Парыж 16. Бычки в кулачки

Не понимать. Нихт ферштее! Пепельницы нету. Лапша уже с сигарет свесилась. Всё равно нету пепельницы.

Официант мимо пробегает, мол: «Он понимает, что он – Анус-с-Крыльями. И у него в баре Жопэ. Настоящее Французское Жопэ.

Как Анна Французская в Слоппи Джо, но только настоящее жопэ! Задница, другими словами.»

[– Читал, сучонок, – думаю я.]

Но это теперь.

А тогда мы сказали: «Чего-о-о?» и «сколько ещё ждать?» и «поимейте совесть».

Ну, некогда ему, говорит. И рукой по горлу. Занят он чрезвычайно. Он, видите ли, разносики разнашивает. Не до русских ему. И совесть не хочет иметь: сами, мол, имейте, он не против.

Показывает: вы пепел на улицу стряхивайте, это не страшно. Все, мол, так делают.

А мы: «Нет, нет, мы культурные люди, мы издалека, мы не за этим ехали, четырнадцать тысяч километров на счётчике, нам поэтому пепельницу дайте».

А мы, надо сказать, у самого бордюра сидим. И прохожие об нас практически спотыкаются. Или перешагивают, как в канадских пранках. Или перепрыгивают на манер леопардов: в Хавке по Би-Би-Си показывали…. А мы им в ноги пепел: трясь, трясь.

Бычки образовались в кулаках.

Надоело. Неудобно.

Тут я придумал, вернее, вспомнил, как у нас в Молвушке делают.

Тушу я бычок об торец столика – а торец металлический – и ставлю его торчком на стол. Стол вроде бы из пластмассы. Об него тушить – греха не обернёшься.

Бим говорит:

– Гут, Кирюха. Молодец.

И своего ужасного быка таким же манером – хрясь.

Стоят бычки, не падают: безветрие марки бриз.

Бим им пальцем грозит: «Стоять, женчины!» С низкой моральной ответственностью подразумевая женчин. А они бычки, а не коровки. Плевать ему.

– Может, трубку покурим? Взамен типо, – вспомнил кто-то. Бим, наверное.

– В обед покурим.

– Рано ещё трубки курить, – сказал я, – мы тут быстро. Ненадолго то есть: раскурить не успеешь, как уходить пора.

Ксаня говорит: «Так нельзя с бычками поступать: раскуривайте немедля трубку, а я вас при таком раскладе подожду».

А потом думал-думал, думал-думал, да после третьей думы чисто по-бабски очканул.

Обоссался то есть, и целовать сандалии полез: И мне, говорит, оставьте курнуть. Я тоже, мол, хочу. Он, видите ли, тоже человек.

А мы посмеиваемся: «Держи в руке, – говорим, – свою пожелалку, а бычки в ширинку складывай».

Салфеток для бычков, вестимо, тоже нет.

А гостиница наша за углом в трёх шагах. Ксан Иваныч на этом основании говорит: «Стыдно». Увидят, мол, наши из гостиницы.

Мы:

– Кто это, блин, наши? Что за наши, тут нет наших. Тут все чужие…

– Нет, – считает Ксан Иваныч, – вот эти «чужие наши» и опарафинят.

– Именно опарафинят, – говорил Ксан Иваныч, – а не пожурят, или сделают вид, что не заметили. А сами заметят. И расскажут другим нашим хотэльным чужим. И ещё посмеются… под вечернее винцо. На пятом, мол, или в четвёртом этаже – они же точно не знают – русские живут. Вглядитесь в них внимательней. Они ослы и грязнули. Ссут в трусы. Потом наспех стирают. И всей неумытой гурьбой вывешивают постиранное в окне.

– На клёнах! – кричу я. – Я сегодня до ветки достал!

Ксан Иваныч не слышит: «И с французскими бабами, – мамзелями, если точнее, – нам тогда грозит полный облом».

