Крушение Борта 84

*(Из цикла "Хоррор")

********

Безумьем миг казался в темноте,
Когда бежал от волчьей стаи ночью.
В душе лишь страх, и сердце в пустоте —
Перевернулось, вой услышав волчий.
Вокруг лишь снег. Ни звука, ни души.
 Кругом лишь ели инеем покрыты.
 Костёр зловещий ветер потушил,
 Обглоданные кости в снег зарыты.
Луна смеялась, прячась в облаках.
Не замечала, как бежал я в страхе;
И как дыханье слышал я впотьмах
На потной, кровью  вымокшей рубахе.
 Друзья погибли. Некому помочь.
 Свинцом налились ноги, нету силы.
 Усталость вдруг взяла, бежать невмочь
 (Хоть никогда я не казался хилым)
...Вожак напал. Безумья миг настал.
Дохнуло смертью. Мозг налился кровью.
И как подкошенный, я в мокрый снег упал.
Вонзились когти. Сердце взвыло болью.
Я слышал хрип, рычанье, визг и вой.
 Я чувствовал, как зубы рвали тело.
 И от волков обгрызанной ногой
 Я отбивался. Всё во мне немело.
Залитый кровью, без лица, без рук,
Разорванный, объеденный, без кожи,
Я умер. И последний сердца стук
Затих в ночи...
   Прости меня, о Боже!
(Александр Зубенко. Из сборника: «Стихи с того света»)
***

Глава 1. Катастрофа
Тундра Заполярья.
Вечная мерзлота.
Нефтяные буровые вышки.
Наше время.
Вертолет с бортовым  номером «84» падал уже восемь секунд. Его несло к земле, крутя в вихрях турбулентности. Корпус трещал по швам. Рвались лопасти винтов. Ломалась хвостовая балка. Ветер свистел, врываясь в пробоины. Машина разваливалась на части.
— А-а-а… — доносились крики. Пятеро полярников, вылетевших с базы месторождения, вместе с тремя членами экипажа, оказались в огненной ловушке.
— Гриша-а! Горим! — неслось из салона.
Вспышка плазменного протуберанца прочертила небо, уйдя в облака. Огненный шар вздулся в размерах, вспыхнул нестерпимым свечением: ВЖЖ-АААХ! — раздался неимоверной мощности взрыв. Полярников расшвыряло по салону. Один врезался головой в иллюминатор, да так и застыл. Из кабины пилотов валил дым. Стрелки приборов бешено вращались, словно сойдя с ума. Ни компас, ни рации не подавали признаков жизни. Автоматика вышла из строя. Попав в магнитную бурю, экипаж не сумел вовремя приземлить машину в снегах. Остервенелый гул закладывал уши. Струи жидкого огня пожирали машину. Кашель, стоны, всхлипы, дикие крики.
— Нас тянет к земле!
— Падаем!
— Машина горит!
— Валька, ты жив?
— Помоги-те-ее!
На девятой секунде борт номера «84» потерял лопасти несущего винта. На десятой разломился хвост. На одиннадцатой их несло по частям к земле — к снегу, тундре, вечной мерзлоте. На двенадцатой — БА-ААХХХ! — озарилась вспышкой полярная ночь. На миг стало видно как днем. Мощный взрыв потряс землю. Балки корпуса расшвыряло в разные стороны. Клубы дыма застлали свет. Пилоты погибли, едва вертолёт коснулся мерзлого грунта тундры. Выжили шестеро. Они и были теми полярниками, что вылетели рейсом «84» навстречу  судьбе.
А начиналось все, собственно, вот так…
***
В одном из двух заведений общепита в поселке нефтяников, за последним столиком сидел угрюмый полярник. Унты на ногах. Полушубок. Меховая шапка. Поверх капюшон. Сидел один, в самом дальнем углу. За соседними столиками в карты играли нефтяники.
— Бубновый туз тебе в зубы! — хохотал кто-то.
Звенели бокалы. Пахло перегаром и куревом. Миловидная Глаша разносила подносы с закуской. Сегодня получка. Десяток бородатых мужчин, сдав смену, резались в «дурака». На столах кружки с водкой. На общей плите в раздаточном блоке жаркое из оленины. Запах подгоревшего мяса, сдобренного чесноком, разбавлял дым коромыслом.
— Валька, чтоб тебя в душу! Не видишь, у него восьмерка в руках?
Гомонили. Смеялись. Опрокидывали глоток за глотком чистый спирт. Закусывали. Две женщины-повара сменяли посуду. Баба Маша уборщица мыла полы.
— Наследили, бурильщики чертовы! — злилась она, выкручивая тряпку. — Спасу от вас нет, богохульцы!
Угрюмый мужчина повернул голову к игрокам. Прищурился. В руках сжимал кружку со спиртом. Играть не хотелось.
— Ну как ты тут, Вадим Андреевич? — подсел с куском мяса в миске полярник. — Все один да один. Помог бы Вальке, а то ему уже вторые шестерки на погоны вешают.
Угрюмый поднял глаза на соседа:
— Я тебя не звал. Иди, играй сам.
— Да что ж ты все мучаешься? Уже полгода прошло, а ты всё готов застрелиться. Бога побойся. Ну, изменила жена — с кем не бывает! Знаешь пословицу? «Муж в Тверь, супруга за дверь». Подумаешь, баба. Сколько таких мужьям изменяли. И ничего. Живут, бродяги, работают. Деньгу заколачивают.
— С твоим утешением еще больше напиться. Глаша! — крикнул хозяйке. — Дай еще спирта. Нажраться хочу.
К столику, покачивая бедрами, скользнула расторопная Глаша. Гулять, так гулять! У нефтяников получка, чем ей хуже?
— Налей полный. И воды разбавить принеси.
— Так точно, мой господин, — хихикнула девица. — А не много ли будет? Как бы до общежития на руках не нести.
— Не ты понесешь, не тебе и ворчать, — буркнул Вадим Андреевич. Фамилия у него была Строев. Сорока пяти лет. Самый старший по возрасту из смены бурильщиков. Был бригадиром.
— Тетя Маша, несите Вадиму закуску, а то свалится с ног! — крикнула через зал Глаша. Все игроки разом обернулись, застыв с картами.
— Оставь ты его, Семён! — крикнул самый молодой, тот, что Валька. На плече красовались две шестерки. — Иди, лучше, мне помоги. Андреич и сам без тебя напьется. А мне помощь нужна.
Отставив ведро с тряпкой, к столу подошла баба Маша. Грохнула рядом тарелкой. В ней огурцы с жареным мясом:
— Закусывай, Вадим. Да хватит слюни пускать. Не дождалась, потаскуха — так ей и надо. Девиц много, на тебя хватит.
— В сорок пять лет? — поднял воспаленные глаза Строев. — Куда мне теперь за девицами?
— Дети у тебя уже взрослые, сами живут. Семьи есть. А жену выкинь из мыслей.
— Неужели, мало ей посылал заработанных?
— Бабы, они такие! — глубокомысленно пожал плечами Семен. Встал, хлопнул по плечу:
— Не напивайся. Нам завтра лететь на вертолете, сам знаешь.
— Вам-то лететь, — хмуро опрокинул стакан Вадим. — По домам после вахты. А мне куда прикажешь? Татьяна приютила у себя другого.
— Квартира на неё?
— В том-то и дело. Я только прописан. Хотя покупал за свои. Она копейки не вложила.
— Это понятно. Всегда так. Мы, братец, племя полярников — таков наш удел. Кого ждут по году, по два. Кого бросают. Мой тебе совет, бригадир. Прилетаешь в аэропорт, сразу звони ей по мобилке. Предупреди, что заберешь вещи. И уйти по-английски, не хлопнув дверью. Тот слюнтяй скоро оберет ее до нитки, вот тогда она запоет благим матом. Но будет поздно.
Направившись к игрокам, Семен напомнил напоследок:
— Не забудь. Завтра вертолет. Всем в отпуск. И тебе тоже надо развеяться.
— Уже полтора года на буровой, — кивнула в согласии баба Маша.
Вадим Андреевич Строев остался один за столом. Как, впрочем, того и хотел.
Полгода назад до него дошла весть, что супруга обзавелась любовником. С тех пор и мучал себя. Работал в остервенении. Смена за сменой. Спал без сна. Питался без аппетита. Смотрел на полярную ночь без желания жизни. Ел оленину без вкуса. Полгода прошли незаметно — в работе, снегах, на лютом морозе. Спасал спирт.
И теперь вот, лететь. Куда? Как можно назвать теперь домом, когда-то бывшее уютное гнездышко? Дети разъехались. Жена в объятьях другого — смазливого типа.
Опрокинул стакан. Мутными глазами обвел зал. С пылу-морозу в столовую ввалился нефтяник. Отряхнул снег.
— Глашка! Спирту стакан! Задолбало это полярное сияние, глаз режет!
— Подсаживайся, Петруха! — гаркнул Валька. — Что ставишь на кон?
— Ползарплаты. Только, чур — преферанс.
Закипела игра.
Вадим встал, покачиваясь. Хлопнул деньгами по столу. Баба Маша учтиво проводила к двери.
— Сам дойдешь, Андреич? — спохватился молодой Валька.
— Не ребенок, — буркнул бригадир. — До общаги по морозу — как раз просвежусь.
Обернулся. Слеза скатилась из глаз. Лучшие ребята в его бурильной смене. Сколько пережил с ними — сколько работал! И теперь расставаться. Возможно, надолго. Гриша, парень из Тулы, накопив полярных надбавок, вернется к семье. Семена ждет заграница — он лучший бурильщик. Валька скоро женится — ждет в Уренгое невеста. И Петруха парень, что надо. Хоть без семьи, холостяк, но строит дом в Подмосковье.
А что он? Что бригадир? Уже без угла, без детей, без любимой жены.
— Завтра всем быть гото… — икнул. — Готовыми к вылету. Вещи собраны, вахта сдана. В десять утра на взлет… на взлетной площадке.
И вышел в снежный мороз. В зал ворвались клубы пара. Дохнуло вечными льдами.
— Пулька! — заорал в восторге Петруха. — Гони сумму, проходимец.
Валька напыжился.
Игра шла по-крупному. В столовую завалилась ночная смена. На ужин. Восемь полярников шумно приветствовали игравших отпускников.
Назавтра команде Строева предстоял вылет. Покинуть мерзлую тундру. Домой! Только домой!
***
…И вот ЭТО случилось.
Вертолет с бортовым  номером «84» падал уже восемь секунд. Его несло к земле, крутя в вихрях турбулентности. Корпус трещал по швам. Рвались лопасти винтов. Ломалась хвостовая балка. Ветер свистел, врываясь в пробоины. Машина разваливалась на части.
— О, мать твою в душу! — орал Поздняков. Он же Степан. Примкнул к сменной вахте за час до вылета. Тело его кувыркалось сейчас в углу между сиденьями. Несло мощным потоком к рваной дыре фюзеляжа.
Кроме Вадима Строева, Гриши, Петрухи, Семена и Вальки, он был единственным не из их смены. Командир экипажа был мертв уже на третьей секунде крушения. Два смежных пилота рвали на себе летные куртки, пытаясь отцепиться от кресел, запутавшись в ремнях безопасности.
Ревело! Свистело! Гудело! Стонало!
Борт вертолета бросало в стороны. Огромные зигзаги полыхающих струй пробивали насквозь обшивку корпуса. Один, особенно сильный разряд, взорвавшись пламенным шаром разделил надвое салон. Теперь к земле неслись две половины винтокрылой машины.
Секунда…
УДАР!
Еще УДАР!
Вадима накрыла волна оглушительного взрыва: БА-ААМ! — где-то в соседних сугробах взорвались топливные баки. Потом полыхнуло сиянием. Огненный смерч пронесся среди чахлой растительности. Полярная ночь озарилась как днем. Треск и грохот сменился рокотавшим в агонии мотором. Кабина уткнулась носом в  снег. Двое пилотов сгорели заживо. Командир экипажа превратился в один сплошной пылающий факел.
— А-а-а… — орал в дикости Валька.
Еще шесть с половиной минут все горело, трещало, корежилось, плавилось. Шасси вертолета источали удушающий дым. Сугробы вечной мерзлоты в зоне падения потекли от жара ручьями. Попадая под исковерканный хлам фюзеляжа, они шипели.
Шесть с половиной минут длился полыхающий ад. Шесть с половиной минут утихали разряды, носились шаровидные молнии, гремели взрывами остатки горючего. На пять сотен метров в диаметре были выжжены все деревца. В снегу обугливались тушки сонных леммингов. Запах горелого мяса достигал дальних сугробов. К нему примешивался и сладковатый смрад — это горели пилоты. Скручиваясь в полыхающие стручки, они постепенно опадали на пол кабины.
— Кто-нибудь… — доносился хрип ниоткуда. — Вытащите их, бедолаг. Я не могу на это… на это смотреть.
Кругом из мерзлой земли доносились стоны, сипение.
— Петруха! — закашлялся голос, — кхры-ы… Ты жив?
Взвился в небо огненный вихрь — взорвался резервный бак топлива. Пылающий протуберанец прочертил прощальным зигзагом путь к сверкающим звездам.
ГРА-ААХХХ!
…И все стихло.
Шасси продолжали крутиться, источая черные клубы едкого дыма. Слезились глаза. Удушливый кашель рвал глотки. Обожженные гортани хрипели. Это была катастрофа!
Открыв обожженные веки, Строев высвободил руку из-под остывающей развороченной балки. Саднило плечо. Разодранная в кровь нога холодела на морозе. Обвел взглядом разруху. Пожар продолжал гореть на разных участках. Фрагменты расплавленного  корпуса разбросало в разные стороны. Угольки искр снопами врывались в черное полярное небо. Бескрайняя ночь в снегах тундры — вот что ожидало бурильщиков.
— Кто жив… откликнитесь! — попытался крикнуть Вадим. Из гортани вырвался удушающий кашель. Подкатила волной тошнота. В руках и ногах, онемевших после удара о землю, постепенно начинала циркулировать кровь. На руках заныли ожоги.
— Валька, Семен, Гриша… вы живы?
О Петрухе не вспомнил — тот корчился рядом, Строев видел его исторгавшем рвоту.
— О-о-хх, мать твою… — натужно выплевывая сгустки слизи, стонал Петруха. — Больно-то как, бригадир!
— Я распорол себе брюхо! — взвыл где-то рядом в снегу Валентин.
Раз шутит, жить будет, — пронеслось в мозгу у Вадима.
— А меня балкой придавило, — всхлипнул незнакомый Строеву голос. И тут же он вспомнил, что с его сменой к Большой земле летел незнакомец. Из тех нефтяников, что заступили на вахту раньше него. Поздняков? — так, кажется, того величали?
— Стащите с меня эту хрень! — вопил Валька, дергая ногу из под тлеющих обломков.
Кругом светились огнями очаги пожаров. Трещал на морозе остывающий металл. Еще было жарко и шипел тающий снег. Обшивка фюзеляжа вздувалась пузырями обгоревшей краски.  Было светло, но свет этот был ужасным последствием крушения.
— Рации! — взвился фальцетом Валька. Ему удалось вытащить ногу. Теперь он полз к обгоревшей кабине. — Рации наши. Они… они все расплавились, братцы!
И в свете огня извергнулся рвотой, наткнувшись на останки одного из пилотов. Два других обугленных тела представляли собой почерневшие мумии.
— О, боже…
Его вывернуло наизнанку вторично.
— Я тебе помогу, кхры-ыы… — удушливо кашляя, подполз рядом Григорий.
Но было напрасно. Не уцелело ни тел, ни приборов. Кабина, шесть с половиной минут назад охваченная пламенем, превратилась в оплавленный металлический хлам.
Спустя три минуты у тел собрались все шестеро уцелевших. Оглядели себя, ощупали раны. Осмотрели друг друга. Раненых с тяжелым исходом не было. Хоть это на первых порах не тревожило. У кого-то обожгло руки, как у Вадима. У кого-то саднило плечо, у кого-то нога, как у Вальки. Но в целом, по сути, смертельных ран избежали. Тревога была о другом. Ни раций, ни света кругом. Продуктовые пайки сгорели. С водой проблем не было — кругом по обзору одни снега и снега. До горизонта. С чахлыми карликовыми березами и соснами. С искореженным металлом. С горящими фрагментами корпуса.
—Все осмотрели друг друга? — принял командование Вадим. На правах бригадира он был сейчас старшим не только по возрасту. Следом числился помощник Семен, сорока лет. За ним по возрасту шел Григорий, тридцати пяти лет. Потом Петруха, старше Вальки на три года. И замыкал смену Валентин — рубаха-парень, двадцати трех лет. Отважный полярник, превосходный бурильщик, но вечно встревающий своими бестолковыми шутками.
