Ничтожность. Абсолют дополнение

1. Как Стивенсон
Ее смогли отыскать лишь ночью. И Вера не противилась своим гостям, у которых был приказ, больше похожий на некую просьбу, изложенную предводителем этой группы - крупным мужчиной средних лет в костюме с галстуком, прямо-таки воплощавшим профессионального начальника службы безопасности. Это было не похищение человека из собственного дома, из собственной кровати в час ночной где-то за пределами шумного города, при котором окна дома заливаются светом фар, а спустя пару секунд входная дверь просто выламывается к такой-то матери. Нет, с Верой они обращались вежливо и крайне терпеливо, несмотря на то, что времени для разговоров было не так много. Вера не заметила при них оружия, но она не сомневалась в том, что оружие у них при себе было. Она поняла, что их послали к ней за помощью, и помощь эта требовалась как можно скорее. Почему она? Потому что так хотел тот, кто в этой помощи нуждался. Предводитель группы из пяти крепких молодчиков не называл ей никаких имен, сказав лишь, что именно Вера могла помочь своему нанимателю.
И вот спустя несколько часов пути следования в тонированном микроавтобусе, во время которых ей удалось поспать еще (тем более что начальник группы даже рекомендовал ей поспать, чтобы набраться сил) Вера, наконец, оказалась на пороге частного дома, расположенного в жилом секторе большого шумного города, который был ей противен. Она физически не переносила одни только лишь запахи, характерные для тесных городских улиц, никуда не выветривающиеся из-за пресловутой городской тесноты и замкнутости. Микроавтобус встал у бордюра рядом с серыми стальными воротами. Вера выбралась наружу в сопровождении своего грузного спутника, все остальные остались в машине. Как можно быстрее постаралась Вера оказаться внутри дома, минуя грязный захламленный двор и большую клетку с лохматой черной собакой на цепи внутри нее. Однако та же клетка ожидала женщину внутри дома. Тесные стены, низкий потолок с одинокой лампочкой, советская мебель, минимум интерьера. Неприятные запахи были намертво блокированы лимонными освежителями.
Комната, где ее ожидал этот человек, оказалась совсем тесной. Там была всего одна кровать и небольшая тумбочка с раскрытым на ней включенным ноутбуком, на мониторе которого демонстрировался выпуск новостей в прямом эфире. Все-таки, было в доме что-то напоминающее о высоких технологиях. Тот, кто вызвал Веру в этот дом, лежал на кровати, накрытый тонким одеялом по самую голову. На лбу его был холодный компресс из мокрого полотенца, которое, кажется, больного от температуры не спасало.
Мужчина просто горел от жара, его всего знобило, он сильно вспотел. Он был еще молод, лет тридцати, плюс-минус. С отращенными волосами, с ямочками на щеках, и с добрым округлым лицом, от которого так и веяло теплотой и заботой. Вера видела этого человека впервые в жизни, она не знала его прежде, никогда раньше с ним нигде не пересекалась. Да и не могла пересечься, выросшая и проведшая всю свою жизнь далеко за городом, максимально близко к природному естеству.
-Можете называть меня Стивенсоном, - слабым голосом поприветствовал ее больной.
-Что с Вами? – поспешила она задать главные вопросы.
-Я что-то не то выпил, - неспешно рассказывал он, пока Вера занималась его осмотром, захватившая с собой из дома рабочие инструменты доктора, - Желудок мне промыли, однако температура, как видите, не спадает. Я чувствую себя так уже сутки.
-Какие лекарства Вы принимаете?
-Никаких лекарств. И в больницу я не поеду, - категорично отвергал он, - Они просто мне не помогут. Я знаю, что за эти сутки я слишком слаб, что больница – самый оптимальный вариант, но тем не менее.
-Вы – бандит? – не побоялась спросить Вера.
-Моя работа – знать как можно больше, - без утайки пытался донести до нее Стивенсон, которого она не должна была бояться, но который неожиданно вторгся и сильно взбаламутил ее, в принципе, приемлемую ей самой жизнь, - Думаю, что да, это может быть таким же преступлением.
-Понятно. Вы не боретесь с вашим недугом, не хотите в больницу. Чем тогда Я могу Вам помочь?
-То, что со мной сейчас происходит – необратимые процессы, Вера. Поверьте мне, нет такой силы на этой Земле, которая смогла бы остановить их. Будет колоссальный выброс энергии, несравнимый в своих масштабах ни с чем. И это цена моей работы. Я прошу, чтобы Вы оставалась рядом со мной пока эта энергия не иссякнет.
Казалось, он бредил, пребывающий в состоянии какого-то беспамятства, весь горячий и с учащенным сердцебиением.
-Вам нужно в больницу, - повторила Вера, изгоняя из своей головы все, что этот человек сейчас наговорил, - Я не могу позволить Вам и дальше страдать…
Она просто не могла понять того, что ей пытались сказать. Не могла и не хотела. Какая к черту энергия? Какой к черту выброс?
-Вы вольны уйти, но Ваше убежище здесь, когда все случится…
Как завороженная смотрела Вера прямо в его глаза, внимая каждому его слову. И все яснее видела она белое сияние, захватывающее их изнутри, пробивавшееся с каждым мгновением все сильнее даже сквозь смыкавшиеся и размыкавшиеся губы Стивенсона, пробивавшееся даже из его ноздрей. Сияние стремилось пробиться из каждой клеточки его тела, стремилось пройти сквозь тонкое, но плотное одеяло, стремилось вырваться с ужасающей скоростью, чтобы в одно мгновенье заполнить собой все вокруг, пройдя сквозь нее. Сияние сковало ее всю с ног до головы, заставило быть на одном месте без возможности сделать хоть малейшее движение. Но даже если бы он и хотела попытаться уйти (просто сбежать), как сделал бы любой другой здравомыслящий человек на ее месте, пусть она и понимала, что ей вряд ли дадут это сделать после ее общения со Стивенсоном, после того, как она побывала в этом доме, сияние содержало в себе еще и нечто другое, что так и просилось быть исследованным. Сияние обжигало ее кожу, но вместе с тем открывало Вере знания, передающиеся ей в голову, будто сами собой появляющиеся из ниоткуда.
В этом сиянии перед Верой один за другим представали различные образы, так или иначе имеющие отношение к этому невероятному человеку. Он совсем не бредил, он был даже больше чем просто в здравом уме и в твердой памяти. У него не было (или не осталось) подлинного имени, и прозвище «Стивенсон» не являлось для него таковым. Больше того, это имя действительно наделило его невероятной и могущественной, крайне разрушительной силой. Человек перед ней, можно сказать, был не просто человеком. Стивенсон на самом деле обладал знаниями, и знания эти касались по большей части политики. А впрочем, не было никакой политики. Стивенсон был лично знаком со многими влиятельными людьми из Европы и из-за океана. Ему довелось общаться с лидерами нескольких государств. И все это были лица, представляющие целые фамильные роды с многовековой историей своего существования. Все это были либо члены их, либо ставленники, исполняющие их волю. Стивенсон был достаточно известен в этих кругах. Он познал всю грязь, всю кровь, накрывшие эти древние фамилии с головой. Это были фамилии, вершившие мировую историю ради собственной корысти, ради денег и власти, для которых судьбы целых народов являлись не более чем инструментами.
Стивенсон не просто имел дело с этими людьми. В его руках была серьезная сила, и ее чувствовал каждый, с кем он имел честь общаться. Стивенсон не преследовал каких-то особых целей от этих знакомств, все, что ему было нужно – информация, быть в курсе событий, знать больше, чем может знать большинство. Он не был игроком на этом жутком поле жрущих друг друга мультимиллионеров и мультимиллиардеров за право сидеть во главе глобального стола и забирать себе самые жирные куски. Тем не менее, он мог заставить их бояться, владея то и дело получаемыми знаниями. Не раз его пытались устранить, не раз он избегал смерти, не раз переживал тяжелые ранения, шрамов от которых на его теле Вера так и не увидела. Стивенсон помнил все до самых мелочей. У него были и союзники и сторонники. Он пережил каждого из них. Благодаря своей невероятной силе, скрытой внутри, которую Вера увидела воочию, Стивенсон воспринимал все эти глобальные и имеющие для каждого народа немаловажное значение (в первую очередь, выживание) как для слона дробину. Значение его силы было неоспоримым против них, затмевающим абсолютно любую игру за право первенства, обыкновенной уравниловкой для всех и каждого, умаляющей вообще все в этом мире до состояния ниже уровня ничтожности. Стивенсон являлся самым настоящим существом в обличье человека. Состоящий из человеческих мяса и костей, он был, однако, совершенно иным. Смерть совсем не пугала его, просто он знал, КОГДА должно было наступить его время.
-Кто Вы такой? – не смогла сдержать нахлынувших на нее целым хаотичным облаком эмоций Вера, безуспешно стараясь выгнать из своего сознания все эти видения.
Она понимала, что должна была верить им, верить в то, что испытала, в то, что увидела сознанием. Она понимала всю правдивость последних минут, она просто не могла ее не понимать. И еще она понимала, что голос ее изменился, подчиненный силе Стивенсона.
-Я всего лишь маленькая частица в огромной системе, - только сказал Стивенсон, - Как и Вы. Как и все те, которых я знал, и о которых теперь знаете и Вы. Рано или поздно они все равно запустили бы этот процесс, что происходит сейчас внутри меня, свидетельницей чего Вы станете совсем скоро. Это неизбежность – строгая и холодная.
-Почему я?
-В тумбочке лежит предмет, который обезопасит Вас от разрушительной энергии, что скоро обретет свободу. Когда все начнется, он даст Вам шанс оставаться в безопасности. И еще он наделит Вас знаниями. Что касается выбора именно Вас, это случайность, один из бесчисленных вариантов передачи данных. Возьмите этот предмет в руки прямо сейчас.
Ему не пришлось говорить дважды: сила Стивенсона, понемногу обретающая мощь, кажется, взяла Веру под свой контроль. Как под каким-то гипнозом та потянулась к тумбочке, чтобы открыть дверцу и с ходу обнаружить внутри небольших размеров гладкий серый камень, легко поместившийся в ладони Веры, пальцы которой сжали его сами собой. В камне был высечен символ в виде точки внутри идеально круглого кольца. Вера сразу почувствовала тепло, исходившее от каменного кругляша. Но вместе с тем она будто очнулась, вырвавшись из-под влияния света, прятавшегося в теле больного, теперь уже давшего о себе знать визуально.
-Мне нужно позвонить, - спохватилась Вера, - Мне нужен мой телефон.
Но телефон ее остался дома по рекомендации предводителя группы, доставившей ее сюда.
-Тогда я требую отвезти меня обратно туда, откуда вы меня забрали, - заявила Вера, - Он все равно не хочет лечиться.
-Отвезите, - не стал оспаривать ее требование Стивенсон.
И когда тонированный микроавтобус тронулся с места, чтобы отвезти Веру домой - к матери и отцу, к привычной прежней жизни - ладонь и пальцы ее, сжимавшие недавно камень с высеченным на нем символом, наполнились приятным теплом. И оно лишь усиливало свой магически приятный эффект с каждым мгновением, что отдаляло молодую женщину от этого невзрачного дома с необычным его обитателем. Где-то на интуитивном уровне (и она не могла этого объяснить) Вера понимала, что это приятное тепло может обернуться и наверняка обернется нестерпимым и ужасным жжением, если она не остановится. И оно, кажется, уже начинало свое воздействие в ее голове, и свет, который захватил ее, представив ей образы воспоминаний Стивенсона о прошлом, сам собой пробуждался в ее сознании. Можно сказать, что знакомое ей сияние накрывало ее собственные воспоминания плотной пленкой, блокируя доступ к ним чувств и эмоций, которые были с ней всегда. Можно сказать, что знакомое ей сияние будто умерщвляло их, превращало ее собственные воспоминания в какой-то сон, непременно забывающийся при пробуждении почти сразу. Но нельзя сказать, что этот свет стремился стереть ее собственные воспоминания и вызываемые ими чувства и эмоции из памяти. Нет, было как-то по-другому, когда сияние стремилось стать для Веры еще одним родным ей элементом, дополняя пережитые ей события чем-то особенным, каким-то полноценным, что ли. Каким-то более важным в сравнении со всеми остальными элементами. Не то, чтобы она должна была помнить только о нем, игнорируя все прочие фрагменты своих воспоминаний. Но определенно она должна была выделять этот свет первее всего прочего.
Стивенсон что-то сделал с ней, как-то перепрограммировал при помощи этого странного камня. И чем дальше сейчас Вера отъезжала от его логова, тем меньше ей хотелось вернуться домой. Может это был такой захватывающий по своему содержанию сон? Пусть тогда он будет продолжен.
-Я хочу вернуться, - не замедлила обратиться Вера к грузному дядьке, имени которого она так и не спросила ни разу.
-Вы уверены в этом? – только спросил он, ничуть не изменившись в лице и не выражая недовольство или раздражение поведением Веры в голосе, - Зачем Вам возвращаться?
-Я хочу вернуться, - повторила Вера без намерения обдумать его слова, - Ему что-то от меня нужно. Я хочу знать, что именно.
Стивенсон совсем не удивился ее скорому возвращению.             
-Вы знали, что я вернусь, - быстро догадалась Вера, - Для этого Вы просили меня взять в руки камень в тумбочке: чтобы я не смогла уйти. Кто Вы такой? Что Вы такое? Что это за сила, которая продолжает свое воздействие на меня? Что Вам от меня нужно?
-То, что происходит внутри моего тела, и есть я. Подлинный. Настоящий. Такой я, каким должен быть. И даже я не могу удержать самого себя, познавшего достаточно, чтобы и дальше оставаться в этом мире. Я всего лишь один из множества мне подобных, о существовании которых известно не всем. Как я уже говорил, моя работа – получать знания. Работа таких как я – изучать, познавать то, что кажется важным, но на деле совсем незначительным. И когда мы исполняем свою функцию познания - происходит огромнейший выброс разрушительной силы. Камень, что Вы держали в руках – единственный пропуск за пределы существующей вокруг Вас ограниченности и ничтожности. Он наделен такой же силой, что представляю собой я сам. Он отдаст Вам эту силу.
Руки Веры сами собой потянулись к тумбочке во второй раз. И во второй раз Вера взяла камень с высеченным на нем символом в руки. И вновь она ощутила приятное тепло, мгновенно разлившееся внутри нее с головы до ног. Даже на миг зашлось сердце и перехватило дыхание. Никакого визуального эффекта, обозначающего наличие мощной энергии в нем, не произошло; не было никакой вспышки света, не было ничего ей подобного. Лишь теплая волна достала до каждой клеточки ее физического естества, и она так и не смогла сравнить ее ни с чем приятным, испытанным Верой прежде.
-Я являюсь собственностью корпорации «Феникс Альфа», - излагал, между тем, Стивенсон, наблюдая за тем, как Вера застыла в уютном оцепенении, вызванном столь необычным в ее жизни моментом, - О ее существовании знают лишь избранные в этом мире. Их можно пересчитать по пальцам рук, все это сплошь преступники и самые настоящие враги рода человеческого, для которых тюрьма – слишком мягкое наказание за их злодейства. У них полно средств добраться до меня в любой точке земного шара…
И эти люди определенно боялись его силы, которая была им неподконтрольна, надеясь на физическое устранение Стивенсона ради недопущения им применения этой силы. Но дело заключалось в неизбежности выброса ее, в неизбежности физического уничтожения тела, заключавшего ее в себе по задумке его создателей из той самой организации, о которой Стивенсон рассказывал. Он ждал этого момента, он чувствовал близость дня и часа, неумолимо наступающую по мере накопления в нем информации. Стивенсон был, как говорится, запрограммирован на сбор информации, касающейся тех людей, власти и денег у которых хватит на то, чтобы горы свернуть. Но больше того, все до единого подобные Стивенсону представители «Феникса Альфа» занимались сбором и накоплением такого рода сведений. Потому что сама данная корпорация существовала исключительно для этой цели.
-Вы даже не представляете, сколь много существует миров, параллельных этому, - рассказывал Стивенсон, - Самое смешное заключается в том, что нет такого, который являлся бы их оригиналом. Все до единого – копии друг друга. Единственное отличие – бесчисленное множество вариантов развития событий в каждом из них. В какой-то степени, мы влияем на эти процессы, общаясь с самыми влиятельными представителями, держащими в своих руках целые народы и вершащими историю. Моя организация имеет доступ к каждому из миров, посылая нас собирать информацию.
-А потом вы умираете, совершая глобальную катастрофу благодаря своей силе. И свои знания вы оставляете через случайных людей при помощи вот таких камней с символами, - заключила Вера.
-Одни миры умирают – другие появляются. Этот процесс необратим.
Это был очень необычный сон. Очень яркий, насыщенный образами и подробностями, которые в силу своего количества никак не могли бы уложиться в сознании наяву. Вера никогда не отрицала потусторонних сил, таинственности, мистики, даже была как-то свидетельницей одного события, объяснить которое с точки зрения науки она не могла. Прабабка Веры, поговаривали, занималась колдовством, и она почему-то верила этим слухам. Хотя, конечно, никто так и не смог привести четких фактов, их подтверждающих. Вроде бы, кажется, кто-то что-то сказал, кто-то что-то слышал. И в какой-то момент Вера даже почувствовала себя в роли этой самой вероятной колдуньи, которой предстояло еще многому научиться у этого существа, сияющего изнутри и только готового предстать перед ней со всей полнотой своего разрушительного естества.
Это был сон потому, что последние несколько часов с ней происходила полная несуразица, начавшаяся совсем внезапно. Да, она не отвергала необъяснимые явления, но, оказывается, не была готова к тому, что происходило с ней вот прямо сейчас, начавшееся, повторимся, внезапно, среди ночи. Например, сейчас Вера держала в руках некий артефакт, наделенный определенными возможностями, которые испытывала в эти мгновения на себе. Она держала его в своих руках под диктовку необычного человека, смысл которой должен был представлять сценарий к какому-нибудь художественному фильму с гарантированным успехом и приличными кассовыми сборами в кинотеатрах. Больше того, она все больше начинала понимать этого необычного человека с прозвищем вместо имени, и оно требовало хоть каких-нибудь объяснений. Почему Стивенсон? Кажется, был такой писатель, хотя она и не была уверена. Она никогда не любила литературу, поэтому могла и ошибаться.
Что же касается будущей и близящейся перспективы встретить самый настоящий апокалипсис, оставаясь, при этом, в самом центре его, прямо у этого губительного для всего сущего на Земле источника, включая всех тех, кто был ей дорог (и в первую очередь, родителей), то Вера не сказала бы, что была готова. Стивенсон не лгал ей, и она это чувствовала, даже несмотря на столь невероятные его объяснения. Да она сама это испытала, пропустив через себя его свет, а теперь сжимая в руках камень с высеченным рисунком и чувствуя всю ту же силу!  Это определенно и в немалой степени захватывало. Это выбивалось за образованные ей же самой строгие рамки, куда она стремилась не допускать и не допускала ничего лишнего. Ничего, что могло бы захватить все ее внимание и отвлечь от рутины, ставшей Вере такой родной. Даже Альберт, которого она рассматривала в перспективе в качестве спутника дальнейшей жизни, который вполне мог стать отцом ее будущих детей, пока что оставался вне ее окружения. Несмотря на желание ее отца с матерью выйти за Альберта замуж как можно скорее. Это их стремление не вызывало в ней ничего кроме раздражения, а иногда доводило Веру до бешенства, настолько она старалась придерживаться своих собственных ограничений. Все потому, что было в Альберте нечто, что заставляло ее сомневаться.
