Десять - ноль в пользу папы

Всем детям и отцам, потерявшим и
нашедшим друг друга, посвящается.

 - Па-па.  О -тец. Ба - тя.  –  шептала Надя про себя, «примеряя» все эти слова к своей ситуации. Все они казались ей одинаково чужеродными и неподходящими.
 -Ну какой же он папа, если я его знать не знаю? Уж слишком ласково как-то и нежно. И чуждо, непривычно.
О-тец…  Ну,  а это в другую крайность. Уж слишком грубо. Ну какой же он мне отец, если ничем меня вроде как не обидел?
- Ба-тя… Ох, ну это уж совсем как-то по-мужлански. Я что, мужик что ли какой необтесанный  к нему так обращаться?
Надя ехала в поезде к тому, кто был ей папой-отцом-батей, и никак не могла для себя подобрать подходящее  и уютное для всех обращение. И прежде всего для самой себя.
- Вот ведь, а еще говорят, что он «великий и могучий русский язык», а слова подходящего так и не могу найти за всю свою дорогу.
- Предок? Бррр.  Еще того не лучше.  Приеду и скажу; «Здравствуй, предок!»  Жуть! Ну да ладно, будь, что будет. Может и вовсе не придется никак называть.
За всеми этими размышлениями девушка чуть не проехала свою станцию. Ее пригородный поезд из двух вагонов остановился в какой-то лесной глуши и она, машинально посмотрев в окно и не найдя там ничего, кроме, собственно говоря, самого леса, приняла эту остановку за техническую. Ну это когда высаживают путейцев на дневные работы.  Но громкий голос проводницы, разговаривавший с кем-то на улице, привлек ее внимание.
-  Новое Бочкарёво! Пассажиры, есть кто-то до Бочкарево?
 - Я, я до Бочкарево! – Надюшка схватила свою одежду с тяжелой сумкой и побежала к выходу. Еще этого ей не хватало для полного счастья – проехать свою станцию. Поезда здесь ходят только раз в сутки.
- Что ж ты, милая, уснула что ли?! – причитала проводница. Ты к кому в такую глушь?
 - К папе – машинально вырвалось у Нади.
- Ну вон, встречает тебя уже. Как бы не он, так и знать бы не знала, что тут кто-то будет выходить. Вот, встречайте свою гостью!
Много, очень много раз Надюша представляла себе эту встречу. И ждала ее и боялась ее одновременно. Как вести себя с ним? О чем говорить?  И даже элементарно – как называть? Ну то, что наверняка не на «вы», это она понимала точно. В общем, побаивалась она. Как встретят ее, как все пройдет…  А тут и испугаться не успела при такой экстремальности обстоятельств. Все получилось быстро и неожиданно. Оно и к лучшему.
Надюшка буквально вылетела из вагона, натягивая на ходу зимнее пальтишко.  И спрыгнула в сугроб с высокой подножки. Привычного перрона здесь почему-то не было. А потому она сиганула в снег, оказавшись в его цепких объятьях почти по пояс.  И тут уже, краем глаза увидела неподалеку от себя дедушку с белой бородой, беззубо и радостно улыбающегося.
- Неужели это он?! Не может быть! Ведь он не может быть уже таким стареньким - промелькнула мысль, а тем временем рот и язык уже сами делали свое дело.
- Привет! Вот это снега у вас навалило!   А я чуть не проехала мимо твою станцию. Смотрю, а домов не видно, вот и подумала, что это и не станция вовсе.
Он так счастливо смотрел на нее, улыбаясь во все свои три зуба, что на душе у нее, хоть и не отлегло, но значительно потеплело. Между ними было метра два расстояния, которое нужно было преодолеть. Ну и, конечно же, со всех окон смотрело множество любопытных глаз. Естественно! - Всем было интересно, кто куда и к кому приехал. Ну хоть бы уже скорее этот поезд уехал! Не собиралась Надюшка прилюдно демонстрировать свои чувства, а потому и не торопилась сокращать эти два метра.
- А почему же у вас перрона-то нет? Как же так?! – делая вид, что утопает в снегу и пытается из него выбраться, сокрушалась Надя.
Но он, видимо, совсем не думал о людях, пялющихся бесстыжим образом во все глаза на них.  А потому в считанные секунды пробурил расстояние к ней, и все так же счастливо улыбаясь, без слов обнял ее и поцеловал прямо в губы.  Все произошло без особых церемоний, как-то быстро и естественно, как будто они тысячу раз так уже целовались и обнимались – папа и дочка.
А поезд со своими двумя вагонами все еще стоял и стоял, видимо желая до конца быть свидетелем такой редкой встречи.

- Ну и пусть себе пялятся! Я все равно их никого не знаю! А они меня не знают! – подумала девушка.
- Ну что, пойдем домой?!  — это были его первые слова.
