Лесник Прохор. Лесные перемены

***Ещё один рассказ о Прохоре Захаровиче — бывшем леснике, который всю жизнь провёл рядом с лесом и хорошо знал его. Теперь он уже в возрасте, но всё так же тянется туда, где тише, где чище, где легче дышится.***


Он шёл по тропинке, что вела на фенологическую площадку — место особенное, тихое. Здесь специалисты отмечали перемены в жизни леса: когда набухают почки, появляются сосновые свечки, зацветают травы, прилетают птицы. Всё это — часть большого дела: наблюдать, как живёт лес из года в год.

Каждая сосна здесь была под номером — аккуратные белые цифры на стволах напоминали: за лесом смотрят, его знают и берегут.

Прохор Захарович шёл не спеша — как в гости к старым друзьям.

Земля под ногами уже подсохла после дождей. Воздух был наполнен запахами — терпкими, смолистыми, живыми. Где-то впереди посвистывала синица. Скрипнула старая сосна — будто тоже поприветствовала его.

И вдруг он уловил то, что обычно ускользает, когда спешишь.

Молодые сосны стояли стройно, вытянув вверх свежие побеги — сосновые свечки. У одних они были тёмные и липкие от смолы, с терпким вкусом. А у других — светлые, почти золотистые, с мелкими шариками вокруг, будто кто-то рассыпал бусины. Прохор Захарович знал: такие побеги чуть кислят, если надкусить — вкус весны, знакомый с детства.

Он выпрямился. Поднял голову к вершинам сосен, к небу. Закрыл глаза. Медленно вдохнул — глубоко, до самого сердца. И так же медленно выдохнул — будто выпускал всё лишнее.

Опустил голову. Открыл глаза — ясные, спокойные.

Развёл руки в стороны, ладонями к лесу.

— Ну, здравствуй, — негромко сказал.

И лес ответил.

Не словами — а лёгким шорохом сбоку. Запахом смолы. Скрипом сосны на ветру. Тёплым солнцем на лице.

А дальше всё пошло, как всегда.

Тропинка неспешно уводила вглубь — туда, где за стройными соснами мелькали светлые стволы берёз, где стояла старая кормушка для зверья, и где всё вокруг дышало покоем и жизнью. Он знал: здесь отмечают перемены — и лес не забывает ни одной.

По пути Прохор Захарович остановился у муравейника.

Старый, крепкий — почти до колена. Не один год растили его лесные мастера. Видно было — люди его берегут: вокруг треугольная оградка из жердей. Простая, но надёжная — чтобы ни зверь не разрыл, ни человек случайно не задел.

Он постоял, глядя, как копошатся муравьи. Суетились у самого основания, носили травинки и иголки, каждый в своём ритме — но всё вместе ладно, как одно целое.

— Ну, живёте, ребятки, — тихо сказал он и пошёл дальше.

Тропинка вывела на полянку с кормушками.

В самой кормушке — пусто. Ни сена, ни берёзовых веников. Весной здесь всегда так — убрано, чисто, всё ждёт следующей зимы.

А чуть поодаль, на краю поляны, стояло простое деревянное корытце на ножках — солонец. В нём лежали куски соли — белые, шероховатые, местами облизанные до гладкости.

Прохор Захарович присел, глянул внимательно — в траве следы копыт, втоптаны свежо. Косули подходили недавно.

Он потрогал сухую доску, оглядел полянку.

«Пусто тут сейчас, — подумал он. — А к ночи всё оживёт. Лес ведь живёт своим порядком — без спешки».

Иногда ему казалось — лес помнит. Шаги, голоса, даже мысли. В этой тишине, в скрипе сосен, в птичьем вскрике вдруг проступало что-то знакомое, будто давно забытое. Как мокрые валенки у порога, карман, набитый мхом, и запах смолы на пальцах.

Он остановился. Прислушался.

Где-то в гуще кустов щёлкнула ветка. Но он не вздрогнул — это был лес, свой.

Прохор Захарович слегка улыбнулся.
— Помнишь и меня, значит, — сказал он вполголоса.

И пошёл дальше, туда, где лес становился гуще.


На фото: те самые кормушки в наших лесах (в горах)