Окованная Любовь

ИНДИЙСКАЯ ДЖАТАКА.
***
Это история, которую рассказал Джехан Туглук-хан, мудрый человек из
 Татарин, молочный брат Чингисхана, императора Востока и Севера, и военачальник Золотой Орды,
прошептал пришедшей к нему Глупой Деве, принесшей в дар пурпурный шипастый цветок кадам-дерева, и
 выпрашивая у него любовное зелье, чтобы удержать Хайдар-хана,
 молодого краснолицего воина с запада, который прискакал в лагерь,
 песня на его устах, женский нагрудный платок, привязанный к его хохолку
 бамбуковое копье, ожерелье из черепов его убитых врагов, нанизанных на
 его массивная грудь, и он сидел верхом на белом жеребце, чья
 грива была окрашена в малиновый цвет в знак борьбы, и чьи изящные,
 танцующие ноги цокали по розово-красному мраморному тротуару
 двор императора подобен хрустальным колокольчикам на весеннем ветру._

 _Это история о страсти и, в то же время, о
 мудрость. Ибо в жёлтых, спокойных землях к востоку от Урала и
к западу от сурового, насмешливого Пекина беззубые
старухи, знающие жизнь, болтают, что мудрость и желание — сёстры-близнецы,
качающиеся в одной колыбели: одна говорит, а другая поёт.
 Говорят, что именно мудрость страсти делает вечным
инстинкт любви._

 _Это история о Васантасене, рабыне, которая была свободна в своём сердце, и о Мадусадане, капитане кавалерии, который сорвал белую розу, не испугавшись шипов._

 _И вот, наконец, история Викрамавати, царя Индостана во времена Золотого века, когда Сурья, Солнце, согревал поля, не обжигая их; когда Ваню, Ветер, наполнял воздух пыльцой множества цветов, не оголяя деревья; когда Варуна, правитель Воды, пел на земле, не разрушая дамбы и не топя мычащий скот и маленьких голых детей, игравших на берегу реки;
 когда Притхви, Земля, кормила всех и не оставляла никого голодным; когда
 Чандра, Луна, была такой же яркой и зрелой, как его старший брат
 брат Солнце._

 _ПУСТЬ ВСЕ МУДРЫЕ ДЕТИ ПОСЛУШАЮТ МОЮ ДЖАТАКУ!_


 Девушку звали Васантасена, и она пришла ко двору юного царя
Викрамавати в десятый день тёмной половины месяца
Бхадра. Она пришла, как подобает рабе, захваченной на войне, с окрашенными хной ступнями,
связанными тонкой золотой цепочкой, с белыми руками,
сплетёнными за спиной жемчужными нитями, с тонким юным телом,
покрытым шёлковым одеянием печального оттенка цветка тамала, в знак
траура по Дхарме, её отцу, королю юга, который
павшие в битве под стальными бивнями боевых слонов.

Она преклонила колени перед троном павлина, и Викрамавати увидел, что её лицо
было прекрасно, как луна на четырнадцатый день, что её чёрные локоны
были подобны женским змеям, её талия — как у львицы, её руки —
как две мраморные колонны с голубыми прожилками, её кожа — как
душистый цветок чампаки, а груди — как молодые плоды тиндуки.

Он посмотрел ей в глаза и увидел, что они были глубокого бронзового цвета,
с золотыми крапинками, а зрачки были чёрными и непрозрачными — глаза, которые
Казалось, в ней была заключена вся мудрость, вся тайная насмешка, всё тайное знание о женщинах, и его рука дрогнула, и он подумал в глубине души, что щедрая рука Шраванны, бога изобилия, была воздета высоко в западных небесах в час её рождения.

 «Вспомни слова брамина», — проворчал Део Сингх, его старый премьер-министр, который служил его отцу до него и с тревогой и завистью наблюдал за ним. «Женщина — величайший из всех грабителей. Другие
грабители крадут имущество, которое не имеет духовной ценности, например, золото и
бриллианты; в то время как женщина крадёт самое лучшее — сердце мужчины, его душу, его амбиции и его силу. Кроме того, вспомни слова...

«Хватит квакать на сегодня, Длинноязыкий!» — вмешался Викрамавати с дерзкой опрометчивостью двадцатичетырёхлетнего юноши. «Иди домой к своей увядшей старухе-жене и молись вместе с ней перед алтарём нерождённых детей, и помогай ей мыть посуду. Сейчас время, когда я говорю о любви!»

«Чьей любви — твоей или девушки?» — с улыбкой спросил Мадусадан, капитан конницы, мужчина на десять лет старше короля, насмешливо и горько глядя на него.
Большой алый рот, мощная грудь, массивные волосатые руки, мёд красноречия на языке и ум, который был подобен оленю в прыжках и кошке в лазании. Мужчины недолюбливали его, потому что не могли победить его в рыцарском поединке или турнире; а женщины боялись его, потому что чистота его жизни, которая была как на ладони, противоречила его алым губам и медленно угасающему пламени в его карих глазах с опущенными веками. «Чья любовь, мудрый король?»

Но тот не услышал.

Он нетерпеливым жестом отпустил солдат, министров и придворных и сошел со своего павлиньего трона.

«Дурак!» — сказал Мадусадан, выглянув из-за занавески во внутренней комнате и увидев, что король поднимает Васантасену на ноги;
он также увидел насмешливое терпение в её золотых глазах.

«Глупец, хоть и король, сведущий в государственных делах!» — прошептал он на ухо Шивадеви, сморщенной, скрюченной нянечке Васантасены, которая последовала за своей госпожой в плен.

"Тебя! «Ну и дурак же ты!» — хихикала старая нянька, сидя бок о бок с
военачальником и слушая историю любви, которую царь рассказывал
узким белым ступням рабыни, словно Кама-Дева, бог любви.
юный бог страсти поведал о своём желании Рати, своей жене, голосом кукушки, колибри в брачный период и южным ветерком, пахнущим лотосами.

"Ты пришёл ко мне рабом, захваченным среди сверкающих копий битвы, —
сказала Викрамавати, — и вот, я сама стала рабой. Ради тебя я совершила бы множество грехов. Ради одной твоей драгоценной ресницы
я бы наплевал на имена богов и зарезал священную корову. Ты — свет, сияющий в тёмном доме. Твоё тело — сад из диковинных
и великолепные цветы, которые я собираю во мраке. Я чувствую аромат и
оттенок твоих тусклых локонов и думаю о родной земле, где простираются холмы
дуют ветры.

"Моя любовь к тебе подобна мягкой сладости дикого меда, который лесные пчелы
собирают среди благоухающих цветов ашоки - сладкого и
теплый, но с острым послевкусием, который покалывает язык и возбуждает тело
вечное томление. Чтобы удержать тебя, я бы накинул петлю на далёкие
звёзды. Я отдаю тебе всё, что у меня есть, всё, что я есть, всё, чем я когда-либо буду, и это
не будет и тысячной частью моей любви к тебе. Видишь! Моё сердце —
Ковёр для твоих маленьких шаловливых ножек. Ступай осторожно, дитя!

Васантасена не ответила ни слова. Не мигая, она смотрела мимо короля на щель в занавесе, отделявшем тронный зал от внутренних покоев. Сквозь расшитые складки парчи виднелась большая волосатая коричневая рука с выступающими венами, широкий большой палец которой насмешливо и многозначительно покачивался, словно тень судьбы.

И она вспомнила огромный звёздчатый сапфир в оправе из кованого серебра, который
сверкал на большом пальце, как символ страсти. Она вспомнила, как
Рука выдернула её из-под копыт лошади и колёс боевых колесниц,
усеянных мечами, когда она низко склонилась над телом отца. Она
вспомнила голос, который донёсся до неё сквозь шум и грохот битвы,
рев рогов, ржание жеребцов, пронзительные, гневные трубные звуки
слонов —

 резкий, властный, горький голос —

«Пленница моего лука и копья, маленький цветок, но рабыня короля, моего господина. Таков закон Хинда. Он полюбит тебя, ведь он не совсем дурак. Но, возможно, ты не полюбишь его. Ведь ты всего лишь
заикающийся мальчик-девственник, возможно, он осыплет твои колени всеми
сокровищами мира. Будучи честным джентльменом, возможно, он будет относиться к
тебе с уважением и нежностью, с милой справедливостью благословенных
богов. И возможно - даже тогда - ты не полюбишь его, маленький цветок.

"Возможно, ты обратишься к капитану всадников, когда луна взойдет, как
пузырь страсти, из темно-красного заката. Возможно, вы прочитаете
о значении любовного крика птицы коэль, о тайне аромата жасмина,
о сладком, пульсирующем, подобном взмаху крыльев, зове всех нерождённых детей в
сердце, тело и душа Мадусадана, капитана конницы.

«Смелый человек, этот капитан конницы!» — Васантасена улыбнулась сквозь
слезы, сквозь яростный грохот битвы.

"Безрассудный человек — но скромный, маленький цветок. Безрассудный и скромный, как
влажный весенний муссон, который проносится над молодыми побегами
голубовато-белого риса. Ибо, — здесь он поставил её перед собой, на изгиб остроконечного, украшенного выпуклостями седла, — созреет ли рис под натиском
дикого, шумного муссона?

И он слегка отстранился от неё. Он даже не поцеловал её,
Хотя они были скрыты от всего мира складками огромного боевого знамени,
пропитанного золотом и потемневшего от крови. В трепещущем сердце Васантасены
возникло сильное желание по отношению к этому дерзкому воину, который
говорил о любви, но не прикасался к ней.

 _Это история о винограде, который никогда не давят, который никогда
не теряет своей сладости, хотя белые руки сжимают его мякоть день
за днём, ночь за ночью._

 _Это история о книге, которую никогда не дочитывают до конца,
Хотя глаза, влажные и полные тоски, читают её страницы
 пока свечи не погаснут на сером рассветном ветру, а молодое солнце не запоёт свою космическую песню с Востока, пурпурное и золотое._

 _Это история любви, которая поднимается, как туман невыразимого спокойствия, а затем летит на красных крыльях вечного желания — история любви, которая подобна цепи, выкованной из стали и аромата, цепи из неразрушимой стали, соединённой с пыльцой блестящего цветка ареки._

 _Пусть все мудрые дети послушают мою джатаку!_

 «Смотри!» — сказала Шивадеви, старая няня, Васантасене, который задрожал.
среди зеленых, шелковые подушки дивана, как тигр-Жук в
гнездо из свежих листьев. "Vikramavati, царю, низко поклонился перед вами.
Он снял с твоих рук и лодыжек жемчужные и золотые оковы. Он
снял с тебя траурное одеяние и набросил на твои плечи
сари, сотканное из лунных лучей и текущей воды. Он усадил тебя рядом с собой
на павлиньем троне, как свободную женщину, а не рабыню.

"Да", - ответил Васантасена. - Он положил свою голову и свое сердце на
порог двери любви. Он принес мне в жертву свою душу. И
Я, - она зевнула, - я не люблю его.

«Он осыпал тебя множеством сокровищ, — продолжала старуха.
 — Он принёс тебе яшму из Пенджаба, рубины из Бирмы,
турмалин из Тибета, звёздчатые сапфиры и александриты с Цейлона,
безупречные изумруды из Афганистана, белый хрусталь из Малвы, оникс из
Персидский аметист, тартарский аметист, зелёный нефрит и белый нефрит из Амоя,
гранаты из Бунделькханда, красные кораллы с Сокотра, халцедон из Сирии,
малахит из Кафиристана, жемчуг из Рамесварама, лазурит из
Джафры, жёлтые бриллианты из Пуны, чёрный агат из Динбулпура!

Васантасена презрительно пожала своими тонкими плечами.

"Да", - сказала она. Он посадил соловья в золотую клетку и
воскликнул: "Смотри, это твоя родина!" Затем он открыл дверь.
дверь - и соловей улетел в зеленую страну, в свободную страну,
никогда не сожалея о золотой клетке ".

- Он пресмыкается перед тобой в пыли смирения. Он говорит, что его жизнь — это почерневший тигель греха, тщеславия и сожалений, но что его любовь к тебе — это золотая бусинка на дне тигля. Он дал тебе свободу. Он дал тебе дружбу. Он дал тебе нежность, любовь и уважение.

"Да", - улыбнулся Васантасена. "Он отдал мне все, абсолютно все.
Без придирок, без ограничений. Свободу, которую он дал мне, сохранив
горькую воду смирения как свою собственную порцию. Но вся его щедрость, его
справедливость, его смирение, его порядочность - вся его любовь не открыли
внутреннюю дверь в святыню моего сердца. Ночью он приходит с пылающими факелами своей страсти, но моё сердце холодно, как глина, как ледяная вода, когда снежный ветер с грохотом спускается с Гималаев.
Безумие шторма и волн охватило его, но
Ответный всплеск в потоке моей души. В моём сердце он видит мир
золотым и белым, сверкающим смехом. В его сердце я вижу мир мрачным,
унылым, измождённым и испещрённым слезами. Ибо — великодушный,
справедливый, щедрый — он также эгоистичен и глуп, будучи человеком,
неразумным на извилистых, славных путях любви. Каждый день он говорит
мне, что я — источник его любви. Но он никогда не спрашивает меня, является ли его любовь камнем моего
счастья.

"Может, он не осмеливается," хихикнула старая няня.

"Из скромности?"

"Да."

"Только эгоисты скромны, не заботясь о ответной искре в
сердце любимого. И любовь женщины разрушается из-за скромного
эгоизма, как религия брахмана — из-за служения царям, молоко коровы — из-за
дальних пастбищ, а богатство — из-за несправедливости. В таком богатстве и в такой любви нет
ценности. Это истина Вед.

И высоким, гордым голосом она добавила:

"Я люблю Мадусадана, командира конницы. Я поцелую его алые насмешливые губы
и прильну к его сильному телу. Он чист для всего мира,
для всех женщин — так говорят базарные сплетницы, — но я, и только я, зажгу
светильник страсти в его сердце. Я свободен! Но невоспетая музыка в его сердце
мое сердце будет любимыми оковами. Крепко, жизни и
смерть должны объединить в меня в неразрывную цепь.

"Я погружу свои руки глубоко в дикий, запутанный лес, который является его душой
, и пойду по нему множеством троп. Я прочитаю послание его
карих глаз с полуприкрытыми веками, дрожащее послание его огромных волосатых рук. Его
сердце — малиновый цветок малати, а моё — рыжая орхидея с фиолетовыми пятнами, обвивающая его корни.

«Седые волосы на его висках. Он старше короля на десять лет».

«Годы мудрости, — рассмеялся Васантасена. — Годы ожидания. Годы накопления сил».

 «Он не такой добрый, как Викрамавати, не такой великий и не такой щедрый».

 «Но он мудр — мудр! Он знает женское сердце — суть, сокровенную тайну женщины».

 «И это...»

«Терпение в достижении. Сила в удержании. Мудрость в том, чтобы не требовать,
пока женщина не предложит и не подаст знак».

И она вышла в сад, который простирался позади дворца в буйном, благоухающем изобилии,
с величественными колоннами баньяновых фикусов, оттеняющими изящные, бледно-зелёные узоры.
за ним-деревья, дрожа, малиновые купола peepals бородатым
пояс с серым и оранжевым мхом, где маленькие, смелые глаза Гекко
ящерицы соскользнул, как узкие, зеленые флаги через Золотые, ароматные
лепнина из Чандела кустов и диких попугаев с визгом над головой с
полированные крылья; и там она встретила Madusadan, ротмистр, которого она
был вызван написал записку ранее в тот же день, и ее вуаль
поскользнулась, и ее белые ноги были как дрожат цветы, и она прижала
ее красный рот, на его и уперлись в его руках, как усталый ребенок.

 _Дорога желаний бежит под ногами днём и ночью,
 говорит сказка. У этой дороги нет ни начала, ни конца. Она
 появляется из ниоткуда, исчезает, но никогда не исчезает в
 никуда; каждое утро, после ночей любви, она обновляется,
 вечное чудо, бесконечная девственность страсти._

 _Ты не можешь разорвать эту бесконечную цепь, говорит сказка. Ты не можешь заглушить шум моря, наполняющий воздух, поднимающийся к белому, манящему пальцу Чандры, Луны._

 _Игра любви — это поклонение._

 _Достижение любви — это обряд._

 _Секрет любви никогда не будет раскрыт._

 _Всегда за углом есть другой свет, новый свет — золотой,
мерцающий, насмешливый, как блуждающий огонёк._

 _Дотянись до него — как никогда не дотянешься — и вот конец
цепочки, конец истории._

 _ПУСТЬ ВСЕ МУДРЫЕ ДЕТИ ПОСЛУШАЮТ МОЮ ДЖАТАКУ!

«Ты предала свою веру, неверная женщина!» — сказал Викрамавати, увидев
Васантасену в объятиях Мадусадана, командира конницы.

Девушка улыбнулась.

"Это ты говорил о любви, — ответила она, — а не я."

«Я пыталась завоевать твою любовь силой своей любви».

«Как дурак, который пытается вытащить занозу из ноги с помощью занозы в руке».

«Я дал тебе свободу. Я дал тебе богатство всего Индостана, богатство
внешних земель. Я отдал тебе свою душу, своё сердце, своё тело, свою силу,
свои амбиции, свою веру, свою тайную сущность».

«Ты дал мне всё — потому что любишь меня». Я ничего тебе не дал, потому что не люблю тебя.

«Любовь может совершить невозможное», — серьёзно сказал командир конницы, а
Васантасена прижалась к нему ещё теснее. «Именно из-за любви
Вишну, Творец, превратился в карлика и спустился на землю.
Он спустился в самые нижние миры и там захватил Бали, царя небесного и земного. Именно из-за любви Рамачандра, которому помогали обезьяны, построил мост между Индией и Цейлоном, а Кришна поднял великую гору Голанддхан на ладони, чтобы защитить свою возлюбленную от жгучих, беспощадных лучей Сурьи, Солнца, ревнивого жёлтого бога.