— Оглядели раны? Тяжелых нет?
— У меня нога будет тащиться за мной по пятам, — жалобно чертыхнулся Валька. — До аптеки донесете, товарищи?
— Перебьешься, — отмахнулся Семен, привыкший осаждать младшего друга. Все в команде любили юного нефтяника, но иногда он был попросту невыносим.
— Тогда так, — решительно скомандовал Строев. — Летчиков похоронить здесь же… — он запнулся. — Точнее, то, что от них осталось. — Скорбно бросил горестный взгляд на сморщенный  комок мумий. — Этим займутся Григорий с Петрухой.
Те тотчас полезли в кабину, пробираясь сквозь исковерканный взрывом металл.
— Что найдете полезное. Тяните все в кучу, — крикнул вдогонку Вадим. — Соберем все уцелевшее в одном месте.
— А мы? — спросил за обоих Валька. — Нам куда?
— Со мной будешь, — отозвался Семен. — От меня ни на шаг.
— Осмотрите все куски  обшивки, — распорядился Строев. — Берите все, что пригодится в вечной мерзлоте. Мы надолго застряли. Все, что представляет ценность и уцелело в крушении — тащите в одну кучу. Там потом разберемся. Скоро пожар погаснет, и нас окутает лютый мороз.
— А вы? — не унимался юный нефтяник.
— А мы, — Вадим Андреевич бросил взгляд на нового члена команды. Тот водить головой, осматривая место крушения. — Мы со Степаном обследуем корпус. Тоже будем искать все, что осталось.
На том и решили. Разделились по двое — три группы. Одна обшаривала кабину и хоронила останки пилотов. Вторая копалась а кусках обшивки. И третья, последняя, осматривала корпус. Еще теплились огни, еще дышала жаром обшивка, когда час спустя, все собрались в одной точке. Высилась небольшая куча собранных вещей и предметов.
— Вас Степаном зовут? — обратился к новичку Семен. — Степан Поздняков? Из соседней бригады?
— Да. Увы, теперь я с вами. Летел в Воркуту. Должен был забрать посылки из дома нашим ребятам из смены.
В груде уцелевшего скарба было все, что сумели откопать и извлечь. При свете отблесков пожара составили список. От огня шел еще жар, и писать было не холодно. Но мороз уже сковывал охлажденное железо. Пора было укладываться на ночлег. Что они, собственно, и сделали.
Итак…
Первая ночевка в вечной мерзлоте.
Глава 2. Петруха
Наше время.
Полярная тундра.
67-й градус Северной широты.
Из кусков покореженной обшивки и обрывков брезента соорудили некое подобие двух шалашей. По бокам разожгли два костра — в тех местах, куда уже подбирался студеный холод. Принялись за список.
— Итак, что мы имеем, — собрав всех вместе, начал проверять Строев. — Валик, читай. У тебя глаза помоложе. Семен записывал, пусть отогреет руки у костра.
При тускнеющем зареве пожара, Валька прочел корявый почерк старшего друга:
— Два шахтерских фонаря на аккумуляторах. Восемь пачек галет. Двадцать банок тушеного мяса. Бинокль. Шесть индивидуальных медицинских пакетов, — он обвел друзей взглядом. — Это значит, по пакету на брата. Чай в пакетах. Брикеты паштета. Не густо.
— Дальше, — проверял уцелевшее Строев.
— Три карманных фонарика. — Пнул в отдельной куче расплавленный хлам. — Мог бы быть и четвертый, но превратился в пластилин.
— Это мы видим. Читай то, что осталось.
— Я и читаю. Два спальных мешка… — он запнулся. — А они-то откуда в вертолете?
— Не наше дело. Может, для пилотов были. Может, от другой смены остались.
— Если для пилотов, то где третий мешок?
— Сгорел при взрыве, дурья башка! — съязвил Петруха.
Все сидели у костра, потирая озябшие руки. В одну кучку было собрано все, что могло пригодиться в суровых морозах. В другой было свалено, что еще требовало разбора — наполовину обожженные и расплавленные вещи, предметы амуниции, куски и фрагменты обшивки.
— Обрывки брезента, две канистры солярки, — он уважительно глянул на емкости. — Как не взорвались, едрит их в ребро?
— Всё?
— Из крупного, да. Из остального — всякая прочая мелочь.
— Ракетницы есть?
— Двенадцать зарядов. Хрен знает, как сохранились.
— Я их вытащил из парашютов. Те сверху сгорели, а до ракетниц огонь не добрался.
— Ясно. Всё?
— Ну, в общем-то, да…
— Как да? А фляга со спиртом? — подал голос Григорий. — Сам видел, как ты ее вытаскивал из обломков салона.
— Черт, — хохотнул, притворившись Валька. — В снег где-то упала.
— Не упала, паршивец! Закопал ты ее под шумок. Чтоб никто не видел.
— Я протестую! — взвился юный полярник. — Хотел сюрприз на ужин сделать.
— Ты бы еще стол в ресторане накрыл, — отвесил шутливый подзатыльник Семен.
Вальке пришлось открыть свой секрет. Из снега под чахлым деревом, раскопав, извлек внушительную емкость литров на шесть.
— Ого! — выдохнули все разом. При виде столь удачной находки, настроение вмиг поднялось.
— Давай, ребята, по кругу, — разрешил Строев. — По глотку, не больше. Беречь надо на случай дезинфекции. Помянем наших пилотов.
Отыскалась наполовину обгоревшая кружка. Рядом в кучке лежала другая посуда, чудом уцелевшая в огненных вихрях. Пропустив по кругу, кружку сложили к посуде. Старшим над сохранившимся скарбом назначили Петруху. В помощники дали Степана — нового члена команды. Пока никто еще не мог сказать, что он за тип. Лет тридцати. Первые минуты катастрофы казался потрясенным, растерянным. Но все больше молчал, как-то так, себе на уме. Оно и понятно, смена-то для него новая. Его бригада осталась там, на бурильных вышках, в поселке нефтяников. А он летел в Воркуту за посылками. Летел с чужой сменой, что отправлялась по домам в отпуска. Вот и застрял здесь с новой командой. Застрял в снегах, в мерзлоте, среди буйства смерти. Что будет дальше?
— И самое главное, — поднял отложенное в сторону ружье Вадим Строев. — Лежало под сиденьем командира экипажа. — Показал всем, чтоб видели. — Наверное, для отстрела оленей. А может, в качестве защиты. Так или иначе, это единственное наше оружие здесь, в мерзлоте. До Воркуты, что чайной ложкой до Китая. Кругом волки, лисицы, возможно, медведи. Да-да. Не белые — те ближе к берегам Ледовитого океана. Но могут в эти места зайти и одиночки-шатуны, как их называют. Редко, но могут. Однако самая наша опасность — стаи диких волков. Запах горелого мяса уже распространился на километры отсюда. А там где запах мяса, там острый нюх этих пожирателей тундры. Их могут быть десятки и десятки. Уже завтра к утру. Поэтому… — Строев обвел товарищей взглядом. — Ружье будет в руках у того, кто лучше всех умеет им пользоваться. Патронов всего десять, — он показал на кучку зарядов. — Беречь, как зеницу ока. — Строев передал оружие Грише. — Я знаю, что ты лучший из нас стрелок. В детстве ходил с отцом на медведя. Вот и будешь нас охранять.
Гриша принял. Погладил ствол. Пересчитал патроны. Молча кивнул.
— Есть четыре ножа, — продолжил Вадим Андреевич. — Его возьмут Семен, Петруха и Степан. Четвертый оставлю себе.
— А мне? — выкатил глаза Валька. Было видно, как по лицу скользнула обида. — Если самый молодой из вас, так мне что, и нож не положен?
— Их всего четыре, братец мой. А нас шестеро. Кто-то должен был остаться пустым.
— Ага! Петрухе, значит, дали. А мне? Петруха старше меня всего на три года.
— Наш Петруха, как разберется со списком, будет сегодня дежурить. Первый дежурный. Завтра заступишь ты, вот и возьмешь нож себе.
На том и решили. Валька, обиженный, кое-как успокоился. Довод, что его такой же молодой друг дежурил первым, убедил товарища по несчастью.
— Мы не знаем, куда нас швырнуло, — подвел итог бригадир. — Компас вышел из строя. Карты сгорели. Галет и консервов дня на четыре. Ни силков, ни капканов. Десять патронов, но это на случай охраны. Придется добывать подножный корм своими руками. Четыре ножа — вот и все оружие, не считая винтовки. Она неприкосновенна. У кого какие предложения?
Посыпались мнения, перебивая друг друга:
— Раскинем два шалаша. По трое внутри.
— Ночуем у костров.
— С утра, двинем гуськом на юго-запад.
— А где он, твой юго-запад?
Начались споры. Обсуждения. Каждый вносил свои предложения. Команда была сплоченной. Знали друг друга с момента бурений. Первое слово было за Строевым. Второе за Семеном, в качестве помощника бригадира. Следом Григорий и все остальные. Степан Поздняков отмалчивался, предпочитая пока наблюдать за коллегами, с кем его столкнула судьба.
— Снегоступы сделаем из кусков обшивки.
— Берем с утра все, что сможем унести.
— Распределим ракетницы и остальные вещи.
— Спирт не забудь, — съязвил Валька Семену. — А то втихаря вылакаешь его без нас… — и заржал, поднимая всем настроение. Семен сунул кулак под нос, как бывало ни раз.
— Теперь спать! — объявил бригадир. — Петруха, ты закончил со списком?
— Заканчиваю, — перебирая вещи, сверяясь, буркнул полярник.
— Заступай на дежурство. Нож у тебя. Следи за кострами. Через три часа тебя сменит Григорий. У него винтовка. Так и будем сменять каждую ночь друг друга по двое. Днем идем по морозу. Два привала. Обед. Снова в путь на юго-запад, черт бы его побрал — если б еще знать, где он! Будем ориентироваться по деревьям и местному климату. Всем задачи ясны?
— Берем все, и двигаем, — подтвердили бурильщики.
Расставили шалаши из кусков обшивки. Когда все после столь ужасного дня, наконец, прикорнули внутри шалашей, Петруха заступил на дежурство. Подкинул сучья в костер. Слезящимися глазами обводил место крушения. Повсюду тлели угли, дымили гарью фрагменты фюзеляжа. Поодаль, у двух карликовых сосен высились три свежих выкопанных холмика. Уже покрывшись инеем, они постепенно превращались в сугробы. Когда хоронили пилотов  Валька соорудил три самодельных крестика. В консервной банке закопали записку. Постарался Семен. В двух словах описал крушение. Назвал имена. С такими скудными почестями и закопали. Воздали минуту молчания. Потом принялись собирать все уцелевшее в катастрофе. Вот и все похороны. А ведь у летчиков где-то семьи с детьми…
Три смерти одним махом, в одну минуту.
Петруха смахнул слезу. Ему предстояло первым дежурить. Он еще не знал, разумеется, что станет следующей жертвой. Жертвой четвертой.
И вот, как это произошло…
***
Что-то странное витало в морозном воздухе. Что-то зловещее и тревожное.
Петруха, отложив список, глянул по сторонам. Уже час, как он приступил к первому дежурству в неприветливой тундре. Ровно час, как уснули его коллеги по вахте. День выдался настоящим кошмаром, и все валились с ног, если учесть, что после крушения еще хоронили пилотов. Тяжело раненных на удивление не оказалось, но ведь это была только первая их ночь в вечной мерзлоте. Что будет дальше? Каким путем они выберутся к цивилизации? Сколько им предстояло пройти по снегам и лютым морозам, пока набредут на кого-то из людей — рыбаков или охотников? В этой части Заполярья можно было часами лететь на вертолете, не видя ни жилья, ни следов человека. Выведет ли всю группу их бригадир?
Об этом думал Петруха. Думал, когда вдруг оборвал свои мысли. Пристально вгляделся в гаснущие пожары.
Показалось?
Он напряг слух. По-прежнему дымились шасси. Гарь ушла в сторону, но дым стелился мерзлыми клочьями по снежным сугробам. В черном небе мерцали созвездия. Переливалось зеленым светом северное сияние. Петруха даже не взглянул на это чудо природы. Его привлек едва доносящийся звук. Звук где-то там, за деревьями. За сугробами и снежными оврагами.
Вшу-ууххх…
Вот. Опять.
Эхо повторила едва слышимый шелест. Потрескивали два костра на морозе. Где-то шипели последние капли краски на обшивке фюзеляжа — но Петруха привык к этим звукам. Они были рядом. Весь день и весь вечер.
А то шелестение, словно шлейф платья по полу, исходил из оврагов.
Где-то с шумом обвалился кусок обшивки. Петруха вздрогнул:
— Ёпэрэсэтэ… так и обделаться можно.
Глянул на два шалаша. Оттуда был слышен храп и сопение. Кашель, всхлипы. Очевидно, самому младшему Вальке снились кошмары.
Отложив блокнот, Петруха встал. Размял ноги. Потянулся — спина затекла. Вслушался в далекий шелест. Ну, точно, что шорох листвы! А какая здесь, к черту, листва, если они в Заполярье? В лютый мороз?
— Будить бригадира? — с сомнением проворчал под нос. Еще больше всмотрелся в темноту ночи. Мешали отблески очагов, разбросанные на многие десятки метров в округе. То там, то там искрились угольки, взмывала искра в глубокое небо. И лишь тишина убаюкивала разум. Но вдруг тишину разбавили неприятные звуки.
— Да что ж за мать едрит… — по привычке буркнул себе. Когда было не с кем, он мог разговаривать и с зеркалом.
Звук повторился.
Вшу-уууххх…
Уже ближе и ближе. Зловещий. Тревожный. И это было неприятно.
Как будто лыжи скользили по снегу. Нет, не шелест листвы. Что-то мерзкое, леденящее душу.
Вот — снова.
Вшу-уу-уух…
Это что? У него в голове?
Петруха с сомнением глянул на лагерь. Пусть поспят. У троих на руках сохранились часы, и Семен отдал свои на время дежурства. Петруха всмотрелся в циферблат: полпервого ночи. До конца дежурства еще два часа. Нет — будить не буду, решил он. Пусть поспят. Потом меня сменит Гриша с ружьем!
И замер, прислушавшись. Далекий звук приблизился. Эх, ружье! Вот бы что сейчас его успокоило.
Обхватив крепче нож, Петруха взял горящую ветку. Перед сном они все сделали каждый по два самодельных факела, обмотав бруски обшивки рваной прожженной ветошью. Это на случай, если погаснут костры. Сейчас настал тот случай, когда нужно было взять в руки факел.
Что он собственно, и сделал. Макнув в огонь тряпье, поднял горящий факел вверх.
Сделал шаг в темноту.
Еще шаг…
Еще…
Отойдя на двадцать метров, встал среди карликовых сосен. Поводил в стороны горящим светом. Шахтерский фонарь — и один и другой — они решили сберечь на самый крайняк — как сказал Валька. А карманные фонарики вообще берегли как зеницу ока. В них батареек на два-три часа света. Поэтому и взял факел. Помахал впереди:
— Э-эй… — крикнул в темноту наугад. Сжал нож.
— Э-эй! Тут есть кто? — и сам поразился нелепости. Глупо было кричать в пустоту тундры. Если бы был человек, он светил бы фонарем издалека. И первый кричал, верно?
Значит, кто?
Вжи-у-ууу… — прошелестело эхо в ответ. И было эхо жутким, зловещим.
Петруха, сделав шаг, снова вслушался в полярную ночь.
Еще шаг…
Еще…
И… пропал.
Никто не проснулся. Никто не узнал. Парень ушел в темноту. Его просто не стало.
***
Еще не пришел час пробуждения, как всех на ноги поднял Гриша.
— Смена, подъем! — как привыкли все пробуждаться на вахту.
Четверо в двух шалашах вскочили, озираясь, дрожа от мороза. Внутрь заходило тепло от костра, но после сна все дрожали, озябнув.
— Что случилось? — бросил взгляд на часы бригадир. — Ты сменил Петра? Где он? Что-то не вижу.
— Потому и разбудил, — с тревогой признался Григорий. Сжимая ружье, обводил лихорадочно взглядом лагерь.
— Где он? — чуя неладное, встревожился Семен. Валька только еще выползал из навеса. Степан Поздняков тер спросонья глаза.
— Нет Петрухи! — озадаченно озирался по сторонам Гриша. — Я во сне повернулся на бок, бросил взгляд на часы. Давно уже наступило мое дежурство, а Петруха не будит. Вышел наружу. Нет никого. Обошел костры. Позвал в темноту: думал, может, в кусты по нужде отлучился. Звал минут десять. Обошел по периметру лагерь. Нет парня. Пропал.
— И что? — Вадим Андреевич принялся быстро направлять фонарь во все стороны.