- Может быть, подождем, когда поезд уйдет?
- Нет, не будем ждать. Он тут еще десять минут будет стоять. Пошли!
- Так долго?! Я бы еще сто раз могла успеть одеться.
- Расписание у него такое. Застегнись. И давай свою сумку.
Радостная улыбка так и не сходила с его лица.  Оно было счастливым, а потому нельзя было назвать его некрасивым. Узкие глаза, за которыми было трудно разглядеть их цвет; большой с горбинкой нос с красными прожилками; пухлая нижняя губа, искусно запрятанная в седой щетинистой бороде и реально только три передних пожелтевших от частого курения зуба.  Высокий и худощавый. С добрыми глазами.  Вот такой он папа. Надин папа.
Он махом подхватил ее сумку и побрел   в сторону проложенной, видимо, им самим тропинки.
- Не бойся, я тебя выведу! Не заблудимся!  Если повезет, конечно! Компас-то привезла с собой на всякий случай? – он оглянулся и хитро посмотрел на Надю.
- Нет, я по солнцу умею ориентироваться!
Они пошли мимо локомотива, чувствуя себя, как на подиуме. Так что у них была возможность представить себя во всей своей красе множеству любопытнейших глаз, не стесняющихся в открытую пялиться в окна.
- Чего они на нас так уставились?
- Так это самое интересное событие в этих местах за последний месяц, а может быть, даже за два.
- Что, здесь так скучно у вас?
- Скучать некогда, но когда к старику приезжает молодая красавица из города, то будь уверена, что поводов для пересудов мы сегодня задали  на  полгода вперед. Ведь здесь кто в поезде едет?
- Кто?
- Да все местное население, которое все про всех знает. Это ты никого не знаешь, потому как в первый раз едешь. А я знаю практически каждого. И практически каждый из них знает меня. Вот так, девочка моя.
И это его " девочка моя" получилось у него так тепло и так естественно, что у Надюши в душе все запело от трепета.
   Тем временем они уже свернули на узкую тропинку, и Надя увидела впереди три одиноко стоящих домика. И он свернул к первому из них.
— Это что же, у вас здесь всего три дома?
- И всего три жителя! Каждому по дому!
- Так ты у нас буржуй что ли? Один в целом доме?
- Точно! -  засмеялся он, - Заходи в мои буржуйские хоромы!
   И Надюшка оказалась в жарко натопленной комнате. Было здесь темновато и мрачновато.
Это была холостяцкая келья с закопченными от вечно дымящейся печки стенами и потолком. Здесь, в этой келье, было все сразу- и прихожая, и кухня и его спальня. Как бы мы сказали сегодня современным языком квартира- студия. Окошечко маленькое, тоже покрытое копотью. У окна стол с его стулом и двумя табуретами. У печки, почти посередине комнаты его кровать полуторка, а у входной двери по обе стороны от нее - рукомойник и шкаф самого старого образца. Ах, да, ещё в самом дальнем углу висело какое-то одеяло от потолка до пола. И как потом узнала Надюша, что за ним находятся ещё две неотапливаемые комнаты.

Раньше, когда он был помоложе, их тоже отапливали и проживали в них, а сейчас ему это стало не нужно. Одному и тут места хватит. А так, на две печки дров не напасешься. Тем более, что заготавливать их приходилось всегда самому.
Честно сказать, Надя была очень обескуражена тем, что увидела при входе в дом. Будучи девушкой аккуратной, она всегда болезненно реагировала на любой беспорядок. Но она, конечно же, сделала вид, что ничуть ничем не смущена. Не был ничем смущен и сам хозяин.
- Уж не алкоголик ли он у меня? - с тревогой подумала девушка.
Взглянув на грязный, давно некрашеный пол, она поняла, что здесь разуваться явно не принято. Ей стало грустно от всего, что она увидела и сердце невольно сжалось от жалости к своему пока еще чужому родителю.
Но настроение родителя было явно приподнятым.
-  Проходи, моя хорошая! Сейчас будем завтракать! Чем богаты, как говорится!
И он стал что- то спешно собирать на стол, было видно, что он готовился к этой встрече.
Но и Надя тоже приехала не с пустыми руками. Та сумка, которую он у нее выхватил у вагона, была очень тяжелая, забитая  до отказа разными консервами и продуктами. Она привезла свежий городской хлеб, селедочку, к которой как раз нашлась горячая отварная картошка. Он все время улыбался. Теперь, когда шапки на нем уже не было, Надя могла получше его разглядеть. Русые давно нестриженые волосы, в которых абсолютно не было седины, были жиденькими, но в тоже время не было и никакого намека на лысину. А вот брови и борода, были жесткими  и густыми, полностью седыми, что прибавляло к его настоящему возрасту лет пятнадцать.
