Завещание 13

- А дело в том, что вас ищет отец, а вас, мисс, мать. И вы не нашли лучшего места для игр, чем этот овраг?
- Мы вовсе не играли, - возразил Дэн. - Мы осматривали место преступления.
- В вашем случае,- веско заметил Холмс. - Это как раз и есть игра.
- Ах, так? - от возмущения Мэри осмелела. - Тогда спустись сюда и взгляни на наши игрушки!
- Ладно, - неожиданно легко согласился Холмс и съехал к ним по склону на каблуках, как по ледяной горке.
Дэн торопливо вытащил из кармана удавку:
- Вот, мистер Холмс, посмотрите, что мы нашли.
Холмс нахмурился. Смотрел внимательно, но в руки не брал, потом сказал повелительно:
- Брось.
- Почему? - обиделась Мэри.
- Потому что мы это уже видели, а полицейские - нет. Наш гражданский долг обеспечить им режим наибольшего благоприятствования, - то ли он смеялся, то ли нет, не понять. Но Дэн послушался - обрывок удавки бросил. А Холмс присел над следами сапог.
- Кто тут ещё был?- вдруг резко спросил он, не поднимая головы. - Постарше вас двоих. Данхилл?
- Дож Лабор. Он что-то искал. А сказал, что спустился срезать удилище, но у него не было при себя ножа, и он выглядел расстроенным, - чётко отрапортовала Мэри.
- Молодец, - улыбнулся этой четкости Холмс. Он ещё некоторое время сидел на корточках, изучая следы сапог, но затем пружинисто распрямился, хмыкнув как бы самому себе: " Забавно", - и больше ничего не сказал, а дети не посмели спросить.
Проследить же следы дальше оказалось невозможно всё из-за того же папоротника и каменной плотности дорожки там, где его заросли, наконец, заканчивались.
- А теперь марш оба в дом, - сказал Холмс. - Родители сходят с ума от беспокойства.

Глава тринадцатая.
Оскорбленный муж.

Прогнав из оврага детей, сам Холмс направился к водонапорной башне. Его взволновало сообщение Белча о том, что в заброшенном сарае поселился какой-то жилец. Он хотел поглядеть своими глазами на те следы, о которых тот говорил.
Пока что мозаика, складывающаяся у него в голове, с каждым новым фактом только достраивалась и подтверждалась, но он боялся, пойдя за одними фактами, нечаянно пропустить другие.
Он успел уже миновать полдороги, когда его окликнул резкий трескучий голос:
- Остановитесь -ка, Холмс!
- Мэртон? - немного удивился он, послушно останавливаясь. - Что вы здесь делаете?
- Догоняю вас. У меня к вам разговор, Холмс. Серьёзный разговор, и такого сорта, что его не пристало вести в доме нашего общего друга.
Что-то неуловимо переменилось в лице Холмса - не то брови нахмурились, не то глаза потемнели.
 - Ну-ну, продолжайте,- тоном, не предвещающим ничего хорошего, поощрил он.
Выпуклые глаза Мэртона выкатились ещё больше, но это единственное, что выдавало его волнение.
- Я знаю, что вы спите с моей женой, - сказал он.
- Я знаю, что вы не дурак, и, уж наверное, должны это подозревать, - спокойно подтвердил Холмс. - Что дальше? Вы от меня ждёте согласия с сим фактом или опровержения оного? Равно глупо прозвучит. не находите? Да и поверите ли вы моим словам…
- Пока вы делали это скрытно, - не слушая его. продолжал Мэртон, - я, хоть и страдал, не вмешивался. Но теперь мне говорят об этом - с этакой дружеской миной, знаете... - люди малознакомые и... и малоприятные. И поэтому я тоже говорю: прекратите это, Холмс!
- А вам не кажется, дорогой мой доктор мёртвых, - проговорил Холмс, старательно не глядя на него, - что вы обращаетесь немного не по адресу? Я-то ведь не ваша жена, никаких обязательств хранить вам верность до гроба перед алтарём не давал, и нести их бремя не намерен, да и не должен, по правде говоря.
- Иными словами, вы трусливо перекладываете ответственность за всё это на женщину?
На скулах Холмса выступили неровные красные пятна.
- Мэртон, мне не нравится ваш тон, - проговорил он. - Когда со мной пытаются говорить, а тем более, обвинять - например, в трусости, как бы с позиции силы, я требую подкрепления этой позиции демонстрацией. А не то не верю.
