза от ужаса, при этом затаив дыхание. И только через пару секунд тяжело выдохнул, начав дышать заново, сопроводив отходняк шёпотом:
— Мля, прости Господи.
После чего с перепугу даже перекрестился, чисто на автомате, продолжая как загипнотизированный таращиться на стену. А причиной подобной реакции стала всего-навсего небольшая картина, висевшая на уровне глаз.
— Стоп-клип, — почему-то тоже шёпотом скомандовала перепуганная Вера.
Она в панике принялась осматривать тёмные углы помещения. Причём внимание её было направлено на пол, словно и в правду ожидая появления страшных и ужасных мышей. Танечка же, наоборот, задрала голову к высокому потолку и особо задержалась на верхних ступенях мраморной лестницы, всматриваясь, а не идёт ли кто к ним сверху.
Дима, схватившись за грудь, шумно выдохнул и принялся ходить туда-сюда, успокаиваясь, и только когда решил, что достаточно пришёл в себя, подошёл к картине вплотную и зло выругался, глядя на страшный портрет изуродованной тётки:
— Пикассо, сука. Так и энурез заработать можно на два пальца, — после чего отступил на шаг и громко затребовал: — Кон, ты где?
Господство на этот раз не материализовался за спиной, как обычно, а, подражая Царевне-Лебедь, вышел из двери, что находилась напротив картины. Причём не один, а сопровождая под ручку Маргариту Ивановну. Неспеша, прогулочной походкой они подошли к висящему на стене шедевру. И если Марго цвела и пахла от мужского внимания, то Кон демонстративно внимательно всматривался в картину, словно первый раз увидел.
Тут бойкая и задорная псевдопионерка отстыковалась от провожатого и в полнейшей тишине принялась беззвучно излучать счастье, тыкая руками в разные стороны и практически не закрывая рот. Минуты две гримасничала, после чего радостная до невозможности уставилась на членов экскурсии в ожидании вопросов.
Всё это время Кон простоял спиной, заложив руки за спину и покачиваясь с пятки на носок, строя из себя прожжённого знатока живописи, того самого, которого минуту назад разносил в пух и прах. Когда Маргарита Ивановна закончила свой бесшумный спич, дедок профессорской наружности с чувством непогрешимости произнёс:
— Картина Пабло Пикассо «Женщина с веером». Однозначно подлинник.
— Мля, — растянулся Дима в улыбке, в очередной раз удивляясь способности Искусственного Разума с удивительной быстротой усваивать человеческую артистичность. — Ты прям совершенствуешься день ото дня.
— А где это мы? — влезла с левым вопросом Танечка, обрывая Диму.
— Вы не поверите, — продолжил консультант свою манерную форму общения, — мы в Москве. В гостях у Сергея Ивановича Щукина. В его особняке в Большом Знаменском переулке, который он купил у князей Трубецки;х. Да вот и сам хозяин уж на подходе.
С этими словами Кон самостоятельно, никого не спрашивая, запустил клип, указывая на входную дверь и увлекая абитуриентов назад, давая простор для разворачивания действия в клипе. Только обделённая вниманием Маргарита Ивановна с места не сдвинулась. Надув губки и сузив глазки, она осталась стоять рядом с картиной, порождая в паре с «Женщиной с веером» стерео-образчик вселенского зла.
За дверью послышалось приближающееся пьяное караоке на последней стадии эстрадного загула, когда необоримое желание петь уже не может утопить даже безмерно выжранный алкоголь. Мелодия песни была неопределима, как сорт вина после бутылки самогона. Слова, видимо, шли под закусь и невнятно пережёвывались.
Массивная дверь распахнулась, и на пороге предстал во всей красе солидный господин преклонного возраста с седыми усами, в собольей шубе, небрежно наброшенной на плечи, и высокой шапке-папахе набекрень, из-под которой пробивались такие же седые волосы, как и усы. Сергей Иванович был навеселе во всех отношениях.
Тут откуда ни возьмись, из-под лестницы выскочил, судя по виду, слуга. Заспанный и помятый. Группа исследователей машинально сделала ещё пару шагов назад, давая дополнительный простор пополнившейся труппе. Слуга не кланялся, не растекался в раболепии. Наоборот, он посмотрел на господина, как уставшая от его запоев жена, только скалки в руках не хватало.