«Любовь может всё — кроме одного. Ибо любовь никогда не может создать любовь,
мудрый царь. Любовь может заставить ручей течь вверх по склону, но она не может
создать ручей, когда нет воды».

Тишина опустилась, как тень судьбы, и Викрамавати медленно повернулся и пошёл ко дворцу.

"Завтра, — сказал он через плечо ровным, бесстрастным голосом, —
ты умрёшь в мучительной агонии."

Мадусадан слегка рассмеялся.

"Для тех, кто любит, нет ни сегодня, ни завтра, ни вчера, — ответил он. "Есть только голубизна залитого солнцем неба,
багрянец и золото уборочных полей, смех далеких вод.
Любовь наполняет чашу бесконечности".

"Завтра ты будешь мертв", - тупо повторил король.

И снова Мадусадан легко рассмеялся.

«И что же тогда, о мудрый царь, обученный строгой логике брахманов и
парохитов? — спросил он. — Сможет ли наша смерть стереть тот факт, что когда-то мы
жили и, живя, любили друг друга? Сможет ли алый цвет нашей смерти
стереть серость твоей ревности? Сможет ли наша смерть подарить тебе любовь
Васантасены, которой у тебя никогда не было при жизни?» Отнимет ли наша смерть у наших
душ память о великой сладости, которая была у нас, о красоте,
о славе, о нескончаемом трепете удовлетворения?

"Любовь прекращается со смертью".

- Любовь, мудрый король, неподвластна ритму ни жизни, ни смерти.
Любовь, которая нарастает день за днём, ночь за ночью, год за годом,
когда грудь земли вздымается под весеннюю песню созревающего риса,
под золотые плоды манговых рощ.

"Смерть? Ничто для мудрого царя!

«Позволь мне дожить до завтра в объятиях моей возлюбленной, и
сладость нашей любви станет неразрывной цепью — через тысячу смертей,
тысячу новых рождений, прямо в Нирвану — в
серебряную душу Брахмы!»

«А-а-а!» — эхом отозвался Васантасена. «Пусть придёт смерть и утихнет ветер жизни;
пусть свет погаснет, а цветы увянут и поникнут; пусть звёзды погаснут
один за другим, и космос рушится в серой буре окончательного забвения.
Но наша любовь будет нерушимой цепью, бросающей вызов тебе, о
король, бросающей вызов миру, бросающей вызов самим богам.

«Но не бросающей вызов законам природы, как их понимает мудрый брамин!»
раздался пронзительный, надтреснутый от старости голос, и Део Сингх, старый премьер-министр, бесшумно ступая в домашних тапочках по садовой дорожке, вышел на открытое пространство.

"Нет! Клянусь Шивой! Не законами природы, вечными законами логики, истолкованными священником, хорошо разбирающимся в шрути и смрити, — в
откровение и традиция. Не законы природы, рациональные и
эмпирические, физические и метафизические, аналитические и синтетические,
философские и филологические, изложенные парохитой, знакомым с
Ведами и благословенной мудростью древних Упанишад Индии!

Он низко поклонился Викрамавати.

«В «Бхагавад-гите», Книге Книг, Песне о Брахме, Господе, написано, что каждое преступление должно быть наказано, будь оно совершено представителем высшей или низшей касты, принцем или крестьянином, раджой или ритой. Каждому своё наказание, гласит карма, то есть судьба!»

— А эти двое? — спросил Викрамавати. — Какое наказание будет вынесено неверной женщине и неверному капитану, брамину?

Део Сингх развёл пальцы, как веер.

"Они сами выбрали себе наказание, эти почитатели Картикеи, бога
разбойников и негодяев, — усмехнулся он. — Они говорили о цепи. Неразрывная цепь, которая бросает вызов всем законам, кроме, пожалуй, — он снова рассмеялся, — мудрых законов природы. Скрепите их такой цепью, выкованной мастером-кузнецом, настолько прочной, что даже
Крепкий капитан кавалерии может сломать его, напрягая мышцы рук и спины. Цепь длиной в три метра, чтобы они никогда не расставались,
чтобы они всегда могли утолить жаркую, бурную жажду любви,
чтобы им никогда не пришлось ждать наслаждения, как нищему,
ждущему у пиршественного стола жизни, чтобы днём и ночью, каждый
час, каждую минуту, каждую секунду они могли наслаждаться
солнечным светом своей любви, чтобы им никогда не пришлось
беспомощно стоять перед бушующим потоком своего желания.

«Исполни их желание, о царь, будь мудр и милосерден, а затем запри их в комнате, где есть самая изысканная еда, самые сладкие напитки, самые белые цветы, самые мягкие, самые шелковистые кушетки, задрапированные пурпуром и золотом. О такой комнате мечтают влюблённые — и глупцы! Оставь их там на три дня, три ночи, три рыдающие, хрустящие, убивающие вечности!» Без звука, без прикосновения, без запаха, без вкуса, кроме их собственных
голосов, их собственных сердец, душ, разумов и тел! И в конце
по истечении трех дней..."

"Да?" - спросила Викрамавати.

«Они испытают самое страшное наказание, самую страшную агонию на земле.
Медленно, очень медленно в течение трёх дней, трёх ночей, трёх вечностей они будут
наблюдать, как мёд их любви капля за каплей превращается в желчь.
Их страсть — медленно, очень медленно — превратится в отвращение, их желание — в
отвращение. Ибо ни одна любовь в мире не выдержит цепи
однообразия!»

 * * * * *

Так и было сделано.

 К правому запястью девушки и левому запястью мужчины была приварена
цепь из неразрушимой стали длиной в три метра, и их заперли в доме —
Дом, о котором мечтают влюблённые, охранялся днём и ночью вооружёнными воинами, которые никого не подпускали ближе, чем на расстояние выстрела. Окна были закрыты ставнями и занавешены, чтобы даже золотой глаз солнца не мог
заглянуть внутрь, а вокруг него с помощью факела, лопаты и ятагана была расчищена огромная круглая поляна, чтобы ни одна птица, ни одно насекомое, ни одно животное из леса и джунглей не могло там жить, и ни один звук не проникал в комнату влюблённых, кроме, может быть, завывания утреннего ветра. В конце третьей ночи король и королева осторожно, незаметно, бесшумно
брамин подошел к дому и прижал их уши к замочной скважине
и они услышали мужской голос, говорящий:

"Я люблю тебя, маленький цветок моего счастья! Я люблю тебя - тебя, которая есть все!
мои мечты сбываются! Когда я смотрю в твое лицо, встает солнце, и
воды доносят зов глубин, и лодка моей жизни покачивается на
танцующих волнах страсти!"

А затем последовал ответ девушки, ясный, безмятежный:

 «И я люблю _тебя_, Мадусадан, капитан кавалерии! Ты разорвал оковы моего одиночества,
путы моей тоски! Я ждала, ждала,
Я ждал — но ты пришла, и я больше никогда тебя не отпущу! Ты
изгнала все унылые, печальные мечты прошлого! Ты превратила своё сердце
в тюрьму для моей любви и выбросила ключ в бурный водоворот моего вечного желания!

 «Не тяготит ли их эта цепь?» — спросила Глупая Дева, пришедшая к Джехан Туглук-хану, мудрому человеку из Тартарии и младшему брату Чингиз-хана, императора Востока и Севера и военачальника Золотой Орды._

 «Нет, Глупая Дева, — ответил Джехан Туглук-хан. — Их любовь
 не смогли бы жить без этой цепи. Это была их любовь, которая
 и была цепью — создавала её, удерживала, сваривала, вечную, неразрывную,
 несокрушимую. Цепь была длиной в десять футов. Каждый фут
 стали — вечной, неразрывной, несокрушимой — был звеном их
 любви, и этими звеньями были: страсть, терпение, завершенность,
 дружба, терпимость, понимание, нежность, прощение, служение, юмор._

 _Это конец истории о Васантасене, рабыне, которая была свободна в своём сердце, и о Мадусадане, капитане конницы, который
 сорвал белую розу, не испугавшись шипов._

 _И, как гласит легенда, если ты хочешь сделать свою цепь вдвойне
неразрывной, добавь к ней ещё один шаг, ещё одно звено. Для этого нет
слов. Но, несмотря на всю силу и смысл этого, ты никогда не должен
усыплять свою любовь в мягкой колыбели слишком большой
безопасности._

 _Ибо любовь требует вечной бдительности._

 _ПРИСЛУШАЙСЯ, О АЗЗИЯ, О ЛЮБИМАЯ, К МОЕЙ ДЖАТАКЕ!_




ВТОРАЯ ИСТОРИЯ

ИЗ ТЕМНОТЫ

МАКС БРЭНД


Княжество Порния — небольшая страна, и в обычное
По ходу истории она должна была быть поглощена одним из окружающих её королевств ещё много веков назад. Её положение спасло её от этой участи, поскольку она является буферным государством между двумя великими монархиями, чья зависть сохранила для Порнии независимое существование.

Несмотря на свою независимость, Порния никогда не пользовалась особым вниманием
остальной Европы, и целью её правителей на протяжении многих поколений
было добиться участия в больших советах путём заключения прочного союза с
одним из двух королевств, которым она служит буфером.

Долгожданная возможность наконец представилась во время правления Александра VI,
который однажды утром приказал Рудольфу из Герзвины явиться во дворец.
Как только появился достойный старый барон, Александр обратился к нему следующим образом
: "Рудольф, ты старый и уважаемый советник, преданный
слуга государства, и поэтому я рад сообщить, что
величайшая честь вот-вот снизойдет на вашу семью, честь настолько великая
что это возвысит весь штат Порния. Корона
Принц Чарльз желает сделать вашу дочь своей женой!"

При этих словах он отступил назад, чтобы лучше видеть, с какой радостью старый
Рудольф воспримет это известие, но, к его удивлению, барон лишь склонил голову и вздохнул.

"Ваше высочество, — сказал Рудольф из Герзвины, — я давно знаю о
привязанности кронпринца к моей дочери Берте, но я боюсь, что брак никогда не будет заключён."

"Ну же, ну же!" - добродушно сказал принц. "Это действительно далекий скачок от
Барон Herzvina на свекра, принца Чарльза, но там уже
были и более странные вещи, чем это, хотя никогда ничего такого
мог бы так возвысить Порнию. Не бойтесь Карла. Он любит
вашу дочь; он упрям, как сам дьявол; он преодолеет любое
противодействие своего отца. На самом деле, ни для кого не секрет,
что Карл уже практически правит своим королевством. Так что
радуйтесь, Герцвина, и я буду радоваться вместе с вами!

Но барон лишь печально покачал головой и повторил: «Боюсь, что
брак никогда не будет заключён».

 «Почему бы и нет?» — с жаром спросил принц. «Говорю вам, его королевское высочество
любит эту девушку. Я мог прочитать страсть даже в его вычурной речи».
сообщение посла. Почему бы и нет?"

"Я не думал, что Его Королевское Высочество, но девушки. Она не будет
выйти за него замуж".

Принц опустился на стул с ошеломить внезапностью.

Рудольф поспешно продолжил: "Я разговаривал со многими Берта раз и
серьезно этим вопросом, я попытался убедить ее, что долг; но
она не услышит меня. Глупая девчонка говорит, что не любит его высочество.

Принц в нетерпении ударил себя кулаком в грудь.

"Любовь! Любовь! Во имя Господа, Герзвина, какое отношение любовь имеет к
этому? Вот чего Порния ждала веками.
Благодаря этому союзу я могу заключить договор, который раз и навсегда
поставит Порнию на карту дипломатических держав. Любовь!"

"Я всё это ей сказал, но она непреклонна."

"Она что, ждёт какого-то сказочного принца? Она не ребёнок; она даже не
красива, прости меня."

"Верно. Ее даже нельзя назвать хорошенькой, но даже невзрачные женщины, ваше высочество,
иногда задумываются о любви. Это слабость пола ".

Он не был ироничным; он был действительно очень серьезным. Он продолжил: "Я
попробовал разного толка. Она только говорит в ответ: 'он слишком стар. Я не могу
люблю его'".

К Александру Порнийскому пришло вдохновение. Под его влиянием он
встал и настолько забылся, что положил руку на плечо
Герзвины. При этом ему пришлось вытянуться почти в полный рост, потому что
принцы Порнии всегда были невысокими.

"Барон," — сказал он, — "позволите ли вы мне попробовать свои силы в убеждении?"

— «Это было бы честью для меня, сир. Моя семья всегда в распоряжении моего
принца».

Он ответил с долей волнения: «Я знаю это, Рудольф, но ты
доверишь мне девушку на несколько дней? Мне пришла в голову мысль
я. Я знаю, что могу убедить ее, что эта любовь, о которой она мечтает-это
вещь в покое плоти, физической необходимостью. Давай, отправь ее ко мне,
и я буду рвать ее иллюзии. Она не поблагодарит меня за это, но
она выйдет замуж за наследного принца".

"Я отправлю ее во дворец сегодня же".

- Очень хорошо; и сначала скажите ей, почему я хочу с ней поговорить. Возможно, она сама передумает, когда узнает о желаниях своего принца. Прощайте.

И принц отправился на смотр городской стражи. Так Берта Герцвицкая долго сидела в одиночестве в своей комнате.
после того, как она прибыла во дворец, прежде чем открылась дверь, человек в ливрее
поклонился, пропуская принца, и она оказалась наедине со своим монархом.

 Она машинально сделала реверанс, и он позволил ей оставаться в поклоне, пока медленно снимал белые перчатки.  На нём всё ещё была генеральская форма с жёсткими подкладками, которые не давали его телу стареть, потому что принц Порнии всегда должен выглядеть как солдат.

— Сядьте, — приказал он, и, когда она подчинилась, начал расхаживать по комнате.

 Он никогда не сидел спокойно во время допроса, если мог этого избежать;
врожденная слабость нервов делала для него почти невозможным
встречаться взглядом с другим человеком. Расхаживание взад-вперед давало правдоподобную
причину для постоянного перемещения его взгляда.

"Хороший день, очень хороший день", - сказал он. "Гусары были великолепны".

Его плечи еще больше распрямились. Сам принц всегда ехал во главе гусар.
во главе гусар; в детстве она восхищалась им. Он
остановился у окна и запел марш. Это был запланированный
маневр, потому что его спина была гораздо более царственной, чем лицо, с его высоким
Лоб, маленький рот и подбородок. Она чувствовала себя так, словно находилась в
присутствии автомата в военной форме.

Он перестал напевать и заговорил, не оборачиваясь:

"Ну что?"

"Моё решение не изменилось."

"Невозможно! Даже женщина за целый день должна подумать дважды."

"Да, много раз."

— Ты не выйдешь за него замуж?

— Я не могу его любить.

Он резко обернулся, и его бледно-голубые глаза метнули на неё короткий взгляд, от которого она съёжилась. Как будто её сердце просвечивали рентгеном.

"Любишь!" — тихо сказал он, и она снова вздрогнула. — Потому что он стар?
Берта, ты уже не ребёнок. Другие женщины выходят замуж за того, кого они могут назвать
любимым. Твоя привилегия — выйти замуж ради государства. Это
более благородно.

Он улыбнулся и кивнул, повторяя про себя: «Более благородно! Что может быть
величественнее такого служения — что может быть славнее, чем забыть о себе
и выйти замуж ради блага тысяч?»

«Я обязана себе».

— Кто внушил тебе столько детских идей?

 — Они сами по себе выросли, сир.

 Он снова начал расхаживать по комнате. — Дитя, разве ты не хочешь служить мне? Я имею в виду, своей стране?

Она ответила медленно, словно подбирая слова: «Невозможно, чтобы
я могла служить вам через свою бесчестье. Если бы я вышла замуж за наследного принца, моя жизнь была бы одним долгим сном, сир. Я бы не осмелилась пробудиться от реальности.

Он наклонил голову и беззвучно рассмеялся. Слабое горло не позволяло ему повышать голос даже в моменты величайшего волнения.

 «Душа, которая спит, да? Поцелуй любви пробудит её?»

Он окинул её коротким пренебрежительным взглядом.

"Моя дорогая, ты презираешь титулы, но как женщина без титула ты не ровня первой дочери краснолицего торговца. Встань!"

Она встала, и он подвёл её к зеркалу. Он торжественно изучал её бледное отражение.

«Спящая душа!» — повторил он.

Она закрыла лицо руками.

"Поймает ли эта наживка заблудшего любовника, Берта?"

"Бог восполнит недостающее."

Он тихо выругался. Она не знала, что он может быть так растроган.

"Бедняжка, позволь мне поговорить с тобой."

Он почти ласково подвёл её к стулу и сел немного позади неё, чтобы не смотреть ей в глаза.

"Эта любовь, которой ты ждёшь, — не взрослый бог, дорогая, а
слепой ребёнок. Если есть мужчина и женщина и определённая близость,
природа сделает всё остальное. Мы надеваем на природу маску и называем её любовью, мы даём ей имя
абстракция и называешь это Богом. Любовь! Любовь! Любовь! Это красивая
маскировка - не более. Ты понимаешь?

"Я не буду".

Она прислушалась к его учащенному дыханию.

- Берта, если бы я приковал тебя десятифутовой цепью к первому встречному мужчине на улице
и оставил бы тебя с ним наедине на три дня, что бы
произошло?

Она сжала руку на подлокотнике кресла. Он встал и зашагал по комнате, пока
его идея созревала.

"Твои глаза будут осуждать его, а твой стыд будет бороться за твою... душу? И вид твоего стыда будет сдерживать этого мужчину. Но
Предположим, в комнате было темно — предположим, вы не видели его лица и
знали только, что там был мужчина — предположим, _он_ не видел и
знал только, что там была женщина? Что бы произошло? Была бы это любовь? Ха!
 Любовь не более божественна, чем голод. Если он утолён, он засыпает; если он насытился, он превращается в отвращение. Да, в конце
трех дней ты был бы рад, если бы десятифутовую цепь перерезали. Но
что произойдет сначала?"