Она с удивлением заметила, что глаза у него серо- голубые. 
Неожиданно! А почему бы и нет?!
- Ну что, давай поедим, моя хорошая?!  Ты же ведь точно еще не завтракала, ведь так?!
- Ага, не завтракала, всю дорогу боялась заснуть или проехать станцию и действительно, чуть не проехала! Не признала, ведь в первый раз!
- А я к проводнице пристал, где, говорю, тут самая красивая девушка?  А она мне: так я перед тобою! А я ей: нет должна быть еще одна, помоложе, я ее встречать пришел.  Ты кушай- кушай, моя хорошая! 
- Ты сам тоже кушай!
- Дочка ко мне, говорю, должна приехать из города! Давай, позови там в вагоне, может уснула?  А там и ты выбегаешь! Я как тебя увидел, аж от сердца отлегло, а то уж было испугался, вдруг, думаю, передумала или на поезд опоздала. Всяко ведь может быть!
- Ну что ты!  Как бы я передумала!? Ой, какая картошечка у тебя сладкая! Своя?
- Да нет,  у проводников купил по осени, моя точно горох рождается. Даже не хочу уже и садить ее, одно расстройство.
- А магазины тут у вас есть?
- Конечно, есть! До ближайшего километров двадцать будет!
И он с хитринкой посмотрел на Надю.
-  А как же вы? Так далеко туда ходите?
- Ну что ты! Это он к нам ходит! Вернее, ездит! Вагон - лавка называется!!
- Это как?
- Ну это, как магазин, только на колесах, в вагоне. Раньше, когда станция наша была побольше, то и народу здесь было побольше, и она каждый день приезжала. Потом стали через день цеплять ее, а сейчас уже раз в четыре дня приходит.
Вот вчера была. Я и затарился, видишь? Вот и шоколадку тебе припас!  Кушай, моя хорошая, кушай!
Голос его был негрубый, даже ласковый. Надюша слушала его и все спрашивала себя: неужели передо мной сидит и в самом деле он - мой папа- отец- батя?! 
Много раз она рисовала себе в голове эту с ним встречу, а сейчас вот уже сидит с ним за одним столом и ест его картошечку с ее селедочкой.
Родители давно уже не жили вместе. Так давно, что его она практически не помнила в своей жизни. Были какие- то отрывки из ранних детских воспоминаний. Он бывал у них дома наездами, на несколько дней, а потом опять надолго исчезал. Пока не пропал насовсем. Мама не любила об этом рассказывать, отделываясь простым объяснением: мы слишком разные, не сошлись характерами.
И, как сейчас понимала Надюшка, они действительно были очень разные. Мама- интеллигентная и аккуратная женщина. Все у нее в руках спорилось. А; он, похоже, полная ее противоположность. Или это он только сейчас стал таким?! Без нее?
В начальных классах Надюшка пыталась писать ему письма. И даже получала ответы. Сейчас ей даже не вспомнить, что было в тех ее письмах к нему, но наверняка какие- то детские глупости. Но единственно, что она запомнила, так это свою неописуемую радость, от которой, не в силах стоять на месте, она прыгала по всей квартире.
- Мне пришло письмо от папы! От моего папы! - ликовала девочка.
Вдоволь напрыгавшись, она начала рассматривать конверт.
Кому: Снегиревой Наде.
От кого: Снегирева Л. М.
Н. М. — это Леонид Макарович, то есть он.
Насмотревшись на письмо, как на святую реликвию, она аккуратно разрезала ножницами краешек, и начала читать.
Сейчас Надя особо не помнит содержания письма, кроме первых двух слов: «Здравствуй, Надя!» Не Наденька, не доченька и, какая печаль, даже не просто дочь. Ну так хотелось, чтобы он назвал ее именно этим словом. Ведь она, в конце концов, для него не просто Надя, а его дочь, кровиночка. Тогда, в детстве, она совсем не задумывалась, как к нему обратиться и с детской непосредственностью всегда писала это такое желаемое и редкое для ее языка и слуха " ПАПА".  Других даже версий в ее сознании и быть не могло.
 И, получив это долгожданное письмо от него, она много раз его перечитывала.  И, надо же, письмо со временем куда- то исчезло, затерялось. И когда Надежда уже подросла, чего там скрывать, ей так хотелось его снова перечитать и посмотреть на все уже новым взрослеющим взглядом.   Но, увы, письма не стало.
С годами  его образ стал как-то таять в ее воспоминаниях и поскольку в доме не было ни одной его фотографии, то Наде даже казалось, что, если он вдруг где-то случайно пройдет мимо, то они друг друга даже не узнают.  Просто пройдут, как совершенно чужие люди. Так давно они не виделись.
