Вскрытие показало

Клиент не знал, что под ним спрятана кукла убитой девочки.

Эту самую куклу девочка держала, когда её внимание привлёк убийца средь бела дня. Он похитил бедняжку прямо из-под носа матери. Далее прошли самые ужасные шесть часов, когда он мучил ребёнка в подвале. Полиция выследила его слишком поздно. Девочка была не просто мертва, а в таком состоянии, что один из оперуполномоченных впоследствии впал в депрессию и спился до цирроза. А его напарник — Дмитрий (Димон) Гренвальд — стал с тех пор молчаливее, чем обычно. Димон из органов впоследствии уволился, но куклу ухитрился стащить тайком. И теперь эта кукла была спрятана под половицами, на которых располагался стул для клиентов частного детективного бюро «Импресарио».

Кукла стала далеко не единственным тайным «реквизитом» бюро, но, пожалуй, самым мощным. Сестра Димона — Мария — была уверена, что клиент чувствовал эту тряпичную игрушку своей шкурой — и она вызывала необъяснимое чувство тревоги. А тревога — это хорошо. Тревога мешает лгать.

Именно этот вопрос её сейчас донимал — лжёт ли клиент? По нервозно шевелящимся, не находившим себе места ступням было видно, что он, как минимум, нервничал. Марии хотелось бы верить, что из-за куклы, но, скорее всего, причина крылась в деликатной проблеме, которую описывал клиент.

Его звали Андрей Максаков, и он подозревался в предумышленном отцеубийстве.

— Это всё подстава! — кричал он. — Они просто прикрывают свои задницы!

— «Они» — это…

— Обслуга в «Золотом Веке»!

— Вы про пансионат?

— Ну да! — ещё больше вскипел Андрей. — Защищают свою репутацию, вот и говорят, типа, это я всё!

— Тихо-тихо, мы на вашей стороне…

В процессе диалога Андрей нравился Марии всё меньше и меньше. Начиная с того, что он скорее разговаривал с её грудью, чем с ней самой, и заканчивая тем, что в нём не было и намёка на любовь к родному отцу (которого он презрительно называл «Стариком»). Мария ненавидела сексуально озабоченных и ещё больше ненавидела богатеньких мажориков, абсолютно не ценящих вклад своих родителей (особенно с учётом того, что она сама своих «стариков» любила до конца… несмотря на пьянки, побои и вечные скандалы).

Ну и, если быть совсем откровенной, Андрей Максаков — самый мерзкий мужик, каких Марии довелось встречать за пределами интернета: тучный донельзя, на лице вечное выражение кретинизма с пустыми глазами и постоянно оттопыренной губой, обнажающей нечищенные кривые нижние зубы. В гневе он брызгал слюной, от которой невозможно было увернуться — и Мария даже не пыталась.

Подавляя ответный гнев со своей стороны, она холодным голосом продолжала разговор.

— Значит, вы хотите, чтобы мы доказали вашу невиновность?

— Ну я-то точно его не травил! Они говорят, что я, типа, пытаюсь у него бабло отжать через завещание, но у меня своего пока хватает!

— Патологоанатомы обнаружили в его крови яд…

— Ну это точно не от меня! И знаете, что? — Андрей перешёл на шёпот. — Я думаю, они просто покрывают этот пансионат!

— Зачем им это надо? Морг — он же всегда отдельно от пансионата… И если человек оказывается отравлен…

— А он и не был отравлен, я вот к чему!

— Не понимаю…

Андрей презрительно махнул рукой на Марию и бросил взгляд на сидящего рядом Димона. Тот не произнёс ни слова, а просто сидел и, как стенографист, всё записывал вручную. Относительно Андрея Димон — полная противоположность: спокоен, как удав, и молчалив, как монах. Он худой, но где нет жира — там есть мускулы. Андрей впервые повернулся к Димону, словно только сейчас заметил его присутствие.

— Слышь, ну вы-то понимаете, к чему я… Ну скажите ей…

Димон записал всё в блокнот и затем остановился, как принтер, у которого кончились чернила. Андрей присматривался к глазам Димона, что безусловно веселило Марию. «Ты его не переглядишь», — думала она. Глаза Димона переместились с блокнота на глаза Андрея, и тот ещё больше заёрзал. Марии он напомнил жабу, попавшую на горячий тротуар и теперь всем телом об этом жалевшую. Затем Андрей перевёл взгляд на Марию, и в его глазах читалось такое презрение, словно он напоролся на олигофренов.

— Ну вы же читали документы, — взвыл он. — Вы знаете, что произошло!

— Конечно, — уверила его Мария. — Его тело привезли в морг в три часа двадцати минут ночи, после короткого наружного осмотра патологоанатом перешёл к торакотомии…

— То-ра-кто…?

— Торакотомия, — скороговоркой повторила Мария, наслаждаясь тем, как пополнила словарный запас Андрея. — Скальпелем делается два надреза по обоим ключицам от плеч до грудины…

Андрей перевёл глаза на грудину Марии, расположенную как раз между её сочных прелестей.

— После чего надрез делается вдоль грудины вниз до диафрагмы, — Мария скрестила руки на груди, жалея, что выбрала блузку с вырезом. — Затем циркулярной пилой режется сама грудина, позволяя открывать грудь, как дверцы шкафа.