Щукин, расплываясь в пьяной улыбке, поднялся в прихожую, с трудом одолев три ступеньки, ехидно поглядывая на встречающего его человека. Затем мельком глянул в другую сторону, словно заметил там движение, и резко вздрогнул, перестав радоваться жизни. Да так сильно его торкнуло, что на пол с грохотом выпала трость из руки, шуба с плеч и шапка с головы.
Слуга тяжко вздохнул и неспеша принялся поднимать барские вещи, ценой в его пожизненное жалование. Встряхнул шубу, брякнул об ногу шапку, якобы отряхивая. Всё это время хозяин дома стоял как парализованный, уставившись с распахнутым ртом и глазами на творение испанского гения. После чего смачно сплюнул, размашисто перекрестился и чуть ли не молитвенно пропел:
— Сука! Вся пьянка коту под хвост, — после чего отвернулся, тяжело вздохнул, держась за грудь, и добавил, ещё раз перекрестившись: — Прости, Господи. Только бы не приснилась.
И с этими словами, уже практически протрезвевший, тяжко побрёл по мраморной лестнице наверх. Но поднявшись на несколько ступеней, неожиданно громко хмыкнул, дёрнув плечами и головой, и что-то весело пробурчал себе под нос. Ну, видимо, ещё не всё из головы вылетело.
Слуга, держа шубу в одной руке, шапку в другой и повесив трость крючком себе на шею, смотрел вслед господину, скосив при этом глаза на страшную картину, и не менее зловеще, чем тётка на ней, скалился. Он всем своим видом показывал: так тебе и надо, пьянь кабацкая. Молодец, баба. Так его.
На этом Кон, как включил демонстрацию без спроса, так её и выключил. Шагнув обратно к картине с противоположной стороны от Марго и приняв образ уставшего лектора, приступил к комментариям только что просмотренного эпизода.
— Сергей Иванович Щукин, 1854 года рождения, уроженец города Москвы. Купец древнего старообрядческого рода. Благотворитель и коллекционер. После покупки этого особняка устроил в нём личную экспозицию.
Кон замолчал, делая вид, что внимательно рассматривает картину, которая в тусклом свете прихожей действительно казалась как минимум сатанинской. По крайней мере одним видом отпугивала любого здравомыслящего.
— И с какого перепугу этот степенный московский купец, да ещё и старообрядец, ударился в никому не ведомый кубизм? — непонимающе поинтересовался Дима.
— С перепугу и ударился, — хитровато ответил ему Господство. — Это, кстати, первая картина Пикассо, которую он купил в Париже. Она ещё на выставке произвела на него неизгладимое впечатление. Но так как она никоим образом не гармонировала с остальной его коллекцией, то он не нашёл ничего лучше, чем повесить её отдельно вот здесь в прихожей. «Женщина с веером» его провожала каждый раз, когда он покидал дом, и каждый раз встречала, когда он в него возвращался. Со временем он настолько привык к её взбадривающему эффекту, что проникся ко всему современному искусству в целом, полога;я, что есть в нём какая-то чертовщина неведомая.
— Нормальная замена кофе, — съязвил Дима.
— Ну а что, — ожила Вера, наконец-то пришедшая в себя от первого впечатления от картины, — неплохой энергетик. Только вместо инородного кофеина всплеск родного для организма адреналина.
— Кстати, — поддержал их Искусственный Разум, — подобная реакция прослеживалась у всех посетителей и гостей особняка Щукина. Некоторые даже от неожиданности падали на этих ступеньках, что изрядно веселило хозяина. С этого момента он принялся скупать картины бунтарей живописи по принципу: увидел и испытал шок — купил. В следующую свою поездку в Париж коллекционер приобретёт у Пикассо практически всё, что будет выставлено: более двадцати картин, в одночасье сделав художника богатым. Примеру Щукина последовали его друзья-конкуренты братья Морозовы. В общем, московские коллекционеры стали для Пабло Пикассо основными спонсорами вплоть до революции в России.
— Прикольно, — подала голос Танечка, — скандалил в Европе, а финансировался из Москвы. Сегодня бы это звучало крайне политизированно.
— Что было, то было, — пожал плечиками дедок-консультант профессорской наружности. — Кстати, Пикассо впоследствии стал членом Коммунистической партии. Правда, коммунистом он был своеобразным, но тем не менее.
