Он из созвездья корифеев!

                О Юрии Васильевиче Конобееве*
   
    Осенью 1964 года, когда мы только начали учиться на первом курсе Обнинского филиала МИФИ, к нам в группу после занятий пришли два молодых физика-теоретика из ФЭИ** – Юрий Васильевич Конобеев (30 лет) и Валерий Алексеевич Павлинчук* (27 лет), кстати, оба львы по гороскопу. Такие встречи с первокурсниками проводились по инициативе директора филиала профессора Владимира Николаевича Глазанова с целью ознакомить нас в неформальной, спокойной обстановке с историей и традициями Обнинска, основными задачами НИИ, клубом Учёных и другими объектами культуры, перспективами развития филиала с акцентом на образ славного МФТИ. Два блестящих  представителя обнинской научной элиты произвели на нас неизгладимое впечатление своим редкостным обаянием, эрудицией, оригинальным юмором. Они детально ответили на все наши вопросы. Мы ушли с этой встречи вдохновлёнными на подвиги в нелёгком студенческом труде. И сейчас, когда с той счастливой поры минуло 60 лет, я помню многие детали нашего общения, перед моим взором стоят два стройных мОлодца-интеллигента с умнейшими, притягательными глазами.
    
    Ещё до того, как Юрий Васильевич  начал читать нам на третьем курсе лекции по теоретической физике, мы были наслышаны о его замечательных преподавательских способностях от студентов старших курсов. Действительно, читал он нам квантовую механику великолепно – понятно, доходчиво, логично, иногда (для разрядки)  с уникальными шутками. Даже на фоне когорты выдающихся лекторов тех лет (Ю.И. Лихачёва, И. П. Стаханова, А.С. Степанова,  В. М. Аграновича  и др.) он выделялся каким-то особым шармом. И сразу влюблял в себя всех студентов без исключения. Хотя он был строгим экзаменатором, но принимал экзамены в спокойной, доброжелательной манере. И практически никто не держал на него обиды, даже если получал неуд. Более того, когда стало известно, что филиал закрывают (чего на самом деле не случилось) и успевающих студентов переведут в МИФИ, он на последней (как тогда представлялось) сессии в филиале, проявлял сознательную мягкотелость и  ставил двойку в исключительном случае.

     К непосредственному общению с Юрием Васильевичем я реально перешёл, когда решил уйти с преддипломной практики в филиале ФХИ*** и попросил зам. директора по учебной  работе Нину Николаевну Кузнецову направить меня к нему для выполнения дипломной работы.
    Юрий Васильевич предложил мне тему, связанную с миграцией энергии в молекулярных кристаллах с учётом отражения от их границ. Я пришёл к нему в небольшой кабинет (в так называемом теоретическом тупике), который он занимал тогда, насколько я помню, с А.А. Лукьяновым. Юрий Васильевич  дал мне две диссертации (свою кандидатскую и докторскую Аграновича), ряд оттисков статей по данной проблеме. Я не поехал летом в стройотряд, опасаясь, что не смогу за оставшееся до защиты диплома время полностью разобраться в ранее незнакомой мне теме. И всё лето посвятил научной работе. Причём работал я дома, изредка наведываясь к Юрию Васильевичу  для консультаций и информации о получаемых мной результатах. Мне сильно повезло – удалось сформулировать интегро-дифференциальное уравнение переноса излучения с учётом зеркального отражения от границ кристалла любой степени кратности. Более того, получилось просуммировать бесконечный ряд по порядкам отражений. Юрий Васильевич был очень доволен. Сказал, что дипломная работа выполнена. И поставил мне новую задачу из области диффузии атомов и ионов в конденсированных средах. И предложил  защитить дипломную работу раньше намеченного срока, о чём он собирался договориться с руководством филиала. Более того, Юрий Васильевич предложил мне пойти к нему на работу. Однако этим планам не суждено было сбыться. На ту единицу, которую он планировал под меня, взяли сына В.И.Субботина. Вопрос решался на уровне Малых. Тогда Конобеев порекомендовал меня Вадиму Андреевичу Парфёнову, который пытался решить вопрос с моим устройством в только что созданную лабораторию 96. Но вмешались события, связанные  с моей комсомольской деятельностью – я выступил на городской отчётно-выборной комсомольской конференции  с критикой деятельности секретарей ГК ВЛКСМ, на что негативно отреагировал первый секретарь ГК КПСС  И. В. Новиков.  В результате на очередном заседании комиссии по распределению меня вычеркнули из списков выпускников, направляемых  в ФЭИ, и предложили работу в Омском моторостроительном заводе. Краткая информация о моём критическом выступлении была опубликована в газете «Вперёд». Во время последовавшей затем нашей встречи Юрий Васильевич сказал: «Бросьте Вы все эти комсомольские игры! Уверяю Вас, в науке Вы найдёте достаточно эмоций и увлекательных сюжетов!» Также он подтвердил мне, что В.А. Парфёнов прилагает значительные усилия, чтобы нормализовать обстановку вокруг меня и пробить мне вакансию, а  Юрий Васильевич  этому по мере возможностей пытается содействовать. Во многом благодаря их помощи  я был принят  на работу в лабораторию В.А. Парфёнова.

