Глава 1. Чёрная монахиня в качестве предисловия

Tarja Turunen – Poison (Alice Cooper cover).

Была осень. Шёл ливень. А ещё стояла холодная осенняя ночь.
По грязной, раскисшей от дождей дороге, чавкая ногами по воде и слякоти, быстрым, но коротким шагом шла какая-то таинственная особа, с ног до головы укутанная в чёрную рясу; чёрный, будто ночь, капюшон скрывал голову особы так, что не было видать и кончика носа. Даже кисти рук особа прятала в рукавах, и поэтому никто, кто бы случайно её встречал, толком не знал, кто это, мужчина или женщина.
Однако важно не это. Важно другое.
Особа в чёрной рясе шла по дороге, сильно намокшая от дождя, будто тряпка, хоть выжимай. Временами она смотрела по сторонам – высматривала двор, который впустил бы её на ночлег, - чего ради мокнуть под дождём? А проводить ночь в лесу под деревом – не вариант: мокро, холодно, недолго и простудиться, а вдобавок и дикие звери по кустам снуют.
И вдруг особа увидела перед собою особняк, стоявший в стороне от небольшой деревушки. В окнах горел свет, а из трубы шёл дым; всё это – верные знаки того, что в особняке кто-то есть. Можно смело рассчитывать на тёплый и сухой кров. Не сбавляя шаг, особа перескочила с дороги на крыльцо; немного постояв под козырьком, пока часть воды с рясы стечёт, постучалась. Ей дверь открыл толстый слуга.
- Чем могу помочь? – спросил её слуга.
Особа ответила томным женским голосом:
- Не впустишь меня на ночлег, душа моя? Я щедро отблагодарю тебя.
- Здесь усадьба господина Энтэя, а не постоялый двор. И не ночлежка для попрошаек. И не читайте мне нотаций. Кто вы такая, я и знать не хочу. Проваливайте отсюда и никаких возражений.
Слуга закрыл дверь за особой, оказавшейся на деле женщиной.
- Кто это? – поинтересовался аристократ, хозяин особняка.
- К вам стучался проходимец, - отвечал слуга. – Женщина в чёрной рясе. Монашка какая-то... Просила ночлега.
- Постояльцев мне ещё не хватало! Надеюсь, ты выставил её за порог?
- Не сомневайтесь, мой господин.
- Очень хорошо.
… Хорошо-то, может, и хорошо. Да не тут-то было.
Пока владелец особняка отдыхал в гостиной, кухарка пыхтела на кухне. Когда много работы, ни до чего нет дела, не на что отвлекаться. Но не в случае кухарки. Оттерев от жира очередной котёл, она заметила на кухне ту самую женщину в чёрной рясе, что и слуга. А, увидев её, побагровела.
- Добрая женщина, - сказала особа, поклонившись, - обогрей и накорми меня, и я трижды отблагодарю тебя.
- Ещё чего захотела! – встрепенулась кухарка. – А ну-ка брысь! Брысь! Сейчас охрану позову.
Но, как её окрестила кухарка по наружности, монахиня уходить не собиралась.
- Пошла вон! – кухарка схватила монахиню за рясу, и с неженской силой выгнала её через чёрный вход, откуда она, собственно говоря, и пришла…
Дело подошло уж к позднему вечеру. Хозяин сидел в гостиной перед горящим камином и потягивал бокал белого вина, не отводя глаз от весело плясавшего на дровах огня. Что может быть прекрасней? Смотрит на огонь, пьёт, даже не услышал, как кто-то подошёл к его креслу. Услышав лёгкое томное дыхание, хозяин сказал:
- Я не просил ещё вина.
Неизвестно, что его на это подтолкнуло, но он вдруг обернулся туда, откуда слышалось дыхание. И ахнул: возле хозяина стояла та таинственная монахиня.
- Кто ты? – спросил её хозяин. – Как ты здесь оказалась? Дом на замке. И чего тебе от меня надо? Убирайся, пока я не позвал стражу.
Монахиня, поклонившись:
- Добрый человек, впусти переночевать. Я предскажу тебе судьбу.
- Эй, слуги! Пустить на неё собак! Высечь её! Десять… Двадцать палок!