Его собственный тон при этом был очень вызывающим. Мэртон оценивающе глянул: на полдюйма Холмс был. пожалуй, пониже него, но зато лучше сложен, шире в плечах и моложе. Мало того, он взгляд своего соперника заметил, понял и – улыбнулся. Дружелюбно, но с таким наглым превосходством.
Именно в этот злосчастный миг взгляд Мэртона выхватил в траве глянцево-черное кольцо ужа-мышееда, спокойно греющегося на солнце. Овраг и прилегающие к нему травы, действительно, буквально кишели всякого рода пресмыкающимися, и ящериц, веретениц и ужей здесь водилось предостаточно. Зная о том, что герпетофобия Холмса доходит до болезненности - тот, впрочем, никогда особенно и не скрывал этой своей слабости, единственное, не объясняя её природы, а лишь намекая на какую-то детскую травму - он даже слегка задрожал, предвкушая то, что сейчас сделает.
- Вот эта гадючка для демонстрации подойдёт? - спросил он и, стремительно нагнувшись, цапнул ужа и, словно кусок мишуры, повесил на плечо Холмса, лишь в последний момент удержавшись от первого порыва сунуть его сопернику за ворот рубашки.
Холмс, замерев, скосил глаза на внезапно обретенное украшение. Пятна румянца на его лице выцвели в нехорошую синеву.
- Такая же подделка, как ваши чувства, - скрипучим голосом проговорил он. - Это же уж - безобидное создание, разве что воняет, как удавка с шеи мертвеца. Снимите с меня эту гадость, Мэртон,  я брезгую до них дотрагиваться.
- Ничего, - буркнул разочарованный Мэртон. - Пересилите себя. Я, может, тоже брезгую кое-до-кого дотрагиваться.
Холмс помедлил и, прихватив двумя пальцами за шею, сбросил ужа в траву.
- Это было недостойно для мести, Мэртон, и не смешно для шутки. Вы меня разочаровываете. Может быть... только может быть - я ничего не утверждаю - вы и жену однажды разочаровали какой-нибудь такой же выходкой... Впрочем, я буду великодушен, - продолжал Холмс, кривя бледные губы, - и ничего не расскажу Мэрги об этой.
- Свободно можете рассказать, хуже уже не будет, - сказал Мэртон, с горечью безнадёжно махнув рукой.- Ладно, Холмс, простите меня. Вы правы, в самом деле выходка крайне глупая, а главное, бесполезная.
- Бог простит, - с непонятной интонацией откликнулся Холмс и смотрел, словно ожидая чего-то ещё.
- Послушайте,  я чего-то недопонимаю? - вдруг с настоящим любопытством спросил Мэртон. - Ведь я знаю вас, достаточно хорошо знаю. Знаю вашу щепетильность в вопросах чести, а тут… вы демонстрируете чувства, которых испытывать не должны. Или я что-то путаю? То, что между вами и Мэрги...
- Мне жаль разочаровывать вас, - ледяным и, в то же время каким- то очень равнодушным тоном, проговорил Холмс.
- Двадцать пять лет - так, кажется?
- Да, - подтвердил Холмс.
- Двадцать пять лет... - задумчиво повторил Мэртон. - Двадцать пять лет влюблённости в вас завидной женщины, между тем, как вы... совсем ничего, да?
- Вы поразительный тип, - голос Холмса словно бы немного оттаял, но оставался бесцветным и очень усталым. - Вы только что упрекали меня в том, что я подбиваю вашу супругу на измену, а теперь готовы предъявить мне претензии за то, что я не поощряю её изменять вам со мной.
Бросьте, Мэртон, не вам, её мужу, я буду объяснять то, что висит между ней и мной все эти двадцать пять лет, чего я, тем более, сам вполне не понимаю. Вы взяли её в жены, уже не будучи мальчиком, чтобы строить иллюзии. Вы знали, что делаете. Вы можете расторгнуть брак и жениться на другой. Но сделать другую из уже существующей Мэрги у вас не выйдет. Тем более, действуя через меня. Тем более, такими, - он кивнул в ту сторону, куда исчез потрясенный уж, - примитивными, ребяческими способами. Объясняйтесь с ней, а не со мной. И то не советую. Потому что ничего хорошего из этого объяснения не выйдет. Ни для вас, ни для Коры с Дорой. Нашли, тоже, средоточие зла, соблазнителя святых невинностей...