     Защита дипломных работ нашей группы металлофизиков проходила на здании 160 в рабочем кабинете Валерия Николаевича Быкова. Я немного дрейфил, поскольку Конобеев ушёл в отпуск, а в составе аттестационной комиссии не было теоретиков, знакомых с темой моего диплома. Однако защита прошла быстро, без вопросов по существу дела. Оценка «отлично». После вручения нам дипломов Валерий Николаевич  рассказал, что Юрий Васильевич  перед уходом в отпуск специально зашёл к нему и настоятельно рекомендовал поставить мне пять.

      В 1972 году, когда Конобеев защитил докторскую диссертацию, студенты курса, на котором, в частности, учились А. И. Бондаренко, А. Ф. Гурбич, Г.Н. Мантуров, В. Ф. Украинцев, решили устроить ему небольшой сюрприз.
     После лекции они тепло поздравили Юрия Васильевича  с получением докторской степени. Юрий Васильевич  поблагодарил и направился к выходу из аудитории. Но его остановили крики:
   – Юрий Васильевич! У нас шампанское с собой!
Конобеев вернулся и распил с ребятами  шампанского в честь такого знаменательного события.

     Однажды мы с однокурсниками пошли на вечер в ДК ФЭИ. Впереди нас  поднимался по лестнице на второй этаж Юрий Васильевич с коллегой  примерно его возраста, довольно крупным и широкоплечим. Было заметно, что данный товарищ немного  «принял на грудь». Сверху, навстречу им спускался наш студент, известный в городе гитарист и исполнитель бардовских песен. И вдруг, когда он приблизился к спутнику Юрия Васильевича, тот ударил студента  кулаком в грудь. Но Конобеев  мгновенно бросился между ними, схватил своего коллегу за руки и не дал разгореться  нешуточной драке.

     Только что созданная лаборатория 96, в которую я был зачислен в апреле 1970 года, занималась нейтронными исследованиями атомно-молекулярной структуры и  динамики конденсированных сред, включая замедлители нейтронов и теплоносители, а также сверхтекучий гелий (спектр элементарных возбуждений, проблема бозе-конденсата). Все сотрудники лаборатории не имели образования в сфере физики конденсированных сред, но были классными специалистами по спектрометрии медленных нейтронов на стационарных и импульсных источниках. Экспериментальная база лаборатории находилась в Дубне в ОИЯИ на реакторах ИБР-30 и ИБР-2.
     Было решено пригласить Юрия Васильевича Конобеева прочитать для коллектива лаборатории курс лекций по физике конденсированных сред, в частности, по теории рассеяния рентгеновских лучей и нейтронов кристаллами. Юрий Васильевич  блестяще справился с этой задачей, в результате чего квалификация сотрудников лаборатории непрерывно росла. Кроме того, в частности, по протекции Конобеева и моей агитации в лабораторию каждый год приходили  на дипломную практику студенты-металлофизики филиала МИФИ. Некоторые из них были приняты на работу и стали  известными профессионалами в нейтронных исследованиях конденсированных сред (А.В. Пучков, С. А. Данилкин, С. И. Морозов, А. В. Орлов и др.). Юрий Васильевич  рекомендовал нашей группе молодых специалистов лаб.96 кроме своих лекций устроить регулярный семинар, где мы  бы решали задачи по нашей тематике. Такой семинар, к сожалению, не очень долго просуществовал, поскольку постоянные командировки на экспериментальные работы в Дубну, приводили к большой нестабильности его работы. Лично я, в силу того, что руководил в лаборатории расчётно-теоретической группой, существенно реже и на меньшее время  ездил в ОИЯИ, регулярно посещал интересный учебный семинар в лаборатории Конобеева. Он организовал периодические собрания своей группы  для коллективного изучения монографий. Каждый участник семинара, когда наступала его очередь, зачитывал  на  занятии одну из глав изучаемой книги, которая по ходу чтения подвергалась коллективному обсуждению. Это очень эффективный метод изучения – вырабатывает общий подход, терминологию, единую интерпретацию текста.