Смутный ужас холодом окутал ее, потому что она могла видеть, как эта идея захватывает
его, как рука.

«Если бы я это сделала, мир назвал бы это постыдным поступком, но я действую ради Порнии, а не ради себя. Я думаю только о благе государства.
 Этим экспериментом я доказываю вам, что любовь — это не Бог, а слепая природа. Да, и если бы вы знали, как оно есть на самом деле, стали бы вы и дальше противиться мне?
Эта мысль не даёт мне покоя! Говорите!»

Её улыбка сделала её почти красивой.

— Сир, во всём мире на каждую женщину приходится только один мужчина.

— Книжный разговор.

Он стиснул зубы, потому что не мог смотреть ей в глаза.

"И кто приведёт к тебе этого единственного мужчину?"

— Бог.

Снова беззвучный смех.

«Тогда я сыграю роль Бога. Берта, теперь ты должна принять решение: брак на благо государства или десятифутовая цепь, тёмная комната — и любовь!»

 «Даже вы не осмелитесь на это, сир».

 «Берта, я ни на что не осмеливаюсь. Что будет известно?» Я приказываю, чтобы эта комната была полностью затемнена; я посылаю тайную полицию, чтобы они схватили первого попавшегося человека в городе и приковали его цепью в этой комнате;  затем я привожу вас в комнату и приковываю к другому концу цепи, и в течение трёх дней в комнату приносят еду.  Каковы результаты?
Для мужчины — смерть; для вас — познание сначала себя, а во-вторых, любви. Государству это пойдёт на пользу.

«Это отвратительно — невероятно».

«Отвратительно? Ну-ну! Я играю роль Бога и даже превосхожу Его. Я ставлю вас лицом к лицу с искушением, через которое вы познаете себя. Вы теряете мечту, но обретаете факт. Это хорошо». Стыд будет хранить тайну в твоём сердце, а государство получит выгоду. И всё же ты видишь, что я по-отечески милосерден. Я не наказываю тебя за твоё прошлое упрямство. Я всё ещё даю тебе выбор. Берта, ты выйдешь замуж, как я хочу?
или ты заставишь меня играть роль Бога?

«Я не выйду замуж».

«Ах, ты будешь ждать, пока Бог исправит ситуацию. Это хорошо, очень хорошо; _le Dieu c'est moi_. Ха! Это лучше, чем фраза Людовика XIV. У тебя будет еще больше времени, но как только сядет солнце,
если я не получу от тебя вестей, я позвоню в колокольчик, который откроет мою тайну.
полиция выходит, чтобы схватить человека без разбора в толпе горожан.
Я даже не буду оговаривать, что он должен быть молодым. Я доверяю природе
- абсолютен. _Adieu!_"

Она приняла решение в тот момент, когда он вышел из комнаты. Она накинула плащ.
Перед зеркалом она остановилась.

"Да, — пробормотала она, — я не могу сравниться с дочерью первого фермера. Но
всё же в мире должен быть хоть один мужчина — и Бог восполнит
разницу!"

Она распахнула дверь, ведущую в коридор, ведущий к боковому входу. Гренадер из дворцовой стражи вытянулся по стойке смирно и
представил оружие.

— Простите, — сказал он.

Он полностью перекрыл проход; принц ничего не оставил на волю случая.
Она начала поворачиваться, но потом замешкалась и внимательно посмотрела на мужчину.


— Фриц! — наконец сказала она, узнав крестьянина, который был
конюх в поместье её отца до того, как он поступил на службу в
гренадерский полк. «Ты — Фриц Барр!»

Он покраснел от удовольствия.

"Мадам помнит меня?"

«И моего маленького чёрного пони, о котором ты заботился?»

«Да, да!»

Он ухмыльнулся и кивнул, и тогда она заметила револьвер в кобуре у него на поясе.

"Какие у вас распоряжения, Фриц?"

"Не пускать никого в этот коридор. Прошу прощения, _мадам_."

"А если я попрошу у вас револьвер?"

Он беспокойно зашевелился, и она достала из кошелька деньги и отдала их
ему.

"На эти деньги вы могли бы купить другое оружие?"

Он сделал глубокий вдох; искушение было велико.

"Я мог бы, _мадам_."

"Тогда сделайте это. Никто никогда не узнает, от кого я получила пистолет, а моя
нужда отчаянная, отчаянная!"

Он молча отстегнул оружие, и она вернулась в комнату с пистолетом в руке.

Там было высокое западное окно, и перед ним она поставила стул, чтобы
посмотреть на закат.

«Он позвонит в колокол, когда край солнца коснётся холмов, или
когда оно полностью зайдёт?» — подумала она.

Белый круг стал жёлтым, затем приобрёл оранжевый оттенок и увеличился в размерах.
странно вытянувшись по бокам в неуклюжий овал. Из садов внизу доносились
голоса, а затем раздался девичий смех. Она улыбнулась, прислушиваясь, и, высунувшись из окна, почувствовала, как западный ветер доносит до неё аромат цветов. Она долго сидела там, глубоко вдыхая аромат и с тихой грустью любуясь изгибами лужайки. Зелень сменилась с яркой на тёмную; когда она подняла глаза, солнце уже село.

Когда она отвернулась от весёлого западного неба, в комнате стало ещё темнее, и
вечерний ветерок заставил занавески шуршать и шептать. Тишина
Она была готова ко всему, но не к этим призрачным голосам, не к тому, как
зашевелились и заскользили тени. Она повернула выключатель, закрыв глаза,
чтобы не видеть внезапного потока света. Выключатель щёлкнул, но
когда она открыла глаза, в комнате всё ещё было темно; они перерезали
соединительные провода.

  После этого её разум милосердно опустел, потому что то, с чем она столкнулась, было, как рождение и смерть, за пределами понимания. Шум за окном наконец вывел её из оцепенения, и она увидела, что несколько рабочих заделывают окна, чтобы ни свет, ни звук не проникали внутрь.
Воздух поступал бы только из аппарата искусственной вентиляции легких. И все же она не могла
осознать, что произошло, что должно было произойти, пока не смолкли последние звуки
работы рабочих и не наступила глубокая, ужасающая тишина; тишина, в которой был
пульсация в нем - биение ее сердца.

Она стояла посреди комнаты, когда появились первые фигуры
в черной ночи, и ужас внезапно окутал ее, коснувшись
словно холодными пальцами. Она на ощупь добралась до угла и присела там, прижавшись к стене, ожидая, ожидая. Они схватили обречённого
человек задолго до этого. Они, должно быть, связали его, заткнули рот кляпом и отнесли
во дворец.

Тысячи типов мужчин проходили перед ее внутренним взором - клерки с узкими лицами,
мужчины, бледные, как брюхо дохлой рыбы; бородатые монстры, грубые и
толстогубые, с громоподобным смехом; рабочие, отмеченные печатью терпения
усталости - и все, кого она видела, несли знак зверя в своих
глазах. Она пыталась молиться, но в ушах у неё звучал голос принца:
"_Le Dieu, c'est moi!_" и когда она произносила имя Бога в своих молитвах, она
представляла себе лицо Александра, бледные маленькие глазки, бесцветные волосы,
высокий лоб, рот, плотно сжатые губы которого не могли быть замаскированы
даже аккуратными усиками. Когда в двери повернулся ключ, она вскочила на ноги
с криком ужаса.

"Это я", - сказал принц.

"Я умираю; я не могу оставаться здесь; я выйду замуж, за кого и когда ты захочешь".

"Ах, моя дорогая, тебе следовало сказать об этом до захода солнца. Я предупреждал вас, и я никогда не меняю своего мнения. Это всего на три дня, помните. Кроме того, это в интересах науки. Помимо этого, мне очень захотелось поиграть в Бога для вас в течение трёх дней. Вы понимаете?

Ровный, насмешливый голос подвёл её к нему. Она упала к его ногам и
прижалась грудью к его худым коленям.

"Ну же! Будь благоразумна, Берта. Это правосудие."

"Сир, я не хочу правосудия. Ради Бога, смилуйтесь."

Она услышала его беззвучный смех.

"Так ли это? Ты должна быть благодарна мне. Поверь мне, дитя, я несу тебе
любовь, о которой ты мечтала. Ha! Ha! _Le Dieu, c'est moi!_"

Звон цепи, которую он нес, заглушил ее голос. Он заглушил
даже гром ее сердца. Она встала и терпеливо ждала, пока тот
К её запястью был прикреплён наручник. Принц пересёк комнату и постучал в дверь, которая открылась, и при слабом свете снаружи Берта
увидела, как двое мужчин заносят в комнату третьего. Она напрягла зрение, но не смогла разглядеть их лиц. Труп положили на пол; металлический звук подсказал ей, что она прикована к неизвестному.

  Принц сказал: «Ты храбрая девушка. Всё ещё может быть хорошо». Значит, человеческая
природа лучше, чем я думал. Поживём — увидим. Что касается твоего возлюбленного, твоего дара от Бога, то сейчас он крепко спит. Может пройти час, прежде чем
Действие наркотика ослабевает. В это время ты можешь думать о любви.
 Еду будут приносить три раза в день через ту дверь. Ты легко найдёшь её, нащупав стену. Прощай.

 Когда дверь закрылась, она начала отступать в свой угол, но цепь
тут же натянулась и зазвенела. Как ни странно, теперь, когда она оказалась лицом к лицу с опасностью, страх почти покинул её. Принц назвал это искушением. Она улыбнулась, вспомнив об этом. Когда мужчина очнулся и узнал, в каком они положении, она не сомневалась, как он поступит.
Она видела знак зверя в глазах многих мужчин, больших и
малых; она видела его и понимала. Револьвер мог бы спасти её на какое-то
время, но что, если она заснёт? Она знала, что бодрствовать три дня и
три ночи будет почти невозможно.

 Как только её глаза закроются, наступит конец. Ей казалось, что лучше
выстрелить сейчас.

Когда он пришёл в себя, ему было трудно прицеливаться в темноте, потому что это была не ночная мгла, а абсолютная
пустота, чёрная, густая, непроницаемая. Она не видела своей руки.
на расстоянии вытянутой руки от неё. Он мог даже напасть на неё сзади
и выбить револьвер из её руки прежде, чем она успела бы выстрелить. Рано или поздно этот человек должен был умереть. Даже если бы она не убила его, это было бы сделано по приказу принца в конце трёх дней.

  Гораздо лучше было сделать это сразу — чтобы он никогда не проснулся. Она спокойно приняла решение и подкралась к нему. Она очень осторожно провела рукой по его одежде. Ей пришлось отвести его руку, чтобы обнажить грудь над сердцем; рука безвольно повисла.
но мышцы были крепкие, круглые и твердые. Первый приступ дурноты проблемных
как она поняла, что это должен быть молодой человек, по крайней мере, человека в
расцвете своих физических сил.

Затем ей пришло в голову, что часто пули, выпущенные в грудь,
отклоняются от сердца костями; гораздо надежнее было бы направить
дуло в висок - нажать на спусковой крючок - душа вылетит.

Душа! Она остановилась, дрожа от изумления. Лёгкое прикосновение высвободило бы
быстрый дух. Душу! Впервые она увидела трагедию со стороны
точка зрения неизвестного мужчины. Его жизнь оборвалась посередине; поистине!
слепая судьба протянула руку и выбрала его из целого города. И все же она
просто ускоряла неизбежное. Она протянула руку и нашла его
лоб.

Он был широкий и высокий. Трассировка он легонько, кончиками пальцев
она обнаружила два довольно заметных комков костные структуры за
глаза. Кто-то сказал ей, что это олицетворяет сильную силу
памяти. Она попыталась представить себе только эту черту, и внезапно, как
появляется лицо, когда мужчина закуривает сигарету на улице ночью, она
Я увидел в памяти фигуру Рембрандта с его «Портретом молодого художника».
Он сидит за своим мольбертом, держа карандаш наготове, чтобы сделать
тот самый штрих, который придаст его наброску жизненную силу. Свет
падает только на нижнюю часть лица. Вдохновение сделало
чувствительный рот напряжённым; ищущие глаза выглядывают из-под
мягкой шапочки. Она оторвалась от своих размышлений и с ужасом осознала, что
если она нажмет на курок, то шагнёт назад во времени
на несколько столетий и разрушит свою мечту о подлиннике картины Рембрандта.
Глупая фантазия, конечно, но в темноте сон может быть таким же реальным, таким же ярким, как явь.

 Мужчина без сознания вздохнул.  Она наклонилась ближе и прислушалась к его дыханию, тихому, торопливому, неровному, как будто он боролся во сне, как будто подсознание взывало к сознанию: «Проснись!  Смерть уже здесь!»

 По крайней мере, времени было достаточно.  Ей не нужно было стрелять, пока он не пошевелился. Она положила револьвер на колени и рассеянно провела руками по его лицу, слегка задерживаясь на каждой черточке. Через мгновение она стала более собранной. Каждая частичка её энергии была сосредоточена
Она видела это лицо — видела его на ощупь. Слепые,
как она знала, становятся настолько ловкими, что чувствительные кончики их пальцев
воспринимают лица почти так же точно, как глаза нормального человека.

Ах, если бы она могла хоть на мгновение обрести эту силу! Она старалась изо всех сил. Нос, говорила она себе, был прямым и хорошо очерченным. Глаза, судя по очертанию костей вокруг них, должны быть большими; скулы высокие, что говорит о силе; подбородок, безусловно, квадратный и выступающий; губы полные, а рот довольно большой; волосы волнистые и густые; шея широкая.
Она обводила каждую деталь по очереди, а затем, довольно быстро водя обеими руками по лицу,
пыталась мысленно представить картину целиком — и ей это удавалось, но
всё равно это был молодой художник, которого нарисовал великий
Рембрандт. Иллюзия не выходила у неё из головы.

 Говорят, что руки художника должны быть сильными и жилистыми. Она взяла эти
руки, ощупала тяжёлые кости запястья и попыталась оценить
длину пальцев. Ей показалось, что это идеальная рука для
художника — она должна быть одновременно сильной и гибкой.

Он снова вздохнул и пошевелился; она с лихорадочной поспешностью схватила оружие и взвела его.

«Ах, хорошо», — сказал спящий во сне.

Она убедилась, что он действительно без сознания, а затем наклонилась и прошептала: «Прощай, дорогой».

При виде какого-то счастливого видения он тихо рассмеялся. Его дыхание коснулось её лица.
Конечно, он никогда не узнает; у него осталось так мало времени, чтобы жить;
возможно, это войдёт в его последний земной сон и сделает его
счастливым.

"Прощай!" — снова прошептала она и прижалась губами к его губам.

Она приставила дуло револьвера к его виску и, собравшись с силами,
Собрав всю свою волю в кулак, она нажала на спусковой крючок. Казалось, что она тянет его изо всех сил, но выстрела не последовало.
Тогда она поняла, что все ее силы уходили на внутреннюю борьбу.
Она призвала на помощь голос принца, который говорил: «Мы надеваем на природу маску и называем ее любовью; мы даем имя абстракции и называем ее Богом. _Le Dieu, c'est moi!_" Она приставила револьвер к виску
спящего; он пошевелился и нарушил её концентрацию.
Она снова прицелилась.

Мужчина вскочил, крича: «Предательство! Помогите!»

Затем он надолго замолчал; возможно, он репетировал сцену своего припадка.

 «Это смерть, — пробормотал он наконец, — и я в аду. Я всегда знал, что это будет — тьма, полная и горькая потеря света».

 Когда он пошевелился, зазвенела цепь. Он отпрянул с такой силой, что его вес поднял её на ноги.

"Бесполезно бороться", - закричала она.

"Женщина! Где я?"

"Ты заблудилась".

"Но что случилось? Во имя Бога, _madame_, неужели мы прикованы друг к другу
?

- Так и есть.

- Чьей властью? По чьему праву и приказу?

— Тем, на кого мы не можем повлиять.

— В чём моё преступление?

— Ни в чём.

— На какой срок?

— На три дня.

Он с облегчением вздохнул.

"Это просто какая-то шутка, я вижу. Этот чёртов Франц, я знал, что он замышляет что-то недоброе! Три дня — и потом свобода?"

— Да, потому что тогда ты умрёшь.

Он снова замолчал.

Затем: «Это отвратительный сон. Я проснусь от него немедленно — немедленно.
Моя дорогая леди…»

Она услышала, как он приближается.

"Держите цепь натянутой, сэр, я вооружён; я выстрелю при малейшей
провокации."

Он остановился и рассмеялся.

— Ну же, ну же! Это не так уж плохо. Ты улыбалась мне во сне. Включи свет, дорогая. Если Франц нанял тебя для этого дела, позволь мне сказать тебе, что я гораздо лучше, чем он, должно быть, меня рекламировал. Но что за дьявол этот Франц, если он придумал такую изощрённую уловку!
Клянусь Юпитером, этой цепи ... этой темноты ... этого достаточно, чтобы у человека поседели волосы
! Черная ночь действует мне на нервы. Огни! Огни! Я жажду увидеть
тебя; Я предсказываю твою красоту по твоему голосу! Все еще застенчив? Тогда мы попробуем
убеждение!

Его грудь уперлась в дуло револьвера.

Она тихо сказала: «Если я шевельну пальцем хоть на дюйм, вы умрёте,
сэр. И каждое слово, которое я вам сказала, — правда».

«Ну-ну! Вы отлично справляетесь. Я похвалю Франца за то, что он так тщательно вас готовил. Это та самая прекрасная Дафна, о которой он мне рассказывал?»

И он коснулся её плеча.

"Клянусь всем, что свято, я буду стрелять, если вы не отойдете назад... назад"
"К концу цепи".

"Возможно ли это? Средневековье вернулось!"

Он отодвигался, пока легкая цепочка не натянулась.

"У меня голова идет кругом. Я пытаюсь рассмеяться, но твой голос убеждает меня. _Мадамэ_,
«Не могли бы вы объяснить мне, в чём дело, одним словом?»

