Концепция свободы как вечное алиби жертвы

Каждый раз, начиная размышлять на ту или иную тему, я боюсь быть уличённой в банальности. Меня смущает безотчётная уверенность в том, что моё открытие не ново, что многие до меня шли похожим путём и прошли его до конца. Но, публикуя свои размышления, я вновь и вновь убеждаюсь в невыносимой оригинальности собственных утверждений.

Я никогда не мечтала о свободе, моя свобода всегда жила внутри. В любой ситуации я отстаивала правоту своих побуждений, довольно рано не то что бы поняв, но - почувствовав, что они порой не укладываются ни в одно из общепринятых установлений. В целом атмосфера детства - с него начну - была вполне благоприятной. Натура моего отца, пропущенная через лишения военного детства, воссоздала энергичного прагматика. Мамина аристократическая натура жаждала просторного удобства. И мы втроём наслаждались уютом большой двухкомнатной квартиры в доме, где все остальные "двушки" были коммуналками и где, например, в одной комнате жили родители с тремя взрослеющими детьми и лежачей бабушкой в общем коридоре. "Квартирный вопрос", главное бедствие советского времени, был мне неведом до замужества - возможно, поэтому я, не раздумывая, пришла жить в коммуналку со свекровью в смежной комнате, чтобы, время спустя, радостно обживать с собственной семьёй четыре просторные комнаты с потолками постсталинских 50-х. Свекровь к тому времени жила в другой коммуналке по соседству. Её восприятие реальности соответствовало её же личному выбору в заданных социальных рамках.

Социальная сфера ребёнка - двор, детский сад, школа. Двор я любила. Детский сад виделся тюрьмой. Оттуда я сбегала дважды, доводя маму до полуобморочного состояния - самый короткий путь в далеко расположенный детсад пролегал через железнодорожные пути и пролезать, рискуя жизнью, под сцеплением вагонов было рискованной нормой. Только сочувствие любимой маме вынудило меня завершить попытки бегства. В том детском садике меня помнили долго - демонстративная независимость ребёнка удивляла и настораживала. Мой младший брат, годы спустя, пользовался особенной любовью -  контраст тихого и приветливого мальчика со своенравной сестрой усиливал приязнь воспитателей. Брата давно нет в живых, он - жертва трагического выбора,
итоге спровоцировавшего неизлечимую болезнь. Надо сказать, включенность брата в социальные стандарты была всеобъемлющей: сексуальный пир безбашенного духа - и заискивающая покорность начальствующему лицу, какого бы пола  тот(та) ни был(а)... Самоутверждающаяся жертва непреложных обстоятельств...

В школе я регулярно убегала с уроков. Безотчётный гнёт общеобязательного высасывал силы и гнал туда, где моё"я"принадлежало лишь мне одной.  Меня, единственную девочку, выгоняли из класса и выносили выговор за прогулы на школьной линейке. Приходя с родительского собрания, мама плакала и ставила меня в угол. Выпускной класс я провела в соседней школе - директор прежней был потрясён моим твердым требованием отдать документы: решение я приняла, предвидя последствия нескончаемого конфликта с классным руководителем, "математичкой". К слову, спустя годы, я встретила её на улице, на костылях - она попала под машину. Я знала о похожих драматических или трагических судьбах нескольких человек, которые доставляли мне неприятности в той или иной степени. Похоже, Всевышний зорко следил за моими социальными связями и радостно карал моих обидчиков))). Кстати, моя "классная" была потрясена, узнав, что "троечница" успешно закончила лучший технический вуз страны. В котором, между прочим, меня снова ругали за прогулы и снова единственную из девушек.

Эти подробности - свидетельство прочного доверия самой себе, отчёт в котором я осознала годы спустя. Исходя именно из этого, я воспитывала детей. "Давай поменяемся мамами" - предлагали дочери подружки, затюканные железным контролем. Наблюдаю за их судьбой сейчас - алкоголики-мужья, больные дети. Мои - свободные и счастливые, каждый день встречают с радостью. В основе моей любви ко взрослым уже детям - мудрая дружба всеприятия и духовной поддержки.

Так вот, о свободе - в том понимании, как её пытается обосновать большинство. Это общедоступная иллюзия, реализации которой всё время что-нибудь мешает. В результате те, кто грезят о свободе, всю свою жизнь воспринимают как обстоятельства непреодолимой силы. В качестве обстоятельств фигурируют, так сказать, личные и общественные. К личным относятся плохие родители и неудачный брак и, как следствие, плохие дети.  К общественным - плохое начальство и плохая власть или, шире, плохая и чужая власть. Своя плохая власть - меньшее бедствие, чем чужая плохая. Если начать выстраивать логическую цепочку от конца (плохая чужая власть) к началу (плохие родители), она обязательно где-то разорвётся - субъект логического рассуждения просто устанет от собственного негатива и внезапно окажется, что кто-то или что-то всё же не так уж плохо... И, наоборот - и родители хорошие, но несчастные, и дети тоже, а главный враг - чужая плохая власть ... И получится вдруг, что желанная свобода не наступит никогда - всегда обнаружится враждебное препятствие, точно такая же грёза, только негативно окрашенная. Вечное алиби жертвы, обосновывающее это самоощущение, своего рода знамя, себе довлеющая идея: в том, что я не свободен, всегда виноват другой или другие.

Любая власть - это только власть, организующая общественные отношения внутри и вне государства. Жизнь и судьба индивидуума - это всегда личный выбор и рамки этого выбора он определяет или игнорирует сам. Чаще всего человек жаждет упростить свою жизнь, примкнув к большинству в целом или к узко заданному меньшинству по интересам. И тогда вся не очевидная сложность общественного существования накрывает и подчиняет его полностью. Он уже жертва морального произвола собственного "простого выбора". Зато теперь он, как все вокруг, ищет врагов и лелеет позицию жертвы, оправдывая собственную никчемность удостоверенным алиби никогда не достижимой свободы.