- Ну, знаете Холмс! - снова взвился Мэртон. - За такие слова, да в таком тоне, можно ведь и по зубам получить.
Словно бы с удивлением Холмс смерил взглядом его сухопарую фигуру и с ещё более сильной усталостью ответил:
- Мы слишком старые стали для этого, Вобла... А теперь, если вы исчерпали все словесные аргументы, подите от меня, а то мне что-то не по себе от присутствия воинственно настроенного ревнивца-харона. И имейте в виду, я с вами ссориться не хотел.
- Вам никто не говорил, что вы порой похожи на дьявола? - выпустил в отчаянии парфянскую стрелу Мэртон, хотя его-то битва была по всем статьям проиграна.
- Говорил - говорил, - успокоил Холмс. - Сам дьявол. За обедом. А сейчас уходите, у меня ещё дела.
Что ж, Мэртон молча повернулся к нему спиной и пошёл. "В самом деле, - бормотал он себе под нос в великой досаде. - Что за нелепость вышла с этим разговором. Не то дурацкая дуэль, не то мальчишеская свара. И это на седьмом десятке-то. Стыдно... Ох, как стыдно! А эта выходка с ужом вообще за гранью - ещё спасибо, если у Холмса хватит благородства никому о ней не рассказывать - ни Мэрги, ни Уотсону. Сам себя не узнаю - нашёлся, тоже мне, Отелло. Взял жену вдвое моложе, которая - я это заведомо знал - любит другого, но, тем не менее, старается быть женой и матерью, и вместо благодарности ей за это строю теперь из себя старого козла… С рогами», - не удержавшись добавил он про себя.
Холмс стоял и смотрел ему вслед, не двигаясь с места, машинально поглаживая через ткань сорочки и жилетки неприятно ноющую левую половину груди.
Мэрги Мэртон – в девичестве Кленчер – всегда была болезненной занозой, и, видимо, это именно она сейчас трансформировалась в тупую иглу, ввинчивающуюся ему под левый сосок всё глубже. Вчера в беседке он уступил её напору, её давлению, как всегда уступал все эти годы. Уступил вопреки здравому смыслу, вопреки всему – может быть, чувствуя вину перед ней за то, что когда-то позволил совсем молодой девчонке влюбиться в себя, уже тогда старого и циничного, не смотря на весьма юный возраст, чуть старше тридцати. И эта вина мешала ему , как было принято некогда у предков, «разделить их мечом». В итоге они зашли достаточно далеко, но, если бы не Уотсон, могли бы и дальше, и только тот самый дьявол, о котором упомянул Мэртон, мог бы сказать, зачем ему это надо, и зачем он уступает.
Но кто рассказал Мэртону об этой их встреча? Потому что нет никаких сомнений в том, что сегодняшняя эскапада Мэртона продиктована не многолетней обидой, а свежими знаниями. Сама Мэрги? Возможно, иногда ей и хотелось бы облегчить душу и расставить точки над "i", но тревожить ради этого пусть не любимого, но всё-таки уважаемого ею и близкого ей душевной близостью мужа она бы не стала. Уотсон? Нет, невозможно. Уж кто-кто, а Уотсон приложил бы максимум усилий, чтобы всё скрыть. Тут даже не один мотив, а целая переплетенная сеть. Он никогда не выдал бы их Мэртону, даже под пытками. Но тогда кто? И зачем?
Лабор? Да, он видел садовника неподалеку от беседки, и в такое время, когда садовнику в саду делать совершенно нечего. А Дэн и Мэри видели сына этого самого садовника в овраге, пришедшего срезать удилище без ножа…
Но что за дело садовнику до семейных отношений Мэртонов! И что он мог утверждать наверняка? Беседка достаточно хорошо скрыта от глаз – даже Уотсон не увидел их, лишь догадался, что они там.
Проклятая левая половина груди не унималась, игла превратилась в целый бурав. И сердце то замирало от боли, то сильно сжималось, подкатывая к горлу, словно стараясь вытолкнуть проклятое жало. Да ещё и сделалось трудно дышать. Холмс прекрасно знал одно средство, которое могло бы ему помочь сразу и эффективно, и даже главный ингредиент этого снадобья находился сейчас в его поясе-патронташе, но он обещал Уотсону, что больше никогда не притронется, и обещал при таких обстоятельствах, при которых просто отмолчаться было никак невозможно.
