Ку-ка

1


Когда исследования показали, что Софьюшка не может иметь детей, это чрезвычайно расстроило двадцатитрёхлетнюю девушку, всего лишь год пребывающую в замужестве. Сомневаться не приходилось. Диагноз был вынесен не новичками-стажёрами, не в какой-то сельской клинике, где порой один доктор лечит и людей, и животных. Он был поставлен самым настоящим советом, самых что ни на есть профессоров, в весьма известном медицинском Центре, специализирующимся на вопросах акушерства и гинекологии.

Участливые светила медицины лишь посочувствовали бедной девушке и посоветовали обратиться к психологу, чтобы уравновесить свои пошатнувшиеся от бесконечных обследований, от бесконечного ожидания, нервы. Сами же они весьма прагматично подходили к подобного рода драма м, и то что для Софьи равнялось крушению жизни, воспринималось звёздным консилиумом, как очередной клинический случай. Однако это вовсе не означает, что они выполняли свою работу спустя рукава – это действительно было серьёзное, доскональное исследование. Врачебная практика не допускает эмоционального вовлечения в процесс, чтобы избежать профессионального саморазрушения. После общего совещания, доктора отправились пить кофе, рассказывая анекдоты, шутя и флиртуя. Все, кроме одного….

К психологу Софья не пошла по нескольким причинам. Во-первых, она не считала, что её душевное состояние нуждается в чьей-либо подмоге. Ей нужна была помощь в конкретном вопросе, она за ней обратилась, ей попытались помочь, но не помогли, и теперь все психологи мира не могли бы дать ей успокоения. Во-вторых, она полагала, что к данным специалистам обращаются люди исключительно душевно нездоровые, а себя она чувствовала совершенно нормальной. И в-третьих, Софья просто не верила в психологию, как науку. Какая-то несерьёзная, игрушечная дисциплина с сомнительными методами и результатами. Психолог! Да он даже не врач!

Свой диагноз она восприняла, как участь, как приговор, как конец жизни. Все её чаяния, представления о будущей жизни были неразрывно связаны с ребёнком, и теперь, когда консилиум поставил под этим вопросом жирную, чёрную точку, точка эта стала пулевым отверстием в её жизни. В каждой подписи, поставленной на выданном ей заключении она слышала скрип закрывающейся калитки в её будущее. В отчаянии она сокрушалась, она клялась сама себе, что лучше бы у неё нашли рак, или СПИД, или ещё что-то такое же страшное и неизлечимое. Она приняла бы это куда легче, чем весть о бесплодии.

Софья была юна и миловидна. И подавлена. Её муж Дмитрий, понимал её состояние, хотя и не мог до конца прочувствовать всю трагедию. Он всячески пытался поддержать её, подобрать слова, найти выходы. Вечерами она целыми часами лежала головой на его коленях и беззвучно плакала. Он гладил её удивительно-густые, чёрные, длинные волосы, запуская в них пальцы, перебирая пряди, пытаясь успокоить. Сам он был готов на удочерение, раз ребёнок был настолько важен для его возлюбленной. Однако разговоры выходили не очень успешными, а чаще слов и вовсе не находилось, и Дмитрий был уверен, что психолог точно справился бы лучше. Софьюшка ничего не хотела слышать о приёмном ребёнке, и лишь твердила, что не верит в то, что Бог сделал ее бесплодной, что обязательно найдется способ забеременеть. Слушая подобные речи, Дмитрий лишь вздыхал, и ему хотелось напиться, поскольку он был куда ближе к реальности, и не позволял этому горю затмить его здравый рассудок и лелеять надежду, которой никогда не суждено сбыться.

Быть может, в нём бы тоже жило недоверие к приговору врачей, и он бы надеялся на иное, продолжал искать выходы и обратился в другие учреждения подобного типа, если бы не одна деталь….

Он сам был одним из членов этой комиссии.


2


Странная женщина сидела перед Софьей. Комната была небольшой, ветхой, но практически пустой. Деревянный настил на полу. Деревянные стены. Деревянные, скрипящие балки над головой, уходящие куда-то вверх, тающие в темноте, где потолка или крыши рассмотреть было невозможно. Посередине стол. Едкое зловоние. В углу валялся зажжённый, периодически помигивающий фонарик – он был единственным источником света здесь. Всё было странно. Никаких тебе ковров, комодов с бесконечными склянками, пучков сушёных трав, порошков и прочей атрибутики знахарского убежища. Софьюшка объехала их уже с десяток – от скромных, честных старушек, которые выслушивали её и лишь отрицательно качали головой, не в силах помочь, до явно шарлатанских, вычурных гадалок, обещавших решить все проблемы, но так ничего и не решивших. У всех у них были конечно разные жилища, но эта комната отличалась от всего виденного ранее своей пустотой, темнотой да густой немногословностью. Полумрак помещения делал тишину, их окружающую, звонкой и глубокой, как колодец.

Софья начала было исповедоваться в своём несчастье, но старуха только подняла палец, призывая молчать. Палец оказался настолько безобразным и отталкивающим, что девушка невольно отвела взгляд.

- Мне всего двадцать шесть… - вдруг сказала бабка, словно невзначай.

Софьюшка так и не поняла, что значила эта цифра. Быть может – сумма, которую ей нужно заплатить? В конце концов, не могла же речь идти о возрасте? Софья ещё раз робко оглядела женщину. Типичный, запущенный, старческий портрет. Рыхлая, как поролон, кожа, картофельный, бугристый нос, вроде, как даже, одного глаза нет, во всяком случае, его скрывала повязка. Сосульки немытых волос. Грязная, нелепая, многослойная одежда, словно зловонный кокон.

