На Рыбачьем

Михаил Белозёров


asanri3@yandex.ru
asamura@mail.ru
Copyright ©
+7949 707 33 29


На Рыбачьем



Рассказ



Всем детям Рыбачьего, которые разделили со мной детство.





Миша доел кашу и спросил:
– Идёшь?..
– Сейчас, – заторопился брат.
– Ну как хочешь…
Брат бросил ложку и схватил копье. Копьём служила старая лыжная палку с железным остриём на конце.
Пошли кустами вдоль блестевшего залива. В шалаше курили четверо.
– Попались! – закричал Миша страшным голосом.
– Вот ты чёрт! – выругался Вовка Хомяков, отшвыривая козью ножку. – Напугал!
Миша полез внутрь. Брат сказал:
– Я буду вас охранять и принялся ходить вдоль шалаша с лыжной палкой наперевес.
– Ну охраняй… – состроил морду и высунул язык Салават Кудашев, изображая собаку.
Толик Мячин в такт ему повертел пальцем у виска, а Ремка Дьяконов состроил потешную морду, и они тайком выбрались с другой стороны шалаша. Брат ничего не заметил. Тихонько ушли в сторону залива. Когда отошли, стали безудержно хохотать, изображая, как испугается брат Миши.
У берега обнаружили плот. Миша прыгнул первый. Толик Мячин на свою беду – следом. Миша оттолкнулся шестом, и поплыли. Салават Кудашев, Вовка Хомяков и Ремка Дьяконов не сразу сообразили, а потом – стали швырять камни. Толику Мячину попали в голову. Спасла толстая офицерская шапка. Он всё равно захныкал:
– Больно…
Миша знай себе ловко уворачивался. Когда отплыли достаточно далеко, камни перестали долетать, но на другом краю бара сели на мель, хотя было время прилива.
– Пошли! – сказал Миша, спуская ноги с плота.
Глубина была выше колена. Сапоги тотчас наполнились водой. Миша подумал, что будет холодно, но было даже очень терпимо.
– Мама будет ругать… – заныл Толик Мячин.
– А ты не говори, – поучал Миша.
Толик Мячин с удивлением посмотрел на него, но ничего не ответил. Миша решил, как будет выпутываться: тайком войдёт на кухню и поставит сапоги сушиться, а штаны выжмет и повесит за койкой так, чтобы мать не заметила. В худшем случае заработаю подзатыльник, решил он.
Шли минут десять. Под ногами мелькали мальки камбалы. Сопка поднималась все выше и выше. Наконец выбрались. Вылили воду из сапог, выжали носки и пошли напрямик вдоль стланика. Справа виднелись коровник и старые артиллерийские сараи, где теперь хранилось сено для коров.
Мать грозно спросила:
– А где Андрей?..
– Не знаю, – ответил Миша.
– Иди ищи брата! – велела мать.
Миша сделал вид, что не услышал.
– Иди! – пригрозила мать.
Миша риторически выругался: «Вобла!», надел сухие кирзовые сапоги и пошёл. Брат сидел в шалаше и плакал:
– Куда вы все делись? Я испугался…
– Пойдём! – сказал Миша. – Мама зовёт.
– Я ей всё расскажу!
– Только попробуй! – показал кулак Миша.
– А вот и расскажу! – не уступил брат. – Придурок!
Миша погнался, но больше для острастки: брат, хоть и маленький, но бегал быстро.
– Уроки сделал? – спросила мать.
– Нет…
Соврать не хватило духа.
– Ну так делай! – приказала мать.
Миша открыл портфель и достал тетради. В пенале гремели ручки и карандаши. Пожевал терку, представляя её конфетой. Стал решать задачку. Накуролесил. Поставил кляксу. Расстроился.
Мать подошла:
– Решил?..
Миша вжал голову в плечи:
– Решу…
– Смотри проверю! – И ушла на кухню.
Миша перевёл дух и позавидовал брату, которому ещё учиться не надо было, знай, дрых себе у тёплой кухонной стены.
Миша вырвал из тетради испорченный лист, решил задачку и переписал набело.
– Мама, я решил! – крикнул с облегчением.
– Делай русский язык! – велела мать.
Миша переписал из учебника два предложения и стал кунять носом. С кухни аппетитно запахло. Миша проснулся и пошёл на запах. Мать пекла пирог с палтусом.
– Возьми немного… – разрешила она.
Пирог был горячим, жирным и бесподобно вкусным. 
– А-а-а… – глотал куски Миша и хватался руками за уши.
Мама умиленно глядела на него.
– Ма… – решился Миша, – я в лужу упал…
– И что теперь?..
– Брюки мокрые.
– Ну так высуши и погладь! – велела мама, заглядывая в духовку.
Миша вздохнул с облегчением: и здесь пронесло. Слава богу!

