И чистым жаром горит алтарь...

Друзья!
Из Сети

"М.И. Цветаева
Настежь, настежь
Царские врата!
Сгасла, схлынула чернота.
Чистым жаром
Горит алтарь.
– Христос Воскресе,
Вчерашний царь!
Пал без славы
Орел двуглавый.
– Царь! – Вы были
неправы.
Помянет потомство
Еще не раз –
Византийское вероломство
Ваших ясных глаз.
Ваши судьи –
Гроза и вал!
Царь! Не люди –
Вас Бог взыскал.
Но нынче Пасха
По всей стране,
Спокойно спите
В своем Селе,
Не видьте красных
Знамен во сне.
Царь! – Потомки
И предки – сон.
Есть – котомка,
Коль отнят – трон.
https://azbyka.ru/
...Други!
Подробнее
"Марина Цветаева - человек страстей
"Некто из фарисеев просил Его вкусить с ним пищи; и Он, войдя в дом фарисея, возлег. И вот, женщина того
города, которая была грешница, узнав, что Он возлежит в доме фарисея, принесла алавастровый сосуд с миром
и, став позади у ног Его и плача, начала обливать ноги Его слезами и отирать волосами головы своей, и
целовала ноги Его, и мазала миром".
Евангелие от Луки
Все предки Марины Ивановны Цветаевой по отцовской линии были священниками, кроме самого Ивана
Владимировича, который, хоть и закончил семинарию, и даже академию, но батюшкой не стал. Духовное звание
в России долгое время было почти кастовым. Так что, когда вышло послабление, многие тут же сменили
профессию, серьезно пополнив революционные ряды. Формальное, внешнее благочестие, конечно, сохранилось.
Но Цветаева не принимала его с детства.
Рано лишившись матери, она вообще росла самостоятельной и своевольной. Незадолго до первой исповеди ее
преследовало странное наваждение: вместо молитвы, несчётное число раз, холодея от кощунства, она
произносила: Бог-Чёрт, Бог-Чёрт… Готовясь признаться в этом священнику, она была обескуражена его
вопросом: с мальчиками целуешься? О том, что действительно мучило юную душу, никто не спросил…
Однажды, вместо иконы Марина поставила в святой угол портрет Наполеона. В ответ на требование отца
немедленно убрать это, она схватила со стола тяжёлый подсвечник, готовясь физически защищать своё право на
свободу выбора. Наверное, мягкому Ивану Владимировичу стоило бы хорошенько ее выпороть, но…
Кончилось это плохо. Осенью четырнадцатого, через год после смерти, будучи уже женой и матерью, она
влюбилась… в поэтессу Софью Парнок. Этот роман Цветаева назвала «треклятой страстью» и «часом своей
первой катастрофы». Она понимала, что искупалась в такой мерзости и грязи, какую надо еще поискать, но
вырваться сама не могла – грех притягивал. Он приносил то, к чему она давно рвалась: быть вне общества и вне
Закона.
Вспомяните: всех голов мне дороже
Волосок один с моей головы.
И идите себе... - Вы тоже,
И Вы тоже, и Вы.
Разлюбите меня, все разлюбите!
Стерегите не меня поутру!
Чтоб могла я спокойно выйти
Постоять на ветру.
Это последнее стихотворение из сборника «Подруга». Цветаева никогда не публиковала эту книгу и почти
никому не давала ее читать при жизни. Но вся Москва и так все знала. Неизвестно, что именно: жалость к
опозоренному мужу, любовь к дочке, жажда творчества, а может быть, все вместе, но только что-то разбудило в
Марине Ивановне острое чувство вины перед Богом и покаяние. Она впервые ощутила присутствие Живого
Христа, стала целовать иконы в храме и Распятие, чего никогда раньше не делала, и бросилась к другим поэтам,
чтобы понять, что происходит в ее душе. Уехав в деревню, в Александровскую слободу, она буквально штудирует
духовную поэзию Ахматовой и Гумилева, но особенно – Блока. На Пасху 16-го она пишет ему посвящение.
Ты проходишь на запад Солнца,
Ты увидишь вечерний свет.