Время шло, наша Надюша стала взрослой.  И когда ей было двадцать с небольшим лет, в ней опять пробудился тот же зов родства. И опять ею было написано письмо Снегиреву Л. М. на станцию Новое Бочкарёво. 
 И вот теперь, когда она уже не была той маленькой и наивной девочкой, она долго сидела над самой первой строчкой.  Как начать? Как к нему обратиться? Это ему очень просто: «Здравствуй, Надя»! Если бы там, в том давнем письме было написано не Надя, а дочка или доченька, ну или хотя бы просто дочь, то, возможно, что сегодня, почти двадцать лет спустя, ее выбор между «папа- отец- батя» был бы менее мучительным.
И она написала, как и в детстве, всё то же: «Здравствуй, папа».  И эта строчка далась ей тяжелее всего. А дальше текст складывался сам собой – о погоде, о жизни и о делах ничего незначащих
 И письмо было отправлено.

И снова она с трепетом ждала ответа и с тем же трепетом вскрывала конверт, когда его получила. И снова ее взгляд «ударился» об суховатое "Здравствуй, Надя!"
Ни дочек, ни таких желанных слов "дорогая". Ну и пусть. Пока пусть будет так. Не заслужила я пока быть ни дочкой, ни дорогой.
И, отвечая уже на это новое его письмо, она сама предложила ему встретиться, намекая на то, что готова приехать и повидаться. И, надо же, он позвал её к себе.
И вот теперь, сидя в его совсем уж и небуржуйской келье отшельника, она понимала, что тут особо никто не готовился к ее приезду, никто не намывал полов и стен и всего того, что обычно полагается намывать к приезду желанных гостей.  Ах, ну да, ведь купили же шоколадку и сварили картошку в мундире.
И ей, как она ни старалась это скрыть даже от себя самой, было очень грустно от этого. Он совсем пока не помогал ей со своей стороны, чтобы с лёгкостью называть его «папой». А именно к этому слову она тянулась всей своей душой, именно по нему так тосковала.
У нее была подружка Саша, у которой был замечательный папа- такой папа, о котором мечтают все дети- заботливый, весёлый, добрый. И Саша часто говорила, что больше из двух родителей любит именно папу, чем маму. Надя никак не могла этого понять. Не вмещалось это в ее голове- как можно любить папу больше? И неужели бывает так, что папа может любить тебя? Непостижимо.
И вот тут, теперь, сидя за грязным клеенчатым столом и ведя беседы на самые пространные темы, как обычно их ведут два совершенно незнакомых пассажира в поезде - о чем угодно, лишь бы заполнить неуютные паузы, вот так и они, можно сказать, самые близкие кровные люди, разговаривали о разных пустяках.  По всему было видно, что он тоже присматривается к ней и уж точно не спешит распыляться на разные там нежности.
Ну пусть так. Ведь и друзьями не становятся за один день. Нужно время. Даже дочери и отцу.
- А кто у тебя в соседях живёт? - спросила Надя, опережая неловкую минуту молчания. Она поняла, что он не отличается особой разговорчивостью, а потому взяла на себя эту роль- как можно больше задать ему вопросов и как можно больше узнать о нём.  Чего угодно. Не очень личного, конечно. Она будет рада любым новым знаниям, лишь бы они касались его.
- В том доме, что посередине живёт сосед Володька. Я не уважаю его. - Вынес он сразу вердикт. -  Он подленький, скупой и любит на халяву поесть. А ещё трепло. За слова свои не несёт ответа. А что ещё хуже, на руку нечистый. Вор он. За что его уважать? Вот увидишь, сейчас скоро прибежит. Каждый день тут у меня отирается. На халявку придет попить чайку и папирос выпросит. Сам не работает. Это ещё пол беды. А хуже, что вороватый. Терпеть таких не могу. Ты попроси у меня, я тебе никогда не откажу, если есть, чем помочь. А он у меня в сенях постоянно промышляет. Клюква там у меня в бочках да брусника. Я ведь там не так уж и часто бываю. Захожу как-то один раз, а там бочка наполовину опустошена. Тьфу ты, нечисть какая! А ещё мешками прикрыл, как будто так и было.  А клюква- то у меня самая отборная, я об мелочь и не пачкаюсь даже. Ягодка к ягодке у меня, вся как на выставку. Две бочки набрал нынче по болотам.
- А зачем тебе одному так много?
- Ну как зачем?! Это же наша лесная валюта. Я проводницам ягодок, а они мне, например, бутылочку или картошечки своей. Бартерная сделка, так сказать. Дашь на дашь!
- А что, бутылочку тебе часто приходится заказывать?
Он посмотрел на нее внимательным испытующим взглядом и суховато ответил:
- Не боись! Я в этом деле меру знаю. Не алкаш твой папа. Не переживай об этом. Но вот как, если праздник какой пришел, и не выпить?   Это ведь...