Мария понимала, что описывает процесс самым грубым образом, упуская многие мелочи, но ей нравилось наблюдать, как на лице Андрея возникает отвращение, пока он представляет себе открывающийся «шкафчик» груди, за которым покоятся лёгкие и сердце. Эффект удался. По крайней мере, Андрей взглянул на Марию с мелким подобием уважения.

— Я всё читала и всё знаю, — добавила Мария. — Как и то, что патологоанатомы обнаружили слишком большое количество крови и…

— Он был жив! — прошептал Андрей и перешёл на крик. — Они его резали живого, а он ничего поделать не мог!

Теперь вдруг Марии стало дурно. Она, конечно, рапорт читала, и для неё здесь сюрприза не было. Но это не помешало ей представить себе открывающуюся грудную клетку со всё ещё бьющимся сердцем, утопающем в вытекающей из всех разрезов крови, которую перепуганный патологоанатом отчаянно пытался остановить, но безуспешно. Сама виновата, что решила запугать клиента. Мария была уверена, Димон это зафиксировал и в данную секунду смеялся у себя глубоко внутри, куда никакой торакотомией не добраться.

***
Когда Андрей ушёл, Мария обратилась к брату. Она была дипломированным юристом, но Димон являлся стопроцентным опером до мозга костей. Теперь, когда клиент покинул кабинет бюро, братец расслабился, но эмоций на своём каменном, многократно побитом лице особо не показывал. Мария могла бы сравнить его с Терминатором за одним исключением — в его стоицизме было некое почти сардоническое умиротворение.

— Ну, что думаешь? — спросила она.

— Мне этот тип не нравится, — немедленно сказала Мария. — Скорее всего, он отца и прикончил!

— Считаешь, про яд не наврали?

— Зачем им это надо? К тому же копии документов проверяются и перепроверяются самыми разными инстанциями. Любое уличение в обмане стоило бы им как минимум работы и, как максимум, — свободы.

— Ну и если яд есть…

— То вся его история распадается на месте: Егор был под постоянным наблюдением профессионалов высшего уровня.

— И этому яду взяться неоткуда?

— А у патологоанатомов не было причины врать.

— И всё же, если яд и был, то не от Андрея.

— Думаешь?

— У него бы мозгов не хватило.

***
Пансионат «Золотой Век» был довольно престижным заведением. Белоснежный вестибюль казался почти стерильным с некоторыми примесями типичного современного больничного оформления: LED-лампы, гладкие изгибы вместо углов, местами — псевдо-дыры в потолке, из которых просматривалось деревянное оформление, напоминавшее Марии обнажённую грудную клетку (очень зря она решила заговорить про торакотомию). Приёмный стол был белоснежным и гладким с серебристыми мониторами. За столом — женщина в белоснежной гладкой одежде с серебристым бейджиком, на котором написано «Елена Николаевна».

— Добро пожаловать в «Золотой Век», — улыбнулась «Елена Николаевна». — Могу я вам помочь?

Мария представилась и рассказала, что расследует смерть Егора Максакова.

— Это был такой ужас, — омрачилась «Елена Николаевна». — Но мы уже выдали все материалы полиции.

— Могу ли я поговорить с лечащим врачом Максакова?

— Его сейчас здесь нет — хотите, я вам назначу встречу?

Мрачная мысль промелькнула в голове Марии: если всё сложится удачно, рано или поздно она тоже будет здесь… И встречи с врачом будут постоянны. Марии всего 35 лет — средние лета для многих женщин. Скоро её покинет красота. А потом — и здоровье. Начнутся хронические боли, воспаления, о возможности которых она даже не подозревает. Однажды она шагнёт в подобное заведение — и живой отсюда уже не выйдет… И это, если её жизнь сложится самым идеальным образом, что с её везением маловероятно.

***
Встречать врача Мария решила в компании Димона. Димон — далеко не самый общительный парень на свете, но мозг у него работает гениально: он может запоминать мелочи, которые пролетают мимо головы Марии, как фанера над Парижем. Сама встреча проводилась в кабинете — таком же стерильном, как и вестибюль, но украшенным пейзажами Левитана, Шишкина и ещё парочки художников схожего стиля, но с неизвестными Марии фамилиями. Из окна был вид на февральский белоснежный день, который словно добавлял стерильности в комнату.

Врача звали Валентин Грачёв. Довольно импозантный мужчина лет сорока с проседью. «Если у него и есть лысина — он идеально её скрывает», — подумала Мария.

— Ужасная трагедия, — сокрушался Валентин. — Такой смерти и врагу не пожелаешь…

— А у Егора Викторовича были какие-то болезни, требующие особых препаратов?

— Я знаю, на что вы намекаете, — с «заковыкой» подметил Валентин. — И нет, он был очень даже здоров для своего возраста…

— Просто надо убедиться.

— Понимаю-понимаю, и мне нечего скрывать: всё, что я ему прописывал, я помню назубок — могу дать вам список.

Мария приняла от Валентина список, подметив, как он с ней явно флиртует. Всё-таки допросы вести проще, когда ты — привлекательная особа. Валентин перечислял названия лекарств, о которых Мария даже и не слышала, с особой гордостью, будто он завлекал её своими фармацевтическими знаниями. Мария подмечала, что для сорокалетнего Валентин выглядит очень даже ничего: крепкие руки, ни намёка на лишний вес или чрезмерную худощавость. К счастью, присутствие брата не позволяло ей пускаться в откровенный флирт: она всё-таки была на работе.