      Весной 1975 года Юрий Васильевич  позвонил мне и попросил прогуляться с ним по вечернему Обнинску. Во время данного моциона он расспрашивал меня о перспективах продолжения работы у Парфёнова, так как до него дошли слухи о непростом характере Вадима Андреевича и  конфликтах  с некоторыми сотрудниками лаборатории, которые вынуждены были перейти в другие подразделения ФЭИ. Об одном таком  конфликте даже появилась большая статья в «Комсомольской правде». Юрий Васильевич  предложил мне перейти к нему в лабораторию на вакантную единицу. Я искренне, сердечно поблагодарил его за столь лестное предложение и очень  расстроился, так как в тех обстоятельствах, не смотря на сильнейшее желание работать у Конобеева, позволить себе этого не мог. Главное даже не в том, что я был  аспирантом Парфёнова и  лично у меня с ним складывались тогда хорошие отношения, и  он постоянно демонстрировал мне  свою поддержку. Главное, что Вадим Андреевич, возглавив вновь созданный отдел, фактически уже решил  животрепещущий вопрос с предоставлением нашей семье с двумя маленькими детьми двухкомнатной квартиры в «старом» районе на проспекте Ленина. Если я сейчас уйду из лаборатории, решение моего квартирного вопроса затянется на неизвестное время. Юрий Васильевич понял эту ситуацию и согласился с моими доводами. (Забегая на несколько лет вперёд, отмечу, что когда конфликт в отделе В. А. Парфёнова достиг апогея, Конобеева пытались привлечь к его анализу. Юрий Васильевич провёл несколько бесед с сотрудниками лаб. 96, стремясь изнутри понять истоки и причины столь долговременного и бурного конфликта, но не стал формулировать своей официальной позиции.)

      Конобеев был истинным патриотом ФЭИ.
      В 1968 году, после дела Павлинчука, когда вынуждены были уехать из Обнинска и перейти в другие НИИ В.М.Агранович, И.П. Стаханов, В. З. Нозик, ему тоже предлагали уйти, причём на довольно выгодных условиях, но Юрий Васильевич остался в ФЭИ, хотя теоретический отдел был ликвидирован.
     Конобеев считал, что в ФЭИ в 60-е годы  уровень исследований был выше, чем в Курчатовском институте, поскольку тогда проводился отбор выпускников вузов Москвы с  прекрасной академической подготовкой. Кроме того, он полагал, что в Москве, в частности, в «Курчатнике»   сотруднику необходимо  перманентно демонстрировать свой выдающийся научный  уровень и соответственно много времени и сил тратить на саморекламу. В ФЭИ этого не требовалось, и как утверждал Юрий Васильевич: «А мы изо всех сил искали истину!». Собственно не скрывал он этой позиции и в своём интервью автору документальной повести  «Теоретический тупик» Э. Геру.
     Когда его ученик и протеже Станислав Ильич Голубов уехал жить и работать за рубеж, Юрий Васильевич  не мог простить ему такого «предательства». Правда, по словам (по интернету из США) Станислава Ильича  на встрече выпускников его курса в этом году, Конобеев якобы всё же простил его пару лет назад.

