Клубничное лето семидесятого

Это правдивая история. По просьбе выживших, все имена изменены. Из уважение к умершим все будет рассказано в точности так, как оно и было...


Первые матчи чемпионата мира по футболу 70-го года я смотрел в приподнятом настроении: с минимальными потерями удалось заполучить аттестат за восьмой класс,  я был принят в девятый.
Настроение отличное, правда нужно было еще съездить на пару неделек до колхоза, но и там (по разговорам выживших) можно было выжить.

Приехав до села, все были ошарашены страшной новостью - на наши, по детски неокрепшие, городские желудки наложили норму в 20 кг клубники в день. Мы возмутились: схавать столько немытой клубники! Мишин импосибл!!!

Но колхозники с колхозницами нас сразу успокоили - клубнику нужно, оказывается не есть, а собирать в какие-то ящики. Тут мы уже совсем потеряли дар речи...

Тогда и в помине не было никаких омбудсменов, чтобы пожаловаться на экплуатацию малолеток. А наши суки-учителя, с первого же дня, сели себе в тенечке хавать клубнику, которую мы для них собирали.

Нужно было что-то предпринять, противопоставить этому беспределу. И нам пришлось идти своим путем...

В первый же день, в обед, мы с братьями-близнецами Гошей и Лешей, взяли в сельпо на все бабки, полученные от родителей, "банку" "бейцмана" за 1р.44 коп. Кто не знает, так назывался советский наркотик из семидесятых - "Бiле мiцне".

Братья Карамазовы были нормальными советскими близнюками (Гоша старше Леши на два года), как и я болелы киевского "Динамо".
Повзрослев на пару лет, один стал известным (в узких кругах) украинским художником. А вот у другого судьба не сложилось: имеет, бедолага свой банк и живет на чужбине, где-то в Монако...

Так вот, взяли мы эту "банку", и устало пробираясь между, сгорбившимися в непосильном труде "одноклассниками",  поплелись в конец поля, в тенек, передохнуть...
Сейчас уже не припомню: или организмы наши были ослаблены непосильной працей, или солнце было слишком ярким, но "приняв" "бейцмана", мы призаснули...

Акцентирую внимание: не опъянели, а просто уснули в тенечке. А вообще-то, "если бы водку гнали не из опилок..."

В 16.00 рабочий день закончился. Всех крепостных деток рассавали по телегам и автобусам - пора было ехать в приют за пайкой. Завучиха, строгая женщина со стальными зубами и такими же бифокальными очками, шестирижды пересчитав всех по головам, жалобно запричитала: "Пляяять, так и знала! Этих троих немааа!!!"

Бооожеее... Шо тут началось! Немедленно вызвали ментов с собаками, дехкане с дехканками рыскали по клубничному полю с заженными факелами, а над их головами кружили поисковые вертолеты. Короче шухер был еще тот...

Взяли нас, еще сонными, где-то под 16.30. Вокруг валялась одна полуполная бутылка вина, куча конфетных фантиков и множестово пустой тары из под клубники. Подхватили нас бездыханных под ручки и потащили к мусорскОму газику.

По горячим следам было решено отправить нас домой, в Киев и сдать под расписку предкам. Да, еще впридачу выгнать, нах со школы.

Мы, уже такие счастливые, сидим в канареечном бобике и сквозь решетку вытягиваем сжатые кулаки, с  выкриками "свободу Анжеле Дэвис!", когда в дело вмешивается наш физрук, Марлен Семеныч (он же Марик).

Со всей тысячилетней мудростью в арийских глазах, он популярно объяснил нашей завучихе и остальному политбюро, какой гвалт подымится в гороно, если там узнают, что руководство школы допустило пьянку на рабочем месте.
В итоге, всесторонне проанализировав обстановку и обсудив ее с руководством колхоза, было принято коллективное решение: по быстрому, взять нас на поруки.

Такого поворота событий никто из нас не ожидал - это значило, что нам таки, придется целый месяц, стоя раком спасать от Голодомора страну...

Опечаленных и поникших, нас силой заставили вылезть из ментовской тачки - "побег из Шоушенка" не удался...

А теперь трошки слов за Марика. Замечательный был мужик - типичная послевоенная евбазная шпана, для которой у советской власти было два варианта на выбор: або институт, або кича. Марик, как истинный гурман и сын своего народа, выбрал первое блюдо. Правда, к нему в каптерку, на последнем этаже нашей школы, часто наведывались и "вторые блюда" - попивая "портфешку" и бренча на гитарке, мужики перетирали свои мужицкие "терки".
Помимо всего прочего, наш физрук был еще очень популярной личностью у инфизовских девушек-практиканток. Очередь на стажировку в нашу школу (вернее на маты в его каптерке) была длиной в год...