На зов хозяина тут же появились два плечистых парня. Они схватили монахиню, вывели во двор, где исколотили её палками. Затем, дав ей пинка под зад, прогнали незваную гостью за ворота; а уж потом пустили на неё свору рассвирепевших шавок. И монахиня, и шавки выбежали за ворота и вскоре исчезли из виду. Пятнадцать минут ждут парни, полчаса ждут, час ждут, но собаки так и не вернулись.
- Ладно, потом сами придут, как миленькие, - решили они, и воротились восвояси.
На следующий день хозяин особняка и прилегающей к нему деревни, Энтэй, устроил в своём имении бал, для чего пригласил именитых соседей из ближайших имений. К вечеру прибыли гости: кто один, кто с женою, а кто с дочерью или племянницей. В особняке были: танцы под музыку, фуршет, игры в карты, кости и домино; а один из гостей даже принёс шашки – и от них никто не присутствующих не отказался.
Конечно же, не обошлось в этот вечер и без утех на стороне.
Пока хозяин развлекался в салоне, его супруга, дама в соку, привела к себе в будуар молодого кавалера, с которым она ещё внизу пригубила пару бокалов отменного виски и танцевала, вела с ним беседы на светские темы. Только-только пошли у них «пикантные дела», супруга господина Энтэя охнула, и, схватившись за сердце, рухнула на диван позади себя. У входа в будуар стояла та самая монахиня, которая докучала её супруга днём ранее.
- Кто вы? Что вам угодно? – спросил растерянно молодой кавалер странную гостью.
- Добрые люди, не угостите божью женщину вином? Обделены не будете…
Хозяйка, отличавшаяся волевым и решительным нравом, встала с дивана и, отведя от себя кавалера, ринулась к монахине.
- Ну-ка пошла вон! – говорит. – Попрошайка! Чтоб духу твоего здесь не было!
С этими словами она вытолкнула монахиню за двери.
Не обошлось без грохота, на который отозвался старший лакей.
- Кто впустил сюда эту мошенницу?! – строго спросила хозяйка, показав пальцем на монахиню. Лакей лишь плечами пожал.
- Неважно. Вынести её отсюда!
Лакей взял монахиню и вывел её во двор. А там под хохот и улюлюканье благородной публики несчастную забавы ради поколотили дубинами. Знатно побив монахиню, слуги выбросили её за ворота…
Но через час монахиня появилась вновь. И на этот раз уже оказалась в самом салоне, в правом крыле здания, которое считалось мужской половиной особняка.
В салоне был сам хозяин, и не один, а с женой одного из аристократов. Уединившись с немолодой, но обольстительной дамой, могущей дать фору юным барышням, он запер двери на ключ, а окна – на ставни; и ещё слугам приказал, чтобы сюда никто не ходил, кем бы он ни был. Только всё началось, только «голубки» приступили к утехам, видят – перед ними монахиня стоит, целая и совершенно невредимая. А увидев её, оба дар речи потеряли, дыхание их затаилось.
- Ты как здесь оказалась? – спросил, наконец, господин Энтэй. – Всё же заперто.
- И не стыдно тебе, прелюбодей?! – заговорила монахиня, указав на господина Энтэя тонким, усеянном чёрными точками, пальцем с чёрным когтем. – Устроил светский вечер ради того, чтобы утолить свой звериный аппетит. Вместо того чтобы хоть чем-то поддержать свой народ, ты гоняешь их в шею, вытряхиваешь из них гроши – всё ради того, чтобы выслужиться перед власть имущими да впустить пыль в глаза соседу.
- Эй, слуги! – кричал, отчаявшись, хозяин. Но никто не отозвался.
- За своё прелюбодеяние, за то, что слабый, душой и духом низок, за жадность твою и расточительство, за чёрствость и прочие пороки проклинаю тебя и весь род твой.
Монахиня на страх голубков вынула из рукава рясы чётки.
- Проклинаю тебя и род твой, - гневно говорила она, то покачивая, то тряся чётками, - на веки вечные. Отныне род твой будут направлять лишь две мысли: похоть и во всём ей потакать. Отныне ты, твои дети и внуки, и потомки их, твои друзья, соседи, слуги и работающий на тебя и род твой люд будут одержимы своей похотью. Сын будет иметь в любовницах мать. Племянник – тётю. Слуга – госпожу, которой служит. Заезжий гость – кухарку. И так будет до тех пор, пока не придёт сюда Кровавый зверь…