Глава 18. Чингиз-хан, Баязед и аннигиляция Тамерла

  Это восемнадцатая глава моего мистического романа под названием “Смерть ещё не конец”. Роман посвящён посмертным, то есть послесмертным, приключениям главных героев в пространствах Ада и Рая.

      Роман написан в жанре военно-политического детектива с участием первых лиц Ада и Рая. Главными персонажами являются Тамерлан, Ходжа Насреддин, Чингиз-хан, владыка Ада Люцифер, императрица Ада Лилит, её дочь Идиора, её внук, чистокровный демон Алахес, архангелы Михаил, Гавриил и Рафаил,  архидемоны Вельзевул и Левиафан, глава департамента инквизиции Ада князь Астарот и другие.




          Глава 18. Чингиз-хан, Баязед и аннигиляция Тамерлана


     Чингиз-хан встретил Тамерлана в своём шатре сдвинув у переносицы седые кустистые брови, из под которых грозно, сквозь щели век, из залитых кровью белков вынеслись и упёрлись в вошедшего сменщика медвежьи рогатины ненависти. Он не произнёс ни единого слова, демонстрируя Тамерлану презрение, достойное лишь того, чтобы держать не дальше порога этого подлого разорителя Золотой Орды. Длинные седые космы были завязаны в пучок на темени и, пересыпанные перхотью, сальным хвостами падали на жирные, покатые плечи. Редкая, просвечивающая смуглой старческой кожей борода, свивалась в крысиную косичку с вплетённой в неё шёлковой барсарой. Козлиная шкура с медными наплечниками и нагрудником, подпоясанная толстым телячьим поясом вокруг объёмной талии, делала его похожим на тарантула, гипнотизирующего добычу.

     Тамерлан, при жизни повесивший не одного ордынского князя, не питал никаких иллюзий насчёт предстоящего знакомства и был готов к такой “тёплой” встрече.

     - Я из твоего рода по женской линии..., - начал он, но не успел договорить и резко пригнулся. Большой серебряный кофейник пролетел у него над головой и ударился в деревянную распорку шатра.

     - Врёшь, собака, - вскричал Чингиз-хан и вскочил на свои паучьи ноги, - Ты никто и ничто. Ты самозванец. Ты нагло сочинил миф о своём происхождении и, как вор, присвоил себе ханский титул. Без него, без кровной принадлежности к моему роду, ты никогда бы не стал Великим Ханом. Ты - порождение слепого случая, жертва скотоложества...

     Чингиз-хану не удалось выплеснуть свою желчь даже на сотую долю. Тамерлан, побелевший от оскорбления, не находя слов и страшно сипя широко открытым ртом, подскочил к нему, ухватил двумя руками за волосы и резко дёрнул на себя подставив колено. Голова Чингиз-хана словно тряпичный мяч отскочила вверх, глаза закатились и из приплюснутого носа брызнули две струи тёплой крови, покатились по крысиному хвосту и упали в козлиную шерсть. Ноги его разъехались в стороны, он пытался найти равновесие, но не находя всё больше заваливался жирной тушей на бок пока медным наплечником не упёрся в центральную опору шатра. Опора сдвинулась и повлекла за собой всю конструкцию. Тамерлан отпрыгнул в сторону, как раз под удар одной из рушащихся конусных балок, качнулся и потерял сознание...

     Так произошёл первый, весьма непродолжительный “контакт в верхах” двух^ оставивших дымящийся кровавый след в человеческой истории /земных властелинов. Ненависть Чингиз-хана к Тамерлану истекала из новостей, приносимых в Ад новоприбывшими. Между его смертью и рождением Тамерлана прошло сто семь лет. За эти годы Золотая Орда потеряла свою монолитность и, раздираемая противоречиями наследников, превратилась в колосса на глиняных ногах. Однако, заложенная Чингиз- ханом инерция движения раковой опухолью проросла в их мозгах и требовала амбициозных захватов новых территорий, несмотря на то, что на сцену истории вышла новая величественная фигура - Тамерлан с его военным талантом, ограничивающим захватнические потуги ордынцев.

     Не разглядел в Тамерлане своего могильщика и хан Тахтамыш, чингизид как по рождению, так и по образу мыслей, потомок хана Джучи, первенца Чингиз-хана, одним из главных кредо которого было - как бы ни была велика земля, два правителя на ней это слишком много. Миазмы истории таковы, что временные союзники, заключившие альянс по сиюминутным причинам, через пару лет, столкнувшись в интересах, становятся заклятыми врагами. Тамерлан, преследуя личные политические цели, силой своего влияния помог царевичу Тахтамышу, сбежавшему под его крыло от преследований Урус- хана, овладеть Белой Ордой, а впоследствии и взойти на трон в Золотой Орде. Но амбиции последнего были устремлены на новые территории. А новые территории - вотчина Тамерлана. Презрев свой долг бывшему союзнику и учителю, он предпринял самоубийственное вторжение в пределы его империи и был разбит им в величайшей битве у Кундурчи. Повторное сражение при Куре добило остатки величия Тахтамыша. Через несколько лет звезда его совсем закатилась и он был убит в Сибири в стычке с одним из местных князей по имени Шадибек. Глиняные ноги колосса подкосились. Это явилось началом конца Золотой Орды и угасанием династии чингизидов. Древняя монгольская слава была похоронена. Таким образом, мы лишь ненадолго оглянулись назад и вгляделись в тьму истории для того, чтобы в двух словах объяснить причину побоища в шатре Чингиз-хана...

     Тамерлан очнулся от резкого запаха и увидел себя в окружении телохранителей, сующих ему под нос какую-то вонючую гадость. Чингиз-хан тоже пришёл в себя и был в центре своей своры охранников. И те и другие были растеряны, держали в пудовых кулаках кривые сабли и вращали своими оловянными глазами, не решаясь хоть что-то предпринять в защиту “своего” хана. Коровьи шкуры, покрывавшие остов шатра были отброшены и оба хана, пережидая звездопад из глаз, сидели на земляном полу. Чингиз-хан и в загробном мире остался верен привычкам кочевника-степняка и предпочитал всему остальному походный шатёр на голой земле.