Сейчас она не сомневалась. Но она просто не была готова пройти через то, что было уже неизбежным для нее с того момента как Вера взяла в руки приятно греющий ее руки артефакт. Все это не должно было ее касаться. Она подтвердила своим выводом, что была случайным выбором Стивенсона для передачи собранных им сведений этой таинственной и могущественной организации (и Вера не сомневалась в этой могущественности, которой прямо-таки веяло от одного только лишь словосочетания «Феникс Альфа»). Но вместе с тем про себя она понимала, что никакой случайности в его выборе и не пахло. Она чувствовала это на интуитивном уровне, и на интуицию Вера прежде жаловалась крайне редко. Кроме того, она пришла к мысли, что не просто должна была, но сама хотела увидеть всю эту невероятную мощь, таившуюся в теле Стивенсона, который как мужчина имел приятные ее глазу черты лица, казалось, только облагораживающую конституцию всего ее тела, придававшую ему мужественности. Она имела возможность касаться его руками, оттого она сразу почувствовала в этих прикосновениях нечто будоражащее ее женское естество. Как будто доброта и мягкость была лишь не только на одном его лице, но будто пронизала каждый миллиметр его тела, являющаяся физической частью его плоти. Ей понравилось касаться Стивенсона. Понравилось настолько, что сейчас мысль о том, что она виделась с ним не в последний раз, и новая встреча со Стивенсоном неизбежна, так и лезла Вере в голову.
-Корпорация возрождает вас после того, как вы завершаете свою работу. Вы возвращаетесь к жизни, лишенные всех воспоминаний для получения новых знаний и открытия новых тайн.
-Я не знаю, что происходит с теми, кто сохраняет наши воспоминания, - опередил ее вопрос Стивенсон, - Меня они не касаются. Но я бы утилизировал их после использования: не думаю, что они пригодны для новых данных.
-И что происходит с тем, что вам удается узнать в ходе своей работы? Зачем корпорации ваши знания? В чем смысл ее деятельности? – допытывалась Вера, все больше интересуясь тем, что рассказывал ей Стивенсон.
И этот интерес ее только захватывал, обретая немаловажное для Веры значение.
-Этого я тоже не знаю. И это тоже меня не касается, - ожидаемо для нее ответил Стивенсон, и Вера даже испытала какое-то облегчение.
-Ваш человек, который привез меня сюда, мог бы солгать: например, сказать о ком-нибудь из прежних моих знакомых, пожелавшем меня увидеть. Тем не менее, мне никто не угрожал, не посадил в машину силой. Я не задавала никаких вопросов, спросила только имя, которого, тем не менее, не услышала. Я не отменный профессионал в своем деле, и есть специалисты куда опытнее меня. И если бы я отказалась поехать, то не думаю, что меня бы заставили. Так что сейчас я прихожу к мысли, что нет никакой случайности. Я здесь потому, что должна была. Я думаю, что Вы хотите от меня больше, чем просто сохранение и передача Ваших знаний. Нет, не Вы лично, но те, чьей собственностью, как Вы сами сказали, Вы являетесь. Просто лично Вам известно об этом.
-Может быть и известно, - не стал отмалчиваться Стивенсон и продолжил, - Того, кто привез Вас ко мне, зовут Греком. Это представитель «Феникса Альфы». Свой Грек есть в КАЖДОМ мире, доступном для корпорации. Это мы можем менять свои имена и прозвища при каждом возрождении, в отличие от Грека. Его задача – завершать нас, когда наших знаний становится достаточно для передачи их в корпорацию. Он устраивает и фиксирует каждую нашу смерть. Он сделал так, чтобы я выпил отраву, последствия чего Вы наблюдаете сейчас, и будет оставаться в этом доме вместе с Вами до завершения разрушительной силы.
-А Греку можно помешать выполнить эту миссию? Кто-нибудь вообще пытался это сделать? – Вере было жутко слышать об этом неприятном процессе, - Вдруг что-то пойдет не так, и он не сможет убить кого-либо из вас?
-У него намного больше полномочий и возможностей, чем у кого-либо еще из простых работников, - не сразу ответил Стивенсон, - Я бы назвал Грека связующим звеном между ними и руководством. Нет, Вера, только если «Феникс Альфа» прекратит свое существование. Грек исполняет приказы исключительно высшего руководства. Он - часть отлаженной программы. Грек приходит под конец работы, а до того его просто нет физически… Вы должны об этом знать, Вера, - через паузу добавил он.
-Что еще Вы можете рассказать о корпорации? Кому она принадлежит?
-Сведения о владельцах недоступны для работников, недоступны даже для Грека. Я могу назвать лишь имя управляющего, того, кто ответственен за бесперебойную работу нашей организации – Тон. Его слово имеет неоспоримую силу. Сколько себя помню, Тон всегда занимал эту должность, ни разу не было такого, чтобы его отстраняли от должности. Но никто из работников ни разу не видел Тона в лицо. Только высшее руководство и владельцы «Феникса Альфы» могут общаться с ним лично. После владельцев Тон оставался и остается первым лицом корпорации, в его руках вся полнота власти, и только владельцы имеют над ним силу.
-Как долго существует «Феникс Альфа»?
-Очень долго. Так долго, что, кажется, с начала времен… Работники не задаются вопросами относительно устройства нашей организации. Мы знаем о ней совсем мизер, совсем ничтожную часть, которая для нас не должна иметь значения. Я же был предупрежден о том, что Вы будете спрашивать. Так делают практически все носители наших знаний. Но я не помню, чтобы раньше меня предупреждали о возможных вопросах и давали мне на них какие-то ответы.
И это означало, что предположения Веры были верны, и она действительно была нужна не только как хранитель его знаний. Это означало, что на нее возлагались надежды, это означало, что она была важна. Да, Вера верила в судьбу, в предназначение, в важность всех и каждого в этом мире. И это еще одно доказательство существования непознанного и не должного быть познанным людским сознанием, но оставленного творцом для каких-то особенных целей.
И только сейчас она почувствовала, что не только в этой небольшой комнате, но и во всем доме стало теплее. Больше того, она поняла (и это не могло не пугать), что теплее становилось и на улице. Не просто теплее, но жарче и суше. В этот год лето выдалось особенно жарким, самым настоящим пеклом с нехваткой дождей, что могло бы показаться капризами природы или какими-то аномалиями, если бы, конечно, Вера не знала об активной и губительной для экологии деятельности человека.
Однако и в доме, и на улице становилось не только теплее, но еще и светлее. Нет, сияние внутри Стивенсона не охватило его тело, обозначив вырвавшуюся, наконец, его силу, несущую с собой все сжигающий и ослепляющий свет (именно таким и должна была стать эта невероятная по своим возможностям энергия). В какой-то момент она просто пропала. Пропала, чтобы заключить в свои смертоносные объятья окружающий Веру прежний мир. И эта энергия постепенно становилась сильнее и могущественнее.
-Началось, - улыбнулся Стивенсон с видимым облегчением на лице.
Он предвкушал начало этой своей безболезненной агонии. Он должен был наблюдать свою разрушительную силу, и казалось, что в этот момент времени Стивенсону стало намного лучше, и озноб оставил его тело. Вера неотрывно смотрела на него, наблюдая его удовлетворение, и чувствуя нарастающее пекло и ослепляющий свет, что проникал прямо в нее.
-Возьмите в руки устройство, Вера - негромко потребовал Стивенсон, наблюдая ее пристальное и застывшее каким-то недвижимым изваянием внимание на нем, - Возьмите в руки устройство.
Голос его, ничуть ни нервный, ничуть ни жесткий перед близящейся катастрофой, приятно вливался Вере в голову вместе с проникавшим в нее сиянием. Голос Стивенсона плавно растекся по всему ее телу, голос Стивенсона звучал из каждой ее частички. Она вновь увидела происходившие со Стивенсоном события, увидела множество разных людей, с которыми он общался, увидела кровь и насилие ради достижения ими корыстных целей, увидела грязь и чернуху, творимую ими по отношению к ни в чем неповинным людям. Она увидела сытые холеные лица, увидела банкеты и светские встречи с празднествами с ломившимися от яств и алкоголя столами на фоне истекающих кровью солдат. Бездыханными они лежали в грязных окопах после очередного жестокого сражения против таких же несчастных солдат, отличающихся только цветом военной формы или цветом кожи и разрезом глаз, сжимая в руках оружие одной и той же марки и модификации. Это их кровь, разбавленная солью и горечью слез их родных и близких, наполняла бутылки и бокалы на самых настоящих «шведских» столах в богатых убранством дворцовых залах, где проводились целые балы вдали от убогой челяди. Вера видела слащавые и, по большей части, фальшивые улыбки на лицах всех присутствующих в дорогих костюмах и шикарных платьях от именитых на весь мир домов моды. Зависть и ревность пожирали всю эту расфуфыренную публику, каждый из представителей которой стремился переплюнуть остальных в своей эффектности и значимости для окружающих. При первой же возможности вся эта «элита» постреляла бы друг друга, желая захватить в свой карман еще больше, просто обожраться и упиться до недвижимого состояния, все равно оставаясь голодным.
Стивенсон не ненавидел их, но и не жалел и не старался понять. Он просто выполнял возложенную на него функцию сбора сведений, вникая в самые недра тайн, наглухо закрытых от зависимого от этого сброда большинства. Там были куда более азартные игры в сравнении с примитивным выживанием и продлением рода. Там было куда больше секретов, чем в книжках, описывающих законы природы. Там значение имела любая мелочь, кажущаяся большинству бесполезным мусором. Вере открылись имена и даты – это были ключевые знания, переданные ей сиянием Стивенсона, которое оказывалось, вдруг, намного значимее всех этих игрищ с перерывами на пышные балы и банкеты. Вере открылись подробности некоторых трагических событий, в которых погибло много людей, и все по воле тех, кто получал от своей жизни максимум удовольствия, кто чувствовал себя настоящим хозяином в этом мире, кто не сомневался в своих возможностях контроля и уверенности в завтрашнем дне. Ничто не творилось этими людьми из чистого удовлетворения каких-то животных потребностей, каких как, например, кровь на завтрак, на обед, на ужин, или для снятия стресса. Все делалось с холодным расчетом, с будущей  перспективой, ради удержания своих привилегий быть чуть выше большинства на социальной лестнице. Войны, эпидемии (с последующими изобретениями т. н. вакцин), техногенные катастрофы, финансовые кризисы и банкротства крупных компаний – все это устраивалось лишь с одной-единственной целью: удержание своих собственных позиций с возможностью откусить первым, откусить много, просто чтобы остальным досталось как можно меньше. Просто чтобы выпендриться, чтобы насолить конкурентам, чтобы придумать себе проблем с последующим героическим их преодолением и банкетом в качестве торжества по поводу успешного исхода дела. Сколько при этом придеться принести в жертву не так уж и важно, когда цель вполне ясна и достижима.
То, что Вера ясно видела и осознавала, представляемое ей усиливавшим свое губительное действие сиянием, должно было быть для нее отвратным, должно было устрашать и вызывать внутри самые неприятные ощущения вплоть до рвоты. И так бы и было при каких-нибудь других обстоятельствах, совсем непохожих на то, что происходило вокруг нее в эти мгновения. В эти мгновения ровный спокойный голос Стивенсона был похож на физическую потребность Веры получить свежих сил, которые будто таяли с каждой секундой все новых образов, доступных ей. Руки Веры сами собой потянулись к тумбочке, где рядом с ноутбуком лежал оставленный в какой-то момент каменный кругляш с высеченным символом точки внутри круга. И Вера уже не могла вспомнить, как и зачем она положила его туда.
Камень в ее руках ничуть не подвергался воздействию нарастающего жара, самого настоящего пекла, казалось, бессильного против артефакта, что сохранял прежнее приятное тепло. И оно, кажется, остужало Веру изнутри, подобно какому-то сверхпрочному скафандру, облегающее тело женщины с головы до ног. Вера физически чувствовала себя в безопасности, полностью себя защищенной от того хаоса, что становился с каждым мгновеньем сильнее. Разрушительный свет, постепенно раскалявший и должный неизбежно испепелить все вокруг так, что не останется ни одного воспоминания о прежнем мироздании, обретал и голос, и физический вес. Лишь предмет, крепко сжатый пальцами Веры, оставался для сияния неприступной частицей разрушаемого бытия. Вера чувствовала физическое давление вокруг себя, могла с уверенностью сказать, насколько сильно сияние давило на нее со всех сторон, насколько сильно кричало оно грозным разрушительным басом, даже еще ниже (и нет такого тона, такой ноты, которая могла бы передать этот ужасный звук), пытаясь пробиться сквозь защиту артефакта и покончить с ней на раз-два.
В какой-то момент Вера обнаружила рядом с собой Грека, наблюдавшего за Стивенсоном цепким неотрывным взглядом так, что дыхание этого грузного мужчины вроде остановилось. Грек так же не был досягаем до разрушительного пекла, еще более испепеляющего в сравнении с солнечным жаром. И казалось, что Грека не было рядом физически, и тот, кого Вера обнаружила рядом с собой, представлялся ей фантомом, иллюзией, призраком, голограммой, находящейся в этот момент где-то на умопомрачительном для понимания отдалении сквозь пространство и время. Но Вера, кажется, могла видеть его физическую плоть сквозь время и расстояние, могла даже сказать, насколько далеко находился Грек от нее сейчас. И даже больше того: она будто могла видеть сквозь это величественное и могущественное (пусть и разрушительное) сияние. Не глазами, поскольку мозг бы ее не смог преобразовать отчетливый визуальный источник в изображение, и просто отказался бы воспринимать получаемую информацию. Нет, Вера видела то, что было по ту сторону света как-то внутренне, на уровне грубого примитивного воображения, как бы представляя себе, позволяя разыграться своей собственной фантазии, понимая, однако, что это было именно таким, и существовало на самом деле. И именно там и находился Грек, не знающий границ времени и пространства.
Там, по ту сторону разрушительного испепеляющего все сущее сияния, была черная Бездна. Именно ее голос передавал этот свет Стивенсона. И голос этот звучал еще ниже и страшнее, буквально превращая в самый твердый и холодный лед нутро и сознание физического тела, не защищенного каменным кругляшом с символом. И если бы Вера не держала бы артефакта в своих руках, она бы даже не почувствовала этого обледенения. Черная же Бездна, тем не менее, не была какой-то пустотой в привычном понимании этого слова. Черная Бездна обладала физической массой, физическим телом – огромным, каким-то выходящим за пределы ограниченности ничтожного человеческого рассудка. Даже свет Стивенсона, превосходящий земное бытие в тысячи раз, в миллионы раз мерк и безвозвратно таял на фоне черной Бездны. Ее можно было бы коснуться рукой, чтобы ощутить физически отсутствие в ней как холода, так и тепла. Ее можно было бы коснуться рукой, чтобы ощутить отсутствие ее самой. И все же она была настолько огромной, что, казалось, занимала все возможное и существующее в людском воображении пространство, хотя пределов пространства еще никому не удалось исчислить на всем протяжении истории людского существования, и где-то за Бездной таилось нечто еще более крупное, что Вера предвидела уже сейчас.
Но и черная Бездна, и то, что было за ней, обрели, вдруг, для Веры значение, намного, можно сказать, в бесконечное количество раз превышающее все то, что казалось важным ей прежде. Превышающее переживание за отца с матерью, за личную жизнь с мыслями и желанием родить ребенка, за собственное выживание в этом мире, за все те планы, которые могли бы быть у нее в будущем. Любимая семья, дом, труд на земле, чтобы все свое. Но нет, сейчас перед ней открылось нечто настоящее, подлинное, то, к чему она, кажется, стремилась с рождения. То, к чему она должна была стремиться, увлеченная, однако, чем-то иным. Чем-то ничтожным. Как те, о которых она узнала, благодаря Стивенсону. Те, чья суета, чья «деятельность», вроде бы имевшая огромное, даже единственное значение, на самом деле оставалась микроскопической, напоминавшей муравьиную возню.
Но там, в самой глубине черной Бездны пряталось и происходило нечто, что было нутром ее, ибо даже там была жизнь. Черная Бездна скрывала внутри себя такое же ослепительное сияние, достигавшее сознания Веры через гудевший и пришедший в состояние вибрации артефакт, с силой стиснутый ею в пальцах. Каменный кругляш так же принадлежал черной Бездне, был ее частью. Однако он не грозил и не стремился вырваться из крепкой хватки пальцев Веры, всего лишь приятно зудел и щекотал кожу, будто охваченный дрожью. Определенно он вошел в резонанс с проявившейся сквозь время и расстояния черной Бездной, обратившейся к Вере в момент происходящего вокруг нее хаоса. Она увидела все превосходство ее в существующем бытие, практически божественность, против которой чувствовала себя песчинкой в целом океане песка. Но вместе с тем, под впечатлением Веры от абсолютного превосходства черной Бездны над ней таилось что-то еще. Что-то, что требовало от Веры полного покоя и невозмутимости. Как если бы она понимала, что черная Бездна на самом деле так же ничтожна, такая же песчинка в том же самом песчаном океане, и это Вера довлела над ней полностью и беспрекословно. Оттого она видела нутро черной Бездны со всей ясностью своего ума, в мгновение ока обретшего хладнокровие во время обладания Верой каменным кругляшом с кругом и точкой внутри последнего. Будто артефакт изначально принадлежал ей, а если нет, то она однозначно обладала некими знаниями, позволяющими ей удерживать и контролировать дрожь его себе во благо.
Вера видела яркие цветные вспышки внутри черной Бездны, пронзающие мрак ее подобно каким-то молниям. То рождались и погибали миры, о которых упомянул Стивенсон, являющиеся копиями друг друга, но с самыми разными вариантами развития событий, непременно заканчивающимися одним и тем же исходом.
Была ли Вера хотя бы в одном из этих миров помимо того, что умирал на ее глазах? Очень может быть. Впрочем, сейчас она даже не задумывалась над этим предположением. Сейчас она чувствовала невероятную мощь, проходившую через все сокрушающее сияние, мощь черной Бездны, ожидавшей ее вне пределов стирающего мироздание в пепел света. Черная Бездна не просто призывала ее к себе, представляя свою собственную силу, заключенную внутри смертоносного для любого физического объекта, который мог бы оказаться рядом с этим гигантским монстром. Черная Бездна просто притягивала Веру в свое чрево, затягивала неспешно и уверенно, будто проснувшийся после бесконечность лет спячки и до ужаса голодный хищник, от которого невозможно сбежать. Вера оказалась во владениях его, поглощенная светом Стивенсона, за которым начиналась территория черной Бездны, и больше не было ничего, что могло бы отделить их друг от друга. Мир Веры был ее миром, ее неотделимой частью, как и все подобные миру Веры другие миры.
Она ДОЛЖНА БЫЛА выйти за пределы бушующего сияния, за пределы умирающего бытия, которому больше не принадлежала. Да и принадлежала ли она этому миру вообще хоть когда-нибудь? Камень в ее руках словно подменял ее, заменял прежнюю Веру кем-то другим, кто обладал ее плотью и кровью, чувствами, эмоциями, наконец, сознанием. Камень в ее руках как бы дополнил ее, будто она всегда испытывала некую недостачу чего-то в восприятии самой себя, и не обращала на это никакого внимания, не замечала, занятая обыденностью собственного существования. Камень в ее руках обладал своей собственной силой, открывшейся Вере в определенный момент времени при определенных обстоятельствах. И на интуитивном уровне она чувствовала, что так не должно было быть в подавляющем большинстве случаев при передаче информации от работника корпорации выбранному объекту. Да, камень с символом являлся одним из бесчисленного множества подобных ему камней, но в отличие от них содержал в себе нечто такое, чего в нем изначально просто не могло, не должно было быть. И Вера понимала, даже знала, призываемая черной Бездной сквозь время и пространство, что таких, особенных артефактов было намного больше, чем один, несомненно, предназначенный для нее.
Желто-зеленое сияние охватило его под длительным воздействием сияющего пекла, сжигавшего знакомый Вере с детства мир. На самом деле, с артефактом не происходило ничего подобного, и она это знала, как знала и о том, что в голове ее происходили изменения, заставлявшие кругляш с символом сиять медленной и плавно пульсацией. И оттого черная Бездна все быстрее затягивала молодую женщину в свое чрево, вытаскивая из-под власти разрушительного света, становясь все более важным и единственным, что Вера должна была воспринимать со всей ясностью своего ума и принять каждой клеточкой своего тела.