Эту гадалку и целительницу Софье порекомендовала подруга, заранее предупредив о некоторых её странностях. Подруга была несколько младше её, студенткой медицинского университета и стажёркой у Дмитрия. Поначалу Софья жутко ревновала, когда те задерживались в клинике, даже собиралась застать их с поличным. А когда решилась на скандал и поехала, то застала их в анатомическом театре над трупом, когда Дмитрий что-то объяснял той, ковыряясь во внутренностях. Все трое посмеялись над нелепой ситуацией, а позже как-то так вышло, что они крепко сдружились. Удивительно, она всегда носила белую одежду. Софья с Дмитрием так и прозвали её – Девочка в белом. Узнав о результатах исследования и дальнейших попытках Софьюшки, она однажды порекомендовала ей прийти именно сюда.

- А ты сама обращалась? Или так, по слухам? – поинтересовалась у неё Софья.

- О, да… - отозвалась Девочка в белом, и глаза её странно заблестели.

Но на просьбы рассказать, что и как, та лишь ответила, что не может говорить об этом.

- Сходи. Тебе понравится… - добавила Девочка в белом.

Звали гадалку тоже странно – мадам Монро. Больше она походила на уличную бродягу или сумасшедшую, но никак ни на человека, призванного помогать людям. Но Софьюшка справилась и со своими сомнениями, и с её дурным запахом и не ушла. В конце концов, все они ненормальные – экстрасенсы эти, но уж лучше к ним, чем к психологам!

Девушка то и дело посматривала вверх в опаске, что что-нибудь обрушится. Уж очень выразительно скрипели балки. Мадам Монро оставалась последней надеждой, после которой, в случае неудачи, Софье оставалось только смириться со своей неполноценностью и поразмыслить об уходе из этого мира.
Обе молчали.

- Не помогли? – Вдруг спросила мадам Монро, словно просто так, словно зная ответ.

- Не помогли, - обречённо выдохнула Софья.

Старуха лишь грузно рассмеялась, отпустила несколько скверных непристойностей в адрес медицины и вывела заключение:

- Ничего они не могут. Потому что ничего не знают. Потому что не во что не верят, кроме того, во что им положено верить.

Она порылась в надетых на неё тряпках и вытащила что-то небольшое, чёрное, похожее на шарик пластилина, с налипшими волосами и мелким мусором:
- Вот, дочка. То, что надо….

Она протянула предмет Софье. Та, с некоторой брезгливостью взяла в руки липкий комок и вопросительно взглянула на старуху.

- Введёшь в себя на ночь. Прям туда... Но после муж должен будет обладать тобой трижды. Как хочешь, извернись, но сделай, чтобы непременно трижды: вечером, в полночь и перед рассветом. И ещё – отныне ни Бога, ни Дьявола по имени не кличь. Ни ангелов, ни чертей не упоминай. А коли назовёшь, то иных оскорбишь, а они жуть как не любят эти ваши выдумки церковные. На раз – нахмурятся, на два – укусят, на три – с потрохами сожрут. – Старуха снова кряхтя засмеялась, довольная произведённым эффектом. - Сделаешь всё правильно, как велю - в результате не сомневайся.

Софья покрутила в руках шарик, недоверчиво рассматривая и поинтересовалась о цене.

- Эх, дочка…. – Проскрипела мадам Монро. – Не веришь, стало быть. Ну да, дело твоё. После уверуешь. Это только в ваших поповских байках без веры чуда не случается, а тут сработает и выйдет, как надо. А как выйдет, так и уверуешь. О цене пока не думай, не свершилось покамест. Вот как понесёшь, тогда и придёшь… и отблагодаришь. Не забудь только, потому как сама я никогда о долгах не забываю…
На том и порешили.

Софьюшка сделала всё, как и рекомендовалось….


3


Она забеременела. Забеременела, вопреки всему. Вопреки диагнозу, заключению врачей, неверию мужа. Весь персонал научного Центра пребывал в растерянности, и самые видные светила медицины, поставившие ранее диагноз о бесплодии, лишь обескураженно разводили руками. Её поставили на учёт и снова назначили кучу анализов, процедур, тестов. О психосоматической симуляции не могло быть и речи, все исследования показывали, что девушка действительно беременна, плод здоров и развивается нормально.

Конечно же, Софья ни словом не обмолвилась о посещении той невероятной знахарки. Лишь только врачи подтвердили её беременность, она не замедлила навестить её и отблагодарить материально. Но её ждало неприятное известие. Оказалось, что мадам Монро больше не принимает, поскольку совсем недавно была убита одним из своих клиентов. Об этом было нацарапано неровным почерком на тетрадном листке, приклеенном к двери её приёмной. Новость неприятно задела Софью, она чувствовала себя в долгу перед человеком, сотворившим чудо для неё. Но смерть – явление непреклонное и необратимое, и со временем Софья окунулась в материнские хлопоты и забыла о долге.

С начала её беременности, поведение мужа сильно изменилось. Он стал задумчивым и мрачным. Он больше всех других врачей испытывал недоумение по поводу происшедшего. Это не могло уложиться в его голове, он постоянно твердил себе, что такого просто не может быть. Но новая действительность противоречила прежней, и была в то же время реальней и настойчивее. Дмитрий замкнулся, стал мало разговаривать и почему-то совсем не радовался этому чудесному зачатию.
Но девушка мало обращала внимания на его амбиции, находясь в лучезарных мечтах о будущем малыше. Она пела ему песни и разговаривала с ним… Пыталась даже подбодрить угрюмого мужа:

- Радуйся! Почему ты не можешь радоваться вместе со мной, ведь я счастлива! Почему тебе обязательно нужно что-то уложить в своей голове, чтобы принять это. Ведь все ваши умные приборы, сколько бы раз их ко мне не подключали, выдают один и тот же результат – я беременна! Оставь ты эти свои думы, давай будем просто счастливой семьёй.