Ты проходишь на запад Солнца,
И метель заметает след.
Мимо окон моих – бесстрастный -
Ты пройдёшь в снеговой тиши,
Божий праведник мой прекрасный,
Свете тихий моей души!
Я на душу твою – не зарюсь!
Нерушима твоя стезя.
В руку, бледную от лобзаний,
Не вобью своего гвоздя.
И по имени не окликну,
И руками не потянусь.
Восковому, святому лику
Только издали поклонюсь.
И, под медленным снегом стоя,
Опущусь на колени в снег
И во имя твоё святое
Поцелую вечерний снег -
Там, где поступью величавой
Ты прошёл в снеговой тиши,
Свете Тихий – Святыя славы -
Вседержитель моей души.
«Раз и навсегда – все мои такие стихи, все вообще такие стихи обращены к Богу. – Поверх голов – к Богу! Так:
все мои стихи – к Богу если не обращены, то возвращены. (Это написано уже в 31 году, в «Истории одного
посвящения. А вот строчки из 18-го.)
Я – страница Твоему перу,
Все приму: я – белая страница.
Я – хранитель Твоему добру:
Возвращу и возвращу сторицей.
Я деревня, черная земля.
Ты мне луч и дождевая влага.
Ты – Господь и Господин, а я –
Чернозем – и белая бумага.
Ведь это же молитва! Тогда я этого еще (и тут Марина Ивановна обрывает саму себя) – нет, знала! – упорно не
хотела знать». Видимо, как и у всей страны, ее взрослое сознание окончательно сформировала революция и
гражданская война. Все личное уходит на второй план. Гражданский голос Цветаевой начинает звучать сразу. На
Пасху 1917-го она пишет Николаю II:
Пал без славы
Орел двуглавый.
– Царь! – Вы были не правы.
Помянет потомство
Еще не раз –
Византийское вероломство
Ваших ясных глаз.
Ваши судьи –
Гроза и вал!
Царь! Не люди –
Вас Бог взыскал.
Обвинив царя в отречении как в предательстве присягавших ему и верных своему слову людей, она заканчивает
свое посвящение так: «Царь! – Потомки и предки – сон. Есть котомка, коль отнят трон». Но когда через год, 17
июля, стоя в очереди, Марина Ивановна увидит, как равнодушно люди слушают вопли газетчика о расстреле
царской семь, она громко, чтоб все слышали, скажет дочке: «Аля, Император убит. Молись!»
Такое «чудачество» большого поэта никого не удивило. Многим было уже известно стихотворение «Дон» из
«Лебединого стана», написанное весной 18 года! Отметив его специальным «Нотабене», как свое любимое,
Цветаева во всеуслышание заявляет, что белое движение обречено на гибель, но всякий честный человек в
России должен быть с ним.
Кто уцелел - умрет, кто мертв - воспрянет.
И вот потомки, вспомнив старину:
- Где были вы? - Вопрос как громом грянет,
Ответ как громом грянет: - На Дону!
- Что делали? - Да принимали муки,
Потом устали и легли на сон.
И в словаре задумчивые внуки
За словом: долг напишут слово: Дон.
Осень 1919 года. Есть в Москве нечего, нет даже хлеба – одно зерно. У Марины Цветаевой на руках две дочери:
Ирине два с половиной, Ариадне, Але, – семь. Муж – офицер Белой армии, и от него нет никаких вестей. Кто-то
из знакомых говорит, что девочек можно пристроить в какой-то загородный приют в Кунцеве – там топят и
кормят американскими продуктами. Понимая, что зиму троим не пережить, в середине ноября Марина Ивановна
их отвозит.
Под новый год ей сообщают, что в «образцовом» приюте вовсе не так уж хорошо (постоянные карантины, все тот
же голод), и что детей лучше было бы забрать. Но куда!? Из семи комнат в квартире жилой осталась одна. Окно в
ней от буржуйки потемнело так, что в комнате всегда ночь. На дрова ушла вся мебель, а температура по утрам
все равно не выше пяти градусов… Наконец, Аля заболевает тифом, и Марина бросается за ней. Хватает домой.
Из последних сил выхаживает. А второго февраля узнает, что с голоду умерла ее младшая дочь.