   
       
2. Как Феникс
По всем правилам сновидений она должна была бы проснуться в этот момент, и так было бы логичнее всего в конце этого захватывающего действа, погрузившего Веру как персонажа в черную Бездну, откуда нельзя вырваться. Свет, наконец-то, померк, оставив ее посреди бесконечных кругляшей с точкой внутри круга, как если бы она оказалась посреди каменной равнины, лишенной видимых границ. Тьма окружала Веру, но она видела во тьме так же отчетливо, что и при свете солнца. Глубочайшая тьма заменяла солнечный свет вокруг, то и дело пронзаемая вспышками света самых разных цветов и оттенков. Все равно, что темное помещение с богатой иллюминацией и полным отсутствием звука. И где-то в глубинах его находился целый мегаполис из слившихся в единое целое зданий. Можно сказать, это было одно огромнейшее здание, простирающееся вверх, вниз, в стороны насколько хватало глаз, скрывающееся и меркнувшее далеко в царстве тьмы черной Бездны. И далеко не всем таким, как Вера, имевшим особые привилегии, позволено было увидеть его. Она, правда, еще не до конца понимала, в чем именно заключалась ее особенность от большинства носителей сведений для корпорации, полученных от работяг вроде Стивенсона. Как никогда прежде ее интуиция была обострена чуть ли не до предела сейчас. И те мысли в результате первых впечатлений, которые приходили к ней в голову, были подобны непреложным истинам и неоспоримым фактам. И по той же причине ее особенности Вера не встретила никого подобного ей, призванного черной Бездной «Феникса Альфы», кто был бы столь важным, что и она сама. Она вообще не встретила никого из тех, кто был таким, как она – выбранным для передачи информации.
Однако прямо сейчас к ней навстречу приближался человек в строгом костюме и туфлях, ничуть не мешавших ему двигаться по бесчисленным камням. Монолит мегаполиса находился от Веры на значительном расстоянии, на охренненно значительном расстоянии, и неизвестно, сколько времени ей бы потребовалось на то, чтобы преодолеть его исключительно ногами. И это означало, что человек, приближавшийся к ней, шел уже долго, будто заранее знал о ее появлении в определенный момент времени, и покинул мегаполис заблаговременно, чтобы успеть оказаться рядом с Верой в нужную минуту. Или же ему было по силам перемещаться в пространстве с мгновенной скоростью. А может быть, были еще какие-то условия подобного рода, о которых Вера пока что могла только догадываться.
Почему-то она подумала о том, что это должен был быть Стивенсон. Она ведь  была уверена в их новой встрече друг с другом, она помнила о своей уверенности. Но нет, то был кто-то другой, совсем непохожий и на Грека уже только по одному телосложению, в задачу которого вряд ли бы входило встречать гостей. Но странное дело: она не могла разобрать лица этого долговязого тощего человека даже когда тот оказался прямо нос к носу с ней. Лицо его было размыто так, что невозможно было определить ни единого его элемента, и все сливалось в одно мутное пятно. Густые же черные волосы его были идеально зачесаны назад и блестели в свете глубокой тьмы, заменявшей здесь солнце. Вера же чувствовала себя рядом с ним такой маленькой, подобно карлику перед целым высоким деревом, вершина которого скрывалась за облаками далеко в небе, и в то же время она однозначно верховенствовала над ним, способная раздавить одним лишь пальцем до состояния полного ничто. Она и не должна была его бояться, и она чувствовала это на все том же интуитивном уровне.
-Здравствуйте, Вера, - негромким вкрадчивым голосом обратился к ней сочный брюнет с расплывчатым лицом, остановившись прямо перед Верой, - Добро пожаловать на территорию корпорации «Феникс Альфа».
-Откуда Вы знаете мое имя? – не потребовала, но задала вопрос она, про себя понимая, что ее вопрос не требовал ответа после всего того, что с ней происходило не так давно.
-Прежде чем я проведу Вас во внутренние сектора, Вы должны отдать мне устройство у Вас в руках. Это, все-таки, наша собственность.
-Нет, - неожиданно для самой себя отказалась Вера, оказавшаяся в полной власти собственной интуиции, - Я отдам его, но не сейчас. Простите мне мое недоверие.
-Это всего лишь пропуск в один конец. Он Вам больше не нужен потому, что Вы прибыли сюда.
-И все же я пока оставлю его при себе, - настаивала Вера, - Сначала Вы ответите мне на все интересующие меня вопросы.
И она сама удивлялась тем деловитости и настойчивости, с которыми наседала на этого безымянного человека. Даже не наседала, но просто старалась удержать то, что могло представлять для нее некую ценность.
-Как Ваше имя? – попыталась выяснить Вера, убирая вновь ставший каким-то безликим после сокрушительного для ее мира сияния артефакт в карман.
Безликий брюнет назвал себя, и она обнаружила, что практически не запомнила его имени. Но еще она обнаружила, что в том не было никакой беды, никакого неудобства для нее, и переспрашивать с целью новой попытки запомнить-таки имя брюнета она посчитала не таким уж важным для нее делом.
-Что ж, Вера, я не могу заставить Вас отдать мне нашу собственность силой, - пожал он плечами, - Но я хочу, чтобы Вы знали о том, что первое, что ожидает каждого посланца с сохраненными воспоминаниями по прибытии сюда – это смертельный удар в голову, при котором высвобождаемая информация передается в хранилища корпорации подобно электромагнитному сигналу. Она передается туда по этим камням, - он указал рукой себе и Вере под ноги.
-И где же тела? – поспешила задать вопрос Вера делово прежде, чем он продолжил.
-Тел не остается. Они даже не успевают понять, что умирают. Вы отличны от них, Вера. Вы уже это поняли. Такие как Вы хранят необходимую нам информацию, передача которой требует другого способа, но что более важно, Вы обладаете знаниями другого уровня.
-Правда? – не смогла не улыбнуться Вера, - Это какими же?
-Я провожу Вас к комплексу, - вместо ответа заявил представитель корпорации, - Вы получите все ответы только там. И только от тех, кто уполномочен предоставить их.

Ее перемещение внутрь возвышавшегося и раскинувшегося в стороны скопления воедино зданий и сооружений прошло практически мгновенно. Вера не смогла понять, каким образом она оказалась в просторном от своих крошечных размеров помещении, казавшемся совсем тесным, но в то же время остававшимся огромным пространством, до каждой стены которого требовалось время на преодоление пути. Помещение наполняли самые разные приятные запахи, которые Вера не смогла сравнить ни с одним ей известным ароматом. Еще в помещении стоял переливчатый звон, неопределимый ее ушами, но, тем не менее, отчетливо звучавший в ее сознании приятной мелодией, полностью погружавшей Веру в состояние полного покоя и расслабленности. Благодаря звону, не прекращавшемуся ни на мгновенье, она чувствовала себя здесь полностью своей, полностью в своей тарелке. Все было в помещении подготовлено для нее, все было так, как она привыкла видеть в своем доме, но в то же время все было так, как она хотела бы видеть, но даже не подозревала об этом. Ей приготовили даже большой шкаф с одеждой любимых ей цветов, и с любимыми ей узорами. Помещение напоминало гостиничный номер с отдельной комнатой для ванны и туалета. Там Веру ждал богатый набор принадлежностей для ухода за лицом и телом. И если она и была удивлена, то совсем недолгое время и совсем неощутимо для себя. Она чувствовала себя здесь просто по-королевски, она чувствовала себя здесь как-то полноценно, как-то завершено. Она чувствовала себя здесь максимально комфортно. Она чувствовала себя здесь, наконец, привольно.
Вера будто попала в свой собственный дом, или же в его точную копию, грамотно воспроизведенную корпорацией. Все-таки, она находилась во владениях «Феникса Альфы». Вера находилась во владениях тех, кто, казалось, знал о ней больше, чем она сама, тех, кто открывал ей подробности ее самой, которые она понимала на интуитивном уровне. Например, она понимала, что для завершенности этого места (ее дома) не хватало надежного мужика и нескольких детей. Но еще острее она чувствовала, что никому из них в ее доме не было места. Максимум, что бы она хотела – просто расслабиться, отвлечься и взять паузу. И не случайно это помещение было одновременно таким тесным и чересчур просторным. Пока она не понимала, и ей нужно было время на то, чтобы собраться с мыслями.
Но кое-что Вера могла с уверенностью сказать уже сейчас. Ей требовалось много свободного места, она просто не могла чувствовать себя легко в тесноте. Никакие стены не должны были ограничивать ее. Физически Вере требовался простор, даже внутри помещения, внутри собственного дома. Простор гарантировал благо не только ей одной, простор был союзником не одной только ей, когда он окружал Веру повсюду. От простора вокруг нее зависело очень многое. Благодаря простору и приволью она получала то, что ей было нужно, и не только ей.
Застыв посреди не богато обставленного помещения, она просто расправила в стороны руки, повинуясь спонтанности, которая, однако, не была таковой. Будто Вера, наконец, получила желаемую возможность воспользоваться условиями, предоставленными в просторном и тесном одновременно помещении. И оставшись одна, интуитивно зная, что никто ей не помешает (и не боясь неожиданных гостей), она зашевелила пальцами, пытаясь почувствовать воздух. Будто она хотела изучить его плотность, его вязкость, его твердость, наконец. Будто она подозревала о чем-то, что могло быть скрыто в нем, чего не должно было быть. Что-то лишнее, неестественное, намеренно оставленное корпорацией для того, чтобы доставить ей какие-то неудобства. Ее появления ждали, к ее появлению готовились. Их не стоило бояться, но в то же время им не стоило и полностью доверять. Однозначно за Верой наблюдали, и их наблюдение хоть и заслуживало осуждения, но все же нуждалось в понимании. За ней наблюдали потому, что хотели удостовериться в наличии у нее чего-то, что делало ее отличной от большинства случайностей. Они наблюдали за каждым, кто отличался от большинства избранных одноразовых носителей и доставщиков информации.
Все вокруг нее потемнело, приобрело какие-то насыщенные и пригашенные оттенки. Вера будто оказалась посреди какого-то пожара, погрузившего пространство в багровое с оранжевыми просветами золотистое сияние. Как будто яркий закат за окном озарил ее уголок, торжественно извещая об окончании тяжелого, но крайне важного дня и о скором наступлении долгожданной ночи. Потому что ночь имела для Веры важное значение, даже можно сказать, главное значение. Ночь была ее днем, ночь придавала ей множество сил, в ночи она чувствовала себя максимально заряженной для настоящей работы. Для работы, результатов которой другие ожидали больше ее самой. За Верой наблюдали уже только потому, что у нее в кармане оставался предмет, принадлежащий корпорации, который, как ее пытались уверить, был ей не нужен, и в то же самое время имел для них ценность. Что Вера могла бы сделать с этим предметом? Что Вера могла бы сделать с этим предметом, обладая чем-то (определенными знаниями), что пыталась вспомнить сейчас, ощупывая и рассекая пальцами воздух? Почему она была уверена в том, что не должна была отдавать этот пропуск по прибытии во владения корпорации так сразу по первому требованию?
Она, вдруг, обнаружила себя в кровати в своем новом уголке. Вера не помнила, как буквально повалилась на пол. Именно на пол потому, что последнее, что она помнила - как она была на ногах, и не было никого рядом, а потом внезапное перемещение под одеяло. Вера знала, что оказалась на полу, и позднее кто-то перенес ее на кровать.
-Простите, что мне пришлось вторгнуться в ваши апартаменты, - склонившись над ней, рассыпался в любезностях еще один безликий клерк "Феникса Альфы», охранявший помещение снаружи, - Обстоятельства обязали меня войти. Вы потеряли сознание, я должен был что-то сделать.
-Я ничего не помню, - попыталась напрячь память Вера, - Я пыталась… Что-то пошло не так.
-Что Вы пытались? – мягким дружелюбным тоном спросил клерк.
-Ничего, - выдохнула она через паузу, во время которой просто смотрела в мутное пятно на месте его лица.
-Я понимаю, Вера, - он только кивнул головой, однако не преминул добавить столь же миролюбиво, - Но Вы определенно что-то сделали. Пропуск, который Вы не вернули по прибытии сюда, больше не работает. Это очень сложное устройство, способное выдерживать колоссальные нагрузки при перемещении на сверхдальние расстояния в пространстве. Это гордость нашей корпорации. Вы что-то с ним сделали.
-Вы копались в моих карманах?
-Эти карманы больше не ваши. Вы лично не принадлежите корпорации, но не вещи, с которыми Вы пришли сюда, - максимально вежливо опровергнул клерк, - Ваша одежда, обувь, все предметы на Вашем теле – собственность «Феникса Альфы». Это цена Вашего перемещения, по итогам которого Вы остались живы. Считайте нас неким порталом между мирами, разрешающим сохранение лишь плоти.
-Между мирами?
-Поэтому Вы здесь, Вера, обнаруженная нами и доставленная благодаря отлаженной работе нашего сотрудника… Но вернемся к пропуску. Вы как-то воздействовали на это устройство. И, видимо, сами и пострадали.
-Мне нужно отдохнуть, - попросила Вера, - Я чувствую себя уставшей. Мне нужен покой.
Клерк не возражал. Даже больше: Вера поняла, что имеет над ним некоторую власть. Она чувствовала, что ее просьба была воспринята им как приказ. Не только над ним одним.
Однако оставалась Вера одна в своем убежище недолго. Она не торопилась вылезти из постели, пребывая в состоянии легкой дремоты. Образы пышных и дорогостоящих банкетов сами собой преставали в расслабившемся ее мозгу. И Вера была активным участником их. Вера была страшной жестокой сущностью, нещадно проливавшей кровь всех этих дам и их кавалеров в роскошных нарядах и строгих дорогих костюмах, державших друг друга за руки в белоснежных перчатках. Под грохот взрывов и хлопки автоматных очередей они кружили вальс, прерываясь лишь для того, чтобы сделать глоток из хрустальных бокалов, наполняющихся соленой кровью без помощи бутылок. Она же не щадила их, не щадила, невзирая ни на пол, ни на возраст. Там были целые семьи, включая малолетних детей с дорогостоящими игрушками и электронными устройствами, предоставленных самим себе в отдельных детских комнатах. Вера же была страшным хищником, настолько жутким, что чувствовала этот страх своей собственной плотью. Это была не она, но наблюдала за происходящим смертоубийством глазами этого зверя, только входившего в раж с каждой новой жертвой.
Она открыла глаза в результате пристального взгляда своей новой гостьи. Казалось, ее холодный взгляд пробился сквозь все эти кошмарные образы, больно уколов Веру в сознание будто вошедшей под кожу твердой иглой. И в отличие от лиц представителей корпорации ее гладкое, округлое, доброе лицо Вера могла рассмотреть идеально. Одетая в длинный белый халат, женщина встала возле кровати, сунув руки в карманы, тщательно изучая лицо новоприбывшей Веры.
-Меня зовут Анна, - представилась молодая женщина строгим официальным тоном, - Я здесь, чтобы помочь Вам покинуть территорию корпорации в конечную точку Вашего перемещения.
-В конечную точку? – попыталась сообразить Вера, - Куда именно?
-В Ланиакею, - заявила Анна, не вынимая рук из карманов, - Вы одна из нас. Корпорация «Феникс Альфа» помогает таким как Вы – ланиакеанцам - вернуться домой.
-Так значит я – ланиакеанка? – не сразу выговорила Вера это приятное переливающееся для нее слово.
-Мы обе, - поправила ее Анна, - И еще множество представителей «Феникса Альфы», имеющих отношение к созданию корпорации. 
Может быть поэтому Вера могла разглядеть ее лицо? Но почему тогда она видела лицо Стивенсона, назвавшегося собственностью корпорации? Ложь?
-Стивенсон, с которым я общалась, тоже ланиакеанец?
-Нет, Вера, Стивенсоны разработаны корпорацией. Однако они хоть и не имеют к нам с вами отношения, но их лица Вы можете видеть столь же отчетливо, что и мое. От работы каждого Стивенсона в корпорации зависит очень и очень многое. Не сомневайтесь, Вера, мне так же недоступны ни имена, ни лица всех этих клерков и прочего подобного им планктона, совершенно нас не касающегося.
-А Тон? Он так же один из нас?
-Да, - кивнула Анна, - Но я не думаю, что пока Вам не надо знать о корпорации больше. «Феникс Альфа» - не Ваша стезя, Вера. И нам с Вами еще только предстоит ее познать. Я назначена Вашим куратором по данному вопросу. И пока Вы не раскроете себя я не смогу пропустить Вас в Ланиакею.
Конечно, у Веры были еще вопросы, не в последнюю очередь касающиеся разрушаемых миров, подобных такому, в котором она родилась и помнила с ранних лет. Нет, ей не запрещали задавать вопросы. Пока что Вера должна была сосредоточиться исключительно на себе самой. Она должна была понимать, что она представляла из себя в качестве линиакенянки. Это слово надежно засело у нее в голове, и так же надежно приятно ласкало слух, сливаясь с непрекращающимся звучанием помещения, ставшего Вере насиженным местом, которое не хотелось покидать. Это место определенно влияло на Веру, убеждало в необходимости ее постоянного присутствия. И она понимала, что на самом деле не любила покидать своего дома, превратив домашние стены и в рабочее место, и место отдыха, которое она могла создать наверняка и без видимых трудностей. Она вообще могла много чего сделать, чувствуя настроение воздуха, пользуясь воздухом как верным безотказным союзником. Скорее всего, ее тело, которое она имела с рождения в теперь уже разрушенном мире, не позволяло ей сейчас воспользоваться теми умениями и знаниями, которыми она обладала изначально. Черт, она даже не знала, каким образом она покинула Ланиакею когда-то, оказавшись рожденной в другом месте в другом времени. Подлинное сознание ее обрело, наконец, над Верой должный контроль, чтобы настроиться на происходившее с ней последние мгновения. Она чувствовала, что от прежней Веры осталось совсем и совсем мало. И даже тело ее вызывало у нее сомнения в подлинности.
-Я прошу Вас сделать то же самое, что негативно повлияло на Вас, отправив в кровать, - предложила ей Анна, - Повторите последние минуты, которые Вы помните.
Вера не должна была не доверять ей. Какая-то незримая и неуловимая физически связь образовалась между этими двумя женщинами, от которой Вера чувствовала некоторое облегчение, даже уверенность. Будто Анна знала если не все, то многие ответы, и ей стоило лишь убедиться в своих выводах. А потому Вера вновь заняла место посреди помещения и расправила руки, стремясь ощутить пальцами воздух. Если честно, Вера и сама хотела сделать так еще раз, понимая, что вновь может потерять силы оставаться в сознании. Однако ее буквально тянуло к этим движениям, к тому, что было для нее привычным делом, стоило ей лишь покинуть окружающий ее физический мир, направлявший Веру по совершенно иному пути. И Анна, кажется, чувствовала это ее стремление. Но больше того, Вера привыкла к тому, чтобы были посторонние рядом в этот момент. Не для себя одной она делала это, а когда никого рядом не было, то, несомненно, происходило нечто другое, тем не менее, связанное с той же процедурой.
Прежнего визуального эффекта, однако, не повторилось. Вместо него пальцы Веры неприятно поразили неприятные колющие ощущения, перешедшие затем в легкое, но еще более неприятное жжение. В мозгу Веры будто что-то лопнуло с глубоким хлопком. Она внезапно утратила контроль над руками, они просто вяло повисли и с трудом реагировали на требование Веры пошевелиться. Она вынуждена была опуститься в ближайшее седалище, коим оказалось серое кресло с высокой спинкой, подведенная к нему Анной. Та поднесла к пересохшим губам ослабевшей женщины стакан воды. Затем осмотрела ее: пощупала пульс, померила температуру, посветила в глаза фонариком.