- На этих словах в дверь коротко постучали и на пороге оказался тот самый Володька, который с наигранной учтивостью произнес:
- О, Макарыч, да ты сегодня не один, гости у тебя?
Он молчал. Видно было, что тяготился он этим гостем, а отказать ему в лицо не мог.
Надя тоже сидела, ничего не ответив на его приветствие.  Да и что, она ведь тут не хозяйка. Пусть сами разбираются. Гость протоптался в дверях и поняв, что ему тут особо не рады, заявил:
- Ну ладно, не буду вам мешать, приятного общения!
И, уже было развернувшись, все же произнес: «Макарыч, угости папироской, совсем курить нечего».
Надя заметила, как лицо отца чуть перекосило, но он все же достал из пачки несколько папирос и молча протянул Володьке.
- Ох, спасибо, в век не забуду! - и он ушел, исчезнув в клубе морозного пара.
- Зачем ты ему дал, такому подлому? Пусть работать идет, а не попрошайничает у пенсионера! Руки- ноги есть,  пусть...
- Сам разберусь, дочь! Это наши дела.
Ну надо же! Он как будто подслушал все ее мысли и стал исправляться. Дочерью назвал. Один ноль - в его пользу.
- А кто живёт в третьем домике? - заспешила сменить невеселую тему Надюша.
- А в третьем домике живёт тетя Нюра.
- Сколько же ей лет, если ты называешь ее «тётей»? - засмеялась Надюшка.
- Знаешь, я уже помню её, когда был шпаной. Она уже тогда была взрослой женщиной, как мне казалось. Вот мне 58, а ей, сколько помню, уже лет 15, все ещё 65.  -  и он засмеялся, лукаво поглядывая на Надю.
- Молодец, настоящая женщина! - тоже закатилась смехом Надюшка.
- А кто она, помимо того, что 65- летняя женщина?
- Да вдова, всю жизнь здесь проработала на нашей станции. Дети выросли и разъехались, кто куда, а она тут живёт. Здесь, говорит, и помру в наших болотах.
В дверь опять постучали и снова кто-то, не дождавшись ответа, вошёл. Видимо, здесь так было принято.
- У нас сегодня день открытых дверей! И не только сегодня.
На пороге нарисовалась ещё бодрая фигура пожилой женщины. Да, на вид ей было далеко за 70, быть может даже за 80.
- Ох, Леонид, у тебя гости. Я тогда в другой раз зайду.
- Да чего, проходи, раз уж пришла. Признайся ведь, что ты уже и про гостей моих знала, и что это за гостья тоже уже знаешь. Не спроста ведь ты ко мне зашла, знаю я тебя!
- А почему бы мне и просто так к тебе не зайти? Можно подумать, что только ради любопытства к тебе и хаживаю. Наговариваешь на меня при чужих людях. Ну так представь нас, Леонид!
- Тетя Нюра, это Надюша, моя дочка из города приехала.
- Надя, это тетя Нюра, моя соседка из третьего домика.
 «Ого! Я стала «дочкой Надюшей»! Два ноль, в его пользу», - подумала с теплом девушка.
- Надолго ли приехала к отцу- то?
- Да нет, на вечернем поезде уеду обратно!
- Ну молодец, что отца- то не забываешь. Студентка?
- Нет, работаю уже.
- Молодец. А не понятно, на кого и похожа. Вроде и есть, что отцовское в тебе, не видють глаза- то мои толком уже. А то бы обязательно схожесть бы нашла.
Тетя Нюра ещё посидела с полчаса, рассказывая кое- какие новости о житье- бытье у общих знакомых. Впрочем, новости эти не были уж такими и новыми для него, а пересказывались они скорее для Нади, человека нового, а потому ничего не знающего. Попили чайку, поболтали и тётя Нюра ушла к себе.
- Ну вот, дочь, и вся станция моя у нас уже перебывала. Ты всех увидела и тебя все увидели. Смотрины состоялись! - его глаза счастливо сузились в довольной улыбке. По всему было видно, что он был горд тем, что все могли увидеть его гостью.
«Три- ноль».... - вела свой внутренний счёт Надежда.
Она еще раз обвела отцовскую халупу грустным взглядом и бодренько произнесла:
- Отлично, если гостей на сегодня уже не привидится, то можно и делом заняться!
- Что, пойдем в лес дрова рубить?! – посмотрел он с хитринкой.
- Нет, дрова – это по мужской части, а тут дел невпроворот по женской. Где у тебя тут веник, тряпки и прочее?
- Даже не смей! – лицо отца в миг потеряло свое радушие и улыбчивость, - ты что сюда в гости приехала или грязь выметать? Даже не вздумай! Не дам ни тряпок, ни веников! Нечего тут чужой мусор убирать! И так неплохо.