     - Ну, и чего ты добился? - слабо ворочая языком, спросил Тамерлан, - Я пришёл к тебе с приказом самого Люцифера и ты должен смириться. На, полюбуйся.
Он сунул руку за пояс, вынул бумагу с оттиском пентаграммы и бросил её к ногам Чингиз-хана. Тот брыкнул ногой и бумага отлетела в сторону.

     - Не зли меня, - всё ещё прерывисто дыша, сказал он, - Ты мне бросаешь его как кусок гнилого мяса шелудивому псу. Знай, что только эта бумажка не позволяет твоей безмозглой голове расстаться с твоим нечестивым телом. Кто ты такой? Главарь шайки разбойников из Кеша. Бандит с большой дороги, набивший свои бездонные мешки деньгами ограбленных караванов, продававшийся любому мелкому эмиру за десяток дохлых верблюдов. Можешь ли ты сравниться со мной, когда мой род идёт от богов, от самой Алан-Гоа, забеременевшей от луча света? Со мной, кого курултай утвердил на царство? Твой отец Тарагай всего лишь бек презренного племени барласов. В тебе нет семени истинного монгола. Вы все отуречены и рождаете нечистую турецкую помесь. Тебе не должно быть выше эмира. Да проживи ты ещё хоть сто лет и завоюй вторую половину мира, никогда не стал бы настоящим ханом потому, что в жилах твоих течёт не красная кровь избранного быть судьёй мира, а тухлая вода погонщика стада прокажённых баранов.

Тамерлан еле сдерживался, но боль в голове не позволяла делать резких движений.

    - Этот погонщик баранов только что отведал твоей судейской крови, - отвечал он, - Она воняет как лужа застоявшейся ослиной мочи. Ты льстишь себе, говоря о своём высокородстве и якобы священном предназначении изменять судьбы мира. Мои учителя, а их было много, всё рассказали о тебе. И как ты с братьями прятался в лесах и прятал там награбленное, и как ты пресмыкался в плену у тайджиутов, и как ты вероломно предавал и переступал через трупы, в том числе и родного брата, идя на поводу у своего тщеславия. Ты бросил мне в лицо обвинение в узурпации ханской власти. Это ложь. Я не принял ханства и всю жизнь оставался эмиром. Только в народе я был Великим Ханом. А это ценнее, чем быть Великим Ханом по крови. Ха-ха-ха, я понимаю, почему ты отбрыкнул приказ. Да ты же ни писать, ни читать не умеешь. Ха-ха-ха, государь называется. Жизнь прожил, а не сподобился даже персидского выучить. Ты совсем не ровня мне. Безграмотный узурпатор, ничего не понимающий ни в искусствах, ни в философии, ни в науке. Мои же познания во всех сферах человеческого духа привели в изумление такого великого учёного мужа как Ибн-Халдун. Да нам и говорить-то с тобой не о чём. Вставай и передавай мне своё командование. Баязед, подними меня.
Начальник охраны поставил Тамерлана на ноги. Чингиз-хана перенесли на носилки с балдахином и усадили на подушки. Тамерлан снова заговорил:

     - Мне дано четырнадцать дней, чтобы принять у тебя войска. Два из них ушло на первичное знакомство с общей стратегией императора, формирование моей личной охраны и первых лиц после меня. Через двенадцать дней мы оба, ты и я должны быть на докладе во дворце. Твой саботаж повредит тебе же. Или ты примешь меня как нового командующего и обяжешь себя подчиниться мне, или я откажусь от тебя как первого своего советника и думаю, что Люцифер откроет на тебя свои каменные глаза, и ты просто перестанешь существовать как износившаяся конская подкова, выброшенная за ненадобностью, как горсть мусора, сгоревшая в костре и пеплом развеянная по степи. Он понимает, что оставлять тебя, поправшего ногой его приказ, далеко не безопасно. Ты слишком ревнив к своим чингизидам и тебе как ножом по горлу видеть во главе своей армии мёртвых монголов чужака. Ты сделаешь всё, чтобы свалить меня и восстановить своё владычество над своими родичами, с которыми ты, будучи живым, завоёвывал земли. Заговор не нужен ни мне, ни императору. Итак, ты либо со мной, либо тебя нет. Выбирай. Жду челобитчиков с ответом к полудню. Баязед, коня мне.

     Баязед подогнал коня, сложил руки подножкой и подкинул Тамерлана в седло. Отряд из пятидесяти охранников во главе с новым командующим скрылся в облаке пыли.

     Чингиз-хан, набычившись, смотрел им вслед. Несдерживаемые слёзы текли по его морщинам.

     - Я не отдам тебе армию, турецкое отродье, - шептали его губы. - Не за тем я, без поддержки сильных мира земного, наступая им на горло и пуская реки крови своей и чужой, создавал величие Непобедимой Орды, обучал вчерашних пастухов и делал из них воинов, перед которыми склоняли головы цари. Они разнесли мою славу и славу монголов по всей земле. Они шли за мной, своим повелителем, в самую гущу кровавой сечи. Они закрывали меня своими щитами и своими телами от стрел и мечей, предпочитая собственную смерть, нежели рану своего господина. Они это я. Я это они. Мы не можем быть разделены. Даже смерть ничего не изменила. Они снова вокруг меня. И служат мне. И верят мне. Они не склонят свои головы перед тобой, выскочка из Мавеннарахра и не присягнут твоей власти. Пусть убьёт меня Люцифер, но я не брошу своих верных воинов в твои чужеродные лапы. Ты ещё пожалеешь, Тамерлан, Железный Хромец. Я сделаю всё, чтобы вернуть расположение императора и свою армию, от плоти моей и крови моей рождённую. И я уничтожу тебя. Ты слышишь, - он соскочил с носилок и, раздувая жилы на шее, кричал вслед исчезнувшим конникам, - Я убью тебя... Убью...

     В порыве возбуждения он упал на колени, поднял лицо, залитое слезами, и воздел руки вверх.