— Не туда свети, бригадир, — направил его руку Григорий. — Вот здесь посвети. Следы уходят в гущу тундры. Туда — в темноту.
Строев в долю секунды метнулся к следам.
— Нашел! Все за мной! Если он обморозился и уснул в стуже, надо притащить к костру. Отогреть. Степан, Гриша, Семен — вы со мной. Валька, готовь кипяток, аптечку, одеяла.
— И спирт не забудь! — напоследок крикнул Семен. — Растирать.
И бросился к чахлым кустам-деревцам следом за всеми.
Потом были поиски. Следы уводили в сугробы. Светя фонарями под ноги, группа металась в снегах, пока не скатились в овраг.
Вот тут-то следы обрывались.
Скатившись по снегу последним, Степан Поздняков застыл в потрясении. Из глотки вырвался сдавленный всхлип, совсем как у Вальки:
— О-ох, че-ееерт!
Впереди стоящие застыли на месте, округлив глаза.
То, что предстало их взглядам, лишило напрочь рассудка.
…Прямо под ногами, в затоптанном лапами овраге, лежала куча чего-то красного и непонятного. Бесформенная масса омерзительно напоминала комок вывернутых внутренностей. Это было тело Петрухи — холодное, лишенное ног и отвратительно белое. Ноги были обглоданы до бедер, до костей.
Степан подавил позывы рвоты.
Лицо парня было неузнаваемо. Вместо него застыла на холоде маска СМЕРТИ. Один глаз был выеден. Другой смотрел в морозное небо остекленевшим взглядом. Половина лица, схватившись морозом, так и застыла в ужасном крике отчаяния. Кричал ли он? Кричал ли Петруха? Звал на помощь? Пытался будить остальных? И что чувствовал, когда его раздирали на части?
— Госпо-ди-ии… — простонал Семен, склонившись над телом — над его половиной.
Отсутствие ног привело друзей в ужас.
— Он не замерз! — с дрожью в голосе заявил Строев. — Он полз, пока его пожирали живьем.
— К-кто… пожир-рал? — запнувшись от ужаса, икнул Поздняков.
— Гляньте на следы лап, — обвел фонарем бригадир. — Их десятки! Два-три десятка. Они повсюду вокруг!
Куда бы ни проникал луч света, везде виделись углубления лап, словно здесь пировало зверье.
— Здесь были волки, — констатировал Семен. — Это их вмятины.
— Верно. Но не те волки, к каким мы привыкли, — с сомнением вгляделся Строев. — Не те арктические, что известны зоологам.
— А… а как-кие? — выбивая зубами дробь, плаксиво осведомился Степан — их новый член группы. — Какие еще могут быть волки, если… если они не арктические?
— Например, эти! — ткнул пальцем в следы бригадир. — Отпечатки, вероятно, огромных созданий, что еще никогда — повторяю — еще никогда не встречались людям.
— Новый, неизвестный человечеству вид, — поддакнул Семен. — Причем, вид громадных тварей, в два-три раза крупнее обычного полярного волка. Взгляните сюда, — указал он всем на вмятины лап. — Один такой след может перекрыть собой сверху отпечаток таежного тигра!
Все четверо уставились на колоссальный по размеру отпечаток.
— След вожака, — уточнил бригадир. — Вожака крупной стаи. Неизвестного нам, людям, вида. Остальные помельче, но и они впечатляют.
Григорий сжимал ружье. Семен водил лучом фонаря.
— Тогда, почему его не растерзали всего? — дрожащим пальцем указал Поздняков на изувеченный труп. Тело лежало в немыслимой позе, окоченевшее, разодранное. В нескольких местах были вырваны куски мяса прямо с одеждой.
— Почему не утащили, почему не обглодали до костей, если это были волки? — не унимался Степан. Его всего колотило. Руки-ноги ходили ходуном.
— Успокойся, коллега, — хлопнул по плечу Семен. — На нас не нападут. Судя по всему, они и не голодны были. Ты правильно подметил — иначе растерзали бы до конца.
— Тогда что? Не могут же звери бросать недоеденной жертву? Смотрите на раны: его терзал не один волк, а несколько сразу. И что? И не съели?
Он таращил глаза, не веря в этот жуткий, осязаемый ад.
Строев, напротив, был настроен решительно. В нападении не было ничего из ряда вон выходящего. Испокон веков волчьи стаи, терзаемые голодом, нападали на одиноких рыбаков и охотников за пушниной. Но именно это позднее поразит его больше всего. Что поразит? Он пока не мог осознать. Не мог уловить,  хотя истина крутилась где-то рядом. Действительно, почему оставили тело наполовину нетронутым? Судя по окоченению, оно было брошено задолго до их прибытия. Тем самым отпадала версия, что учуяв группу людей, звери, пусть и громадных размеров, покинули пир. Но не из-за испуга. Тогда отчего?
Предупреждение? Месть? Нет, разумеется! Бредовая мысль. Людоеды они или нет, но звери не могут иметь человеческий разум. А только разум способен на месть. На месть, предупреждение или…
Или?
Где-то в мыслях брезжил ответ на вопрос. А какой? К нему придет он позднее.
Пока же…
Пока, оставив овраг смертельного пиршества, Строев распорядился нести то, что осталось от Петрухи в их лагерь.
Взвалив на плечи обмороженную половину без ног, Семен едва не издал вопль ужаса. Она показалась ему до жути легкой. Комок заледенелой плоти — вот что он теперь нес хоронить.
Их встретил озабоченный Валька. Рации расплавились при взрыве, и все это время парень не знал, что случилось с Петрухой. Кипятил воду, готовил растирку. Открыл индивидуальный пакет аптечки. А когда увидел, что именно несут его друзья, схватился за голову.
— Петя… как же… как же та-аак! — заорал дико он.
Потом были похороны. Никто в эту ночь не уснул.
Это была уже четвертая смерть. Четыре трупа, последний из которых был объеден неведомыми тварями. Их люди не знали. Не видели. Никогда не встречали.
И они где-то рядом. Там — в темноте. Следят. Выжидают.
Что последует дальше?
Глава 3. Григорий
Наше время.
Тундра.
Заполярье.
Необходимо было срочно покидать место крушения. Зажигалка находилась в кармане Семена. Спички — у двоих: у Степана и Гриши. Вадим Андреевич Строев не курил, впрочем, как и молодой Валька. Теперь их осталось пятеро.
Второй день шли по тундре, по снегу, в вечной мерзлоте: вчера спали в сугробе. Покрытия связи в этих безлюдных местах не было, поэтому смартфоны оказались бесполезными. Похоронив Петруху, они двинулись на юго-запад. Куда? А черт его знает. Лишь бы идти в направлении Большой земли, как они называли цивилизацию. Где-то там Воркута. Где-то там очаг и тепло. Где-то там, где-то там…
— Чем сегодня поужинаем? — скатившись по снегу в овраг, озаботился Валька. Его молодой организм постоянно требовал пищи — особенно тут, в лютой стуже.
Развели огонь. Мерзлые чахлые сучья горели слабо. Закутались в одеяла и мешки. Отставили самодельные снегоступы оттаивать у костра. Весь прошлый и сегодняшний день шагали вперед, увязая в снегах. Обернули ноги брезентом. Обрывки ткани едва согревали.
— Никому по нужде во время дежурства не отлучаться. Всем сходить перед сном. Хватит смертей, — поучал бригадир, прежде всего Вальку. К Степану пока присматривался. Не мог понять, что тот за тип. Вроде молчаливый, сам себе на уме. И в то же время слегка паникёр. Вадим вспомнил, как тот едва не скулил при виде обглоданного Петрухи. Что будет дальше? Кем покажет себя?
— Идти нам, как я понимаю, дней пять-шесть, пока не повезет кого-то увидеть, — размышлял Строев вслух.
— Я набросал наш маршрут, — показал Семен в блокноте. — Карандашом обозначил пунктирными линиями. По бокам тундра, куда ни брось взгляд. Вот эти крестики…
— Я понял, — вздохнув, поднимаясь, похлопал по плечу бригадир. — Эти крестики — наши пилоты и Петруха. А точка в углу страницы, к которой ведут пунктиры — наше сегодняшнее пристанище.
— Так точно.
— А чего ж ты, художник хренов, не нарисовал Воркуту? Ту точку, куда мы идем? — поддел Валентин.
— А ты знаешь, где Воркута? — обозлился Семен. — Куда мы идем, тоже знаешь? Ни компаса, ни карт, ни связи. Как определить маршрут, и где, в какой стороне эта чертова Воркута?
Валька сник. Семен прав бы по-своему. Гриша молчал, сжимая винтовку. За два дня похода ему удалось подстрелить небольшую лисицу. Из арсенала выбыл один патрон. Теперь оставалось девять зарядов. Лисицу они сейчас и ели, запасаясь на следующий день.
— Как доберемся, завязываю я с этими вахтами, — делился со всеми Валька. — Держи, новичок, — всунул ломтик мяса Степану. Тот проворно схватил, блеснув в темноте голодным взглядом. Впился зубами.
— Ого, аппетит у тебя, — хохотнул юный бурильщик. — Надеюсь, людоедом не будешь? А то я спать по ночам перестану.
Никто не заметил, как вторично блеснули глаза у Степана. Никто не заметил, как он хищно, совсем по-волчьи, взглянул тайком на Семена.
Беседуя в свете костра под морозным дыханием тундры, нефтяники подделывали полозья. Еще в том лагере в очаге катастрофы, похоронив друзей, они соорудили нечто саней. Покореженные взрывом листы хвостовой балки пошли на некое подобие днища. Туда накидали узлы брезента, поместив внутри банки тушёнки, остатки посуды и прочего скарба. Галеты, ракетницы, одеяла и два спальных мешка распределили между собой. Из того же брезента связали себе рюкзаки, а из обрывков парашютов нарезали лямки для саней. Тащили по двое — по очереди. Гришу не привлекали: тот постоянно следил по сторонам, держа ружье наготове.
— Волков вчера никто не видел? — уточнял Строев, подгибая полозья ножом.
— Я не видел.
— Я тоже.
— А ты, Степан?
— Вроде нет.
— Что ж это за людоеды такие, если не преследуют своих жертв? — удивлялся младший нефтяник. — Я в интернете дома смотрел, как они стаями нападают на оленей, быков, а то и медведей.
— Это таежные волки, друг мой, — хмыкнул Семен. — Те могут напасть на медведя. В тайге он царь зверей. А здесь тундра.
— Я думал, царь зверей — это лев.
— Заблуждался. Как, впрочем, и все. Лев не может быть царем, по простой причине, что его львят может съесть леопард и гиена.
— Да? А белых медведей тогда?
— Малышей полярных медведей есть попросту некому. Не моржи и котики же будут их есть, верно?
— А касатки?
— Тоже некому. Там, где касатки, никогда не будет акул. А только они могут съесть потомство касаток. Вот и выходит, что в Арктике вершина пищевой цепочки, это белый медведь, а в Ледовом океане — касатка.
Валька немного подумал. Добросовестно почесал затылок. С сожалением плюнул в костер:
— Все-то ты знаешь. Где начитался?
— Как и ты. В интернете. С одной лишь разницей — я в сетях не на баб голых смотрю, а интересуюсь наукой.
— Я протестую! — взвился юный бурильщик. — У меня нареченная есть. И на баб голых я не смотрю.
Потом украдкой добавил:
— Но, разве что иногда…
Все прыснули от смеха. Валька мог поднять настроение. Даже будучи в такой трагической обстановке.
Сегодня первым дежурил Григорий.
С тем и уснули, завернувшись в мешках с одеялами. Три костра горели в ночи, отдавая свое тепло звездному небу.
Гриша заступил на дежурство.
…А где-то в черноте тундры, скрываясь за сугробами, неотлучно и непрерывно наблюдали за путниками чьи-то глаза. Глаза, налитые кровью. Глаза, способные сверкать в темноте.
***
Гриша проверил ружье. Клонило ко сну. Борясь с желанием провалиться в сладкие грезы, когда ты незаметно замерзаешь в снегах, отважный полярник поднялся. Размял ноги. Бросил взгляд на спящих друзей. Странно… Степан Поздняков свернулся калачиком, словно домашняя кошка: не хватало только хвоста. Так не может спать человек. Не его природная поза.
— Хм-мм… — еще раз удивился Григорий. Ну, точно, что кот или собака. Совсем по-животному спит.
И тут же подумал: а кто, собственно, он таков? С соседней бригады? Ну, видел его пару раз на буровых вышках. Привет, да привет. Никто из группы Строева его толком не знал. Куда он там летел, говорил? В Воркуту? За посылками своей смене? Ребята просили забрать?
— Хм-мм… — вторично хмыкнул нефтяник, разминая затекшие ноги. Морозило. Было тихо, и как-то тревожно.
А что потом? Летел с нами в салоне. Потом взрыв. Крушение. Упал вместе с нами. Был тих, молчалив. Помогал хоронить. Собирал вместе вещи. Но вот его взгляд иногда…
Стоп! — осадил свои мысли Григорий.
СТОП-СТОП!
Этот взгляд, в беса душу…
Он его недавно видел. Рывком. Незаметно. Скользнул  гневом — смотрел на Семена.
Гриша неуверенно отошел от спящих друзей. Еще раз посмотрел на Степана. Тот лежал, свернувшись по-собачьи, клубком.
Да нет. Бред какой-то. Зачем парню такой алчный взгляд на Семена? Что он ему сделал плохого?
Григорий принялся мерить шагами от костра к костру, чтобы не озябли затекшие ноги. И размышлял:
Ну, положим, можно списать такой взгляд ненависти на шок от крушения. Мы ведь не знаем этого парня. Положим, ему слегка неуютно в новой компании — потому и молчит.  Да ну, бес его на хрен. Просто показалось.
Отбросив эти мысли, Григорий сам не заметил, как отдалился от спящего лагеря довольно прилично. Размышляя о новом члене группы, он машинально разминал озябшие ноги, постепенно отдаляясь от костров. Пока вдруг не обнаружил, что оказался в темноте. Три веселых огонька горели метрах в пятидесяти от него. Нет, даже больше.
Он внезапно напрягся. Встал как вкопанный. Сразу дунуло холодом. Жуткий страх сковал сознание. Держа наготове винтовку, он сделал уже шаг назад… как вдруг!
— О-ох, мама… — вырвался тихий выдох.
Подобно вихрю, на него обрушилась сразу целая стая волков. Он не успел даже отпрянуть, как тут же был растерзан на несколько частей, оставляя на лишайнике куски окровавленных конечностей. Восемь или девять крупных животных с оскаленными в ярости клыками метнулись буквально ниоткуда. Как они могли так тихо и незаметно подобраться, одному Богу известно. Волки окружили Григория, дождавшись мгновения, когда тот повернется к ним спиной, тотчас напали. Это было похоже на стремительную целенаправленную атаку, словно кровожадными тварями руководил какой-то неведомый разум. Нападение было настолько быстрым и тихим, что Гриша поначалу опешил, не успев спустить курок. Всё что осталось от полярника, это пара разорванных самодельных унтов из брезента с обрывками ваты, да обглоданные кости.
Все произошло за секунды.
Шелест какого-то непонятного звука: Вшу-ууххх…
Тихий всхлип. Стремительная атака сразу нескольких огромных тварей. Не успевший вырваться крик. Острая пожирающая боль. На спину бросились сразу два зверя. Клыки вонзились в пульсирующую артерию. Григорий повалился в снег, исчезая под яростно рычащим клубком смерти. Его протащили по земле, разорвав на части так же моментально, как и Петруху, не дав возможности защититься ружьём.
Потом миг… и тишина.
Гриши не стало. Одинокая винтовка валялась в кровавом снегу. Кругом отпечатки лап.
А волки?
Их тоже не стало. Растворились в темноте. Исчезли. Пропали.
Занавес…
***
Его нашли поутру. Еще дымились угли костра, никем не поддерживаемого. Еще трещал ночной мороз, когда из мешка высунулся озябший нос Вальки. Сверху спальный мешок занесло снегом. Внутри его согревало дыхание, но позывы сходить по нужде заставили парня выбираться наружу.
— Гришаня, мать тебя в душу! Костер! — заорал было Валька, но тут же осекся. Костер, ни тот, ни другой и впрямь едва тлели. Как минимум пару часов их никто не поддерживал. И нет никого. Сплошная ночь, чернота, мерцающие безразличные звезды.
Обвел взглядом ночную стоянку. Прищурился в темноту. Показалось — блеснули красные глаза. Потом отступили. Растворились в черном зеве ночи, словно сахар в стакане чая. Вот снова…
Уже две пары глаз. Красных. Алчных. Следящих за ним.
Вальку передернуло. Попрыгал, хлопая по бокам, согреваясь.