Наступила пауза. Кто-то обдумывал политические взгляды художника, кто-то прокручивал в голове схемы финансового обогащения. Кто-то, как Дима, например, грыз ноготь, рассматривая сатанинскую мазню на стене, бессовестно сравнивая её с ликом Маргариты Ивановны, стоящей рядом. А вконец распоясавшийся Кон, в очередной раз никого не спрашивая, взял и перешёл на следующий клип, словно его кто-то гнал по учебной программе, и он отставал от графика.
От плавной смены контента с тёмной прихожей на светлую театральную ложу в головах участников обучения зародился позитив. Но как только пришло осознание происходящего в зале, все мыслительные процессы тут же впали в ступор. Притом настолько, что исследователи опешили до состояния оцепенения. Сегодня в театре давали Армагеддон. Причём Конец Света наступил не на сцене, а в зрительном зале.
Понятное дело, когда со сцены профессионально шутят — зал хохочет. Понятно, когда искусно давят слезу, вызывая сострадание — зал рыдает. Но когда, мать вашу, театральная публика превращается в неадекватных футбольных фанатов, собственноглазно наблюдающих, как их любимая команда изображает использованных кондомов, которые по одному круглому презервативу попасть не могут — это уже перебор.
Ор, свист, душераздирающие вопли, словно их весь тайм режут тупыми пилами, всеобщая нерегламентированная движуха. Полный пипец. Какой-то плешивый театрал тифозного телосложения в непосредственной близости от вышедших из портала людей, вскочив и приплясывая, чуть ли не на пределе своих жалких возможностей фальцетом орал: «Долой Сати! Долой Пикассо!»
Светская львица приятной наружности, раскрасневшаяся до состояния переспелого помидора, свистела в четыре пальца, как залихватский боцман свистулькой. При этом, набирая воздух для очередной трели, лицо её выражало полное удовлетворение происходящим. Вернее, своей выходкой.
Какой-то рассвирепевший боров в приличном костюме, вскочивший на кресло ногами, смачно плюнул на бушующую впереди публику, тоже что-то яростно бася в сторону плевка. В трёх рядах от него в бешеном негодовании подорвался степенный господин со слюной на лысине и тут же устремился прямо по головам разбираться, какая сволочь ему причёску попортила. Не добрался. Застрял на промежуточных рядах, потому что его там без каких-либо церемоний начали бить.
В воздухе летали дамские шляпки, сумочки, туфли. До нижнего белья не дошло. Консультант, сволочь, остановил клип, а ведь путешественники в пространстве и времени только вошли во вкус.
— Ну Кон, — тут же заканючила Вера. — На самом интересном месте.
Но Искусственный Разум, не обращая внимания на протесты, перевёл почтительный взгляд на Маргариту Ивановну, как бы показывая пример необходимого для учеников поведения. Даже без разрешения слушателей включив ей голос, что вообще уже ни в какие ворота не лезло. И та на радостях запионерила от всей души, позвякивая задорным дисконтом:
— 18 мая 1917 года состоялась знаменитая премьера балета «Парад». Гастроли «Русского балета» Сергея Дягилева произвели фурор на европейских сценах ведущих театров. И примой его гастролей стал великий Пабло Пикассо, которого Сергей Павлович пригласил в качестве художника-оформителя. Причём Пикассо не только нарисовал декорацию и создал гениальный реквизит для спектакля, но и принимал самое действенное участие в его постановке.
— Так, — вполголоса буркнул Дима, глядя на захлёбывающуюся пафосом пионерку-пенсионерку, — с этой всё понятно. Кон, а с чего это ты нарушил команду на её молчание? Мы лучше тебя послушаем.
Марго резко затихла.
Старичок-профессор тяжело вздохнул, типа жаль, что фокус не удался. Прошёлся по проходу между рядами несколько шагов по направлению к сцене, и все ученики с удивлением обнаружили, что в этом театре абсурда ещё, оказывается, и сцена имеется. Да ещё какая! На одни гигантские шторы на заднем плане в апокалиптическом стиле глянешь — и в экстаз самоубивания войдёшь. Хотя балеринки были зачётными, пусть и непонятно во что полуодетые.
— Сергей Дягилев неслучайно привлёк к работе именно Пикассо, уже получившего к этому времени изрядное скандальное портфолио, — приступил к лекции чем-то недовольный Искусственный Разум. — Он хотел создать нечто вызывающее, провокационное, а потому понимал, что испанский мастер здесь впишется наилучшим образом. Для Пикассо работа с Дя;гилевым тоже была вовсе не напрасным трудом. Его участие в постановке балетов привлекло к художнику ещё больше внимания. Одни его боготворили, другие ненавидели — словом, Пикассо получил то, чего всегда добивался: стал первым среди равных. Хотя бы на слуху.