«Я уже объяснил. Вы заперты в месте, откуда не можете выбраться. Вы будете находиться здесь, прикованный ко мне этой цепью, в течение трёх дней. По истечении этого времени вы умрёте».

«Вы поклянетесь, что это правда?»

«Назовите любую клятву, и я повторю её».

"Нет необходимости", - сказал он. "Нет, это не может быть шуткой. Франц бы никогда не
риск использования препарата, дикая, как он. Какой-то другой силой взял меня.
Какая причина кроется за моим арестом?

"Думайте об этом как о слепой и жестокой руке, которой потребовалась жертва и
Он протянул руку над городом, чтобы найти одного из них. Рука опустилась на тебя. Больше нечего сказать. Тебе остаётся только смириться с тем, что ты умрёшь неизвестной смертью.

Наконец он сказал: «Неизвестной, слава Богу. У меня есть кое-что, что будет жить после меня».

Её сердце подпрыгнуло, потому что она снова увидела художника с
холста Рембрандта.

— «Да, ваши картины не будут забыты».

 «Я чувствую, что они не будут забыты, и имя…»

 «Не говорите об этом!»

 «Почему?»

 «Я не должен слышать ваше имя».

 «Но вы уже знаете его. Вы говорили о моей картине».

 «Я никогда не видел вашего лица, никогда не слышал вашего имени, вы были…»
— Вы пришли ко мне в эту тёмную комнату, какой вы видите её сейчас.

 — И всё же вы знали...

 Её голос был удивительно низким: «Я коснулась вашего лица, сэр, и каким-то образом поняла».

 Через некоторое время он сказал: «Я верю вам. Это чудо не больше других. Но почему вы не хотите узнать моё имя?»

«Я могу жить после тебя, и когда я увижу твои картины, я не захочу сказать: «Это его работа, это его сила, это его ограничение». Ты понимаешь?

«Я постараюсь».

«Я сидел рядом с тобой, пока ты был без сознания, и я представлял себе твоё лицо и твой разум. Я не хочу, чтобы эта картина была
реальность.

«Это хрупкая фантазия. Вы слепы? Вы видите на ощупь?

«Я не слеп, но мне кажется, что я вижу ваше лицо на ощупь».

«Вот! Я наткнулся на два стула. Давайте сядем и поговорим. Я отодвину этот стул подальше, если хотите. Вы меня боитесь?»

— «Нет, кажется, я не боюсь. Мне просто очень жаль вас. Послушайте: я
положил револьвер. Это опрометчиво?»

«Мадам, моя жизнь была чистой. Неужели я запятнаю её сейчас? Нет, нет! Сядьте
сюда — вот так! Моя рука касается вашей — вы не боитесь? — и дрожь пробегает по
— Сквозь меня. Это темнота всё меняет и даёт волю вашему воображению, или вы действительно очень красивы?

 — Как мне сказать?

 — Будьте предельно откровенны, ведь я умирающий человек, не так ли? И я должен услышать правду.

 — Вы большой любитель прекрасного?

 — Я художник, _мадам_.

Она представила себе своё лицо — тусклые каштановые волосы, длинные и
шелковистые, конечно же; бесцветные маленькие глаза; заурядные черты, которые
могла бы затмить дочь первого краснокожего фермера.

 «Опиши меня такой, какой ты меня представляешь. Я скажу тебе, когда ты ошибёшься».

«Могу ли я прикоснуться к вам, _мадам_, как вы прикасались ко мне? Или это вас смутит?»

Она колебалась, но ей казалось, что ищущие глаза с портрета Рембрандта смотрят на неё из темноты — благоговейные и в то же время жадные.

Она сказала: «Вы можете делать всё, что захотите».

Его свободная рука поднялась, нашла её волосы и медленно провела по ним.

 «На ощупь они как шёлк, но гораздо нежнее, потому что в каждой пряди есть жизнь. Они густые и длинные. Ах, как они должны сиять, когда на них падает солнце! Это золотистые волосы, _мадам_, а не бледно-жёлтые
как морской песок, но сияющее золото, и когда оно ниспадает на
белую кожу твоего горла и груди, сердца мужчин трепещут. Говори! Скажи
мне, что я правильно назвала его!

Она подождала, пока рыдание не утихло в её горле.

"Да, это золотые волосы, — сказала она.

"Я не могла ошибиться."

Его рука, слегка подрагивая, провела по ее лицу, и она ощутила
нетерпение каждого прикосновения. Ее охватил холодный страх, что эти
ищущие пальцы обнаружат правду.

"У тебя голубые глаза. Да, да! Темно-синий - к золотым волосам. Иначе и быть не может.
Говори. "Боже, помоги мне!"

"_Мадамэ?_" - Спросил я. "Мама?"_"Мама!"_"Мама!"

"Мама!"

«Я слишком гордилась своими глазами, сэр. Да, они голубые».

Пальцы скользили по её щекам, дрожали на губах, касались подбородка и
шеи.

"Вы божественны. Это было предначертано! Да, моя жизнь была
одной длинной чередой чудес, но величайшее из них было припасено
на конец. Я следовал зову своего сердца по всему миру в поисках
совершенной красоты, и теперь, когда я вот-вот умру, я нахожу её. О, Боже! Всего на мгновение с холстом, кистью и благословенным солнечным светом! Этого не может быть! Ни одно чудо не бывает совершенным, но я уношу с собой в вечную ночь
идеальная картинка. Холст и краски? Нет, нет! Ваша картина должна быть нарисована
душа и цветные с любовью. Последнее чудо и величайший! Три
дней? Нет, три века, три столетия счастья, ибо разве ты не здесь
?

Кто скажет, что нет глаза, которым мы пронзаем ночь? К
каждому из этих двоих, сидящих в полной темноте, пришло видение.
Воображение стало реальнее реальности. Он увидел свой идеал женщины, тот образ, который каждый мужчина носит в своём сердце, чтобы думать о нём в минуты молчания, видеть его в каждой пустоте. И она увидела свой идеал мужчины
мужественная сила. Тьма прижала их друг к другу, словно
физическими руками. Мгновение они ждали, и в это мгновение каждый
понял сердце другого, потому что в полной тишине и безмолвии они
видели глазами души и слышали музыку сфер.

  Затем ей показалось, что она слышит голос принца: «Ты должна быть
благодарна мне. Поверь мне, дитя, я дарю тебе любовь, о которой ты
мечтала». _Le Dieu, c'est moi!_"

Да, это был голос судьбы, прозвучавший из этих сардонических уст.
Тьма, которая уничтожает время, сделала их любовь вечной.

"Во всем мире, - прошептала она, - для каждой женщины есть один мужчина. Это
рука Небес, которая отдает меня тебе".

"Подойди ближе... так! И вот я уже голову рядом с моей, как Бог
заранее обреченное на провал. Слушай! У меня есть сила смотреть сквозь тьму и видеть
твои глаза - какие они синие! - и читать в них твою душу. Мы
едва ли произнесли и сотню слов, но я уже всё вижу. На протяжении
тысячи веков наши души рождались тысячу раз, и в каждой жизни мы
встречались и знали друг друга.

И сквозь кромешную тьму, милосердную тьму, глубокую, сильную музыку
его голос звучал всё громче, и она слушала, забыв о правде, и закрывала глаза, чтобы не видеть.

 * * * * *

 В ночь, когда закончился третий день, принц подошёл к двери
запечатанной комнаты. Офицеру тайной полиции, стоявшему на
страже, он сказал: «Ничего не слышно».

 «Кажется, сегодня днём было два выстрела».

 «Чепуха». — На верхнем этаже плотники делают ремонт.
Вы приняли стук их молотков за шум.

Он отмахнулся от мужчины и, вставив ключ в замок,
Он тихо рассмеялся про себя: «А теперь откровение, опущенная голова,
позор. Ха! Ха! Ха!»

Он открыл дверь и включил электрический фонарик. Они лежали на
диване, обнявшись. Он выстрелил ей в сердце, а затем направил
оружие на себя; его последней попыткой, должно быть, было притянуть
её ближе. Вокруг них была обмотана цепь, свободная и незакреплённая.
Несомненно, смерть не причинила им боли, а могила не одержала над ними победу, потому что
холодные черты их лиц были так освещены, что принц с трудом мог поверить,
что они мертвы.

Он направил электрический фонарик на художника. Ему было около пятидесяти лет,
с длинными седыми волосами и трёхдневной щетиной на лице. Это было необычайно уродливое лицо, сильное, но с жестокими чертами, а лоб был изборождён морщинами от долгих умственных усилий. Но смерть сделала Берту прекрасной. Её глаза под тенью ресниц казались тёмно-синими, а распущенные каштановые волосы, ниспадавшие на белое горло и грудь, казались почти золотыми в свете факела. Порыв ветра из открытой двери взъерошил волосы, и
сердце принца забилось в груди.

Он попытался разжать руки художника, но они были словно заморожены.
смертью.

"Она была дурой, и потеря невелика", - вздохнул принц. "В конце концов,
возможно, Бог был ближе, чем я думал. Я связал их вместе
цепью. Он видел мой поступок и, должно быть, одобрил, потому что видишь! Он запер их
вместе навсегда. Ну, в конце концов... "Прости, это мое!" _




ТРЕТЬЯ ИСТОРИЯ

ТОШНОТА ОТ СЛИЗИ

ОТ Э. К. СМЫСЛА


Я.

«Да, сэр, я чувствую себя вполне готовым взять в жёны чернокожую».

Чернокожий негр покраснел ещё сильнее, и его лицо засияло, как полированное
эбеновое дерево, под палящим августовским солнцем. В смущении он почесал затылок.
Он скомкал бесформенную шерстяную шапку, сунул её под мышку, как свёрток,
отвернулся от вопросительного взгляда белого человека и сел на нижнюю ступеньку крыльца.

У ног белого человека лежало полдюжины пар наручников. Он
нагнулся и поднял пару, которая при ярком свете оказалась ржавой,
соскоблил ржавчину наждачной бумагой, капнул немного масла в
механизм из маленькой бутылочки и несколько минут возился, проверяя,
что его полицейское снаряжение в хорошем состоянии.

Шериф молчал так долго, что негр решил, будто тот уснул.
о нём забыли. Затем Флурно задал вопрос так неожиданно, что чернокожий вздрогнул:
"Как тебя зовут?"

"Они называют меня Пластырь Болезный."

"Боже!" — взорвался шериф. "Разве можно заставить какую-нибудь женщину променять
совершенно приличное имя на такое ругательство?"

"Сукин сын," — ухмыльнулся негр. «Имя этой девушки не такое уж милое. Они называют её Перлин Фландер».

«Пластырь Сикити и Перлин Фландер — помогите, кто-нибудь! Какие дети могут получиться от такого брачного союза?»

«Я думаю, что все наши дети будут рождаться гуннами, Марсе Джон, но я не могу
в это поверить».

Под его умелыми руками поношенные наручники шерифа заблестели, как новые. Время от времени он отрывался от своего занятия, чтобы посмотреть, как солнечный свет струится с ореховых деревьев, словно вода, и как от земли поднимается жар, видимый как кипящее облако. Однажды он услышал крик орла и посмотрел в сторону болота Литтл-Мокассин, где в дымке, похожей на пурпурно-золотую завесу на горизонте, виднелось чёрное пятнышко. Негр неподвижно сидел за исключением светящиеся черные глаза
беспокойная как ртуть и все-восприятие.

Вдруг медведь-ловушка устье большой шериф скручены в маленькие
улыбка.

— Как бы ты хотел подарить своей девушке одну из этих штучек на свадьбу, Пластер? — спросил он, бросая отполированную пару наручников на ступеньку рядом с негром.

 — Я как раз подумывал о подходящем свадебном подарке, Марсе Джон, но… — Пластер поднялся на ноги и вернул наручники, не закончив фразу.

"Сколько у тебя денег?" Спросил Флурной.

"Пока у меня их нет".

"Как ты собираешься покупать лицензию? Как ты собираешься платить проповеднику?"
- Спросил Флурной.

- Вот о чем я пришел узнать от тебя мнение, масса Джон. Все это
«Кулудские ребята говорят, что ты очень добр к ниггерам, и я
подумал, что мы с тобой могли бы договориться о чём-нибудь, чтобы я мог
жениться, не потратив ни цента».

«Ты что, никогда не читал Библию?» — прорычал Флурной. «Даже жена Адама
обошлась ему в кость».

— Да, сэр, — ухмыльнулся негр. — Но я думаю, что если бы шериф Флурной был где-нибудь поблизости в то время, то, может быть, Адам отделался бы гораздо дешевле.

 — У тебя есть работа, чтобы содержать жену? — спросил Флурной.

  — Нет, сэр.

— У тебя есть дом, в котором ты живёшь?

— Нет, сэр.

— Где ты собираешься жить с ней — в дупле платана?

 — Да, сэр, я так и думал — извините, если вы нам не поможете.

 — Где вы, двое идиотов, собираетесь добывать себе пропитание — из окружающей атмосферы?

— Вот это слово, Марсе Джон, — вот это извинение, если ты не протянешь нам руку помощи в наших бедах, — пробормотал негр, гадая, что означают громкие слова шерифа.

 — Ты очень любишь эту чернокожую девушку? — спросил шериф тем странным тоном, которым каждый мужчина говорит о любви, когда сам влюблен.

- Босс, - ответил чернокожий дрожащим голосом, - я люблю
эту девчонку с тех пор, как она стала не больше дэн-дэн-дэн июньского жука, который
побывал случайный дятел на молитвенном собрании".

"На нее приятно смотреть, Гипс?" Флурной улыбнулся.

— Ну, сэр, я не могу лгать белому человеку, Марсе Джон, и говорю вам честно: ночью, при свете луны, она выглядит намного лучше.

 — Если она не красавица, почему ты её любишь? — спросил Флурно без улыбки.

- Она в здравом уме и сообразительности, масса Джон, - серьезно ответил чернокожий мужчина.
 - И ... и... я просто обожаю ее.

Флурной на мгновение задумался, вертя в своих огромных руках пару стальных наручников. Наконец он заговорил:

"Пластырь, у меня есть хижина на Кули-Байю, которую я по очереди отдал трём молодым супружеским парам при условии, что они проживут там в мире и согласии один год."

"Да, сэр."

"Каждая пара распалась и развелась в течение девяти месяцев."

— Очень жаль, Марсе Джон, но тебе не повезло.

— Вы, ниггеры, думаете, что любите друг друга, пока не женитесь, а потом
вы не остаётесь женатыми.

— Некоторые точно не остаются — они не остаются ни за какие деньги.

«Теперь я делаю вам и Перлайн Фландер это предложение. Я куплю вам свидетельство о браке, заплачу Винегар Аттс, чтобы он женился на вас, возьму на себя все расходы на церковную свадьбу, дам вам работу, чтобы вы могли содержать свою жену, и подарю вам хижину на Кули-Байю, если вы с женой проживёте вместе три дня, не ссорясь».

 «Три дня, Марсе Джон!» — взвыл негр. — Босс, я предлагаю сделать это
через сорок лет!

— Нет! — отрезал Флурной. — Три дня!

— Я готов, Марсе Джон, — рассмеялся негр, присаживаясь на траву.

— Ладно! — сказал шериф, наклонившись и подняв пару наручников. — А теперь послушай: я собираюсь перерезать цепочку на этих двух наручниках и прикрепить каждый из них к десятифутовой цепи. Когда вы с Перлайн поженитесь, я надену один из этих наручников ей на запястье, а другой — тебе на запястье, — негр показал белки своих глаз, — и свяжу вас двоих десятифутовой цепью.
Негр оглянулся на ворота и дорогу, крепче сжал шляпу и украдкой шагнул назад. — Ты
— Вы останетесь связанными на три дня, — негр улыбнулся и шагнул вперёд. — По истечении этого времени вы должны будете прийти сюда и отчитаться, и если вы согласитесь провести остаток жизни вместе, хижина будет вашей!

— Сделайте цепь длиной в два фута, Марс Джон, чтобы мы могли быть ближе друг к другу, — взмолился Пластер.

— Что я сказал, то я сказал, — самодовольно заявил Флурной.
 — А теперь иди и расскажи об этом своей возлюбленной.


II.

 «Большая четвёрка» Тикфолла сидела за исцарапанным сосновым столом в
салуне «Хен-Скрэтч». Комната была окутана табачным дымом.
Разговор увядал. Заседание должно было закончиться завтра в то же время. Фиггер Буш положил сигарету на край стола, поднял голову, как собака, лающая на луну, и запел:

 «О, ты, должно быть, любовник дочери хозяйки,
 Иначе ты не получишь и кусочка пирога!»

Прежде чем другой успел подхватить мелодию, обитые зелёным сукном двери салуна распахнулись, и вошёл белый мужчина. Каждый негр посмотрел на это гранитное лицо с глубоко посаженными глазами, железной челюстью и суровыми чертами, выдающими силу и целеустремлённость, и радостно улыбнулся в знак приветствия:

- Маунин, масса Джон. Нет смысла тащиться сюда в качестве шерифа. Нет
ниггеры ничего не сделали.

"Я ищу цветного методистского священника", - ухмыльнулся Флурной.

— Босс, — усмехнулся Уксус Аттс, поднимаясь на ноги, — я самый чёрный и лучший ниггерский проповедник, какой только есть, и я верю в учение Мефдис о падении с небес на землю. Если вы сомневаетесь в моих словах, спросите мою жену.
 Эта старая женщина сама признаёт, что это так.

— Я хочу, чтобы вы провели свадебную церемонию в церкви Шуфли сегодня вечером
в семь часов, — объявил шериф.

Преподобный Уксус Аттс тут же сунул обе руки в карманы
брюк, вытащил их, вывернул карманы и показал, что они пусты.

"Ну-ка, Фиггер Буш!" — взревел Уксус. "Я же говорил тебе, что добрый Господь
предоставит мне способ расплатиться за те почти пьянящие виноградные соки,
которые я пил в твоём грешном салуне! «Пять долларов помогут тебе успокоиться и
останется немного мелочи на сувениры».