— Гриша-а… — уже жалобным тоном, боясь собственных мыслей, издал он. — Гришенька-аа…
И тотчас сообразил: Гришу он не увидит. Гриша мертв, как Петруха. И эти глаза…
Он со страхом всмотрелся в черноту. Потом, глотая слова и давясь, дико заорал во всю мочь:
— О, бля… Подъё-ёём! Гришаня исчез!
Мечась, словно в бреду по поляне, опрокидывая сани, стал толкать три застывших кома. Под припорошенным снегом спали, провалившись в сладкую теплоту три оставшихся товарища: Вадим Андреевич Строев, Степан и Семен.
— Гриша пропал! — почти в истерике тормошил он бурильщиков. Сладкая нега теплоты на морозе не давала, как следует проснуться. Валька тряс бригадира. Тот едва разлепил веки, но тут же вскочил. Сон сняло как рукой.
— Где?
— Нет его! И звал, и кричал.
Завывал ветер. Холодным дыханием приближалась метель.
— Следы! — спохватился от дремы Семен. — Где следы? Быстро по ним, пока не засыпало!
Строев уже бежал с фонарем от костра в темноту. Луч света плясал в руках, выхватывая фрагменты следов. Один Поздняков не спешил. Его взгляд  блуждал от костра к костру. Он как-то сразу обмяк. Скрутился в позу эмбриона, натужно всхлипнул.
— Ты что? — подскочил Семен, с размаху рванув на себя. — А ну, встать! Встать, говорю, паскуда!
Степан безвольно заболтался в его руках. Недолго думая, Семен отвесил пощечину: ВЖА-ААХХ! Вторую. Третью.
— Встать, мерзавец! Товарищ гибнет! А ты в слезы?
Степан Поздняков истерически рыдал.
— Во… во…
— Чего? — взревел Семен, швыряя вперед безвольное тело.
— Волки… — бился в истерике новый участник их группы. — Они… они и нас всех сожрут.
— Молча-ать! — заорал Семен, извлекая нож из-за пояса. — Бегом искать! За мной! Или прирежу первым!
И помчался вслед за Строевым. Валька был уже впереди, горланя во всю глотку:
— Гриша-а!
— Григорий! — слышался крик бригадира. — Где ты? Отзовись?
Поздняков еле двигал ногами. Налились свинцом, онемели от страха. Он видел впотьмах спину Семена. Тот несся вперед, по следам. В сгустившейся мгле наступавшей метели был виден свет его фонаря. Луч метался в кустах чахлой растительности. Завывания ветра стали сильнее.
Степан уже не бежал. Он полз на четвереньках как побитый пес. При виде мелькнувшей спины Семена, глаза его вдруг блеснули. Блеснули во тьме совсем как у волков.
Спина!
Вот, что сейчас ему нужно! В помутневшем разуме шелестел настойчиво голос:
Он назвал тебя мразью. Паскудой. Обещал прирезать ножом.
Степан Поздняков прислушался внутренне. Голос вторил и вторил:
Отомстить! Отомстить!
Потом стал удаляться.
— О, боже! — донесся из сугробов крик Вальки. — Я… о, чёё-ёрт! Я… я нашел!
И тотчас оборвался в дикий, заходящий всхлип:
— Не-е-ееет!
Спустя минуту, Степан Поздняков все же дошел на свет фонарей. Там уже склонились над телом три друга. Степан глупым взглядом уставился на отпечатки множества лап. Два-три десятка, не меньше.
— О, не-еет! — убивался в слезах юный бурильщик. — Вначале Петруха, теперь Гриша!
Поздняков тупо взирал на комок разодранной плоти. Как и у первой жертвы, у Гриши отсутствовали ноги. Лишь кости конечностей белели в красном от крови снегу.  Место трагедии постепенно покрывалось слоем снега. Капюшоны вздыбились колом на пронзительном ветре.
— Что эти твари наделали? — продолжал голосить Валька, бережно переворачивая окоченевший труп. Он лежал на животе. А когда повернули, в небо со звездами уставился остекленевший взгляд, полный ужаса. Открытый в предсмертной агонии рот так и замерз на морозе. Половина лица была срезана, словно наждачкой.
— Его тащили по снегу, — сделал заключение Строев. Печально и с горечью смотрел он на друга. Бывший охотник, силач, бурильщик-атлет. Всегда безотказный. Любивший Вальке вешать шестерки в «дурака» на погоны. Добрый, мягкий, покладистый.
— Мир праху, — перекрестился со слезами Вадим. — Понесли в лагерь, Семен.
Вдвоем они подняли вполовину легкое тело. Казалось, оно сейчас зазвенит на морозе. Ветер дунул в обезображенное лицо Гриши, которое уже никогда не улыбнется.
— ВШУ-УУУХХХ!... — прошелестело как шлейфом где-то в черноте за сугробом: ВШУ-УУХХ!...
Валька на миг обернулся. Прислушался. Впереди завывал ветер, а сзади что-то другое. Опять показалось — блеснули глаза. По два с двух сторон.
— Ружье не забудь, — донесся приказ Строева. Они уже несли тело к ночевке.
Валька тряхнул головой, отгоняя мираж. Глаза постепенно растаяли в бездне черного зева. Не внезапно пропали, словно моргнули, а медленно — будто растворяясь, отступая назад в темноту.
 — Что за чёрт! — встряхнул головой второй раз. И тут же увидел цвет глаз Позднякова.
Увидел и…
Отпрянул, пятясь назад:
— Э-ээй, ты! Ты чего?
Поздняков смотрел бессмысленным взглядом на горло бурильщика. Зрачки глаз на миг приобрели вертикальность.
— О-о, хре-еен твою душу! — пятясь к кровавым следам, издал вопль юный нефтяник. — Сёма-аа! Схватил винтовку, машинально передернул затвором. — Сёма, Андреич! Стойте! Что это с ним?
Оба старших коллеги обернулись, уйдя на десяток шагов вперед.
— Догоняй!
— Да погодите вы! Гляньте на этого новенького!
— Что с ним?
Боком-боком, огибая безумца, Валька, держа на прицеле Степана, с опаской обошел стороной.
— Он эт-то… — порыв стужи заглушил изумленный голос. Откашлялся, косясь на застывшего в позе Степана. — Он, по-моему того… В смысле, свихнулся!
Оба полярника, держа на плечах обледеневшее тело, разом остановились. С разодранных в клочья конечностей Гриши свисали сосульки замерзшей крови.
Степан перевел полный безумства взгляд на новых коллег. Дернулся телом. По коже под курткой прошла волна обжигающей боли. Зажмурился. Потряс головой. Зрачки вернулись в свой положенный вид. Теперь они были точками. Но не как у наркомана. Что-то особенной, доселе странное и непонятное сквозило в них.
— Ты это… чего? — повторил Валька, не сводя дула ружья со Степана. — Ты как, парень? Нормально?
— А? — будто в прострации переспросил тот.
— С тобой все в порядке? — нахмурился Семен.
— Со мной? — он взирал на них отрешенным взглядом. — Со мной… д-да, — запнулся. Непонимающе уставился на отпечатки лап. — Что здесь с-случилось? Где… — всхлип, — где я?
Вадим Строев уже понял, в чем дело.
— Шок от крушения. Потом сразу две смерти. Надо парню помочь. Валентин, подержи! — без какой-либо злобы передал свою часть тела Гриши юному другу. Валька подставил плечо, отдавая винтовку. Бригадир подошел вплотную к Степану.
— Пойдем, братец. Грише уже ничем не поможешь. А на нас надвигается буран.
— А? Буран? — непонимающе обвел тот взглядом крутящиеся вихри метели.
Строев легонько и вежливо подтолкнул в бок.
— Нужно срочно укрыться в овраге. Там костры… — и с сожалением вспомнил, что они бросили догорающие угли, мчась по следам Гриши. — Валька! — закричал сквозь ветер. — Оставь Гришу нам. Беги к кострам. Спасай угольки!
Валька понял мгновенно. Передав тело Семену, что есть мочи, помчался вперед, в темноту, где едва теплились два огонька. На ходу обернулся. Бригадир взял под локоть Степана. Тот уже пришел в себя. Двигался осмысленно, без сопротивлений, но машинально. Подчинялся начальству.
Когда расположились у костров — Валька успел поддержать огонь — сразу принялись копать ямы от вьюги. Накидали веток, растянули сверху брезент как навес. Гришу решили хоронить, когда стихнет буран. Спустя час наступило черное полярное утро. Ни солнца в долгую полярную ночь, ни света, ни теплых порывов ветра. Только пурга, только снег и мороз. Разожгли третий костер. Разогрели на четверых две банки тушенки. Тело Гриши осталось лежать  за пределом навеса. В вечной мерзлоте с ним ничего не случится. По кругу пустили флягу со спиртом. Помянули уже пятую смерть в их команде.
— Аминь!
Глотая кусками горячее мясо, Степан Поздняков виновато обводил взглядом коллег по бурению.
— Простите. Не помню, хоть глаз вырви. Наверное, шок — вы правы.
— Бог простит, — буркнул Валька, с недоверием косясь на него.
А что будет дальше?
День предстоял быть долгим. Под навесом хоть чуть-чуть теплее — защищали сугробы оврага. Наверху завывала метель. Дым трех костров согревал озябшие ноги. Все молча съежились, прижимаясь друг к другу спинами.
Так что ж будет дальше? — не давал покоя Семену вопрос.
Глава 4. Семен
Наше время.
Полярная ночь.
Пурга бушевала всю ночь, временами срываясь в настоящий буран. Навес занесло слоем снега. Мело по крупному. Говорить и поддерживать беседу не имело смысла. Смерть Гриши, сразу после смерти Петрухи потрясла всех не меньше, чем Позднякова. Особенно был потрясен Валька.
— Девять патронов осталось, — пересчитывал он бессмысленно, лишь бы что-то сказать. Сидели, прижавшись друг к другу, спина к спине. Снаружи бесновались вихри бурана.
— Что-то не припомню я в наших краях такой непогоды, — поделился Строев с друзьями.
— В каких наших краях? — поддел Валька. — Мы же не у себя в поселке нефтяников. Вертолетом летели почти три часа.
— Он имел в виду все Заполярье, — поддержал бригадира Семен.
— А сколько мы отошли за три дня от места крушения?
— Надо свериться с маршрутом, — спохватился Вадим Андреевич. — Ты отмечаешь пройденное расстояние? — спросил у Семена.
Тот извлек из куртки блокнот. Поднес к свету костра.
— Километров сорок примерно.
— Всего сорок? — изумился Валька. Степень его разочарования передалась и Позднякову. Он вскинул голову. Посмотрел тупым взглядом в огонь.
— За три с лишним дня всего сорок километров? — огорчился юный бурильщик.
— А чего ты хотел? Мы ж не на лыжах. Снегоступы неудобные. Сани с вещами опять же — их тоже нужно тащить. Плюс привалы, остановки.
— Ага, — изрек Валька с отчаянием, — и в придачу две смерти наших друзей.
— Уже пять, — уточнил Строев. — Если считать с пилотами, то пять могил.
За два часа до этой беседы, когда временами стихала пурга, они по очереди разгребали тяжелый снег для могилы Григорию. Трудились весь день. Перекусили слегка разогретым мясом лисицы — той, что подстрелил их погибший товарищ. И лишь когда предали вечной мерзлоте труп друга, укрылись в овраге.
— Теперь мы знаем, что нападает на нас стая каких-то неведомых  зверей, — заключил Вадим Андреевич Строев. На правах бригадира он имел решающий голос. — Точнее, не просто зверей, а волков. Неизвестный нам вид. Очевидно, мутировавший.
— Чего-о? — не поняв, протянул Валька.
— Мутанты, друг мой. Огромные твари, способные перегрызть человека.
— Что-то я не слыхал о волках величиной с медведей.
— Вот и мы не слыхали. Но, судя по отпечаткам лап, вожак стаи должен быть величиной с нехилого такого себе теленка. Видал их следы? Особенно крупные? Вот они-то и есть вожака стаи.
— И что?
— А то, братец мой, что сдается мне, этот вожак непростой себе зверь.
— А какой?
Строев на секунду замялся, подыскивая слова.
— Говоря откровенно, сам не знаю, как объяснить.
— Он, вожак, он… разумный? Ты это хочешь сказать? — пришел на помощь Семен.
Бригадир щелкнул пальцами.
— Точно! Разумный! Спасибо, помощник! — сдобрил шуткой беседу начальник похода. — Как раз это и вертелось на языке. Разумный!
— То есть? — уставился на них Валька. — Вы оба хотите сказать, что тварюка в образе какого-то волка обладает разу… разумом? — и икнул, потрясенный.
— Не просто разумом. А мыслящим разумом, братец мой! — подвел итог бригадир. — Мы столкнулись, вероятно, с самой крупной загадкой природы. С мыслящим существом, способным управлять стаей. Гипноз, а может и телепатия — кто его знает. Но ведь отдает же вожак команды волкам вернуться назад, оставив недоеденным трупы?
— Петруха и Гриша, они… они были не-до-едены? — по слогам выдавил Валька.
— Вот именно! — воздел кверху руки Семен, поддерживая начальника. — Все верно сказал бригадир. — Этот вожак, которого мы еще не видели, способен управлять  всей волчьей стаей. По всей видимости, они обычные волки, каких мы привыкли видеть в  интернете или  телевизоре. А сам вожак нечто другое. Не из нашей природы. Чужак. Мутант. Иностранец — если тебе так больше доступно.
Наступила пауза.
— И… — спотыкаясь на фразах, ошарашенно выдавил Валька. — И он управляет всей стаей?
— Видимо, так!
— Это значит, его я видел впотьмах, когда горели сзади костры?
— Ты его видел? — подались вперед бригадир с помощником.
— Не его самого. Но, наверное, глаза его все же видел.
— Опиши! — резко приказал начальник. — Только быстро! Чего ж ты молчал? Теперь хоть будем знать, кого искать в темноте.
— Я думал, мне померещилось, — принялся виновато описывать ночной ужас Валька. Описал красные зрачки, словно манящие к себе. Описал, как они постепенно растворялись в черноте, словно отступая назад. Описал этот странный звук шелеста: Вшу-ууххх…
Все говорило о каком-то гипнозе. Но как, черт возьми? Как? Каким образом зверь, пусть и мутант, может обладать телепатией?
— Выходит, что этот вожак просто манил мысленно к себе? Сначала Петруху, потом и Гришу? Они шли на этот его звук?
Строев переглянулся с помощников. Ответил Семен.
— Выходит, что так. Раз слышал ты, то могли слышать они. Пошли, как манекены на зов шелеста. Там на них и бросилась стая.
Минуту молчали, смотря на огонь. Буран постепенно стихал. Поздняков не издавал ни звука — казалось, уснул, уткнув голову в колени.
— Но, почему тогда они не доедали до конца трупы? — подал голос Валька. — Почему останавливались на половине? Не обгладывали выше пояса?
— А вот это тот самый вопрос, друг мой, на который я пытаюсь себе ответить, — печально заключил Строев. — Понимаешь меня? Нет?
— Нет.
— Вот и я так же. Ни беса не смыслю. Действительно, почему вожак отзывает  стаю, не закончив обеда?
— Оставляет нам, — рассудил Семен. — Но это пока мои домыслы. Не факт, что они верные. Просто в качестве такого себе предупреждения. Вроде того, мол, смотрите, люди! Я тоже обладаю таким же разумом, как и вы.
— Но… — икнул Валька. — Но для чего?
— Тот самый вопрос, что задает себе Вадим Андреевич, — пожал плечами старший друг.
Потом секунду подумал, подводя логический вывод:
— И убивает нас по одному, направляя  стаю. И останавливает их на половине процесса. Отзывает назад... телепатически.
В конце заключил:
— Но это, разумеется, пока только мои предположения. Они могут быть ошибочны.
— Время покажет, Семен, — с горечью усмехнулся Строев. — У нас на всю их стаю девять патронов. А следов более двух десятков. Плюс самый огромный — след вожака.
С тем и закончили беседу. Два-три раза выходили наружу по нужде. День, хоть и полярный, был сумрачен — видимости хватало не больше чем на тридцать метров. С тревогой вглядывались в темноту — блеснут ли кровавые зрачки мутанта?
Потом легли спать. Буран утих. Костры сохранили. Расстелили мешки и брезент. Теперь можно было вытянуться во всю длину своих тел. Ружье наготове. Дежурил сегодня Семен.
…С тем и уснули.
***
А Степан Поздняков проснулся от странного толчка. Решил повернуться набок, но чей-то настойчивый голос в мозгу прошептал: «Он снаружи. Твой враг.»
Нефтяник расширил глаза. Потряс головой. В голове пронесся едва различимый шелест, похожий на шорох листвы:
Вшу-ууухх…
Что это было?