     - Люцифер, император мёртвых, именем твоим клянусь, что убью его!... Прошу, дай мне силу... Я сделаю для тебя всё, что захочешь... Я знаю, почему ты отвернулся от меня. Я стану другим... Я сделаю свою армию непобедимой... Я верну твою веру... Ты слышишь, меня?... Ты слышишь меня?... Если нет, то я сам убью себя... Сам убью... Сам...

     Он вскочил на ноги, выхватил саблю у телохранителя и с ожесточением, рыча и развевая космы, ударил клинком по носилкам. Щепки полетели во все стороны, балдахин порвался и трепетал лоскутами на ветру. Сабля сломалась. Хан бросил бесполезный эфес в телохранителя, упал ничком на землю и, сотрясаясь в рыданиях, повторял в беспамятстве бесполезную в Аду клятву, - Я убью тебя... Я убью тебя...


                * * *

     Инспекция Тамерлана затягивалась. Войска Чингиз-хана не представляли собой какое- то незнакомое структурное построение, но рассредоточенные территориально, требовали значительного времени только для посещения их в местах дислокации, не говоря уже о детальном изучении их оснащения, тактики, управляемости, снабжения, дисциплины и боевого духа. Шла к концу вторая неделя, отпущенная Тамерлану Люцифером для знакомства с войском и принятия поста Великого Хана чингизидов.
 
     Челобитчиков от Чингиза Тамерлан так и не дождался, но, подгоняемый необходимостью отчёта перед императором, не стал обострять отношения, оставив расправу на потом...

     Ханы в окружении своих свит и охраны передвигались от улуса к улусу. Разговаривали они мало. Чингиз игнорировал все вопросы нового командующего.
 
     Вместо ответа он демонстративно отворачивался и, играя поводьями, смотрел куда-то вдаль.

     Вот и сейчас кони их не шли рядом. Тамерлану то и дело приходилось останавливаться и поджидать намеренно отстающую его свиту. Сделав короткий отдых у очередного источника и напоив коней, Тамерлан двинулся дальше. Чингизиды проводили его своими раскосыми глазами, но коней своих седлать не собирались. Отъехав несколько вперёд, он оглянулся и не заметил каких-либо сборов в стане Чингиз-хана. Терпение лопнуло. Он развернул коня и, оставляя на его крупе кровавые полосы от плётки, ринулся обратно к источнику, увлекая за собой своих воинов. Ворвавшись в лагерь, Тамерлан застал своего советника укладывающимся на конскую попону. Взглянув на Тамерлана, Чингиз-хан подвинул под голову седло, издевательски широко зевнул, закрыл глаза и повернулся к нему задом, издав при этом из заднего прохода руладу неповторимой громкости.

     Кровь расширилась в сосудах Тамерлана, тяжёлой волной ударила в голову и взорвалась ослепительной вспышкой. Не помня себя от ярости, он спрыгнул с коня и вымоченная в кумысе степной кобылицы трёххвостная плётка, со свистом разорвав воздух и козлиную шкуру, вспучила красную полосу на жирных рёбрах саботажника. Чингиз-хан взвизгнул, дёрнулся всем телом и вывернулся перекошенным лицом навстречу новым ударам. Тамерлан вошёл в раж и не чувствовал своей руки. Новые и новые красные ожерелья появлялись на руках Чингиз-хана, шее, груди.

     Наконец, опомнились телохранители. Они подскочили, но, не смея поднять оружие на ставленника императора, втиснулись между ним и своим повелителем живым щитом, принимая на свои спины, плечи, руки удары обезумевшего Тамерлана. Дикий рёв Чингиз- хана и звериные “х-х-а”, “х-х-а” Тамерлана, вырывающиеся из его лёгких в одном ритме с ударами, приводили в ужас видавших виды охранников и свиту. Увидев, что Тамерлан теряет силы и вот-вот готов свалиться от перевозбуждения, Баязед обхватил его сзади и сжал руки.

     - Успокойтесь, господин! - крикнул он ему в ухо, - Успокойтесь, прошу вас. Это может кончиться ударом для вас. Чингиза уже унесли. Успокойтесь.
Тамерлан дрожал всем телом. Слабость проникла в суставы и сделала своё дело. Ноги с ватными коленями подогнулись и он, выронив плётку с прилипшими к ней кусками мяса, повис на руках Баязеда. Принесли походную кровать и уложили в неё потерявшего силы хана. Грудь его прерывисто вздымалась, глаза бегали по лицам склонившихся телохранителей и ханов из свиты, а губы, обмётанные серой от севшей пыли, густеющей пеной, кривились в судорогах и выталкивали угрозы в адрес избитого в кровь противника:

     - Сгною... На каторгу... В цепи... В яму с водой... И отрезать... По пальцу в день... И кол... Кол... В задний проход... А в рот свинец... По капле... Каждый день... Баязед... Баязед, дай мне саблю...

     Баязед наклонился и вытер пот с бледного лица своего подопечного.

     - Пожалуйста, господин, успокойтесь. Вы всё равно не сможете убить его. Он почти что демон. Ни сабля, ни стрела не причинят ему серьёзного вреда. Даже ваша плеть вывела его из строя ненадолго. Не сделает сокол и ста взмахов крыльями как его раны затянутся. Уже затянулись.

     - Как же мне избавиться от него, Баязед?

     - Это невозможно. Император свёл вас вместе, только он может и развести вас. Только он может и убить Чингиза. То есть аннигилировать.
Тамерлан понемногу пришёл в себя. Встал с кровати и, заложив руки за спину, раскачивался с носка на пятку. Какие-то мысли пробивались на поверхность его мозга и он пытался понять их. Наконец, повернулся к свите и попросил подойти хана Мамука.

     - Мамук, я приблизил тебя к себе за твою верность мне во время наших походов в Хорезм и за твою полководческую доблесть. Я помню тебя как храброго воина и не виню в том, что твой тумен тогда попал в засаду и был почти полностью истреблён. Разведывательная сотня из авангарда, не разглядевшая засаду, была вся ослеплена, а глаза их брошены голодным псам. Это было, если мне не изменяет память, в семьдесят девятом году. Значит, здесь ты уже двадцать шесть лет. Я же только что прибыл в Ад, и у меня было мало времени, чтобы разобраться во всех странностях, окружающих меня на каждом шагу. Я уже понял, что не могу убить обычным, земным способом не только Чингиз-хана, но и кого бы то ни было вообще. Привилегией уничтожения способом аннигиляции обладает только узкий круг приближенных к престолу. Скажи, зачем тогда нужна армия, если её воины не могут нанести врагу смертельный урон?

