***

 в председатели выдвинете? «Не забыл, не забыл, миленькая! – посмеивался Восторгов. – Готовься. Скоро уж и пора!»


И он свое обещание сдержал. Настя к этому времени уже за Степаном замужем была четвертый год. И Витюшка у них уже родился. Она обещания Восторгова за шутку принимала. А когда после одного из районных совещаний ее пригласили в кабинет к нему, она вдруг сердцем почувствовала, что он об этом ей всерьез. И пока шла из управления и в райкоме поднималась на второй этаж в кабинет к нему, разволновалась не на шутку, шла сама не своя, даже ладони повлажнели.


Он был маленький ростом – их первый секретарь Восторгов. Живой, с внимательными, улыбающимися, умными глазами.


Когда Настя вошла в кабинет, Восторгов вышел из-за стола, поздоровался с ней, пожав протянутую руку обеими своими теплыми и мягкими руками.


– Уж не заболела ли ты, голубушка? – спросил он, глядя ей в глаза.       – Что-то ты сегодня какая-то не такая!

 
При виде его она немного отошла, но все еще внутри была как деревянная. Он словно бы не замечал этого, заговорил, насмешил, рассказав что-то о себе. Он всегда умел рассказывать смешные истории, и Настя не заметила, как оттаяла, забыла, что ее не просто так вызвали к первому секретарю райкома партии, а по делу. Тут-то Восторгов, все так же посмеиваясь, глядя на нее улыбающимися, казалось, все насквозь видящими карими глазами, напомнил:


– Ты не забыла?


– Что не забыла? – перестав улыбаться, в недоумении спросила Настя.


– А в председатели я тебя прочил.


– Да что вы, Иван Иванович! – замахала руками Настя.


– Ну, ладно, Настя. Посмеялись, и хватит. А теперь давай всерьез. Хотим мы тебя в Сухой Корбулак председателем колхоза рекомендовать. Тамошний председатель давно болеет. Менять его надо. Сухой Корбулак, поди, знаешь? Не за морями, за горами. Так что, девонька, давай думай.


– Ой, Иван Иванович! – взялась Настя ладонями за зардевшиеся щеки. – И какой из меня председатель?


– Эдак, миленькая моя, если мы с тобой будем рассуждать, долго каши не сварим. Председатель из тебя получится, а ответа я от тебя сейчас и не требую. Езжай домой. Со Степаном посоветуйся, а днями я к вам сам заеду.


Настя вышла из кабинета раскрасневшаяся, плохо еще понимая значимость предстоящей в ее жизни перемены. Надев пальто и шапку, она вышла на улицу.


Был конец февраля, и уже во всем чувствовалось близкое дыхание весны. По-весеннему пригревало солнце, заголубело и стало выше небо. До отправления попутного автобуса оставалось еще немного времени, и Настя пробежалась по райцентровским магазинам. Нужно было купить Витюшке колготки и Степану присмотреть что-нибудь из нижнего белья. Все это она быстро отыскала, набрала и себе кое-что по мелочи да в продовольственном магазине взяла разных сладостей, в хозяйственном – коробок пять стирального порошка. С набитой до отказа сумкой она прибежала на автовокзал и еле втиснулась в отходивший уже автобус.


Было тесно и шумно. Пассажиры, в основном мордовки, с такими же, как у нее, сумками и узлами, галдели о своем, а она думала о том, как сказать Степану о сделанном ей в райкоме партии предложении. Местный колхоз, он хоть и не в самом райцентре, но все ж – не за тридевять земель. Да и привыкла она к нему. Десять лет после техникума. И у Степана в местной школе все хорошо складывалось. Квартира у них была. Хоть и не хоромы, но им хватало. Неплохая зарплата у обоих.


Настя сама еще не решила, соглашаться ей с предложением Восторгова или не соглашаться. Она полагалась на мужа. Как он решит – так и будет.


Приехав домой, прямо с порога, еще не раздевшись и не отдышавшись, румяная с дороги и от волнения, выпалила Степану, вышедшему к ней навстречу в прихожку с двухлетним Витюшкой на руках:


– Мне председателем в Сухой Корбулак предлагают!


– Каким председателем? – не понял Степан. Он был в темно-синем шерстяном трико, стоптанных домашних тапочках.


Настя, сняв пальто, выхватила у него из рук сына, зачмокала его в пухленькие щечки.


– А маму твою хотят председателем сделать...


– Что ты тараторишь? – рассердился Степан. – Председателем месткома, что ли?


– Месткома! – передразнила его Настя. – Колхоза, Степочка!