     Часто Юрий Васильевич  высказывал своё отрицательное мнение  о некоторых  известных советских учёных. Во время нашей совместной работы в ИАТЭ****, готовя различные мероприятия, я несколько раз брал у него видеоинтервью. Прослушивая их перед публичной демонстрацией, я иногда вынужден был  удалять особенно резкие высказывания Конобеева. (Видеозаписи эти у меня сохранились.)
     На одном банкете после большого совещания, какой-то профессор начал на повышенных тонах дискутировать по поводу радиационных эффектов в реакторных материалах. Но Юрий Васильевич тут же громко объявил:
   – Не слушайте его – он дилетант, в этой области абсолютно некопенгаген!
     Стоит особо отметить, что Конобеев не стеснялся высказывать своё мнение даже в тех случаях, когда другие предпочли бы промолчать или существенно сгладить формулировки.
     Например, когда директор ФЭИ, лауреат Ленинской премии, устроил в большом конференц-зале Главного корпуса семинар с изложением своего понимания физики радиационных эффектов  (как тогда шутили: «Казак опять представил свою очередную дипломную работу!»), Юрий Васильевич  прямо в середине его доклада во всеуслышание заявил:
    – Олег Дмитриевич! Но это же не так, это абсолютно неверный и посыл и вывод!
     Проявлял Конобеев, когда это имело серьёзные основания, свою принципиальность и при оппонировании диссертаций.
    Так, на защите кандидатской диссертации выпускника филиала МИФИ, научного сотрудника филиала ФХИ А. К. Подсекина на Учёном Совете московского ФХИ под председательством академика Якова Михайловича Колотыркина, возникла бурная реакция после выступления Юрия Васильевича. Он, как официальный оппонент (доктор) доложил, что результаты диссертации (вопреки утверждению её автора) обоснованы только экспериментально, но не теоретически и предложил записать это в заключении Совета. Руководителем диссертации был директор обнинского ФХИ С. П. Соловьёв, членами Совета несколько докторов из этого НИИ. Все они, поддержанные и рядом других членов Совета, ринулись в атаку на Юрия Васильевича. Но он доказательно отстоял своё мнение, и в заключение Совета вошла его формулировка, хотя это и не помешало А.К. Подсекину стать кандидатом наук.
      Вместе с тем, присутствуя на некоторых других защитах, где Юрий Васильевич  также был официальным  оппонентом, я видел, что  он, если и делал замечания, то корректные и обоснованные, давая всегда в целом положительные заключения. В этом я, в частности, убедился и на личном примере (Конобеев – оппонент и моей кандидатской диссертации).

      Стоит отразить ещё один существенный момент, характеризуя личность Юрия Васильевича. Он никогда не пытался изобразить из себя всезнайку. Так, года два назад ко мне обратился наш выпускник 1968 года Виктор Семёнович Степанюк, сотрудник НИИ из Сарова, ныне лауреат Государственной премии, кавалер ордена Мужества. После травм, полученных в автомобильной аварии, он существенно поменял тематику своей научной деятельности. Написал большую статью (В.С.Степанюк. О ВОЗМОЖНОМ ВЛИЯНИИ ДЕФЕКТА МАССЫ В ГРАВИТАЦИОННОМ ПОЛЕ НА ЗАКОН КЕПЛЕРА И НА ВЕЛИЧИНУ КРАСНОГО СМЕЩЕНИЯ. – Саров; ФГУП РФЯЦ-ВНИИЭФ, 2012 – 15 с.). Но она вызвала неприятие со стороны ряда ортодоксальных приверженцев традиционного взгляда на пространственно-временную  структуру поля тяготения. Возникли проблемы с публикацией его работ вне Сарова. Степанюк просил меня помочь  установить контакты с известными ему учёными, в своё время работавшими в Обнинске (В.В. Орловым, С. П. Камерджиевым, В.А. Рябовым и др.), чтобы они прочли его труд и дали отзыв. Виктор Владимирович  Орлов, например, незадолго до своей кончины прочитал и отозвался. Но особенно Степанюк хотел ознакомить со своими статьями Ю.В, Конобеева, заочным аспирантом которого  был в начале карьеры в Сарове. Однако Юрий Васильевич ответил, что не является специалистом по данной теме и отзыв дать отказался.

