Хорошая вещь - Татьяны Зайцевой 8

          "ВЕРКИНО СЧАСТЬЕ"

               Татьяна Зайцева 8 - АВТОР

""Забытая миром деревенька начиналась с маленькой избушки в два
окошка. Половицы в избушке ходуном ходили.
Жила в ней Верка-бобылка. Откуда она взялась, понять мудрено было.
Как-то появилась у калитки пустой избушки, да так в ней и осталась,
и все к ней быстро привыкли.
Была она с глазами – доверчивыми, как у ребёнка и постоянной улыбкой
на полудетском личике.
О прошлой Веркиной жизни расспросы были да россказней не было.
Так и осталась жизнь её прошлая в стороне безизвестной на пути
бесповоротнем.
Да и что от неё поймёшь, если речь её состояла из коротких фраз,
вроде: «Да ну!», «Эва как!», «Да ты чё?», «Поди ты!», «Ну тя!»…

Так как высказывания её ничему и никому не противоречили, а только
образно дополняли речь собеседника, то односельчане беседовали с
Веркой охотно.
Она же, наговорившись таким образом, прикрывая улыбающийся рот
ладонью и удивлённо покачивая головой, на время покидала свой пост
у калитки и скрывалась в домике, словно унося туда подаренное ей
богатство человеческого общения.

Однако хлеба насущного Верке тоже хотелось, и всякое приглашение
«на помочь» она принимала охотно. И расчёту всякому, была
рада-радёхонька: и молочку, и картошке в авоське. А то и денежке.
А наработавшись, чужому огороду кланялась и говорила неожиданно
красиво, серьёзно и нараспев: - «Нива, нива, отдай мою силу.
Я тебя жала, силу роняла!»

Своё хозяйство у Верки не приживалось.
Да и с её-то странностями, - что могло вырасти!
Выйдет Верка в огород, да и «разговаривает» со всякой сорной
травкой. А сорная трава какая? Ей только потачку дай!
Она тебе расцветёт пышным цветом!

Деревенские на Веркин участок только руками разводили:
пол-огорода ландышей – заячьих ушек!
А она им: это ж самой матушки-земли деточки, как же она их
уничтожать будет! – «Да вы чо?"

А вот живность у Верки была!
Мохнатые да хвостатые, облезлые и пушистые – всякие:
кто лает, кто мяукает, кто в окошко прыгает, кто в дверь скребётся.
Не всегда сытые, - но всегда свободные.
Верка, в праве на жительство, - никому не отказывала.
А не понравилась хатка, ищи места посытнее, Верка обиды не держала.

Притомятся все к вечеру: Верка, прислонясь к калитке, на закат
смотрит – улыбается, глазами где-то далеко-далеко…
Бобики у ног улеглись, лежат лежоны-нежоны валяются,
лапками брюшки почёсывают, мордочки строят.
А Мурки да Васьки-мышеловы, на заборе шёрсткой переливаются,
мурлычут. Лапками гостей намывают. Чем не жизнь!

Просёлочная дорога по деревне - мимо Веркиного дома дальше бежала,
проезжей колеёй к другим воротам сворачивала.
Ворота те - крепкие, не то что у Верки!

Жили за теми воротами: Мишка-тюремщик да жена его
Манюшка-горбатенькая.
Мишка, по молодости: - "на одной воде" заводился.
Так, и в тюрьму угодил.

А из тюрьмы вернулся, - Манюшка, застенчивыми васильковыми глазами
глянула, (и не смотри, что горбатенькая): – навек приворожила.
Он и по сю пору, – горячая голова! А Манюшка улыбнётся да словечко
тихонечко скажет, - он и обмякнет.
Всё бы хорошо, только детишек им Бог не дал.

А в других избушках, по той деревне разбросанных, доживали свой век
одинокие старухи.
Много лет назад, в страшное военное лихолетье ушли на фронт все
мужики из села да и сгинули – ни слуху, ни духу…
Остались молодухи одни, любо-дорого посмотреть, все как на подбор:
руки "сподносом", ноги "сподходом".
Голова с Поклоном, язык - "сприговором".
Да достались на их долю: плач без надежды, грусть без отрады,
печаль без утехи.
Забыли как хороводы водили. Как, горазды были петь - курскими
соловьями: заливались!
Кого нет, - того негде взять.
Одна защита осталась у них, одна заступа: «Ангел Божий, Ангел
наш хранитель, сохрани нас, помилуй с вечера до полуночи, с
полуночи до бела света, с белого света до конца века».

А конец века уж недалеко.
Ноябрём глаза смотрят, - сами как трава засохли и завяли.

Чтобы сердце, - не совсем унЫло, сказали бы бабушки сказку. 
Да некому
Да и память плоха, - годы отшибли. И песню бы спели, да голосу нету.
И, что хочешь сплясали бы, да ноги уходились – не слушают.