«Кто устраивает это безобразие, Марс Джон?» — хотел
узнать Горчичный Пророк. «Это одна из этих shotgun-свадеб?»

«Пластырь Болезный хочет жениться на Жемчужине Простаке».

— Я их знаю, — пророкотал Хитч Даймонд из своей широкой груди. — Господь
обязательно позаботится об этих енотах, как Он позаботился о Винегаре
Атте — ни один из них не смог бы заработать на жизнь.

— Эти молодые цветные пташки находятся под моей особой опекой и
защитой, — объявил Флурно, улыбаясь. Я собираюсь поселить их, позаботиться о них и найти им работу. Они — эксперимент.

"Проблема с экспериментами в том, Марсе Джон," — усмехнулся Мастард,
"что иногда они взрываются прямо у тебя перед носом."

"Мой план таков," — сказал им Флурной. "Я собираюсь связать этих двоих.
«Свяжите негров десятифутовой цепью, и пусть они живут в мире и согласии три дня».

«Боже мой, Марсе Джон!» — взревел преподобный Уинтер Аттс. «Ты когда-нибудь привязывал двух кошек друг к другу и вешал их на ветку дерева?»

«Да».

— Помнишь, как быстро этим кошкам надоела болтовня друг друга, и они
поссорились между собой?

— Конечно.

Уайнегар вытащил из кармана сюртука жёлтый носовой платок-бандану и вытер лысину.

"Тебе стоило бы позаботиться об этих неграх, если ты их связываешь, Марсе Джон.
Но ты не сможешь их защитить — ни от кого из них, —
объявил Винегар, вытирая лицо платком. — Я бы не стал
привязывать свою ниггерскую жену телефонным проводом такой длины, чтобы
разговаривать с человеком на Луне. Нет, сэр! Эта старая дева
всё время будет дёргать за провод, как сома. — У-у-у! —

 — Я согласен с этими религиозными настроениями, — проворчал Хитч Даймонд. — Вот, например, Голди, моя жена. Матушка этой маленькой жёлтой девчонки — сумасшедшая,
а Голди не сумасшедшая, но она не в своём уме. Я
Я бы не возражал против того, чтобы быть львом в львином логове, как в Библии, — это дало бы мне шанс побороться за свою шкуру. Но прикованный к Голди...

Хитч замолчал, серьёзно покачал головой, потёр одной гигантской рукой своё мускулистое запястье, словно ощущая священные узы брака, и произнёс одно выразительное слово: «Боже!»

«Эй, ниггеры!» — воскликнул Фиггер Буш. «Я не разделяю ваших чувств. Теперь я женат на Скути Гвин уже два года, и я
никогда не устану от этой девушки. Я дорожу мнением, что
Масса Джон мог бы связать наши головы узами брака, и я бы не жаловался ".

"Я на стороне Фигового Буша", - ухмыльнулся Горчичный Пророк. "Я жил за счет
и на вдову Хоупи в течение двадцати лет, и эта девчонка разорила Стовуд из-за
я много раз срывался с места, но я не выношу ее недовольства. Она всегда может помириться со мной, дав мне горячих бисквитов и немного сиропа.

 «Вы, четверо ниггеров, слишком много болтаете», — ухмыльнулся Флурной.  «Я хочу, чтобы вы занялись делом, украсили эту церковь Шуфли и устроили самую грандиозную свадьбу в Тикфолле, которую когда-либо видели в наших цветных кругах.  Я заплачу за всё».

- Мы, ниггеры, найдем своих жен и выкинем какой-нибудь хороший трюк.
и мы сами тоже, масса Джон, - взвыл Уксус. "Мы устроим для них хорошие
проводы".

В семь часов того же вечера автомобиль "Флурной" доставил счастливую
пару в церковь Шуфлай. Преподобный Винегар Аттс продолжал церемонию, пока на пальце невесты не появилось новое кольцо, и они не были объявлены мужем и женой с торжественным напутствием:

«Что Бог соединил, того человек да не разлучает!»

После этого шериф Флурно вышел вперёд и с лёгкостью человека, привыкшего к
на репетиции невесте надели наручники на правое запястье, а затем еще один.
Жениху надели наручники на левое запястье и защелкнули наручники.

Фиггер Буш наклонился и достал из ведерка со льдом длинную бутылку. Есть
был громкий хлопок, пробка ударила в потолок и рикошетом вокруг
стены комнаты и вызвала переполох в результате падения на уксус
лысая голова. Фиггер вышел вперёд с подносом, на котором стояли три бокала, и
шериф произнёс тост за жениха и невесту.

 Десятифутовая цепь зазвенела, когда невеста подняла скованную руку, чтобы
выпить.

Когда они вышли из церкви, вся паства выстроилась в процессию и
проводила их до хижины на Кули-Байю. Они заметили, что Пластырь
Сикити взял цепочку и обернул её вокруг шеи своей невесты и вокруг
своей собственной, тем самым укоротив её и сблизив их. Они обняли
друг друга за талии и торжественно побрели по пыльной дороге.

«Этот ниггер не может припарковать свою жену, как новый автомобиль, и уйти, бросив её».
— усмехнулся Уксус.

 «Он не выглядит так, будто хочет уйти прямо сейчас», — проворчал Хитч.
— пессимистично заметил Уксус.

 «Пока нет, но скоро», — согласился Пластырь.

 Приближаясь к хижине, Пластырь Сикити запел ликующую песню,
и благодаря своему замечательному дару импровизации негр выдал
такую изящную фразу:

 «Дар — жемчужина, бесценная,
 И эту жемчужину Перл-Лайн не купишь за золото;
 И эту жемчужину Перл-Лайн я рад видеть,
 Потому что эта жемчужина Перл-Лайн принадлежит мне!

 «Послушайте этого дурака!» — усмехнулся Хитч Даймонд. «Он поёт, как маленький чёрный ангел, укравший самую прекрасную жемчужину из жемчужных врат!»

Жених и невеста вошли в свою каюту и тихо закрыли дверь.

Спокойной ночи!


III.

"Послушай, Перлайн, я не привык носить на запястье эту железяку, и она мне мешает," — пожаловался Пластер, сидя за столом для завтрака перед едой, которую Хитч Даймонд оставил на пороге несколько минут назад.

«Не начинай скулить и отползать, как псина, привязанная к будке,
Пластырь», — мило попросила Пирлайн, накладывая себе щедрую порцию
завтрака, приготовленного на кухне шерифа Флурно. «Ты
— Ты ведь не будешь возражать против того, чтобы носить её, пока любишь меня, да?

— Нет, — сказал Пластер, перекладывая цепь на более удобное место на обеденном столе. — Но я бы предпочёл, чтобы этот белый человек не выбирал такую тяжёлую цепь.

— Эта цепь не тяжёлая, Пластер, — возразил Пирлайн. — Ты не должен был так говорить. Извини, но мне нравится эта цепь — она связывает нас друг с другом. Тебе она не нравится?

 — Нравится, конечно.

 — Тогда почему ты на неё жалуешься?

«Я не жалуюсь, Перлайн, то есть я не это имел в виду».

Жених набивал рот едой и следующие десять минут жадно ел. Наблюдая за ним, можно было сделать вывод, что он ел не столько для того, чтобы насладиться едой, сколько для того, чтобы занять рот, пока он говорит.

 Пирлайн протянула свободную руку и поиграла с цепочкой, любовно перебирая ее пальцами, с мечтательным блеском в угольно-черных глазах.

— У нас была самая грандиозная свадьба в наших кругах, Пластер, — пробормотала она.

 — Я не в ваших кругах, — промямлил Пластер с набитым едой ртом.
 — Но я думаю, что мне придётся бегать вокруг тебя, пока эта цепь не порвётся
остается на месте. Не греми цепочкой так громко, Перли! Боже! Из-за своего маленького размера она создает кучу шума.
ракетка."

"Ты только что сказал, что это была большая, тяжелая цепь для своего размера", - напомнила ему жена
милым спорящим тоном.

"Да я, это я--цепи СОП bofe маленький и большой-ДВР ее величину,"
жених спешно внесены изменения. "Цепь перестанет говорить о Дис!"

"Ты начал этот разговор", - напомнила она ему с упреком. "Ты сказал это".
у тебя болело запястье.

Раздался громкий стук в дверь. Гипс вскочил, чтобы ответить.
Цепь дернулась на его запястье.

— Вот это да! — фыркнул он. — Подойди ко мне, милая, чтобы я мог открыть.

 — Я не могу, Пластырь, — в панике воскликнула невеста. — Я не одета для компании так рано утром.

 — На тебе вся твоя одежда, — напомнил ей жених.

"Suttinly, но у меня нет белой пудры на свой черный нос," она
хихикнула. - Возвращайся в соседнюю комнату и дай мне привести себя в порядок, прежде чем мы откроем
дверь.

"Я останавливался в дар слива час, пока вы больше freshin' вверх Фер йо'
viteles," штукатурка ворчал.

— Не грусти, Пластырь, — уговаривал Пирлайн. — Ты же любишь свою работу.
начинает увядать по краям.

Мужчина покорно последовал за ней в спальню и стоял там пятнадцать минут
пока невеста прихорашивалась, пудрила нос, поправляла прическу.
воротничок, повозилась с поясом, воткнула булавки в пояс рубашки, вынула их
и положила в рот, снова воткнула в пояс,
повернулась и посмотрела на себя в зеркало, поискала свежий носовой платок
и, не найдя его, нашла его, наконец, за пазухой
талию, задумалась, куда подевалась жевательная резинка, нашла ее на крышке
коробки с пудрой для лица и, наконец, сказала:

— Давайте, поторопитесь. Эта компания уже устала ждать нас!

— Эта компания уже всё сделала, — вздохнул Пластер. — Я выглянул в
щель между дверью и увидел их. Хитч Даймонд постучал несколько раз,
потом открыл дверь, взял тарелки с завтраком и вышел.

— Это очень плохо, — без всякого интереса заметила Пирлайн. Она
смотрела на себя в зеркало. — Я бы хотела увидеть Хичи. Он был
одним из моих старых возлюбленных.

 — Выходи и садись под дерево со мной, и, может быть, твой старый возлюбленный
вернётся, — предложил Пластер.

"Я не люблю ГИТ в де-солнце", девушка ответила. "Дар слишком
сильно бликует".

"Слишком много ... чего?" Штукатурка спросил.

"Блики".

"Да, эм".

Гипс стоял, беспомощно глядя на нее, гадая, куда они направляются.
что дальше.

— Ты любишь меня, Пластер? — спросила девушка, подходя к нему и наступая на цепь.


"Да, — ответил Пластер, вытаскивая цепь из-под её ног и потирая запястье. — Не наступай больше на эту цепь. Ты можешь её сломать.

"Почему ты не говоришь мне, что любишь меня?"

— Я же говорил тебе, что сегодня утром будет жарко, — напомнил ей Пластырь.

— Но ты никогда не говорил мне об этом, пока я тебя не спросила.

— Если ты пойдёшь куда-нибудь и сядешь, я расскажу тебе миллион раз, —
с жаром сказал Пластер.

— Боже мой, я знаю, что ты очень сильно меня любишь, но мне нравится слышать, как ты говоришь эти слова. Подождите минутку, пока я надену... э-э... кажется, мне нужно
поменять воротник на этом платье. В чистом платье я буду выглядеть
свежее.

Пластырь задержался, пока женщина не оделась по своему вкусу, и
оперся сначала на одну нетерпеливую ногу, затем на другую.

— Ты тратишь кучу времени на то, чтобы прихорашиваться, Перли, — наконец вздохнул он.
— Я надеюсь, что ты скоро оденешься для этого дня.

— Ты хочешь, чтобы твоя жена хорошо выглядела, не так ли? — спросила она с упрёком.

— Да.

— Как я могу хорошо выглядеть, если не буду тратить время на одевание?

Они вышли и сели под ореховым деревом в «ярком свете». Пирлайн, казалось, забыла о свете. Пластер закурил сигарету, выкурил ее до конца, закурил другую, выкурил ее до конца и закурил третью. Затем Пирлайн заметила:

"Милый, ты любишь меня больше, чем эти сигареты?"

"Конечно, люблю" — с умеренным пылом.

— Ты любишь меня в миллион раз больше, чем сигареты?

— Ну, конечно.

— Тогда, ради всего святого, выбрось эти сигары! От них пахнет какой-то гадостью.

— Я не могу этого сделать, Перли. Эти сигары стоят денег. И я не смог бы их купить, если бы мне пришлось работать за эти деньги. Это свадебный
подарок.

"Ты собираешься курить всю свою супружескую жизнь?"

"Да, сэр."

"Но ты же не собираешься курить следующие три дня, да?"

"Нет, сэр."

Пирлайн сунула руку в карман Пластера и вытащила его
драгоценные сигареты. Она спрятала их в таинственных недрах своего
наряда, и Пластер глубоко вздохнул.

Через десять минут девушка выпрямилась с такой яростью, что чуть не сломала себе позвоночник.

"Ради всего святого, Пластырь Больной! Что у тебя во рту?"

"Я погрыз немного тербакера, милая," — извиняющимся тоном сказал Пластырь.

"Боже мой! Ты хочешь сказать, что ты _жуёшь_?

«Да, мэм. Я немного жую сейчас и потом. Это помогает мне думать и успокаивает мой желудок».

Наступило долгое молчание. Пластер смотрел прямо перед собой, его челюсти двигались с регулярностью жвачной коровы, а глаза считали
листья на деревьях, штакетины на сломанном заборе и
подсчитывание количества муравьёв, выползающих из-под холмика. Затем,
неосознанно, он полез в карман за очередной сигаретой.
Он её не нашёл.

Он услышал подозрительный звук рядом с собой и посмотрел на Пирлайн.

"Чего ты плачешь, милая?"

— Ты говорил мне, что любишь меня больше, чем сигареты, но не можешь и минуты прожить без того, чтобы не покурить, — причитала она. — Ты кровный брат червю. и коза — больше ничего не жуёт!

— Господи! — в отчаянии вздохнул Пластер. — Теперь я понимаю, что мне придётся научиться
высасывать яйца и прятать скорлупу.

Внезапно неподалёку раздался громкий крик, и из болота вышли
Уксус Аттс, Фиггер Буш, Горчица Пророк и Хитч Даймонд.

— Эй, ниггеры! — заорал Пластер. — Поднимайтесь и садитесь. Боже, я никогда в жизни так не радовался ничему.

 — Доброе утро, сестра Перлайн! — усмехнулся Уксус. — Как вам всем
нравится семейная жизнь?

— Хорошо, — улыбнулась невеста, в глазах которой всё ещё стояли слёзы.

— Слава Господу! — воскликнул Уксус. — Я боялся, что вы, негры, уже
сражаетесь, и, может быть, кто-то из вас уже тащит другого на
конце этой цепи — мёртвого!

 — Нет, сэр! — взвыл Пластырь, выхватывая сигару из рук Хитча.
Даймонд сунул руку в карман и сунул её в рот. «Мы движемся вперёд,
как черепахи.»

 Пластер выхватил сигару изо рта скованной рукой и взмахнул ею в знак
довольства. Пирлайн резко дёрнул за цепь, и сигара вылетела из пальцев
Пластера и упала в высокую траву.

— Вы двое, идиоты, похожи на святое зрелище, — хихикнул Фиггер Буш. — Как
так вышло, что вы не берёте плату за вход на это шоу и не разбогатели?

 — Мы бы не разбогатели быстро, — хихикнула Пирлайн. Хитч Даймонд
вернул сигару, а Пирлайн взяла её у него и воткнула себе в волосы. «Вы — единственная компания, которая у нас была до сих пор».

«Я надеюсь, что вы, ниггеры, останетесь с нами на весь день, братцы», — искренне воскликнул Пластер.
«Мы чувствовали себя более... э-э... я и Перлайн чувствовали себя более... э-э...»

«Угу», — понимающе хмыкнул Хитч Даймонд. — Это чушь. Мы давно женаты
— Люди понимают, что они чувствуют. Я бы чувствовал то же самое, если бы был на твоём месте. Я бы наточил зубы о кирпичную стену и вгрызся бы себе в глотку и умер.

 — Только не я! — взвыл Фиггер Буш. — Если бы я был прикован к этой девчонке, я бы взял плуг и обвязал его вокруг наших шей.

 — Я бы тоже, — взревел Уксус. — Но я бы привязал другой конец этого
плуга к дереву и спрыгнул бы с него.

"Держу пари, Перлайн не горит желанием нападать ни на кого в мире", - провозгласил Горчичный Пророк
. "Посмотри на нее - она так же счастлива, как если бы у нее был здравый смысл".

Взгляды четырех мужчин оценивающе обратились к девушке. Затем
Пирлайн вспомнила, что за несколько мгновений до этого она шмыгала носом и
плакала. Она была уверена, что её глаза покраснели, и знала, что слёзы
смыли всю белую пудру с её чёрного носа. Она быстро поднялась на
ноги, резко дёрнув десятифутовую цепь.

"Мне не хочется забирать тебя у твоего друга, Пластырь," — воскликнула она, — "но мне
нужно идти. Я не выношу яркого света.

Они вошли в хижину бок о бок, и, когда они закрывали дверь, зазвенела цепочка.

И вечер, и утро были первым днём.


IV.

"Перестань разбрасывать эти тряпки по всему полу, Штукатур," — сказал Пирлайн
— скомандовала она. — Если к нам придут гости, я не хочу, чтобы весь дом был завален мусором.

 — Я буду строгать, пока ты шьешь, милая, — терпеливо сказала Пластер. — Я
хотела выйти во двор, но ты держала меня в доме весь вчерашний день, потому что
сказала, что у тебя болит голова от яркого света.

"Ты бы лучше не наводил беспорядок в этой комнате", - огрызнулся Перлайн.