     Мамук-хан выслушал Тамерлана и, мгновение подумав, ответил:

     - Господин, вам придётся познакомиться ещё со многими странностями, отличающими земной мир от Ада. Что касается армии, то она нужна. Дело в том, что в Аду не существует смерти. У каждого, здесь находящегося, она в прошлом, за исключением аборигенов, то есть демонов. Умереть дважды нельзя. Но вывести из строя армейские подразделения, сделать их неспособными к выполнению своих задач, можно. Калёные стрелы и железные мечи наносят такие же раны, как и на земле, но заживают они мучительнее и медленнее не получая питания от солнца, свежего воздуха, скудной пищи, не насыщенной энергией того же солнца. От них нельзя умереть, но можно надолго потерять боевую форму или навсегда остаться калекой, не имеющим сил натянуть тетиву лука. Невосполнимыми потерями, к каковым на земле причисляют только убитых, здесь называют потерявших способность носить оружие.

     - Ты говоришь о ранах, которые тяжело и медленно заживают. Но я был свидетелем, когда заживление происходило почти мгновенно. Как это понять?

     - Очень просто. Из ваших слов следует, что вы были свидетелем заживления раны, полученной кем-то из сильных мира сего. Не все, кто сидит в седле и носит оружие, наделены таким свойством. Чем выше звание или титул, тем больше заложено лечебной энергии в их носителя.

     - Почему этой энергией наделены только важные персоны? Я был в чертогах императора и видел, и почти ощущал на себе, какую энергетическую мощь он производит. Это зрелище повергло меня в шок. Я думаю, что его энергии достаточно на всех.

     - Он производит только энергию Ненависти, и она вся поступает на землю, в души людей и в резервы демонической армии. Лечебная же энергия может быть произведена только лучами солнца. А так как они никогда не проникают в наши подземные лабиринты, то и лечебная энергия у нас в большом дефиците и ею снабжают только избранных, например, того же Чингиз-хана, а теперь и вас. Вы не заметили, что почти сразу после удара по голове рухнувшим шатром, пришли в себя?
А рана была глубокой.

     - Значит, силами всей моей армии невозможно убить ни одного солдата противника?

     - Да, господин. Но это и не является главной задачей. Глубокие раны точно также выводят из боя получившего их, как и убитого в земном сражении.

     - Хорошо, а та синяя энергия, которая выскакивает из руки и парализует противника?

     - Это демоническая энергия и она есть только у демонов. Она временно парализует на расстоянии. Только демоническая армия имеет в своём арсенале энергию. Мы - не демоны, мы - мёртвые. Мы не обладаем энергиями поражения. Мы имеем только то, к чему привыкли наши руки на земле. Наше оружие - лук и стрелы, мечи и щиты, копья и топоры. Задача нашей армии - противостоять в битве не ангелам, также обладающим энергетическим потенциалом, а подобным нам мёртвым праведникам в армии Рая. Ангелы и демоны ведут войну на своём, энергетическом, уровне, нам не доступном. Но нам с вами бояться больше нужно не синей, а белой, ослепительной энергии. Она аннигилирует Мамук, скажи, почему я не вижу воинов-тимуридов? Их много полегло на полях сражений во имя славы их повелителя Тамерлана. Здесь, под землёй они составили бы костяк моей личной гвардии.

     - Господин, это очень больной вопрос для нас, ваших прижизненных вассалов. Дело в том, что нас, тимуридов, значительно меньше, чем чингизидов. Все те, кто завоёвывал мир под знамёнами Чингиз-хана, уже здесь. Всё его войско, которым он командовал на протяжении своей жизни, здесь. Ведь прошло больше ста лет. Вы же оставили свою армию и своих полководцев там. на земле. Пройдёт ещё не мало времени, пока они переберутся к нам. Только тогда мы будем представлять собой силу, способную противостоять чингизидам. Вы своими талантливыми военными сражениями во многом подорвали мощь Золотой Орды. Чингиз-хан ненавидит не только вас, но и всю здешнюю диаспору тимуридов. Поэтому мы, хотя и сведены императором в одну военную структуру с чингизидами, никогда не ассимилировали в их роды и не удостаивались чести от Чингиз-хана быть выдвинутыми на какие-то значительные посты в его армии. Он использует нас не как воинов, а как рабов, как быдло, которое только и можно гноить на тяжёлых работах, при этом недокармливая и полосуя наши спины плётками. Он вас ждал. Очень ждал. Он был готов к мести. Вот только приказ Люцифера это то, чего он никак не ожидал. Это ему как кость в горле. Он, ошеломлённый такой неожиданностью, пока только мотает головой, пытаясь избавиться от этой кости, и не знает как снова склеить куски разбившегося плана мести, но будьте уверены, он придёт в себя и совершит что-то страшное. Опасайтесь его уже скоро.

     Тамерлан сощурил свои и без того узкие глаза. Желваки бугрили кожу не жёлтых скулах. Гнев снова подкатывал к горлу и распирал грудь тугими спиралями. Ему невыносимо было думать о своих воинах, подвергшихся унижению и забвению. Его, Тамерлана, воинах, сражавшихся с ним бок о бок, делившихся с ним последним глотком воды в пустынях Кара-Кума, протягивавших ему последний кусок сухой баранины в голодных скалах Кавказа, раскрошивших на песчинки многие царства и низложивших многих потомков Чингиз-хана. Слова Мамук-хана больно оцарапали его сердце, и оно ныло, как ноет сердце матери при виде избитого сына.

     - Он ответит мне за всё, - шевелились губы Тамерлана, - Его в яму, а всю свору его шакалов в пастухи. Пасти ослов.

     Он вдруг сорвался с места, выхватил первого попавшегося коня, с лёгкостью молодого батыра влетел в седло и с яростными криками, - Пасти ослов... Пасти ослов..., - вонзил шпоры в его подбрюшье. Баязед тоже вскочил на коня, махнул рукой своим джаргатам и устремился за повелителем.