Дмитрий конечно же прижимал её к себе, и по привычке гладил её волосы, говорил приятные слова, но оставался неизменно мрачным. Чувство невозможного глодало его, и чем дальше, тем только сильнее.

Даже Девочка в белом казалось была счастливее его.

- Сонечка, я так рада за тебя! – Щебетала она. – Я знала, знала, что это непременно случится! Ах, какой ты будешь чудесной мамой для чудесного малыша!
И Софья каждый раз благодарила её за то, что свела их с мадам Монро.

Был и ещё один странный нюанс, совершенно не игравший никакой роли для Софьюшки, но вызвавший единодушный интерес врачей клиники. Дело в том, что при наблюдении этой невероятной беременности, они столкнулись с непонятным феноменом – оболочка плода оказалась настолько плотной, а околоплодные воды – настолько тёмными, что малыша невозможно было рассмотреть. Однако, все остальные приборы показывали идеальное функционирование – и сердцебиения, и дыхания, и кровообращения.

Увидеть же ребенка так и не удалось на всем протяжении беременности…. В итоге пришлось признать, что данный случай – большая загадка для медицины, и, если бы не авторитет Дмитрия, девушку бы непременно отправили на ещё более расширенное обследование, возможно даже с участием зарубежных специалистов, что наделало бы немало шума в мировом здравоохранительном сообществе. Но Дмитрий настоял, и его жену оставили в покое.

И лишь однажды ночью Софье стало страшно. Она проснулась словно от жуткого сна, и ей ещё какое-то время по пробуждению ясно слышалось, что из подушки что-то шепчет ей на самое ухо. Сухо, скрипуче: «Что-то зреет в тебе, Софьюшка. Что-то зреет…». Она вскочила, взбила подушку руками, и больше подобного морока не повторялось.

Дмитрий с каждым днём становился все угрюмее….


4


Через шесть месяцев состоялись роды. Софья не доносила ребенка, в чём было мало удивительного, если учитывать саму фантастичность зачатия. Дмитрий уже давно и твёрдо решил, что принимать роды будет сам. Некоторые коллеги отговаривали его, убеждая, что это может плохо сказаться на его отцовских чувствах к малышу. Он был непреклонен. Только и твердил: «Я должен сделать это сам!». В конце концов, никто не смог отговорить его, и даже самые настойчивые махнули рукой: «Делай, как знаешь».

По злому сарказму судьбы, несколько ночей перед родами Софьи, Дмитрия мучила бессонница, и он не спал, в общей сложности несколько суток. Даже снотворное толком не помогало. Похоже, именно это в последствии, во время родов, сыграло с ним скверную шутку. Муж Софьюшки прекрасно понимал, на что способен мозг, когда недополучает отдыха.

Интенсивные схватки начались столь неожиданно, что Софью не удалось даже отвезти в больницу. Она просто резко застонала, схватилась за низ живота, и плавно сползла по стене на пол кухни, где и стояла. Глаза её округлились, словно она вдруг увидела нечто невероятное, потом взгляд потерял живость, блеск, фокус, она тихо выдохнула: «Боже…» и потеряла сознание. Супруг, по удивительной случайности находящийся в то время дома, сперва несколько растерялся от неожиданности, поскольку ничего не предвещало столь скорого появления ребёнка, но моментально взял себя в руки, подбежал к ней, пощупал пульс. Затем подхватил её обмякшее тело на руки и перенёс на кровать, где всё и произошло. Дмитрий принимал роды, как делал это уже неоднократно, но только на этот раз – дома, и без помощников. Но он был профессионал и всегда считал, что может выполнить эту работу в каких угодно условиях. Вот и выпал шанс проверить. Его профессионализм не подвёл…. Но сознание…. Сознание вдруг резко начало швырять в сон, борясь с которым, мужчина выполнял свою работу скорее автоматически, без обычной для него ясности.
Вот здесь-то, видимо и сказались предыдущие бессонные ночи. Когда появилась головка, и он стал извлекать плод, ему что-то показалось. В том, что это именно показалось – он не сомневался никогда. Какое-то мгновение. Но зрение чётко зафиксировало этот миг. Как вспышка стробоскопа, выхватившая из темноты замершее движение. Какие-то сморщенные, миниатюрные ручки, похожие больше на лягушачьи лапки, словно помогали ему, выталкивали ребёнка из матери. Секунда. Дмитрий смахнул наваждение, и оно больше не повторилось.

Всё произошло достаточно быстро. Когда ребёнок был извлечен, и мужчина пытался заставить его очистить бронхи от слизи и закричать, краем глаза он заметил, что из Софии словно вытекло ещё что-то. Что-то чужеродное. Он не знал, что это, но знал, что этого быть не должно. Даже не жидкость. Чёрная, студенистая масса.
Как оказалось позже – это тоже было видением. Никаких посторонних следов на простыне не было. Единственная, реальная странность, которую Дмитрий не мог себе объяснить – с самой первой схватки его жена потеряла сознание, впала в глубокий обморок, и так и не пришла в себя до того самого момента, когда ребёнок был уже извлечён. Все роды проходили словно сами по себе, но на удивление легко. Резать не пришлось.

После того, как жизни ребёнка уже ничего не угрожало, Софьюшка вернулась в сознание так же резко, как и вышла, и с некоторым недоумением осмотрела комнату, словно пробуждаясь от наркоза. Увидела мужа с малышом на руках, и из глаз её сами собой потекли слёзы от нахлынувшего счастливого осознания произошедшего. Дмитрий протянул ей ребенка, а после рухнул рядом на кровать, вырубился и беспробудно проспал двое суток.