Я регулярно приносил Марику "Футбол-Хоккей" - в те времена достать эту газету считалось даже сложнее, чем "Пионерскую правду". Может потому физрук и заступился за нас - не хотел терять своего личного дилера...

Жили мы в спортзале сельской школы, а в актовом (блин, придумали же название "актовый" - для актов, что ли...) жили гастербайтерки из Закарпатья: человек двадцать вумэнш, разного возраста, национальности и пола, говорящие на каком-то загранично-тарабарском языке. Теперь, с высоты годов, я понимаю - шо были то закарпатские телки, приехавшие «порубать капустки» на сборе урожая.

Я бы и не вспомнил за тех венгерок, если бы в актовом зале (а вернее, точнехонько в его георграфическом центре) не был расположен, постоянно работающий телевизор "Березка", плотно окруженный рядами, незастеленных раскладушек. Как он (в смысле телек) туда попал, никто уже не помнил...

Ходила легенда, что работающий телевизор стоял здесь с незапамятных времен, и на это чудо ездил поглазеть сам Гоголь. Тогда он (не Гоголь) был размещен, в специально для него возведенной, небольшой часовеньке. После революции большевики снесли часовню нах и построили на ее месте школу. История печальная, но одновременно и поучительная...

Марик не был бы Мариком, если бы не сдружился с венгерской бригадиршой - такой себе черноглазой, похожей на Ротару, жиночкой под семьдесят, с молочными железами Софи Лорен и жопой Людмилы Зыкиной.

Пользуясь ее расположением, Марик смотрел все матчи чемпионата, хотя и транслировались они поздней ночью. Не знаю, чего там мог видеть мужик, из-под огромных буферов "ротару", жую клубнику... Но фак остается фактом - каждое утро он покорно и обстоятельно расписывал нам перепетии ночных оргий. Ой, пардон,  матчей...

К тому времени наша сборная одолела Сальвадор и должна была играть четвертьфинале с Уругваем. Этих латиносов наши имели "на суше и на море", начинаю с Чили 62-го. Было и 5:0 и 3:1 и еще пара-тройка наших перемог. Известных игроков, за ислючением толстяка Кубилья, на их лицевом счету не было. Та шо он там сможет один, этот жиртрест...

Нам с близнецам, просто до ужаса хотелось посмотреть этот матч. Мы ходили за Мариком цепочкой и на цирлах, умоляли, готовы были прыгнуть выше головы  и насобирать ему назавтра (обещание касалось, исключительно дня игры) той гребанной клубники столько, сколько физрук с "ротару" смогут съесть...
В конце концов физрука удалось приболтать. Условились о пароле, времени и месте встречи (под дверью актового зала).

Ровно в полночь двери приотворились, и в наши, не по детски угрюмые лица, уперся шестой, но еще упругий буфер Софы Лорен:

- Тилькы тыхенько хлопчыкы... уси дивчата сплять...

Мы проскользнули внутрь, стараясь не шуметь, и оказались среди разложенных лежаков, на которых дремали венгерски-гастербайтерки. Воздух был тяжёлый, пропитанный жарой и запахом пота, белья, какого-то крема и давно не стиранных покрывал. Мы молча зажали носы пальцами и, на цыпочках, пробрались к телевизору, стоявшему посередине актового зала.

Преодолев остро-респираторные проблемы и почти голенькие (в панамочках, с крестиками на тонких шейках и в пионерских галстуках на босу ногу), мы на цирлах проскользнули промеж лежанок к темной, еще не включенной "Березке".

Физрук возлежал на ротариной раскладушке, раскинув ноги в "чешках", в позе римского патриция Марика Аврелия, ожидающего парочки рабынь на свою голову. Но на голову, вернее на его фейс села всего лишь одна бригадирша. Наша троица сиротливо умостились вокруг этого ложа. Обувь давно сняли — жарко, ноги липнут.

Мы были почти дети, но уже не совсем. Было ощущение, что мы переходим на какую-то новую сторону — что-то в нас менялось, неуловимо, незаметно, но необратимо.