Мог бы сказать и круче.

А нас будто бы там ждут не дождутся, ага: русские ебаря, блин, понаехали – в очередь, в очередь.

Ага, ждут нас там! Заждались уже.

Кисок перед зерцалами поглаживают… одной рукой: другая на утюге. Под утюгом – мокрые трусики со спецдыркой и клапаном. Шпарят, аж дым паром стоит!

…А мы с Бимом не слушаемся Ксаши.

И одну за другой: хрясь бычка на торчок, хрясь, хрясь. Другого, следующего.

Курим подряд одну за другой.

Образовался лес таких бычков.

– Сосновый бор, – говорит Бим, – экологический паблик-арт.

– Родное! – Так коротко и ёмко сказал я, не привирая ни в одном слове.

Могу найти точное выражение, хотя всего лишь провинциал.

Но: талант. Хоть и провинциальный.

Ксан Иваныч – насуплен, глаза недобрые такие. И в самом деле в карман бычки складывает.

Мог бы и в кошелёк, есть же пустой отсек.

Мы посмеиваемся: да что ты, Ксаня, дескать мол, олух ты, мол, небожительный.

Ксаню прорвало: «А идите вы все в жопу». Так и сказал, особо не матерясь.

Он же в гостях у дружественной ему страны.

Дальше можно не ходить: можно обломиться.

Потом нахмурился больше обычного, дёрнулся, покраснел, и весь свой карманный набор выставил.

Стало два бора и один кедровый лес.

Пиво закончилось.

Ещё попросили, подождали – принесли ещё.

Весь стол уже в стоящих бычках. Вокруг бокалов. Бокалы изображают останцы на плато Мань-Пупу-Нёр, а вокруг них – назло чудо-природе, выросла тайга из бычков.

Французская уличная природа не согласна с таким ходом русской мысли, и послала в нашу сторону вихрь. Вихрь из пыли и мусора. Лес с останцами бы устоял. Но тут Ксан Иваныч дёрнулся какого-то ляда и ногой трясанул стол. Получился из бычков бурелом, а не лес. Вот он – антропогенез в действии. Трансграничный вояжёровидный.

И мы с Бимом, чтобы не прослыть вандалами, пачкулями, хамлом, вертикальность леса восстанавили, при этом добавили в него русской военной строгости, как бы намёк голубеющему Западу. Новый лес смахивал на шеренги ракет стационарного базирования после объявления тревоги.

Мы с Бимом служили в РВСН по два года, и знаем что такое «восемь-ка-шестьдесят-четыре-у»[1] и как грозно она торчит.


***


Время, господа!

– Нам счёт, пожалуйста, месье, – сказал Ксаня.

– Это гарсон, а не мосье, – поправил Бим.

Ксан Иваныч даже не улыбнулся, хотя всё пиво выпил и ещё вдобавок расхвалил.

Пиво как пиво. Лучше б красного вина попросил.

Ждём.

Приходит.

Рассчитались.

Ксаня показывает гарсону-мосье: «бычки куда?» Типа нам неудобно, мол. Мы, мол, – чистюли. Приехали из Эко Рашской Вобласти.

Официант ухмыльнулся, глянул по сторонам. И рукой хлесть!

И все наши бычки переместились: мухами, стадом, лесом, роем ракет стратегического пугания, на проезжую часть!

Ну не фига сдетонировало!

– Это потому, что дорога – не их территория, – догадался Ксан Иваныч.

И высказал мысль вслух. Как только гарсон отошёл.

– Их территория только до бордюра, – уточнил Бим ксанину догадку.

– А там уже федералы, федералья земля, – сказал я. Не подумав, ляпнул. Лишь бы брякнуть ляпа.

– Федералы! Тут муниципалитет, а не федералы. И не путать с кантоном, – поправил Ксан Иваныч.

Кантон – гондон почти. И я надорвал живот.

А Ксан Иваныч юмора не понял и продолжил.