- Да что тут такого – пол подмести и прибраться? Я же по-родственному, и ты мне не чужой. Мне совсем не трудно будет и даже приятно. К тому же, что тут делать до вечера? Надо, чтобы день с пользой прошел!
- Ничего не надо – я сказал!
Надюша поняла, что спорить с ним не стоит. Пока не стоит. Она ведь тоже так просто не сдается, его ведь кровей, однако.
-Ну хорошо, что тогда? Пойдем смотреть твои владения?

***
В лесу было хорошо. Самая настоящая тайга и лесная глушь. Все покрыто огромным слоем снега. Они брели по тропочке, проложенной, видимо, охотниками, которые похаживали сюда время от времени. Снег был белым-белым, а воздух чистым-чистым. Большая разница с городским. Они просто шли, ни о чем не разговаривая. Он – впереди, а Надя за ним.  Она заметила в нем особенность – он не очень хорошо слышал и поэтому часто переспрашивал. Поэтому она просто шла и наслаждалась тишиной, красотой и его присутствием впереди. Ведь она даже не знала его походки. Поэтому она шла, наблюдая за ним и все подмечая. Вот он снова остановился, достал папиросу (уже которую за день!), спички, и снова затянулся клубами дыма. Закашлялся. Сплюнул. Пошли дальше. Походка у него интересная: шаги широкие, а сам слегка раскачивается в разные стороны, как медведя обычно изображают в мультфильмах. Одно плечо вверх, другое – вниз. Вверх-вниз. Теперь она точно не пройдет мимо, если увидит его в городе. Но не увидит. Он не любит город и не ездит туда совсем.
- Смотри, как думаешь, чьи это следы? – вдруг остановился он, и что-то рассматривая на снегу.
- Зайца, наверное! – выпалила, совсем не думая Надя.
- Умница! Как догадалась?! – его взгляд блеснул гордостью и уважением.
- Ну так мне показалось! – Надя и сама не поняла, почему они для нее стали вдруг заячьими. Но за «умницу» успела отметить «четыре-ноль».
- Показалось ей! Смотри, заячий след легко отличается! Он оставляет на снегу отпечатки всех четырех лап, причем его задние лапы чаще всего оказываются впереди передних. Видишь? На следе задние лапки стоят рядом друг с другом, а передние располагаются одна за другой. Поняла?
- Ага!
- Вот, видишь, следы ведут к осине. Погрызет ее и полечится. Осина – она хоть и горькая, но лечебная. Все ее кору грызут – и лоси, и зайцы.
И они пошли дальше. Тихо-тихо вокруг, птиц не слышно абсолютно, хоть и лес кругом. Они просто шли и шли. Никуда не спеша и не опаздывая.
И, пройдя так еще минут десять, Надюшка увидела совсем другие следы.
- Ой, а это чьи?! – показала она на чей-то совсем немаленький след, очень похожий на собачий.
Отец приостановился, внимательно осмотрел его и спросил:
- А ты сама как думаешь?
- Ну очень похож на собачий, крупный такой. Но откуда здесь собакам большим у вас взяться? Значит, наверное, волчий… Ой, мамочки! – И Надюшка начала оглядываться по сторонам.
- Молодец, верно сказала, что похож на собачий. Собачий и есть. Это Бандит с соседнего поселка, до него три километра всего пешком.
- Какой еще бандит?! – еще больше напряглась Надя.
- Да не бандит, а пес по кличке Бандит! С поселка он, в лес, бывает, на промысел прибегает и сам себе еду и ищет,  когда хозяева напьются,  то отпускают его.
- А волков здесь у вас не бывает?
- Ну как не бывает! Захаживают. В иной голодный год, так и к самому дому подходят. Утром выходишь, а кругом следы волчьи.
- Ужас! А как ты тогда понял, что это не волчий след?
- Хороший вопрос! Умничка!
«Пять-ноль!» – посчитала Надюша про себя.
- След волка крупнее, чем у собаки и как бы более вытянут. И при этом подушечка пальцев и когти у него оставляют более четкий отпечаток на снегу. И еще есть один очень важный момент – отпечатки двух средних пальцев у волка выдвинуты немного назад. Да и собаки более безалаберные, а волки более аккуратно ходят. Если собака бежит по дороге или тропинке, то она обязательно каждые 50 метров будет сворачивать с тропы, то тут понюхает, то там. А вот волк будет несколько километров идти след в след, так сказать. Поняла?
- Поняла!
- Что поняла?
- Что следы у волков более вытянутые.
- Умница! Вся в меня! Пошли что ли домой, а то так и до соседнего поселка дойдем, а этого нет у меня в планах.  На сегодня смотрины закончены! Да и руки у меня озябли. С детства маюсь – все время холодные и сразу мерзнут. Зимой и летом – всегда холодные!