— Вы даёте лекарства пациенту сами?

— Ну, когда как, — игриво сказал Валентин, явно раздевая её глазами также, как она раздевала его. — Я же не одного его обслуживаю, так что зачастую лекарства дают мои ассистенты.

— А можно их имена?

— Уверяю, они профессионалы в своём деле, — Валентин провёл рукой по волосам. — С Максаковым работали лишь Толя и Ангелина, и я готов ручаться за обоих.

***
Толя оказался довольно мрачным типом двадцати лет. Он сначала не хотел идти на контакт, но после заверений, что Валентин разрешает, согласился встретиться с Марией (и ТОЛЬКО Марией) во время перерыва в буфете для персонала.

Ознакомившись со внутренним убранством «Золотого Века», Мария засомневалась, а хорошая ли эта идея — проживать здесь закат своей жизни. Белоснежные стены начинали на неё давить, всюду царила жуткая тишина, как в библиотеке, словно от поднятого голоса кто-то сейчас ляжет с сердечным приступом (кто знает — может, так оно и было): звуки аппаратуры были громче голосов людей. И, хоть больница всюду проветривалась, в ноздри Марии попадали ароматы либо химического, либо биологического характера. И те, и другие были вполне терпимы, но явно брали измором.

Лишь буфет для сотрудников и выглядел, и пах как нормальный буфет: немного грязноватый с салатовыми стенами и бодрящим ароматом кофе. Толя — долговязый тип с коротко стриженными волосами — подозвал Марию к своему столику. Разговор она записала на телефон, чтобы Димон потом послушал и проанализировал.

— Вот так и живём, — буркнул Толя. — Для гостей всё чисто и убрано, а для нас…

Похоже, в отличие от Марии, Толя пациентам как раз завидовал — хорошо там, где нас нет.

— Уже думаете, что это я его траванул? — улыбнувшись, спросил Толя.

— Сказать честно, я ничего не думаю, — Мария говорила сухим бесстрастным голосом. — Моя работа — выяснить, от чего умер Егор Максаков.

— Слышал, ему вскрыли грудь патологоанатомы — вот их и спрашивайте.

— Вы давали Максакову эти лекарства, — Мария протянула смартфон со списком Толе. — Это правда?

— Думаете, помню? — развёл руками Толя. — Тут, знаете, сколько таблеток и инъекций я всем раздаю за один день? Ещё спросите, какого цвета был его кал, когда я менял ему «утку».

— И всё же, — давила Мария. — Посмотрите…

Толя посмотрел. И да, он всё это выдавал. И нет, никого он к Максакову не подпускал. Мария жалела, что Димона нет рядом с ней — он бы прочёл все микродвижения Толи и увидел бы его, как облупленного. Впрочем, у Толи не было мотива: он ненавидел всех постояльцев одинаково.

***
У Ангелины был выходной, но она согласилась встретить Марию и Димона у себя дома. Жила она в двухкомнатной квартире на юго-западе Москвы. Проживала одна. Квартира у неё была почти спартанская: минимум мебели, минимум декора, а тот, что был, скорее предназначался для гостей, чем для хозяйки.

Сама Ангелина была практически олицетворением своего имени — умиротворённая женщина сорока лет с добрым материнским взглядом. Парадоксально, у неё не было ни мужа, ни детей. По её словам, они бы отвлекали её от работы.

— А как давно вы работаете медсестрой?

— Ой, это уже так давно… С тех пор, как кончила институт, наверное… — Ангелина призадумалась, закатывая пальцы. — Лет восемнадцать точно.

— Давно…

— Когда ты на работе проводишь первые два года, то всё — эта работа становится частью твоей жизни.

— А вы работать начинали в «Золотом Веке»?

— Ой, да вы что? — махнула рукой Ангелина. — Я там всего четыре года, они берут только лучших с опытом.

— А у вас богатый опыт?

— Деточка, я восемнадцать лет работала с пожилыми по всей Москве, — Ангелина улыбнулась светлой очаровательной улыбкой. — Я видела всё, что только можно…

— Даже вот такую смерть пациента?

— Настоящая трагедия, — причитала Ангелина. — Егор был таким покладистым, таким хорошим…

— А у него могли быть враги?

— У Егора? — Ангелина улыбнулась (как же Марии нравилась её улыбка). — Как у такого лапочки могли быть враги?

— А сын его?

— Я его лично не встречала, про него всякое говорят, но я слухам не верю…

***
Патологоанатом Николай согласился встретиться с Марией в кафе по окончании смены в 20:00. По пути Марии казалось, что за ней следят. Очевидная паранойя, которую рано или поздно испытывает любой детектив. Рядом с Марией сидел Димон. Как всегда — спокойный, но не мрачный.

— Ну, что думаешь? — спросила Мария.

— Всякое, — ответил Димон.

— А по нашему делу?

— Есть пара предположений, но пока ничего конкретного.

— Не поделишься?

Димон повернулся к Марии, улыбнувшись одними губами.

— Всё зависит от химиката в теле Максакова.

— В докладе написано, что найден некий токсин в крови. Вот и всё.

— И как этот токсин в его тело попал?

— Да как угодно. Через инъекцию, дыхание, пищеварительный тракт… Может, даже открытый контакт с кожей.

— Вот пока не узнаешь, я ничего точно сказать не могу.

— Но мысли у тебя есть?