5


Девочка оказалась хрупкой и болезненной. Буквально с рождения ей назначили массу процедур для укрепления организма, которые, впрочем, мало ей помогали, но Софья с поразительной неустанностью таскала её по кабинетам поликлиники. Зато Маргарита была на редкость спокойным ребенком, не доставляя по ночам особых хлопот родителям, между которыми произошел заметный раскол с самого начала беременности Софьи, и лишь углубившийся после её рождения. Софьюшка не замечала этого, или старалась не замечать. она вела себя так, словно ничего не произошло, будто и нет никаких изменений, будто всё идёт, как и раньше. Во всём мире её теперь интересовала только дочь, и даже если всё остальное сгинет, она не заметила бы этого. Некогда заботливые и внимательные друг к другу, супруги стали словно едва знакомыми, далёкими. И это малознакомость была не той, что сулила новое открытие друг друга, новые радости и перспективы сближения, нет. Она была безразличной, похожей на отношение к скучному, неинтересному соседу. У Софьи теперь была Маргарита, а у Дмитрия – лишь он сам. И хотя он вроде предпринимал попытки гармонизировать нынешние отношения, вновь сблизиться с женой и дочерью, но он всегда ощущал себя посторонним, словно гость, пришедший в чужую, счастливую семью. И как любому гостю, ему были рады, но лишь временно, лишь с условием, что гость, через какое-то время должен непременно покинуть их уютный, тёплый мирок.

Как-то Дмитрий, возвращаясь после тяжёлого ночного дежурства, поднимаясь по лестнице, застал в подъезде недовольную ворчливую уборщицу. Она интенсивно оттирала со стены какую-то надпись, увидела его, посторонилась, перевела дух:
- Все стены исписали, неформалы чёртовы! Да въедливо так, фиг отмоешь! Только керосином и справилась... – обратилась она то ли к нему, то ли к себе.
Дмитрий кивнул ей в качестве приветствия, равнодушно посмотрел на чёрные, неровные, словно выведенные куском застывшего битума буквы: «Вы - рыбы, слишком разного посола…». Конец фразы уже был стёрт прилежной уборщицей, и так и остался для мужчины загадкой.

Дочка не тревожила Софью по ночам. Зато её стали всё чаще тревожить сны. Не раз она просыпалась оттого, что что-то щекотало её щеку. И словно чьи-то пальцы через наволочку подушки специально будили её, и после того, как она просыпалась, раздавался шёпот в самое ухо: «Верни мне долг…». Слова произносились медленно, нараспев, с игриво-издевательской интонацией. И тогда Софьюшка вскакивала и не могла уснуть, и не прикасалась к подушке до самого утра. К её счастью, случалось это редко, и она легко компенсировала недосып в течение дня.

Но однажды случился жутковатый инцидент. Они здорово поссорились перед этим на какой-то пустячной почве. Ночью Дмитрий проснулся от её визга и непонятных резких движений. Он быстро повернулся к жене, протянул руку и включил свет. Софья словно во сне, словно не проснувшись, с яростью набрасывалась на подушку с ножом в руке, вонзая остриё и кромсая в клочки спальную принадлежность. Когда зажёгся свет, она сразу успокоилась, пришла в себя, отбросив в ужасе нож. Мужчина не придал особого значения странности жены и лишь повернулся на другой бок, сонно пробормотав:

- Ты чего это щёку так расчесала? Во сне, что ли?

Расправившись с подушкой и обзаведясь через день новой, Софья на время избавилась от ночных кошмаров, хотя и ненадолго. Спустя пару месяцев, они стали одолевать её с новой силой. Но когда она пожаловалась мужу, что в их постели что-то живет, он лишь ответил, что может порекомендовать ей хорошего психолога из своей клиники, и вопрос был исчерпан. А об отношении Софьюшки к психологам уже упоминалось.


6


Маргарита очень долгое время молчала. Она не произносила ни звука, за исключением случаев, когда ей было больно, и она плакала. К тому времени, когда большинство детей уже начинают оформлять свою речь, Маргарита оставалась молчаливой. К двум годам с ней было проведено новое исследование специалистами, но никаких аномалий выявлено не было, и Центр махнул рукой на этого ребёнка – слишком много необъяснимого таилось в ней для медицины.

Однажды ночью супруги проснулись от невероятного события. Маргарита сидела в своей кроватке, держала в руках свою подушечку и качала головой вправо-влево, при этом размеренно произнося слоги:

- Ку-ка-ку-ка-ку-ка-ку-ка….

Голова качалась точно, равномерно, как маятник и на каждом наклоне выдавала один слог. Глаза девочки были закрыты. Она, похоже, спала. Однако, стоило Софьюшке взять её на руки, положить подушечку на место и попытаться снова её уложить, как та встрепенулась, изогнулась и залилась визгом, выкручиваясь, краснея, выдавливая из себя ужасающие звуки, извиваясь всем телом, неистово маша ручками и ножками, широко распахнув глаза. Словно живая, непослушная пружина, Маргарита неуёмно выворачивалась на руках матери. Это кончилось тем, что Софья не смогла удержать её, и малышка упала на пол.

- Вот чёрт! – Вскрикнула Софьюшка, наклонилась к дочери, но та уже на полу продолжала биться, словно в припадке, на мгновения прерывая крик для вдоха. Багровое лицо её стало похоже на парализованную, отвратительную маску, и глаза…. Страшно подумать. Это заметили и Дима и Софья, но оба промолчали. Глаза мёртвого человека. И в этих нечеловеческих хрипах, вырывающихся из её детского горла всё ещё можно было разобрать те же слоги:

- К-У-У-У-У-У-У-К-А-А-А-А-А-А-А….

Дмитрий подскочил к выключателю и нажал на него. Свет залил комнату и крик прекратился. Оборвался мгновенно, словно его и не было. Густой багрянец быстро схлынул с лица девочки, Маргарита недоуменно села, со слезами на глазах потирая ушибленную руку. Она смотрела на Софьюшку.

- Ма-ма….