"Мне нравится, когда в комнате беспорядок", - заявил мужчина. "Похоже, в нем жили люди".
"В нем было очень уютно".

"Ты не можешь разгромить мой дом, если я должен подлизаться к тебе и прибраться".
женщина ответила категоричным тоном.

Пёс-гончая просунул свою печальную морду в дверь, ожидая приглашения войти.

"Друг в беде," — радостно воскликнул жених. "Иди сюда,
пёсик!"

"Убирайся отсюда!" — закричала женщина, пнув пса и выгнав его с воем. "Я не хочу, чтобы этот человек в своем доме чесался"
блохи по всей комнате. Посмотри на грязь, в которую попал этот чувак. Идем вброд
через протоку, а ден идет по следу через дом!

"Есть некоторые преимущества в жизни парня, Перлайн", - вздохнул Пластырь
. «Даже если не считать блох, это большое преимущество. Пес, даже если он
— Женатый парень, он не привязан к тебе всё время и может немного побегать.

 — Ты хочешь сказать, что тебе надоело оставаться здесь со мной? — огрызнулась Пирлайн.


 — Нет. Ничего подобного. Я счастлив, как комар на носу у писклявого.

«Если ты чувствуешь себя связанным, как псина, в середине второго дня,
то что ты ожидаешь почувствовать в середине второго года?»

Пластер решил, что лучше не отвечать. Он посмотрел через открытую дверь на пса, который лежал под рябиной на солнце и
спокойно чесался, ударяясь локтем задней лапы о мягкую землю.

"Разве ты никогда не отвечаешь "нет" на мои вопросы?" Пирлайн
резко спросила. "Как ты себя чувствуешь в середине второго учебного года?"

Из чистого упрямства Пластырь был склонен сказать ей, что он будет
чувствовать себя мертвым и похороненным по крайней мере на год раньше указанного ею времени,
но вместо этого он трижды тяжело сглотнул. В горле у него пересохло, и
язык царапал рот, как наждачная бумага. Его ответом, наконец, стала песня:

 "Она будет слаще с течением дней";
 Она будет становиться слаще с пролетом мгновений;
 Она будет становиться слаще и дороже
 Что касается меня, то она становится еще ближе.--
 «Чем дальше в лес, тем толще партизаны».

После этого Перлайн вскочила со стула, схватила мужа за горло, села на него и в течение следующих получаса убедительно доказывала ему, что его жена — тяжеловес, а день был очень жарким.

Пластер так хорошо спел свою импровизированную песню, что повторил её три раза, а затем осторожно пересадил жену с колен на стул.

"Ты что, никогда не бреешь лицо, Штукатур?" спросила дама, когда любовная
сцена закончилась. "Ты похож на короткую щетку для обуви".

"Нет, мэм, мои бакенбарды мне нисколько не мешают".

"Но они так плохо выглядят", - настаивала женщина.

— Я их не вижу, — ухмыльнулся Пластер.

"Я хочу, чтобы ты брился каждый день, пока ты на мне женат."

"Ха, — хмыкнул Пластер.

"И я хочу, чтобы ты почистил свою одежду, Пластер, — сказала ему женщина.
"Ты выглядишь возмутительно грязным."

"Я выгляжу так же хорошо, как и ты", - парировал Штукатурка. "У меня на одежде растертая грязь"
"а у тебя на носу растертый мел". Вы кажется
Данг нарядные Фер-мне все равно. Я милостей быть пыльной и легко-чувствую".

Обсуждение закончилось появлением трех женщин, которые пришли к
открыть дверь из дома.

"Посмотреть в DAT, сейчас!" Штукатурка воскликнул. "Вот идут три Оле Галс
шахты. Я отметил их все servigerous но это не git мне ничего."

"Чего они сюда лезут?" Резко спросила Перлайн.

«Может, они скажут нам, когда придут», — усмехнулся Пластер.

 Эти три женщины были женами Хитча Даймонда, Фиггера Буша и
Уайнегара Аттса.  Войдя, они сразу перешли к делу.

"Пластер, мы, дамы, хотим поговорить с сестрой Перлайн Фландер Сикити.
Приветствуем вас."

— Этого не может быть, сёстры, — ответил Пластер, оглядывая их.
— подозрительно спросил он. — Что ты хочешь сказать моей жене наедине?



 — Это секрет, — хихикнула Скути Буш. Пластырь пристально посмотрел на женщин, пытаясь понять их намерения. Он вспомнил некоторые случаи из своей жизни с этими тремя в былые дни счастливого ухаживания, о которых он предпочёл бы, чтобы его жена не знала. Ему показалось, что он увидел озорство в глазах каждой из
женщин, особенно Скути и Голди, и он покачал головой.

"Никому ни слова, сестрёнки," — объявил он. "По крайней мере, до третьего дня."

"Ты хочешь сказать, что я не могу разговаривать наедине со своим
другом?" Огрызнулась Перлайн.

"Нет, я не совсем так думаю", - поспешил объяснить Штукатур. "Но это выглядит так"
"добрее, чем возможно для меня, пока я связан с тобой на этой цепи".

«Отойди-ка к той стене, пока эти дамы шепчутся со мной», — ответила Пирлайн, толкнув его.

 Пластер сел и напряг слух, чтобы расслышать.  То, что он услышал, было
сдавленным хихиканьем.  Он видел озорные взгляды, направленные на него.  Однажды
он увидел, как его жена укоризненно посмотрела на него, словно подозревая
что он пытался подслушать. Так продолжалось с полчаса, затем три хихикающие женщины ушли.

"Чего хотели эти ниггерши, Перлин?" — спросил Пластер.

"Это семейный секрет," — хихикнула Перлин.

"Ты думаешь, у тебя должны быть какие-то секреты от твоего
мужа-ниггера?" — воинственно спросил Пластер.

— Нет, сэр. Не бывает секретов, которые остаются секретами, но эта маленькая тайна
скоро станет достоянием общественности.

Этот ответ, прозвучавший из уст Пластера, обеспокоенного своей совестью,
звучал зловеще. Пирлайн взяла в руки шитье, а Пластер потянулся за
свою необструганную палку. Он провел полчаса в глубокой задумчивости. Он был
сожалеет, что сказал Перлин, что эти три женщины были его давними возлюбленными
. Он напомнил, что его ухаживания каждой женщины расстались в
строки и драки. Это было односторонне, женщины вели спор
и вели всю драку, в то время как Гипс пытался сбежать. Теперь
У Гипса не было никакой другой идеи, кроме как то, что они шли по его горячим следам. Они
планировали сделать его жизнь невыносимой из-за ревности его
жены.

Раздался громкий стук в парадную дверь. Они встали и открыли дверь
Он обратился к Винегару Аттсу, Фиггеру Бушу и Хитчу Даймонду.

"Сестра Сикити, мы трое ниггеров — это комитет из трёх человек,
назначенных ждать в уединении Браддера Пластера Сикити и тайно
переговариваться с ним," — напыщенно объявил Винегар.

«Я не позволяю своему мужу ничего от меня скрывать», — ответила Пирлайн,
подозрительно глядя на своего старого возлюбленного Хитча Даймонда.

 «Это мужские дела, Пирлайн», — проворчал Хитч Даймонд.  «А
ниггерша должна помалкивать».

 «Но я же прикована к Пластеру», — возразила Пирлайн.

«Отойди к стене, пока эти джентльмены шепчутся со мной», — штукатурка
заметил он, подталкивая её к стулу, на котором сам сидел при схожих обстоятельствах незадолго до этого.

 Трое членов комитета подошли к Пластеру, положили руки ему на плечи и заговорили шёпотом, но громко смеялись.
 Поскольку Пирлайн была рядом, их взгляды невольно устремлялись на неё, особенно когда они смеялись, — какой мужчина устоит перед тем, чтобы не посмотреть на женщину в комнате? — и Пирлайн догадалась, что они говорили и смеялись о ней. Она напрягла слух, чтобы расслышать, но ни одно слово
не развеяло её невежества. Затем трое мужчин громко рассмеялись
похлопали Пластерина по спине и ушли.

"Чего хотели эти ниггеры, Пластерин?" — раздражённо спросила Пирлайн.

"Это семейный секрет," — насмешливо процитировал Пластерин.

"Я чувствовала себя дурой, когда эти мужчины смотрели на меня и хихикали," — пожаловалась женщина. — «Они что, обо мне говорят?»

«Да, мэм», — усмехнулся мужчина.

Это замечание заставило Пирлайн вспомнить о некоторых событиях. Хитч был
старым ухажёром, Фиггер Буш и Винегар Аттс оказывали ей знаки внимания, и кое-что произошло, о чём она предпочла бы не вспоминать.
ей не нужно было ничего объяснять мужу. Между молодожёнами долгое время царила гнетущая,
болезненная тишина. Затем Перлайн с трудом произнесла:

«Мне не нравятся ниггеры, с которыми ты общаешься. Эти трое ниггеров не
подходят в качестве компании для моего мужа».

«Вот что я думаю о тех трёх женщинах, которые пришли к тебе, —
ответил Пластер. — Если ты будешь бегать за юбками такого цвета, я буду
уважать тебя ещё меньше, чем сейчас».

«Я буду бегать за кем захочу», — огрызнулась Пирлайн.

«Я тоже», — парировал Пластер.

Они разошлись, и цепь зазвенела.

Они отошли от входа и закрыли дверь.

И вечер, и утро были вторым днём.


V.

Проспав до полудня, двое пленников любви сократили третий день вдвое.

За два предыдущих дня они исчерпали все темы для разговоров,
устали от всех развлечений, которые только могли придумать, и
вычерпали все слова, чтобы заявлять и выражать свою привязанность друг к другу,
смазывая механизм существования среди трений их характеров и темпераментов.

За день до этого Штукатурка записал хит с песней, поэтому он решил заполнить вокалом
каждое мгновение этого дня, пока солнце не опустилось за горизонт
музыка, потому что песня исключает разговор, а песня не провоцирует на
разница во мнениях и аргументации - так он думал. Пока он и его жена
одевались, началась штукатурка:

 "Ты знаешь, что я умираю"
 За немного любви?
 Все вокруг слышат, как я вздыхаю,
 Желая немного любви.
 Желая той любви, что становится сильнее,
 Наполняет сердце надеждой и песней,
 Я ждал — о, так долго —
 Желая немного любви.

— Что заставляет тебя петь так чертовски громко, Пластер? — устало спросила Пирлайн,
опустив голову на руки. — Ты звучишь как блеющий козел,
оплакивающий свою судьбу, потому что свалился в открытый колодец.

 — Однажды ты сказала, что тебе нравится, как я пою, — возразил Пластер.

«Я не могу сказать тебе, о чём я на самом деле думал в те печальные дни», —
заметил Пирлайн.

Они молча ели свой обед, потому что ни один из них не мог придумать, что
сказать.  Пластер попался на крючок в самом начале своей музыкальной карьеры, и
то, что он хотел сказать, не годилось для произнесения вслух или публикации.

Поднявшись из-за стола, они с удивлением выглянули в
окно.

К хижине приближалась длинная процессия негров. Все были одеты в
свои лучшие наряды, а впереди шёл преподобный Винегар Аттс.

Молодожёны вдруг кое-что вспомнили и вышли на
крыльцо, чтобы встретить их, когда они заполнили пространство перед
домом.

Уксус принял свою знаменитую позу проповедника перед крыльцом,
надул щёки и начал:

«Брат и сестра Сикити, мы все рады, что вы, наши любимые,
без шума и драки добрались до вашей медовой башни.
Мы с радостью принимаем вас обратно в нашу компанию. Мы надеемся, что вы
будете любить друг друга ещё больше или меньше, а потом снова и снова! Мы знаем, что ты хорошо заработал на этом доме и на всём, что тебе дал Марсе Джон Флурно, и мы, простые люди, хотим сделать тебе подарок в виде нескольких монет, чтобы ты мог купить хорошую мебель для дома и начать всё с чистого листа.

После этого Уксус положил свою шляпу-треуголку на пол крыльца, повернулся и оглядел собравшихся, вытирая лысую голову жёлтым платком.

«Подходите, братья и сёстры, и положите свои денежки в эту
проповедническую шляпу!»

Они подходили один за другим, со смехом клали деньги и останавливались,
чтобы пожать руки жениху и невесте.

Когда церемония закончилась, Уксус высыпал содержимое своей шляпы на пол
крыльца, надел ее на голову с прощальным взмахом и вывел
негров со двора.

"Эти деньги - семейный секрет, о котором мне шепнули три черномазые женщины,
милый", - хихикнула Перлайн.

"Это мистери из трех парней из комитета рассказали мне", - усмехнулся Штукатур
.

Они сели и пересчитали деньги — двадцать пять долларов и тридцать
центов!

"Эти тридцать центов можешь потратить по-глупому, Пирлайн," великодушно
сказал Пластер, пододвигая к ней три десятицентовика и хватаясь обеими
руками за остальные.

"Погоди, ниггер!" огрызнулась Пирлайн. "Я тебе не мелкая рыбешка, чтобы ты меня просто так отпускал.
«Немного отщипни от этих денег — половина этой денежной кучи принадлежит мне».

«Да, но я глава семьи, и я должен сохранить их и отдать тебе, когда они тебе понадобятся».

«Мне нужна моя половина прямо сейчас», — отрезала Перлайн, положив обе руки на цепкие лапы Гипсовой Болезни.

"Что ты собираешься делать с двенадцатью долларами и еще пятью монетами?" Потребовал Штукатурка
раздраженным тоном.

"Купи мне шляпу!" Сказала ему Перлайн.

"Ты дура!" Сообщил ей Пластырь. "Женские шляпки - это не мебель".

"На эти деньги я могу купить шляпу", - решительно заявила она.

Затем они несколько минут сидели молча, держа руки на деньгах.

"Что ты собираешься делать со своими двенадцатью долларами и пятью центами?" — наконец
спросила Пирлайн.

"Я собираюсь купить скрипку," — ответил ей Пластер. «Можно заработать много денег, играя на скрипке, и я
думаю, что смог бы научиться играть на скрипке, если бы у меня был
хороший шанс».

«Я не собираюсь держать в своём доме ни одного чёртова ниггера, — фыркнула Пирлайн.
"Я лучше выйду замуж за какого-нибудь мошенника."

«Ты не долго будешь замужем ни за кем, если не отдашь эти
деньги, ниггер!» — прорычал Пластер.

"Я отдам."

— Ты не такая.

— Не смей мне дерзить.

— Ты первая начала.

Женщина оторвала руку от денег и неожиданно нанесла Пластеру удар открытой ладонью в челюсть. Удар был таким сильным, что сотряс его до мозга костей и сбросил с крыльца на землю. Когда он растянулся на земле, цепь
подтянулись и рванула Перлин с насеста и она упала на землю
шквалом. Затем в течение десяти минут была лома кот Килкенни на
на лужайке перед домом.

Перлайн кусалась, царапалась, дергала за волосы и рвала одежду. У нее был
определенно лучший из рукусов, пока ее необычные действия не заставили ее
закрутить цепочку на шее. Штукатурка поблагодарил Господа
и заставил ее бездействовать и подчиняться простым способом:
притворился, что убегает от нее, и таким образом затянул цепь.

Когда она почти задохнулась, он подтолкнул ее к крыльцу,
Он положил двадцать пять долларов и тридцать центов в свой карман
и отцепил цепь.

[Иллюстрация: «Удар пришелся с такой силой, что сотряс его до мозга костей
и сбросил с крыльца на землю».]

Когда Перлайн перевела дыхание, она упала ничком на землю у
своих ног и выла, как команч, до захода солнца.

Пластер не пытался утешить или успокоить её. Когда он заговорил снова, то
протянул руку и коснулся рыдающей женщины ногой.

"Вставай, дура!" — воскликнул он. "Марс Джон ждёт, что мы вернёмся и отдохнём"
подойдите к нему и снимите с него наручники ".

Шериф Джон Флурной ждал их, когда они шли через его лужайку.
к крыльцу, где он сидел.

Затем в течение получаса он выслушивал тираду о криминализации и
взаимных обвинениях, которая потрескивала нецензурными ругательствами, как шипы под кастрюлей
. Когда Штукатурка сделала паузу, чтобы перевести дух, Перлайн подхватила жалобу.
Когда Пирлайн замолчал от усталости, Пластер возобновил свои причитания.

 Когда буря оскорблений утихла, Флурно сидел в кресле, как человек, которого ударили кирпичом по голове.  Прошло некоторое время
прежде чем он смог сформулировать свои мысли. Затем он с трудом заговорил.

"Судя по тому, что я слышал, ваш трёхдневный опыт совместной жизни
убедил вас в том, что ваши вкусы совершенно не совпадают, а
характеры несовместимы."

"Да, сэр, это так."

«Информация, которую вы предлагаете, создаёт у меня впечатление, что женщина
любит тень, а мужчина любит солнечный свет и блики; женщина любит одежду,
а мужчина любит табак; женщина стремится к изяществу и аккуратности,
несмотря на дискомфорт, а мужчина предпочитает комфорт.
неважно, сколько мусора и беспорядка; женщина любит заниматься спортом в помещении, например,
шитьем, а мужчина любит спорт на открытом воздухе, например, строгать палочки и мастерить
знакомство с гончим псом с блохами на теле и грязью на ногах
мужчина любит петь и слышать свое пение, а женщина предпочитает
послушать, как поет другой мужчина; женщина хочет, чтобы ее спутницы были с
их доверием и их секретами, а мужчина хочет своих спутниц мужского пола
и их секреты, но ни одна из сторон супружеского союза
альянс желает, чтобы партнер хранил тайну. Я прав в том, что
говорю?

"Это верно!" - сказали они одобрительным тоном.

"Но главное, масса Джон, - деньги!" - взвизгнула женщина.

"Конечно", - мягко согласился Флурной. "Брак-это всегда дело
деньги".

Затем Флурной достал из кармана ключ и открыл наручники на
их запястья. Цепи упали к их ногам. Невеста и жених
отвернулись друг от друга, не замечая присутствия друг друга.

