Особое поручение Глава 2 Изгой

     Животный страх парализовал все его существо: вжавшись в щель в сотрясающемся от разрывов окопе, дрожащий всем телом, он, не переставая, кричал, уткнувшись лицом в рыхлый чернозем, скрипящий на зубах и забивающий глаза - крик растворился в грохоте тяжелых снарядов дальнобойных орудий и мин, которые без перерыва вот уже полчаса «месили» траншеи,
     - Неужели жив, возможно ли в этом ужасе? Один остался? Зачем оказался здесь? Идиот, сам напросился на войну! Хочу пить, дышать! Доброволец липовый, радовался, что обманул военкома! Девушки еще не было и погибаю, нет – нет, мне семнадцать, верните назад, посадите за обман с возрастом, уберите меня с передовой, я должен жить! Господи – спаси и сохрани!… - мысли путались в голове обезумевшего солдата, зарывшегося в грунт.
     - Кто так голосит? - мелькнуло в его голове, - не могу больше терпеть, - и тут же понял – сам во все горло терзает внезапно нахлынувшую тишину.
     С трудом «выполз» в траншею, осторожно выглянул за бруствер и, как в страшном сне, на фоне восходящего солнца увидел пикирующие на позицию батальона, прямо на него, эскадрильи немецких бомбардировщиков, заполонивших чистое без единого облачка голубое небо. Мгновение и он уже всем телом судорожно вкапывается в землю, пытаясь укрыться глубже, глубже - «прямо в центр земли». Еще мгновение и страшный бомбовый удар сотрясает участок обороны батальона неподалеку от него и солдат потерял сознание, над ним сомкнулась метровая толща земли, перемешанная осколками камней с расщепленными остатками бревен блиндажей.
     - Задыхаюсь! Кто я? Где я? Как же все болит! Невыносимый звон в ушах, - солдат пришел в себя, попытался открыть глаза и пошевелиться: не получилось. Из последних сил, неистово, обдирая руки в кровь обо что - то острое, он начал  разгребать землю над головой и, наконец, вырвался на поверхность. Вдохнув свежего воздуха, он медленно вылез в свободное пространство окопа и вновь потерял сознание.
     Удерживаемая батальоном позиция в составе укрепрайона обороны Киева была прорвана: траншеи во многих местах обрушены и испещрены танковыми гусеницами, везде лежат десятки тел красноармейцев и немцев, схлестнувшихся в яростной рукопашной. Ожесточенный бой слышится уже на глубине нескольких километров.
     Солдат очнулся, еле передвигая ноги, шатаясь, двинулся по окопу и замер, наткнувшись за первым же его изгибом на белобрысого Ваську Кузнецова, своего товарища, с кем вместе и добились отправки на фронт добровольцами. Он лежал с широко открытыми васильковыми глазами, придавленный телом тщедушного немца в серой пропитанной кровью форме. Рядом валялась его трехлинейка с примкнутым окровавленным штыком – умирающий юноша все же успел нанести смертельный удар и забрал с собой фашиста.
     - Нет, нет, не хочу, как Васька! Кругом смерть, куда идти, с кем? Должен сдаться, заслужу жизнь, – солдат вытащил из кармана гимнастерки комсомольский билет и железную коробочку с письмами из дома, уронил, забросал ногами землей и услышал негромкий голос,
     - Красноармеец, ко мне! А, это ты Деркач? Пригнись, кругом немцы!         
     В нескольких метрах от себя Деркач увидел привалившегося к стене окопа раненого в грудь младшего политрука Панкина хорошо знавшего его как комсорга роты.
     - Что закопал? Не документы ли?
     - Плохо мне, контузило, ничего не закапывал.
     - Не ври, видел! Захотел продаться врагу? Где твое оружие? Бежать решил? Иуда, предатель! Стой, застрелю!
     Панкин с трудом поднял правую руку с револьвером, направил на него и нажал на спуск - раздался сухой щелчок, барабан оказался пуст.
     - Аааа, - дико закричал Деркач, схватив винтовку Кузнецова. Одним прыжком он оказался рядом с Панкиным и вонзил штык прямо в рот все еще кричавшего на него политрука, пригвоздив его к стенке окопа.    
     Обессилив, задыхаясь, ловя ртом воздух, Деркач осел на дно окопа и внезапно увидел упавшую на него тень. Подняв голову, застыл: на краю окопа, направив на него винтовки, стояли три немца. Один из них, старший, по всей видимости, что – то тихо и коротко приказал и двое, спрыгнув, быстро обшарили тяжело дышащего Деркача и неподвижного Панкина. 
     - O, jude, kommissar (О, еврей, комиссар) - проговорил немец с нашивками, посмотрев документы из кармана гимнастерки Панкина,
     – Das hast du wirklich toll gemacht (Ты классно это сделал), - и покивал головой Деркачу,
     - Nehmen wir ihn mit (Возьмем его с собой), - указав на него рукой, приказал он…