- Так вот кто виноват в моих холодных руках! Тоже вечно холодные.
- Ну родственники, однако!  - произнес он, довольно улыбаясь. – Только ты теперь давай иди впереди, а я следом пойду. А то ведь курю я без передыха. Только не гони шибко-то, а то ведь ноги длинные отрастила. – И он опять улыбнулся с лукавинкой на все свои три зуба.
И они побрели обратно к избушке. Надя шла, периодически оглядываясь, не отстал ли? Но он шел, как волк – след в след, изредка подкашливая и сплевывая на ходу.

*****
В избушке они пообедали. Тут уж Надюшка взяла инициативу в свои руки. Она поняла, что стесняться тут некого.  Еще за завтраком она увидела, какая черная посуда в этом доме. Пока отец возился с печкой, она все же украдкой успела помыть посуду – хотя бы хозяйственным мылом. Чище она особо не стала, но на душе стало спокойнее, что она сделала, что могла.
Девушка достала из своей огромной сумки все, что было привезено. А главное – домашние пироги, которые заблаговременно напекла дома.  Все разогрели и уселись обедать., поскольку очень проголодались после длительной прогулки, так что ели с аппетитом. Отец все же раздобыл какую-то бутылочку и предложил «за встречу».
- Не, я не пью!
- Так и я не пью. А за встречу-то, так сказать, можно.
- Нет, я совсем не пью!
- Что мама не разрешает?! – съязвил он.
- Сама не хочу. Сама решила для себя, что даже пробовать никогда не буду.
- Молодец! А я выпью, если ты не против.
- Твое дело.
И он налил себе стопочку и выпил залпом. Закуска была хорошая, стол ломился от всяких вкусностей, но буквально через несколько минут отца развезло, хотя и выпито им было не так уж и много – пара стопочек.
Он стал более разговорчивым и это было большим плюсом для Нади, поскольку теперь она могла узнать о нем намного больше того, чего еще знала.
- Я с детства мучался с зубами. За всю жизнь ни разу не был у врача зубного, — с гордостью произнес он. — И потом они меня всю жизнь донимали. Бывало, болит зуб, а я и виду могу не подать, как больно мне. И вокруг, например, мужики сидят, смеются, и я с ними тоже смеюсь, а зуб у меня так и раскалывается, аж голова трещит, что мочи нет. А я терплю. Намаялся я с ними за всю свою жизнь… Вот и остался без зубов. Хотя нет, не совсем без зубов!  Еще целых три осталось!
Мысли у него, видимо, прыгали с места на место, и он сам не поспевал за ними, а очень ему хотелось поспеть, пока у него было «говорительное» настроение. Может быть, ради него он, зная за собой такую особенность – быстро хмелеть – и «замахнул» эту пару стопочек.
- И что
 Но спустя короткое время он вообще начал плакать, чего Надя совсем не ожидала и к чему не была готова. Она ни разу не видела, чтобы мужчины плакали, разве только по телевизору. И она не знала, что с этим делать. Отец вытирал платком слезы, которые текли ручьями по его заросшему щетиной лицу.
- Пап, ну ты чего это?! «Ну не плачь!» —она сама не заметила, как назвала его «папой».
-Ну вот, с детства был плаксой, и тут расквасился. Ты не думай, моя хорошая, что папа твой плохой, что, мол, бросил тебя. Просто не сложилось у нас с твоей мамой.
- Да я не думаю, пап!
- Я не плохой, просто вот такой, какой есть. И просто сильно разные мы с твоей мамой. У нас ведь не только плохое, а много и хорошего было.
Отец взял руку Надюшки и начал ее гладить по ладони. Странное это чувство, когда тебя гладит по руке твой отец, чья любовь и ласка прошли мимо твоей жизни.  И ты сидишь и не знаешь, как себя вести. Точно также, как и он тоже не знает и не умеет.
  И умом ты понимаешь, что он твой родитель, а твои чувства, твое сердце пока не признают в нем родного и близкого человека. И ты понимаешь, что полюбить его и привязаться к нему всем сердцем – это дело не одной встречи и не одного дня, а, пожалуй, всей последующей жизни. Ведь так много лет потеряно и украдено, вырвано. И не сказать, что оба были измучены тоской друг по другу от долгой разлуки. И это, пожалуй, самое страшное, когда родные по статусу живут как чужие по духу. Родные и чужие одновременно. И сколько еще таких встреч понадобится, чтобы познакомиться и сблизиться?!
Да-да, ведь так трудно любить того, кого не знаешь. А Надюшка не знала его достаточно хорошо. Ну да, он ее папа. Но ведь вот сейчас он сидит перед ней и рассказывает что-то о своей жизни, а по сути, это совсем чужой человек. Пока чужой. И Надюшка понимала, что ей нужно что-то большее, чем понимание их родства умом. Ей так хотелось любить и сердцем. И, конечно же, ее душа так ждала этой самой любви, которой она никогда не знала, не ощущала на себе – любви своего отца. Ей так хотелось, чтобы ее любили. И любили просто так. Не за что-то, а даже вопреки. Просто потому, что она дочь. Его дочь.