А Бим понял, но тему не подхватил.

– Красная линия проходит по бордюру, – рассказывает Ксан Иваныч, он же архитектор и в градостроительстве сечёт, – а что? а правильно делают. Если у них такое правило – сорить, то сорить надо на чужой территории. А не на своей. У них межевание чётче. Лучше, чем у нас.

– А как у нас?

– А у нас по тротуару до ближайшего газона, а у них по бордюру дороги. Вот как.

И совсем будто некстати так заявляет: «Завтра с утра идём на Монмартр. Знаменитую гору смотреть будем».

– А что это? Как переводится? Неужто «Гора Большого Мусора»? – спросил Бим.

– Район такой. В виде горы. Просто гора, а на ней Сакре-Кёр.

Мы с Бимом насторожились:

– Где эта гора? Что за санкрекёр? Пирожные для покойников, печенюшки собачей радости?

Заколебал своей эксклюзивной едой.

И так в каждой стране.

А их было девять подряд.

Есть заставит свой санкрекёр.

– Это рядом, – сказал Ксан Иваныч, – от гостиницы рядом. На северо-запад надо идти. Я там был в прошлую поездку (где только Ксан Иваныч не бывал!), я всё тут знаю, – там есть горгонзола – ногами пахнет, и бургундское запить.

– Так, может, тогда уже не пойдёшь? Зачем два раза ходить. Мы одни сходим.

– Пойду… хоть лестницы туда ведут крутые. У меня, понимаете ли, сердце.

– И у меня сердце, – пожаловался Бим. – А автомобили как туда ездют?

– Для них – для жителей – крутые улицы. Ступенек дохрена, уклоны по максималке. Но идти можно… Что тут зимой творится – фиг его знает. На салазках хорошо… детишкам. А для машин серпантины, они в окружную. Вот и пойдём по этим серпантинам на художников смотреть… И молчать!

– Что? – взвились мы.

– Это такой план, – рыкнул Ксан Иваныч, самовлюблённо, императорски, будто ЖД от Москвы до Питера линейкой нарисовал, Николай этакий! – план есть такой. Утверждённый план. Есть. Да! Есть уже. Я вчера всё… За всех… Продумал. Вот!

Надо же – выдумщик какой, – с вечера за нас планы продумывать!

– Мы твой план не согласовывали, – сказали мы с Бимом, почти один в один.

Ксан Иваныч впялил в нас рентген.

Был бы пистолет, пистолетом бы причудливо пригрозил.

Двое послушно сжались: вместо революции. И были разжалованы тут же: в рекруты.

Плохой способ сопротивления – соглашаться с деспотом.

Ксан Иваныч расправил огромные, по-интеллигентному слегка ожиренные рамены свои.

– По фотографиям я бы и не подумал, что Монпарнас на горе, – сказал я.

– Монмартр! – крикнул Ксан Иваныч, – молчите уж… ну что за тупые… двуногие, блин, – И буркнул в себя, добивая, – мнят себя архитекторами, а….

– А не Монблан? – вдогонку, когда уже и так всё было ясным, как божий день, дурканул униженный начальством Порфирий Сергеевич Бим-Нетотов.

– Ну, молчите, а? Ну, право, что за идиотов привёз, – возмущается настоящий звездатый, и притом умнющий орхитектор всея провинций по имени Ксан Иваныч Клинов.

Мы пожали плечами:

– Привёз, так терпи.

– Уже и кураж чтоль запрещён?!


***


Вот так в общем. Задумайтесь, граждане rusotouristo, над проблемой мусора.

А особенно: с кем едешь на отдых!

Мусор можно превратить в яркую туристическую особенность и смеяться над этим.

А вот с кем едешь – это трудно поправляемая проблема!


«8К64У» — основная марка ракет стратегического назначения в СССР, в 70-х годах. В тексте речь идёт о ракетах наземного базирования. ;