Привстав на локоть, обвел взглядом снежную яму с навесом. Два бурильщика спали в мешках. Из ноздрей вырывался пар при дыхании. Горели костры. В проеме брезента был виден силуэт. Дежурил Семен. Упершись в приклад ружья, с глубокой печалью смотрел на огонь. Вспоминал, очевидно, Гришу с Петрухой. И летчиков. И семью. И работу…
А-а, хрен возьми! Это неважно! Важен голос внутри. Он возник ниоткуда. Манил. Гипнотизировал. Звал к себе. И…
И приказывал:
Враг снаружи. Выйди. Убей! Нож у тебя.
Степан Поздняков, подчиняясь чьему-то неведомому разуму, бессмысленным взглядом смотрел в спину «врага».
Его спина перед тобой! — шелестел внутренний голос. Он был чужим. Не своим. Не родным. Странная и непонятная нега овладела полярником. Он подчинялся. Им руководил чей-то голос. Не из этого мира. Не из этой природы.
Вонзи нож в спину. Убей! Это враг! Их останется двое, а ты станешь хозяином. Хозяином тундры.
Степан осторожно поднялся, слушая чужеродный разум.
Ты станешь властелином всего Заполярья. Мы будем вдвоем…
Сошедший с ума безумец, помешавшийся от шока, шагнул через спальные мешки. Тихо отодвинул полог брезента. Тихо, крадучись, вышел наружу. Вышел и…
Вшу-ууххх… — пронеслось в воспаленном мозгу. Темнота отступила. Он стал видеть как зверь. Человеческий глаз приобрел способность животных различать предметы в темноте.
Семен сидел спиной к выходу. Что-то смотрел в блокноте. Ружье зажато между колен. Потрескивал огонь.
Степан Поздняков притаился сзади. Прежде чем нанести удар, оглядел сумрак. И, о боже! Увидел! Увидел зрачки в темноте. Глаза вожака! Они источали повеление:
 УБЕЙ!
Убей прямо здесь! Прямо сейчас!
Повинуясь гипнозу бывший нефтяник, а ныне безумец, словно лунатик шагнул, взмахнул острым лезвием. Со всей мочи всадил нож по самую рукоятку. Всадил и зажал рот рукой.  Выдернул нож и всадил еще…
И еще…
И еще…
Послышался сдавленный стон. Тело Семена сразу обмякло. Бывший полярник тупо уставился на оседающий труп. Откуда он знал, куда именно всаживать нож? Откуда возник навык? Кто подсказал? Кто надоумил?
— М-мм… — сквозь зажатый перчаткой рот исторгнулся последний стон Семена. — М-мм…
И тело окончательно обвисло в руках убийцы.
Хищно блеснув глазами, Степан Поздняков, или то существо, в которое он превратился, с вожделением впился взглядом в пульсирующую  ещё артерию.
Три секунды…
Две…
Одна…
Артерия замерла.
Степан издал тихий стон разочарования.  Подняв полный безумия взгляд, всмотрелся в темноту в поисках глаз вожака. Как бы спрашивал: «Что делать дальше?»
Зрачки мутанта-волка в темноте сверкнули алчным кровавым огнем. Потом отступили.
Не-ет! — возопило больное сознание. — Не исчезай! Не уходи! Я сделал все, как ты велел. Я убил, я вонзил нож! Можно мне впиться в артерию? Можно мне крови?
Глаза вожака постепенно растворялись во тьме. Огромный силуэт черного волка отступал назад, исчезая в потемках. Там — сугробы. Там стая. Там тундра.
Голос шелеста утих. Степан больше не слышал его. Он сделал то, что ему внушил чей-то чужеродный разум. Убил. Теперь разум пропал. Дело сделано.
И только тут, внезапно придя в себя, Степан Поздняков тупым взглядом уставился на труп. Он все еще держал обмякшее тело на весу. Взглянул, опомнился и… выронил. Тело Семена упало на снег.
— О-о… хры-ыыы… — исторгнулся хрип. — Что… что я на… наделал?
Степан отпрянул в ужасе, едва не заорав во всю глотку. Потрескивал мирно костер. Два друга под навесом брезента спали, уплыв куда-то грезами, провалившись в беспамятный сон. Их укачало тепло внутри. Они так и не услышали стона Семена. Не проснулись. В Арктике тяжело просыпаться от сна, когда вокруг тебя лютый холод с пургой.
Придя в ужас от убийства, совершенного секунду назад, Степан Поздняков не знал теперь, какая кара ожидает его, когда оба проснутся. Ведь уже не волки убили товарища, а сам — он сам, своими руками всадил нож тому в спину! В спину того, кто был с ним в момент катастрофы. Того, кто несколько дней помогал всем, чем мог. Того, кого отчего-то считал своим лютым врагом.
Степан Поздняков теперь сам стал врагом для полярников.
Пятясь назад, он окончательно потерял рассудок от страха. Перепугался возмездия. Приступ шока  сковал тело. Бестолковым взглядом взирал на Семена. Тот начинал коченеть. Семен, казалось, улыбался в момент удара ножом. Ему вспоминалась семья, родной дом. Он должен был вернуться к семье. Но какой-то безумец, подвергшись непонятному воздействию, оборвал его жизнь.
— О-ох… — повторил в пустоту Поздняков. Сомнений быть не могло. Когда проснутся те двое, они сразу поймут, чьих рук это дело. Нож по-прежнему торчал из спины.
Повинуясь чьему-то рассудку, почти машинально, не помня себя, бывший нефтяник вырвал замерзающий нож. Мороз уже сковал края раны. Кровь замерзла сосульками. Бросив взгляд на навес, под которым спали два оставшихся друга, он захватил и шахтерский фонарь.
— Мне пригодится, — стал исступленно шептать сам себе. — Все пригодится. Я уйду. А вы оставайтесь, паскуды. Меня ждет мой Хозяин.
Связывая в узел остатки провизии, безумец уже не замечал, что называет вожака волков Хозяином. Тот требовал шелестящим омерзительным голосом внутри сознания:
Вшу-ууххх…
Покинь этот лагерь! Покинь! Иначе они подвергнут тебя самосуду. Теперь ты для них враг.
Поздняков сквозь проблески рассудка понимал, что иначе и быть не могло. Проснувшись, они увидят рану на спине. И поймут. Все поймут.
Кидая последние банки консервов в узел, он как бы спросил сам себя, и в то же время Хозяина:
— Куда мне идти? Я подчиняюсь тебе!
И внутри получал шелестящим голосом ответ на вопрос:
Иди на цвет моих глаз. Увидишь их в темноте.
— Куда в темноте?
Иди туда, где они будут светиться красным огнем. Ты найдешь.
Бросив полный безумия взгляд на навес, Степан Поздняков пожалел, что не может всадить нож и тому юному бурильщику, кто бесил его всю дорогу. От Семена он избавился. Начальник группы был к нему добр. А малец постоянно донимал своим отношением к новичку в их команде. Следил. Подозревал, что что-то с ним, со Степаном, не так.
Забыв о винтовке, примерзшей к ногам убитой им жертвы, бывший нефтяник шагнул под навес, расправиться с юным полярником. Но был остановлен отвратительным голосом, прошелестевшим внутри:
Вшу-уухх…
Не трогай. Оставь его нам. Его и начальника.
Подобно запрограммированной кукле, он вернулся назад. Животный рефлекс пересилил человеческий разум. Степан был уже наполовину зверем. Он подчинялся инстинкту.
Иди к нам. Теперь ты наш собрат. Среди нас тебе будет спокойно.
Взвалив на плечо узел брезента, ходячий бездушный манекен шагнул в темноту.
Шагнул и…
Пропал. Растворился во тьме.
Его манил голос.
Ружье так и осталось лежать между окоченевших ног Семена, помощника бригадира Строева.
…А когда Валька проснулся от непонятной тревоги, он сразу почувствовал: что-то случилось.
Пар вырывался из носа. Навес продувался. Тепло от костра отчего-то не грело. О, как не хотелось разжимать теплые веки! Как снова клонило ко сну! Как не хотелось покидать те сладкие грезы, что убаюкивали любого полярника в лютый мороз. Ты уже мог никогда не проснуться. Но требовал организм: нужно выйти наружу, сходить по нужде. Едва разжимая веки, он уже чувствовал холод внутри навеса.
— Что за… черт, Сёма! Кхры-ыы… — прокашлялся он. — Ты что, забыл про костер?
Повернул голову. В проеме брезента торчали чьи-то, засыпанные снегом ноги. Моргая от конденсата влаги в мешке, Валька спросонья уставился на унты. И тут же узнал их.
— О, ма-ма-а… — вырвался крик.
Строев дернулся в глубоком сне. Заворочался. Высунул нос из мешка. Едва разлепил опухшие веки.
— Чего ты?
— Там… там ноги Семена! — еще не совсем понимая всего ужаса, запнулся Валька.
Спустя три секунды они уже бросились к навесу. Тело их друга лежало  окоченевшей ледышкой.
И тут Валька, теряя контроль над собой, дико, безудержно заорал. Темнота откликнулась ему зловещим дыханием ночи.
А где-то там, в черноте, блеснули и хищно растворились два кроваво-красных зрачка. Силуэт вожака стаи отступил в пустоту. Там и пропал.
Вадим Андреевич Строев успел только на миг уловить этот взгляд.
Взгляд безусловного разума.
Глава 5. Степан Поздняков
Наше время.
67-й градус Северной широты.
Седьмой день в снегах вечной мерзлоты.
У них оставалось девять патронов. После исчезновения Степана двое полярников упокоили друга во льдах Заполярья. Они уже знали. Знали, судя по ранам, что Семен стал жертвой убийства. Не волков, а их члена команды. Потом он исчез. Прихватил самое важное из амуниции, и просто исчез. Следы уводили к далеким сугробам. Там и терялись в снегах. Преследовать безумца они не стали. Там волки. Там смерть. Если он  в одиночку отважился идти ей навстречу, то это его несомненное право.
А Степан все дальше и дальше удалялся от лагеря. Узел брезента давил плечи, мешал ступать снегоступам, проваливаясь по колена, но бывший нефтяник упорно шел вперед. Его влек чей-то голос, чей-то неведомый разум. Влек, приглашал и настойчиво звал:
Ты будешь среди своих собратьев. Отныне мы вместе. Ты и я — мы Хозяева тундры.
Степан Поздняков шел на этот внутренний голос, не сознавая, что сам является причиной его. Разумеется, никто и ничто не могло его звать со стороны: голос — мерзкий и отвратительный, переходящий в шелест — был просто его больным воображением. Он возникал в голове ниоткуда и пропадал никуда. Лишь омерзительный шорох оставался в сознании: Вшу-уухх…
И, подчиняясь больному рассудку, он брел навстречу своей судьбе. Почему он убил Семена? Почему напал? Почему, наконец, не остался в команде?
Останавливался, проваливаясь в снег под тяжестью груза. Задавал вопросы себе, и сам отвечал, уже в голос:
— А потому, что он был враг. Этот Семен и этот мальчишка. Они были враги для меня.
Вытирал рот рукавицей. Оглядывался назад. Среди черных сугробов едва мерцали два огонька. Это были костры, которые могли с минуты на минуту угаснуть. Поддерживать огонь стало некому, а двое полярников — старший и младший — спали в мешках, провалившись в теплые сладкие грезы.
Светила луна. Он шел наугад. Мысли лихорадочно сменяли друг друга. Он разговаривал:
— И почему я забыл взять ружье? Нож прихватил, ракетницы тоже. А ружье взять забыл?
И тотчас сам себе отвечал:
— Оно валялось у трупа. И страшно было взять его в руки. И надо было собрать остальные вещи. Меня ждут. Меня желают видеть. Где-то там. Впереди!
Набухшими веками он прикрывал от мороза глаза. Потом открывал — и глядел и глядел. Замирал, прищуриваясь. Один раз показалось, где-то там, за сугробами, метнулась чья-то огромная тень. Два красных зрачка следили за ним. Потом они скрылись во тьме. Растворились, пропали.
— Эй! — поминутно он звал пустоту.
Луна, казалось, смеялась над ним, выстилая серебристую дорожку своим загадочным светом. Путеводная нить Ариадны. Он шел по этому лучу лунного света — без компаса, лишь по наитию.
— Эй! — кричал его голос. — Ты манил меня, и вот я здесь. Покажись, мой Хозяин!
Громадная черная тень отступала в снега. Он снова кричал. Останавливался, с опаской ожидая: кто его встретит?
Два раза ему показался на слух тот самый шелест:
Вшу-ууххх…
Но никто уже не манил его в темноте. Оглянулся на лагерь. Две точки, мерцающие еще сто шагов назад, теперь окончательно пропали из виду. Погони не было. Его никто не преследовал. Он остался один посреди бескрайней тундры вековых безмолвных снегов.
— А-ауу-аа… — завыл он совсем как по-волчьи.
И тут же озарился догадкой: а эти волки-то, что преследуют нас — они-то совсем и не воют!
Потом мысленно сам себе же:
А волки ли они вообще?
Сделал привал. От лагеря теперь его отделяло два километра, не меньше. Именно столько он смог пройти с  грузом. Под светом луны развязал узел. От некоторых предметов, что бросал впопыхах, необходимо избавиться. Уж больно тяжелая ноша.
Стал проверять, бормоча под нос:
— Это нам пригодится, — откладывал в сторону две ракетницы.
Разделял, оставляя в узле то, что еще представляло ценность: галеты, две банки консервов, фляга со спиртом — самое ценное, что смог не забыть захватить. Ценнее могло быть только ружье. Но он его как раз и забыл.
Глотнув два раза обжигающей жидкости, тут же заел  снегом. Обожгло еще больше.
— Кхры-ыы… твою мать! — закашлялся.
Вытер рот рукавицей. В груди потеплело.
Все ненужное, что бросал в дикой спешке после убийства, оставил в снегу. Котелок прихватил. Рассовал по карманам ракетницы, спички, фонарь. Галеты с консервами связал теперь в маленький узел. Забросил на плечи. Оставил себе скатку брезента и два одеяла — на случай бурана. У тех в лагере оставались спальные мешки и навес. Плюс остатки тушенки, плюс бинокль, ружье, фонари и прочая мелочь. Сани им теперь тоже не пригодятся. Пойдут налегке. Пойдут…
Но, куда?
Облегчив узел, вновь огляделся. Там, в темноте, промелькнули две тени.
— Здесь я! — вырвался отчаянный крик. — Я пришел, как и звали!
Закашлялся. В голове прояснилось от спирта.
— Где ваш Хозяин? Он меня звал! Пусть меня встретят!
И сам поразился, что стал общаться с тенями.
— А-а, черт с вами, ублюдки! — отмахнулся рукой. — Не хотите встречать, сам представлюсь!
И, покачнувшись, шагнул в темень сугробов.
…Там его и видали.
***
Вожак стаи, черный волк огромных размеров, давно приметил человека с узлом. Два десятка волков, помельче размерами, ожидали команды наброситься, разорвать, обглодать забредшую к ним жертву. Но вожак не спешил, как будто догадывался, что этот гость может ему пригодиться. А вот для чего — время покажет. Так, собственно, и вышло. Когда путник с узлом, пошатываясь, в пьяном угаре ступил в круг поляны, вытоптанной лапами, вожак отступил в темноту. По кругу сидели и лежали его младшие сородичи, алчными взглядами приветствуя гостя. Тот скинул узел. Обвел поляну мутным от спирта взором. Икнул. Увидел двух самцов-одиночек.
— Я прибыл! — возгласил он на людском языке. — Разговариваю с вами как с разумными тварями. Где ваш Хозяин?
По всей видимости, Степан Поздняков начисто лишился рассудка. Здравый ум покинул его. Он перестал замечать, что сначала разговаривал с каким-то внутренним голосом, приходившим к нему, а теперь обращается к стае зверей. К той стае зверей, что преследует их с первого дня катастрофы. Глотнув еще спирта, под парами куража похвастался:
— Я убил одного, как и велел ваш Хозяин. Осталось в лагере двое. Теперь они ваши.
Осознание того, что волки его почему-то не трогают, придет к нему позже. Придет тогда, когда уже ничего нельзя будет сделать. Придет в ту секунду, когда его, еще живого, будут разрывать на куски.
Пока же, под влиянием спирта, он продолжал восхваляться:
— Я буду вашим собратом! Вместе мы завоюем тундру, станем ее властелинами! С вашим Хозяином мы станем всесильными!
Он нес такой бред, что сам постепенно стал верить в него. Теперь он часть волчьей стаи. Теперь он помощник Хозяина. Того вожака, что мерещился ему в темноте. Того старшего волка, альфа-самца, что обладал интеллектом и разумом. Кто гипнотически звал его, маня своим шелестящим голосом: Вшу-уухх…
А когда он после пафосной речи вдруг огляделся, несколько протрезвев, то был удивлен. Подчиняясь внутренней чьей-то команде, десяток волков сузили круг. Шерсть ощетинилась. Оскалились пасти. Все ближе и ближе раздавалось рычание. Круг сужался с каждой секундой.