 Пластырь Сикити сунул обе руки в карманы, достал
двадцать пять долларов и тридцать центов и положил их на раскрытую ладонь
шерифа.

"Ради всего святого, дайте мне девицу!" — взмолился он.

"Сделай два, масса Джон", - настаивала девушка. "Меня тошнило от этого черномазого".
"Ниггер".

Жених и невеста повернулись и пошли прочь, выбирая разные пути.
Они пошли в противоположных направлениях. Они не оглядывались.

Шериф наклонился и поднял гремящую цепь.

Затем он вошел в дом и хлопнул дверью.

Вечер и утро были третьим днём, и...




ЧЕТВЁРТАЯ ИСТОРИЯ

ПРИНЦЕССА ИЛИ ПЕРШЕРОН

ПЕРЛИ ПЬЮР ШЕАН


Я.

В этом же зале происходили странные вещи — очень странные
вещи, но были признаки того, что нынешнее событие должно было
будь еще страннее.

Старый герцог всегда был достойным потомком своих предков; как и
они, немного сумасшедший, с проблесками гениальности, очень утонченный, очень жестокий,
убийца в душе, с любовью к поэзии и философским размышлениям.

Гости уже были в улыбающемся дрожь любопытства, когда они
приехали. Некоторые из них перешептывались между собой:

"Это на счет Принцесса Габриэль".

— Говорят, герцог в ярости.

 — Неудивительно. Но — брак! Как может быть брак?

 И всё же, похоже, брак будет. Очевидно, в зале


Это была длинная, высокая и широкая комната, стены и пол которой были выложены
местным бургундским камнем, богато украшенная коврами и гобеленами. Вдоль
одной из стен тянулся широкий стол, уже накрытый для свадебного пира:
огромные холодные пироги, ветчина и кабаньи головы в прекрасном желе,
свежие и засахаренные фрукты из Испании и Сицилии, хрустальные, серебряные и золотые кубки.

Однако больше всего любопытства и предположений вызвало
обнаружение того, что огромный камин в зале был
превратившаяся в кузницу. Это была настоящая кузница — меха и горн,
наковальня и наковальня-бак, молотки и клещи. Там даже был чертёнок с грязным лицом,
который следил за огнём в горне, который уже шипел и горел, пока он
работал мехами.

"Ага! Значит, в этом деле всё-таки был замешан кузнец!"

"_Mais oui!_ Гаспар, кузнец, чья кузница находится там, на берегу Роны.

«Но что собирается делать герцог?»

Этот вопрос задавали многие. Никогда нельзя было предугадать, к чему приведёт герцога его прихоть, даже в
В обычных обстоятельствах — объявить войну Франции, призвать к новому крестовому походу. А теперь, когда в его семье назревает скандал!

 Там, перед камином, где была установлена кузница, слуги поставили герцогское кресло. И всё же в этом было что-то зловещее. Наступило молчание, пронизанное паникой. Но ненадолго. Любопытство было слишком острым и сильным, чтобы его можно было долго сдерживать. Снова послышались шёпоты:

«Герцог застал их вместе — принцессу и её кузнеца».

«Похоже, это пытка для одного или для обоих».

«Говорят, этот парень — Аполлон, Геркулес».

«Подожди, пока герцог…»

«Тише! Он идёт».

Одна из больших дверей в дальнем конце зала распахнулась, и оттуда хлынула музыка — гобои, скрипки и флейты. Вошли два гвардейца в шлемах, с обнаженными мечами, и заняли свои места.
по обе стороны от двери.

Вошел герцог.

Он выглядел, возможно, философом, если не студентом - высокий, сгорбленный,
костлявый; щеточка седых волос топорщилась над его высокой и
узкая голова; лишенное плоти лицо, сардоническое и юмористическое. Гости были
приятно видеть, что он настроен дружелюбно. Он вышел вперед, улыбаясь, махнул рукой
музыкантам, чтобы они отступали; и полдюжины камердинеров помогли ему
сесть в кресло, пока он приветствовал своих гостей. Все они преклонили перед ним колено.
Некоторые целовали ему руку, а некоторых целовал и он, особенно тех, кто был светловолос
и противоположного пола.

Если принцесса Габриэль показала себя хрупкой в вопросе своих
привязанностей, что ж, она честно признала свой провал.

Сидя в кресле, герцог позволил себе небольшой каламбур, который
привёл в замешательство его слушателей, — что-то о «придворных и ухаживании»: «_Je
fais — la cour._»

И, не говоря больше ни слова, он обратился к пажу:

«Позови мадемуазель».

Затем к другому:

«Позови кузнеца».

На его лице появилась горькая улыбка, когда он откинулся на спинку стула и
уставился на кузницу, устроенную в камине. Бес побледнел под своей
маской и раздувал меха, пока огонь в очаге не разгорелся, как
миниатюрный Везувий.

Ожидание было недолгим.

Музыканты снова заиграли королевский бургундский марш, и
появилась принцесса Габриэль.

Каждый, кто смотрел на неё, должно быть, испытывал трепет.
сердце — зависть, желание, чистое восхищение. На неё невозможно было смотреть без
каких-либо эмоций, потому что ей было восемнадцать, она была стройной,
белой и страстной; её тёмные, медно-рыжие волосы двумя тяжёлыми локонами
спадали на блестящие нежные плечи; у неё был широкий красный рот и
слегка расширенные ноздри; тёмные глаза, жидкие и с густыми ресницами,
с тревожными тенями под ними.

Она вышла вперёд в сопровождении нескольких служанок, но так
преобладала над ними, что казалось, будто она одна. Она не торопилась. Она была
возможно, немного бунтарская. Но она была храброй, если не сказать дерзкой. Она
слегка тряхнула головой. Она улыбнулась. Она и ее служанки, знакомые с
намерениями герцога, сгруппировались сбоку от импровизированной
кузницы. Все присутствующие все еще смотрели на нее, когда раздалась
грубая команда:

"Отойди в сторону!"

Многие из гостей не привыкли подчиняться приказам, кроме как от самого герцога, но команда прозвучала снова:

«Отойдите! Дайте мне пройти — мне и моим людям!»

При этих словах толпа быстро расступилась, и послышался шёпот:

«Кузнец! Это кузнец Гаспар!»

И он привлекал к себе даже больше внимания, чем принцесса; ибо
очевидно, что перед ним был не только мужчина, умеющий играть в любовь, но
мог бы также сыграть в игру жизни и смерти - вот так кричать,
и вот так шагать в присутствии своего правителя.

Но выглядел он соответственно.

Он был шести футов ростом, светловолосый, гибкий и прекрасно сложенный.
На нём был рабочий костюм кузнеца из овчины и кожи, но он
был чисто выбрит и вымыт до блеска. Его огромные руки были обнажены, и
изысканно вылепленные мускулы скользили и играли под кожей.
белый, как у женщины.

Он стоял, расправив плечи, скрестив руки на груди, расставив ноги.
Но, как ни странно, в его позе не было наглости. Наглость — это
качество маленького сердца, маленькой души, и она проявляется в
глазах. У кузнеца Гаспара были добрые голубые глаза, большие, тёмные, бесстрашные,
с некоторой задумчивой гордостью. Возможно, в тот момент, когда он взглянул на принцессу Габриэль, в его глазах мелькнула
даже тень девичьей застенчивости. Затем он посмотрел на герцога, и к нему вернулось
всё его мужество, а возможно, и вызов.

Но и кузнец не явился к герцогу один.

Там были два старика - мужчина и женщина, крестьяне, оба они
очень бедные, очень скромные, настолько напуганные, что могли дышать только с
их рты были открыты; и как только они оказались внутри круга гостей,
они упали на колени. Другой член группы смита
сделал бы то же самое, если бы он позволил. Это была девушка лет двадцати с
небольшим, тоже крестьянка, здоровая, смущённая до боли, но в остальном ничем не примечательная. Кузнец подтолкнул её и ободряюще сказал:
так что теперь она стояла рядом с ним и позади него.

"Друзья наши," — сказал герцог с напускной небрежностью, — "мы собираемся
представить вам первую стадию научного эксперимента. Как и все
научные исследования, это тоже следует оценивать исключительно по
его возможному вкладу в развитие человеческого счастья. Мы считаем,
что этот вклад будет значительным. Видит Бог, это связано с
проблемой, которая одновременно трудноуловима и остра.

Все это было выше понимания Гаспара. Он повернулся к бесу у
мехов.

- Перестань раздувать огонь так сильно, - прошептал он. - Ты зря тратишь время.
уголь.

Герцог мрачно улыбнулся.

"Проблема, - продолжил он, - заключается в следующем: могут ли мужчина и женщина, какими бы преданными они ни были
, продолжать любить друг друга, если они слишком тесно связаны
друг с другом?"

Произошло небольшое движение между некоторыми из молодых джентльменов и
дамы,--несколько, зная, что улыбается.

«Всегда были те, кто отвечал «Нет», и всегда были те, кто отвечал «Да», — продолжил герцог. — Кто из них был прав?» — Нет ответа. — Моя внучка, когда несколько недель назад ковала свою лошадь, влюбилась в этого моего достойного подданного. — Он кивнул в сторону
кузнец. - Она хотела заполучить его. У нее не было бы никого другого. Мы знали, насколько
безнадежной была бы любая попытка навязать свою волю - в деле сердца
. Он галантно улыбнулся. "Мы знакомы с этой породой".

"Да здравствует Бургундский дом!" - воскликнул галантный молодой виконт де
M;con. Но герцог взглядом заставил его замолчать.

«А теперь, — сказал герцог, — мы хотим испытать эту её великую страсть — испытать её в условиях, которые, хотя и кажутся необычными, тем не менее являются классическими и научными. Наш эксперимент заключается в следующем:»

Впервые с тех пор, как он начал говорить, герцог наклонился вперёд,
и его лицо и голос приобрели то выражение, которое заставляло трепетать от Испании до Дании.

"Наш эксперимент заключается в следующем:

"_Приковать принцессу и её кузнеца, которого она, как она уверена, любит,
наручниками и соединить их десятифутовой цепью._"


II.

В зале послышались вздохи. Все уставились на принцессу.
Даже сам герцог. Не поворачивая головы, он окинул её
косым взглядом.

"Мадемуазель принцесса, — холодно сказал он, — была так добра, что настояла на
жертве."

При этих словах пятно более насыщенного цвета медленно поползло вверх по шее
Принцессы Габриэль; в ее глазах появился дополнительный огонь.
Возможно, она бы заговорила. Но герцог еще не закончил.

"Посмотрим, так ли сильно она его любит или нет", - сказал герцог. «Мы дадим им три дня — три дня, чтобы они могли приходить и уходить, когда захотят, и делать, что захотят, — вместе, всегда вместе, связанные друг с другом десятифутовой цепью».

Но пока волнение, вызванное заявлением герцога, ещё не улеглось, кузнец бросил ещё один взгляд.
взгляд в сторону принцессы Габриэль. И на этот раз их глаза встретились. Были те, кто увидел проблеск ужаса — восхитительного ужаса — в глазах принцессы, а в глазах Гаспара — взгляд, призванный успокоить.

Затем кузнец развёл руки в стороны и выставил их вперёд.

"Подождите," — крикнул он.

Это вызвало новую волну эмоций.

Ибо было видно, что одно из его запястий — левое — уже было охвачено
блестящим стальным браслетом, выкованным из цельного куска металла, и что
к самому браслету было приковано изящное, но мощное звено, и
что другие звенья тянулись назад через его плечо.

"Ха!" — прорычал герцог. "Значит, ты пришёл подготовленным!"

"По милости Божьей!" — бесстрашно ответил кузнец Гаспар. Он огляделся и снова посмотрел на герцога. "Я, Гаспар, — сказал он, — всегда сам ковал свои цепи! Я кузнец, я кузнец.

Двое стариков, стоявших на коленях позади него, начали всхлипывать и стонать.
Гаспар повернулся и посмотрел на них.

"Заткнитесь, — приказал он, — я разговариваю.

Он улыбнулся герцогу.  И объяснил.

"Видите ли, они напуганы, — сказал он. "Когда я узнал, что твой
Ваше высочество и ваша внучка, леди, планировали здесь, в замке, а я пошёл к этим старикам и сказал им, что хочу их дочь Сюзанну.

— Полагаю, вы любили её, — с иронией вставил герцог.

Но кузнец не видел причин для иронии.

— Эх, _bon Dieu_! — воскликнул он. "И, за исключением уважения вашего высочества,
мы любим друг друга с тех пор, как вышли из колыбели, так и есть. Итак,
Я добился согласия стариков. Я кузнец, так и есть. Я сам кую свои цепи.
Стой рядом, Сюзетта! Его высочество не причинит тебе вреда. Смотри!

Он отошёл в сторону. Он слегка толкнул девушку, которая пряталась за его спиной. Цепь зазвенела.

И раздался ещё один удивлённый возглас.

 На одном из запястий девушки тоже был стальной наручник,
плотно приваренный. Мало того, к нему тоже была прикреплена цепь.
 Кузнец вскинул руку. Это была та же цепь, что была приварена к его собственным наручникам, — десять футов блестящей стали, несокрушимой.

"Вот ваша десятифутовая цепь, ваше высочество," — воскликнул Гаспар. "И это не какая-то там обманка," — добавил он. "Это цепь, которая выдержит. Не сомневайтесь.
Так и будет. Я сам её выковал и знаю, что говорю. Это цепь, которую ты не сможешь купить.
 Почему? Потому что... потому что её железо смешано с любовью. Её нельзя ни разрезать, ни подпилить, ни сломать. Я кузнец, да. И каждое звено я закалял сам — потом и кровью.

Какое-то время это был вопрос — возможно, вопрос, который задавал себе сам герцог, — сколько ещё минут осталось жить кузнецу.
 Многих слуг казнили и за меньшее. Примерно на тридцать секунд лицо герцога почернело. Затем чернота рассеялась. Он медленно улыбнулся.

В конце концов, он не собирался отказываться от своего эксперимента.

Но он ответил на вопрос, который был у него на уме и у всех остальных, когда он посмотрел на кузнеца и сказал:

"Дурак, ты будешь достаточно наказан — своим собственным изобретением."

Он снова перевел взгляд на принцессу Габриэль.

«А ты, — сказал он, — уже достаточно наказана».


III.

Это был день поздней весны, и когда Гаспар и его
странно обвенчавшаяся невеста вышли из замка, сытые и прощённые,
всем им, должно быть, показалось, что это был
самый благоприятный момент в их жизни. Старики, которые
щедро угощались вином, которое им подносили, теперь сменили
дрожащий от страха вид на весёлый. Обнявшись, шаркая
сабо, они пустились в пляс по извилистой дороге. Однако
Гаспар и Сюзетта были охвачены нежным восторгом.
Они были похожи на два существа, сотканных из мягкого и ароматного
воздуха, сладкой дымки зелёной долины, пурпурной торжественности
Юры.

 «Что он имел в виду, ваше высочество?» — спросила Сюзетта, прижимаясь к нему.
рука Смита приблизилась к ее боку. "Что он имел в виду, говоря, что ты будешь наказана"
с помощью твоего собственного устройства?"

Гаспар посмотрел на нее сверху вниз, прижал ее скованное запястье к губам, задумался.


"Я не знаю", - мягко ответил он. "Он, должно быть, сумасшедший. Это все равно, что называть
наказанием, когда истинно верующий получает награду в раю ".

— «Ты так сильно меня любишь?»

«_Парди!_» — воскликнул он. «А ты?»

«Так сильно, — затрепетала она, — так сильно, что, когда ты так смотрел на принцессу,
я хотела, чтобы ты ослеп!»

Внизу, у подножия холма, старики, бургундцы до мозга костей,
они радостно попросили молодую пару заняться своими делами.
Они знали, как это бывает с молодыми женатыми людьми. Старые были
препятствиями - так они сами хорошо помнили - хотя это было более
двадцати лет назад.

Гаспар с нежностью сказал: "Это дело вернуло меня к работе; но
назовем это праздником. Поедем ко мне в коттедж или в лес?
Я знаю одно тайное место...

 — В лесу, — прошептала Сюзетта. — Мне не нравится кузница. Она заставляет меня думать... думать о той проклятой принцессе... и о работе, которая почти
потеряла тебя из-за меня." Ее голубые глаза затуманились, когда она посмотрела на него. "О,
Гаспар, я тоже так много мечтала ... о любви ... о жизни в любви с
тобой!"

Там не было никого, кого можно было бы увидеть. Возможно, когда-нибудь, в далеком-далеком будущем
эта часть мира будет густо заселена. Но это было
пока не так. Гаспар прижал свою невесту к груди и серьёзно улыбнулся, глядя в её
поднятое лицо. Он поцелуями осушил её слёзы. Милая Сюзетта!
 Она была такой ребёнком! Как мало она знала о жизни!

 И всё же что это было за хрупкое, трепещущее, неуловимое, крошечное предчувствие?
сожаление в глубине его сознания? Теперь он увидел это; теперь оно исчезло -
серебристый мотылек мысли, но все же одна, какой-то инстинкт предупреждал его, была там
чтобы прогрызть дыру в его счастье.

Он ничего не сказал об этом Сюзетт, конечно, он прогнал его из его
собственные радости. И эта радость была красивой, бурной вещь.

«Это похоже на исток Роны, который я однажды видел, — эта наша радость, — сказал он с безмятежным восторгом. — Всё сверкало, и дикие водопады, и глубокие места, чистые и полные тайн».

 «Ах, я хочу, чтобы это всегда было так», — сказала Сюзетта.

Гаспар погрузился в ясные мысли. Они сидели на
травянистом выступе, нависавшем над великой рекой. Лес окружал их с
трёх сторон, как свадебная беседка, сделанная на заказ; но здесь они
могли на протяжении многих миль наблюдать за Роной — с её
плывущими баржами, лодками с красными парусами, деревушками и
сёлами.