— Ключевое слово — «мысли». — Димон дразняще искривил рот. — Это уже из области фантазий, а фантазии губят время.

Мария призадумалась. Токсин в крови (некая химическая формула, которую она опознать не может). Как он мог в кровь попасть?

Инъекция?

Тогда был бы от неё след. Максаков, конечно, получал инъекции по рецептам, но на яд, как правило, идёт моментальная реакция. Участок тела вокруг следа должен, как минимум, опухнуть… Если только этот токсин не обманул организм, что вполне возможно (многие искусственные токсины обходят иммунную систему). В любом случае, тело Максакова после инцидента (смешное слово для страшной смерти) было осмотрено с особой тщательностью. Если бы и был какой-то важный след от шприца — о нём бы написали.

Пищеварительный тракт?

Тогда были бы следы в желудке и пищеводе… Или хотя бы в кишечнике. Конечно, старый организм полон язв, воспалений, полипов и опухолей, так что здесь фактически — иголка в стоге сена. Эта мысль навела Марию на другую — как же тело с возрастом деградирует. И ведь эта деградация запланированная, установленная ещё при зачатии… При том, что есть множество факторов, которые деградацию ухудшают. Гены не могут предугадать холестерин в крови или сам факт употребления алкоголя, как и травмы самой разной тяжести, которые человек получает за всю жизнь… от безвредных — до смертельных…

Хватит, надо вернуться к делу…

Какой ещё вариант?

Кожный контакт… Дыхание…

Какая разница? Вопрос, кто мог бы этот токсин предоставить бедолаге-Максакову и зачем?

Перед Марией снова возник образ сына. Горький опыт показывает, что реальная жизнь — не роман Конан-Дойля. Детективные дела в реальности практически всегда проще и тупее, чем в книжках, сериалах и кино. Холмс говорил: «Ищите женщину», но реальность говорит: «Ищите деньги и идиота». А в завещании неблагодарному идиоту-сынку денег перепадёт достаточно, чтобы запустить кончину папаши. Но, допустим, Андрей тут ни при чём — какие ещё варианты?

Врачебная ошибка?

Очень уж странный случай. И опять упирается в природу токсина. Это что, экспериментальное лекарство? Нет, Егора пичкали всё тем же, что и остальных пациентов «Золотого Века», и никто из них не умер… По крайней мере вот таким образом…

Нет, то, что проделали с Егором Максаковым, было не ошибкой — в этом Мария была уверена. Его убили нарочно. Но кто и зачем?

Уж точно не главврач (надо бы ему написать в WhatsApp) и не санитары. Валентин Грачёв не имеет ни мотива, ни склонности к членовредительству, а его санитары: первый всех ненавидит, а вторая всех любит. Егор Максаков больницы не покидал, к суициду склонен не был… или…

Вот этот вариант Мария упустила — суицид.

Кто сказал, что его убили? Может, он решил уйти из жизни сам? А записки не оставил, потому что ему было всё равно?

«Он был такой покладистый» — но что, если под этой покладистостью скрывалось смирение?

Мария вспомнила «Золотой Век» — сколько мрачных мыслей у неё роилось в голове, пока она шла по отполированным коридорам, вдыхая запахи лекарств и телесных выделений, слыша звуки аппаратуры, перекрывающие шёпот людей. Хрупких людей, лучшие годы жизни которых остались позади. Из тех немногих данных, которые Мария нашла по жертве, Егор Максаков создавал впечатление активного мужчины, который любил путешествовать и отдыхал «на всю катушку». Типичный «Руссо Туристо» 1990-х, после которых Египет запретил вывоз ракушек с Красного моря. Теперь уже ему по миру не поездить. На девушек не полюбоваться. В море не поплавать. Теперь ему лежать в этом чистилище и ждать смерти. Кто сказал, что Егор не мог потерять терпение — и не предпринял попытки поторопить немного конец? Возможно, он рассчитывал уйти тихо и без боли, но, по незнанию, ввёл в себя что-то такое, от чего смерть оказалась страшнее и мучительнее, чем планировалось…

От всех этих мрачных мыслей у Марии поплыло перед глазами, что крайне опасно, когда сидишь за рулём. Она сосредоточилась на дороге. Если верить ГИБДД, в Москве каждый день умирает один-два человека в результате дорожных происшествий — как бы не попасть в эту статистику…

Димон прав — фантазии губят время… А иногда — и не только.

***
- Это была жесть, - Николай откусил кусочек бургера - Жесть!

Разговор был во дворе “Вкусной Точки” - фастфуд-кафе, располагавшегося недалеко от морга. Николай - довольно толстый весёлый малый - радостно поедал бургеры и наггетсы, закусывая шоколадным мороженным. Димон заказал себе яблочный сок. Мария - ничего (запах масла убивал в ней аппетит).

- И что вы нашли в крови потерпевшего?

В ответ Николай произнёс с полным ртом нечто похожее на “Вуфулуфухси”.

- Прошу прощения, что?

Николай кивнул, проглотил и, наконец, сказал - “Ботулотоксин”

Мария взглянула на Димона - ей это слово ничего не говорило. Димон еле-различимо пожал плечом, он явно слышал это слово впервые.

Николай всё понял, кивнул и, широко улыбаясь, уточнил:
- Органический яд, смертельно опасный. Его испарения вызывают паралич, которым как раз и страдал наш дружок, пока я проводил ему преждевременное вскрытие...
Мария не могла понять, как такую кошмарную смерть можно воспринимать так легко, с улыбкой на лице и бургером во рту.

