Бой. Часть 3

      По приказу немецкого командования, вражеские войска должны были отступить на Элисту. Может быть еще ни одну машину ждала мина на переездах балки Аршань и Родниковая, но немцам повезло; наступила ночь. Под прикрытием ночи, гитлеровцам  удалось все таки выбраться из села и уйти на Дивное.
        Другая группа наших войск двигалась из села Улан Эрге, которое освобождала и с боями продвигалась на запад. Это шел прославленный в боях с немецкими захватчиками сто седьмой гвардейский стрелковый полк тридцать четвертой дивизии двадцать восьмой армии под командованием гвардии подполковника Никифора Ивановича Мамчура.  Наши воины преодолевая упорное сопротивление гитлеровцев, к утру часам к восьми вышли в район балки Забаштын Инкерюк, это между балками Песчаная и Старая Курлюта. Но когда стали подниматься на курган, немцы открыли огонь, и наши части  вынуждены были занять оборону. Теперь наши воины использовали каждый кургашек, нагребали на него оттаявшую землю и мокрый снег, И из-за этих укреплений вели огонь по противнику. И когда конная разведка, которой командовал Иван Тимофеевич Барабанов, доложила, что немцы отступают по балке Брата, наши части снова пошли в наступление. Но дальше балки Песчаная наши не смогли продвинуться, немцы остановили их ожесточенным огнем. И только часам к двум дня  31 декабря воинам удалось захватить балку Песчаная. Теперь перед наблюдательным пунктом открылась вся картина боя в селе. Наши артиллеристы первым долгом уничтожили немецкий наблюдательный пункт на южной стороне села и дальше повели огонь, уничтожая одну за другой огневые точки врага. Так метр за метром Красная Армия освобождала нашу землю.
   Очевидцы тех событий дополняют рассказ. Это жители горянки - Онуфриенко Сергей Охримович и Белоусова Мария Григорьевна.  (На фотографии справа)
  - Немцы пол-дня чувствовали себя вольготно, но с обеда их поведение резко изменилось. Наблюдательный пункт на Большом кургане был разбит, там в результате было несколько убитых и раненых. Немцы стали подбирать их, но и сами попали под огонь. Пока волокли их до крайнего дома №171, где жил Сушко Антон Прокофьевич, погибло еще где - то около двух десятков фрицев. Немцы всегда увозили и убитых и раненых, но на этот раз им было не до этого. Они не смогли увезти даже раненых, которые еще долго стонали, брошенные без  помощи. Мы, уже потом, второго января, вывозили и закапывали в кручах.
 На другой стороне улицы во дворе дома № 173, где жил Сергей Охримович, немцы еше тридцатого декабря поставили миномет и навезли много мин, особенно в соседние дворы Емельяненко Федота И., и Клименко А.Т. По той же горянке по дороге проезжал запоздалый немецкий конный транспорт, загруженный награбленным добром наших людей. Особенно много было одеял, простыней, подушек. Немцы их использовали во время боя, они клали матрацы перед пулеметом, ложились сами, потом только вели огонь. После уничтожения наблюдательного пункта на Большом кургане, гитлеровцы перебрались с рацией в погреб к КлименкоА., и оттуда вели переговоры. Вскоре они засуетились и побежали по балке Родниковая на север.
Мария Григорьевна Белоусова, которая проживала в доме № 169, рассказывает:
- На нашей улице бой начался где-то в час дня, как раз в этот момент шел их последний транспорт на бугор. Он был сильно перегружен, возчики били плетьми лошадей, которым не под силу было преодолеть скользкую дорогу и тяжелую повозку. Тогда они бросили телеги и кто на лошадях, кто пешком, покидали наше село. Как оказалось потом, эти повозки были набиты мылом. Пулемет, который стоял на крыше №181, стучал без перерыва, в балке Родниковая стоял миномет и тоже бросал мины через нашу улицу. Помимо этого возле каждого дома находились немцы с автоматами и вели огонь. Среди немцев были и солдаты азиатской национальности, их было много, и немцы их  использовали, как живой щит. На этот раз они были переброшены в район Большого кургана, который хорошо просматривался нашими войсками. Уже через час многие из них были убиты или ранены, так как наши войска, начали усиленно обстреливать этот участок. Машины не успевали вывозить раненых.
От взрывов в моем доме, - говорит Мария Григорьевна, - вывалились окна вместе с рамами. Образовалось две дыры, через которые шел холодный воздух. Я начала закрывать их одеялами, но в это время в дом ворвались немцы и выгнали меня с детьми на улицу. А сами начали вносить раненых в комнату. Раненые были сильно окровавленные, видно ранения были серьезные. Одного раненого несли, а точнее волокли по полу на одеяле. Он все время что - то кричал на своем языке, но не на немецком, скорее всего на казахском, да и лицом он был не немец. Среди немцев тоже было много раненых, но их грузили и увозили в сторону Элисты. Так они затащили в дом несколько человек. Один, весь в крови, лежал как раз на той кровати, в спальне, где только прошлой ночью спали мои дети. Сейчас детвору я отвела в соседский дом. А вернее в погреб к соседу Бабенко Карлу Григорьевичу.
   Немцы, по-прежнему, мотались от дома к дому, прячась за постройками, строчили из пулеметов. Снаряды продолжали лететь, но уже дальше от нашего двора. Южнее, по балке Родниковая, что-то сильно горело, дым стелился по нашей улице. Потом уже нам стало известно, что там горели немецкие повозки предназначенные для перевозки тяжелых орудий. Их таскали кони крупной породы, запряженные парами или даже по четыре в одну повозку. Через час где-то бой стих, разрывов снарядов не стало слышно, и я пошла проверить свой дом. Там, так же лежали раненые, никто и никуда их не забирал, в доме все перевернуто, кровью было испачкано абсолютно все, она была не только на полу, но и на стенах, я с трудом нашла необходимые детям вещи и покинула дом.
На следующий день, это было уже первое утро 1943 года, как только рассвело, я снова пошла домой. В спальне лежал тот же вчерашний раненый, только сейчас он был мертвый, застывший в ужасной позе. Я с испугу попятилась и снова побежала к соседям. Навстречу мне Григорий Иванович Бабенко идет и спрашивает:
- Маруся, от чего ты так бежишь? Я ему:
- От страха! На что он усмехнулся:
- Эх баба, баба, пойдем посмотрим, чего ты там так испугалась.
Подошли к моей хате, и не успела я слова сказать, как он был уже в сенцах, со словами:
-  Есть тут кто?
Зашел и тут же споткнулся через мертвого. Прошел дальше там еще один, потом еще в сторонке, ближе к окну. Григорий Иванович прошел в спальню, только открыл рот, что бы спросить, да так и застыл с открытым ртом, смотрю он крякнул и присел от неожиданности, видно голова у него закружилась. Картина и правда была не из приятных, покойник лежал весь голый, окровавленный, ноги и руки изогнутые торчали вверх и в разные стороны. Между тем, дедушка пришел в себя, крестясь и шепча наполовину забытую от страха молитву, вышел на улицу..
/продолжение/