     Чингих-хан был уже в порядке. Наблюдая приближающегося Тамерлана с группой всадников, он поднялся и также сощурил глаза, истекающие презрением. Охранники с обнажёнными клинками выстроились перед ним стеной. Тамерлан рванул поводья и конь, осев на задние ноги и подняв тучу пыли, вскинул копыта над головами телохранителей.

     - Я Великий Хан, - кричал брызгая слюной Тамерлан, - Я сокрушил Персию, Ирак, Афганистан, Хорезм, Индию, Египет, Иран, Сирию, Турцию, Азербайджан и ещё многих. Я сокрушил твоих ханов-ублюдков и эмиров-предателей и возвеличил славу тимуридов во всём мире. Я и здесь покончу с тобой и со всем твоим семенем. Всех ордынских князей я посажу на цепь и буду бросать им объедки со своего стола. Тебя же самого запрягу в арбу и кнутом заставлю возить в бочке испражнения моих воинов. Кончилась твоя власть. Теперь будет власть моя, ВеликогоХана Тамерлана и тимуридов...

     Чингиз-хан стоял, крепко упёршись ногами в землю, скрестив на груди руки и сплёвывая перед собой. Кровь в белках его глаз не предвещала мирной развязки. Внезапно, не говоря ни слова, он сорвал лук со спины телохранителя, мгновенно, до хруста в сухожилиях, натянул тетиву и пустил стрелу, целя в ненавистный рот Тамерлана. Только Баязед успел среагировать на полёт стрелы. Он оттолкнулся ногами от коня и вытянувшись словно барс, бросающийся на добычу, в прыжке закрыл грудью своего хозяина. Стрела вонзилась ему в шею, пробила насквозь и на излёте упала к ногам шарахнувшегося Тамерланова коня. Баязед упал на землю и остался недвижим. Телохранители Тамерлана бросились в атаку. Засверкали клинки. Появились первые раненые. Пыль поднялась плотным облаком и закрыла ужасную картину рукопашного боя. Только храп коней, звон ломающихся сабель, хруст перерубаемых костей и стоны искалеченных.

     Когда пыль осела, на месте сражения остались лишь несколько агонизирующих лошадей. Противники, оттащив раненых, разъединились и, зализывая раны, двигались в разные стороны. Ханы в стычке не пострадали. Баязеда и ещё с десяток окровавленных телохранителей, несли на руках. Коней вели в поводу. Быстро установили шатры и уложили раненых. Тамерлан склонился над Баязедом.

     - Ну, что, сынок, как ты?

     - Я могу говорить, - с трудом ответил начальник охраны, - Гортань, видимо, не повреждена, только мышцы.

     - Ничего, ничего, - утешил его Тамерлан, - Всё пройдёт. Здесь всё проходит. Спасибо тебе. Я всё видел и всё запомнил. Ты первый, кто увидит здесь моё уважение и мою щедрость. Потерпи немного. Я пойду, распоряжусь, чтобы тебе принесли лучшую еду.

     - Не уходите, господин, - попросил Баязед, - Останьтесь. Мне нужно кое-что сказать вам.

     Тамерлан удивлённо посмотрел на телохранителя, но не поднялся с места и ждал его слова. Баязед глядел в лицо Тамерлана и не решался начать разговор.

     - Говори Баязед. Я весь внимание.

     - Здравствуй, Тимур, - услышал хан, - Это я, твой брат Насреддин.

                * * *

     Тамерлан оглянулся. В шатре, кроме него и Баязеда не было никого. Он всмотрелся в лицо раненого и не увидел в нём ничего нового.

     - Это ты сказал? - неуверенно спросил он телохранителя.

     - Да, Тимур. И могу повторить.

     Тамерлан поднялся на ноги, ещё раз оглянулся и бросил пристальный взгляд сверху вниз.

     - Откуда ты знаешь, что у меня есть брат?

     Баязед облизнул сухие губы.

     - Тимур, ты не понял. Я и есть твой брат. Я Насреддин.

     Тамерлан наклонился и рассмеялся прямо в лицо лежащему, - Ха-ха-ха! Баязет, ты бредишь. Или шутишь. Если шутишь, то слишком много на себя берёшь. Я могу забыть о твоём подвиге.

     Баязед, скривившись от боли, поднялся на ноги и в упор взглянул в лицо хана.

     - Моя рана не настолько серьёзна, чтобы мне бредить. Однако, она же не позволяет мне и шутить. А беру я на себя действительно много. Я твой брат и могу доказать это.

     - Ха-ха-ха, - нервным смехом отреагировал Тамерлан, - Мой брат седобородый старец и он сейчас в таких местах, о которых нам с тобой можно только мечтать. Ты болен. Я вызову лекаря. - и повернулся к выходу.

     Баязед загородил ему дорогу, упёрся грудью в грудь хана и вполголоса сказал:

     - У тебя шрам в паху, слева, под волосами.

     Тамерлан остолбенел, но через секунду отпрыгнул от Баязеда как молодой архар и схватился за кинжал.

     - Об этом знали только мои жёны.

     - И я, - добавил Баязед. - Я даже могу рассказать, как он у тебя появился.

     - Как? - вопрос сам по себе выскочил из Тамерлана.

     - Изволь, - ответил Баязед. - Тебе было пять лет, когда ты впервые отрубил голову. Пока только всего лишь соседской курице. Ты это помнишь?

     - Помню, - неуверенно шевельнулись губы Тамерлана.

     - А помнишь, как хозяин курицы, наш сосед Алим, погнался за тобой?

     - Помню.

     - И как ты, убегая, оступился на краю обрыва и полетел вниз, в реку, но не утоп, зацепившись за острый сучок дерева как раз этим местом. Он то и распорол тебе пах, и если бы не этот сучок, утонул бы ты, так как плавать ещё не умел. И этот же Алим доставал тебя, тащил домой и перевязывал.

     - А я затаил на него злобу и потом, когда стал зарабатывать себе имя набегами на аулы, сжёг его дом и перерезал всё его стадо, - Тамерлан сам докончил эту историю.