- Не хотите? - Николай протянул Марии коробку наггетсов, - А то вы что-то сидите-голодаете...

- Нет, спасибо.

- Боитесь холестерина? - Николай убрал коробку, - Я тоже раньше боялся, но после парочки инфарктов перестал.

- Парочки инфарктов?

- Не моих, не подумайте, - отмахнулся Николай - я вскрыл пару человек, которые умерли от инфаркта... Забитые сосуды, диабет, полный набор...

- И вот так перестали бояться?

- Ага, вскрытия дают новый взгляд на жизнь, - Николай стал поедать наггетсы один за другим, - я просто вижу, насколько всё может быть плохо и перестаю себя во всём ограничивать.

Взгляд Марии невольно опустился на живот Николая – он, не сказать, что был тучным, но пузо у него явно просматривалось.

- Неужели работа вас так меняет?

- А работа кого угодно меняет, - кивнул Николай, - я научился ценить человеческое тело...

- То есть, вы не испытываете отвращения?

- Почему? Испытываю, - Николай почти обиделся на такое утверждение, - думаете, перед вами тут холодный тип, который вскрывает людей, как коробки на почте?  У меня тоже чувства есть. 

- Извините, если я вас оскорбила...

- Не-не, - снова улыбнулся Николай, - это ошибка многих, люди думают, что если я провожу вскрытия и не блюю, то со мной что-то не так, но это от непонимания природы отвращения.

- Природы отвращения?

- Отвращение возникает от разрушенной красоты, - Николай начал жестикулировать надкусанным наггетсом, - чем прекрасней то, что разрушается, тем больше отвращения чувствуем мы... А прекрасней человеческого тела нет ничего.

- Ваше профессиональное мнение?

- Можете смеяться, но устройство наших тел - это механизм такой тонкости, которая недоступна ни одному ювелиру, это - весь мир, сосредоточенный в пределах одного организма в таких тонких и безумных пропорциях, если хоть что-то пойдёт не так, даже на микроскопическом уровне, человек будет нежизнеспособным, понимаете?

- Предположим.

- Моя работа вскрывать тело, сохраняя по возможности его красоту, - Николай смотрел прямо в глаза Марии, - иначе можно упустить детали, понимаете?

- Ну да.

- Так вот, в моей работе нет насилия, а насилие - это как раз самое омерзительное, когда столь деликатный механизм грубейшим образом обращают в нежизнеспособное месиво.

- И вам жалко смотреть на гибель этого “Внутреннего Мира”?

- “Внутренний мир”, - глаза Николая засветились задорным блеском, - неплохо сказано...

- Жалко, что “Внутренний мир” Масакова оказался раскрыт вот таким образом...

- Это точно, скажу по правде, я там чуть не обосрался.

- Говорите, испарения – значит, этот яд он вдохнул?

- Ага, и по всем понятиям должен был умереть, ведь ему не вентилировали лёгкие...

- А нужна вентиляция лёгких?

- Ну да, потому что дыхание работает не как сердцебиение - вы его контролируете, а при попадании ботулотоксина, этот контроль утрачивается... Вообще, ему повезло, что он не задохнулся... В смысле... Не повезло...
 
- А его можно было бы вылечить?

- Теоретически - да, но только в пределах 24-х часов... У нас было записано, что старый Максаков умер естественной смертью, а таких, извиняюсь, стариков нам каждый день везут десятками из самых разных приютов, вскрытие было скорее рутиной... Ну вы понимаете - для “галочки”... И тут - “Сурпрайз, Мазафака”!

Мария не могла не заметить, как Николай перешёл с почти поэтического языка на простонародный, когда речь перешла от абстрактных размышлений на конкретный случай. Она взяла себе умственную заметку, вычислять подобные “переключения” почаще.

- Как, по-вашему, откуда мог взяться ботулотоксин, чтобы Максаков его вдохнул?

- Так в медицине он почти везде.

- В смысле? - Мария запуталась, - такой опасный токсин применяют в медицине?

- Ещё как, - Николай улыбнулся, - это ж примитивный “ботокс”!

- Это которым пользуются, - неуверенно спросила Мария, - пластические хирурги?

- Он самый!

Мария почувствовала себя идиоткой. Этот загадочный токсин - обыкновенный “ботокс” - которым инстасамки колют себе щёки, чтобы казаться моложе! Она взглянула на Димона, тот кисло улыбнулся - явно он тоже не сразу сообразил, что такое ботулотоксин. А может он мастерски “троллил” сестру - до конца не ясно.

- Им также лечат мигрени и хронические боли... Вообще, стариков пичкают “ботоксом” постоянно, - продолжал Николай, -  но, конечно, в очень малых дозах и с точечным введением... Опять-таки, вдыхать его нельзя.

Мозг Марии начал активно работать - ботулотоксин (он же, сука, - “ботокс”) - опасный яд, который в разбавленном виде работает, как мышечное слабительное и обезболивающее. В доме престарелых он буквально необходим, ведь сколько хронических болей и нежелательных спазмов происходят с человеком при достижении определённого возраста? Но ботулотоксин подают строго разбавленным - на что способен “чистый”, Максаков испытал на своей шкуре. Значит, это точно не сынок, как бы Марии ни хотелось. Это должен быть медицинский профессионал, прекрасно понимающий, с чем имеет дело, хотя бы чтобы банально не пасть жертвой собственных экспериментов.