— Эй! Что случилось? — хотел крикнуть он.
Но напрасно. Множество зубов вонзились одним махом в его плоть. Он не успел издать даже стон.
Три секунды…
Две…
Одна…
И атака!
Под клыками исчезла одежда. Кусками она разрывалась на части. Хрип и рычание голодных зверей одним разом заполнили воздух.  Сначала вырвали ступни. Пожирая теплую плоть, волки рвали и самих себя, не желая уступать добычу. Рык над поляной возгласил настоящее пиршество.
— А-аа… — орал, раздираемый в клочья полярник.
От боли не хватало сил отбиваться. Но больное воображение заставляло его хрипеть уже разодранным ртом:
— Я властелин тундры!
Его дикий крик в секунду оборвался. Один кусок мяса, вырванный из бедра  был подхвачен одним из самцов. Сам вожак не участвовал в пиршестве. Отступив в темноту со сверкающим кровью взглядом, он наблюдал. Руководил своей стаей. Еще пять секунд, и все было кончено. Мысленно отдав команду бросить растерзанное тело, альфа-самец отозвал тварей назад.  Степан Поздняков перестал существовать в этом мире. От бурильщика осталась  половина. В снегу тут и там торчали обглоданные  кости конечностей. Глаза мертвого властелина тундры, как он себя величал еще минуту назад, смотрели теперь в морозное небо. Где-то там, в вышине, в кулуарах небесной канцелярии, его ожидали архангелы. Волки отступали назад. Назад, в темноту.  Их горящие  глаза постепенно растворялись в ночи. Отступали. Исчезали. Пока…
Пока совсем не пропали.
И, блестя в свете луны, одиноко покоилась фляга со спиртом. И лишь этот деформированный жестяной сосуд теперь будет напоминать будущим путникам, что где-то здесь, на этой поляне, когда-то, был заживо растерзан некий Степан Поздняков. Тот самый бурильщик с  «борта-84», который считал себя властелином тундры. Но это будет позднее. Пройдет много лет. Забудется шок от трагедии. Сменятся поколения.
А тело Степана, леденея и покрываясь налетом снега, так и осталось валяться в сугробах. Кругом виднелись следы двух десятков лап. И один, особенно крупный след, выделялся среди всех отпечатков.  След вожака. След настоящего, а не мнимого Хозяина тундры.
Его-то, этот отпечаток огромных размеров, и обнаружили на второй день Валька с Вадимом Андреевичем.
А произошло все вот так…
***
Осознав всю степень трагедии, два друга — старший и младший — похоронив Семена в снегах, принялись за осмотр вещей. Тех вещей и скудных продуктов, что оставил беглец.
— Не слишком нас одарил он вниманием, — горестно заключил бригадир. — Две банки тушенки, две пачки галет. Стало быть, по одному пайку на брата. — Он бросил печальный взгляд на юного бурильщика. Валька проверял сани.
— Главное, винтовку забыл впопыхах, — сам себя успокаивал Валька. — И девять патронов. Как он забыл, Андреич, не знаешь?
Вадим Андреевич Строев размышлял и об этом. Вывод один:
— Боялся, что мы проснемся от стона Семена. В пылу шока, очевидно, прирезал его со спины.  Сначала убил, потом пришел в себя. Ужаснулся, что не миновать ему кары. Схватил первое, что бралось в руки, взгромоздил на плечи и бросился наугад в темноту.
— Ага. Наугад. Как же! — усомнился Валька. — И ракетницы взял и два одеяла. Знал, что придется ночевать где-то в снегу. Даже флягу со спиртом успел прихватить, собака!
— Зато оставил кроме ружья нам фонарь и ракетницы. И бинокль. Глянь! — извлек из брезента прибор. — А что у тебя там в санях?
— Скатки брезента. Снегоступы Петрухи и Гриши. Сейчас добавлю к ним и Сёмы. Ну и коллекция выходит, едрит тебя в душу! Почему волки разрывают в клочья одежду, а снегоступы не трогают? Три пары скопилось.
— Это не просто волки, мой друг. Ты, к примеру, ничего не заметил странного?
— Не заметил? Да я только и замечаю кругом одно странное!
— Я другое имею в виду. Вот эти волки, к примеру. За все наши дни пути от места крушения, ты хоть раз слышал их вой? Настоящий волчий вой, какой мы, люди, привыкли слышать на ту же, скажем, луну? Хоть раз ты услышал их природный голос зверей тундры?
— Я слышал другой голос, — вспомнил, дернув плечами, Валька. — Будто шорох листвы. Вот, примерно, такой: ВШУ-УУХХ… — изобразил он, вытянув губы. — Как ветер шумит в проводах. Не знаю, как объяснить.
— Ты тоже слышал? — удивился старший начальник.
— А что?
— И мне мерещился такой же шум. Не то голос, не то шепот. Будто манит к себе.
— И зовет. Ты прав, Андреич. Эти волки, они… они странные. Необыкновенные какие-то.
Оба пришли к одному похожему мнению. Спустя три часа после сборов и похорон, наскоро перекусили. Отметив могилку Семена самодельным крестом, закопав в снегу банку с запиской, покинули место трагедии. Теперь в блокноте маршрут отмечал Валька. После Семена эта обязанность легла на него. Покидая лагерь ночлега, оба поклялись на могиле, что вернутся сюда с экспедицией. Вернутся, пройдут по следам погибших друзей, чтобы разыскать их могилки. Холод и вечная мерзлота долго может хранить тайны людей.
…И вот они шли по сугробам. Шли долго. Смотрели под ноги. Сани не взяли: все, что осталось,  взвалили на плечи. По сугробам мела поземка. Вчерашние следы беглеца уводили куда-то к поляне.
Спустились в овраг. Поднялись наверх. Сумрак полярного дня позволял видеть в десятке шагов от себя. Хотя, если по сути, они пребывали в долгой полярной ночи. Но по часам сейчас был как раз день.
Тут и увидели место пиршества.
— Ёптыть! — выдохнул из груди Валька. — А вот и мерзавец-беглец. Глянь-ка, Андреич!
Бригадир уже сам видел место трагедии. Половина окоченевшего тела, припорошенная снегом, валялась в кругу вытоптанных следов. Кругом брызги крови в виде сосулек. Разорванный  брезент с остатками чего-то... Оторванный фрагмент кисти левой руки.
Валька нагнулся, ковырнул носком сапога:
— Да. Левой. А правая где?
Обвел взглядом поляну. Вадим Строев держал ружье наготове.
Валька в три захода, по кругу, подобрал на снегу жалкие крохи, что могло пригодиться. И замер, радостно выкрикнув:
— А вот и спиртяга, Андреич!
Нагнулся. Извлек из мерзлого грунта жестянку. Потряс. Внутри булькнуло.
— Не замерз!
— Спирт не замерзает, братец мой.
— Я в восторге! Не все успел вылакать, собака! Видимо, волки не дали опомниться.
— Меня другое занимает, — обводя дулом ружья место пиршества, поделился начальник.
— За каким хреном он поперся сюда? Прямо в пасти волков?
— Именно так! Ну, положим, боялся нашей кары за убийство Семена. Положим, бежал без оглядки. Но он ведь должен был знать, что как раз здесь, в этих сугробах они поджидали свои жертвы.
— Ни хрена он не знал, бригадир. Я еще накануне заметил его безумный взгляд зверя. Помнишь, когда хоронили Гришу? Его взгляд мне уже тогда показался… безумным. А когда  нашего друга, пустился в бега напролом, не разбирая дороги. Ружье-то забыл впопыхах, верно?
Потом уже с долей серьезности:
— Хлебнем за Семена. И за наших товарищей. А про эту падаль забудем.
И, собрав кое-что подходящее, двинулись дальше. Необходимо было как можно скорее выйти из снежной долины. По их подсчетам еще дня четыре предстояло идти в полном безлюдье. По белой пустыне. По безмолвию.
Что до Степана, как там его, Позднякова — оба полярника даже не похоронили останки. Бросили банку с запиской, что именно этот труп виновен в смерти их друга. Имя, фамилия — всё. Больше, формально, они о нем ничего не знали.
А когда покидали поляну, во тьму отступил силуэт альфа-самца. 
Он наблюдал.
***
Глава 6. Валентин
Наше время.
Где-то в снегах Заполярья.
Восьмой день пробирались по тундре два уцелевших нефтяника. Восьмой день  изнуряющего холода, без надежды хоть кого-нибудь встретить. Бригадир шел вперед, примечая ориентиры в сторону запада. Валька брел следом. День назад юный бурильщик едва не провалился в ледяную трещину. Зигзаг раскола был запорошен снегом, и Валька, отклонившись в сторону от следов идущего впереди бригадира, застрял ногой в изломе замерзшего грунта. Пришлось потратить почти три часа, чтобы вытащить бедолагу из ямы. Еще минута, и Валька бы скользнул вниз. Спасли веревки, которые Григорий когда-то нарезал из строп парашюта. Нарезал, когда был еще жив.
— Ну и понесло бы меня, ёптыть, в недра планеты, у-ух! — ошалело выкатив глаза, смотрел Валька в пропасть разлома, куда сыпались лавины снега. Еще не придя в себя от шока, он пытался шутить. Бригадир, прерывисто выдыхая остатки сил, повалился рядом. Земля под ногами мелко дрожала. Вниз ледяного раскола устремились фрагменты лишайника, мха, веток чахлых растений. Они долго лежали, отдуваясь, смотря счастливыми глазами в звездное небо.
— Пронесло! — выдавливал из себя Валька, бросая благодарный взгляд на лежащего рядом спасителя. Тот крупно дышал, хватая озябшим ртом морозные струи воздуха.
Это было ровно день назад.
Сейчас Вадим Андреевич Строев размышлял на ходу.
Больше недели назад произошла катастрофа борта 84, сгубившая вначале пилотов, а потом всю его группу. Петруха — славный парень, едва старше уцелевшего Вальки. Григорий — добродушный силач и атлет, прекрасный охотник. Семен — лучший помощник на всех бурильных установках и отец двух милых дочурок. И этот Степан, что примкнул к группе во время крушения. Сошедший с ума. О нем думать совсем не хотелось. Валик правду сказал — глаза у того были последнее время безумными. Источали ярость и гнев.
— Чего ты застрял, Валентин? — обернулся к младшему другу. — Забыл, как чуть не свалился в провал? По следу моему иди. По следу.
Тот никак не мог приспособиться к самодельным снегоступам. Спотыкался, увязал в снегу, ругался,  на чем стоит свет.
— Ёптыть, Андреич… — пыхтел юный бурильщик. — Еще долго? Когда на ночлег остановимся?
— Терпи. Пока волки нас не преследуют, будем идти, сколько сможем.
— Вчера я тоже не видел. Может, отстали? Нашли другую добычу?
— Это не те волки, к которым привыкли люди — мы уже обсуждали. У их вожака какая-то странная цель.
— Ага. Обглодать половину и бросить.
— Я тоже теряюсь в догадках. Обычно волки, особенно стаей, сжирают все до костей. Будь то олень, кабан или даже одинокий тощий медведь. А эти неведомые нам твари отчего-то оставляют половины трупов. Как трофеи, что ли…
Мороз немного слабел. Светили в сумерках звезды. Вчера они прошли десять километров: по снегу, оврагам, сугробам. Сегодня наметили двенадцать, вот и шли, огибая чахлый кустарник. Осталась банка тушенки и пачка галет. Спас обоих песец. Пришлось израсходовать один патрон. Сейчас оставалось восемь. А сколько дней еще ходу? Где хоть какие-то признаки людского жилья? А голод терзал обоих друзей. Без промаху бригадир всадил заряд в юркого зверя. Песец, видимо, был уже стар, вот и поддался под выстрел. От грохота взлетели две куропатки. Остановившись вчера на ночлег, зажарили мясо. Костер согревал в снежной яме, прикрытой брезентом. Растапливали снег в котелке. От мороза и пара вся одежда стояла колом.
— Когда ж мы нормально помоемся? — чесал все конечности Валька. Потом вспоминал Петруху, на миг замолкая.
И вот снова в путь. По часам близился вечер. Здесь всегда одинаково. Одни снега и безмолвие.
Разожгли и сегодня костер. Нагрели воды. Разделили ломтики замерзшего мяса. Спустя пару минут оно уже шипело в углях. Аромат щекотал голодный желудок. Во фляге еще оставались глотки спирта.
— Что там у нас по маршруту? — кутаясь в брезент и мешок, спросил Строев. Спать хотелось отчаянно. Глаза слипались, а усталость свалила бы с ног любого быка.
Глазами сонливости Валька уставился в блокнот, где делал пометки.
— Судя по горизонту, Большой землей и не пахнет. Мы где-то сейчас в середине бескрайней мерзлоты. На полпути к любому населенному пункту.
— Это я знаю. Меня тревожит другое. Почему до сих пор мы не слышали гула винтов? Прошло восемь дней с момента крушения. Нас ищут по всему Заполярью — уж точно! Вертолет не достиг намеченной точки. Не вернулся на базу. Ты сам знаешь, что в таких случаях поднимают на ноги все ближайшие поселки нефтяников. А ну-ка! Пропали бесследно девять человек!
— Я вроде бы слышал однажды далекий-далекий рокот, — ответил с сомнением Валька. — Но подумал, что это пурга.
И как бы подтверждая его слова, о, чудо! В небе далеко-далеко послышался характерный звук. Где-то за горизонтом, в этом полном безмолвии снежной пустыни, едва слышался далекий звук рокотавших винтов.
— Вертолет! — отчаянно заорал Валька, вскакивая с места.
— Ты как в воду глядел! — от радости Строев чуть не раздавил парня в объятиях. Тискал, тряс в возбуждении.
— Мы спасены! — прыгал как школьник младший товарищ. — Нас ищут! Нас не забыли!
Минуту продолжалось веселье, пока гул винтов приближался. В сумрачном небе машину едва разглядишь, но оба полярника слышали ее характерные звуки. Они приближались с востока.
— С той стороны, откуда мы шли все эти дни! — возбужденно заключил бригадир. — Вероятно, группа спасения видела следы катастрофы…
И умолк, вслушиваясь в исчезающий гул. Секунд стояли. Валька с горечью заорал:
— О не-еет! Он удаляется! Нас не заметили!
Вадим Андреевич лихорадочно бросился извлекать из кармана ракетницу.
— Стреляй из своей! — крикнул он.
И сам разрядил в небо светящийся шарик. Валька впопыхах стрельнул тоже. Два сполоха, один за другим, вспыхнули в сумрачном небе. На миг осветили круги под собой. На тот же миг и застыли, сверкая сиянием. И медленно-медленно стали опускаться к земле.
Гул исчезавших над тундрой винтов становился слабее.
— Ох, твою ж мать! — почти плаксиво выдавил Валька. — Группа спасения нас не заметила.
Строев печально вздохнул. Опустил руку с ракетницей — уже опустевшей. Глянул слезами в неуютное небо.
— Что ж… — вздохнул он повторно. — И ракеты две напрасно истратили.
— А костер? — возопил юный товарищ. — Мы же могли распалить его больше!
— Не успели бы, — отрезал начальник. — Да и не виден был он с высоты, раз не заметили даже ракет.
— А ружье? Мы же могли выстрелить!
— Куда? В небо? У них там, в кабине, грохот винтов. Пилоты в наушниках. Кто бы услышал твой выстрел?
Валька притих. Потрясенный фактом, что их не заметили, весь вечер просидел у костра без движения. Уткнув голову в колени, думал о том, как бы сейчас мог купаться в горячей бане. И пить чай с вареньем. И наслаждаться полноценной едой.
От мыслей засосало в желудке. Снова клонило ко сну. Теперь уже безнадежному. Шанс на спасение был утерян. Наступила апатия.
***
Следовало бы сказать здесь, что Валька не пал духом, как это было в случае с Поздняковым. Чрезвычайность ситуации подразумевала собой полную собранность с неимоверной отдачей исчезающих сил организма. Юный нефтяник был выносливым парнем, и Строев сострадательно смотрел на младшего друга. Но даже он, бригадир, обладая безусловной отвагой, мог в любой момент сломаться. Воспоминания об ушедших из жизни товарищах тревожили душу, терзали доброе сердце начальника. По сути, все они были его рабочей семьей. Жена покинула, уйдя к другому, и в лице Петрухи, Гриши, Семена, он нашел свое признание. Их бригада считалась лучшей во всей среде нефтяного промысла в снегах Заполярья. Вот и Валька принадлежал к ней, добросовестно выполняя любую работу.