     - Ты никогда не отличался благодарностью, - поставил точку Баязед.
Тамерлан смотрел на своего телохранителя и ничего не понимал. Баязед, видя его смятение, продолжил:

     - Я могу многое рассказать. Ведь ты даже умер на моих глазах. Надеюсь, это ты тоже помнишь?

     Тамерлан неуверенно кивнул головой, но всё равно смотрел недоверчиво и кинжал из руки не выпускал.

     - Тогда скажи, - как бы что-то вспоминая, обратился он к Баязеду. - В тот день, когда я умер, Насреддин рассказал мне кое-что о нашей матери. Она заболела и сама пыталась исцелить себя. Каким образом?

     - Она лишила себя больной груди.

     Тамерлан долго смотрел на Баязеда, затем вложил кинжал в ножны, подошёл к нему и провёл рукой по щеке.

     - Но всё же ты не Насреддин. Ты молод, силён и волосы твои не познали ещё благородства седины. К тому же Насреддин не может быть здесь. Или это снова один из фокусов Ада?

     Баязед усмехнулся:

     - Скорее Рая. Я прибыл оттуда и у меня к тебе дело.

     - Дело? - эхом отозвался Тамерлан. - Ко мне?

     - К тебе. Но сначала я объясню, почему ты не узнаёшь меня. Я прибыл в чужом теле по условиям конспирации. Сначала меня, ну то есть не меня, а моё Я хотели втиснуть в тело какого-нибудь твоего темника. Но темник большой начальник и похитить его не просто. Однако, агент, ориентированный на поиск подходящей кандидатуры, донёс, что Тамерлан, то есть ты, набирает себе личную охрану из тимуридов. Одного их них мы похитили. Это был Баязед.

     Тамерлан мало что понимал в рассказе Баязеда, то есть Насреддина, но не прерывал и слушал внимательно.

     - Теперь я, Насреддин, в облике Баязеда стою перед тобой и передаю тебе пожелания успехов в твоём новом назначении от самого архангела Михаила. Он руководил подготовкой к моей засылке. Я был выбран им на эту мою роль потому, что я твой брат и мне легче, чем кому бы то ни было, установить с тобой доверительный контакт. Именно ты интересуешь его сейчас больше всего.
Тамерлан, не оправившийся ещё от шока, вызванного непредсказуемым поворотом разговора, соображал с большим отставанием, поэтому отказался от попытки осмыслить всё услышанное сразу и решил сосредоточиться на последних фразах.

     - Что ему от меня надо?

     Насреддин сделал паузу, затем подошёл к Тамерлану вплотную и произнёс:

     - Ему нужно то, о чём вы договаривались с Астаротом.

     Глаза Тамерлана сделались круглыми, лицо перекосилось, а в углах губ мелкими пузырьками выступила пена. Он отшатнулся, выхватил кинжал и занёс его над Насреддином.

     - Опять?... Опять всё то же?... Это провокация... Кто тебя подослал?

     Он размахнулся и кулаком с зажатой в нём рукояткой кинжала ударил Насреддина в лицо. Насреддин покачнулся, ноги его подкосились, он сделал шаг назад и упал на колени. Тамерлан упёр ногу в его грудь и сильно толкнул, опрокинув на землю. Затем придавил его коленом и остриём кинжала ткнул ему под подбородок.

     - Да знаешь ли ты, что ты уже третий, кто пытается втянуть меня в эту игру. Ничего кроме побоев и компрометации перед самим Люцифером мне это не принесло. На кого ты работаешь? Кто тебя послал? Кто?

     Насреддин с трудом удерживал руку Тамерлана.

     - Не дави так сильно, Тимур. Ты задаёшь вопросы, но твой кинжал не даёт мне ответить.

     Тамерлан ослабил давление.

     - Тимур, - продолжил Насреддин, - У тебя на почве твоих неудач после провала Астарота возникла мания подозрительности. Но ведь я не чужой. Я - Насреддин, брат твой. У меня и в мыслях нет навредить тебе. Помнишь, когда ты был на смертном одре, а за спиной у тебя стояла костлявая старуха, ты сам призвал меня и просил о помощи? А затем, возле страшной реки, я обещал тебе молиться за тебя в Раю? Помнишь или нет?

     - Помню, - огрызнулся Тамерлан, - С тех пор прошло немного времени, но случилось много событий. Мы сейчас в Аду, а здесь никому нельзя верить. Моя первоначальная наивность вышла мне боком. Я не верю даже тебе. Я поступил на службу к тёмному императору и больше не желаю вести переговоры с кем бы то ни было. Мои рёбра слишком хорошо хранят память и начинают ныть при одном только воспоминании о пыточных крючьях. Есть в Аду такие подонки как Закиршах и Вельзевул. Они сделали всё, чтобы выбить из меня мою наивность и поставить мои мозги на место. Не от них ли ты? А может быть ты от Чингиз-хана? Он ненавидит меня, и меня предупреждали, что он готовит заговор. Ты его слуга? Сейчас ты в моих руках, и если я прочитаю твои мысли, и они окажутся подлыми, я собственной рукой перережу тебе горло.

     - Слезь с меня, Тимур, мне трудно дышать и разговаривать с тобой.

     Тамерлан поднялся, но лезвие кинжала не изменило своего направления.

     Насреддин встал на ноги, приложил руку к раненной шее и с упрёком произнёс:

     - Я вижу, что тебе вправили мозги, причём так сильно, что ты перестал воспринимать реальность и соображаешь только в одном направлении. Как я могу быть от тех, кого ты перечислил? Все они обитатели Ада, а я пришёл к тебе из Рая. Ведь ты сам был свидетелем тому, что меня ангел забрал на небо. Я из Рая. Пойми это. И в замысле архангела Михаила я согласился участвовать лишь потому, что обещал тебе содействие в силу своих возможностей. Его интерес в отношении тебя совершенно другой, нежели мой интерес. Ему нужна информация, а мне нужно помочь тебе. Именно поэтому я здесь, а ты чуть не зарезал меня. Ты что, уже отказался от спасения? И только потому, что тебе повредили рёбра? Но ведь это лишь малая, почти незаметная толика того, что тебе придётся испытывать ежеминутно после приговора Страшного Суда. Ты забыл об этом?