Вокруг шевелились тела — кто-то всхрапывал, кто-то бормотал что-то по-венгерски, но в основном все спали. Только мы — трое безумных болельщиков и наш полусонный Марик, курящий в темноте самокрутку и жующий клубнику с ритуальной серьёзностью.

— Молчать и не дышать! — прошипел он, включая “Берёзку”.

Экран замигал, зашипел, и вот оно: стадион в Мехико, зелёное поле, свист трибун, разминка футболистов. Где-то в глубине кадра мелькнул толстый Кубилья, похожий на переевшего бобов мексиканца. Мы замерли, как монахи в храме. Легко можно было представить, что это вовсе не матч, а жертвоприношение: с одной стороны — божественная команда СССР, с другой — южноамериканские вампирессы в коротких шортах и с загипнотизированными глазами.

Погодите, какие вампирессы?

Вот тут всё и начинается.

Где-то на 15-й минуте, когда Муртаз Хурцилава навесил в штрафную, и мяч чуть не залетел в сетку, мы заметили движение. Не на поле. Не в телеке. А у нас. Прямо в зале. Среди раскладушек.

Из полумрака, сквозь ряды спящих гастарбайтерок, медленно выплыла фигура. Женская. Или то была девочка? Или нет? Она была почти прозрачной, как тень от занавески, и двигалась, не касаясь пола. На ней была ночнушка, чуть выше колен, волосы — мокрые, как после душа, глаза — чёрные, как воронка в сердце.

— Бляха-муха... — выдохнул Лёша, и его лицо стало белее простыни.

— Не ори! — зашипел Марик, продолжая жевать клубнику, словно ничего не происходило.

Девочка-женщина зависла прямо перед нами, глянула на экран, и вдруг... заулыбалась. Зубы её были длинные. Слишком длинные.

— Это... кто? — прошептал я, чувствуя, как мурашки пробегают по ногам, словно муравьи на субботнике.

— Это... венгерская кровь, хлопцы, — сказал Марик. — Я ж вам говорил: эти “девчата” в актовом — не совсем девчата. Это Закарпатская бригада. 1947 года набора. Им уже всем за девяносто. А выглядят на тридцать. Догадайтесь, почему.

Мы втроём резко повернулись к нему. Он втянул в себя клубнику, как пылесос пыльцу, и сказал с видом знатока:

— Потому что они — вампирессы. Бессмертные сборщицы урожая. Их отправили ещё при Ракоши, а теперь они контрактники. Подписали с совхозом договор до начала конца развала СССР.

Я уже не слышал матча. Там что-то кричал комментатор, Хмельницкий упал в штрафной, но я смотрел только на эту тень в ночнушке. Она, как будто поняв, что её заметили, шмыгнула обратно в темноту, как мышь в библиотеке. И всё — исчезла.

— Я домой хочу, — прошептал Гоша.

— Ага... — ответил Лёша, уже начав собираться в обратный путь.

— Сиди, идиоты. Ща гол будет. — Марик поднял руку, как дирижёр. — Вот, щас пас...

И в этот момент случилось странное: экран вспыхнул, картинка дёрнулась, и на секунду мы увидели лицо не нашего вратаря Кавазашвили, не Кубильи, а... её. Той самой. В ночнушке. На экране.

— Телевизор поломан... — хрипло сказал я.

— Это не телевизор. Это они. Они всегда перед четвертьфиналами выходят. Проверяют: кто "болеет", а кто просто спит. Кто достоин, а кто нет.

— Достоин чего?! — почти вскрикнули мы хором.

Марик глубоко вздохнул и бросил косточку от клубники в пепельницу.

— Достойны финала. Финала жизни, хлопцы. И вообще... запомните главное: вампирессы — за наших. Потому что в 1952-м наши их освободили. Ну, так они считают. А если ты против — высосут до полусмерти.

— И чё, часто вы с ними... — начал Гоша, но Марик резко поднял руку.

— Тсс. Игра пошла.

Мы втроём замолкли и смотрели матч. Но всё было уже не так. В каждом движении футболистов чудился тайный знак. В каждом ударе по мячу — стон подземного вампирского хора. А когда в добавленное время Кубилья со своим дружком всё же забили... телевизор сам выключился. Просто щёлк — и темнота.

— Всё, хлопцы, вас заметили. Готовьтесь. Сегодня ночью будет сон. Вам приснится поле, пенальти и выбор. Правильный — и проснётесь. Нет — останетесь здесь, среди раскладушек...