Где-то глубоко в голове Вера услышала нечто непонятное, что можно было определить как безмолвный голос, как воспроизведенное шумом мертвое холодное молчание. Оно не вторглось Вере в голову внезапно, оно было в сознании ее раньше, намного раньше, чем она могла себя помнить. Оно просто было, большую часть времени не напоминая о себе. До определенного момента, как это, наверное, часто бывает. Не ангел-хранитель, конечно, но некое предостережение, давшее о себе знать. Прямо как сейчас. Этот безмолвный голос оставался большим секретом, который Вера не должна была никому открывать, включая самых близких ей людей, с которыми ей еще только предстояло встретиться. Голос делал ее силу особенной, добавляя Вере некое превосходство над каждым, кто посмел бы соревноваться с ней в ее умениях.
-Такая реакция – нормально? – спросила Вера.
-Время, проведенное Вами за пределами Ланиакеи, определенно имеет последствия, - попыталась успокоить ее Анна, - Среднего уровня перегрузок пока нет. В Вашем случае могу сказать только одно – Вы обладаете сильными возможностями, предусмотренными для ланиакеанки. Вам нужна будет физическая поддержка со стороны корпорации…. Вы опытная колдунья, - заявила через паузу Анна, - Обычно колдовство требует много физических сил, много энергии. Просто ваше сознание отвыкло от условий Ланиакеи. Но это далеко не проблема. Чуть позже я ознакомлю Вас с тем, что нам известно о Вашей деятельности….

Вере предстояло провести в мегаполисе корпорации «Феникс Альфа» некоторое время на то, чтобы перестроиться на новый лад, подстроиться под предстоящий прежний образ жизни. Однако она понимала, что этот самый образ жизни касался совсем другого человека, совсем другого сознания. Она быстро и легко провела связующие нити между слухами о своей прабабке, Ланиакеей, и ей самой. Она легко догадалась, что недобрые слухи о своей родственнице имели под собой основания, и что прабабка Веры действительно практиковала некую силу, которая могла послужить как во вред, так и во благо. И спустя два поколения что-то от прабабки передалось и ей, минуя и бабку, и мать (хотя, почему минуя?). Анна же назвала саму Веру колдуньей, и, похоже, что этот эпитет относился не к Вере, а к той, кого в ее роду (с учетом тех познаний о своем роде, какими она обладала на тот момент) окружающие действительно считали таковой. Вера осторожно пришла к мысли, что некая ланикеанка и впрямь могла бы перемещаться из одного тела в другое с некоей периодичностью, предоставляя этим самым телам некие особенные знания и возможности. Но почему некая? Почему не она сама, обретшая, наконец, свое подлинное тело спустя поколения с того момента как поселилась в одном из параллельных друг другу миров? Она прежде не чувствовала в себе никакой особой силы, появившись на свет в теле по имени Вера. Возможно, что постоянное кочевание из одного тела в другое сводило ее умения на нет все больше и больше, и только родной дом смог бы вернуть их к прежнему уровню. Да, Вере очень хотелось узнать о себе. Желательно все.
И Анна предоставила ей такую информацию. Анна принесла ей письменные сведения, собранные в одной папке. И вместе с тем Вера почувствовала изменения в том воздухе, которым она дышала в своем прибежище. Воздух стал слегка густым, каким-то насыщенным, каким-то позволяющим легче дышать. И каждый вдох давался Вере с неким воодушевлением, от которого слегка кружилась голова, и эти ощущения доставляли ей удовольствие. Кроме того, эта расслабленность ничуть не отражалось на ее физическом состоянии негативно. Даже наоборот, Вера обнаружила, что ее зрение становилось лишь острее и четче, слух прояснялся, а в теле происходил некий подъем. Не то, чтобы ей было комфортно. Нет, ей было по-свойски.
О себе она узнала следующее. Ее действительно звали Верой, и никого в ее роду в покинутом и уничтоженном ее мире с таким именем больше не было. Целых семь поколений прошло с момента ее появления там. И спустя шесть поколений она вернула, наконец, свое подлинное тело, будто подготовленная к тому, чтобы вернуться после долгого отсутствия в Ланиакее обратно в родной дом. Анна предоставила Вере ее собственное фото, на котором были заметны малозначительные отличия в чертах лица, которые Вера обнаружила практически мгновенно. Однако она не могла не восхититься прежней собой, в чем-то более эффектной в сравнении с нынешним ее телом. Чистая генетика, неизбежная и хладнокровная, и она знала, что не получится сохраниться в первозданном виде. И ее нынешнее тело будет таким до самой ее смерти.
Несмотря же на ее, в общем-то, привлекательную внешность, у Веры имелись проблемы с мужчинами. Ей удалось переродиться трижды, включая этот последний раз, и все три перерождения сама судьба как-то отталкивала ее от скорых отношений и намерений построить семью. По разным причинам. С явной неохотой, с трудом Вере удавалось наладить брак, который всегда разваливался спустя какое-то время после рождения детей. Так же при разных обстоятельствах. Впрочем, и прежде, до своего похода в привычный ей за столь долгий период времени мир, Вера все больше оставалась одна. На самом деле, причина была всего одна, и о ней знала лишь сама Вера. И даже при той осведомленности о ней, которой корпорация «Феникс Альфа» владела, и которую предоставила Вере сейчас для ознакомления, эта причина не должна была быть доступной кому бы то ни было, оставаясь для Веры чем-то вроде Истины, разрешенной быть познанной всего кому-то одному из множества  миллиардов или триллионов желающих. То была причина, послужившая мотивацией Веры считать себя призванной кем-то или чем-то заниматься изучением колдовства и подобных ему штучек, и оказывать свои услуги всем нуждающимся. Но та же самая причина требовала от Веры избегать самой мысли о создании своей семьи. Она помогла немалому количеству страждущих, нажила себе много союзников и немало врагов, из-за чего, кстати, и прибегнула к такой возможности как на время уединиться далеко от родного дома, в другом мире. Пока не почувствовала, что пришло время возвращения. Самый верный союзник ее, тот, который требовал от Веры одиночества и активной колдовской деятельности, уверял ее, что ей больше ничего не угрожало.
-Расскажите мне о Ланиакее, - попросила Вера, ознакомившись с предоставленными корпорацией сведениями о себе на привычном для нее языке, - Какая она?
-Будет лучше, если Вы увидите ее своими глазами, - предложила Анна.
Она хлопнула в ладоши, заставив свет в прибежище Веры померкнуть до глубокого мрака. А через мгновенье яркое желтое сияние залило все вокруг, расчерченное бесчисленными длинными отростками, исходящими от одной, ослепительно яркой кривой, похожей на белоснежную молнию в небе. То было только лишь сияние скрытого под ним Бытия, невероятно мощного по своей силе, и заставлявшего всякого трепетать в восторге от одного лишь осознания существования ее физически в мироздании. И казалось, будто больше не было ничего кроме этого света, разлившегося какой-то паучьей сетью, за которым находился колоссальный источник ее, нечто воистину божественное, кажущееся просто невозможным. И даже владения корпорации «Феникс Альфа» сами собой умалялись до абсолютного нуля против целого бесконечного гиганта. Однако Вера чувствовала нечто еще более величественное, нечто максимально могущественное.
-Ланиакея – целая система слитых воедино мирозданий, - прокомментировала Анна, сдерживая свое восхищение родным домом, - Невозможно представить их здесь и сейчас во всей подлинной природе. Лишь оказавшись внутри, сознание открывается для их понимания. То, что Вы видите сейчас, можно сравнить с физическим телом, с физической плотью, внутри которой скрывается нечто идеальное, что способно окрылять сознание от одной лишь мысли быть частью этого всю свою жизнь. И вряд ли в пространстве и времени есть нечто более совершенное. То, что внутри, Вера, перетекает из одного в другое, как одно вещество становится чем-то иным под воздействием особых законов природы, недоступных для изучения.
Что-то в сознании Веры пришло в движении, что-то зашевелилось, пытаясь сформировать некие образы кажущихся ей знакомыми мест.
-Ваше место в Ланиакее среди гор и лесов, насыщенных реками, - будто ментально связавшись с ней, уточнила Анна, и об этом ничего не было сказано в предоставленном Вере досье, - Там совсем немного людей. Это особая группа ланиакеанцев, поддерживающих неразрывную связь с величием соединенных друг с другом мирозданий. Подобных групп не так уж и много, но они есть, и это важные представители Ланиакеи. Пожалуй, их связь с окружающим мирозданием намного острее, чем у большинства из нас. Поэтому окружающий мир для них более тонок, более естественен, такой, каким он является на самом деле. И более зависим от каждого ланиакеанца. Такие как Вы, поддерживают дух Ланиакеи в его первозданном виде. У них много учеников, которым передаются самые полные познания о ней из поколения в поколение.
Перед глазами Веры сам собой возник яркий образ некоей возвышенности, окруженной густым лесом, откуда открывалась великолепная панорама широкой бурной реки с водопадами и перепадами, от которой во все стороны разбегались тонкие ручьи, петлявшие среди камней и трав, устремлявшиеся в густую зелень лесов и равнин где-то на невероятном от наблюдателя отдалении. Перед Верой предстала некая кровеносная система из голубых сосудов, пролегавшая по огромнейшему телу какого-то существа. И невозможно было определить границ ее. Невозможно было найти ни конца ее, ни начала. Однако Вера чувствовала, как понимала эту силу, раскинувшуюся перед ней, питаемую чистейшими голубыми водами. Из-за нее Вера построила свой дом именно в этом месте, и того же, к слову сказать, хотел ее верный союзник, безмолвный голос которого она изредка могла услышать. Как нигде больше она получала здесь все, что было нужно ей для ощущения себя живой и полноценной, для обладания ею тем, что у нее было своего, принадлежавшего даже не самой Вере. И она понимала, что это место, в котором она чувствовала себя так уютно, так необходимо для целого бытия, никогда бы не приняло кого-то еще, которого Вера позволила и стремилась бы любить плотской любовью и желать быль стиснутой в его объятьях с намерением таять снежинкой без остатка. Точно так же она чувствовала себя недостающим фрагментом для завершения некоей композиции, всякий раз перерождаясь в прежнем мироздании, которое никогда не было ее настоящим домом. И, наверное, Вера могла бы найти на сиявшей желтым светом карте конкретную точку, где находился ее подлинный дом. Желтое сияние было подобно едва различимой на слух мелодичной пульсацией средних и высоких частот, имевшей в своей основе ту самую конкретную точку, скрывающихся внутри них Вериных воспоминаний о подлинной ее Родине. Вере на миг показалось, что она может проникнуть сквозь этот свет убедительной голограммы, заполнившей все пространство, в эпицентре которой она находилась.
-Вам ведь не всегда удается выйти на контакт с ланиакеанцами в тех мирах, которые погибают от рук Стивенсонов, - сказала Вера по окончании этих захватывающих дух мгновений, во время которых она все сильнее хотела оказаться в собственных воспоминаниях о таком давнем былом.
-Только с теми, которые хотят вернуться, - кивнула головой Анна, - Которые понимают, что их время вне Ланиакеи закончилось. Тогда Стивенсонам ставится конкретная задача. И сбор информации приобретает статус вторичности, средства, при помощи которого у них появляется возможность добраться до указанного человека. 
-И как много может в одном мире находиться ланиакеанцев? Что происходит с теми, чье время в разрушенном мире еще не пришло?
-Корпорация строго следит за тем, чтобы интересы тех, кто пока не готов вернуться, были учтены. Это очень сложный механизм, который разрабатывался нами более тысячи лет. Если говорить кратко и грубо, то каждый мир копируется для каждого ланиакеанца…
-Копии копий, - заключила Вера.
 -Что-то вроде этого. Далеко не в каждом мире можно встретить кого-либо из нас, кто пожелал бы воспользоваться чужим телом. И такие миры годятся только лишь для бездумного пользования их ресурсами. Было бы, конечно, здорово, если бы ланиакенцы пользовались каждым из них. А благодаря корпорации «Феникс Альфа» мы получили доступ ко всем мирам и можем создавать их варианты для предложения народу Ланиакеи.
-Для чего корпорации знания, получаемые Стивенсонами, если конец каждого мира неизбежен?
-Для самих же Стивенсонов, - без промедления ответила Анна, - Для корректности дальнейшей их работы. Сортировка сведений ведется безостановочно. Большая часть выбрасывается, но что-то сохраняется для нового использования. Простите, Вера, но в подробности на эту тему вдаваться я не готова. Но будьте уверены в том, что работа корпорации направлена лишь во благо нам всем. «Феникс Альфа» - величайший труд Ланиакеи, затмивший по уровню своей значимости все остальное. Вам же я хочу посоветовать не вникать в эти детали, которые Вам не нужны. От Вас ожидают совсем другой деятельности, занимайтесь ею так, как Вы умеете это делать.

Однако Вера и сама приходила к мысли, что ей не следовало пытаться разбираться в работе корпорации, которая намеревалась отправить ее домой, в родные ей места, по которым она вдруг соскучилась. Желтый свет, вспыхнувший по воле Анны, никуда не исчезал, и ни мерк ни на мгновенье. И Вера хотела, чтобы сияние продолжалось в ее покоях и дальше. Уже хотя бы потому, что ей физически было легче дышать. Она чувствовала, что сама звучит приятной небыстрой мелодией, совпадающей по темпу с беззвучным мотивом желтого сияния. Она чувствовала, что сама стала музыкой, легкими перекатами, самым настоящим руслом, пропускающим какую-то невесомую реку, чьи воды совсем не бурлят, но наоборот, движутся практически незаметно, приводя сознание в состояние полной безмятежности и гармонии. Стоило Вере расправить руки, оставаясь на возвышении, откуда она могла видеть, казалось бы, все Бытие, все по ее воле приходило в состояние плавного движения, будто ей было по силам начинать и заканчивать все естественные процессы, начиная от дуновений ветра и заканчивая течением бурных вод рек и ручьев. Даже рождение дня и приход ночи был ей по силам как итог ее глубоких познаний и умений ими пользоваться.
Вера не могла бы воспроизвести по памяти или напеть ту мелодию, которой она была, начиная, двигая, и завершая окружающий ее мир. Тем не менее, эта мелодия звучала и звучала, перемещая сознание Веры в то близкое Далеко, которое было представлено ей уже сейчас, без участия в этом процессе корпорации. Она чувствовала себя готовой к своему возвращению, она чувствовала, как с трудом может вспомнить свою прежнюю жизнь в убитом Стивенсом мире, она чувствовала себя совсем чужой там. И как будто не было детства, юности, отрочества, проведенных с немногочисленными друзьями, под присмотром родителей, которых Вера любила. Как будто не было вообще той жизни, как будто с того дня, как она впервые поселилась в том мире, в одной из копий, подготовленных специально для нее, и до момента вспыхнувшего желтого сияния голограммы Ланиакеи в ее памяти образовался глубокий провал.
Силы возвращались к ней. Да, она не смогла бы воспроизвести мелодию, которой Вера была. Но она знала, что эта мелодия прекрасна, в которой были все элементы, необходимые для ее полноценности, для того, чтобы КАЖДЫЙ услышал в ней для себя свое. Было ли так всегда? Однозначно нет. И это стало возможным только лишь в определенный момент времени. Когда Вера впервые услышала этот беззвучный голос, воспроизведенное шумом мертвое холодное молчание, вторгшееся в ее жизнь, ставшее ей верным и надежным союзником, к которому она всегда прислушивалась. Хотя на самом деле этот союзник скорее наблюдал за ней, за каждым ее движением, за каждым словом, даже за каждой мыслью, в том числе, возможной, и еще не обретшей подлинного обличья. Но уже тогда он сформировал в сознании Веры общую картину мелодии, ставшей для нее постоянной. Уже тогда она должна была понимать и понимала подлинный смысл ее, должна была понимать и понимала то, что должна была делать, став ей. Оттого мелодия никогда не менялась ни на одну ноту, ни на одну долю в своем звучании, обретая постоянство как в продолжительности, как в высоте и тональности, так и в общей своей концепции.
Вера помнила мелодию до долей секунды. Не способная наиграть ее собственным голосом, а-ля, на-на-на, Вера могла со знанием дела безошибочно указать на любой ее фрагмент в любой момент времени. Возможно, что эта мелодия лишь удлинялась с каждым новым своим звучанием по мере того, как познания Веры, вроде бы знакомые и изученные до самых мелочей, представали перед ней все в новых подробностях, становясь все более обширными, что шло ей лишь на пользу. Но все меньше она воспринимала каждого нуждавшегося в ее услугах и готового заплатить любую цену (и Вера ставила свои условия) в качестве значимого фрагмента окружавшей ее реальности. Испытывала ли она к своим гостям неприязнь? Должна ли она была испытывать подобные ощущения? Сейчас она не могла ничего об этом сказать. Но, скорее всего, нет. Ни неприятия, ни презрения. А гости, ведь, приходили к ней самые разные, в том числе имевшие и власть, и возможности, против которых Вера оставалась пылинкой, микробом, тьфу, и растереть. И в эти минуты ее завороженности желтым сиянием Ланиакеи она полностью отдалась во власть собственного воображения, все так же основанного на некоем подобии интуиции, учитывая возможные обстоятельства ее решения укрыться в одном из множества миров, подстроенном специально под ее нужды. Разумеется, что у нее должны были быть враги, обладавшие властью и возможностями. Враги, которых она должна была бояться чисто физически, инстинктивно опасаясь за свою жизнь. Что бы кто бы ни говорил, а инстинкт самосохранения – неотъемлемая часть любого живого существа, и подавить его невозможно, если, конечно, речь не идет об измененном искусственным образом сознании и психологической обработке, или же о каких-то психических отклонениях. И при всех своих познаниях, Вера не могла не опасаться за свою жизнь.
Но тем не менее, даже с учетом уровня власти и возможностей тех, кто обращался к ней, Вера не чувствовала к ним какой-то особой антипатии. Ни антипатии, ни симпатии, влияющей на уровень должного сострадания.

И, кажется, так было и теперь, когда Анна вновь навестила ее в сопровождении хорошо знакомого Вере Стивенсона, рядом с которым провела последние минуты перед своим перемещением во владения корпорации «Феникс Альфа». Однако Вера очень хорошо разглядела под личиной молодого человека глубочайшую пустоту. Прямо-таки черную бездну, сквозившую сквозь спокойный взгляд его глаз и доброе выражение лица. Это был не настоящий работник, которого она помнила, всего лишь его подделка, внутри которой таилось нечто безжизненное, что должно было бы заставить Веру испытать трепет и волнение. Однако даже для самой себя она была невероятно собрана в этот момент, будто ожидавшая такого гостя и однозначно подготовленная к этой встрече. Все больше и больше она становилась прежней и подлинной Верой, обладавшей определенным уровнем хладнокровия и решительности, которых от нее всегда ждали.
-Мое имя – Тон, - назвался Стивенсон, сохранявший самообладание, отразившееся на его негромком и твердом голосе, - Вы должны знать о том, каким статусом я обладаю в корпорации «Феникс Альфа».
-Да, я знаю, - кивнула Вера, - Стивенсон рассказал мне.
-Хорошо, - продолжил Тон, удовлетворенный ее ответом, - Вы должны знать, что в силу моих полномочий в корпорации мне не должно быть никакого дела до того, что представляет собой тот или иной ланиакеанец, который возвращается домой. Конечно, бывают очень редкие исключения, представляющие для меня интерес. Вы – одно из них, Вера. Вы общались с ланиакеанцами, с которыми я поддерживаю некоторые отношения, и которым есть что Вам сказать. Возможно, предложить.
-Очень может быть, что и общалась, - не стала отрицать Вера, - Но пока я многого не помню.