***
В феврале стало светлее, а в марте вообще можно было путешествовать с комфортом.
Сашка Губарев предложил:
– Айда к старой бане?..
Старая баня находилась на берегу Мотовского залива. До нее было километров пять, если по прямой, а если вдоль берега – все восемь.
Таня Малыш кисло среагировала:
– Надо у мамы отпроситься… – и многозначительно поморщилась, мол, вы же понимаете?..
– Она тебя точно не отпустит, – веско сказал Миша, давая понять, что они уйдут вдвоем с Сашкой.
Таня Малыш с отчаянии посмотрела не него, и он понял, что ей до чертиков хочется сходить к старой бане. Ну прямо до таких чертиков, что не пережить!
Собственно, кроме бани, на берегу стояла еще и двухэтажная казарма. Когда и кто их построил, никто не знал. Наверное, до революции, наивно думал Миша.
– Ладно, – согласилась Таня Малыш, – если быстро?..
Чувствовалось, что она сильно боится свою маму.
Миша посмотрел на низкое белесое небо и прикинул:
– Часа за три управимся.
Они пошли, но не прямик, а по дороге. За зиму она была укатана тягачами и большими машинами. Так что до старой бани в обход они дошли за часа полтора.
Вдоль залива лежал лед цвета голубого неба. Мелкие волны бились о камни. Было холодно и ветрено.
Таня Малыш сказала:
– Я здесь ни разу не была…
Рядом с казармой сохранились полуразобранные бараки из неструганых досок. Дверь в казарму была нараспашку.
Они вошли не без робости. Слева от входа была комната, полная старых кирзовых сапог, в комнате справа – до самого потолка громоздились разобранные армейское койки.
Везде лежали вездесущий снег и запустенье. Смотреть было не на что: от здания сохранились большие пустые комнаты и стены, а крыша в спортзале, где стоял турник, вообще провалилась.
Саша Губарев сказал:
– Полезли на чердак!
Они поднялись по лестнице. Чердак оказался точно в таком же запустении, как и вся казарма. Нашли старую сломанную рапиру и кучу пилоток.
Сашка Губарев предложил:
– Айда на крышу?
Сверху открывался вид на Мотовский залив, в горловине которого курился черный дымок. Миша подумал, что оттуда часто приходят снежные заряды.
Сашка Губарев сказал:
– Прыгаем и идем домой.
Миша посмотрел в сторону поселка. Казалось, отсюда до него было рукой подать.
Таня Малыш посмотрела вниз на сугробы, которыми была окружена казарма, и сказала:
– Я боюсь…
– Подумаешь! – сказал Саша Губарев и сиганул первым. 
Миша подумал, что струсить нельзя, тоже прыгнул и провалился по пояс. Снег был, как перина.
Таня Малыш посмотрела на них, как на сумасшедших и пропала. Через минуту она появилась сбоку от казармы, нагнала их, и они двинули напрямую в сторону поселка. Теперь его видно не было за складками местности. Все сливалось с небом в бесконечно белое пространство, заблудиться в котором была пара пустяков.
Вначале они пошли вдоль ручья Морозова. По обе стороны небольшого ущелья торчали ветки кустов. Обошли наледь, которая возвышалась, как большой купол, но вместо того, чтобы свернуть налево, двинулись дальше по ущелью. И в этот момент налетел снежный заряд и подуло так сильно, что пришлось прятать лицо в воротник.
Миша сказал:
– Давайте подождем.
Они уселись прямо в снегу и с тревогой стали прислушиваться к нарастающему ветру. К их удивлению, снежный заряд не кончился, как обычно, внезапно, а перешел в гулкое завывание. Поднялась поземка, вначале небольшая, а потом все пространство заволокло снегом выше ущелья.
Таня Малыш сказала упавшим голосом:
– Мама меня убьет…
Миша подумал, что надо что-то делать. Он сказал:
– За мной!
И они то шагом, то ползком продвинулись вверх, за водопад.
– Здесь где-то! – сказал Миша и стал копать снег сбоку.
Он помнил, что с войны здесь остались деревянный барак. И не ошибся. Если внизу, у залива, деревянная казарма была полуразобранной, то здесь сохранилась даже дверь.
Они вползли внутрь и руками, и ногами выгребли снег наружу, за порог.
Оказалось, что здесь кто-то бывал, потому что в центе, между нарами, возвышалась печка из железной бочки, обложенная камнями. Рядом валялись поленья.
– Ха! – весело воскликнул Миша, считавший себя мастером по разжиганию печей.
Вначале печка не хотела разгораться и отчаянно дымила. Потом радостно загудела, от нее тотчас пошел жар, и отблески из щелей рассеяли мрак в бараке.
Таня Малыш раскраснелась и сняла варежки.
– Ох, влетит мне…
Саша Губарев сказал деловито:
– Во время урагана искать не будут, а вот потом…
Но что «потом», никому думать не хотелось.
Все трое прислушались: ветер гудел так, что барака тихонько вздрагивала вместе со всем ущельем.
Миша покопался в углу и радостно сообщил:
– А у нас сено есть!
Все трое улеглись поближе к огню. Миша – с краю, чтобы побрасывать дрова.
И они уснули. А утром следующего дня, когда ураган затих, в дверь нещадно забарабанили. 
Оказывается, кто-то из взрослых видел их, идущих к старой бане. Дальше все просто: сопоставили и поняли, что кроме, как укрыться в бараке времен войны, дети не могли.