— А кто такой Сати? — неожиданно спросила Танечка, уставившись на консультанта.
Тот взаимно вытаращился на спросившую с таким видом, мол, стыдно не знать таких людей. Но тем не менее через пару секунд ответил:
— Композитор.
Танечка растерялась.
— А там ещё и музыка была? — подивилась она, вспоминая бардак трибун зрительного зала.
— Такая же своеобразная, как и живопись Пикассо, — развеселился Кон. — Вот, к примеру, выдержка из рецензии на эту премьеру ведущего театрального критика Парижа того времени. Кстати, его знаменитый спич облетел весь мир ценителей искусства, — в руках консультанта материализовался ветхий журнал, раскрыв который, Кон с интонацией негодования артистично продекламировал: «Антигармоничный, психованный композитор пишущих машинок и трещоток Эрик Сати ради своего удовольствия вымазал грязью репутацию «Русского балета». А геометрический мазила и пачкун Пикассо вылез на передний план сцены, в то время как талантливые художники смиренно ждут, пока их выставят».
— Браво, — манерно похлопал Дима, отдавая дань то ли артистизму Господства, то ли находчивости деятелей искусства начала двадцатого века, строящих карьеру на антирекламе.
— Обалдеть, — выдохнула Вера, — неужели на этом можно заработать больше, чем, ну, например, на проплаченном восхвалении. Я согласна, что антиреклама тем и хороша, что ни средств не требует, ни административного ресурса. Но всё-таки неужели Пикассо всю жизнь играл роль изгоя общества?
— Нет, конечно, — улыбнулся Кон. — Ещё при жизни ему в Барселоне был открыт музей его имени. Он стал обладателем нескольких за;мков, скопил многомиллионное состояние. Пабло Пикассо стал одним из самых востребованных художников своего времени. Его ненавидели и ему завидовали коллеги во всём мире. Но всё же главное искусство, с его же слов, которым он овладел в совершенстве, было не рисование. Пабло научился себя продавать. Он не считал себя выдающимся живописцем, но утверждал, что является по-настоящему успешным коммерсантом. Пикассо сумел обернуть всё так, что на него «работали» даже его недоброжелатели и откровенные враги. «Художник, — говорил он, — это человек, который рисует то, что может продать. Я же продаю всё, что рисую. Я всего лишь бизнесмен, который понимает свое время и использует в своих интересах глупость, тщеславие и жадность людей».
— Это всё понятно, — заговорил Дима, когда консультант остановился, давая понять, что закончил с изложением вопроса. — Но кто его сделал великим? Не искусствоведы же будущего с его-то личностным реноме. И тем более не его враги. Когда и кто впервые назвал Пикассо великим?
Молодой человек пристально уставился на Господство, ожидая чуть ли не конкретной даты и имени.
— Величие, — с неохотой принялся отвечать Искусственный Разум, — как это всегда и бывает, пришло к нему уже после смерти. И тут всё до банальности просто. Газета The Times уже в начале двадцать первого века назвала Пикассо лучшим художником столетия. Почему? Да потому, что эта газета — рупор мира бизнеса, а картина Пикассо «Алжирские женщины» была продана на аукционе за 179 миллионов долларов. В мире капитала успешен только тот, кто богат. А если учесть, что картины, как и хороший алкоголь, с возрастом только дорожают, то Пикассо в этом отношении вне конкуренции. Говоря языком бизнеса: при себестоимости картины не больше доллара, прибыль получилась в 179 миллионов процентов. Подобная бухгалтерия вызывает завистливое уважение у состоятельных людей. Сегодня картины Пикассо стали твёрдой валютой, и благодаря процветающей у человечества доминантности цены на него постоянно растут. Владеть полотнами Пикассо — это престиж, а понты, как известно, дороже денег.
Эпилог.
Следующие два дня ученики откровенно бездельничали. Даже центральный зал украшать было лень. Двое суток он оставался в заводских настройках. Группа в полном составе перебралась в новый копированный мир Димы. Вот только ради приличия и прочих вышеупомянутых обстоятельств спать уходили каждый в свои апартаменты.