     1 августа 1984 года в ФЭИ отмечалось 50-летие Юрия Васильевича Конобеева. Большой конференц-зал Главного корпуса был забит до отказа. Поздравить его пришли сотрудники не только теоретического отдела, который он возглавлял, но и других подразделений института; гости из нескольких  НИИ, делегация из филиала МИФИ. Звучало много ярких поздравлений и пожеланий.  Я выступал от имени бывших студентов филиала МИФИ, зачитав своего рода панегирик нашему любимому профессору, которого ещё во время учёбы мы ласково называли Кей. Также студенты тех лет по аналогии  с романом Майн Рида «Оцеола, вождь семинолов» использовали шутливый слоган «Конобеев – вождь семинаров!». Татьяна Хмель по моей просьбе нарисовала соответствующий шарж на нашего кумира, который я продемонстрировал аудитории во время чтения своего стихотворного поздравления. Юрий Васильевич, без преувеличения, был впечатлен, что особо подчеркнул в своём заключительном слове. (прилагаются к моим воспоминаниям. Юрий Васильевич  сохранил и текст этого стихотворения и шарж. А я нет. Когда они понадобились мне пару лет назад при подготовке  книги, Конобеев засканировал  их и переслал мне.) Он пригласил меня на юбилейный банкет, который состоялся вечером в ресторане гостиницы «Юбилейная». На банкете были только сотрудники его лаборатории, ближайшие родные и несколько друзей. После 23 ч., когда ресторан закрылся,  веселье  продолжилось  на квартире коллеги Юрия Васильевича. Разошлись только утром.

     Важно отметить, что Конобеев  сразу и без колебаний всегда откликался, если  мог  чём-нибудь помочь.
     Приведу здесь только один пример.
     У сотрудника ФЭИ Валерия Филипповича Чкуасели в 1985 году возникли проблемы на этапе предварительного рассмотрения его кандидатской диссертации. Причина  была не в качестве работы, а в некоторых околонаучных, межличностных отношениях. Валерий Филиппович говорил: «Юрий Васильевич  сыграл большую и неоценимую роль в моей поддержке. Он даже на защиту поехал в Ленинградский  политехнический институт, хотя мог этого не делать, так как не был  руководителем моей диссертации. Поддержал морально. Проявил самые лучшие свои человеческие качества. До сих пор вспоминанию его с великой благодарностью».

      В декабре 1975 года  В.А. Парфёнов направил меня в Ленинградский университет с заданием отобрать кандидатуры для поступления в очную аспирантуру по нашей специальности. Это удалось сделать на удивление быстро. Весной предстояло организовать им вступительные экзамены. Председателем комиссии назначили Ю.В.Конобеева. А вот подготовить программы экзаменов Вадим Андреевич поручил мне, по следующему алгоритму: разработать их проект, представить ему для оценки и возможного редактирования и окончательный вариант согласовать с Юрием Васильевичем. Конобеев внимательнейшим образом рассмотрел и одобрил подготовленные программы без внесения  каких-то значительных поправок.
     Сами экзамены он провёл в строгой, но спокойной, благожелательной манере. Наблюдая процесс тщательного тестирования  кандидатов в аспиранты, я приобрёл весьма ценный опыт. А вот когда наступило время обсуждения итоговых оценок, Юрий Васильевич  попросил меня удалиться из аудитории. Почти все претенденты получили оценки отлично и хорошо. Особенно Конобеев похвалил Н. М. Благовещенского и В.С. Шахматова, которые вскоре влились в коллектив лаб.96. И лишь двое из претендентов  сдали экзамен по специальности  на три балла. Им пришлось поступать в аспирантуры других НИИ.

     Директор отделения Б. Д. Кузьминов поручил мне подготовить отзыв-ответ ФЭИ  на заявку об изобретении сотрудников ФИАН и ОИЯИ в области нейтронной физики. В отзыве формулировка изобретения подверглась обоснованной критике и была предложена новая, существенно более соответствующая  сути изобретения. Борис Дмитриевич во избежание возможных осложнений взаимодействия с руководством ФИАН и ОИЯИ не хотел подписывать наш отзыв. Он попросил Конобеева, который был тогда заведующим теоротделом, подписать его. Юрий Васильевич поставил свою подпись, хотя тоже контактировал и с ФИАН, и с ОИЯИ. (Отмечу, что авторы изобретения полностью согласились с отзывом ФЭИ).