***
Клевало плохо. Мойва давно отошла, а трески не было. Бычки же требовали мяса. Мяса не было. Рыбалка не задалась.
Миша сказал:
– Я полез вниз.
– А я?.. – брат с опаской посмотрел на маслянистую поверхность моря.
– А ты с Рексом посидишь! – велел Миша. – Или иди домой!
Дома было скучно: отец на службе, мать – в школе.
– Посижу… – пригорюнился брат и обнял Рекса за шею.
– Смотри мне! – пригрозил Миша.
Рекс радостно высунул язык. Ему тоже было весело гулять, а не валяться дома.
 Миша спустился по перекладинам до первого венца брёвен. Было время отлива. Пирс под настилом был скользким. Зелёные водоросли свисали с брёвен, как волшебная борода. Вода была цвета бутылочного стёкла. На глубине метров восьми кругами ходила треска.
Миша ловко перебежал по бревну до следующей опоры и схватился за неё. Уселся, достал из кармана закидушку и стал разматывать леску, на конце которой висела блесна-грузило. Он уже взял две трески, когда услышал короткий крик и всплеск.
За брёвнами, как щенок, молча барахтался брат. Миша бросил закидушку, перебежал назад и, протиснувшись между перекладинами, сунулся головой в воду, как привык это делать на Чёрном море, но там вода была тёплой и ласковой, а здесь – ледяной. Голову обхватили словно обручем. Брат уже не барахтался, а пускал пузыри. Мише стала жуткой: так тонут, сообразил он и в три маха доплыл до брата. Приподнял над водой, но сам погрузился по макушку. Воздуха хватило как раз на то, чтобы брат пришёл в себе. Когда он перестал барахтаться, Миша вынырнул и схватил ртом воздух. Брат наконец закричал что-то нечленораздельное. Миша ещё раз всплыл, намертво вцепился в воротник брата и, работая одной рукой, и стал грести к берегу. Берег не приближался. До него было метров двадцать. Они показались Мише непреодолимыми. В этот момент рядом что-то бухнулось и спустя целое мгновение Мишу кто-то несильно, но крепко схватил за плечо. Рекс! – сообразил Миша.
Через пару минут, которые показались ему вечностью, они ткнулись в гальку.
Брат сидел на коленях и орал, глядя в серое, низкое небо:
– А-а-а!!!
– Заткнись! – велел Миша.
Он хотел сказать, что всё уже позади, главное, что не утонули, но не сказал, потому что и так было очевидно.
Он выполз повыше, туда, на черный песок, где лежала огромная оранжевая медуза, и сказал в сердцах:
– Пошли!
Брат перестал кричать и осмысленно посмотрел на него, затем, расплескивая воду, полез следом.
Рекс бегал по берегу и встряхивался. От него во все стороны летели брызги. Вот это приключения! – было написано у него на морде. 
– Что, пацаны, купаетесь?! – спросил кто-то.
Миша с братом трусливо подняли головы: вмешательство взрослых всегда заканчивалось плохо.
Выше уреза воды стоял солдат и курил вонючую папиросу.
– Загораем! – смело ответил Миша, но с такой интонацией, чтобы солдат на всякий случай не принял на свой счёт.
– Пошли греться, – миролюбиво сказал солдат.