— Чего приуныл? — на редкость по-отечески обнял он парня за плечи. Неловко толкнул шутливо в бок. Типичный случай, когда считаешь юного друга почти своим сыном.
Валька поднял в слезах лицо. Глянул на Строева как на отца. Теоретически, если брать за основу их возраст, так оно, собственно, и было.
— Понимаешь, Андреич… — голос парня был глухим от скупых мужских слез. — Понимаешь, ёптыть, как нас не смогли заметить?
— Понимаю, сынок. Понимаю.
Валька совсем по-мальчишески всхлипнул.
— Держался, бляха-муха. Держался все эти дни! Когда погиб Петька. Когда волки сожрали Гришаню. Когда тот ублюдок-безумец убил нашего Сёму. Но тут, едрит его в корень, не выдержал. Мы же были уже почти спасены! Два дня отдохнули бы, отъелись, отмылись, и вернулись бы на трех-четырех вертолетах назад. В эту чертову тундру. Отыскали бы с группой спасателей могилки наших друзей. Вот, смотри, — утирая слезу, блестевшую в огне костра, протянул он блокнот. — Я все могилки пометил здесь крестиками.
— Видел, Валик. Видел, сынок.
— И что? — тыкал он пальцем в крестики. — Мы теперь никогда не вернемся сюда?
— А как же! Вернемся! Дай нам только добраться до первого жилья каких-нибудь рыбаков и охотников. Непременно вернемся!
Валька притих. Потом выдал в раздумьях:
— До Воркуты далеко. Месяц-два пешим ходом.
— Но до жилья людей нам ближе, поверь. Еще дней пять потерпеть. Восемь патронов — подстрелим песца, может, лисицу. А то прям сейчас могу спугнуть куропаток, — предложил бригадир. — Хочешь птицу, запеченную в углях? Я быстро!
Приладив к бедру ружье, старший начальник решительно выбрался из под навеса. Нельзя было дать парню пасть духом. Срочно отвлечь чем-то. А что может лучше отвлечь? Конечно, горячее мясо!
Брезент прохудился, но костер грел внутри их ночевки. Снаружи сразу дунуло холодом. Обведя биноклем несколько соседних деревьев, Строев заметил две цели. Птицы не успели взлететь, как грянул выстрел. Одна свалилась с ветки, остальные вспорхнули. Строев был не хуже Гриши стрелком. Помнится, даже как-то соревновались в поселке нефтяников — кто больше отстреляет куропаток. Специально для этих целей на выходных облачались в лыжные костюмы. Брали винтовки. И возвращались в столовую, каждый со своей добычей. Делили поровну на всю бригаду.
Сейчас, когда выстрелил, когда вспорхнули птицы, ему вдруг почудилось, как во тьме за деревьями вспыхнули на миг чьи-то глаза. После грохота выстрела, они постепенно растворились, будто их обладатель медленно отступил назад. Скрылся в сумраке ночи.
Что? Померещилось? — спросил он себя. С полным вниманием, бросая взгляд в темноту, подобрал куропатку.
— Вот, — запыхавшись, — ввалился под навес с подстреленным трофеем. — Одним выстрелом.
— Как Гриша… — почти безучастно откликнулся Валька.
Во время отсутствия Строева, тот ни разу не сменил позы. Как сидел, уткнувшись в колени, смотря на огонь, так и остался. Бригадиру это не прибавило духу. Парня срочно требовалось чем-то развлечь.
— Ладно, будет тебе! — хлопнул он по плечу. — Ну, не заметили. Ну что? Главное, нас давно ищут. Будут еще вертолеты. Будут еще группы спасения. Нам продержаться дней пять, дойти до первых поселений.
— А волки? — тихо спросил с горечью Валька. — Ты забыл, Андреич, про стаю тех тварей. Они людоеды! Следят за нами. Преследуют. Ждут своего часа. Семь патронов осталось.
— Семь, — согласился старший товарищ. А сам вспомнил только что виденные глаза в темноте. Красные. Кровавые. Алчные. Жаждущие человеческой плоти.
Его передернуло. Тряхнул головой. Вальке ничего не сказал. Вместо этого подмигнул:
— Давай зажарим добычу. Горячее мясо нам как раз по душе. Ты займись куропаткой, а я выйду, осмотрю в бинокль местность.
— Ну, а далеко ты увидишь? — равнодушно пожал плечами младший напарник. — В этом белом безмолвии, как у Джека Лондона — одни снега, и волки-волки-волки. Читал, Андреич, Лондона?
— Еще мальчишкой. Давай подкрепляться. Я скоро.
Валька безразлично принялся разделывать птицу. Вадим Андреевич выполз из под навеса. Отблески костра бросали на снег пляшущие тени.
А тени то были? Или что-то другое?
Дохнуло морозом. Сжимая винтовку под мышкой, Строев обвел биноклем горизонт. Сплошные снега и сугробы. Островки чахлой растительности. С три десятка деревьев. И где-то там, среди них, ему снова на миг показалось видение.
Они!
Те глаза, что отступали каждый раз в темноту, когда сфокусируешь взгляд.
Они!
Вот же — сверкнули!
Приставив к колену ружье, протер рукавицей окуляры бинокля. Навел.
Вот! Снова, черт побери!
В желудке словно зажглось ядерное солнце. Засосало под ложечкой. Выдыхая пар изо рта, бригадир отчаянно всматривался в черноту. Опять показалось?
Между тем, там, за сугробами, у одиноких кустарников, действительно двигалось что-то. Рывками. Бросками. Неясные тени скользили по снегу, сужая круг. Вот сбоку сверкнули еще два зрачка. И сбоку — еще. И справа, и слева.
— Э-эй! — заорал в темноту. — А ну, валите отсюда, тварюки!
Из навеса выскочил Валик.
— Чего орешь, Андреич?
— Ты прав был, друг мой. За нами следят.
Юный нефтяник выдернул из костра головешку. Посыпались искры.
— Куда бросать?
— Вон, к тем деревьям. Фонарь туда не достанет.
Валентин размахнулся. Что есть мочи запустил головешкой в сугробы. Пока факел летел, осветил своим светом место оцепления. Иначе, чем оцеплением, сейчас это трудно было назвать.
Снег озарился красным сиянием. Снопы искр разметались повсюду. И тут они увидели это…
***
Глаза обоих полярников округлились от ужаса. Летящая вверх головешка осветила два десятка волков невероятных размеров. Они были просто огромными — в два раза крупнее любого самца, когда-либо виденного. Два десятка людоедов ощетинились шерстью, оскалили пасти, когда над их головами просвистела горящая ветка. Послышался яростный рык. Не вой привычных волков — нет, не вой. Что-то похожее на утробные звуки раненого медведя — одним протяжным хором — вот что услышали оба товарища.
Шипя и плеваясь искрами, головешка вонзилась в сугроб. Вмиг потемнело. Но они успели увидеть. Особенных размеров гигантский самец выступил вперёд. Сверкнули кровью глаза. Раздался характерный звук, слышанный Валентином уже несколько раз: вшу-ууххх…
В голове юного бурильщика зашевелилось что-то странное и непонятное, доселе не слышанное. Подобно Степану — убийце Семена — у Вальки прошелестел, как жухлой листвой, чей-то голос:
Иди-ии…
И снова с зловещим шипением:
 Иди к на-ам.
Валька округлил глаза. Они закатились. Повинуясь гипнозу, продолжал вслушиваться в гипнотический транс:
Мы встретим тебя. Ты станешь одним из нас. Иди! Иди к нам!
 И парень поддался гипнозу.
Будто сомнамбула, подобно ходячему трупу, безвольно, но руководствуясь чьим-то незримым интеллектом, он сделал шаг в пустоту.
Еще шаг…
Еще…
Его силуэт растворялся во мраке. Он шел наугад, почти что вслепую. Три шага. Четыре. Туда, в черноту, где догорала, шипя искрами, головешка костра.
Вадим Андреевич Строев, ничего толком не сообразив, уставился на удаляющегося друга. Тот шел словно лунатик, повинуясь чьей-то команде.
— Валик! — не поняв, крикнул начальник. — Ты это?.. Ты что! Ты куда?
Парень не обернулся. Похожий на мумию, он неуклонно и неотвратимо шел к намеченной цели.
Еще три шага. Зрачки альфа-самца в темноте благосклонно блеснули. Внутри его жертвы слышался голос. Зловеще, с шипением, он убаюкивал:
Ты правильно делаешь. Иди! Иди прямо к нам! Мы защитим. Он тебе враг.
— Я… иду к вам! — механически, слабым голосом, на пределе сил, отвечал парень, поддавшись гипнозу. Слова издавались автоматически, будто записанные на пленку. — Я иду к вам. Защитите меня.
Только тут Строев сознал, какой ужас может произойти, если Валентин растворится во тьме. Только в эту секунду, в тот краткий миг, он понял, что нужно стрелять в эти зрачки, обступившие его кольцом.
И он грохнул выстрелом: БА-ААМ! — куда-то туда, в темноту, где секунду назад блеснули глаза вожака.
В кармане нащупал патроны. Лихорадочно переломил приклад. Вогнал. Не целясь, всадил еще один выстрел: БА-АММ!
Раздалось скуление. Раненый волк, издавая рычание, отступил в темноту — зрачки растворились.
— Валик! Назад! — дико орал бригадир.
Вогнал пятый патрон. Грохот выстрела на миг перекрыл его крик.
— Назад, в бога душу! Кому говорят! Очни-иись!
А Валентин уже растворялся в черноте. Пустота поглотила его.
— Назад, к чертям собачьим! Вали-ик!
Палил и палил. В черноту. По зрачкам. Без разбору.
Шестой патрон.
Череда сразу трех грохотов разбудила сонную тундру. Вечная мерзлота отряхнулась от тишины. Скрипел под мягкими лапами снег – это кружили  волки. Пищал где-то лемминг. Переполошились в кустах куропатки. Вдалеке прошмыгнул песец, в надежде на останки добычи. А Валька все шел. Сначала исчез в темноте капюшон. За ним растворилась спина. Еще полсекунды был виден сапог в снегоступе. И тут же исчез в пустоте.
— А-аа-а! — дико взвыл бригадир. Метнулся за парнем. Два последних патрона машинально приберег для себя с Валькой. На случай, если будут разрывать живьем — лучше пулю в сердце: себе и напарнику.
— Сто-ой! — перебирая ногами, бросился он вслед Валентину.
Но вот, что стало ужасным: его не пустили!
Как только начальник кинулся за своим подчиненным, ему преградили путь две пары самцов. Огромных и черных. Четыре хищника с оскаленными пастями яростно зарычали, пуская клочьями пену. Очевидно, получив каким-то образом телепатический приказ, не нападать, они просто скалили пасти, брызгая слюной. Окружили, взяли в кольцо, не давая помочь своему другу.
А тот так и ушел в темноту.
Находясь внутри кольца, вертясь как юла, с почти пустой винтовкой и ножом в руке, Строев уже осознал: его не убьют. Не растерзают. Ему просто не дают броситься вслед своему другу.
И когда Валька исчез в пустоте, когда волки, поглощаясь тенями, отступили назад, когда их скрыла темень ночи — только тогда Строев заплакал.
Опустив бессильно руки с бесполезным ружьем, он как мальчишка плакал навзрыд.
И слезы эти  были слезами потери. Он лишился последнего друга: неугомонного Вальки. Рубахи-парня и балагура, верного и отважного следопыта, которого без исключения любил весь поселок нефтяников.
Теперь нет и его.
А во тьме, где-то там, в тех сугробах, куда ушел Валька, из пустоты полярной ночи на плачущего бригадира смотрели глаза.
Они смотрели и…
Казалось… улыбались.
Глава 7. Вадим Андреевич Строев
67-й градус Северной широты.
Вечная мерзлота Заполярья.
Опытный альфа-самец сначала натравливает на жертву кого-то слабее себя. К примеру, омега-самца. Так делает любая стая, когда загоняет стадо оленей. Сильные животные бросаются на хищников, наклонив рогатые головы. Волки с воем бегут прочь, уводя за собой тех, кто встал между ними и добычей. Олени начинают преследовать их. В горячке боя им кажется, что можно покончить с волками одним мощным ударом. И тут забывают, что оленята и самки оставлены без сильной защиты. Это ключевой момент охоты любой волчьей стаи. Разделенное стадо обречено на гибель. А вожак, притаившись, ждет. Когда притворившись слабыми хищниками, волки уже отделяют самцов от их олених, вот тут и начинается резня.
Подобным образом как раз и поступил вожак стаи, что преследовала путников на всем протяжении маршрута после крушения борта 84. Отделив бригадира от его младшего друга, альфа-самец позволил тому уйти, а самого Строева оставил в живых. Волки отступили в темноту, не тронув человека с ружьем. Три раненых самца были тотчас разорваны на куски — видимо, эти неведомые твари не гнушались и каннибализмом.
— Валька-а… — бессильно свалился на снег начальник бригады, которой уже теоретически не существовало. Боль от утраченного друга — теперь, очевидно, последнего — вывернула наизнанку все его чувства. Строев в этот миг не думал о покинувшей его жене. Не думал и о смерти Петрухи, Григория, Семёна. Все мысли были только о Вальке. Куда он пошел? Кто манил его в темноту, чей разум? Чей могущественный интеллект, мог еще заставить так слепо подчиняться себе? Ведь парень в определенном смысле превратился в настоящий манекен.
И тут Вадима Андреевича осенило:
— Точно! — почти вскричал он, не заметив, что разговаривает вслух. — Вожак стаи!
Поднялся на ноги. Осмотрел поляну в снегу, растоптанную лапами хищников. И продолжил, беседуя сам с собой, как Робинзон на необитаемом острове. А ведь, по сути, так сейчас и было — он один во всей тундре.
— Вожак! — исступленно поразился он своей мысли. Только этот огромный зверь мог обладать интеллектом! Это его шелестящий звук, похожий на шорох листвы, они слышали, когда им мерещилось. Только этот мутант мог так просто подчинить себе Вальку.
— Так что ж получается? — спросил он себя, подбирая фонарь. — Я столкнулся с неизвестным видом волков,  обладающих интеллектом? А еще телепатией?
Он ясно сознал, что его оставили в живых не просто по прихоти. Он нужен волкам для какой-то цели. Вот только какой?
— Эх… Валик, сынок мой! — печально и трогательно простонал он, теряя последние остатки сил. Повалился в снег вторично, поджал ноги и замер — в двух шагах от костра. Доползти к навесу уже не представлялось возможным. Так и остался лежать у догорающих углей. Через пару часов его начало укрывать снегом. И уснул бы так отважный полярник среди вековой мерзлоты, убаюканный холодом, если бы вдруг в онемевшем теле не шевельнулся остаток разума: «Ты замерзаешь! Проснись! Поднимись! Разомни руки и ноги! Иди туда, где пропал твой друг! Иди к стае волков — по их следу!»
И совсем уж нелепо прозвучал голос Вальки, искаженный, будто, помехами. Далекий и прорывающийся сквозь отмирающие ткани мозга, голос позвал:
Спаси меня! Найди! Я здесь! Освободи меня от волков!
Каким-то огромным усилием воли, Строев разлепил опухшие глаза. Шевельнул почти онемевшей рукой. Стряхнул снег. Бросил взгляд на потухший костер.
— Нет! Так не годится! — погрозил кулаком нависшему черному небу. — Я иду к тебе, Валик, сынок! Я спасу тебя! Я услышал твой голос!
Ружье валялось рядом, уже под тонким слоем снега. Пошарил рукой в карманах. Извлек два патрона — один тут же загнал в ствол. Клацнул затвором. Проверил фонарик. Тот выдал уходящий вдаль луч света. Галеты и банку тушенки — последнюю — запихнул под куртку. Бинокль повесил поверх капюшона. Что еще? — осмотрел последний ночлег их вдвоем. Веревка из строп повязана узлом на поясе. Фляга с крохами спирта выпита — и теперь бесполезно лежала в сугробе. Спички при нем. Блокнот с картой маршрута тоже. Нож, два спальных мешка — на случай, если Валька все же отыщется.
Вот.
 — Вот, пожалуй, и все! — оглянувшись, сказал на прощанье.
И двинулся в путь. В путь туда, куда уводили следы его друга. Туда, где находилось самое главное.
А именно — логово стаи. Логово альфа-самца. Их вожака. Теперь предстояла самая важная цель его жизни:
Встретиться с ним.