Две руки, легко опущенные
На младенческую голову!
Были – по одной на каждую -
Две головки мне дарованы.
Но обеими – зажатыми –
Яростными – как могла! –
Старшую у тьмы выхватывая –
Младшей не уберегла.
Две руки – ласкать – разглаживать
Нежные головки пышные.
Две руки – и вот одна из них
За ночь оказалась лишняя.
Светлая – на шейке тоненькой –
Одуванчик на стебле!
Мной еще совсем не понято,
Что дитя мое в земле.
Этот материнский стон вырвется из Марины Ивановны только на Пасху. До этого – полное молчание,
загнанность и тоска. Почти все вокруг обвиняли ее в смерти Ирины. Да, наверное, и сама она. В те же дни, в то
же Светлое Христово Воскресение 20-го, она пишет стихотворение «Грешница».
Ты пишешь перстом на песке,
А я Твоя горлинка, Равви!
Я первенец Твой на листке
Твоих поминаний и здравий.
Звеню побрякушками бус,
Чтоб Ты оглянулся – не слышишь!
О Равви, о Равви, боюсь –
Читаю не то, что Ты пишешь!
А сумрак крадется, как тать,
Как черная рать роковая.
Ты знаешь - чтоб лучше читать -
О Равви – глаза закрываю…
Это из Евангелия от Иоанна. Когда фарисеи привели ко Христу перепуганную женщину и спросили: надо ли
побить ее камнями, потому что она поймана в прелюбодеянии? – Иисус ответил: «Кто из вас без греха, первый
брось на нее камень». Книжники разбежались. Для Цветаевой это была не только самозащита – ее саму хоть и
заставали не раз, но смертью не наказывали, просто не любили. Не имея собственных сил на борьбу, она
надеялась на Спасителя. Ведь евангельские мироносицы: и Мария Магдалина, и Иоанна, жена домоправителя
Иродова, и Сусанна, были исцелены Господом от злых духов и болезней, и потом служили Ему своим имением.
И были на Голгофе. И первыми пошли ко гробу. И первыми увидели Христа Воскресшего.
1921 год. Гражданская война закончилась, а известий о муже все не было. Цветаева не сдавалась. Она будет
ждать Сережу. Ждать и искать. Всех знакомых она умаляла спрашивать о нем, где только можно. И вдруг 1 июля
благая весть: «Мой милый друг – Мариночка! С чего начать? Нужно сказать много, а я разучился не только
писать, но и говорить. Я живу верой в нашу встречу. Без Вас для меня не будет жизни, живите! Я ничего от Вас
не буду требовать – лишь бы Вы были живы!»
«Мой Сереженька! – отвечает она Эфрону. – Если от счастья не умирают, то каменеют. Только что получила
Ваше письмо. Закаменела. Не знаю, с чего начать. – Знаю, с чего начать: то, чем и кончу: моя любовь к Вам…»
Вообще-то, белогвардейских жен в те времена нередко расстреливали или отправляли на Соловки. Но она об
этом даже не вспомнила – так и написала в прошении «для воссоединения семьи». Неизвестно, чем бы это
кончилось, если бы не одно обстоятельство. Примерно в это время советское правительство начало готовить
массовую высылку инакомыслящих.
Во-первых, от них давно пора было избавиться, а во-вторых, надо было идейно расколоть эмиграцию. А кто это
мог сделать лучше, чем вечно бунтующие Николай Бердяев, Сергей Булгаков и Марина Цветаева? Ей стали
всячески намекать на положительное решение ее вопроса, а заодно поставили на усиленный паек. Марина
Ивановна, словно почувствовав, какого от нее ждут поведения, стала Ариадну откармливать (а, может быть, ей
кто-то и сказал – ведь нашелся чекист, который посоветовал ей до границы помалкивать, потому что ее будут в
поезде «сопровождать»). И когда дочь спрашивала, не достаточно ли она уже толстая, чтобы поразить Европу,
Цветаева строго отвечала: «Ешь, Аля! И без фокусов! Знай, что это я тебя выбрала».