     Около девяти утра восьмого марта 1985 года невысокий, сухопарый человек, около шестидесяти лет, в шапке ушанке, черном полушубке и оленьих унтах, спустившись со второго этажа, вышел из старого, предназначенного под реконструкцию дома по 1 – му КолобОвскому переулку, на узкий заснеженный тротуар. Зима не сбавляла обороты, термометр показывал –17. Женский праздник выпал на пятницу и впереди три дня заслуженного отдыха: он работал составителем поездов на станции Москва-сортировочная-Киевская и добился, чтобы его смена не выпадала на эти выходные. В большой шестикомнатной коммуналке оставался один – соседи уже получили новые квартиры в разных районах Москвы, скоро и его очередь.
     Ему хотелось провести день спокойно, у телевизора, попить пива и вкусно покушать (5 бутылок Рижского охлаждались на подоконнике эркера вплотную к стеклу, в большой глубокой тарелке ожидал нарубленный с вечера винегрет, на столе оставались пахучая Микояновская ливерная колбаса и два маленьких «бруска» настоящего свежего Бородинского, купленных в Елисеевском).
     Человек не спеша дошел до Цветного бульвара и уже через пять минут оказался в Центральном рынке у рыбного прилавка Жоры, импозантного, доброжелательного и веселого армянина, его ровесника.
     - Бари аравот, бари галус (Доброе утро, добро пожаловать), - приветствовал он, - рано пришел, хорошо. Что и хотел, оставил тебе, все свежее, - и передал пакет в пергаментной бумаге с двумя килограммами Азовской икряной тараньки, домашнего слабого посола, и камчатской корюшки, готовой лопнуть от распиравшей ее икры, - кушай, отдыхай!
     Человек дорожил знакомством с Жорой и всегда переплачивал ему за дефицитные продукты.
     В прекраснейшем расположении духа и в предвкушении праздничного чревоугодия, он задержался в рыночном тамбуре на улицу и достал пачку «Явы».
     - Мужчина, помогите прикурить, - неожиданно обратился к нему сзади низкий женский голос, - возьмите у меня спички, а коробок оставьте себе.
     Обернувшись, он увидел приятную высокую женщину, с виду лет пятидесяти, в черном каракулевом зимнем пальто и таком же берете, с тонкой сигаретой во рту, державшую в обеих руках хозяйственные сумки. Правой рукой вместе с сумкой она протянула ему коробок спичек. Открыв, он обнаружил в нем только половинку от спички без серы.
     - Я повторяю: возьмите у меня спички, а коробок оставьте себе.
     Человек спокойно, глядя в глаза женщине, ответил,
     - Была бы половинка спички с серой, вместе бы прикурили.
     Не сговариваясь, уже на улице, они перешли через дорогу и медленно двинулись по широкой, без людей, бульварной аллее мимо запорошенных снегом лавочек.
     - Даа, удивили вы меня своим спокойствием, без запинки назвали отзыв,– проговорила женщина, - Ваша очередная «консервация» окончена.
     - Понял уже и как к вам обращаться? – с оттенком интереса спросил тот.
     - Это не важно, ваша обязанность выполнить новый приказ, существо которого будет раскрываться через поручения, которые поэтапно буду передавать. Для его выполнения вас и берегли. Ваша лояльность проверена годами, но не забывайте о жестких для вас последствиях в случае переметничества.
     Человек мысленно усмехнулся намеку о возможности своего обращения в соответствующие органы. Он же не выжил из ума, ведь за совершенные им диверсии, как во время войны, так и после ему светит только высшая мера. 
     - Можете меня не запоминать, - заметила женщина его изучающий взгляд, - в следующий раз появлюсь в другом образе, не узнаете. Обратной связи со мной не будет.
     - Не будет, так не будет. Передайте, чтобы во мне не сомневались. Итак, что мне предстоит сделать на первом, как вы выразились, этапе.
     - Прежде всего, вы должны поменять места жительства и работы. Прекратите привередничать, «выбивая» квартиру для переселения поближе к Центру или на Юго – Западе, как мы узнали. Переезжайте в Дегунино: Западное или Восточное, не имеет значения. Жилкомиссия только обрадуется вашему решению, в эти районы большинство москвичей отказываются перебираться. Одновременно добейтесь перевода на сортировочную станцию Ховрино, также составителем поездов, повод – получаете квартиру неподалеку.
     - Но я… Мне же…
     - Никаких сомнений, в течение месяца все должно быть оформлено! Деньги на организационные расходы и обустройство нового жилья передам вам, Деркач, при следующей встрече.
     Услышав свою настоящую фамилию, человек напрягся и осознал – напомнила умышленно, чтобы подчеркнуть его полную зависимость от своего страшного прошлого.
     Они расстались: женщина ушла в сторону Трубной площади, а Деркач вернулся к рынку, бесцельно почитал афиши цирка и неспешно, неохотно пошел в свой переулок.
     Настроение испортилось, резко нахлынули тягостные воспоминания, отрывочные: подробности своего превращения в предателя и изгоя он от себя всегда гнал.
     Уже в своей комнате, положив на стол, не раскрывая, пакет с рыбой, и еще не раздеваясь, подумал,
     - Ранее заверяли, что новое задание будет для меня завершающим с обеспечением последующего надежного перемещения в одну из европейских стран. Что ж, сути приказа еще не знаю, но у меня все равно не будет другого выхода, кроме как исполнить его, невзирая на последствия.
     Больше не раздумывая, сбросив полушубок, он открыл первую бутылку пива… 

Продолжение следует