Телефонная книга

Она сидела у дискового телефона, тяжелого, как грех, красного, как пожары в далёкую войну, всегда поначалу холодного и лишь от поцелуя - долгого, в губы - становившегося тёплым и живым... Спустила очки - толстые линзы, роговая оправа, так чуждо смотрелись на лице, очки ее давно ушедшего мужа -  на кончик носа — будто так виднее не буквы, а саму суть, то, что скрыто за чёткими линиями чернил на разлинованной бумаге. Перед ней лежала телефонная книжка, потрепанная, с загнутыми уголками, с пятнами от чая, который когда-то пролился — может, в прошлом году, а может, в прошлом веке. Время здесь давно перестало быть линейным.
Пальцы, узловатые от прожитых лет, скользнули по странице. Остановились на имени: «Люба». Подруга. Та самая, с которой не говорила с прошлой весны. А может, и с позапрошлой. Нахмурилась — память уже не та, да и надо ли помнить такие вещи? Главное — позвонить.

Набрала медленно, с расстановкой, будто сверялась с невидимым кодом бытия:

— Девять... девять... полсотни два... полсотни шесть...
Трубку взяли быстро. Голос звонкий, молодой — явно не Люба.

— Алло?
— Люба дома? — проскрипела, уже зная ответ.

Пауза. Потом:
— Бабушка ... умерла. В марте.

Не дрогнула. Только губы сжались чуть плотнее.
— Ясно. Старая кляча... даже не предупредила.
Положила трубку. Взяла карандаш — черный, как земля. Поставила точку напротив имени Любы. Точку — как крест на могиле. Точку в их дружбе. Точку в жизни.

Следующая страница. «Нина». Набрала номер.

— Алло? Алло?! Кто это?! — голос дребезжал, словно из-под земли.

Она прислушалась к этому «алло», к этому испуганному, одинокому, истеричному крику, и вдруг передумала. Не хочу говорить. Опять начнёт про болячки, про то, как дети забыли, как жизнь не удалась, про политиков, телевидение, пенсии... Нет, не сейчас. Потом. Никогда.
Положила трубку. Но улыбнулась — слава Богу, жива. Взяла зеленый карандаш — цвет травы, цвет надежды. Поставила точку. Хотя что это за точка сейчас? Скорее, запятая. Ведь надо найти время и выслушать. Вспомнила детдомовских, когда впервые столкнулась с Нинкой. У той сопли были зелёные. Ну, вот и оправдание точке...

Так и шло: страница за страницей, имя за именем. Черные точки. Зеленые точки. Она вела счет, как ангел на Страшном суде. Только кто она здесь — сама Смерть, перечёркивающая имена? Или сама Жизнь, дарующая ещё один день, ещё один звонок?

И вдруг — страшная мысль, острая, как игла:
— А мне кто позвонит, когда меня не станет?

Сердце ёкнуло. Пальцы сами потянулись к диску. Набрала номер — не глядя, на память.
— Алло? — знакомый голос, тёплый, родной.
— Маруся, ты?
— Аннушка, я...
И тут — тихий стон, сдавленный плач. Обе. Через провода, через годы, через всю эту бесконечную человеческую тоску. Плачут в трубку, потому что больше некуда. Потому что все остальные номера уже отмечены точками.

А за окном — весна. И где-то далеко, в другой квартире, в другом конце города, ещё одна бабушка листает свою телефонную книжку. И тоже ставит точки.