7


После этого ночного инцидента девочка стала разговорчивой, но в то же время и куда эмоциональнее, чем раньше. Она стала называть маму – мамой, папу – папой, и вообще очень быстро наверстала сверстников в речевом развитии. Пусть и с некоторой задержкой, но всё-таки она освоила этот детский язык, который так умиляет обычно родителей. Дмитрий с Софьюшкой не были исключением. Было бы лишним говорить, что мать с неописуемым восторгом впитывала каждое её новое слово, но даже и вечно хмурый и мрачный супруг иной раз заслушивался, и переводя взгляд с ребёнка на Софью – улыбался ей. Маргарита делала успехи. В короткий срок она научилась обозначать кошку, собаку, змею, прочих животных, даже носорога…. Она называла предметы и пусть примитивно, но могла уже высказать свои потребности.

Порою детское коверкание слов было настоящим ребусом для взрослых. Иногда они даже спорили на предмет того, что означает то или иное слово, но всегда в итоге безошибочно приходили к единогласному соглашению. Это безбрежно тешило и Дмитрия, и Софью, но всё же, в лексиконе дочери было то, чего они не могли постичь, как ни старались. Не удавалось идентифицировать, дешифровать с детского языка. Ночные скандалы и истерики становились не редкостью, и всегда они сопровождались одним и тем же словом – «Ку-ка». Девочка не могла заснуть без света и всем своим поведением и доступными вербальными средствами требовала, чтобы его не выключали. Просыпаясь же среди ночи, она с рёвом кричала: «Ку-ка!!!», причём это она произносила отчётливее и внятнее всех остальных. Она словно боялась того, что называла этим незатейливым словом.

Постепенно её поведение стало нормализоваться. Истерики стали реже, теперь зачастую она просто хныкала по ночам. А вот таинственное слово она стала произносить регулярнее, причём не только ночью, но и днём и, говоря его, иногда даже улыбалась, будто подружившись с ним.

Родители не могли разгадать её загадку. Что она обозначала этим словом? Кукла? Кака? Может быть, кукареку? Но каждый раз они вставали в тупик, не приходя к единому мнению, а если и казалось, что вроде бы близки к правде, то сама Маргарита разбивала их иллюзии, используя слово-загадку совсем в другом контексте.

- Рита, где Ку-ка? – спрашивала Софьюшка, и малышка могла повести её в любом направлении. То укажет на шкаф, то на папин бумажник, то на погасший экран телевизора, то заглянет под кровать, а то заберётся под одеяло с головой и уже оттуда только и слышно – Ку-ка… ку-ка…

Сколько не бились родители, они никак не могли понять – что же она называет этим словом….


8


В два с половиной года поведение Маргариты изменилось ещё сильнее. Она почти не спала ночами, а всё сидела в своей кроватке, и разговаривала со своей подушечкой, гладила её и лепетала на своём забавном детском языке тихим шёпотом. Повторяющиеся из ночи в ночь диалоги наверняка напрягли бы и Дмитрия и Софью, заставили бы принять какие-то меры, но родителям она не мешала, и те спали, не имея никакого представления о занятиях дочери. Когда же кто-то из них просыпался, дочь аккуратно ложилась, прижималась к маленькой подушечке, тёрлась о неё щекой и умолкала, со стороны это было похоже на обычную детскую ночную возню и потому никого не тревожило.

Днём же Маргарита ходила вялая, несколько раз дремала, в остальное время забиралась под кровать, частенько твердя те же слоги – ку и ка. Она могла накрыться с головой одеялом и сидеть часами, что-то бормоча, а когда кто-то из родителей заставлял ее выйти, боясь, что та может задохнуться, она забиралась в шкаф, или заворачивалась в висящее на вешалке пальто.

Когда на улице темнело, малышка пыталась дотянуться до выключателя и выключить свет.

- Кука!

Когда ей это удавалось, она смеялась и оставалась играть в темноте. Она почти никогда не брала в руки игрушек, а вот со своей подушечкой практически не расставалась – везде таскала её с собой по дому и ласкала её, как щенка.
Дмитрию иногда казалось, что сама темнота была ей игрушкой. Но мысли эти были столь неподобающими для человека, посвятившего свою жизнь медицинской науке, что он гнал их от себя прочь, как наваждение. И точно так же он гнал от себя мысли об измене. Ему до безумия хотелось той теплоты, которой когда-то были полны их отношения с Софьей. Ведь когда-то они души друг в друге не чаяли, а сейчас… Близости у них не было с той самой ночи, когда Софья вдруг стала чрезвычайно активной и трижды за ночь он любил её. На том всё и закончилось. Он терпеливо ждал, когда всё образуется, станет, как раньше, предпринимал какие-то действия, но они были так же бесплодны, как Софья когда-то. Он всё чаще смотрел на Девочку в белом, и осознавал, что вожделеет её. Дико и яростно. Прямо здесь и сейчас, пусть даже и на этом жёстком столе, на этом вскрытом трупе… Но он оставался сдержан, и их отношения никогда не выходили за рамки профессиональной деятельности. Он любил свою жену и верил, что когда-то всё наладится…
Однажды ночью Дмитрий стал свидетелем странной картины. Он проснулся и обнаружил, что супруги нет рядом. Встал и пошёл в комнату дочери. Софья была там. Она стояла, склонившись над кроваткой девочки. Правда, на какую-то долю секунды у Дмитрия подскочил адреналин, его бросило в жар. В темноте, спросонья ему показалось, что это кто-то другой – кривой и горбатый нависает над постелью. Он быстро включил настольный, неяркий свет и успокоился. Конечно же, это была Софья, просто в темноте, в своей мешковатой ночнушке, её силуэт выглядел нелепо и пугающе, потому он и обознался. Но она будто спала. Она не среагировала на свет, а поглаживая ребёнка, продолжала что-то шептать, каким-то хриплым, словно не своим голосом.