Марина Ивановна действительно ощущала себя евангельской блудницей. Но не только из-за страстей. Ей
казалось, что женщина, пришедшая в дом Симона-фарисея, должна была иметь неимоверную решимость и
немыслимую свободу, чтобы из пропасти падения решиться полюбить Учителя и так выразить свое чувство.
Когда хозяин дома подумал про себя, что если бы Иисус действительно был пророком, то знал бы, какая
женщина прикасается к Нему, Христос рассказал ему притчу. Один человек был должен пятьдесят динариев, а
другой пятьсот, и заимодавец простил обоим, потому что им нечем было платить. «Который же из них более
возлюбит его?» - «Думаю, тот, которому более простил». И Господь ответил: «Правильно ты рассудил».
"И, обратившись к женщине, сказал Симону: видишь ли ты эту женщину? Я пришел в дом твой, и ты воды Мне
на ноги не дал, а она слезами облила Мне ноги и волосами головы своей отёрла; ты целования Мне не дал, а она,
с тех пор как Я пришел, не перестает целовать у Меня ноги; ты головы Мне маслом не помазал, а она миром
помазала Мне ноги. А потому сказываю тебе: прощаются грехи её многие за то, что она возлюбила много, а
кому мало прощается, тот мало любит". Евангелие от Луки
11 мая 1922 года, перекрестившись на каждую церковь, Марина Ивановна с Алей уехали из Москвы. Встреча
произошла на перроне берлинского вокзала. Из воспоминаний Ариадны Эфрон. «Сережа уже добежал до нас, с
искаженным от счастья лицом, и обнял Марину, медленно раскрывавшую ему навстречу руки, словно
оцепеневшие. Долго, долго, долго стояли они, намертво обнявшись, и только потом стали медленно вытирать
друг другу ладонями щеки, мокрые от слез».
Немного погодя Сергей Яковлевич описал друзьям свои первые впечатления: «Марина изменилась мало, но
Аля… превратилась в громадного бегемота, которого я не могу поднять на руки». Н а какое-то время Ариадна
Сергеевна перестала быть подругой своей маме, а стала обычной дочкой своим родителям. Это были мгновенья
семейного счастья: вечерами папа читал им что-нибудь при керосиновой лампе, а мама «рукодельничала»:
чинила одежду или штопала носки. Казалось, она сможет побороть в себе грязь. Она так хотела этого. Так
ждала…
Вскоре Эфрон пишет другу: «Марина – человек страстей. Гораздо в большей мере, чем раньше. Отдаваться
своему урагану для нее стало необходимостью, воздухом ее жизни. Всегда все строится на самообмане. Человек
выдумывается, и ураган начался. Марина рвется к смерти».
Жизнь Сергея Яковлевича – сплошная пытка. Но он так любил ее, так терпел и выхаживал, что смог продлить ее
жизнь настолько, насколько прожил сам. Присутствие его духа, давало надежду на прощение и помогало
находить себя и ей. В одну из таких покаянных минут, в августе 23-го на свет и появилась «Магдалина».
О путях твоих пытать не буду,
Милая! – ведь все сбылось.
Я был бос, а ты Меня обула
Ливнями волос -
И – слез.
Не спрошу тебя, какой ценою
Эти куплены масла.
Я был наг, а ты Меня волною
Тела – как стеною
Обнесла".https://m-tsvetaeva.org/
...Грехи наши тяжкие!Покаемся и очистимся!
В.Н.
*************
Христова ночь
Михаил Салтыков-Щедрин

Христова ночь — произведение Михаила Салтыкова-Щедрина, которое впечатлит
верующих читателей. В рассказе описывается пасхальная ночь, наполненная ликованием
природы и человеческим трепетом. Убитый и воскресший Бог обращается к растениям и
животным, бедным праведникам и богатым грешникам. Одних он благословляет, другим
сочувствует, третьих обличает, не лишая никого надежды на спасение. Но находится среди
людей преступник, который навеки остаётся непрощённым.