     Тамерлан отвернулся, подошёл к стене и, сильно размахнувшись, всадил кинжал в висевший на ней щит. Щит треснул и застрявший кинжал остался в нём совершая колебания и издавая затухающий вибрирующий звук. Хан упёрся ладонями и лбом в стену и молчал. Насреддин продолжил давление.

     - Ты забыл о том, сколько плевел Зла вырастил на земле? Сколько горя и страдания причинил невинным в угоду своим алчным амбициям? У скольких ты отобрал радость жизни, радость видеть здоровыми и сильными своих мужей, жён, детей? Ты забыл об этом? Кто будет искупать твои грехи? Я что-ли? Или тебе это уже не нужно?

     Тамерлан несколько раз с силой, до белых пятен на суставах, сжал кулаки, продолжая упираться лбом в толстую шкуру стены, будто она, прохладная, остужала горячее излучение его мозга.

     Твои речи возбуждают меня и снова переворачивают мои мысли, - он повернулся к Насреддину, - Но они возбуждают и мой страх. Я хан и мой образ жизни изнежил и измягчил моё тело, и даже простое слово “пытка”, произнесённое не в мой адрес и услышанное краем уха, заставляет отслаиваться мою кожу. Кроме того, как ты видишь, я неплохо устроился здесь. Мои земные дела были приняты во внимание и я удостоился аудиенции у самого Люцифера. Он приблизил меня и предложил условия, которые вполне соответствуют моему прижизненному положению. Здесь я тот, кем был на земле. И я доволен. Все сказки о том, что Ад - место страданий, оказались именно сказками. Реальность такова, что не всех, попавших в Ад, и не всегда, ожидает участь страдальца. Те, кто полезен Аду, занимаются своим делом и не испытывают каких-либо неудобств. Я полезен Аду и он заинтересован в моей преданности. Мои страшные ожидания насчёт моей загробной жизни не оправдались. В Аду нет страданий грешников. В Аду страдают только раскаявшиеся грешники, решением суда направленные на распределение к Большому Колесу Ада для заключения их в места отбывания наказания согласно степени их раскаяния. Не сказкой ли является и сама страшилка о Страшном Суде? Теперь я уже по-другому смотрю на неё.

     Может быть, всё это бред земных сумасшедших, облечённых в рясы, призванный поддерживать и обеспечивать их земное существование, по-другому говоря - паразитировать на заблуждениях? Ведь посмотри, какую власть над людьми они получили, внедрив в народ свои байки о ждущей их в преисподней кипящей смоле. Куда там царям и ханам. Страх души сильнее страха тела. Не надо людей заманивать в мечеть или церковь, они сами, впитавшие страх души, бегут туда, несут последнее яичко, целуют края чёрных ряс и, при надобности, сами поворачивают свои ножи в сторону, указуемую носителем имени божьего, в то время, как для того, чтобы выгнать людей на битву приказом хана требуется измочалить не одну тысячу плёток об их спины. Власть шейхов прочнее власти ханов. Ханы приходят и уходят, а вера остаётся. А причиной всему - небылицы о загробных страданиях для еретиков и удовольствиях для святых, которые можно проверить лишь умерев. Но река жизни течёт лишь в одном направлении. Не пошлёшь отсюда на землю ни гонца с опровержениями, ни почтового голубя, поэтому мракобесие на земле вечно и не подвержено развенчанию. А если Страшный Суд - бред, то какой смысл мне что-то менять в своей судьбе?

     Ещё не известно, что было бы со мной, попади я в Рай. Но я в Аду, обласкан императором, и у меня нет желания изменять ему. К тому же семьдесят лет моей жизни сформировали меня как служителя Зла, и у меня не получится быть святошей. Это моё последнее слово. Я не пойду за тобой на поводу у страхов, которыми ты, подобно земным оракулам в рясах, пытаешься оглушить и ослепить меня. Пусть архангел Михаил сам решает свои проблемы. Прощай. Я ухожу. Меня ждёт прекрасное и отрадное зрелище моей расправы над Чингиз-ханом. На этот момент это моя самая большая проблема, но в груди моей уже сладко разливается чувство удовлетворённой мести потрму, что не пройдёт солнце и четверти своего пути по небу, как вонючая туша этого паука будет раскачиваться на виселице, а наглые глаза его будут выклеваны презренными воронами, питающимися падалью.

     Насреддин не верил своим ушам. Тимур, каким он застал его в Аду, стал совсем не похож на того умирающего, униженного собственным страхом хана, обратившего на него свой последний взор перед кончиной. Теперь он перешагнул порог жизни и смерти и понял, что ужасно всего лишь предчувствие смерти, сам момент смерти и неопределённость сразу после смерти. Поняв, что ему удалось избежать кипящих котлов, что его земные заслуги по достоинству оценены и гарантируют ему неприкосновенность и подобающее его аристократическому титулу положение в обществе демонов, он воспрял духом и снова стал Великим Ханом. Потрясения смерти лишь поколебали его. Временно. Всё встало на свои места. С тоской душевной понял Насреддин, что брату его действительно не стать святошей. Даже сама смерть, этот последний подарок от Бога для того, чтобы переосмыслить и заново оценить свою жизнь, была проигнорирована им и не стала точкой отсчёта в его несостоявшемся духовном перерождении. Чингиз-хан и кровавая месть ему - вот что заполняло его ум сейчас, наглухо перекрыв все подходы к тому месту, где была когда-то его совесть, следы от которой, видимо, начисто выветрились из закоулков его души ещё при жизни

     Тамерлан повернулся к выходу, но тут входная шкура шатра откинулась и внутрь вошёл хан Мамук.

     - Великий Хан, к вам посланник от императора, - провозгласил он.

     - От императора? - переспросил Тамерлан, удивившись, - Я не жду никаких посланников от императора. С чего ты взял, что это посланник?

     - Он сам сказал об этом. Он предъявил свой статус и показал пропуск, подписанный самим Люцифером. Кроме того, он появился из телепортационного канала. Это свидетельствует о его положении, приближённом к императору.

     - Зови, - распорядился Тамерлан.