-Это нормально, - выразил свою оценку ее признанию Тон, - И Вам не обязательно помнить об этом. Я только хочу сказать Вам о том, что Ваше возвращение ожидаемо не только Вами одной. Вы обладаете определенными особенностями, выделяясь даже среди представителей Вашего рода, ведущих жизнь на некотором отдалении от цивилизации. Не скажу о Вашей уникальности, ибо Вы не единственная в Ваших умениях.
Он сунул руку в карман своего темного пиджака и вытащил оттуда знакомое Вере устройство, загубленное ею по заверениям клерка, что охранял Веру от незваных гостей.
-Мне доложили о том, что Вам удалось испортить это устройство, на защиту которого наши конструкторы потратили очень много времени, средств, сил. Они предвидели даже нечто похожее на колдовство. Я не буду требовать от Вас привести пропуск в его прежнее рабочее состояние. Я не буду требовать от вас какой-то компенсации за испорченную собственность корпорации. Так же я хочу отметить тот факт, что корпоративным уставом, за нерушимость которого я несу ответственность, запрещено заключать какие-либо отношения между корпорацией и ланиакеанцами, пользующимися ее услугами. Это значит, что я не имею права предложить Вам работать на нас. И если честно, я не думаю, что Вы бы приняли такое предложение. Но Вам могут предложить заняться чем-то подобным в Ланиакее, и Ваш отказ не будет означать невозможности сотрудничества.
Тон не намеревался ее как-то испугать. Речь шла о некоей целесообразности ее возвращения, по крайней мере, Веру пытались вернуть в реальность, со всеми ее тягостями. Какой бы силой Вера не обладала, какими бы знаниями не пользовалась, суровые будни ее работы, в ходе которой она общалась с самыми разными гостями, у которых в голове творилось черт знает что, оставались суровыми буднями, от которых она однажды решила спрятаться поглубже. И даже привыкла к своей изоляции, которую рано или поздно Вере предстояло прервать. И, наконец, прервав, она возвращалась к еще более суровым будням. И корпорация «Феникс Альфа» могла устроить Вере еще одну изоляцию, и, кажется, Тон намекал Вере на такую возможность.
Он протянул ей испорченный пропуск, и вновь взяв устройство в руки, Вера ощутила в теле легкую дрожь, волной прошедшую вдоль руки до самых кончиков ее ухоженных пальцев. На мгновение устройство, сжатое ими, будто ожило, придя в состояние четкой вибрации.
-Эта штука может мыслить, - со стопроцентной уверенностью заявила Вера спустя некоторую паузу, во время которой терпеливо испытывала эту вибрацию, будто пропустив ее сквозь себя, - И я чувствую жизнь, еще теплящуюся внутри нее. Это не просто электроника.
Сейчас Вера почувствовала себя хозяйкой, пребывающей на своей территории, принявшей очередных страдальцев, нуждающихся в ее возможностях. Прежние силы возвращались к ней, с каждой минутой она чувствовала себя все лучше и свободнее.
-Тем не менее, Вы правы, Тон: устройство обречено быть выброшенным на помойку. Ничего уже не поделать. Я хочу извиниться перед Вами и корпорацией за свою неуклюжесть.
-Вы не поняли, Вера. Этот пропуск являлся именным изделием. Прототипом, предназначенным конкретно для Вас. Он был предназначен для сохранения информации о Вашей личности, о Вашей индивидуальности. Такие устройства необходимы ланиакеанцам, возвращающимся домой после их отпуска…
-Не всем, - поправила Тона Вера.
-Да, не всем, - не стал уклоняться Тон, - И в это число входят такие как Вы, Вера, услуги и значение для Ланиакеи которых достаточно дороги. Я скажу Вам, и это не является секретом, что корпорация сотрудничает с множеством организаций, занимающихся разработками технологий, которые только усиливают обеспечение комфорта при перемещении за пределы Ланиакеи и возвращении домой. Идея о сохранении чувств и эмоций, присущих каждому ланиакеанцу индивидуально, недостижимом для бездушной электроники - одна из максимально дорогих для нас идей. Не только для одной лишь корпорации «Феникс Альфа». Случайно или нет, Вера, но Вы продемонстрировали технические недоработки, допущенные при создании устройства. Это значит, что к Вам обязательно будут вопросы и предложения, не допускающие отказа. Кнутом ли, пряником, но Вас принудят к сотрудничеству. Вас принудят к сотрудничеству уже за то, что Вы не отказали кому-то из них однажды, приняв в своем доме. Вы действительно надеетесь на прежнее свое существование по возвращении в Ланиакею?
-Да, я хочу вернуться домой, Тон, - больше чем уверенно заявила она, будто уже оказалась там…    
      


3. Как Ланиакея
И это общение с Тоном представлялось ей сном внутри сна. И внезапно пробудившись, она долго не могла придти в себя от слишком живописных образов, передавших Вере невероятные впечатления реальных событий, произошедших с ней за все то время, что она провела вдали от привычного ей дома. Все было настолько реалистично, начиная с ее рождения где-то в дали дальней и заканчивая общением с Тоном прямо невозможно было отличить от реальности. Настолько реалистично, что даже руки зудели от того, что во сне она взяла этот предмет из рук главы корпорации «Феникс Альфа», о существовании которой, кстати, знала, и услугами которой не раз подумывала воспользоваться. Вера чувствовала не унимавшуюся приятную вибрацию в ладонях и пальцах, открыв глаза и оставаясь в постели. Она будто продолжала держать удивительное устройство в своих руках, испытывая его предсмертную агонию, которую не могла остановить. Эти ощущения были сильнее всех прочих, что Вера могла сохранить в памяти, сильнее даже яркого желтого сияния, раскинувшегося на бесконечное расстояние от его источника во все стороны.
Однако этот свет заливал все нутро ее скромного дома, если не убирая, то максимально раздвигая его пределы, и оставляя Веру посреди пустого пространства, где было место для всей полноты действий. Точнее говоря, она видела этот свет визуально, благодаря чему становилась каким-то призраком, способным преодолевать любые физические ограничения и преграды. Можно так сказать, что желтое сияние расширяло пределы ее возможностей, расширяло ее саму, умаляя то бытие, частью которого Вера являлась. Но желтое сияние заполняло ее дом не всегда. Часто, но не постоянно. И когда его не было, Вера чувствовала нечто похожее на упадок сил, некую разрядку, которую необходимо было восполнить. Обычно это происходило после утомительной работы и глубокого сна в конце, когда было потрачено слишком много сил, и сон максимально расслаблял уставшее тело.
Вера долго не отдыхала, принимая гостей в своем доме каждый день на продолжении длительного периода времени. Ей требовалась пауза, передышка, возможность восстановления. У Веры было место, где она могла взять паузу, совсем короткую, можно сказать, мимолетную. Но в то же время вполне эффективную, которая позволяла ей полноценно отдохнуть. Правда, сейчас это место вряд ли бы ей помогло, хотя Вера и намеревалась пойти туда, чтобы сделать хотя бы один глоток освежающего воздуха, который прочистил бы ей сдавленные какой-то бесконечной чередой страждущих мозги. Она должна была быть там, чтобы привести опустошенную от благоразумия голову в порядок. Она пошла туда в одной ночной рубашке (совсем нагишом было бы для Веры чересчур даже с учетом недоступности ее для посторонних глаз). Впрочем, она оголится по прибытии на место. Оголится уже только для того, чтобы окунуться в озеро с головой. И это место будто было создано для Веры кем-то намеренно. Никто не знал о его существовании, и только она могла пройти туда еле заметной на глаз тропой.
Всякий раз оказываясь на озере, Вера оказывалась залитой золотым светом теплого мягкого солнца, опускавшемся на тихую водную гладь, которая будто готовилась к появлению Веры, предвкушая нежность ее ласок по отношению к нежному женскому лону. Лишь Сфера могла наблюдать и наблюдала за этими прикосновениями. И Вере было отрадно оставаться у Сферы на виду, перед которой она испытывала трепет – приятный, несравнимый ни с чем другим, что могло бы вызвать в ней подобные ощущения. Оставаясь в воде по пояс и  застыв на одном месте, Вера чувствовала Сферу каждой клеточкой своего тела, чувствовала, как хрупко и нежно оно. И Сфера была хладнокровна с ней. Сфера позволяла ей быть собой, и Вера чувствовала Сферу повсюду, даже на глубине озера. Сфера окружала ее без каких-либо намеков на недосягаемость Веры для сторонних глаз. Сфера видела ее постоянно, наблюдала за ней непрерывно, наблюдала такой, какой Вера оставалась наедине сама с собой, даже скрывшись наполовину в воде. Будто само озеро было частью Сферы, хотя, почему будто? И Вере было ли не знать, что все вокруг, само Бытие принадлежало Сфере, и оттого это Вера должна была чувствовать себя в гостях, инородным элементом, оказавшемся внутри этого живого организма, с которым однажды вступила в контакт? Сфера хотела наблюдать за тем, как Вера разглаживала себя, проливала на себя воду, а затем пускалась вплавь и погружалась в озеро с головой, получая откровенное наслаждение каждым мгновением, проведенным в воде.
И потом, вдоволь наплававшись и поныряв, очищенная от всяческих выделений и посвежевшая, Вера будто растворялась внутри наблюдавшей за ней Сферы, становясь частью ее возможного сознания. Возможного потому, что Вера не была уверена в способности Сферы осознанно мыслить. Она слышала голос Сферы, этот беззвучный шум, который мог звучать как у нее внутри, собравшись в сознании Веры в одной точке, так и повсюду снаружи, окружая ее со всех сторон, поместив Веру в эпицентр себя, откуда той была виден, кажется, каждый уголок ее мироздания. Больше того, Вера понимала этот голос, обращенный к ней, и кроме голоса больше ничего не было. Будто Сфера предоставляла ей возможность видеть намного дальше, намного шире и глубже, чем позволяли обычные глаза. Сфера позволяла видеть насквозь, видеть будто ВСЁ. Видеть и осознавать всю ничтожность вериного существования на фоне огромного пространства, заполненного все теми же микроскопическими песчинками, каждая из которых сама по себе ничего не значила. Но вся ирония в том, что и все вместе песчинки оставались на фоне Сферы практически незаметными и оттого лишенными смысла, существующими сами по себе.
Сфера оставалась пределом, за которым больше ничего не могло быть в принципе. Сфера оставалась самим временем и пространством.
Обласканная мягким солнечным светом, позолоченная и удовлетворенная, Вера направилась к дому, чтобы покинуть его на неопределенное время и собраться с мыслями и новыми силами. Она уже знала, куда она хотела пойти, что хотела обрести в своем странствии (если это можно было так назвать), какие хотела сделать выводы. Впрочем, выводы она сделала уже давно, чувствуя Сферу, наблюдавшую за ней денно и нощно, время от времени звучавшую у нее в голове беззвучным шумом, который Вера, где-то про себя, хотела слышать еще и еще. Будто этот шум заглушал собой все прочие звуки, поселившись в ее ушах навсегда, позволяя Вере слышать что-то еще, не забывая, однако, напоминать о себе подобно какому-то наставнику, на которого она могла рассчитывать в особых обстоятельствах.
И вот по возвращении с озера, где она чувствовала себя полностью открытой перед Сферой, Вера обнаружила на пороге дома неожиданного гостя. Он сидел прямо на земле, прижавшись спиной к запертой входной двери вытянув ноги, голова его была опущена, и по всему было понятно, что Стивенсон был без сознания. И Вере даже показалось, что он мертв. Лицо Стивенсона представляло собой ужасное зрелище, залитое кровью. Вера обнаружила на голове его сразу несколько ужасных рваных ран, травмы были на лице Стивенсона повсюду, ему сломали нос, разбили губу, выбили несколько зубов. Зрелище оказалось просто кошмарным, впрочем, она видела и нечто похуже, о чем вспоминала с неприятием. Да, Вера была удивлена этим неожиданным появлением того, кто убедительно представлялся ей персонажем последних и ярких сновидений.
Как такое было возможно? Но вот это случилось, и это не она оказалась на месте Стивенсона, голова и тело которого оказались покалеченными. Может быть, это и не сон был вовсе? На самом деле, Вера не должна была удивляться, видевшая в своей жизни много чего необычного в силу своей деятельности, которая так же представлялась для окружающих чем-то из ряда вон выходящим. А потому ее вскинутые в удивлении брови быстро вернулись в свое исходное положение, а лицо приняло привычное хладнокровие. Но вместе с тем, Вера испытала обычное людское, что никуда не могло исчезнуть просто так, после долгих лет одиночества и негласного союза со Сферой. Привычные простые инстинкты матери, стремящейся уберечь свое дитя от опасности, примитивное стремление помочь, облегчить страдания, которые, к слову, оказывались не столь заметны по отношению ко всем прошлым ее посетителям – она не могла и не хотела сопротивляться им. Она помнила Стивенсона после пробуждения, помнила его, покидая озеро, воды которого не могли так просто вымыть из сознания Веры этот удивительно живой сон, окончившийся яркой вспышкой все того же желтого света, внутри которого оказывалось еще более яркое сияние.
Вера не могла сдержать своих эмоций, осмотрев Стивенсона, ничуть не реагировавшего на ее прикосновения. Ахая и охая, Вера втащила беспомощного парня в дом, Стивенсон лишь слабо замычал, ведомый Верой до кровати. Его костюм так же был перепачкан в крови, тем не менее, Вера опустила Стивенсона на кровать, он вновь что-то замычал, пару раз отхаркнув с разбитых губ  кровь. Раздев его почти догола и несколько проведя руками вдоль тела, Вера обнаружила несколько внутренних повреждений в области грудной клетки и живота, полученных в результате механического воздействия. Стивенсона здорово так отпинали, причем, похоже, не одними только руками и ногами. Он не мог бы добраться сюда самостоятельно, да и цепочки кровавых следов до входной двери Вера не обнаружит. Но сейчас это было неважно. Сейчас Вера занималась латанием и зализыванием кровоточащих ран ее гостя, и делала она это аккуратно, переживая за каждое свое неловкое движение. Конечно, она старалась сохранять хладнокровие и ясность ума, однако что-то происходило и против ее воли, рвавшееся из самых ее глубин. Она однозначно волновалась за здоровье и жизнь Стивенсона, образ которого с компрессом на голове вспыхнул в ее памяти с новой силой. Вера будто против своей воли чувствовала каждое его увечье на себе. Что-то она могла исцелить благодаря заговорам, которые лились из нее рекой во время этой долгой процедуры, но множество ран требовало подручных и медицинских средств, которых у Веры в доме хватало. Травы, мази, бинты – все пошло в ход без каких-либо раздумий, все было направлено на облегчение мук и исцеление пострадавшего, потребовавшее от нее несколько часов сосредоточенности.
Карманы же его одежды были пусты. И даже никаких тайных подкладок или чего-то похожего на тайник, в котором можно было бы что-нибудь спрятать, Вера не обнаружила. Это означало, что тот, кто привел Стивенсона к дверям ее дома и оставил несчастного одного, хотел, чтобы Вера исцелила и поставила того на ноги. Конечно, существовала немалая вероятность того, что важные предметы могли быть извлечены из карманов Стивенсона до того, как он был оставлен на пороге ее дома. Тем не менее, он был изувечен, но не убит, а значит, еще представлял собой интерес. И в первую очередь, для Веры. И не только как пациент. И она понимала, что это было некое знамение для нее. Не испытание, нет, но знамение, имеющее (или должное быть таковым) значение. Она понимала, что не могла быть равнодушной к этому человеку. Она понимала, что и не была равнодушной.
И вот он, наконец, разлепил заплывшие от синяков глаза, обнаружив себя в ее доме, почувствовав прикосновения ее рук, которыми Вера бережно разглаживала его кожу, стремясь влить в Стивенсона новые силы, стремясь заставить его хотя бы очнуться. И она оказалась искренне довольна, когда этот момент, таки, наступил, и добрая улыбка сама собой воцарилась на ее лице. 
-А как твое имя? – спросила она, представившись и про себя ожидавшая его ответа.
-Я не помню, - через долгую паузу признался он, шевеля разбитыми губами, - Я ничего не помню.
-Все хорошо, - попыталась успокоить его Вера, чувствуя страх, охвативший несчастного от осознания им его потерянности, - Ты обязательно вспомнишь, я постараюсь, чтобы ты все вспомнил, мой хороший. А пока я буду звать тебя Стивенсоном. Стиви. Ты не будешь против?
Он не был против этого имени, а даже если бы и был, то ничего другого просто не мог предложить.
-Что ты помнишь последнее? – мягким тоном пыталась выяснить Вера, держа его за руки.
-Круг. Точка внутри круга. Кажется, они вытесняют из памяти все другое.
-Какие-нибудь подробности? – настаивала Вера, не повышая голоса, как с ребенком разговаривала.
Рук Стивенсона из своей хватки она не выпускала. Она чувствовала, что не должна была этого делать, чтобы не разрывать этой сильной связи, возникшей между ней и Стивенсоном. Она чувствовала, что в противном случае пропадет приятное ощущение, охватившее ее, взявшее под контроль ее сердце, которое забилось с появлением этого человека как-то иначе и с того момента потребовало к себе всего ее внимания.
-Какой-то шум, - поделился Стивенсон, закрыв глаза и сосредоточившись, - Непривычный. Напоминает шум в голове – непрерывно гудит. Я слышу его сейчас.
Ему было трудно говорить. Ему было трудно вообще осознавать себя в эти минуты. И только хватка рук Веры облегчала то, что происходило с ним, попавшим к ней. Она была нужна Стивенсону с ее добрым голосом, с каждым ее нежным прикосновением, с искренней улыбкой, направленной только во благо ему, с ее взглядом, полным сочувствия. Только лишь ее ласка служила надежным лекарством для Стивенсона, к которому у Веры возникало все больше симпатии.
Оттого Вера чувствовала уверенность в том, что делала, желая скорейшего его выздоровления. С каждым мгновением она все больше привязывалась к нему, с каждым мгновением Стивенсон становился ей все роднее. Она совсем не знала его, и в то же время будто могла рассказать о каждом дне его существования. Веру тянуло к ее подопечному, Вере нравилось заботиться о нем, нравилось делать перевязки, во время которых она касалась его тела. Стивенсон не был каким-то атлетом с кубиками пресса и накачанными мускулами. Его кожа была гладкой, ухоженной, с минимальным количеством волос на груди. Чем-то его кожа напоминала кожу самой Веры, за которой ей было приятно следить, которую так и хотелось разглаживать, наслаждаясь ее бархатистостью и упругостью. Как будто между ними действительно существовала некая связь.
И, несмотря на ее предложение обращаться к нему по имени Стиви, Вера редко называла его именно так. Ей было больше по душе называть его «мой хороший» или «мой мальчик», или еще как-то так, чтобы Стивенсон чувствовал ее опеку над ним. Так что да, за всеми этими нежностями и тонкостями ее чувств Вере не хотелось расставаться с ним. Тем паче, что Стивенсону все равно некуда было идти без восстановленных воспоминаний. Однако Вера была уверена, что у него все равно не было родных и близких, которые волновались бы за его судьбу. Единственное, что Веру действительно беспокоило – те, которые привели его к ее дому. Привели для того, чтобы она поставила его на ноги. Это значит, что за ним не могли, а обязательно вернутся. А ведь Вера целовала его, и Стивенсон не только не противился, но тянулся к ней, желая этих ласок. И ласки его заставляли ее трепетать и забываться, и это были самые невероятные для нее ощущения, казавшиеся значительными не только лишь для нее, для них двоих, но и для всего мироздания. И что-то происходило с ней внутри, учиняя самый настоящий хаос, которого она будто хотела, и при получении освобождалась. Она чувствовала нечто настолько огромное внутри себя, что невозможно было бы передать это в словах, даже в собственном воображении, невозможно было представить даже теоретически. И будто не могло быть и не было никакой Сферы, окружавшей ее со всех сторон, наблюдавшей за ней, обозначавшей Пределы Бытия, за которыми невозможно вообще хоть что-то. Вера просто утонула в этом огромном нечто, и с удовольствием понимала, что не может подняться на поверхность, чтобы сделать вдох, который привел бы ее в чувство. Такого не было с ней прежде никогда.