***
Неотвратимо приближалась развязка. Неумолимо бежало время. Он шел по следам второй день. Они уводили вглубь тундры. Делал ночевку. Снова шел. Спотыкался, падал, но шел. Замерзал. Окоченевшее тело согревал у скудного костра. Банка тушенки закончилась — остались четыре галеты. Берег два патрона. В стороне шмыгали по снегам песцы. Однажды услышал далекий рокот винтов. Но даже не стал стрелять последней ракетницей. Гул исчез за горизонтом. Призрачная мечта, что летчик увидит его одинокую точку сверху, оставила окончательно, когда он подумал, какой бескрайней пустыней белых снегов кажутся пилотам просторы вечной мерзлоты с высоты их кабины.
Снова падал и шел. Следы лап уводили все дальше и дальше.
— Валик, сынок мой… — повторял уже почти что в бреду. Заледенел капюшон. Куртка стояла комом. Когда последний раз разводил огонь, скрюченными омертвевшими пальцами не смог зажечь три спички — они обломались в непослушных руках. Четвертой кое-как распалил. Рухнул рядом с огнем и застыл до утра. В бреду звал жалобным голосом Валик:
Спаси меня! Ты близко! Мы завтра встретимся! Только не засни навечно в снегах! Я жду тебя!
— А-а-аа… — заорал он, мечась от жара в бреду. Его лихорадило. Усилием воли заставил себя подняться. Разжевал ледышку галеты. Запил кипятком. Проверил затвор. Глянул в бинокль. Следы упирались в снежный сугроб, за которым виднелась долина. И — о, чудо! Там росли деревца. Много сосновых деревьев!
Ему померещилось? Или он, наконец, полумертвый - полуживой, добрался до логова?
Сделал три шага.
— Иду к тебе, Валик! — вырвался обмороженный хрип.
Упал. Протащил  ружье. Последним усилием воли поднялся. Подобно замерзшему увальню в колом стоящей одежде, переваливаясь на онемевших ногах, побрел наугад — лишь бы вперед и вперед.
— Я близко, сынок!
Слезы катились, превращаясь в ледышки. Тело налилось свинцом. Озноб бил крупной дрожью. Пальцы едва держали винтовку. Выпустив клубы пара, он грузно осел. Перевел дух, но поднялся. Шел еще два часа, теряя последние силы. До логова с деревьями оставались какие-то метры, когда в сумраке блеснули два кровавых зрачка. Сначала с одной стороны, потом еще и еще — по бокам.
Его встречала охрана.
Он шел, отдаваясь полностью случаю. Если пропустили здесь, пропустят и дальше. Четыре крупных самца, подчиняясь чьей-то незримой команде, проводили, словно эскортом, незваного гостя, отступив в темноту. Бредя наугад, теряя волю и разум, Вадим Андреевич вошел, наконец, в  их полярное логово.
Перед воспаленным взором предстала обширная долина, окруженная горами снега. Внутри долины зеленел лишайник, высились деревья. Журчал не замерзший ручей. Строев узрел настоящий оазис в стране вечных льдов. Здесь было намного теплее. Теряя последние капли энергии,  он стал заваливаться набок. Ружье выпало из рук. Фонарик погас. Светила в небе луна, и лишайник блестел влажной росой. Здесь не было снега, поэтому его безвольное тело рухнуло в приятную влажную зелень ягеля.
Дальше наступил глубокий обморок.
 Но главное, он-то пришел!
***
Из бездны пустоты вывел до боли знакомый голос:
— Андреич! Ты здесь! Очнись! Как ты нашел это место?
Строев разлепил опухшие веки. Над ним склонилось лицо исхудавшего парня с клочками отросшей щетины. Фантом? Галлюцинация?
Глаза ожившего призрака с душевной тревогой смотрели на Строева — почти что с любовью.
— Валик, сынок… — едва выдохнул воздух. — Я… я пришел по следам.
Юный полярник, давно превратившийся в мужчину, осторожно усадил начальника, подложив под онемевшие ноги свою шапку-ушанку. Только тут Строев почувствовал, как здесь тепло. Легкий шлейф ветерка ласково щекотал набухшие отмороженные щеки. Все лицо пылало. Обжигающая боль терзала все конечности — организм оттаивал.
— Где… где мы? — прохрипел бригадир, протягивая изувеченные холодом руки. Валька перехватил, обнимая.
— Мы в их логове, Вадим Андреевич.
— В каком логове? — еще не пришел в себя Строев. Потом вдруг навалилось все сразу. Валькин уход под странным гипнозом. Глаза в темноте. Два дня перехода по нескончаемой тундре. Гул вертолетных винтов вдалеке. Обмороженные ноги с руками. Долина, волчий эскорт и вот этот оазис.
— Тебе сохранили жизнь? — обнял он в порыве чувств Валентина. — Не разорвали на части?
— Похоже, что так, — было видно, парень и сам не в состоянии что-то понять.
— А что помнишь? — Строев выспрашивал, а сам обводил взглядом небольшую пещеру. Груда костей по углам. Со стен сочится вода. Ясный луч ночного светила озаряет вход. По бокам два силуэта. Как настоящая стража, — мелькнуло в мозгу. Пока Валька шептал, бригадир успел осмотреть все, что надо. У входа, присев на задние лапы, сидели самцы. В проеме скалы виднелись другие хищники. Кто лежал, кто обгладывал кости. Вожака не было. Валька шептал в темноте:
— Ничего такого не помню. Как ушел из лагеря, как меня тащили за шкирку. Потом просто шел за волками. Спал под охраной. Делились свежим мясом. А когда очнулся, увидел, что меня привели в это логово. Это было вчера.
— Альфа-самца видел?
— Кого?
— Вожака.
— По-моему, видел. Здоровый такой! Черный. Огромный!
— И что дальше, вчера?
— Рычанием и лязгом зубов загнали в эту пещеру. Тут вода и тепло. Провалился в сон. А сегодня четыре крупных самца затащили тебя, Андреич. Ты был без сознания. Вот ружье — я подобрал. Оно болталось на ремне через плечо. Дал тебе напиться. Растер обмороженные руки. И вот — ты очнулся.
Строев бросил взгляд на винтовку. Растаявшая от мороза вода пропитала приклад. Машинально пощупал в кармане предпоследний патрон. Последний был уже загнан в ствол накануне пленения. Валька еще что-то шептал, потом вдруг спросил:
— Для чего нас сюда притащили, Андреич?
Начальник слабо усмехнулся:
— Вот это и пытаюсь понять, сын мой. Возникает бездна вопросов. Во-первых, как эти твари могут обладать интеллектом? Во-вторых, почему они сожрали живьем наших друзей только наполовину? Помнишь, как оставляли верхние части от пояса нам на обозрение?
Валька передернулся.
— Помнишь, какой был Петруха, его половина? И Гриша? И этот мерзавец Степан Поздняков? Полностью телом уцелел лишь Семен. И то, из-за того, что к нему не прикоснулись волки, а был убит своим же коллегой нефтяником, ставшим безумцем. А в-третьих, — загнул он палец, — как вообще какая-то тварь может внушить человеку, подчиняться ее воле? Тебя ведь, Валик, сын мой, просто-напросто загипнотизировали. Ты ушел от меня как лунатик. Тебя манил чей-то голос. Ты шел, подчиняясь ему. И в довершении к этому, — загнул он еще один палец, — будешь смеяться! Но мне тоже чудился голос. Твой, Валик, голос. Именно он вывел меня из смертельной сонливости, когда ты пропал в темноте. Я ведь мог в бреду окоченеть и замерзнуть навеки! Именно он вел меня по следам людоедов. Твой голос кричал у меня внутри, когда я метался в бреду. Звал меня, когда замерзал. И я шел на него. Брёл и брёл по следам. Спотыкался и падал. Терял сознание, замерзал. И вот, я пришел на него. На твой голос.
Строев умолк. Валька смотрел на него изумленными глазами, полными слез.
— Так что это значит? — слабо выдавил он. — Выходит, волки следили за нами с какой-то, нужной им целью?
— А бес его знает, — вздохнул сокрушенно начальник. — На этот вопрос я ищу ответ все наши дни с момента крушения. Человечество мало знает полярную тундру. Людям ближе тайга, хоть и она окутана тайнами. Но вечная мерзлота Заполярья нам неизвестна не меньше глубин океана. А возможно и космоса. Кто его знает? Может, здесь витают какие-то неизвестные науке магнитные поля, способные изменять повадки животных. Мы убедились, что эти волки как-то мутировали. Скорее всего, это одна только стая на всю Арктику. Отчего мутировали? Опять же, бес его знает. Но то, что неведомый нам пока вожак обладает  способностью внушения — это факт! Мы это все видели. А ты и я еще и чувствовали на себе.
Строев прервал речь. Валька слушал его тихий шепот, косясь на двух самцов, охранявших выход.
— Тогда, почему они, обладая, как ты сказал, интеллектом, оставили при нас винтовку? Мы же можем ей защититься.
— Чем – горько усмехнулся начальник. — Двумя последними выстрелами?
Валька опешил. Выкатил глаза. По буквам, заикаясь, выдал:
— У… у тебя осталось всего д-два… патрона?
— Увы, сынок. Да. Эти два я оставил нам про запас.
— А те… ос-остальные?
— Стрелял в исступлении, когда ты уходил в темноту за волками. Стрелял и стрелял. А когда ты исчез, обнаружил, что сохранилось два.
И именно в этот момент проем света заслонила чья-то громадная тень.
Валька отпрянул от стены, словно ужаленный. Внутрь скользнули четыре самца помельче, но тоже огромные — каждый почти вдвое крупнее любого  волка. Все были угольно-черного цвета. Такого окраса никто из людей никогда не встречал.
— Ну, держись, братец мой, — подобрался начальник. —  сейчас и узнаем, для каких целей они сохраняли нам жизнь.
Старший волк издал тихий звук, похожий на шелест: Вшу-уухх…
Четыре самца обступили пленников. Вадим Андреевич хотел было дотянуться до ружья, но самцы преградили дорогу. Зарычав и оскалив пасти с огромными  клыками , стали оттеснять полярников к выходу. Лязгали челюсти, громовое рычание гнало их наружу. Строев так и не успел взять ружье. Очевидно, это было предусмотрено их вожаком.
Пятясь к выходу, держась друг за друга, оба бурильщика под натиском черных тварей были вынуждены выйти наружу. Лунный свет тотчас брызнул в лицо. Они оказались на верхней каменистой площадке, и Вальке отчего-то на миг вспомнился мультфильм «Король-лев». Там тоже была такая площадка. Но там были львы. А здесь волки-мутанты. Три – четыре десятка черных созданий окружили двух людей. Те жались друг к другу. Вперед выступил альфа-самец. И вот этот миг пришел. Оба полярника узрели воочию Хозяина тундры. Их встреча стала реальностью.
— Мам-мочка небе-еесная! — едва не присвистнул Валька, узревший, наконец, вожака. — Какой ж ты урод, твою душу! Какой же громадный! — похолодело в груди.
Строев в свою очередь основательно долго рассматривал мутанта. Такого чудовища он не видел ни разу! Самец – одиночка – предводитель стаи предстал во всем своем уродливом виде. Он был огромен! Подобно быку он возвышался над всеми сородичами, а торсом походил на медведя. Таких особей не должно существовать в Природе. Ни в каком, даже самом отвращенном виде. Что-то исключительно жуткое, не поддающееся логике простого полярника. Самец-монстр выступил из темноты огромной мускулистой массой.
— О, мам-мочки… — совсем по-детски опешил Валентин.
Налитые кровью глаза впились в обоих друзей вертикальными зрачками.
— Но… п-позвольте… — икнул от жути юный полярник. — Эт-то что за… за уродина?
Вшу-ууххх… — прошелестел звук над долиной.
Кольцо тварей стало сужаться. По двое, по трое, с разных боков, существа стали подступать все ближе и ближе.
— Я понял, — тоскливо шепнул бригадир, сжимая Вальку в объятиях. — У них ритуал.
— Ч-чего? — заикаясь, выдавил тот.
— Мы у них заготовлены в качестве какого-то звериного обряда. Потому и держали нас при себе.
— Как… какого обряда? — выкатил глаза молодой ученик. — Какого, к черту, ритуала! — почти вскричал он, не веря глазам. — Они же… они ведь не люди! Как могут дикие паршивые звери проводить какие-то чертовы обряды? Они что, скажи мне еще, они, по-твоему, еще верят своему звериному Богу?
Валька едва не разразился истерическим хохотом. На грани смерти организм выдавал  порцию адреналина.
— Как могут какие-то безмозглые твари следовать людским ритуальным обрядам? Скажи мне еще, что здесь где-то их шаман. А из ягеля пылают жертвенные кострища! И где-то алтарь.
— Выходит, что они не безмозглые, — с горечью заключил бригадир. — И мы у них как раз в качестве жертв на их звериный алтарь. Готовься, сынок. Ружья нет, застрелиться нам нечем. Будь отважным.
— К чему?
— Нам приготовлена мучительная смерть, Валик. Нас будут разрывать кусок за куском, по частям. Не так, как Петруху с Григорием. И даже не так, как того Позднякова. Тут что-то другое заложено. Смотри на альфа-самца. — И добавил с прискорбием. — Начинается.
Огромный уродливый вожак отступил в сторону. Приблизились волки. С клыков свисала кровавая пена. Они только что растерзали двух оленей. Их туши с кишками догрызали молодые особи, очевидно, не допущенные до главного пиршества.
 Волки, озверело урча, пуская слюну, подступили еще на шаг.
И еще…
И еще…
— Прощай, Валик, сын мой, — обреченно обнял младшего друга начальник.
— Прощай, Андреич! — у парня навернулись слезы отчаяния. — Мне было за честь жить и работать под твоим руководством.
— Встретимся на небесах, сынок!
И… оба зажмурились.
Первых два волка уже вгрызались в унты. Остервенело рвали мех. Снегоступы были вмиг растерзаны. Еще миг, и нога Валика раздробилась бы под мощным давлением челюстей. Еще миг, и ноги Вадима Андреевича в долю секунды перемололи бы в мясной фарш. Пожирая живьем, их бы медленно и неотвратимо разрывали на части — куски за кусками. Еще миг и…
О, чудо!
Волки замерли. Валька, теряя рассудок от ужаса, вдруг услышал отдаленный гул вертолета.
И, хватая воздух в  крике, что есть мочи, заорал. Диким криком заорал и Строев, заметив, как твари на секунду опешили. Задрали оскаленные морды кверху. Из морозной черноты полярной ночи, сверкая иллюминацией, над долиной лишайников неслись три винтокрылых машины.
Лихорадочно сунув руку в карман, бригадир извлек ракетницу. Отрезвленный блеском иллюминаторов, он вдруг вспомнил, что последняя ракетница еще не использована. Она ждала своего часа.
И вот он настал.
Крича диким ором в исступлении, Строев выстрелил в небо : ба-аахх!  Полоса прочертила темноту на фоне лунных бликов. Вспыхнула. Рассыпалась фейерверком. На несколько секунд зависла, озарив поляну с тварями. Ближний вертолет сразу спикировал вниз. В вихрях потоков турбулентности, под грохот винтов, приземлился прямо в гущу разбегающихся тварей. Все было кончено. Оба друга рыдали — их заметили с высоты! Пущенная в небо последняя ракета, озарив поляну, дала возможность разглядеть группе спасения, как внизу разбегаются какие-то громадные черные звери, не похожие ни на одно животное на Земле. И увидели двух, прижавшихся плечами друзей. Их искали давно. Шарили командами по всей тундре. Квадрат за квадратом.
Теряя сознание от нахлынувшего бессилия, Валька успел услышать череду выстрелов. Гудели еще два винта вертолетов. Повсюду кричали, стреляли, раздавались команды. Последним усилием воли Строев успел разглядеть, как в кровавом месиве, среди расстрелянных сородичей, в темноте скрылся вожак с красными зрачками.
Потом были объятия. Поздравления. Радость. Их уложили на носилки. Сделали уколы снотворного. Надели кислородные маски. Укутали одеялами. Группы бойцов добивали невиданных им прежде зверей. Вожак так и исчез, никем не замеченный.
Но все это было уже без участия обоих друзей. В салоне они смотрели друг на друга под кислородными масками.
— И снова привет! — промычал сквозь маску бригадир. — Мы выжили, сынок.
— Привет! — прохрипел в ответ Валька.
И впервые в жизни произнес слово:
— Отец!
Эпилог
Вожака никто не заметил. Трех или четырех особей неизвестного науке вида поймали в ловушки. Им предстояло исследования мутировавших организмов.
А чудом уцелевшие Валька с Вадимом Андреевичем летели над тундрой, подключенные к капельницам. Бригадир Строев называл юного друга «сынком». Валька называл его «отцом».
История крушений «Борта-84» навсегда вписалась в биографии обоих отважных полярников.
Вечная память погибшим друзьям: трем летчикам, Петру, Григорию и Семену.
О безумном Степане Позднякове два друга так и не вспомнили.
Они летели домой. Они продолжали жить.
Аминь…
******** Конец книги *******