В голове Марии сразу возникли трое: Валентин Грачёв, Толя и Ангелина... Но зачем им травить несчастного Егора?

Грачёву точно незачем - у него репутация, да и сам он редко навещает пациентов... А Толя с Ангелиной...

- Прошу прощения, - обратилась Мария к Николаю, - я бы не отказалась от “наггетса”.

У неё всегда разогревался аппетит, когда активно работал мозг.

***
Мария уже весь день переписывалась с Грачёвым. У них оказалось много общего: схожие вкусы в еде, в искусстве, схожие политические взгляды... 10 лет назад Марии это было бы скучно, но теперь после двух неудачных отношений (в последнем случае Димон буквально спас ей жизнь от особо тупого ревнивца) она чувствовала, что с ним у неё есть будущее.

И вот, в этот раз Грачёв ей написал, что хотел бы встретиться с ней у себя в квартире. Мария хотела бы увидеть его один-на-один, но осторожность не помешает: она спросила, можно ли привести Димона. Ответ был, что можно - это в любом случае встреча по делу, и в квартире у него имелись материалы, которые он не мог хранить в больнице. Ему хотелось бы, чтобы и Мария, и Димон взглянули вместе на материалы.

Димон, однако, решил с Марией не ехать.

- Я вам там только мешать буду, - сказал он, - ты с ним и без меня сладишь.

Мария подъехала к дому Грачёва. Он жил в очень даже элитном комплексе, почти таком же стерильном, как и его пансионат. В приёмной, правда, Марию встретила не приветливая “Елена Николаевна”, а довольно мрачный крупный охранник без бэйджика.
- Вас ожидают? - спросил охранник.

- Да, квартира 250, - ответила Мария.

На это охранник кисло буркнул “Подождите”, взял трубку телефона (довольно старомодную - чуть-ли не 1980-х годов -  что несколько прибедняло антураж), набрал номер квартиры, подождал, спросил, ожидают ли гостей, кивнул, повесил трубку и жестом указал, чтобы Мария прошла.

- Всего хорошего, - сказала Мария.

Охранник буркнул что-то неразборчивое в ответ и полностью отвернулся от Марии. “А в пансионате они были приветливее” - подумала она.

Благодаря зеркалу лифт казался в два раза крупнее. Мария лишний раз проверила свою внешность. Всё было как надо - даже при нелестном флюоресцентном освещении. Губы, правда, немного шелушились после холода, но это придавало живость лицу. Под курткой было заранее спрятано соблазнительное платье, которое она специально берегла для подобных случаев (дорогое, конечно - но стоящее). Гладкие каштановые волосы - хоть в Инстаграм выкладывай.

Этаж 15 - на выход.

А вот и квартира 250. Мария встала прямо перед дверью. Немного попрактиковалась в возможных позах. Проговорила возможные реплики, репетируя встречу со свои будущем мужем (почему бы и нет?). Её хорошо наманикюренный шаловливый палец нашёл кнопку звонка.

Пару секунд - тишина. Затем - звук шагов. Окошечко глазка в двери коротко сверкнуло. Мария улыбнулась своей фирменной улыбкой. Щелчок замка. Дверь открылась...

***
Мария была уверена, что всё ещё жива. Ведь мертвецы не могут слышать звон в ушах, потому что это - звук крови, протекающей в барабанной перепонке. Раз кровь течёт, значит сердце бьётся. По крайней мере, именно такая у Марии была надежда. Она не могла пошевелиться. Она даже не могла дышать... Хотя нет, не правда, дыхание у неё было, но очень маленькими слабыми глоточками. Такими слабыми, что кружилась голова.
 
На секунду Марии показалось, что она в морге и над ней будет проводиться вскрытие. Остатком сознания она понимала, что не в морге, а в квартире... Однако на счёт второго...

Над Марией возвышалась расплывчатая фигура. Глаза абсолютно не двигались и не могли разглядеть ничего, кроме одной-единственной точки на потолке (да и та - двоилась и в расфокусе). Фрагменты фигуры иногда попадали в её поле зрения (на удивление узкое), но финальную картину рисовал мозг. И картина эта была ужасна.
Очень приглушённо Мария чувствовала, как с неё сняли пальто. А затем и платье. Мысленно Мария представила своё обнажённое тело на разделочном столе. Говорят, умирать здоровым жалко, и сейчас Мария преисполнилась этой жалости к себе. Она видела свои груди, которыми больше никто не полюбуется, свой живот, которому жир больше не грозит, свой лобок... Мария оплакивала свои половые губы, которые принимали, но никогда не отдавали. Вся сложнейшая система труб, матки, яйцеклеток - всё это сгниёт и никогда не будет использовано по назначению. На что ушли все эти 35 лет жизни? Когда-то считалось, что если женщина не родит к этим годам, то она бесполезна. Мария всегда насмехалась над подобными утверждениями, но теперь ей не до смеха. Сейчас её вскроют - и жизнь официально кончится.
 