Равнина еще цепенеет, но среди глубокого безмолвия ночи под снежною пеленою уже слышится говор
пробуждающихся ручьев. В оврагах и ложбинах этот говор принимает размеры глухого гула и предостерегает путника,
что дорога в этом месте изрыта зажорами. Но лес еще молчит, придавленный инеем, словно сказочный богатырь
железною шапкою. Темное небо сплошь усыпано звездами, льющими на землю холодный и трепещущий свет. В
обманчивом его мерцании мелькают траурные точки деревень, утонувших в сугробах. Печать сиротливости,
заброшенности и убожества легла и на застывшую равнину, и на безмолвствующий проселок. Все сковано,
беспомощно и безмолвно, словно задавлено невидимой, но грозной кабалой.
Но вот в одном конце равнины раздалось гудение полночного колокола; навстречу ему, с противоположного конца,
понеслось другое, за ним — третье, четвертое. На темном фоне ночи вырезались горящие шпили церквей, и
окрестность вдруг ожила. По дороге потянулись вереницы деревенского люда. Впереди шли люди серые, замученные
жизнью и нищетою, люди с истерзанными сердцами и с поникшими долу головами. Они несли в храм свое смирение и
свои воздыхания; это было все, что они могли дать воскресшему богу. За ними, поодаль, следовали в праздничных
одеждах деревенские богатеи, кулаки и прочие властелины деревни. Они весело гуторили меж собою и несли в храм
свои мечтания о предстоящем недельном ликовании. Но скоро толпы народные утонули в глубине проселка; замер
 в воздухе последний удар призывного благовеста, и все опять торжественно смолкло.
Глубокая тайна почуялась в этом внезапном перерыве начавшегося движения, — как будто за наступившим
молчанием надвигалось чудо, долженствующее вдохнуть жизнь и возрождение. И точно: не успел еще заалеть восток,
как желанное чудо совершилось. Воскрес поруганный и распятый бог! воскрес бог, к которому искони огорченные и
недугующие сердца вопиют: «Господи, поспешай!»
Воскрес бог и наполнил собой вселенную. Широкая степь встала навстречу ему всеми своими снегами и буранами. За
степью потянулся могучий лес и тоже почуял приближение воскресшего. Подняли матерые ели к небу мохнатые лапы;
заскрипели вершинами столетние сосны; загудели овраги и реки; выбежали из нор и берлог звери, вылетели птицы из
гнезд; все почуяли, что из глубины грядет нечто светлое, сильное, источающее свет и тепло, и все вопияли: «Господи!
Ты ли?»
Господь благословил землю и воды, зверей и птиц и сказал им:
— Мир вам! Я принес вам весну, тепло и свет. Я сниму с рек ледяные оковы, одену степь зеленою пеленою, наполню
лес пением и благоуханиями. Я напитаю и напою птиц и зверей и наполню природу ликованием. Пускай законы ее
будут легки для вас; пускай она для каждой былинки, для каждого чуть заметного насекомого начертит круг, в котором
они останутся верными прирожденному назначению. Вы не судимы, ибо выполняете лишь то, что вам дано от начала
веков. Человек ведет непрестанную борьбу с природой, проникая в ее тайны и не предвидя конца своей работе. Ему
необходимы эти тайны, потому что они составляют неизбежное условие его благоденствия и преуспеяния. Но природа
сама себе довлеет, и в этом ее преимущество. Нет нужды, что человек мало-помалу проникает в ее недра — он
покоряет себе только атомы, а природа продолжает стоять перед ним в своей первобытной неприступности и
подавляет его своим могуществом. Мир вам, степи и леса, звери и пернатые! и да согреют и оживят вас лучи моего
воскресения!
Благословивши природу, воскресший обратился к людям. Первыми вышли навстречу к нему люди плачущие,
согбенные под игом работы и загубленные нуждою. И когда он сказал им: «Мир вам!» — то они наполнили воздух
рыданиями и пали ниц, молчаливо прося об избавлении.
И сердце воскресшего вновь затуманилось тою великою и смертельною скорбью, которою оно до краев
переполнилось в Гефсиманском саду, в ожидании чаши, ему уготованной. Все это многострадальное воинство,
которое пало перед ним, несло бремя жизни имени его ради; все они первые приклонили ухо к его слову и навсегда
запечатлели его в сердцах своих. Всех их он видел с высот Голгофы, как они метались вдали, окутанные сетями
рабства, и всех он благословил, совершая свой крестный путь, всем обещал освобождение. И все они с тех пор
жаждут его и рвутся к нему. Все с беззаветною верою простирают к нему руки: «Господи! Ты ли?»