Мы застыли, ожидая, что вот-вот из тьмы выплывут эти чертовы вампирши с клыками и менторскими планами. Но вместо этого... противно заскрипела дверь спортзала. В проеме, подсвеченная лунным светом, возникла завучиха в ночной сорочке и валенках, с фонариком в одной руке и бутылью «Дихлофоса» в другой. 

— Марлен Семеныч! Опять вы тут с детьми в похабщину играете?! — завопила она, тыча фонариком в сторону Марика, который поспешно прикрыл "ротару" одеялом. 

Все вампирессы, завидев её, дружно зашипели и рванули к окнам, как тараканы от света. 

— Это не то, о чем вы подумали, Валентина Петровна! — залепетал Марик, пряча за спиной гитару с приклеенной открыткой «Спасибо за кровь!». — Мы тут, понимаете ли, культурно-патриотическую акцию провели… С венгерскими товарищами... и элементами... межнационального взаимопроникновения!

Из-под одеяла, которым он пытался прикрыть гитару и достоинство, неожиданно вынырнула "ротару" — с растрёпанными волосами, глазами цвета граната и довольной полуулыбкой. Она медленно провела языком по губам, откинула назад плечи и томно произнесла:

— У Марлена Семёныча очень редкая группа крови… с нотками пионерского компота и хмеля.

Марик вспыхнул: — Я… Я не виноват! Она сказала, что проверит пульс!

Завучиха закатила глаза: — Проверит пульс, говорит. А на шее у тебя теперь два следа, как от циркуля!

"Ротару" потянулась, накинула на плечи пионерский галстук и, взглянув на завучиху, мурлыкнула: — А вы, Валентина Петровна, сами-то когда в последний раз кого кусали?

Спортзал замер. Только петух Вася тихо икнул с антресолей.

— Господи, "ротару", какая же ты сука! — зашипел Марик, пытаясь натянуть на неё одеяло. — Мы же договаривались, без эксцессов при администрации!
Вампирша, не теряя достоинства, сползла с раскладушки и, обернувшись летучей мышью с бигудями, улетела в вентиляцию.

Завучиха закатила глаза:
— Боже, ну хоть бы раз у нас в лагере было что-то нормальное — чтоб без оргий, петухов, трансляций и венгерской сатанинщины!

 — А вы почему не спите?! - завучиха схватила одновременно Гошу и Лешу, каждого за ухо. - Завтра вам по 30 кг клубники с куста! 

И в этот момент из «Берёзки» вдруг вылез Кубилья, уже наполовину превратившийся в Вия с футбольными бутсами вместо глаз. Он тыкал пальцем в экран и хрипел: 

— Где мои трусы, Советы?! Я ж вам за это гол забил! 

— Ах, вот как?! — заорала завучиха, хватаясь за сердце. — Телевизор портите, педофилью культивируете?! Вася, иди сюда, разберись с этим козлом!

Петух гордо взлетел на телевизор и прокукарекал так фальшиво, что даже стёкла не задрожали. Но этого было достаточно: Кубилья завизжал и нырнул обратно в трансляцию, случайно забив автогол трусами в свои ворота. 

— Ничья! — завопил Лёша, хватая банку «Бiле мiцне» из-под раскладушки. — Будут пеналя и мы выиграем!

На следующее утро нас разбудил Марик, уже в трениках и с свистком: 
— Вставайте, герои! Сегодня клубнику собирать! 

— А вампирши? — спросил я, замечая на его шее два аккуратных следа от зубов. 

— Какие вампирши? — он хитро подмигнул. — Это вам, хлопцы, от жары и „Бiлого“ глючилось. Хотя... — он понизил голос, — если соберете 50 кг с куста, может, Ротару вам пельмени на ужин слепит. С кровью. 

P.S. Петух Вася стал талисманом школы. А Кубилья до сих пор иногда мелькает в повторах матча-70 — уже в трусах с советским гербом, которые ему выслали почтой. Написал в ЦК Уругвая благодарственное письмо: «Спасибо, товарищи! Теперь я ваш навсегда. P.S. Пришлите ещё майку с Путиным. Для солидарности».


P.S.P.S.

Тот матч сборная, таки проиграла со счетом 0:1. И гол нам забили так, как я и рассказывал. Не верите, посмотрите сами. Только осторожно, не порвите пленку - она старая и раритетная.

https://www.youtube.com/watch?v=WRH8Qw7r_kc

А норму, мы с братиками Карамазовыми, ни разу не выполнил... Так, с нашей легкой ноги, начинался голодомор в Украине...