Странно, но Мэртон, успевший уйти довольно далеко, ощутил как будто интуитивный толчок в спину. Он обернулся, а обернувшись, тотчас побежал туда, где оставил Холмса, потому что его соперник на его глазах покачнулся, держась за грудь, и тяжело, сложившись пополам, как циркуль, сначала опустился в траву на колени, а потом и вовсе лег на бок, неловко подвернув под себя руку.
- Что? Что такое? - принялся Мэртон допытываться, добежав и тоже рухнув на колени рядом с ним.
- Думаю, что всего лишь проявления застарелого нервного расстройства, - пробормотал Холмс, не размыкая зажмуренных век. - Но раз уж вы вернулись... Скажите, кто наябедничал вам ... о нашей связи с миссис Мэртон?
Но Мэртона теперь занимало нечто совсем другое.
- Кой черт, Холмс! - вскричал он. - Какое нервное расстройство? Это сердечный приступ, сами знаете. Уотсон рассказывал, что вы им подвержены, и что не так давно сама ваша жизнь была в опасности из-за этой хвори.
- Уотсон, как все беллетристы, склонен преувеличивать, - откликнулся Холмс голосом прерывистым и слабым. - Ответьте лучше на мой вопрос .
- Нет, это вы сейчас ответьте на мой: есть у вас при себе лекарство?
- Лекарство? Есть. Только оно такого рода, что за его применение доктор Уотсон нас не похвалит.
- Кокаин? Вы этим лечите сердечные спазмы?
- Как видите, не лечу...
Похоже, у Мэртона на языке вертелось ещё несколько относящихся к делу слов, но тут их с Холмсом визави было нарушено появлением третьего лица. Это был садовник Лабор. А Мэртон и не заметил, как и откуда он появился. Но нечего и говорить о том облегчении, которое он испытал, ещё мгновение назад разрываясь между необходимостью бежать в усадьбу за помощью или хотя бы за лекарством и боязнью оставить одного внезапно занедужившего Холмса.
Мэртон, будучи патологоанатомом, не раз вскрывал тела людей, вот только что бывших здоровыми, но настигнутых сердечным приступом или ударом. Вопрос минут. Как ни был он зол на Холмса, как ни ревновал к нему жену, они, тем не менее, оставались не просто старыми знакомыми – приятелями, почти друзьями, и Мэртон в последнюю очередь желал бы этому типу не смерти даже – малейших страданий. Разве что порой, когда сам Холмс… Ах, этот уж, проклятый уж, который вполне мог послужить спусковым крючком, чего тем более ещё не хватало!
- О, вас нам Бог послал! – возбуждённо заговорил он, увидев садовника. -  Мистер... э-э... послушайте: мистеру Холмсу плохо, и нужно непременно позвать помощь из усадьбы, а я боюсь оставить его одного. Вы не согласились бы... – он хотел оставить Лабора с Холмсом и самому бежать в усадьбу, но Холмс внёс разумную коррекцию в его просьбу:
-... позвать сюда из усадьбы доктора Кларка Вернера, - поспешно перебивая Мэртона, прохрипел он. – Вы, Мэртон, останьтесь со мной, прошу вас - вы всё-таки медик, и хоть я ещё, слава Богу, не попал в когорту ваших клиентов, тюльпаном или розовым кустом я себя тем более не чувствую.
- Заговаривается, бедняга, - посочувствовал Лабор.
- О, нет, просто демонстрирует свое своеобразное чувство юмора, - с невольной, но лёгкой досадой отозвался Мэртон. - Однако, одно несомненно: помощь нужна, и поскорее.
Лабор послушно, хотя и не очень скоро, затрусил в сторону усадьбы, а Холмс с видимым облегчением перевел дух.
- Я боялся, что вы побежите сами, а его оставите со мной.
- По правде говоря, пользы от моего присутствия вам не намного больше.
- Зато вреда может оказаться намного меньше.
- Что?- не понял Мэртон. - Что вы такое говорите?
- Ничего. Помогите мне встать.
- Нет уж, - твердо отозвался Мэртон. - Полежите лучше на травке, пока Вернер придет.
- А, испугались, Вобла,- тихо, но насмешливо пробормотал Холмс, закрывая глаза. - Вам пришлось бы винить себя, ведь это вы затеяли никчемное объяснение.