— Да, это я, — сказал он им. — Я разорвал узы смерти, чтобы прийти к вам, слуги мои верные, сострадальцы мои
дорогие! Я всегда и на всяком месте с вами, и везде, где пролита ваша кровь, — тут же пролита и моя кровь вместе с
вашею. Вы чистыми сердцами беззаветно уверовали в меня, потому только, что проповедь моя заключает в себе
правду, без которой вселенная представляет собой вместилище погубления и ад кромешный. Люби бога и люби
ближнего, как самого себя — вот эта правда, во всей ее ясности и простоте, и она наиболее доступна не богословам и
начетчикам, а именно вам, простым и удрученным сердцам. Вы верите в эту правду и ждете ее пришествия. Летом,
под лучами знойного солнца, за сохою, вы служите ей; зимой, длинными вечерами, при свете дымящейся лучины, за
скудным ужином, вы учите ей детей ваших. Как ни кратка она сама по себе, но для вас в ней замыкается весь смысл
жизни и никогда не иссякающий источник новых и новых собеседований. С этой правдой вы встаете утром, с нею
ложитесь на сон грядущий и ее же приносите на алтарь мой в виде слез и воздыханий, которые слаще аромата
кадильного растворяют сердце мое. Знайте же: хотя никто не провидит вперед, когда пробьет ваш час, но он уже
приближается. Пробьет этот желанный час, и явится свет, которого не победит тьма. И вы свергнете с себя иго тоски,
горя и нужды, которое удручает вас. Подтверждаю вам это, и как некогда с высот Голгофы благословлял вас на
стяжание душ ваших, так и теперь благословляю на новую жизнь в царстве света, добра и правды. Да не уклонятся
сердца ваши в словеса лукавствия, да пребудут они чисты и просты, как доднесь, а слово мое да будет истина. Мир
вам!
Воскресший пошел далее и встретил на пути своем иных людей. Тут были и богатеи, и мироеды, и жестокие
правители, и тати, и душегубцы, и лицемеры, и ханжи, и неправедные судьи. Все они шли с сердцами,
преисполненными праха, и весело разговаривали, встречая не воскресение, а грядущую праздничную суету. Но и они
остановились в смятении, почувствовав приближение воскресшего.
Он также остановился перед ними и сказал:
— Вы — люди века сего и духом века своего руководитесь. Стяжание и любоначалие — вот двигатели ваших
действий. Зло наполнило все содержание вашей жизни, но вы так легко несете иго зла, что ни единый скрупул вашей
совести не дрогнул перед будущим, которое готовит вам это иго. Все окружающее вас представляется как бы
призванным служить вам. Но не потому овладели вы вселенною, что сильны сами по себе, а потому, что сила
унаследована вами от предков. С тех пор вы со всех сторон защищены, и сильные мира считают вас присными. С тех
пор вы идете с огнем и мечом вперед и вперед; вы крадете и убиваете, безнаказанно изрыгая хулу на законы
божеские и человеческие, и тщеславитесь, что таково искони унаследованное вами право. Но говорю вам: придет
время — и недалеко оно, — когда мечтания ваши рассеются в прах. Слабые также познают свою силу; вы же
сознаете свое ничтожество перед этою силой. Предвидели ли вы когда-нибудь этот грозный час? смущало ли вас это
предвидение за себя и за детей ваших?
Грешники безмолвствовали на этот вопрос. Они стояли, потупив взоры и как бы ожидая еще горшего. Тогда
воскресший продолжал:
— Но во имя моего воскресения я и перед вами открываю путь к спасению. Этот путь — суд вашей собственной
совести. Она раскроет перед вами ваше прошлое во всей его наготе; она вызовет тени погубленных вами и поставит
их на страже у изголовий ваших. Скрежет зубовный наполнит дома ваши; жены не познают мужей, дети — отцов. Но
когда сердца ваши засохнут от скорби и тоски, когда ваша совесть переполнится, как чаша, не могущая вместить
переполняющей ее горечи, — тогда тени погубленных примирятся с вами и откроют вам путь к спасению. И не будет
тогда ни татей, ни душегубцев, ни мздоимцев, ни ханжей, ни неправедных властителей, и все одинаково возвеселятся
за общею трапезой в обители моей. Идите же и знайте, что слово мое — истина!