      Конобеев был очень остроумным человеком. Любил повеселить аудиторию, гостей. Так, произнося тост на моём юбилее (70 лет) он, в частности, сказал:
  – Студенты  спрашивают юбиляра: «Вот среди физиков Вы физик, среди материаловедов  – материаловед, среди поэтов – поэт. А вот кто Вы среди дураков?» Он отвечает: «Среди дураков я впервые!»…
(У меня есть соответствующее видео).

      К сожалению, в 2020 году Юрий Васильевич  решил не идти на  банкет по случаю моего 75-летия, поскольку после операции на горле практически не мог говорить, хотя приобрёл специальный  речевой аппарат, который на самом деле мало помогал. И он либо писал, либо его супруга Маргарита Борисовна «переводила» сказанные им  фразы. Юрий Васильевич  предложил сделать совместный день рождения, благо даты наши довольно близки (у меня 21июля, у него 1 августа). Я взял с собой ноутбук, где были видеозаписи его выступлений и занятий со студентами, Он вспоминал как они с Павлинчуком, собирая материал для книги «Физики шутят», ездили  к Ландау и другим выдающимся физикам. Но ничего подходящего для книги найти у них не удалось. Также в этот вечер Конобеев  поведал много деталей о своей тесной дружбе с Павлинчуком, об их деятельности в клубе Учёных, в частности, организации просмотров малодоступных фильмов.
      Мы обменялись подарками. Чета Конобеевых  преподнёсла мне яркую картину, в центре  которой расположилась роскошная лиса. Эта картина с той поры висит у меня в квартире на видном месте.
     Однако когда  надо было оплатить счёт, возникла трудноразрешимая для меня задачка – Юрий Васильевич  никак не хотел, чтобы я внёс свою долю. Пришлось проявить настойчивость и упорство, и, слава Богу, наконец, он согласился.

      Когда Юрий Васильевич  ещё был жив, вышли из печати новые издания книг «Физики шутят» и «Физики продолжают шутить». Он попросил супругу, Маргариту Борисовну, подарить их друзьям-товарищам, коллегам, для чего  предусмотрительно оставил листы с дарственными надписями. Получил обе эти книги и я, за что сердечно благодарен!

     В 1989 году первый ректор ИАТЭ Юрий Алексеевич Казанский предложил мне перейти в этот вуз на вновь введённую должность освобождённого секретаря парткома. Я сильно колебался, какой сделать выбор. Тем более, что был один заранее непредсказуемый нюанс: секретарём  парткома можно стать только после тайного голосования всей партийной организации, и никто не может гарантировать нужный результат. Естественно, мне очень не хотелось, пройдя все предварительные ступени, получить «отлуп» от коммунистов ИАТЭ. Это позор на весь город.               
     С учётом указанных обстоятельств, я предпринял ряд доверительных консультаций с коллегами и друзьями в ФЭИ, ИАТЭ и некоторых других НИИ. Несомненно, для меня были важны советы многих, но  мнение Конобеева особенно ценно. А он считал, что можно дать согласие на год работы секретарём, и если не будет нормально складываться ситуация, перейти полностью на преподавательскую работу или, в крайнем случае, вернуться в ФЭИ.
 И я согласился с рекомендацией Юрия Васильевича.

      А вскоре произошло следующее событие. В то время был апофеоз, всплеск «народной» демократии. В Обнинске  организовался  «Народный фронт». Устраивались диспуты, собрания. Одним из центров стал студенческий клуб  ИАТЭ, примыкающий к зданию общежития института на проспекте Ленина, 69. На одном из бурных заседаний, инициированных  «Народным фронтом», в дискуссии принял участие сын Конобеева Александр, в то время аспирант нашего вуза. Он выступил с исключительно жёсткой речью, в которой критиковал положение в Советском Союзе и других странах соцлагеря. В частности, он обрушился с обвинениями на Фиделя Кастро, обозвал его диктатором. Через пару дней в калужской газете появилась статья, где ставился вопрос о неудовлетворительной деятельности ректората, парткома, комитета комсомола и кафедр общественных наук ИАТЭ  по воспитательной работе с аспирантами. Многие ортодоксальные коммунисты требовали отчислить Александра Конобеева из аспирантуры. Пришлось рассмотреть это дело на экстренном заседании парткома. Я решил предварительно переговорить с Юрием Васильевичем, с тем, чтобы он провёл соответствующую работу с сыном и объяснил ему, чем тот рискует, допуская столь экстремистские высказывания на публике. Конобееву удалось утихомирить сына. На заседании парткома некоторые члены (зам по идеологии, он же заведующий кафедрой научного коммунизма, а также предыдущий секретарь парткома) рьяно настаивали на отчислении Александра Конобеева (буквально через год-два эти деятели, выйдя из КПСС, стали лидерами новых, так называемых демократических порядков в Обнинске). Но большинство членов парткома, в частности, Г.Г. Здоровцева заняли взвешенную позицию и рекомендовали ограничиться строгим выговором и воспитательными беседами с Александром. В результате удалось спустить эту историю с сыном Конобеева «на тормозах».