А всё произошло так быстро. Мария даже не разглядела лица убийцы - лишь респиратор, прижатый к её лицу. Умом она понимала, что происходит, но от ужаса и неожиданности ничего не могла поделать, и вдохнула полные лёгкие парализующего вещества, у которого даже и запаха-то нет. Убийца действовал мгновенно, как хищный краб, поймавший рыбу из укрытия. Закрыл ли он за собой дверь? Мария точно слышала хлопок, но её слух к тому времени уже был приглушён. Мария сопротивлялась, но убийца действовал слишком чётко, ухватив её из-за спины и ни разу не отрывая от её лица респиратор. Первыми отказали ноги, но руки ещё могли шевелиться. Мария потянулась за спину, пытаясь расцарапать убийце глаза - но тот её толкнул вперёд. И она упала на живот, еле заградив лицо руками, спасая свой нос... но руки уже не могли шевелиться: всё что дальше локтей тащилось бесполезным и на удивление тяжёлым грузом. Кое-как Мария перевернулась - и увидела склонившееся над ней лицо.

Это была Ангелина. В одной руке у неё был респиратор. В другой - сверкающая палочка... нет, не палочка - хирургический скальпель. Взгляд же у неё был как у птицы, рассматривающей червячка... И, надо заметить, именно червяком Мария себя и ощутила. Вскоре лицо Ангелины раздвоилось и исчезло в расфокусе. Затем зазвонил телефон... Или это был звон в ушах...

И вот, Мария лежала на столе. Не смотря на притуплённое осязание, она чувствовала, как убийца делает разметку у неё на плечах, а затем и на грудине. Все её чувства сконцентрировались на ключицах и центре груди. И не удивительно - именно здесь её коснётся тот самый скальпель. Мария попадёт в морг уже вскрытая: явно убийца принял решение попробовать запачкать руки... Может из-за отчаяния, или из-за того, что чувствовал, что его жертву своровал Николай, или просто от любопытства - какая разница?

Мария заметила, что её не интересует больше ни убийца, ни всё это дело - всё бесполезно. Всё - суета. И она буквально умрёт от этой суеты. Младшая сестра оперуполномоченного, выросшая в настолько “любящей” семье, что зареклась обзаводиться своей, сконцентрировавшись на карьере.

Карьера... И куда она её завела? Юридический институт и последующие проблемы с работой из-за коррупции, дурацкое чувство борьбы за справедливость, когда она решила присоединиться к своему брату и официально открыть агентство “Импресарио”, раскрывшее на данный момент пару мошеннических преступлений и одно убийство (уже скоро - два... считая Марию).

Уже начали резать ключицу... или нет? Возможно, это - предвкушение боли... Боль будет наверняка притуплена (ботулотоксин хорошо действовал)... Но Мария была уверена - боль будет. Возможно, от места пореза до шеи, когда перекроется поток по главным сосудам (она уже забыла их названия... Да и какая разница?) и перережутся связки. Странная мысль пришла ей в голову - почувствует ли сердце дуновение ветра, когда раскроется грудь?

А ведь, ветер дует - она чувствовала кожей сквозняк. До её ушей донеслись крики, словно под водой. Хлопок. Убийца исчез... Затем прекратился ветер - кожа груди оказалась накрыта. Мария чётко не разглядела убийцу, но ей показалось, что у того изменилась форма тела... Затем Убийца её поцеловал - и голова Марии внезапно заработала лучше: ей вентилировали лёгкие!

***
Ангелина во всём созналась. У неё не было выбора - её поймали с “поличными” как раз, когда она собиралась нанести надрез Марии, чью грудь (на которой не возникло ни царапины) осторожно прикрыл Димон кусочками срезанного с Марии платья. Он же и провентилировал ей лёгкие нажатиями на грудную клетку и дыханием рот в рот. Пойманная Ангелина даже не пыталась его остановить. Она как будто надеялась, что её поймают. Вероятно, поэтому она не заперла дверь. По сути, единственным препятствием был недоверчивый охранник, который долго не пускал Димона, пытаясь дозвониться до квартиры 250 (вот что это был за звон). В конце концов он сдался - и сказал Димону номер этажа. Если бы он задержался хотя бы на минуту - Марии пришлось бы перекрывать кровотечение сонных артерий, а её и так изголодавшийся по кислороду мозг такого насилия просто бы не выдержал.

К лечению от ботулотоксина необходимо приступать максимум в течении 24 часов после отравления. Димон прибыл всего за пять минут, плюс около часа езды на “Скорой” - Марии крайне повезло. Грачёв пролежал в параличе дольше: сначала 10 минут до отправления сообщения с его телефона, активизированного отпечатком его бесчувственного пальца. Затем Мария полтора часа до него ехала - Ангелина решила его оставить “на потом”, явно сконцентрировавшись на Марии. Ну а теперь он лежал в соседней палате, его лечили теми же антитоксинами, что и Марию. Впрочем, его пришлось подключать к “насосу”, а она, хотя бы, могла дышать самостоятельно.
Димона пустили к Марии лишь на вторую неделю (ей лежать почти месяц). Он ровным голосом рассказывал о результатах. О допросах Ангелины, о материалах, о расследовании, о заведении новых дел.

***
Несомненно, первым был вопрос - “Зачем?” Ответ оказался куда дольше и кошмарней, чем вопрос. Начать с того, что Максаков был не первой жертвой Ангелины. И, даже, не одиннадцатой - она убила, в общей сложности, сто восемьдесят четыре человека. Из них 95 мужчин и 89 женщин. Абсолютно все - старики. Мария была бы первой жертвой кровавой медсестры моложе 65 лет.