Миша понял, что им повезло, и они, как собачки, побежали следом.
В каптерке было жарко натоплено. Только сейчас Миша почувствовал, что замерз.
– Раздевайтесь! – велел солдат.
Миша стал развязывать завязки на шапке у брата, но пальцы не гнулись.
Солдат сказал:
– Дай-ка… – и ловко разрезал завязки ножом.
Брат разулся сам. Миша снял пальто и стянул свитер, который весил, как мокрая половая тряпка.
– Выжимай в таз! – велел солдат.
Через пять минуты они, продавая дрожжи, сидели на армейской койке под толстым ватным одеялом и пытались согреться.
Солдат открыл банку с тушенкой и дал каждому ложку:
– Ешьте!
От одежды, которая висела над печкой, живо пошел пар. В окне виднелся привычный склон сопки. Рекс лежал на старых армейских валенках и вылизывал себе лапы.
Миша наелся и уснул. Ему снилось, что он безуспешно барахтается в море, и он проснулся от ужаса, что брат утонул. Увидел, что брат выскребает банку, и успокоился. Солдат налил им чая и дал по куску черного хлеба. Миша выпил чаю, съел хлеб, корку кинул Рексу и снова уснул. На это раз ему снилась мама, под горячую руку которой он всегда боялся попасть. Он бегал вокруг стола, а она норовила достать его ремнем.
На этот раз он проснулся от взрослых голосов.
– Кто это у тебя? – спросил кто-то, наклоняясь над койкой.
Миша понял, что спрашивает офицер по фамилии Губарев.
– Утопленники, – насмешливо ответил солдат. – С причала свалились…
– А я их знаю, – пригляделся офицер. – Это дети нашего врача, Юрия Семеновича.
– Хорошо, что выплыли, – в тон ему согласился солдат, очевидно, рассчитывая, что за спасение ему полагается медаль.
И Миша понял, что на этот раз от матери точно попадет, потому что офицер, которого он часто видел в санчасти, обязательно расскажет отцу о их приключениях. Дело принимало плохой оборот. Но это было хоть и явной угрозой, но отдаленной: когда он еще расскажет? Главное, надо было вернуться домой до прихода родителей и спрятать следы преступления, то есть растопить печку, досушить вещи и обязательно сделать уроки, потому что мать следила за его успеваемостью, а мокрые вещи – привычное дело.
Офицер ушел. Миша сказал:
– Ну мы пойдем…
– Давайте… – разрешил солдат.
Миша растолкал брата, и они быстренько оделись. Вещи почти высохли, только пальто было тяжелым. Рекс уже ждал их у двери, радостно скребя лапами.
– Ну бывайте, мальцы, – весело сказал солдат, распахивая дверь.
И они пошли по окружной дороге, вокруг болота, но так, чтобы отец, не дай бог, не увидел их из санчасти.
На всякий случай обошли сквер перед школой, живо миновали магазин, чтобы никто не заметил, пробежали вдоль улицы и очутились дома.
Брат сказал:
– У меня ноги еще мокрые.
– Ну так переоденься! – велел ему Миша, растапливая печку.
Делал он это быстро, имея за плечами три года жизни на севере. Печка наполнилась легким дымом, потом загудела, и Миша набросал поленьев, закрыл дверцу и пошел за углем.