-Не отпускай меня, мой хороший, мой милый, - как в сладком горячем бреду повторяла она, стиснутая в его объятьях слишком крепких для его нежных ухоженных рук, - Молю, не отпускай.
-Давай, оставим этот дом на какое-то время, - предложила ему Вера, когда Стивенсон мог уверенно стоять на ногах, - Я знаю немало мест, где мы могли бы насладиться красотами этого мира. Они определенно пойдут на пользу нам обоим.
-А как же твои гости? Ты нужна людям, которые преодолевают огромные расстояния ради того, чтобы получить от тебя помощь и поддержку.
-Еще скажи, что в очереди собираются, - довольно улыбнулась Вера, которая видела, что Стивенсон был совершенно не против ее предложения.
Рано или поздно, но он бы и сам предложил ей что-то подобное. Он видел ее усталость, оставаясь свидетелем и помощником в ее работе. Он видел ее уверенность в нем, которая помогала Вере быстрее приходить в себя, когда она знала о том, что он был рядом.
-Иногда даже родные стены становятся чужими, - прокомментировала Вера, - Мы спрячемся от них на какое-то время. Спрячемся от всех.
И чем быстрее она хотела сделать это, тем острее Вера чувствовала неумолимый миг вторжения в ее дом и разлуку со Стиви, которая приближалась к ней, требуя от нее немедленных действий. Она давно считала его своим, с того момента, как прикоснулась к нему и ощутила это действо, происходящее внутри себя.
И они действительно покинули ее дом, просто собравшись, и практически без подготовки. Просто вышли за пределы деревянных стен, чтобы направиться по тропе, ведшей от порога к жилому поселению через лес. Местные жители знали Веру в лицо, и большая часть их оказалась приятно удивлена ее появлением в компании с мужчиной, о котором ходило много слухов, благодаря упоминаниям о нем из уст кое-кого из Вериных гостей. Вере хотелось как можно быстрее покинуть поселение, она воспользовалась услугами одного из местных лодочников, согласившегося переправить ее и Стиви по широкой реке, отделявшей поселение от большой земли. Вера отвела своего спутника по каменистому берегу глубоко в лесную чащу, и дальше вверх по каменистым склонам тропой, о которой знала лишь она одна, протоптавшая ее собственными ногами. Подниматься пришлось долго, и Стивенсон изрядно устал, и прежние увечья дали о себе знать, и только лишь моральная поддержка Веры придавала ему сил двигаться вперед.
Уже поздно ночью, при сияющих звездах они, наконец, добрались до большого бревенчатого дома, огороженного деревянной изгородью. Это был необычный дом, построенный когда-то для Веры в знак благодарности одним из ее клиентов, занимающимся тем же чем и она, но который обратился к Вере за поддержкой. Он заверил Веру в полной анонимности существования этого дома для окружающих. И на самом деле она не раз бывала здесь в полном одиночестве, и никто ни разу не побеспокоил ее, появившись в этом доме незваным гостем. Дом позволял Вере словно перемещаться в пространстве из одного мироздания в другое, при этом оставляя ее на одном месте. По собственной воле Вера могла прыгнуть, к примеру, из тропических джунглей куда-нибудь в горы, а оттуда в заснеженные пустоши всего за одно мгновенье. Она и сама не могла до конца разобраться в принципе работы этой сложной для нее системы перемещения. Дом открывал ей пути куда-то за пределы знакомого ей мира, представляя собой некий портал, но она знала, что все время оставалась внутри его стен. Тем не менее, это были неповторимые ощущения, и она понимала, что не должна была задаваться вопросами и пытаться найти разумное объяснение. Тот, кто построил этот дом (для нее) обладал возможностями, превышающими возможности ее самой, и она знала о существовании таких людей, с которыми имела дело всего один раз в своей жизни и в благодарность от которых получила сие творение. Те места, которые дом открывал ей, были частью Ланиакеи, частью ее мира, ее дома, о которых она могла прочитать только лишь в научных книжках, или услышать из чьих-то уст.
Открытая сжатой рукой Веры массивной железной ручкой входная дверь представила спутникам ночное и безмятежное морское побережье. Вера знала о том, что ожидало их внутри дома, про себя желавшая оказаться именно на морском берегу. И желание этого лишь росло с того момента как Стиви поднялся на ноги и она понимала, что он может просто уйти. Уйти, несмотря на свое беспамятство. Уйти, несмотря на ее доброту и ласку. Уйти, несмотря на все ее старания, на всю ее опеку, на все ее открытые к нему чувства. Уйти, чтобы просто не достаться своим недругам, ведомый внутренними инстинктами, если хотите, интуицией. Конечно, очень маловероятно, всего сотая процента, но эта вероятность существовала. Занозой сидела в мозгу. Вера чувствовала внутри него нечто особенное, что притягивало ее к Стиви еще сильнее, что заглушало голос Сферы, о которой она просто забыла, захваченная своим протеже. Она хотела оказаться на морском побережье с идеальной гладью воды в темноте ночи просто из-за стремления если не удалить нечто инородное, что неприятно ныло в ее сознании, то хотя бы сгладить это чувство микроскопической тревоги и ожидания чего-то ужасного. Вряд ли смертельного, но максимально разрушительного, что требовало длительного времени на восстановление.
Это озеро приносило должный эффект, пока Вера оставалась одиночкой. Теперь ей требовалось нечто большее, учитывая то же самое большое, что коснулось ее и пребывало внутри, не желая оставить.
-Я вспомнил, - в свою очередь не сдержал своего волнения Стивенсон, оказавшись на песчаном пляже и коснувшись приятной прохладной воды руками.
-Что ты вспомнил? – поспешила поинтересоваться Вера.
-Я вспомнил, как держал воду в ладонях, - не сразу сказал Стивенсон и осторожно сделал так же, - Не просто воду. Там было что-то. Что-то, что нуждалось в воде.
-Рыба?
-Нет, - быстро отверг он, ожидавший этой логичной версии, - Точно не рыба. Что-то тяжелое, что-то твердое. Что-то, что дрожало, но явно неживое. Большего сказать не могу.
Стивенсон был удивлен неожиданному сюрпризу, ожидавшему его по ту сторону входной двери, совсем чуть-чуть, подготовленный Верой к таким чудесам. После же его откровения Вера тоже кое-что вспомнила. Вспомнила довольно ясно, можно сказать, во всех подробностях. Вера вспомнила, как держала в руках предмет с высеченным на нем символом точки в центре кольца в момент его предсмертной агонии. Вера была уверена в том, что какая-то часть ее жизни оставалась сном, с этим чувством сложно было поспорить. Это было похоже на некое самовнушение. Потому что Вере более чем просто казалось, что она помнила прошедшие перед этим убедительным сном события, которые вряд ли бы рассыпались в прах при первой же попытке описаниях их подробностей. Да, Вера приходила к мысли обратиться к корпорации «Феникс Альфа» и сбежать из привычного для нее мира, но что-то останавливало ее едва ли не в самый последний момент. Но вот сейчас, после признания Стиви, которого она видела в своем сне, что-то происходило в ее мозгу. Сомнения так и лезли к ней в голову. Детали сновидения, казалось бы, так легко забывшегося спустя дни в обществе Стивенсона, одна за другой выстраивались в прежней последовательности.
Вера вспомнила и Анну, и Тона в образе все того же Стивенсона, Вера вспомнила даже образ грузного Грека. А что если она действительно воспользовалась услугами корпорации, и возвращение домой имело такой странный эффект ложности этих воспоминаний, представляемых как сон? Вот же, Стиви был рядом с ней, например. И вот он что-то вспомнил, и сама собой возникла эта связь ощущений и образов.
Вера приходила к мысли провести Стиви по другим местам, доступным для возможностей дома, чтобы он еще что-нибудь вспомнил.  Однако про себя она уже многое понимала. Конечно, она могла и ошибаться в своих предположениях. Но что-то внутри нее предостерегало ее не пытаться углубляться в эти попытки выяснить больше. Некий тормоз, в основе своей имевший ее собственные опасения как-то пострадать, приблизить вероятность разлуки со Стивенсоном раз и навсегда. Что-то требовало от нее не пытаться делать лишнего, требовало оставить все как есть, требовало оставаться со Стиви на морском побережье, где им вдвоем было так уютно. Да, она пришла к выводу, что на самом деле была где-то еще, благодаря корпорации «Феникс Альфа», возглавляемой Тоном, и возвращение обратно было представлено ей ее же собственным сознанием как пробуждение после глубокого сна, и причины такого воздействия оставались для нее загадкой, которую не следовало пытаться разгадать. Впрочем, даже в этом она еще сомневалась. Да, вполне вероятно, что Стиви имел отношение к корпорации, оставаясь ее сотрудником, с которым она встретилась перед своим возвращением домой. Да, Вера могла понять смысл оставления Стиви в беспомощном изувеченном состоянии у дверей ее дома: чтобы между ними возникла эта тесная связь, в ходе которой Вера постаралась придти к неким выводам и что-то узнать. Стиви был оставлен специально для нее. Оставлен корпорацией «Феникс Альфа». И вполне возможно, что это была ловушка, попытка навредить Вере, и чем больше Вера могла что-то выяснить, тем вероятнее эта ловушка могла сработать.
От Веры что-то хотели, она вспомнила предостережения Тона быть готовой к попыткам заставить ее исполнять чью-то волю.
И вот в какой-то момент ее Стиви рядом не оказалось. В какой-то момент она обнаружила себя одну на берегу безмятежно и благосклонного к ней и ее спутнику моря. В одно мгновенье вера собралась и напряглась, обострив все свои чувства. Она понимала, что Стиви не было ни в доме, ни рядом с ним. Его вообще не было в радиусе ее восприятия. Он не мог уйти сам, позволивший себе ее доминирование над ним, получавший удовольствие быть для Веры любимым мальчиком, от одного существования которой чувствовавший себя более чем уверенно. Он просто не оставил бы Веру, она была нужна ему как воздух, слишком долго остававшаяся одна, подавившая собственные чувства, которые так легко и внезапно сдетонировали под постоянным давлением здравого ее рассудка, и результат был сладостен им обоим. Для Стиви она была какой-то феей, воплощением мечты его жизни, зажегшей блеск у него в глазах, ласкавший ее под завороженным взглядом их. Вера будто подарила ему вторую жизнь, за что Стиви был ей более чем благодарен. И мужские ласки его приводили Веру в искренний восторг. Но не в одном лишь сексе было дело.
И не обнаружив Стиви, вдруг, рядом, Вера пришла и в дикий ужас и полную боевую готовность одновременно. Ее растерянность и паника длились всего один миг. Быстрее молнии Вера кинулась прочь из дома на улицу, понимая, что даже поблизости Стиви ей обнаружить не удастся.
-Нет, нет, нет, - повторяла она как в бреду.
Слезы сами собой навернулись у Веры на глазах, несмотря на все ее старания сохранять голову холодной. Ей бы сейчас обратиться и обострить все свои чувства, которыми Вера пользовалась во время проведения всяческих обрядов и ритуалов, максимально напрячь зрение, обоняние и слух, чтобы найти хоть что-то, самое мелкое и незначительное, что указывало бы на направление, которым Стиви покинул дом. И Вера постаралась взять себя в руки, и расправила их, тщательно ощупывая пальцами сухой воздух, чувствуя малейшие дуновения ветра. Она улавливала все запахи, несомые ветром в ее сторону, казалось, по ее собственной воле. Серо-зеленые зрачки блестевших от слез ее глаз были максимально расширены. Казалось, Вера могла видеть сквозь материальные объекты, закрывавшие обзор привычному ей зрению, казалось, что вокруг Веры образовалось голое пространство. Но даже сейчас ей не удалось заметить никого похожего на движущегося человека. 
Сколько прошло времени с того момента как Стиви покинул дом? Как получилось, что она проморгала этот момент? Как получилось, что она потеряла бдительность и позволила им забрать его? О да, она не сомневалась, что Стиви забрали, отняли у нее силой.
Она даже не заметила как свалилась с ног, морально и физически опустошенная за последние несколько часов усиленного мониторинга окружающей обстановки вокруг дома. Она доползла до кровати, отдав сознание телу, все действия которого были подобны действиям бездушного холодного механизма. Сон и явь слились в единое целое, где безграничная нега в объятьях Стиви и холодная темная бездна одиночества в равной степени наполняли сознание Веры густой, мешающей дышать массой. Вера слышала свой собственный плач, чувствовала и не стирала избыточно соленые слезы, катившиеся по щекам, слышала лихорадочный стук собственного сердца, готового вот-вот разорваться на части. Сердце ее горело огнем, болело, буквально гудело, разливая колющий эффект по всему телу, отчего Вера задыхалась и куда-то тонула, проваливаясь в самую глубину холодной тьмы. Ей было очень плохо, почти невыносимо, она чувствовала собственную смерть, она умирала и возрождалась снова ради новой смерти.
Она была без сил, пройдя через этот ад. Она просто лежала в черной пустоте, уставившись в одну точку пустым взглядом раскрытых немигающих глаз. Пустота находилась и внутри нее, такая же холодная и бесконечная. Намного более бесконечная в сравнении с самой Сферой.
-Выпейте воды, - вдруг услышала Вера негромкий и знакомый голос, а через миг Анна протянула ей полный стеклянный стакан.
-Нет, - только сказала Вера в ответ чуть слышно.
Сейчас ей было практически все равно на происходящее.
-Поверьте, я действительно хочу помочь Вам, - и Анна опустила руку ей на горячий лоб, - Они забрали Стивенсона потому, что он выполнил свою работу: забрал Ваше сердце.
-Где он? – только спросила Вера все тем же слабым голосом, будто не чувствуя ее прикосновений, - Где Стиви?
-Вы не найдете его пока не примете их предложения. Совсем скоро они будут здесь со своими условиями. Им нужны такие как Вы, Вера, которые многое умеют, и у них ничего нет, но которым можно что-то дать, чтобы позднее отнять.
-Я сделаю все, как они хотят.
-Я здесь, чтобы этого не случилось, Вера, - мягким тоном заявила Анна, - Я ведь говорила Вам, что являюсь Вашим куратором. Я работаю на корпорацию «Феникс Альфа», и я намерена уберечь Вас от неприятностей, с которыми Вы рискуете столкнуться в ближайшее время…
-Я хочу увидеть его, - повторяла Вера, - Я хочу увидеть своего мальчика.
-Сюда придет человек, которого Вы помните. Он уже обращался к Вам однажды, до того, как Вы воспользовались возможностью поселиться в одном из миров, доступных для корпорации. Это он посоветовал Вам взять эту паузу, пообещав Вам множество плюсов пребывания вдали от дома на несколько тамошних поколений. В этот раз он предложит Вам нечто куда более значительное. И в этот раз Вам придеться заплатить. Я не уверена в том, что Вам это нужно.
-Нужно…
-Нужнее Ваших знаний у Вас ничего нет, и не может быть. Я здесь, чтобы Вы не оступились с той дороги, по которой идете с самого своего рождения. Истинные представители Ланиакеи должны помогать друг другу.
Вера закрыла глаза на несколько мгновений и перевела дух. А когда вновь открыла глаза, они вновь наполнились слезами, и слезинки вновь поползли по ее щекам.
-Я не чувствую своего сердца, - сказала Вера чуть слышно, будто знавшая и ожидавшая чего-то такого, - Помогите мне…
-Выпейте воды, - и Анна вновь протянула ей полный стакан, - Вам будет легче.
Она помогла Вере приподняться, чтобы та сделала один большой продолжительный глоток…

…Его имя было Арнольд. Худощавый, среднего роста, со сверкающей вылизанной лысиной, с морщинами на лбу и с большими круглыми очками на носу – самый настоящий пенсионер. Худое лицо Арнольда было преисполнено добродушием, буквально принуждая собеседника к честности и дружелюбию. Именно дружбу Арнольд и предлагал Вере когда-то, намекая на свои связи, на свои возможности, но сильно подорвавший собственное здоровье. Он проделал долгий путь к дому Веры после длительных поисков хорошего специалиста. Ему не нужны были врачи, в которых Арнольд не слишком верил, которые могли просто тянуть из него деньги, не предлагая, по сути, ничего, что могло бы исцелить его. И когда, наконец, Арнольд узнал о существовании Веры с ее возможностями, он не замедлил с решением посетить ее. Так Арнольд рассказывал ей, оказавшись у Веры дома, и она не особо вникала в эти подробности, определив его недуги и понимая, что они были ей по силам. Арнольд первым заговорил о корпорации «Феникс Альфа», сославшись на тот уровень сил, которые она тратила каждый день своей работы. И это было первым подобным предложением в адрес Веры.
-Здесь вполне уютно, - заметил Арнольд, окинув взглядом небогатое убранство дома, куда он попал в первый раз.
-Даже не хочу спрашивать о том, как Вы нашли это место, - строгим тоном ответила хозяйка дома, - Но мне очень хотелось бы об этом знать. Этот дом исключительно для меня.
-У Вас очень усталый вид, Вера, - улыбнулся Арнольд, стараясь обезоружить ее своим привычным добродушием, - Разрешите мне присесть?
Она разрешила, указав старику рукой на деревянный стул со спинкой.
-Не сердитесь на меня. Я не хочу быть Вашим недругом, особенно после того, что Вы сделали для меня однажды. Вы понравились мне, Вера. В Вас очень много тепла, о котором Вы, возможно, не догадываетесь. Это позитивная энергия. Я бы сказал, жизненная сила, которой так не хватает огромному количеству людей. И я вновь хочу Вам помочь. Объяснение того, как мне удалось попасть сюда, напрямую связано с причиной моего появления в этом доме.
-Правда? – неприятно улыбнулась она и скрестила на груди руки в ожидании его пояснений.
-Поверьте, Вера, этот дом уже не является прежним строгим секретом для посторонних. Вы привели сюда человека, за которым было установлено непрерывное наблюдение; могу сказать даже, что он был изрядно нашпигован устройствами слежения.
-Зачем? – спросила она с видимым отвращением на лице.
-Чтобы наблюдать за Вами. Вам он был знаком прежде, не правда ли?
-Правда, - кивнула Вера, - Только почему именно Стивенсон? И зачем надо было его так калечить?
-Всех деталей я не знаю, - пожал плечами Арнольд, - Я не имею отношения к этой операции. Мое дело только сказать, что сейчас Вам плохо без него, и Вы хотите его увидеть.
-Где он? – потребовала она немедленного ответа.
-Со Стивенсоном все хорошо, - вместо ответа заверил Арнольд, внимательно рассматривая хозяйку дома, - Сейчас он под надежным присмотром. Он так же хочет быть рядом с Вами. После того как Вы сделаете кое-какую работу, вам позволят увидеться друг с другом.
-Что за работа? – без раздумий спросила она, ничуть не взволнованная этим пристальным взглядом.
-Где она? – вдруг спросил Арнольд, не меняя тона и не меняясь в лице.
-Вы о чем?
-Ты очень искусная подделка, правда, - спокойно заметил Арнольд, - Я впечатлен, давно таких не встречал. Вряд ли это результат какого-нибудь колдовского обряда. Поэтому я и спрашиваю: где Вера?
-Вы ее не найдете так просто, - довольно улыбнулась Анна, использовавшая лицо Веры для этой беседы.
Вслед за тем она выудила откуда-то из-за спины пистолет, и направила его на своего гостя.
-Кто ты? – только спросил Арнольд, всего секунду рассматривая направленное на него оружие, а затем вновь переместив взгляд на Анну, - На кого работаешь?
-Она не будет работать ни на кого, кроме себя, - заявила Анна, не повышая голоса, - Можете так и передать им. Она не будет ничего для них делать, и не будет никакой встречи ни с каким Стивенсоном в ущерб ее интересам. Если кто-либо из них, или же из тех, кто их представляет, придет сюда снова, встреча будет достаточно жаркой, но эффективной. Верьте мне, Арнольд, когда я говорю, что могу убить Вас прямо здесь и прямо сейчас.