     Хан Мамук вышел, а на пороге появился незнакомый демон. Окинув взглядом внутреннее пространство шатра, он остановил свой взгляд на Великом Хане и, не утруждая себя представлением и приветствием, спросил:

      - Ты Тамерлан?

     - Я, - опешив от неожиданного поведения посланника, отозвался Тамерлан.

     - Прими послание.

     - От императора?

     - Ха-ха-ха, - неуместно расхохотался демон, не спуская, тем не менее, цепких глаз с Тамерлана, - Вот именно, от императора. А ещё от его дочурки. От Идиоры. И конечно же от меня, бывшего начальника управления охраны, господина Ибн Гаала, осуждённого за твою идиотскую попытку покушения на этого придурка Алахеса.

     - Я не понимаю..., - начал, было, Тамерлан, но в задачу демона-посланника, видимо, не входило намерение выслушивать его. Он резко и грубо прервал Великого Хана.

     - А тебе и не нужно ничего понимать. Тебе следует просто-напросто ответить за переживания Идиоры и за мою ссылку в места, столь мне не радостные.

Тамерлан, наконец, вскипел, подскочил к стене и вырвал из треснутого щита кинжал.

     - Не успеешь, - осклабился в похабной усмешке Ибн Гаал и вытянул руку в направлении хана. Из ладони его выплеснулся синий разряд, просквозил тело Тамерлана и бросил его на земляной пол.

     - Даже и не думай, - Ибн Гаал повернул голову к Насреддину, - Ты тоже не успеешь. Ты кто?

     - Я брат его, меня зовут Насреддин, - растерялся он и от этого забыв, что здесь он не Насреддин, а Баязед. Но слово вылетело и давать обратный ход было уже поздно.

     - Как ты говоришь? Насреддин? Ха-ха-ха, - опять расхохотался Ибн Гаал, - Какая удача. Две птички в одной клетке. Ведь вы оба были тогда у ворот Ада и оба причастны к моему поражению в демонических правах. Слава тебе Люцифер, или Бог, уж не знаю, кого и благодарить за такое везение. Месть моя будет почти полной и мне не придётся страдать от мысли о несостоявшейся сатисфакции. Остаётся, правда, ещё стерва Идиора, но достать мне её трудно. Ничего, придёт время и для этой гадины, и она ответит. А пока что я счастлив чувством мести Тамерлану и тебе, братец. Я аннигилирую вас обоих. Готовься стать молекулой.

     С этими словами Ибн Гаал хищно сузил свои волчьи глаза и с безумной злорадной усмешкой направил ладонь к Тамерлану. Из неё показались синие разряды.

     - Подожди, - закричал Насреддин.

     - Чего тебе, - заорал в ответ Ибн Гаал, - Не мешай, иначе будешь первым.

     - Может быть ты не знаешь, но Тамерлан - командующий армией чингизидов и он утверждён самим Люцифером.

     - Мне плевать на твоего Тамерлана, мне плевать на его армию, мне плевать на самого Люцифера, - Ибн Гаал уже не сдерживался и перешёл почти что к истерике, - Тем более мне плевать на тебя. Кто ты такой и что ты можешь понять?... Как ты можешь представить себе всю гибельность моего падения?.,. Я, уважаемый демон, честной службой императору почти что удостоенный чести стать дворянином при его дворе,... ведущий жизнь примерного семьянина и преисполненный надежд на своё будущее,... оказался по вине этого негодяя Тамерлана лишённым всего, о чём мечтал и к чему шёл. Вместо демонов, равных мне и приятных мне,... вместо любимой жены и детей я должен пресмыкаться в окружении таких как ты. Никто ещё в Аду не отменял расизм... Да, я расист. Я демон, бывший ангел, сотворённый Богом. И я ненавижу расу людей. Твою расу, Насреддин, и тебя самого, и Тамерлана, и всех вас... всех вас...

     Ибн Гаал уже не контролировал себя. Он визжал и слюна его брызгала во все стороны. Глаза его зажглись сумасшедшим огнём и в них не было ни одной мысли. Только одно желание орать разрывало его и сотрясало в агонии его члены. Синие разряды метались по стенам шатра. Воздух наполнился дымом, запахло палёными коровьими шкурами.

     - Ненавижу..., ненавижу..., - безумный демон почти терял сознание от перевозбуждения. Он махнул рукой и синие нити разрядов упали на Насреддина, сокращая его мышцы и выжигая нервные волокна. Ибн Гаал подскочил с бледными щеками и с чёрными угольями бессмысленных глаз. Протянув обе руки к Насреддину, он усиливал синее излучение, переходящее постепенно в голубое, а затем, на максимальной мощности, в белое. Насреддин уже ничего не чувствовал. Тело его содрогалось под ударами конвульсии. Наконец, судорога отпустила, он вытянулся, и ни одно движение больше не выдавало присутствия в нём жизни. Тело впитало белую энергию и превратилось в прозрачный кокон, как бы испаряющийся и тающий подобно куску льда на огне. Пустота всё больше заполняла кокон. Через него проступила земля, на которой ещё мгновение назад лежало тело Насреддина. Последний раз сверкнуло в том месте, где был его мозг, и всё пропало. Насреддин исчез. Только тёмное пятно на земле, словно след от когда-то разлитой и давно высохшей чёрной жидкости.

     Ибн Гаал поднял свои безумные глаза в свод шатра и дико захохотал. Затем запрыгнул на тело распростёртого Тамерлана и белая энергия разнесла на атомы Великого Хана.

     Безумец хохотал и кружился вокруг себя, посылая всё новые и новые сгустки энергии во все стороны. Разум окончательно покинул его мозг, не выдержавший возбуждения. Дышать стало невозможно. Пламя от горящих внутренностей шатра обжигало его, но он всё кружился и кружился в безумном своём танце, исторгая в пламя и дым жуткий хохот, свой помутившийся разум и свою никчёмную обвалившуюся жизнь. И долго ещё Тамерланова свита и охрана, столпившиеся вокруг, шатра и не имеющие возможности что-либо предпринять, слышали доносившийся из большого костра сатанинский хохот, перемежаемый жутким воем.