Вокруг той деревеньки, властью покинутой, - земля-хлебородница.
За деревней Древний Курган.
Люди говаривали: с богатствами несметными.
В стародавние времена в - кургане закопанными.

Верка, в деревне в начале лета появилась.
Летом хорошо: всякий кустик тебя пустит. И работы непочатый край.
Но лето – пора короткая.
Вот уж и комар-пискун угомонился.

Засумерился день. Зашумели на осине листья без ветра.
А потом и дождик: сначала сеял. Потом ливмя полил.
До капельки, - выливались тучи: несли стужу с ненастьем.
Не больно разгуляешься. 

К ноябрю день и вовсе уплыл; от ноября до февраля волчье тёмное
время, ни зги не видно – хоть ложись и помирай, вот как!
Заплясал, снег за окнами: брат ветер да три сестры его, - 
буря, вьюга да метель, над деревней закружили, - глаза били,
залепляли.
Сугробы – ни развеять, ни размести.
"Коротила" ДНИ, зима: и дней не видать. Только вечер да ночь.

Чуть только свет задымлялся на небе, - над всеми избушками трубы
курились. А что в домах делается, ни одной душе - неоткрыто.
Старухи, по очереди в домах собирались. Пили чай вскладчину.
Вскладчину да вприкуску. Напьются досыта, опрокинут чашки на
блюдечки, - сидят рядком, горе горюют.

Верку, старухи не приглашали: какой от неё прок.
Да не век же зиме длиться, не век солнышку хорониться!
Побежали-зазвенели говорливые ручейки, - понесли счастье.
Смыли снежный покров, словно никогда его земля и не носила.

Заиграло солнце и над Веркиной избушкой.
А Верка на свет Божий вышла чучелом-чумичелом.
За зиму, обносилась вся. От тряпок, в которых в деревню
пришла, - и помину нет, ВСЕ обшаркались.
Вышла Верка из избушки, и на всю деревню нежданно-негаданно
"столбняк" навела!
То ли лихую беду на руках держала, - то ли радость необычайную.

На руках у неё ребёночек сидел: носик пуговкой, глазки бусинками,
ротик клюковкой. Брюшко яичком, а на головке льняные волоски
взбились хохликом.

Заговорили в деревне с уха на ухо, - а слышно было с угла на угол.
Известно дело: ла'кома овца к соли, коза к воле.
А ветрена баба к Любови.

Откуда ребёнок взялся? Аль подкинул кто? Забрало всех за живое.
На разные лады умом раскидывают.
Один мужик на всю деревню: – Мишка-тюремщик.
А Верка всё, что бабы калякают, - мимо ушей пропускает.
Будто уши ей, "золотом завешаны".
С дитём её, - водой не разольёшь!
Кашкой кормит такой сладкой, такой вкусной, весь ротик облипнет.
А играться начнут: то-то веселье, то-то потеха!
Не знают над собой страха. Веркин день, Веркин час великий!
Гуляй, - покуда воля!

Неизвестно: то ли худые думы да тёмные речи - сделали своё дело;
то ли чужая сторона, не изюмом, - горем усаженная. Не травой, а 
слезами покрытая; - только приехал в деревню милиционер:
ребёночка Веркиного забрал, а Верке сказал идти куда взглянется.
Ни слова путного не ответила Верка власти. Только стояла у калитки
с руками протянутыми – как ребёночка взяли – до тех пор,
пока милицейский газик из виду не скрылся.
Потом повернулась и в избу ушла.

А вечером, старухи видели, поднялась Верка на курган, руки
раскинула, легла на землю и исчезла: то ли в землю ушла, то ли
в небо воспарила….

Мишка-тюремщик, от пересудов вскоре на заработки подался, как лист
в непогоду - по белому свету скитаться.
Манюшка, - разлуки с мужем не перенесла, померла скоро;
а следом за ней и старухи одна за другой прибрались.
Опустела деревня.

Только Веркина избушка, - чудом несколько лет стояла.
Люди сказывали, кто заходить осмеливался, - всегда тепло в ней
было. Будто, кого-то ждала избушка…
И дождалась!

Приехал парень. Да ладный такой, красивый, - зашёл в избушку.
А когда вышел, то низко поклонился и избушке и кургану и всей
той земле-хлебороднице.
Поклонился и прочь пошёл.

…Ангел Божий, Ангел хранитель, сохрани его, помилуй с вечера до
полуночи, с полуночи до белого света, с белого света до конца века…

Избушка, после его ухода - за три дня на нет сошла.
А место то, каждую весну и лето, ландышами-заячьими ушками
прорастает; не рассушить их солнцем, не размочить дождём,
не раскидать ветром.""