Прислушавшись, он смог разобрать: «Верни мне долг… верни мне долг…». Но Дмитрий уже привык к странностям жены, а сухость её голоса соотнёс с недавней простудой, которую она подхватила в прохладный день. Он подошёл, положил руки ей на плечи:

- Милая, иди, ложись. Здесь всё в порядке. Я прослежу.

Она выпрямилась и посмотрела на него. Тогда он понял, что она действительно спит, хотя глаза её были открыты. Софьюшка смотрела сквозь него, словно Дмитрия тут и не было.

- Распалось трио на дуэт и соло… - тем же осипшим голосом сказала она и медленно ушла прочь.

Дмитрий пожал плечами. (Потом, утром он спросит у Софьи, что она делала у кровати дочери, зачем вставала, что её разбудило, что за глупости шептала ей, и об этой странной фразе тоже. Но она, несколько смущаясь, ответит, что решительно ничего из этого не может вспомнить). Оставшись наедине с Маргаритой, Дима вдруг обнаружил, что та не спала на самом деле, она лежала с закрытыми глазами и хитро улыбалась.

- Ах ты, шпионка… - устало улыбнулся в ответ он и погладил её по голове.

Она открыла глаза.

- Мама спит. А мы спать не будем…

Но обращалась она не к нему. Она говорила со своей подушечкой…. И в следующий момент у Дмитрия снова подскочило давление, стало жарко, в висках застучало. Ему вдруг послышался какой-то неясный, тихий скрип….
Подушечка… она словно отвечала девочке….


9


Однажды он вдруг разоткровенничался.
 
- Стоит признать, что всё плохо. Словно чужими стали. Ума не приложу, что делать. Сторонится меня, про секс я вообще молчу – три года не было. Но я терпеливый. Верю в лучшее, что мы всё сможем, всё преодолеем… но как же это порой не-вы-но-си-мо….

Девочка в белом участливо посмотрела на Дмитрия.

- Сочувствую. Искренне. По вам заметно, я просто с расспросами не лезла не в своё дело. А когда вы только встречаться начали, как время проводили?

- Ну… точно веселее. Всякие там походы, вылазки на природу. Такая, знаешь, у нас была антигородская романтика.

- Может, и в этот раз сработает?

- Думаешь?

- А почему бы и не попробовать? Смена обстановки, знаешь иногда какие чудеса творит!

- Попробовать, конечно, можно. Да только вряд ли поедет она. А было бы здорово – уехать втроём на выходные, в глушь какую-нибудь… - Дмитрий всерьёз призадумался. Почему-то эта мысль раньше не приходила ему в голову.

- Вот, да… Мне если честно, тоже на вас смотреть грустно. Сердце кровью обливается. Так охота вас счастливыми видеть. – Девочка в белом поджала губы.

- Мы раньше часто на острова гоняли. Я наши места на пять знаю. У меня катер был. Потом, правда, продать пришлось. – Дмитрий всё глубже погружался в воспоминания, - приедешь порой, такая там природа нетоптаная, людей – никого…

- Ну, катер – это точно не проблема, - подхватила она. – Сейчас вон любой арендовать можно. Хоть лодку резиновую, хоть лайнер двухэтажный. – Девочка улыбнулась, увидев, что в его глазах вспыхнула прежняя жизнь. – Мы недавно своей компанией в прокат брали, прям от души время провели, развеялись.

Хотя Дмитрий особо не верил в успех, но за идею ухватился. Несколько стеснительно предложил Софьюшке. Та, к его удивлению (и радости) внезапно согласилась, практически не раздумывая. Боясь спугнуть робкую надежду, он быстро порешал все вопросы – взял отгулы на работе, договорился насчёт катера, докупил необходимое туристическое снаряжение. Стояли тёплые сентябрьские деньки, и такую возможность упускать было нельзя – погода как, впрочем, и согласие Софьюшки, могли измениться весьма непредсказуемо. К выходным всё было готово.

Вещей набралось немало. Всё-таки осенними ночами довольно прохладно, поэтому запас тёплой одежды не помешал бы. Маргарита устроила скандал, когда родители сказали ей, что её подушечка останется дома. Она намертво вцепилась в неё и залилась слезами. Какие-то рациональные уговоры плодов не принесли. Пришлось взять.

Крутя штурвал и подставляя лицо встречному речному ветру, Дмитрий почувствовал себя словно вернувшимся в то, счастливое время, когда будущее с Софьей виделось ему лучезарным и безоблачным, когда все его представления об их семейной жизни были пронизаны предвкушением идиллии и радости. Ведь прошло каких-то несколько лет… Почему всё так изменилось? Где та, прежняя светящаяся Софьюшка? Где тот, прежний, он? Или они всегда и были такими? Разными, не созданными друг для друга, а просто временно объединённые выдуманной сказкой о счастливом будущем людьми? Он автоматически, неосознанно коснулся рукой крестика под футболкой, и почему-то тут же вспомнил странную надпись в подъезде: «Вы – рыбы слишком разного посола…» и в следующий миг сознание подсунуло фразу, произнесенную Софьей в беспамятстве: «Распалось трио на дуэт и соло…», сложив пазл. Чушь, всё чушь! Они обязательно будут вместе и счастливы!


10


До чудесного, уютного, тихого пляжа добраться не удалось. Хотя небо оставалось безоблачно-ясным, невесть откуда налетевший устойчивый ветер поднял такое волнение на большой воде, что это стало небезопасно и пришлось искать укрытие. Ткнулись в ближайший остров. Это было не то, что рисовал Дмитрий в своих мечтах. Но спорить со стихией было бессмысленно, слишком ценный груз был на его борту, чтобы рисковать им ради своих фантазий.