Купались, бродили по сопкам, гоняясь ради развлечения за разным зверьём, которого оказалось на удивление много. Пару раз тигрицу за хвост дёрнули. Но после этой вопиющей выходки зверина обиделась и сбежала за пределы скопированного куска реальности. По крайней мере, больше хулиганьё её не видели.
Сдавать экзамен Царице-Лебедь никто не спешил, понимая, что это могут быть последние деньки их райской жизни. Это наводило грусть, словно отпуск заканчивался, и со дня на день придётся выходить на ненавистную работу.
Как оказалось, у всех троих были в реальности проблемы. Легальная Вера возвращалась к своей нелегальной работе. Нелегал Дима — к непонятному процессу легализации. Танечка, по её заверению, вообще «звезда в шоке». Она находилась в поле неопределённости. Как выяснилось, Берегиня выполнила свою миссию-минимум, и что будет с ней дальше — «сама не въезжаю», как она выразилась. Решение о её дальнейшей функциональности от неё не зависело.
Элемент Космического Разума, как ни странно, лентяев никуда не торопила. Господство в виде старичка-профессора появлялся по запросам в обычном режиме, тоже не намекая на скорое окончание учебного процесса.
Абитуриенты даже ни разу не заикнулись между собой на предмет «величия». С одной стороны, всем всё было понятно. Не так уж сложно было дойти до общей концепции. А с другой — формальное обобщение могло быть воспринято как ответ на экзаменационный вопрос с автоматическим зачётом по теме и неминуемым выдворением из рая, чего троица однозначно не желала.
На вторую ночь ничегонеделания Дима, замученный хаотично возникающими мыслями, ведущими к бессоннице, вылез из кровати и вышел на террасу в ночь. Безоблачное небо с мириадами сияющих звёзд. Луна, судя по максимальной откормленности, дошла до состояния полнолуния. Штиль. Даже журчание реки было слышно, несмотря на трескотню насекомых.
Солнце Моё подошла неслышно, но пугать Диму не стала, а тихонько пристроилась метрах в двух, прислоняясь к перилам животиком, модельно, слегка отставив одну ногу. Спину при этом демонстративно держала прямо, как с детства надрессированная аристократка. Она, слегка улыбаясь, устремила загадочный взгляд куда-то в даль. Притом не рассматривая что-либо, а преобразуясь в замечтавшуюся барышню. По крайней мере, с виду было очень похоже на это.
Дима, навалившийся грудью на перила, лишь мельком взглянул на неё и вернулся к чёрным контурам сопок впереди. Он почему-то совсем не удивился её появлению. Мало того, он её ждал. Ждал на каком-то интуитивном уровне, понимая, что без разговора по душам она его отсюда не отпустит.
— Тобой заинтересовались, — начала она тихо, не меняя мечтательной позы. — Причём во всех слоях реальности.
— В смысле? — безэмоционально поинтересовался молодой человек, так же, как и она, не меняя позы.
— Не знаю почему, не спрашивай, но тобой заинтересовались Могущества. По крайней мере, один из серафимов. На моей памяти это уникальный случай. Будь осторожен. Смертному пережить даже просто встречу с ним не суждено. Его свечение сожжёт тебя в пепел. Его голос разорвёт на атомы. Общаться с подобным Эфиром можно только через его аватар.
Она замолчала, давая Диме переварить услышанное. Ну, он и переваривал несколько секунд. А как переварил, подытожил:
— Принял. А что ему от меня надо?
— Вот у него и спросишь, если представится такая возможность, — не меняя интонации, пресекла дальнейшие расспросы по этому поводу Солнце Моё. — Мир духовных богов всколыхнулся после твоей выходки со Святым. Готовься к тому, что боги наперегонки начнут за тобой охоту. Они уже даже нашли твоего персонального бога.
— Персонального? — усмехнулся Дима, переводя заинтересованный взгляд на аватар Космического Разума. — Это ещё что за хрень?
— Это твой предок в двенадцатом колене. Тот самый, что максимально может напакостить твоему телу в реальной жизни. Я думаю, знакомство с ним для тебя неминуемо. Надо отметить: любопытный типаж.
— Не было печали, — пробурчал молодой человек, вновь отворачиваясь и задумываясь о только что услышанном.
— Кроме того, — продолжила грузить его проблемами Солнце Моё, — тобой заинтересовались непростые люди в реальности.