- А вы продолжать хотите? - насторожились Мэртон.
- Да упаси Бог....
-Эй! Эй-эй-эй! - затеребил его Вобла. - А вот спать не надо. Грудная жаба любит спящих.
- Грудная змея, - переиначил Холмс, силясь улыбнуться. - Надеюсь, несчастный уж, по крайней мере, обошёлся без инфаркта…
- Ох, вот ещё вы! Никогда себе не прощу этой дурацкой ребяческой выходки! - в сердцах пообещал Мэртон. – Я был зол – вот и всё. Тоже по-ребячески.
- Это – ревность, - лениво пробормотал Холмс, не открывая глаз. - Одна из самых разрушительных страстей человеческих, порождение собственничества, помноженного на неуверенность. Слава Богу, я от этого чувства полностью ограждён своей натурой, но потому, должно быть, преступно недооцениваю в других... И плохо учусь, хоть бы и на собственных ошибках… Мэртон, уверяю вас, ваша жена питает к вам глубочайшее уважение, а то, что объединяет ее со мною - просто боль по утраченной юности. Она притупится, уже притупилась, вы только ... вы проявите терпение… Вам ведь не занимать терпения, правда?
- Такие ваши речи меня пугают, очень похоже на последнее слово приговоренного перед повешением, - признался Мэртон. - Виниться - не ваш стиль, Холмс. Не меняйте уж амплуа - не с сердечным приступом, во всяком случае. Уж слишком мрачный антураж получается.
- Ладно-ладно, могу и не виниться, могу и заметить, что рога вам к лицу, если вам от этого легче…
- В какой-то степени легче. Тревога за состояния здоровья ужика мучает уже меньше, например.
- А, это хорошо…  Смотрите только Уотсону не проболтайтесь, о чем мы тут с вами щебетали. Третьего неизвестного наше уравнение не выдержит.
- Вы говорите, как американец. И где нахватались этого?
- О, у меня широкий круг общения. Бывали там и американцы. А Уотсон - человек ортодоксальный, даже где-то старомодный, он ничуть не американец, ни в чем, так что лучше постерегитесь…
- Поостерегусь, - пообещал Мэртон .- Тем более, что ваш ортодоксальный человек спешит сюда со всех ног вместе с Валентайном Раухом и вашим Кларком Теодором.
Холмс не только открыл глаза, но и шевельнул бровями, изображая удивление:
- Значит, Лабор всё-таки проявил известную прыть, - пробормотал он, снова пытаясь подняться, но Мэртон удержал его:
- Не надо. Ничего уже не поправишь, раз Лабор позвал именно его. Не завидую вам, Холмс - неделя строгого постельного режима вам обеспечена.
- Что произошло? - издалека крикнул Уотсон. - Сильный приступ?
- Ничего страшного, - откликнулся Холмс, всё-таки поднимаясь и садясь самостоятельно, хоть и с опорой на Мэртона. - Возрастные проблемы у всех бывают . У вас самого вчера почти такой же был. Из-за этой истории с оврагом мы все переволновался. Трупы, знаете ли...
- Ах, как это свежо, Шерлок Холмс переволновался из-за трупов, - не без сарказма заметил Уотсон, а его рука уже ухватила друга за запястье, нащупывая пульс.
- Ну, не из-за трупов, так из-за многолетнего злоупотребления неким веществом, - легко согласился Холмс, не отнимая руки. - Мне уже гораздо лучше, это Вобла впал в панику - он не привык к тому, что у пациента может биться сердце.
- Я не привык к тому, что у пациента может остановиться сердце, а со мной ни инструментов, ни стола, - подхватил эту пикировку Мэртон.
Уотсон, опустившись на колени рядом с Холмсом, извлёк из кармана флакон темного стекла и кусок сахара. Деловито принялся отсчитывать капли, от которых сахар темнел и ноздревато таял.
- Сахарок предназначался для Лефевра?- спросил указывая на сахар. Холмс. – Мне, право, неловко заедать паёк вашего любимца.
- Судя вашей игривост, - с сильным акцентом, прорезающемся у него лишь время от времени, проговорил Раух. - Биль весьма паршифф...? Фсё исшо чуффстфовать боль?