Началось всё восемнадцать лет назад, когда Ангелина совершила ошибку в дозировке лекарства и убила своего первого постояльца абсолютно случайно. Она страшно раскаивалась, но трусость не позволяла ей сознаться, тем более, что жертва и так стояла одной ногой в могиле - и его смерти не удивился никто, а вскрытие практически не произвели, так как “всем всё было понятно”... Но она знала, что это не так.

Целый год её мучал тот случай, но Ангелина всегда была тихой девушкой. С самого детства - она никогда не раскачивала лодку. В один прекрасный момент её осенило, что ей может сойти с рук даже убийство, ведь “всем и так всё понятно”. Так возникла жертва номер два, убитая подушкой: Ангелина проявила исключительную осторожность, чтобы не попасться - и, как выяснилось, зря: с трупом разобрались настолько халатно и по-наплевательски, что она чувствовала себя одураченной (“А что, так МОЖНО было?”)

Ангелина продолжала убивать - и всегда смерти считались естественными. Старики - что с них взять? Не для того ли они и приезжают в эти пансионаты, чтобы умирать? Тем более, что в действиях Ангелины не было садизма (по крайней мере - первое время). Она убивала, потому что это было в её власти. Это была единственная власть, доступная в её жизни: семья держала её в строгих клещах, в школе её гнобили как одноклассницы, так и учителя, а единственный мужчина, которого она любила, ушёл к другой. Так что она пользовалась властью вольготно, убивая практически без разбора и всегда бесследно...

Но, в последнее время, это утратило престиж. Ангелина некоторое время хотела побить рекорд Чикатило. Но вот - 50 жертв... А дальше что? Вот тут начал проявляться садизм: Ангелина перестала убивать подушками и переключилась на химию. Сначала она добывала просто химические вещества, стимулирующие сердце, доводя своих жертв до приступов. Ей нравилось видеть боль в лицах несчастных, хватающихся за грудь ( “Это я вас заставляю хвататься, это я - источник вашей боли, но, тс-с-с-с... Скоро пройдёт”)

Год назад она стала красть ботулотоксин из больницы: изначально это была просто игра, в которой она пробовала выцедить ботулотоксин из примесей (поскольку в чистом виде его не завозили), скапливать его и выводить до чистой формулы. Она даже не думала, что у неё это получится. Впрочем, нужной концентрации Ангелина добилась только в этом году - и её первым человеческим подопытным (после всех убитых дворовых кошек) стал Максаков. Он же оказался её последней жертвой.
Ангелина стала следить за Марией практически сразу после допроса: в её голове роились самые разные мысли. Под спартанским порядком на умиротворённом лице крылся хаос библейских масштабов. В конце концов, Ангелина решила закончить игру на своих условиях: она планировала убить сначала Марию, а потом и Валентина Грачёва, к которому было несложно напроситься в гости (он часто звал к себе молоденьких медсестёр). Дальше было дело техники, но чего она не ожидала - это столь скорейшего появления брата. По сути, она была готова встретить его на входе одновременно с Марией (у Ангелины наготове был не один - а два респиратора... И скальпель на случай, если жертва выйдет из-под контроля), ей не приходило в голову, что Димон мог прочувствовать ловушку и отправиться следом, чтобы избежать удара. Так или иначе - дверь была закрыта, но не заперта: Ангелина была слишком увлечена своей новой жертвой, чтобы отвлекаться на такие мелочи. Она хотела, чтобы её нашла полиция в крови с ног до головы и с сердцами убитых в руках - кровавая медсестра, о которой будут слагать легенды... Но получилось - как получилось.

***
- Почему ты мне не сказал? - прошипела Мария брату. - Мог бы предупредить!

- А вдруг я бы оказался не прав? - возразил Димон, - и у тебя было бы безобидное свидание с Грачёвым?

- Я была абсолютно не готова! - Марии хотелось порвать брата на месте, - Ты ловил её на меня!

- Я действовал по наитию! - возражал Димон - к тому же, ты в порядке, скоро будешь как новенькая...

- Больше я с тобой не работаю! - прорычала Мария, - я ухожу нахрен!
- Это всего лишь шок.

- В жопу шок! Ты меня выставил наживкой и даже не предупредил!

Мария видела, как Димон мялся. Наконец-то она пробила его стоическую физиономию... Но радости ей было мало. Её доверие к брату было навсегда подорвано: он пропустил её через ад. И самым сильным ужасом были не те пять судьбоносных минут в лапах кровавой медсестры, а недели ночных кошмаров, когда мозги цеплялись за жизнь, словно за чуть было не упущенный приз, создавая снова и снова жуткие картины альтернативной реальности. Реальности, в которой брат не успел, или же маньячка оказалась быстрее. Ей снилось, как Ангелина со своей птичьей физиономией с интересом вырывала из неподвижного тела Марии кости и органы. Один раз ей казалось, что Ангелина прячется у неё в шкафу с респиратором в одной руке и скальпелем в другой... Нелепица, но в темноте двух ночи - стопроцентная возможность.

Зато был свет в конце тоннеля - Валентин Грачёв. Он выздоравливал и даже начал передавать через врачей сообщения Марии. Очевидно, в момент ботулизма, у него также промелькнула жизнь перед глазами. И он пришёл к выводу, что пора бы завести семью с женщиной, которая спасла его от смерти (технически его спас её брат, но Валентин этого не знал, и Марию это устраивало).

Хватит гоняться за карьерой, - решила Мария, - жизнь слишком коротка.