Ведь в них так много общего. Уже в этот первый день их знакомства, Надя снова и снова подмечала, как много она унаследовала от него: этот узкий прищур глаз при смехе, вечно холодные конечности, высокая и стройная фигура, слегка оттопыренные уши, гордый и независимый дух, ну и повышенная смешливость. Надюшка всегда любила хорошую шутку. Любил ее и отец, как она сегодня это поняла.
В глубине души она надеялась, что вот сейчас он увидит, он узнает, какая она у него славная да хорошая, и будет сам ездить к ней, будет сам писать письма. И, конечно, возьмет сам инициативу в свои руки. Ведь именно этого он и не делал всю свою жизнь – не искал встречи с ней, не пытался наладить отношения. А ей так этого хотелось! Всякий раз инициатива исходила от нее. И это так больно царапало сердце от осознания того, что она не нужна ему. 
Вот поэтому сейчас, приглядываясь и прислушиваясь к этому родному-чужому мужчине, она пыталась разгадать его и понять.
Его платок был уже достаточно мокрым. Ей было жалко его. Он плакал и шутил. Шутил и плакал. Это были пьяные слезы несчастного и одинокого человека, который также, как и она, Надя, нуждался в любви и утешении, понимании и заботе. Он не мог дать Наде того, чего у него не было. Он сам был тем, о ком нужно было заботиться и любить. И, увидев это, поняв эту его слабинку, странное дело, но Надя не испытала глубокого разочарования. Она даже как-то успокоилась и приняла его с этими его слабостями.
Он плакал и оправдывался, даже извинялся.
- Надюша, прости меня, хорошая моя. Прости своего непутёвого папу.  Прости меня, за все прости!
- Я прощаю тебя, папа! – эти слова Надя выпалила как-то разом. Не для него, а для себя самой, потому что очень много всего разного копошилось в ее душе.
И от этого всего, что случилось сегодня: знакомство, прогулка, шутки и даже эти пьяные признания и слезы – все это наполнило сердце девушки каким-то теплом и освобождением. От боли, обид и от тисков прошлого.
- Шесть, нет, десять – ноль! – прошептала она.
- Что говоришь?!
- Да ничего! Все хорошо.


**********
Ожидая вечернего поезда на перроне, они уже почти ни о чем не говорили. Надюшке не было грустно, потому как она знала, что это не последний ее приезд сюда. Ну и что, что он никогда не приедет к ней сам! Приедет она. А он будет ждать. Правда, она пока еще не знает, но очень скоро и это откроется ей, как сильно он умеет ждать и скучать, и как быстро он привязывается к тем, кого любит. А после этой первой встречи он уже был обречен на это «привязаться».  А это значит, что он будет снова и снова ходить в лес по той самой тропинке, по которой гулял со  своей уже такой взрослой дочерью.
Поезд подошел.  Открылась дверь того же самого утреннего вагона, и та же самая проводница спросила:
- Ну что, погостила?!
- Ага. Погостила.
- Ну тогда забирайся! Сейчас поезд не будет уже так долго стоять.
Они обнялись. И он опять поцеловал ее в самые губы.
- Ух, какие сладкие! – опять пошутил он. – Ну, будь здорова, моя хорошая!
- Пока, папуль!
- Пока, доченька!
Дверь захлопнулась и поезд сразу же тронулся.
Он стоял и еще долго провожал отъезжающие вагоны, пока они не скрылись за поворотом.
И если бы Надюша знала, что сегодня в лесу они встретили свежие следы настоящего волка, а не большого пса Бандита, которого и вовсе не существовало на соседней станции, то поставила бы ему, своему папе, все сто баллов.   И не только за то, что он такой находчивый выдумщик. Но и за многое другое. Во-первых, за то, что он не дал ей испугаться и усомниться в правдивости своих слов. Ведь опасность на самом деле была очень велика. Глубокие и огромные следы показывали, что волк был очень крупный. Близость же его к жилищу человека тоже говорила об его отчаянном положении, что он не просто голоден, а очень голоден. Поэтому весь обратный путь до дома, болтая с дочерью о том-о сем и слушая ее чириканье, он был предельно внимательным к тому, что происходило позади него.

Но самое главное, если бы Надюша только умела читать мысли, то увидела бы готовность отца отдать всего себя – худенького и малосочного- на съедение дикого зверя, чтобы только спасти свою дочь.  Он бы точно не подпустил его к ней, даже ценой собственной жизни. А такую жертву не рассчитать никаким количеством баллов.