-Да, я верю тебе, - кивнул головой Арнольд.
Она позволила ему встать, под дулом ее пистолета Арнольд вышел за дверь. Анна поспешила запереть ее на засов, выпроводив старика восвояси.
После этого она поднялась по короткой лестнице в хитро скрытую от посторонних глаз комнату к обессиленной хозяйке дома, которая пребывала в сознании, исхудалая и бледная.
-Они могут вернуться, - предупредила Анна, склонившись над Верой.
Анна опустила ладонь ей на лоб и вновь не ощутила у той никакого жара.
-Пусть, - зашевелила губами Вера, - Все равно.
-Тебе нужно другое место. Куда более надежное.
-Я не хочу никуда уходить…
-Ты должна, Вера, - негромким, но твердым голосом надавила Анна, - У них много способов как поставить тебя на ноги, так и принудить к необходимой им работе.
-Я согласна. У них Он.
-У них нет твоего Стивенсона, - осторожно перебила Анна, вновь став прежней Анной, - А если и был, то УЖЕ нет. Им нужно, чтобы ты делала все, что они хотят. А они хотят твои возможности, которые уже считают своей собственностью. Рано или поздно, но так должно было случиться. Тебе просто дали время на подготовку, предложив услуги корпорации «Феникс Альфа», которыми ты воспользовалась.
-Будьте вы все прокляты, - не сдержалась Вера, и повторила уже громче и сильнее, - Будьте вы все прокляты, ничтожества.
-Обязательно будем, девочка, - в свою очередь не смогла не улыбнуться Анна, - Вот окажешься вдали от нежелательных гостей, и будем прокляты все как один.
В руках ее появилось нечто похожее на рацию с короткой антенной.
-Мне нужно прикрытие, - потребовала она, щелкнув тумблером и не дождавшись ответа, щелкнула тумблером повторно, обрывая связь.
-Оставь меня. Пожалуйста, - уже намного тише попросила Вера.
-Прости, не могу. И не должна, - добавила Анна через короткую паузу, - Давай, моя девочка, поднимайся.
И хоть Вера была похожа на какой-то овощ, хоть она старалась оставаться такой, при помощи физической хватки Анны, она, таки, села в кровати, удерживаемая руками ее неожиданной помощницы. Выглядела Вера просто кошмарно. Одни лишь растрепанные темные волосы ее могли напугать, представив Веру неким злым духом, вселившимся в некогда прекрасное женское тело.
-Я никуда не хочу идти. Оставь меня здесь, - слабым голоском протянула она.
-Да я бы с радостью. Но у меня есть вышестоящее руководство, чьим указаниям я подчиняюсь.
-Я помню: Тон…
-Под ним полно других начальников, - улыбнулась Анна, - Видишь ли, твое имя кое-кому в моей организации как свет в окошке в ночи. Ты не единственная в своих умениях, с кем мне приходилось работать. Поэтому меня назначили в качестве твоей поддержки. Мне доверяют, и я хочу, чтобы мне доверяли и дальше. Потому что мне нравится иметь дело с корпорацией, а корпорации нужны сотрудники вроде меня. Это взаимовыгодное сосуществование.
-Я ведь могу навредить тебе, Анна.
-Сейчас ты ничего не можешь, девочка. Прости, но это факт. Поэтому я рядом с тобой.
-Ты ведь знала, что все это случится, - дошло до Веры, - Что они пришлют Стиви ко мне, чтобы потом забрать.
-Это один из вариантов, просчитанных в корпорации. Мне было велено наблюдать за тобой с последующим взаимодействием, которое было неизбежно. Ты можешь подняться на ноги?
С трудом, однако Вера смогла это сделать. Ее покачивало из стороны в сторону от явной физической слабости. Кружилась голова, и только Анна могла удерживать ее от падения. Вот они обе покинули комнату и вышли в просторное помещение дома.
-Мне нужно поесть, - пожаловалась Вера.
Анна провела ее до стола, на котором уже стояло несколько закрытых горшков и накрытых непрозрачной материей корзинок с едой. Это был не вполне обычный стол на четырех ножках, каждая из которых имела функцию как подогрева, так и охлаждения. Крышка стола была поделена на четыре секции, зависимые от температуры, передаваемой той или иной ножкой. Это был своеобразный стол-плита-холодильник, на котором можно было готовить пищу, и Вера пользовалась им, а сейчас была усажена за стол Анной. Анна подала ей столовые приборы, наполнила пару тарелок содержимым горшков и корзинок.
В дверь забарабанили, едва Вера принялась за еду. Чертыхаясь, Анна направилась к входу в дом, в руках ее вновь появился пистолет.
-Кто там? – как можно более грозно потребовала она ответа, не спеша отворить засов.
-Мирный, - услышала Анна четкий знакомый тон.
Без промедления Анна открыла входную дверь, всегда уверенная в нем, одном из немногих, кто вряд ли был способен ее подвести. Однако хватки пальцев, сжимавших рукоять пистолета, Анна не расслабляла. Лишь когда Мирный обнял ее, Анне стало намного легче. То был коренастый мужчина, облаченный в черное бронированное обмундирование, с парой пистолетов за поясом. Мирный являлось его прозвищем, и Анна знала его настоящее имя. Он возглавлял совсем небольшую группу бойцов, предложенную Анне в качестве силовой поддержки в этом деле с Верой. Анна понимала, что без нее у нее мало что получится. И только на Мирного Анна и могла рассчитывать сейчас, если она хотела убрать Веру из этого дома.
-Как ты? – заботливо спросил Мирный, глядя Анне в глаза, и когда он смотрел на нее, тепло и легкость закрадывались ей в грудь, и Анне хотелось сжать его как можно сильнее.
-Нам нужно уходить отсюда, - сказала она, сдерживая свои эмоции, - Здесь был человек с предложением, я целилась ему в голову. Он знает, что Вера под сторонним контролем.
Несколько мгновений Мирный понаблюдал за тем, как та, о которой шла речь, склонилась над тарелками с едой, неторопливо принимая пищу.
-Что-то она не очень, - заметил он, проходя в дом.
-Гораздо лучше чем было не так давно. Совсем скоро она станет опаснее некуда.
-Понимаю, - хмыкнул Мирный и потянулся за собственной рацией, закрепленной на поясе.
-Кто это? – тем временем поинтересовалась Вера, вроде бы не замечавшая за едой происходящего в ее доме.
-Он поможет нам уйти отсюда. Доверься мне, девочка.
-Я стараюсь, - только ответила Вера, чувствуя, что ей слегка стало легче.
И вместе с тем Анна чувствовала медленно, но верно нараставшую внутри ее подопечной агрессию. Ее шок отступал, и на его место приходило осознание, наполненное болью и мучительными воспоминаниями. И внутри осознания набирала силу агрессия, слишком острая, острая настолько, насколько может быть подвергнута ей женщина, испытавшая невероятно огромное и сладкое чувство, которое рвалось из нее после долгих лет одиночества. Вере не требовалось много времени на физическое восстановление после длительного истощения и апатии после этого удара. Веру могло вывести из себя все, что угодно, какое угодно слово, какой угодно жест, даже взгляд, выраженные кем угодно в какой угодно момент. Агрессия требовала полного выхода, требовала максимум сил. Быть может, то, чего от Веры хотели те, кто привел ее к этому состоянию, стало бы отличным средством усмирения этой агрессии. Однако Анна чувствовала, что агрессии Веры требовался выход, она не должна была сдерживать свой гнев и обиду внутри.
-Куда ты хочешь меня отправить? – пыталась понять Вера.
-Я думаю, что знаю, что именно тебе нужно для удовлетворения твоих потребностей, моя девочка. Это внутри тебя, это наполняет тебя, это легко читается в твоих глазах, и совсем не требует какого-то особого дара, чтобы быть увиденным невооруженным взглядом. Это скрыто в твоих колдовских умениях. Это наполняет их смыслом.
Вера повернулась к ней лицом, в ожидании конкретики. Она хотела услышать от Анны всего одно слово, как будто всего одним этим словом Анна могла освободить ее от тягостного томления. Как какой-то доктор, подтверждающий надежды пациента на скорое выздоровление при помощи самолечения именно теми средствами, которыми последний пользуется уже долгое время в ожидании благотворного эффекта. И, несмотря на то, что Мирный в этот момент находился на отдалении от них обеих, Анна приблизила свои губы к уху Веры.
-Сфера, - шепотом произнесла Анна, а затем многозначительно кивнула, наблюдая взгляд Веры, полный какого-то неясного блеска.
Но этот блеск был неясен для кого-то другого, для того же Мирного, например.
-Не думаю, что в этом доме она доступна тебе такой, какой является на самом деле, представленная здесь только твоим воображением или воспроизведенная тобой по памяти, - чуть громче добавила Анна, - Поэтому я могу предложить тебе место, откуда ты будешь видеть ее полноту. Своими собственными глазами, не прибегая к помощи оптических устройств и приборов.
И Вера была более чем заинтересована этим предложением. Анна чувствовала это волнение собственным естеством. То было волнение намного сильнее ожидаемой агрессии, волнение, которое могло заглушить и подавить вообще все, что было внутри Вериного естества. То было волнение, доминировавшее даже в ее памяти, стремившееся вытеснить из памяти Веры любые воспоминания, включая мысли о Стивенсоне.
И Анне даже могло показаться, что это волнение действительно вытеснило все воспоминания Веры о том, кто стал ей таким родным, дороже которого у нее, вдруг, больше никого не стало. Даже самой Сферы.
-Я запросил воздух, - как бы не к месту подал голос Мирный, оказавшись рядом с обеими женщинами, - Он будет здесь через несколько минут. Мои ребята контролируют периметр. Не думаю, что нам доставят проблем.
-Я знаю Вас, - неожиданно заявила Вера, обратившись к нему и протянув к Мирному руку, - Я видела Вас. 
-Это где же? – опередил Анну с аналогичным вопросом Мирный, полный неподдельного любопытства.
-Я не могу вспомнить, - призналась Вера и опустила руку.
А вслед за тем светлые короткие волосы Мирного на голове внезапно задымились, чем привели Анну, а затем и самого Мирного в состояние паники. И в то время как Вера попыталась рассмеяться, Анна лихорадочно окатила голову Мирного водой из жестяной кружки. Нет, его прическа не грозила вспыхнуть жгучим пламенем, но должного эффекта Вера добилась.
-Какого черта ты делаешь? – посмела повысить на нее голос Анна, - Силы возвращаются?
-Я не хочу видеть его в этом доме, - уже без улыбки выдохнула Вера, чувствуя новую волну тяжести в теле после проделанной выходки, - Он один из них, причинивших мне боль.
-Что за бред? – фыркнул Мирный.
-С чего ты взяла? - удачно попыталась вернуть контроль над собой Анна.
-Я видела его здесь, - упрямо твердила Вера, - Прямо перед тем, как Стиви пропал. Его и тебя.
-Этого не может быть, - успокаивала ее Анна, - Просто потому, что не может. Я не собираюсь ни в чем тебя убеждать, девочка. Сейчас ты входишь в фазу агрессии, это нормально, это ДОЛЖНО БЫТЬ. Ты должна сбросить с себя эту нагрузку.
Снаружи дома раздался какой-то низкий гул.
-А вот и воздух, - с облегчением выдохнул Мирный, - Девочки, нам пора на выход.
Он направился к Вере с намерением подхватить ее на руки и вынести из дома.
-Нет, не подходи ко мне, - та попыталась отпрянуть от Мирного, закрылась руками.
Но силы вновь оставляли ее, а через миг Мирный взял почти невесомую Веру на руки без всяких опасений быть атакованным ей с самыми неприятными для него последствиями. В долю секунды все напряжение внутри Веры куда-то пропало, вливая в ее тело самую настоящую невесомость, отнявшую ощущение ее рук и ног.
-Пожалуйста, - неслышно зашевелила она губами, чувствуя собственную беззащитность перед нешуточной угрозой ее собственной жизни, - Умоляю.
В этот момент Вера хотела лишь свежих сил. Что-то поселилось внутри нее, принуждая Веру к обездвиженности. Она чувствовала страх перед чем-то грозным, чего она пока еще не могла определить, но в чем была абсолютно уверена. Самый настоящий хаос овладел ей сейчас, стремясь напугать, и у него это получалось. Анна говорила о доверии, однако сейчас ни о каком доверии не могло быть и речи. Ее забирали из ее же дома под обещания переместить туда, где ей было бы лучше всего, туда, где она могла бы вволю общаться со Сферой – легко и непринужденно.
Снаружи была безлунная ночь, залитая лишь светом звезд, немалая часть которых являлась самыми настоящими исполинами на еще более огромном отдалении друг от друга. Рядом же с домом всего в нескольких сантиметрах от земли завис небольшой летательный аппарат, низкий звук двигателей которого больно давил Вере на уши, буквально сжимая все ее естество до какой-то критической массы. Вера заныла, чувствуя, как все поехало и закружилось у нее перед глазами. Но едва оказавшись внутри машины, уложенная Мирным на мягкое многоместное кресло, она почувствовала себя где-то между небом и землей, будто безмятежно парившей в воздухе. Внутри летательного аппарата Вера вдохнула легкий и жидкий приторный запах, мгновенно расчистивший все ее нутро от сжимавшей и давящей духоты. К ней даже вернулась какая-то небольшая часть прежних сил.
Едва летательный аппарат поднялся высоко в воздух, Вера попыталась подняться и принять сидячую позу. Однако Анна поспешила остановить ее.
-Нет-нет, моя девочка. Тебе нужно немного полежать.
Вслед за тем она сделала Вере укол, после которого сознание той постепенно устремилось куда-то вглубь самого себя….


4. Сфера
Место, о котором говорила Анна, находилось где-то в самой сердцевине нескольких горных систем, добраться до которых можно было на скорости, превышающей скорость света. Настолько далеко оно находилось от последнего дома Веры. Ее буквально телепортировали сквозь гигантское расстояние в пространстве Ланиакеи, доставив до места назначения спустя некоторое время после отправления летательного аппарата в путь, которое потребовалось ему для того, чтобы набрать необходимую для мгновенного перемещения в конечную точку. Анна действительно переместила Веру максимально далеко от всех возможных проблем, которые могли бы отвлечь ту от единственного, что имело для Веры значение, заставляя ее тратить силы на совершенно сторонние события.
-Не скажу, что мне пришлось изрядно поломать голову в поисках такого места, которое было бы для тебя предельно комфортно, и где ты могла бы посвятить всю себя своему предназначению, - прокомментировала Анна, представив Вере ее новое и последнее пристанище, - Нигде более ты не найдешь столь удобного для себя места. Только высоко в горах.
На самом деле это было довольно живописное место с массивными горными образованиями, зелеными лугами и реками. И дом, предложенный Анной, находился где-то на вершине холма, откуда можно было наблюдать открытое звездное небо ночью и белые густые облака днем. Это было идеальное место для уединения с природой и отдаления от цивилизации. С первой же секунды своего пребывания здесь вера испытывала чувство некоей песчинки, окруженной целым океаном, способным раздавить ее в долю секунды. Безграничность и величие неба, много открытого пространства, заключенного в горные объятья. И вместе с тем она чувствовала полноту жизни, пропитавшую все вокруг в этом месте. Как никогда прежде сейчас она чувствовала себя живой, способной воспринимать окружающую ее реальность, способной мыслить и чувствовать. Позитивная энергия наполняла Веру с того момента, как она попала сюда. И источником энергии оказывалось окружающее Веру бытие, тот самый океан, который мог расправиться с ней в любой момент времени с неуловимой быстротой времени. И Вера понимала, что эта огромность, окружавшая ее сейчас, была благосклонна к ней. И благосклонность ее и придавала этому месту той живописи, которую можно было подолгу созерцать в свободное от домашних забот время.
Вере предстояло возделывать землю, чтобы не умереть с голоду, и она была готова к этому, она умела и могла прокормить себя сама. Она быстро набиралась сил, чувствуя моральную поддержку окружающей ее обстановки. Огромность вокруг и ее собственная ничтожность делали свое благое дело, направленное лишь на ее моральный и физический дух. Безмолвный голос Сферы звучал в сознании Веры непрерывно, буквально став частью ее естества уже на физиологическом уровне. Он будто впитался в кровь ей, смешался с генами, заявляя о себе как о частице ее природы. Благодаря ему Вера почувствовала свое отдаление от окружающего ее мира среди этой огромности со всей ясностью своего сознания. Как будто она никогда не покидала этого места и все, что было в ее жизни оставалось фантомом, ложными воспоминаниями, заставлявшими ее испытывать непонятно откуда бравшиеся чувства. Будто огромность контролировала ее всегда, каждый день, каждый миг ее существования, представляя даже родителей Веры воображаемыми ее сознанием персонажами, которых никогда на самом деле не было и не могло быть физически. Будто рождена Вера была этой огромностью, будто являлась воплощением ее, плотским олицетворением бесконечности, которую Вера должна была всегда чувствовать, отрицая все остальное, предлагаемое материальным бытием, сформированным внутри непрерывного и доминирующего над всем сущим Максимума.
И здесь, в месте, предложенном Вере Анной, последняя почувствовала этот Максимум совсем близко рядом с собой. Так близко, будто касалась его руками, ощутила его дыхание, проникнувшее в каждую клеточку ее тела, увидела его своими собственными глазами. И то, что Анна увидела, оказалось слишком величественным перед ее ничтожным рассудком, чтобы быть понятым и прочувственным ей в полной мере, вообще хоть как-нибудь. Предел был подобен смерти, в чьи глаза Анна взглянула, желая увидеть во взгляде Веры ее подлинную натуру. Возможности и мощь его были поистине огромны, практически неисчерпаемы для какого-то микроскопического сознания, решившего постичь их. И даже сама Вера оставалась для него пустышкой, которой было позволено им коснуться его Истины как какой-то ничтожной рабыне, принадлежащей вечному и абсолютному господину. И познания о Сфере (в том числе, о ее возможностях) представлялись разрушительной для тела Веры сущностью, о которой Вера могла даже не подозревать, а если подозревала, то, что еще хуже, не просто смирилась, но и желала узреть ее подлинное могущество.
В одно мгновенье заполучившая сознание Веры под полный свой контроль Сфера требовала свое. Сфера требовала изгнать все негативные воспоминания о Стивенсоне, как о самом главном отвлечении Веры от контакта с ней, никуда не девшемся из головы той, мысли которой, оказавшейся, наконец, один на один с собственными мыслями, так или иначе возвращались к этому сладостному отрезку времени в объятьях любимого мальчика. И это Сфера надоумила Веру выразить накопившуюся боль и обиду в чем-то столь огромном и невероятном, что вместе с тем оказалось бы быстротечным и бесследным, чтобы позволить, наконец, Вере воссоединиться с осознанием Сферы в полном объеме и больше не отвлекаться на постороннее и малозначимое.
Огромность вокруг вливала в Веру силы с каждым новым днем, даже еще быстрее. Так и должно было быть, задуманное Сферой, и Вера с каждым мгновеньем все больше ожидала этого важного момента (нет, не сладостного и приятного, которой стал бы таким долгожданным) вложить в свое действо всю свою мощь, в которую она могла и должна была вложить максимум своих умений и знаний. Как будто это должен был стать самый главный момент в ее жизни, то, ради чего она вообще появилась на свет. А уже потом она должна была просто доживать свой век, терпеливо готовясь к собственной смерти, нет, к смерти физического ее тела, в то время как сознание ее просто растает, вливаясь в каждую точку Сферы, сотворившей ее ради всего одного мимолетного мгновения в целой жизни.