— А в реальном мире я кому на хвост наступил? — негодующе вскочил с перил Дима, выпучив от удивления глаза.
— А что ты хотел? — усмехнулась рыжая сущность Разума, оборачиваясь к Диме. — Их очень заинтересовал ножичек, с которым тебя нашли. А когда сделали экспертизу ночной рубашки и крови на ней, то просто пришли в восторг. Так что готовься отвечать на очень неудобные вопросы.
— Мля, — выругался с досады Дима, вновь падая грудью на перила. — Вот только этого мне не хватало. Как, интересно, я смогу ответить на вопрос: «Где я взял четырёхсотлетнюю ночнушку и почему она ещё не рассыпалась в пыль, а выглядит как новая?»
— Это твои проблемы, — с некой долей издёвки проговорила Солнце Моё.
После примерно минутной паузы Дима спросил:
— А можешь мне помочь?
— В чём?
— Буду валить всё на потерю памяти, — твёрдо ответил приговорённый к допросам. — Можешь сделать так, чтобы земные мозгоправы не смогли ничего достать из памяти?
— Ты хочешь забыть три года интересной жизни?
— Ни в коем случае, — запротестовал Дима.
— Ну тогда о чём разговор. Справочник по лицедейству тебе в руки. Как там твоя первая учительница говаривала: «Артистичность — наше всё».
— Понятно, — тяжело выдохнул обречённый и сделался смурны;м на несколько минут.
Солнце Моё смиренно ждала, когда он сроднится со своей проблемой. Наконец Дима вновь оторвался от перил и, развернувшись к рыжей красавице со светящими глазами, спросил:
— Ты продолжишь меня курировать дальше или я перейду в другие руки?
Элемент Космического Разума неожиданно звонко засмеялась, да так, что у молодого мужчины, как всегда, всё встало дыбом, а не только волосы.
— Ну ты нахал, — выдавила она сквозь смех, — впервые вижу такую наглую рожу. Я лично никуда не денусь. Совершенствовалась миллиарды лет и продолжу развиваться дальше. Но твою тушку я никогда не курировала и курировать не собираюсь. В данный момент ты для меня вообще неинтересен. А чтобы меня заинтересовать, сам знаешь, что надо делать. Но добавлю от себя ложку мёда в твою бочку дёгтя: с тобой желает познакомиться Пятёрица.
— Вот как! — резко ожил приговорённый к проблемам Дима.
Он с удивительной ясностью понял, что, пока он интересен подобным персонам, с ним ничего смертельного не произойдёт. Разум Вселенной просто не даст его на растерзание каким-то маложивущим планетарным паразитам. Промаринует в проблемах? Обязательно. Законы Бытия никто не отменял. Деградация константна. А эволюция — есть преодоление деградации. Познания не даются кому ни попадя. Их надо заслужить. И главное здесь: доказать, что способен придерживаться общей цели — эволюции вселенной.
— Ну что ж, — закончил он свои умозаключения. — Я воин, как заявила Троица. А по моим размышлениям, путь воина — это через тернии к звёздам. Нагромождать проблемы — моё кредо, преодолевать их — моё предназначение. Прорвёмся как-нибудь. Совет дашь на дорожку?
Солнце Моё не стала строить из себя незнайку его помыслов, но и советов как таковых не дала, а произнесла странный монолог:
— В разные периоды человеческой цивилизации существовали разные ценности. На заре ценились собратья, которые умели то, что у других не получалось. Эти умельцы помогали в борьбе за выживание. Затем стали ценны знания, позволяющие держать расплодившиеся человеческие сообщества в страхе и повиновении. Сакральные знания управления большим количеством соплеменников позволяли доминировать отдельным личностям, обладающим ими. Следующей ценностью стала вооружённая сила, способная отбирать у других и умения, и знания. Плотность населения росла, и ценностью стала земля. Кто обладал землёй, тот обладал всем. Но это продлилось недолго. У людей появились деньги. Эта ценность господствует и по сей день. За деньги можно купить всё. Умельцев, знатоков, силу, землю. Но эта эра тоже подходит к концу. В скором времени на первый план ценностей выйдет то, что за деньги купить нельзя. Тот, кто будет этим обладать, тот и поведёт всех остальных в будущее. А на этом прощай. Не вижу смысла для встреч, по крайней мере в ближайшее время.
Солнце Моё пропала, как и всё вокруг.