      В 1993 году Учёный Совет ИАТЭ на альтернативной основе тайным голосованием избрал меня, доцента кафедры ядерной физики, деканом физико-энергетического факультета. Через некоторое время я поставил вопрос о создании у нас кафедры материаловедения. Сторонников и противников подобного решения в ректорате и Учёном Совете было примерно фифти-фифти. Перед вынесением этого вопроса на заседание Учёного Совета договорились провести дискуссии на профилирующих кафедрах. Когда принципиальное решение о создании кафедры было принято, встал вопрос о её кадровом составе. Я предложил перевести на новую кафедру столь ценного специалиста-материаловеда, как профессор Конобеев, который уже много лет по-совместительству преподавал тогда на кафедре общей и специальной физики (как и его сын). Юрий Васильевич, несмотря на настойчивые попытки удержать его на кафедре физики, сделал твёрдый выбор в пользу материаловедения.  Так мы с ним стали работать на одной кафедре, и наше взаимодействие стало ещё более тесным, а по сути – дружеским.

     Расскажу об одном нетривиальном случае во время защиты дипломных работ, когда нам с Юрием Васильевичем пришлось выступить в одном тандеме.
     При заслушивании доклада одного из дипломников, председатель ГАК по нашей специальности, Владимир Михайлович Троянов ( ныне научный руководитель ФЭИ), вдруг прерывает докладчика и просит его и не членов ГАК выйти из аудитории. Затем он обращается к нам:
    –  Дипломник представляет работу, на мой взгляд, не по специальности (материаловедению), а по нейтронным генераторам, что существенно ближе к ядерной или нейтронной физике. Поэтому я считаю, что он должен защищаться по другой специальности, так как мы в данной теме некомпетентны.
Опешивший заведующий кафедрой неожиданно соглашается с ним.
Тогда я беру слово:
    – Первое. Студент выполнил учебный план только по специальности «материаловедение». Поэтому, пока он не выполнит учебный план по другой специальности, он может защищаться только как материаловед. Второе. Тема его дипломной работы утверждена ректором и прошла перед этим все необходимые процедуры. Если мы отвергнем эту тему, то в каком положении окажется и кафедра, и её заведующий?...
     И тут в дискуссию вступает профессор Конобеев:
    – Я, честно говоря, вообще не вижу здесь проблемы. Нейтронные генераторы активно используются как один из методов радиационного материаловедения. Среди членов ГАК я знаю достаточное число людей, обладающих необходимыми компетенциями. Более того, здесь присутствует Г. А, Биржевой, в лекциях которого есть большой раздел, посвящённый нейтронным генераторам.
     (Биржевой с места: «Абсолютно верно! Не вижу проблемы!»).
     Короче, благодаря такому компетентному мнению Юрия Васильевича, защита данной дипломной работы была успешно завершена.

     Свои заметки о Юрии Васильевиче Конобееве мне хочется закончить  его собственными словами, сказанными о другом корифее – Игоре Павловиче Стаханове:
               УДИВИТЕЛЬНЫЙ, УНИКАЛЬНЫЙ ЧЕЛОВЕК!ВЫСШЕЙ ПРОБЫ!
                И ИНТЕЛЛИГЕНТ ВЫСШЕЙ ПРОБЫ ТОЖЕ!!!
*  см. Википедию
**  Физико-энергетический институт
*** Физико-химический институт
**** Институт Атомной Энергетики

                26 октября 2024 года