Длинный лаз через камыши. Глинистый берег. Небольшая полянка, густо заросшая разнотравьем. Осиновый лес. Вдоль берега непролазная смесь из калины, бузины и ежевики, что точно колючей проволокой опутала всё вокруг. Но в то же время, в этом был свой особенный шарм. Камыш надёжно скрывал от ветра. Дмитрий велел девочкам пока оставаться в лодке, а сам, выбравшись на сушу, принялся приминать растительность на поляне. Через некоторое время она уже вполне подходила для нахождения на ней ребёнка. Он помог им выбраться из лодки и сам выгрузил вещи. Быстренько расстелили одеяло, Маргарита расположилась на нём, в обнимку со своей маленькой подушечкой. Родители занялись палаткой. За несколько лет домоседства навык не был утрачен – палатка разворачивалась и возводилась уверенно и быстро. Маргарита собирала опавшие осиновые листья, поднимая каждый и смотря через него на солнце. Его красный круг постепенно приближался к кронам деревьев, отбрасывая от них длинные, прохладные тени.

Вечерело. Девочка вдруг насторожилась и повертела головой в стороны.

- Ку-ка?

Она словно спрашивала кого-то, крепче прижимая к себе подушечку….

Софья доставала из сумок еду и раскладывала на одеяле, её муж занялся костром и отправился в лес, чтобы собрать дров. На какое-то время она отвлеклась и задумалась. Ветер стихал. В принципе, здесь было не так уж и плохо. Пахло водой, увядающими, пряными травами и осенним лесом. Она вдруг внезапно прониклась какой-то безбрежной благодарностью к Дмитрию, смогла оценить его терпение, его труды. Никаких сомнений не было – это однозначно её человек. Смог бы кто-либо другой вынести её странности, её одержимость дочерью? Сейчас он вернётся, и она непременно обнимет его и наговорит ласковостей. Слёзы навернулись на её глаза. «Господи, спасибо…», прошептала она, поднимая глаза к небу.

Почему-то ей вспомнилась Мадам Монро. Как давно это было! Словно позабытый сон иногда предстаёт во всех подробностях, так же и её малоприятный облик проявился перед мысленным взором Софьи. Ветхость и зловоние. Эти неестественно длинные для её комплекции пальцы, этот отвратительный скрипучий смех… Её одноглазое, дряблое лицо и несуразная одежда. Но при всём её отталкивающем образе, в ней по-прежнему оставалось то, за что Софья была благодарна ей по гроб жизни. Дочь.

Дочь и муж – может ли быть что-то главнее в жизни?

Где-то совсем недалеко отрывисто, громко и хрипло прокричала ворона, разрушая негу. Софьюшка обернулась, и не увидела Маргариты рядом на покрывале. Тревожные, страшные мысли забились в её голове, запульсировали в висках, ведь рядом вода, лес…. Девушка в панике вскочила на ноги и почти сразу же увидела дочь. Та сидела на коленях, на краю поляны лицом к лесу, активно жестикулируя руками и что-то объясняя на своем детском языке словно кому-то невидимому. Софьюшка подошла к ней. Девочка обернулась на мать.

- Ку-ка, - сказала она и указала на торчащие из земли узловатые корешки и ветки.
Софья посмотрела, однако так ничего и не увидела, кроме этих корешков и веток.


11


Дмитрий не спеша собирал дрова для костра, то и дело натыкаясь на богатые ягодами кусты ежевики. Плоды были наливными и спелыми, и сами отваливались от стебля, стоило их коснуться. Аккуратно собрав в карман пару пригоршней лакомства для жены и дочери, он просто бродил по лесу, наслаждаясь забытым чувством. Заблудиться Дмитрий не боялся – он отлично ориентировался на любой местности, интуитивно запоминал мелочи и приметы, по которым ему не составляло труда вернуться в исходную точку.

Вдруг в сумерках он набрёл на ветхую землянку, надёжно укрытую в чаще. Скорее всего, когда-то её построили браконьеры, таким образом они могли месяцами жить на острове, никем не замеченные, совершая ночные вылазки с сетями, заготавливая вяленую рыбу на продажу. Если это и было так, то очевидно, очень давно. Невооружённым взглядом было видно, что землянка не жилая, да и вообще – заброшенная. Теперь один её край здорово просел, а вход представлял зияющую чёрную дыру, уводящую под землю. Влекомый природным любопытством, он поначалу решил, что обязательно исследует, что в ней, но заглядывая в чёрную бездну, Дмитрий вдруг испытал трепет и, неизвестно откуда взявшийся страх словно лёгким электрическим разрядом пробежал по его коже.

- Ку-ка…, – само собой слетело с его губ, и он поспешил обратно.


12


Костёр весело трещал, освещая поляну, ближайший ряд деревьев, кустов и валежника. Они только что поели нехитрой пикниковой еды, открыли бутылочку вина и наслаждались теперь тёплой осенней ночью, глядя, как луна отбрасывает свою золотую дорожку по поверхности воды. Чуть раньше они пытались уложить Маргариту, но та ни в какую не захотела засыпать. «Ну да пусть. Умается, сама заснёт», решили они. Дима и Софья болтали, чего не делали уже больше трех лет. Даже смеялись. Дочка тихо сидела рядом, обнимая свою подушечку и играла с веточками свободной рукой. Софья положила ему голову на колени, а он перебирал пряди её удивительных волос. И был готов делать это вечно….

Диме захотелось вот прямо сейчас взять и переспать со своей женой. Впервые с той самой ночи… Только Маргарита никак не засыпала…. Ну, ничего, заснёт же…. Да и вообще, теперь у них впереди целая жизнь, которая словно начиналась заново прямо сейчас! Он мысленно поблагодарил Девочку в белом за эту прекрасную идею.
Дмитрий поднялся.

- Ты куда? – насторожилась Софья.