И вместе с Верой ожидание этого мгновения испытывала окружавшая ее огромность, и это ожидание Вера чувствовала куда более остро и подробно, улавливая самые мелкие изменения, происходившие вокруг. Это и изменения температуры и влажности воздуха, и насыщение его ветром, и сгущение облаков, насыщение природных цветов красками, и даже затемнение неба, доступное лишь глазам Веры и ничьим другим больше. Она могла слышать гром, раскатами проносившийся над горными вершинами и гулявший над зелеными холмами, могла видеть вспышки молний, то и дело, пронзавших остывающий воздух вокруг ее дома. Сами собой молнии вспыхивали и гасли в ее глазах, когда Вера наблюдала ночное небо, будто выискивая из целой бесконечности звезд и целых галактик то единственное, что могло иметь для нее значение, некий портал, который привел бы ее куда-то в эпицентр Сферы, куда-то за пределы материального бытия. Ведь именно там находился источник жизни ее, о котором Вера знала и до которого могла добраться и наверняка добралась бы, и всего то и нужно было ей сейчас только найти вход. И вход открывался только после того, как она должна была исполнить свое главное предназначение в жизни. Вера знала это на интуитивном уровне. Как будто это хранилось где-то глубоко в ее памяти, и становилось доступно лишь при определенных условиях.
Она набиралась сил уже каких-то более могущественных в сравнении с привычными для нее силами. Могущество росло внутри неким комом, неким твердым телом, все больше наполнявшим ее и неизбежным в своем выходе из ее тела. Вера назвала его Стиви, она чувствовала, что должна была дать этому неодушевленному существу имя. Она должна была изгнать Стиви из себя: из своего тела, из своего рассудка. Она должна была изгнать из себя огромное, что было у нее внутри, что управляло ей, то, чему она хотела подчиняться и подчинялась, чувствуя Стиви рядом с собой.
И вот наступила очередная ночь, затянутая плотным слоем густым облаков, надежно отделивших Веру от наблюдавшего за ней звездного неба, от точек холодных звезд, планет, галактик, и кучи прочих космических тел и объектов, которым было все равно. Однако Сфера видела ее все так же ясно через массивные и такие же холодные тела гор и холмов, через сам воздух, казалось, потемневший в предвкушении чего-то важного и неизбежного. Вера же не выходила далеко наружу, стараясь занять удобное место посреди пустого пространства для проведения своего ритуала. Она просто встала на крыльце, готовясь читать свои заклинания или молитвы, или что-то еще, чему училась много лет, и что теперь не имело никакого значения. Ибо это был финал, и после начиналась новая и последняя глава без какого-либо четкого окончания, больше похожая на многоточие.
Она начала читать свои тексты, сначала почти беззвучно, но постепенно переходя на шепот, полушепот, затем заговорила вслух, и голос Веры лишь обретал силу и громкость, становясь все жутче и страшнее, доходя до уровня крика, даже какого-то безумного визга. И с каждым словом ее воздух вокруг Веры становился все быстрее от постоянного движения, заданного ее волей. Вся огромность, царившая здесь с самого первого момента своего существования, застыла, замерла в благоговейном трепете, затихла, будто склонившись перед ее волей. Ветер, вызванный речитативом Веры, становился все сильнее, занимая все больше пространство, уносясь к самому небу, пытаясь пробиться через плотные слои облаков, чтобы достать до звезд. Все отчетливее и неизбежно ветер закручивался в огромных масштабов спираль, в торнадо, в смерч, бесконечно глубоко черный, внутри которого ничего не могло быть даже теоретически. Лишь вечный холод, буквально мороз, не знающий пределов.
Движениями рук вера могла направлять эту страшную уже только на одном визуальном уровне силу куда угодно. Хоть под землю. Тем не менее, Вера не останавливала рвущееся из нее наружу естество, все добавляя и добавляя ему объем. Пока, наконец, сама не оказалась внутри своего творения, которое не могло навредить ни ей, ни ее дому пока в потемневших ее глазах сверкали вспышки молнии, а тело дрожало от только распиравшей его силы. И она не могла остановить этот процесс даже если того и хотела. Сила же, приведенная Верой в движение, казалось, могла сдвинуть с места все эти бесконечно многотонные горы, задрожавшие от напора ее, будто испугавшиеся быть захваченными ею и унесенными далеко в небо, прямо в космическое пространство. Больше того, бешеный гигантский вихрь достиг облаков и без труда разогнал их, пробив огромное отверстие, через которое действительно устремился куда-то навстречу бесконечности космической бездны.
И не могло быть такой силы, которая без проблем устояла бы в эти мгновенья перед этим рукотворным хаосом. И не могло быть такой силы, которая не дрожала бы от волнения быть унесенной со своего места. Не могло быть такой силы, которая не стремилась бы отчаянно оставаться там, где она была изначально, которая, наконец, старалась бы сохранять самообладание перед столь грозным буйством стихии. И не имело значения, была ли такая сила полна души и сознания.
И в какой-то момент вызванного Верой хаоса она на мгновение увидела этот приятный завораживающий все ее сознание и естество свет, вспыхнувший далеко среди звезд. Он с легкостью проходил сквозь нутро этого исполинского вихря, в эпицентре которого Вера находилась, держа под полным контролем своего творения. Да, столб ветра достиг, казалось, края космической бездны, пронзил ее насквозь, коснувшись того, что таилось под оболочкой ее. И теперь подобно тонкой струйке крови из колотой ранки свет устремился в ответ, обратившись к Вере, которая впилась в него цепким взглядом распахнутых вовсю глаз. Она почувствовала, как сияние ударило и проникло внутрь нее, концентрируясь где-то в одной точке. Одновременно с тем безмолвный голос Сферы заполнил ее голову целиком, отрезав все прочие звуки, даже ее собственный голос, даже ее собственные дыхание и сердцебиение. Можно сказать, в этот миг от Веры осталось лишь тело, полностью обездвиженное и опустевшее, и под кожей больше ничего не было – ни мяса, ни костей. Сияние заставило ее застыть недвижимым изваянием всего на долю секунды, даже и того меньше.
Но в этот миг целая вечность произошла…

Стивенсон нашел ее в огороде за домом, где Вера вручную обрабатывала землю садовым инструментом. Она была довольна тем, что урожай давал ей знать о своем богатстве. А впрочем, ей не требовалось много.
Она сразу увидела своего гостя, а когда увидела, то просто стояла и смотрела за его приближением к ней. Она оставила инструмент на земле и направилась к Стивенсону навстречу. Она узнала его, она даже поняла кто это раньше чем узнала. Но сердце Веры не забилось сильнее от нахлынувших чувств и воспоминаний, и с каждым новым шагом не требовало спешки. И вот Стивенсон, наконец, остановился, и Вера встала прямо перед ним, и не протянула к нему своих рук с намерением обнять того, кого, оказывается, не забыла и не вырвала изнутри вместе с той страшной силой, что родилась, порожденная ее словами и криком. А может быть так хотела Сфера, главенство которой Вера признала после того как свет ее коснулся Веры, поселившись в ее голове навсегда.
-Я думала, что больше тебя не увижу, - негромко сказала она, глядя Стивенсону в глаза, и в глазах ее не зажглась прежняя искра, а в голосе не была слышна приятная дрожь.
-Я тоже так думал, - сдержанно ответил он, - Но я искал тебя.
-Как ты оказался здесь? – быстро спросила Вера, и в голове ее возник самый очевидный ответ.
-Анна показала мне это место…
-Где ты был? Как покинул мой дом тогда? – будто не слыша его, задавала вопросы Вера, - Это ведь Анна забрала тебя?
-С чего ты взяла? – спокойно говорил Стивенсон в ответ, - Я не видел ее ни разу с того момента как меня вытащили из твоего дома и посадили на корабль. Меня держали в каком-то особняке с подземным комплексом. Все было под строгой охраной. Я говорил с какими-то людьми в гражданской одежде, отвечал на их вопросы о тебе, о твоих умениях, о твоих гостях. Мне постоянно говорили, что мы с тобой скоро увидимся, что ты придешь за мной.
-С тобой хорошо обращались? – допытывалась Вера, интуитивно чувствуя его искренность, - Скажи мне правду.
-Да. Никто меня и пальцем не тронул. Меня периодически осматривали доктора, я посещал спортзал, да и с едой проблем не было. Я просто не мог покинуть территорию. Я даже из особняка не выходил. Я не могу сказать, были ли там такие как я, которых так же держали взаперти под присмотром. А потом, вдруг, пришла Анна, чтобы забрать меня и привезти сюда.
И вот Вера взяла его за руки. Она сделала это произвольно, повинуясь чему-то неощутимому ею, но определенно существующему и способному повелевать и приказывать ей, ее телу.
-У меня внутри была сильная боль, - сказала Вера, - Как множество молний, пронзавших всю меня. Я пыталась пройти через нее, я это сделала, я избавилась от нее. Это было подобно целому урагану, для которого нет преград. Это было как самый настоящий хаос, после которого все стихло раз и навсегда. Не думаю, что я вновь испытаю прежние чувства. Но я совсем не отвергаю тебя, мальчик мой. Я уверена в том, что ты по-прежнему мне дорог.
Она притянула его к себе, чтобы вновь обнять. И Стивенсон сцепил руки у нее за спиной, и она испытала тепло внутри, приятно разлившееся по всему ее телу. Не окрылявшее ее как раньше, но все такое же уютное и какое-то отеческое.
-Нет никакой Истины, - сказала она, прижавшись к нему всем телом, - Лишь людские деяния имеют значение, в то время как небесам все равно. Бездушная механика, которой нет до нас никакого дела. Я знаю это теперь совершенно точно, такая же жалкая, такая же ничтожная, обладавшая редкими от природы умениями. Только и всего.
В тот момент она чувствовала в своей голове нечто похожее на тяжесть, источник которой находился глубоко в ее голове. Она испытывала это ощущение постоянно с того момента как свет, прошедший через целый тоннель вызванного ею вихря из космической бездны, вошел в нее, сконцентрировавшись в одной точке. Он ничуть не мешал ей, не отвлекал, не создавал дискомфорта. Ощущение нечто похожего на тяжесть могло лишь слегка усилиться или ослабнуть, требуя от нее успокоения, отдыха или передышки в повседневном быту. На самом деле, это было благотворное для Веры ощущение. Благодаря ему, Вера могла контролировать расход собственных сил. Что-то произошло с ней после учиненного ей хаоса, который ДОЛЖЕН БЫЛ произойти, требуемый и разрешенный Сферой. Она знала о том, что понимала свое беспомощное состояние, в которое вошла по окончании этого буйства стихии. Она потратила на это действо сил больше тех, какими обладала. Сфера будто добавила ей часть себя для свершения этого ритуала; Сфера будто вытащила сущность Веры за пределы ее физического тела, которое было теперь бесполезным куском мяса и костей.
Вера сильно ослабла после того, что сделала. Ослабла и телом, и духом. Да, если бы ее осматривали доктора, они бы пришли к выводу о ее полноценном здоровье. Т.е. физиологически Вера выглядела вполне полноценно, и ничто не предвещало бы каких-то проблем, связанных с ее физическим состоянием. Она свободно двигалась, свободно владела руками, ногами, головой, могла поднимать тяжести, заниматься физическим трудом, обслуживать себя, в конце концов. Но все это было возможно лишь благодаря тому сиянию, что находилось у нее в голове, создающему четкий ощутимый эффект. Сияние в ее голове обрело над Верой контроль, взяло на себя немаловажную функцию, в то время как сама Вера следовало этакому своеобразному предписанию для поддержания того состояния, в котором она должна была теперь пребывать. И если ей требовался отдых, голова Веры становилась какой-то чудной, а вслед за ней происходили расслабляющие метаморфозы по всему телу.
Так что сейчас у Веры просто не хватало сил выскользнуть из объятий, подкрепляемых отсутствием желания высвободиться из рук Стивенсона. И можно сказать, что сияние в ее голове принуждало Веру оставаться в руках Стиви, к которым она будто заново привыкала. Память же ее будто обновлялась, пытаясь наполнить новыми красками прежние обесцвеченные воспоминания, насыщенность красками которых унесло вместе с устремившимся в звездное небо ветром. Она понимала, что уже хотела оказаться на руках Стиви, чтобы он отнес ее в дом, чтобы просто держал ее, полный каких-то неиссякаемых сил, которые таились в нем, однажды задавленные многочисленными физическими увечьями.
-Я обещаю, что больше не оставлю тебя одну, - будто услышав ее подлинный безмолвный голос, только сказал он, - Тем более, что Анна заверила меня в том, что больше никому не будет дороги сюда.
Вера быстро поняла, что Стивенсон появился рядом с ней вновь для того, чтобы проводить ее в последний путь однажды. За ней вполне могли наблюдать до самого последнего ее вздоха. Могли наблюдать и наблюдали. Анна. И если Анна действительно не была причастна к исчезновению Стиви, то она определенно хотела, чтобы Стивенсон приглядывал за Верой среди всей этой огромности, предложенной ей. Очень может быть, что Стивенсон притащил с собой какие-нибудь устройства слежения, для постоянного наблюдения за ней. Иными словам Анна подготовила Вере этакую открытую камеру, откуда та не стремилась вырваться, полностью сосредоточенная на себе. И на Сфере. Веру взяли в оборот.
Да ну и черт с ними. Все равно она сделала то, что должна была. И даже если Анна и ожидала от Веры нечто такого, похожего на учиненный природный хаос, и только после этого привела Стивенсона, убежденная в безобидности своей подопечной (равно как и в ее беспомощности во владении природными умениями), и весь этот фарс представлялся грубым унижением, все равно черт с ними. Если Вера и могла (и должна) была обижаться, оскорбленная и обманутая чисто по-человечески ради каких-то опытов со стороны Анны, представлявшей корпорацию «Феникс Альфа», то возможность быть ближе к Сфере, возможность увидеть то, что так и притягивало все ее внимание на протяжении многих лет, то нечто глубоко личное, о чем Анне стало известно, однозначно оказывалось весомее любых обид. Анна дала ей волю. И вряд ли имели значения ее мотивы: по указке начальства или же из собственных соображений, ради самой Веры – неважно.
Вера вновь увидела Стиви. Вот он, обнимал ее, и она обнимала его.
-Возьми меня на руки, мой милый мальчик, - просила она, прижав голову к его груди, - Я боюсь, что у меня не хватит сил дойти до дома.
И он с легкостью поднял Веру на руки, и она оказалась во власти позитивных эмоций, и подобие тяжести овладело каждой частицей ее, но в то же самое время Вера чувствовала себя окрыленной. И уже в доме она порхала мотыльком, будто вернувшаяся на немалое количество лет назад, помолодевшая и как-то посвежевшая, насытившаяся свежим воздухом, которого, вдруг, оказалось недостаточно. И поцелуи ее были жадными и страстными, а прикосновения ее к Стиви и его к ней заставляли Веру всю целиком трепетать и колыхаться тонким стебельком на ветру.
И было такое ощущение со стороны, будто Стивенсон спасал ее от чего-то ужасного. От самого настоящего смертельного приговора, заставлявшего ее чувствовать обреченность в каждом ее движении, в каждом жесте. И дело было даже не в страсти, ни в ласках, ни в прикосновениях, которые заставили-таки, сердце Веры забиться сильнее и жарче. Просто ей стало по себе от одного лишь только факта присутствия Стиви с ней рядом. Это все равно, что надежда, перерастающая в реальность позитивных и ожидаемых событий.
Получалось, что Стиви не должен был быть свидетелем хаоса, устроенного ей ради того, чтобы, в конечном счете, сияние Сферы коснулось в нее, вошло в нее тонкой иглой с целью поселиться у Веры в сознании. Стиви обязательно ужаснулся бы происходящему ее буйству, возможно, попытался бы прекратить его. Он бы непременно увидел вспышки молний в ее глазах, а ее страшный визгливый голос, наверное, вызвал у Стиви отвращение, оттолкнул бы от нее, или же заставил бы усомниться в своих чувствах и привязанности по отношению к ней.
Той же ночью Стивенсон обнаружил ее за пределами дома, сидевшую на коленях прямо на холодной траве холма. То был не первый раз такого ее поведения после ритуала по призванию вихря. Но первый раз для Стивенсона. На Вере была длинная сорочка, а густые пряди волос были распущены. Глаза Веры были закрыты, руки покоились на коленях, она дышала глубоко и неспешно, полностью пребывая в сознании, но в то же время находясь далеко от окружающей ее ночи. Вера пришла на это место по притоптанной от прошлых таких вылазок траве. Когда же Ситвенсон коснулся ее рукой, Вера практически не почувствовала его прикосновения, вообще никак не отреагировав внешне. Ни один мускул не дернулся на ее лице.
Только Стивенсон, кажется, был готов к этому, несмотря на кажущуюся для него неожиданность застать Веру в таком состоянии, занятую процессом некой ее медитации…
Б).  В руках Стивенсона появился нож с коротким и очень тонким лезвием, отточенным практически до идеала.
-Она не должна корчиться в муках, - инструктировала его Анна, - Физическая боль не для нее. К тому же между вами были бурные чувства. Стоит ли очернять их лишней кровью?
Подержав нож в руке, Стивенсон, однако, сунул его обратно за пояс. Даже один точный удар не мог бы обозначить мгновенную смерть. Хотя если подумать, сейчас Вера пребывала в таком состоянии, которое вряд ли позволяло ей чувствовать какую-либо физическую боль, пусть даже кратковременную. Но Анна была права: между Верой и Стивенсоном действительно были бурные чувства, доставившие им обоим наслаждение. И Стивенсон не мог сказать, что Вера была с ним неискренна. Она действительно привязалась к нему, действительно его любила и стремилась к опекунству над ним, в одно мгновенье порабощенная страстью и инстинктами, которых так долго избегала, занятая чем-то более важным, что сделало теперь ее абсолютно безвредной и неспособной к сопротивлению.
-Прости, ничего личного, - негромко обратился к ней Стивенсон, хотя Вера вряд ли слышала его сейчас, стоявшего прямо у нее за спиной.
Вслед за тем он быстро обхватил ее голову крепкой хваткой рук, а затем, не обращая внимания на ее слабое сопротивление, одним резким движением свернул Вере шею…
А). В руках Стивенсона появился серый камень с высеченным на гладкой его поверхности кольцом и точкой в середине. Он сразу испытал легкую вибрацию устройства в своих пальцах, вызванную бесконтактной связью с Верой, несмотря на утраченную женщиной силу, тем не менее, сохранившей что-то такое, что воздействовало на этот предмет в его пальцах. Это было ТО САМОЕ устройство, испорченное Верой однажды, больше того, это было ТО САМОЕ устройство, что Стивенсон держал в руках, полных водой когда-то. До этой минуты он так и не вспомнил о том моменте ничего конкретного. Однако сейчас Стивенсон встал прямо перед Верой и протянул устройство ей. И, невзирая на полную ее отрешенность от окружающего ее мира, окружающей ее огромности, Вера внезапно открыла глаза, зрачки которых были максимально расширены, но тут же сузились и сосредоточились прямо на предмете, сжатом в пальцах Стивенсона прямо у нее перед носом.
Сияние в голове Веры, охватившее ее рассудок полностью, заставлявшее ее чувствовать себя предельно насыщенной эффектом тяжести, что сковало каждую часть ее тела, гудело и резонировало в ответ на вибрацию предмета, предложенного ей Стивенсоном. Вера определенно слышала эту недоступную для ушей Стиви вибрацию в своей голове.
-Анна велела передать его тебе, - прокомментировал Стивенсон, - Еще она велела сказать, что как ничто другое этот предмет связывает тебя с тем, что имеет для тебя высшее значение. Она собрала этот прибор специально для тебя когда-то.
Вера, наконец, сжала камень с электроникой внутри в своих пальцах. В тот же миг безмолвный голос Сферы разлился в ее голове, заглушая резонирующее с устройством сияние, заставляя при этом дрожь прибора уняться. И тогда Вера сжала его в руке намного крепче, чувствуя полную расслабленность и легкость внутри тела.
-Я все поняла, - только сказала она и чуть улыбнулась довольной улыбкой.

Конец