- Уже почти нет, - Холмс в очередной раз попытался встать, но Уотсон и Мэртон вместе удержали его, а Уотсон бесцеремонно сунул кусок сахара, пропитанный лекарством, ему в рот:
- Сосите и не пытайтесь двигаться с места. Вкус противный, но хорошо расширяет сосуды, а вам сейчас именно это и нужно. Второго такого ухудшения, как было с вами в Фулворте вы можете и не выдержать.
- А что там было в Фулворте? - насторожились Мэртон. - Только не говорите, Бога ради, что Холмс перенес инфаркт.
- К счастью, всего лишь поверхностный, и сердечная мышца пострадала не слишком сильно. Но повторять мы лучше не будем - хорошо, Холмс?
- Да, лучше не будем, - пробормотал Холмс, которым снова овладела слабость -на этот раз ещё и под действием лекарства - и он вынужденно прислонился к плечу успевшего усесться  рядом с ним прямо на траву , пятнающую несмываемо зелёным его светлые брюки, Уотсона. - Остаётся вопрос: как я попаду домой, коли вы мне встать не даёте?
- Данхилл сейчас прибудет сюда с повозкой, - сообщил до сих пор помалкивающий Вернер. - Запряжет Котика - и прибудет. Тебе пока нельзя идти пешком, Шерлок.

Глава четырнадцатая.
Данхилл.

Данхилла прождали напрасно. Благо, до усадьбы было недалеко, сходить вызвался Мэртон и вернулся очень скоро  с вышеупомянутой повозкой. Котик был запряжен чин-чином, но правил им сам Вобла.
- А где же Сайрус? - удивился Уотсон. - Мэртон, вы что, взяли на себя инициативу?
- Мне пришлось. Этот экипаж я нашел у конюшни, но больше никого там не было.
- Ладно, это потом. Помогите мне.
- Я сам, - слабо запротестовал сонный Холмс, но на него шикнули втроём, и он со вздохом подчинился навязанной роли багажа.
Подъехали к дому, где встревоженная миссис Уотсон встретила их на крыльце:
- Не дом, а лазарет! Что такое с отцом, Джон?
- Сердечный приступ. Ничего фатального, не волнуйся, Рона. Всё прошло.
- Да, уже всё в порядке, - сказал Холмс, делая очередную попытку передвигаться самостоятельно, снова безжалостно пресечённую.
Его водворили в спальню, и Уотсон, дождавшись, пока остальные уйдут, присел на край его постели:
- Прошла боль, Холмс?
Он кивнул.
- Совершенно?
- Да, сердце бьётся ровно, и занозу из него вы благополучно вынули своим конским сахаром.
- Так. А спать хочется?
- Конечно. Не знаю, что вы там мне скормили, но я и без того уже больше суток на ногах. И каких ещё суток!
- Да, вам стоит отдохнуть, - как-то странно согласился Уотсон, как будто хотел добавить что-то ещё, но не решался.
- Но? - подстегнул его Холмс.
- Не сейчас.
- Боитесь мне повредить? Много возомнили о себе. Но?
Уотсон помолчал немного, нерешительно кусая губы, но потом всё-таки спросил:
- Что у вас произошло с Мэртоном? Лабор намекнул - а он умеет очень мерзко намекать - будто вы... ссорились? И Мэртон выглядел очень виноватым, когда мы подошли. Это он вас до сердечного приступа довёл, да?
- И о нём возомнили… На самом деле, Уотсон, - решительно начал Холмс. - Я сам во всём...
Но Уотсон тут же перебил его:
- Знаю, что во всём виноваты вы сами, и просто хотел предупредить, что раз обошлось, и два обошлось, и , может быть, ещё десять раз обойдется, но однажды очередной сердечный приступ может оказаться для вас роковым. Я этого, разумеется, не хочу, и ещё меньше хочу, чтобы это произошло в моем доме и на моих глазах... Кому из вас мне отказать от дома? - Уотсон говорил без малейшей суровости, очень мягко, словно, действительно, советуясь с Холмсом, как лучше поступить. - Потому что это вряд ли закончится, пока вы здесь все трое. Вы - мой более близкий друг, и я прогнал бы Мэртона, но как быть с тем, что во всём вы сами виноваты?
Несколько мгновений казалось, что у Холмса вот-вот сорвётся резкость. Не сорвалась. Напротив, острые черты его лица словно бы смягчились.
- Не нужно беспокоиться, ничего такого больше не повторится, - пообещал он. - И, прошу, не заговаривайте об этом с Мэртоном…