- Искупаться решил. - смеясь, ответил он.

- Ты же не серьёзно?

- Да конечно, нет. Принесу ещё дровишек. Кто знает – сколько просидим. – Дмитрий подмигнул жене.

Софьюшка попросила, чтобы он не отходил очень далеко, ей было страшновато оставаться здесь одной. Рядом с мужем она чувствовала себя куда надёжнее.

- Да я, вот. Совсем рядом. Заприметил тут одно брёвнышко. Я мигом.

Он направился в сторону тёмного леса, дочка смотрела ему вслед.

- Ку-ка-ку-ка-ку-ка-ку-ка-ку…, тихо, нараспев повторяла она, слегка качая головой вправо-влево.

Софья улыбнулась и принялась от нечего делать заплетать свои волосы в косы.
Дмитрий вышел за круг света, очерченный костром.

Больше он уже не появился.


13


Подождав какое-то время, и не дождавшись, Софья позвала его, а когда не услышала ответа, пошла за ним, но его не было. Она не решилась заходить далеко в лес – было чудовищно страшно. Она ждала и ждала. Он не появлялся. Её заколотило. Она стала пронзительно кричать в темноту. Сперва прислушиваясь после каждого крика – не последует ли ответ, а потом уже без остановки, пока не охрипло горло. Дмитрий не появился и не отозвался. Лишь непроглядный лес хмуро смотрел на Софью своими сучьями.

Слёзы потекли по её лицу, в истерике и панике девушка заметалась по поляне, и вдруг в растерянности остановилась, как вкопанная перед самым берегом, глядя на воду. Лодки не было. Напрягая зрение, Софьюшка смогла разглядеть вдалеке её, покачивающийся на темной воде протоки, силуэт в свете лунной дорожки. «Что делать? Что делать?!».

Софья устремилась назад и тупо уставилась на дочь, что оставалась совершенно спокойной, лишь монотонно качала головой, сжимала свою подушечку, и так же монотонно повторяла:

- Ку-ка-ку-ка-ку-ка-ку-ка-ку-ка…

Этой цепи не было конца.

- Ку-ка-ку-ка-ку-ка….

Не выдержав, потеряв самообладание, Софьюшка ударила малышку ладонью по лицу, выкрикнув сорванным голосом:

- Замолчи!!! Да замолчи ты сейчас же!!!

Но та только сильнее, настойчивее и громче продолжала твердить это слово. Слово, которое раньше вызывало то умиление, то замешательство, но теперь оно не рождало ничего, кроме безбрежного ужаса. И словно лес пульсировал в такт этим звукам. Не просто качал ветвями на ветру, а именно ритмично бился. Как сердце. Софья ударила ещё, потом ещё и ещё. Хлеща руками по детскому лицу, она безудержно рыдала и взвизгивала, умоляя перестать. Девочка словно не чувствовала ни боли, ни истерики матери, с настойчивостью механизма повторяя одно и то же. Софьюшка била её, не разбирая, наотмашь, обеими руками. Потом вдруг с силой вцепилась в подушку и вырвала её из детских рук.

- Ку-ка-ку-ка-ку-ка-ку-ка!!!!!… -  ещё громче, захлёбываясь завопил ребёнок.

Софья с неистовой силой впилась ногтями в материю и с треском разорвала её. И пока она, подобно дикой собаке, остервенело драла её в клочки, разбрасывая перья, что-то твёрдое, гладкое и холодное упало в траву. Софьюшка успела заметить это, отшвырнула остатки подушки и всмотрелась… И увидела. В свете догорающего костра из травы на неё смотрел стеклянный глаз. Круглый, блестящий, шлифованный шар со зрачком, какие обычно вставляют в кукол, но только этот был куда больше игрушечного. У Софьи не было сомнений – не только она смотрит на глаз… он тоже смотрит на неё.

Она вскрикнула из последних сил, оттолкнула девочку, вскочила на ноги и бросилась в воду, пробираясь через густые камыши, вязнув ногами в илистом дне. Никакого плана в её объятом ужасом, словно пожаром, мозгу не было. Тьма гнала её, как охотник раненного, обезумевшего зверя.

Маргарита медленно поднялась и смотрела ей вслед.

- Ку-ка…, - она показала на чёрное, ночное небо.

- Ку-ка…, - она показала на чёрную полосу соседнего берега.

- Ку-ка…, - она показала на чёрные деревья за линией костра.

- Ку-ка…, - она показала на чёрную, непроницаемую воду.

Софьюшка тяжело дышала, но плыла. Прочь от всего этого чудовищного безумия! Прочь, прочь от этой темноты! Только бы добраться до лодки! Но та, словно мираж, до сих пор оставалась от неё на одном и том же расстоянии. Глотая воду, она преодолевала метр за метром, хотя прекрасно осознавала свою неизбежную участь. Она невольно вскрикнула, когда что-то под водой схватило её за роскошные волосы и потащило вниз. И ноги её зацепились, запутались в невидимой ловушке. Она попыталась вырваться, но безуспешно. Старая, заброшенная, но всё ещё крепкая рыболовная сеть не желала отпускать её. И хватая последний раз воздух, скрываясь под водой, пытаясь высвободить свои волосы, она наткнулась на две руки, крепко удерживающие её пряди. Они тянули её вниз, туда, где разлагалась не вытащенная, разбухшая, запутавшаяся в сети, протухшая рыба….


ЭПИЛОГ


Маргарита вплотную подошла к землянке. Из неё веяло холодом. Её квадратный, беззубый, чёрный рот манил девочку.

Чуть постояв, словно размышляя, малышка опустилась в её ледяные внутренности, держа в вытянутой руке круглый, блестящий предмет. И в этом зловонном нутре, постепенно удаляясь, растаял её детский, тонкий голосок:

- Ку-ка… Ку-ка… Ку-ка…