Степан почесал на макушке рыжие свои кудри, поддернул резинку трико.


– А кто предлагает?


– Кто, кто. Райком! – все улыбалась Настя, тиская Витюшку.


– Ну-ка, дай его сюда, – вновь взял он сына на руки. – И пошли отсюда, а то простудишь мне его.


Весь вечер они только и говорили об этом предложении, думали, как быть. Сначала решили соглашаться, потом решили отказаться, а потом еще долго оба ворочались в постели и лишь после полуночи уснули, так ничего и не решив.


Два дня потом они еще мучились. Она чувствовала, что Степан не против и переехать, да все брюзжал: «Корбулак, Корбулак».


Степана смущало то, что в Сухом Корбулаке не было средней школы, а была лишь восьмилетка, и он боялся, что ему может не оказаться часов по математике.


За два дня они так и не пришли ни к какому решению, а на третий день к ним приехал Восторгов и в пять минут рассеял все их сомнения. Оказывается, он все предусмотрел, даже о часах в школе для Степана не забыл. «В Сухом Корбулаке, – сказал он, – математики по две ставки ведут. Так что Степан без работы не останется. Несколько часов можно взять у Веряскина, неосвобожденного секретаря парткома колхоза. Правда, он с норовом, но, думаю, не обидится».


В этот же день он отправил Настю в обком партии и республиканское  управление сельского хозяйства на собеседовании, а на следующий день в Сухом Корбулаке состоялось общее колхозное собрание, на котором Настю единогласно избрали председателем колхоза.


Все произошло так быстро, что Настя даже ахнуть не успела. а на другой день сразу же навалилась уйма дел, так что у нее и времени толком не оставалось на размышления, хорошо или плохо она поступила, решившись на этот шаг.


В первый год все благоволило ей. Весна и лето выдались как по заказу, дожди шли будто по расписанию. Уродились в тот год и хлеба, и травы – и такие, каких в Сухом Корбулаке никогда не видели. И, главное, ни в сенокос, ни в жатву не было дождей. Сено заскирдовали сухим, зеленым, а зерно прямо из-под комбайнов ссыпали в амбары. В тот год выполнили два с половиной плана по продаже хлеба, засыпали фураж на полную потребность, колхозникам выдали.


Второй год был похуже, но все же опять и хлеб собрали, и с кормами были, и планы все выполнили. А уж третий, четвертый, пятый пошли хуже не придумаешь. То засуха, то дожди все лето. А уж нынешний!.. Настя даже и не сокрушалась. Вроде так и должно быть.


«Ну, будет тебе, бабонька, на судьбу пенять да время терять, –  встрепенулась она наконец от невеселых своих мыслей. – Охами и ахами делу не поможешь. Надо думать, как в райкоме партии отчитываться будешь».

 
Настя вытащила из стола блокнот с данными по хозяйству, начала листать его. Показатели были – впору хоть блокнот выкидывай. Не отчет будет, а горе луковое.


Сегодня ее, конечно же, поднимут, она это сердцем чувствовала. Да и как не поднять? Половина зяби с осени не поднята, семена не сортированы, надои – козы наверняка больше молока дали бы, нежели ее отощавшие симменталки. Фуража нет, планы по продаже мяса и молока в первом квартале «Московский Кремль» не выполнил. Можно бы, наверное, хуже, да некуда.


Настя зябко передернула плечами. «Эх и достанется мне сегодня!» –  подумала она, и грустная улыбка осветила ее лицо.


Такой, улыбающейся, и застала ее Ольга Станкина, водитель председательского «уазика». Высоченная, один метр восемьдесят два сантиметра росту, Ольга была самой высокой девушкой не только в Сухом Корбулаке, но и во всей округе.


– Суван(зайду?),Анастасия Ивановна? -  приоткрыв дверь в кабинет, спросила она.


– Заходи, заходи! – тоже по-мордовски ответила Настя. – Прокладку заменила?


– Нет. А что?


– Как нет! – изумилась Настя. – Через час в район ехать, а у нее машина не готова. Ну-ка быстро. Чтоб через час была здесь!


За шесть лет совместной работы они научились понимать друг друга с полуслова, и по тому, как Ольга, испуганно округлив голубые глаза, выскочила из кабинета, Настя уже знала, что ровно через час машина будет стоять у крыльца правления колхоза. Однако на всякий случай все ж поворчала шоферу вслед: «Ну, Останкинская Башня, ну, Останкинская Башня, погоди!»


Так в глаза и за глаза в Сухом Корбулаке звали Ольгу Станкину за ее высокий рост.