***
Апрельский снег неожиданно растаял, и вокруг домов появились проплешины. Миша ходил смотреть на них, как на диво. После долгой зимы с ее беспросветно-белым покровом всего и вся, любой иной цвет вызывал нездоровое любопытство.
В поселке строили двухэтажную баню. Миша обнаружил мешок с карбидом, и его добычей стали два куска дурно пахнущих камней.
Дома, недолго думая, он схватил граненую чернильную бутылочку с фиолетовыми чернилами и засунул один из них в горлышко. Поставил бутылочку перед сараем и отбежал на безопасное расстояние.
Прошло минут пять, потом еще – пять. Миша в нетерпении смотрел на бутылочку. Она, как заколдованная, и не думала взрываться. Мише надоело ждать, и он, не сводя глаз с чернильной бутылочки, стал приближаться к ней, ожидая, что она вот-вот с дымом и грохотом исчезнет, как нечто невообразимое, и это будет еще одним приключением в этом мире. Но чернильная бутылочка и не думала исчезать. Тогда, сам не зная, зачем, Миша наклонился к ней. В тот же момент она испарилась. Нет, не взорвалась, не оставила после себя фиолетовое пятно и осколки стекла, не оставила ничего вещественного, а просто непонятно как, тихо и спокойно, стала невидимой.
Миша удивленно посмотрел на место, где только что стояла чернильная бутылочка, но ничего не понял. Может, так и надо? – подумал он. Может, я чего-то не соображаю? Может, я еще маленький?
Мысль о том, что он не понимает того, чего знают все, но не говорят об этом, страшно удивила его. А еще он знал, что во всех его начинаниях все всегда совпадало. А здесь не совпало. Было чему удивиться.
– Миш! – прибежал брат. – Давай воблу есть?!
– Давай! – согласился Миша, хотя был недоволен тем, что брат отвлек его от нужного дела, которое он так и не додумал.
Вошли в сени, открыли дверцы кладовки, на которых изнутри висели связки таранки.
Мыль о том, что он что-то пропустил, страшно волновала Мишу. Он оторвал двум воблам головы, оставил их на веревке, одну рубину отдал брату, одну взял – себе.
Они вышли на улицу и, привычно чистя рыбу, стали бродить по двору. Погода был мрачная, небо –  низким, можно было достать рукой, из-под снега бежали последние мутные ручьи. Бутылочки нигде не было видно. Миша снова обошел то место, где она стояла, но снова ничего не понял.
– Ты что-нибудь видишь? – спросил он у брата.
– Где? – завертел он головой.
– Вот здесь! – ткнул Миша.
– Нет, – равнодушно ответил брат. – Ничего нет. Камни одни. А что должно быть?.. – спросил он, обсасывая длинный желтый кусок рыбьего мяса. 
– Ничего, – буркнул Миша и почему-то разозлился сам на себе, что не может сам разобраться.
– Будешь?.. – спросил брат, протягивая оранжевую икру.
– Давай, – великодушно согласился Миша.
Брат икру не ел, они была солено-горькой из-за черной пленки, покрывавшей ее.
– А что мы ищем? – спросил брат.
– Ножик… – соврал Миша, чтобы заставить брата двигаться быстрее.
– Ножик?! – подпрыгнул брат.
Ножик был той вожделенной вещью, которой мечтали обладать все мальчишки в Большом Озерко.
– А ну… – брат забыв о таранке, как гончая, сделал круг около сарая. – Ничего нет! – доложил он. – А где ты его потерял?
– Да где-то здесь… – сказал Миша, небезосновательно подозревая брата в хитрости.
Брат еще пуще завертел головой, а потом сказал в надежде, что найдет ножик самостоятельно и станет его полноправными владельцем.
– Потом найдем…
Миша подумал, что потом – не получится, и что он точно что-то пропустил! Но что именно, он вспомнить не мог: что-то очень важное и крайне непонятное.

***
Прошло много лет, и по утрам Миша привычно здоровался с тем, кто спас его в детстве. Он был невидим, но зримо присутствовал в его жизни. Это был его друг, Скрипей.

18 апреля 2025