«Да, как Рона, — сказал он, — но растущая, как Рона, пока не станет широкой, величественной и сильной, чтобы нести бремя…»

Сюзетта перебила его.

"Поцелуй меня, — сказала она. — Поцелуй меня снова. Нет, не так, как ты целовал меня
недавно."

И Гаспар, смеясь, сделал, как ему было велено. Но что это было за серебро?
отблеск чего-то похожего на сожаление, на потерю, который появился.
Атмосфера его мыслей снова затрепетала? Сюзетта,
однако, отвлекла его. Она постоянно вторгалась в его размышления
с невинными, детскими вопросами; и он находил это
бесконечно забавным.

"Ты желал меня - больше, чем принцессу?"

«Возлюбленная, я желал тебя много лет».

«Ты считал меня красивее, чем она?»

Гаспар снова рассмеялся, но это заставило его задуматься. Он любил думать. Он
Он размышлял в своей кузнице, за едой, по ночам, когда бодрствовал.

 «Любовь и красота, — сказал он, — создаются желанием.  Как резчик по камню, который желает того, что скрыто в скале, и вырубает это, и любит то, что он создаёт, даже если это уродливо, как горгулья, потому что желание породило это».

«Ты думаешь, что я горгулья?» — поспешно спросила Сюзетта.

"Конечно, нет."

"Тогда почему ты меня так назвал?"

Так что ему снова пришлось её утешать, и он даже получил от этого некоторое удовольствие, хотя она и затянула этот милый глупый спор, сказав ему, что он
приковал её к себе просто для того, чтобы мучить, и что он
хотел избавить принцессу от таких страданий, и что, следовательно,
было ясно, что он любит принцессу больше.

"Ну что вы, — сказал Гаспар, — что касается этого, то она действительно влюблена в этого молодого сеньора де Макона."

Но тут Сюзетта захотела узнать, откуда он так хорошо осведомлён о том, что творится в сердце дамы. Поэтому кузнец отказался от любых попыток рассуждать, кроме как в тишине своего разума, и ограничил свою внешнюю деятельность воркованием и ласками, как того хотела Сюзетта.

Но его мысли продолжали блуждать.

Это был след великой истины, которую он почти высказал там,
о месте, которое занимает желание в истоках любви и красоты. Он
наблюдал за тем, как некий итальянец по имени Боттичелли расписывал
стены в личной часовне герцога. Боже, какая страсть! Он помогал
строить собор в Сансе. Боже, с каким рвением строители
отдавались работе! Они все были как юные влюблённые.

Кузнец выпрямился. Ему показалось, что он загнал в угол этого сверкающего мотылька
сомнений.

 Да, они были похожи на юных влюблённых — месье Боттичелли, преследующий
прекрасные; строители церквей в поисках Бога. Но - и вот в чем был
смысл - что, если бы их желание было удовлетворено? Поиски бы
прекратились. Видение художника померкло бы. Колокольня бы
рухнула. Ибо желание перестало бы существовать.

"Я голодна и хочу пить", - сказала Сюзетта.

Он задумчиво поцеловал ее. Они отправились домой.


IV.

"Гаспар! Гаспар!"

Кузнец быстро сел на своей кушетке.

"Что случилось?" — спросил он.

И все же, несмотря на тревожные сны, он почувствовал, что
мило и любопытно, что Сюзетта вот так разбудила его. Но он понял
, что она встревожена.

"Кто-то стучит в дверь", - сказала она.

Затем он услышал это сам, то, что уже слышал раньше
смутно, во сне.

"Иду!" он закричал. И он с улыбкой объяснил Сюзетте: "Это мой
старый друг Джозеф, возчик. Он хотел довести свое дело до меня, если бы
путешествовать пять лье". И он был для вскочив и подбежав ко
дверь.

"Подожди," - закричал Сюзетт. "Мне придется пойти с тобой, и я не могу быть видно
как этот".

"Это верно", - сказал Гаспар. "Этой проклятой цепи! Я бы забыла все
— Он снова окликнул своего друга, и они продолжили разговор, пока Сюзетта пыталась привести себя в порядок. Но Гаспар повернулся к ней, когда она в третий раз встряхнула волосами и начала их поправлять. — Быстрее! — поторопил он. — Он торопится. У одной из его лошадей слетела подкова.

— Ты тоже не можешь так показываться на людях, — воскликнула Сюзетта, чтобы потянуть время.


 — Я? — рассмеялся Гаспар. — Я кузнец. Хотел бы я посмотреть на кузнеца, который не может показаться на людях в рубахе и фартуке!

 — Ты похож на разбойника.

Но он лишь рассмеялся: «Джозеф не будет возражать».

И действительно, казалось, что Джозеф-возница не думал ни о чём, кроме работы. Впрочем, Гаспар, по-видимому, тоже. После первых коротких приветствий и неизбежных
шуток по поводу цепи их внимание сразу же переключилось на лошадей. Их было четверо — першероны, огромные чудовища с мохнатыми
подпругами и массивными копытами; но Жозеф и Гаспар поднимали
эти колоссальные копыта и рассматривали их с такой нежностью, как если бы
они были молодыми матерями, озабоченными ногами младенцев.

Наконец Сюзетта тихонько вскрикнула, и оба мужчины повернулись, чтобы посмотреть на неё.


"Я падаю в обморок," — слабо сказала она.

И Гаспар подскочил к ней и подхватил на руки.  Он был полон
сочувствия.  Он был сама нежность.

"Вам плохо?" — спросил он.

"Это из-за запаха лошадей," — тихо ответила Сюзетта.

Джозеф-возница, казалось, воспринял это как оскорбление.
"От этих лошадей не пахнет," — решительно заявил он.

Но Гаспар жестом велел ему оставаться на месте. "Через секунду-другую с тобой все будет в порядке," — сказал он жене. Он говорил мягко, хотя на самом деле
на самом деле, он сам ничего не мог найти об этих великолепных животных
оскорбить самые нежные чувства. "Все будет в порядке. Ты можешь
зайти в кузницу и посидеть, пока я подковываю большого серого.

"Это будет хуже, чем когда-либо", - причитала Сюзетта.

Джозеф возчик был откровенным человеком, грубоватым и честным.

"И для тебя есть женщина, - сказал он, - на которой можно не только жениться, но и свариться"
с кузнецом! _Nom d'un tonnerre!_ Тогда скажи, Гаспар, я спешу.
Может, начнем с серого?

"Да", - мягко ответил Гаспар, продолжая поддерживать Сюзетту.

- Нет, нет, нет! - закричала Сюзетта. - Не сегодня! Я слишком болен.

- Да, дорогая, - начал Гаспар.

- Ты любишь свою работу больше, чем меня, - всхлипнула Сюзетта.

"_Nom d'un pourceau!_ - бубнил Джозеф.

"Но эта работа очень важна", - Гаспар отчаянно спорили. "Серый и
не по-настоящему навеять только обуви, но туфли на остальные свободные. У них
на которые нужно обращать внимание. Это работа, которая принесет мне целое состояние".

"Мне все равно", - сказала Сюзетта. — Я терпеть не могу запах этих лошадей,
и я никогда, никогда не смогу выносить запах раскалённого железа на их копытах.

— Но я кузнец, — возразил Гаспар.

Это была его последняя попытка.

"Я говорила тебе, что ты любишь свою работу больше, чем меня," всхлипнула
Сюзетта, начиная плакать. "'Я кузнец; я кузнец_' — вот и всё, о чём ты говорила с тех пор, как я оказалась в твоей власти."

Джозеф-возчик ушёл. Он так и сделал, покачав головой, а за ним последовали его
блестящие першероны, величественные, как слоны, но нежные, как овцы. Сердце Гаспара сжалось, когда он увидел, как они уходят.
 Такие лошади! И никто не мог подковать лошадь так, как он. Он посмотрел на склоненную голову Сюзетт, которая лежала в его объятиях.
Отчаянный крик снова зародился в его груди: «Но я же кузнец». Он
заставил себя замолчать. Он погладил девочку по голове.

  При этом он как никогда отчётливо слышал звон и дребезжание цепи.


V.

«Что ты хочешь, чтобы я сделал?» — спросил он в тот день, когда они лежали в тени тополей на берегу реки.

"Я хочу, чтобы ты любил меня," — ответила она.

"Я люблю тебя. Но мы не можем жить одной любовью — разве что, Сюзи? — как бы приятно это ни было. Мне нужно работать."

— Ах, ваша _священная_ работа!

 — И всё же вы признаёте, что не можете собирать _эку_ на дороге.

— Ты всё ещё думаешь об этом несчастном кучере.

 — Нет, но я думаю о его лошадях. Кто-то должен их подковывать. Нельзя допустить, чтобы они охромели — или чтобы их охромел неумеха. Я мог бы сделать это как следует.

- Но я говорю вам, - заявила Сюзетта, выговаривая каждое слово с
особым ударением, - я не могу выносить грязь, вонь и
грохот в вашей кузнице. Тебе следует найти какую-нибудь работу, которая мне нравится. Мы
могли бы вместе собирать дикорастущие салаты - срывать полевые цветы и продавать
их - что-то в этом роде.

Гаспар вздохнул.

«Но работа человека — это его работа», — возразил он.

— Ну вот, опять ты за своё, — сказала Сюзетта, и это обвинение было тем более убийственным, что было произнесено не в гневе, а в горе. — Теперь, когда я отдала тебе себя — сделала всё, что ты хотел, — ты хочешь избавиться от меня, ты хочешь, чтобы я умерла.

"Разве я не говорила тебе тысячу раз", - воскликнул Гаспар, - тихо и
страстно, "что я люблю тебя больше, чем любой человек когда-либо любила
женщина? Разве я не проводил целые дни и ночи - да, годы - своей жизни,
желая тебя? Разве я не доказал это? Приди в мои объятия, Сюзетта. Ах, когда
Я держу тебя в своих объятиях вот так...

"И только так я познаю счастье, любовь моя", - выдохнула девушка.
 "Да, я ревную! Ревнуешь ко всему, что может отнять тебя у меня
телом или духом, пусть даже на мгновение. Все женщины такие. Мы
живем в ревности. Что такое работа? Что такое честолюбие, честь, долг, золото по сравнению с любовью?
"

Но поздно ночью кузнец Гаспар тихо поднялся со своей
кушетки. Он лежал, опираясь на локоть, и смотрел в окно своего
дома. Сюзанна пошевелилась рядом с ним, не обращая внимания на
металлический звон. В остальном ночь была окутана мистической тишиной.

Сразу за коттеджем великая река Рона текла спокойно и свободно в
свете молодой луны. Со дна реки поднимались поросшие виноградом
склоны Бургундии, благоухающие, как сады. Ветра не было. Это было все.
Обморок и тайна.

"Господи Боже!" - воскликнул в душе Гаспар кузнец.

Это была скорее молитва, чем что-либо ещё, — вдохновение, которое он не мог выразить словами.

Он был из той породы мастеров-художников, чьё кованое железо и филигранная сталь будут
продолжать вдохновлять всех любителей прекрасного на протяжении веков.

«Это правда, — снова заговорил его внутренний голос, — это желание —
движущая сила мира. Именно желание в сердце Бога привело к
творению. То же самое и с нами, Его созданиями, — желание заставляет нас любить и
украшать. Но когда желание удовлетворено, оно умирает, и
тогда... и тогда...

И всё же, пока он лежал там, охваченный чувством, которое он не хотел или не мог выразить, его взгляд постепенно сфокусировался на замке великого герцога Бургундского, возвышавшемся на вершине холма, залитом лунным светом, тусклом и огромном; и ему казалось, что он видит принцессу Габриэль у окна, стоящую на коленях и вслушивающуюся в ночь, как и он сам.

Она плакала?

Он уловил этот взгляд в её глазах, когда она смотрела на него там, в зале замка, — он уже видел такой взгляд раньше.

Но никогда она не выглядела такой красивой — или такой, какой она казалась сейчас, в ретроспективе, — кожа такая белая, губы такие нежные, фигура такая величественная, но при этом такая стройная и грациозная. Как ни странно, мысль о ней теперь наполняла его энергией, тоской.

И отвагой! Разве она не проявила себя храброй, когда встала перед своим дедом, которого вся Европа называла Людовиком Ужасным, и заявила, что готова быть связанной с мужчиной, который ей не нравится?
выбор! Она не хотела упасть в обморок в присутствии лошадей! И где не мог
человек уйти, если руководит ангел-хранитель, как что? Рабы стали
императорами; кузнецы выковали армии, стали архитекторами
соборов.

Его дыхание стало глубоким, потом еще глубже. На лбу выступил пот. Он
сел. Он схватил цепь в его сильных руках, сделал вид, как будто он был
собирается разорвать его на куски.

Но после этого момента напряженного молчания он снова поднял лицо.

"Сеньор боже мой!" - задыхаясь, произнес он. "Если бы ... если бы мне только пришлось повторить это снова!"


VI.

"Это Гаспар кузнец", - сказал испуганный паж. "Он жаждет чести"
"побеседовать".

Герцог поднял глаза от своего пергамента.

"Гаспар кузнец?"

Герцог сидел перед камином в зале. Кузница у
были удалены; и вместо того, чтобы там были дрова тлеют там, за
утром было прохладно. Но его взгляд напомнил обстоятельства его прошлого
встреча с Смит. Бдительным страницы быстро захватил свой кий.

"Он идет в одиночестве," страница не сообщало.

Герцог вздрогнул, затем начал хихикать.

"_Tiens! Tiens!_ Он приходит один! Это правда, это ограничение по времени, которое я
— Готово. Позови это существо.

И его высочество продолжал смеяться всё то время, пока паж не ушёл.
Но он смеялся тихо, потому что был один. Вскоре он услышал приглушённый звон стали. Он приветствовал своего подданного с лукавой улыбкой.

Большинство подданных Людовика Грозного были бы вне себя от радости,
если бы их так милостиво принял их государь. Но кузнец Гаспар не выказывал особой радости. Он и вполовину не был так горд, как в тот раз, когда предстал перед своим господином. Он преклонил колено. Он оставался на коленях, пока герцог не велел ему встать. Герцог всё ещё улыбался.

— Значит, трёх дней мне было достаточно, — сказал его высочество.

 — Достаточно и даже слишком, — ответил кузнец.

 Теперь, когда он снова был на ногах, он снова стал мужчиной.

 Они с герцогом смотрели друг на друга почти как равные.

 — Расскажи мне об этом, — сказал Людовик.— Что ж, я вам скажу, — начал Гаспар, — видите ли, я кузнец.

 — Но неспособный выковать цепь, достаточно прочную, чтобы удержать женщину.

 — Я не уверен, — ответил Гаспар. — Это была хорошая цепь.

 Он вытянул левое запястье и осмотрел его. Стальной наручник всё ещё был на нём. Вверх и назад от него тянулась цепь, которой кузнец был
перекинув через плечо. Он потянул цепочку вниз. Он показал
другой ее конец, все еще украшенный браслетом-компаньоном.

- Что случилось? Как она выбралась из этого? - спросил герцог.

"Она похудела", - меланхолично ответил Гаспар. "Она не хотела, чтобы я
работал. Ей нужны были деньги, которые я мог заработать. ДА. Она даже хотела, чтобы я
работал. Но это должна была быть её работа; что-то — что-то — как бы это сказать? — что-то, что не мешало бы нашей любви.
 — И ты не любил её?
 — Конечно, я любил её, — вспыхнул кузнец. — Эх, _боже мой_! Я бы не
Я бы сошёлся с ней, если бы не любил её, но я любил и кое-что другое. Я любил свою работу. Я кузнец. Я чищу лошадей, кую железо, работаю со сталью. Я тот, кем меня создал добрый Бог, и я должен выполнять работу доброго Бога!

«Так что после некоторого времени, проведённого в свадебном путешествии, мне пришлось вернуться в свою кузницу.
 Джозеф, кузнец, его першероны; кто мог подковать их, кроме меня?»
«И ей это не понравилось?»

«Нет. Когда я заставлял её сидеть в моей кузнице, она скулила и ныла и отказывалась есть. Я был сумасшедшим. Но я выполнял свою работу». А сегодня утром, когда я проснулся, я обнаружил, что она исчезла.
"Ты уже был закован в цепи, - сказал его высочество, - своей работой".
Кузнец неправильно понял.

"Вы можете видеть, что это была не хитрая цепочка", - сказал он, держа в руках цепь, которую он сам выковал и играя со звеньями.
"Да", - сказал герцог, ибо он любил эти философские рассуждения, когда
он был в настроении для них. — Да, такова природа Вселенной. Планеты скованы цепями. Бессмертная душа прикована к смертному телу. Само тело приковано к своим страстям и слабостям. — Я кузнец, — сказал Гаспар, — и я хочу работать.
"Мы несчастливы, когда закованы в цепи", - продолжал размышлять герцог.
вслух. "Но я сомневаюсь, что мы были бы счастливее, если бы наши цепи исчезли.
Неважно". Он считал Гаспар кузнец с реальными benignancy. "В
по крайней мере, ты оказалась роковой качеством одной конкретной цепочки--у
что я хотел доказать. И ... вы спасли принцессу".
"Это я и хотел сказать," Гаспар заговорил. "Это хороший
услуги. Я выковал его сам".
"Да, я знаю, что вы кузнец", - сказал герцог.
"Ну, тогда, - сказал Гаспар, - "Я тут подумал. Предположим... Теперь, когда я
— В конце концов, мы всё-таки попробуем это на принцессе, — заметил он,
увидев изумлённый взгляд герцога. — Я готов, — сказал Гаспар. — Я готов
попытаться ещё раз...
 — Боже милостивый! — воскликнул герцог. — Никогда не успокоишься! —
Он взял себя в руки. Он проникся симпатией к кузнецу. «Разве ты не слышал? — спросил он. — Принцесса сама выковала себе цепь. Она сбежала с этим молодым сеньором де Маконом в тот же день, когда ты отказался приковать её к себе».