В эту самую минуту восток заалел, и в редеющем сумраке леса выступила безобразная человеческая масса,
качающаяся на осине. Голова повесившегося, почти оторванная от туловища, свесилась книзу; вороны уже
выклевали у нее глаза и выели щеки. Самое туловище было по местам обнажено от одежд и, зияя гнойными ранами,
размахивало по ветру руками. Стая хищных птиц кружилась над телом, а более смелые бесстрашно продолжали дело
разрушения.
То было тело предателя, который сам совершил суд над собой.
Все предстоявшие с ужасом и отвращением отвернулись от представившегося зрелища; взор воскресшего воспылал
гневом.
— О, предатель! — сказал он, — ты думал, что вольною смертью избавился от давившей тебя измены; ты скоро
сознал свой позор и поспешил окончить расчеты с постыдною жизнью. Преступление так ясно выступило перед
тобой, что ты с ужасом отступил перед общим презрением и предпочел ему душевное погубление. «Единый миг, —
сказал ты себе, — и душа моя погрузится в безрассветный мрак, а сердце перестанет быть доступным угрызениям
совести». Но да не будет так. Сойди с древа, предатель! да возвратятся тебе выклеванные очи твои, да закроются
гнойные раны и да восстановится позорный твой облик в том же виде, в каком он был в ту минуту, когда ты лобзал
предаваемого тобой. Живи!
По этому слову, перед глазами у всех, предатель сошёл с древа и пал на землю перед воскресшим, моля его о
возвращении смерти.
— Я всем указал путь к спасению, — продолжал воскресший, — но для тебя, предатель, он закрыт навсегда. Ты
проклят богом и людьми, проклят на веки веков. Ты не убил друга, раскрывшего перед тобой душу, а застиг его
врасплох и предал на казнь и поругание. За это я осуждаю тебя на жизнь. Ты будешь ходить из Града в град, из веси в
весь и нигде не найдешь крова, который бы приютил тебя. Ты будешь стучаться в двери -и никто не отворит их тебе;
ты будешь умолять о хлебе — и тебе подадут камень; ты будешь жаждать — и тебе подадут сосуд, наполненный
кровью Преданного тобой. Ты будешь плакать, и слезы твои превратятся в потоки огненные, будут жечь твои щеки и
покрывать их струпьями. Камни, по которым ты пойдешь, будут вопиять: «Предатель! будь проклят!» Люди на
торжищах расступятся перед тобой, и на всех лицах ты прочтешь: «Предатель! будь проклят!» Ты будешь искать
смерти и на суше, и на водах — и везде смерть отвратится от тебя и прошипит: «Предатель! будь проклят!» Мало
того: на время судьба сжалится над тобою, ты обретешь друга и предашь его, и этот друг из глубины темницы возопит
к тебе: «Предатель! будь проклят!» Ты получишь способность творить добро, но добро это отравит души
облагодетельствованных тобой. «Будь проклят, предатель! — возопиют они, — будь проклят и ты, и все дела твои!» И
будешь ты ходить из века в век с неусыпающим червем в сердце, с погубленною душою. Живи, проклятый! и будь для
грядущих поколений свидетельством той бесконечной казни, которая ожидает предательство. Встань, возьми, вместо
посоха, древесный сук, на котором ты чаял найти смерть, — и иди!
И едва замерло в воздухе слово воскресшего, как предатель встал с земли, взял свой посох, и скоро шаги его смолкли
в той необъятной, загадочной дали, где его ждала жизнь из века в век. И ходит он доднесь по земле, рассеевая смуту,измену и рознь.
https://nukadeti.ru/
***************
Материалы из Сети подготовил Вл.Назаров
Нефтеюганск
19 апреля 2025 года.