***

– Какие будут предложения?


Не услышав в ответ ничего, сказал:


– Есть предложение объявить товарищу Иванову выговор. Будут другие предложения? Нет? Прошу проголосовать.


Иванов сходил со ступенек с красным сердитым лицом. Сойдя со сцены, он прошел в зал и, со стуком откинув сиденье, сел.


– Беклемишева! – назвал следующую фамилию Вавилов.


От неожиданности Настя вздрогнула. У нее было такое ощущение, будто рядом с ней мальчишка-пастух щелкнул бичом – так звонко в наступившей тишине прозвучала ее фамилия.


Она почувствовала, как бледнеет, торопливо поднялась со своего места.


– Ни пуха! – шепнул ей Утенков.


– К черту! – ответила она, машинально оправляя юбку. Сидевшие по соседству мужчины стали подниматься, пропуская ее к проходу.


– Кстати, почему на бюро не присутствует секретарь парткома? – спросил Вавилов, пока Настя шла по проходу и поднималась на сцену – Болен? Я замечаю, вы все пытаетесь делать сами, мало опираясь на членов правления, коммунистов. А один – в поле не воин. Это и по делам вашим видно.


На минуту в зале воцарилась тишина. С улицы, со стороны парка, где говорило радио, должно быть, порывом ветра донесло слова популярной песни:


«Без тебя, любимый мой, лететь с одним крыло-о-м...»


Настя, поднявшись на трибуну, усмехнулась. «Вот уж, поистине, без секретаря – с одним крылом! Разве я виновата, что Веряскин откровенно не хочет работать? Живет прошлыми заслугами. Ко всему – терпеть меня не может. Да и что со старика возьмешь!»


Вавилов еще в чем-то укорял Настю, но говорил он уже без нажима, с отеческими интонациями в голосе, но всем присутствующим в зале было ясно, будь на ее месте мужчина, ей пришлось бы не легче, чем Кожину или Иванову.


Настя, дождавшись, когда Вавилов закончит, со вздохом сказала:


– Правильно, Александр Иванович, очень правильно. – У нее был красивый голос, привлекавший каждого, кто ее впервые слышал, своим тембром, задумчивым виолончельным звучанием. – Я и сама все думаю, отчего? Наверное, все-таки я плохой председатель. Год – он для всех был плохой, но как-никак все до травы дотянут, a у меня душа болит, сердце кровью обливается. Не то что надои увеличить или план полугодия сверстать. Я боюсь, как бы падежа не допустить.


Настя переигрывала, немного сгущала краски. Знала, что сегодняшний «разнос», как сами председатели называли подобные совещания, – из числа мероприятий, которые больше проводятся для острастки, нежели для пользы, и она понимала, что гроза миновала, что козлом отпущения стал Кожин, что после Иванова, отделавшегося выговором, вряд ли кого еще будут наказывать. Поэтому-то Настя и решила на виду у всех поплакаться, может, помогут. Не может же быть такого, что в районе нет никаких запасов. Восторгов, бывший первый, всегда держал в загашнике запасец на черный день. Хотя и немного, но в критический момент, когда уже, казалось, нет никакого выхода, выручал, по горсти, по две давал концентратов – и дотягивали бедолаги-председатели свою скотинушку до травы, до первой майской зелени. Должен же быть такой резерв на черный день и у Вавилова, иначе какой он хозяин, глава района.


И каждому сидевшему на этом самом обычном, самом рядовом районном совещании было ясно и понятно шитое белыми нитками Настино неоскорбительное самоуничижение. Не для себя баба просит, не из собственной корысти выпрашивает десяток тонн комбикормов. И, должно быть, выпросит, дадут, думали сидевшие в зале. Это же не мужик просит.


И каково же было Настино удивление, когда Вавилов встал и, все так же обращаясь в зал, не глядя на нее, горячо стал отвечать на эту ее просьбу.


Нету, Анастасия Ивановна. Честное партийное слово, нету. Знаю, что надо бы вам помочь, но...


Затем он еще долго говорил о том, что надо исходить из имеющихся возможностей в каждом хозяйстве, надо бережно относиться к кормам, готовить их к скармливанию, а чтобы впредь такого не случалось, надо уже сейчас думать о кормах, а многие из присутствующих на совещании не думают об этом, к весенним полевым работам не готовы.


Настя стояла за трибуной и, слушая Вавилова, к ужасу своему, начинала понимать, что действительно запаса у первого секретаря райкома партии никакого нет, иначе бы он не клялся перед всеми, и что теперь ее коровенкам, если не произойдет никакого чуда, и впрямь тяжело будет дотянуть до травы.


«Был бы Восторгов – думала она о бывшем первом секретаре райкома партии, – разве бы он допустил такое. А этот – молод, опыта нет, вовремя не сообразил, что к чему. Вот и остались на бобах. Такое лето, такая осень, такая зима – и не мог выпросить в обкоме сотню-другую тонн концентратов. А что на нас сейчас кричать? (Она имела в виду и Кожина, и Иванова, и себя). Если бы от этого концентратов прибавилось, тогда кричи, шуми сколько влезет».


– Садитесь, Анастасия Ивановна, – прервал ход ее мыслей Вавилов.     – Садитесь. Жаль, конечно, что у вас так идут дела.


Настя, румяная от пережитого, прошла на свое место.


– Ничего, миленькая, терпи, – утешал ее Утенков. – Атаманом будешь!


– Кстати, – вдогонку Насте продолжил Вавилов. – Все ваши беды проистекают из того, что вы плохо работаете с людьми. Строительством жилья не занимаетесь. В других хозяйствах худо-бедно две-три квартиры в год, а то и больше строят, у вас же и этого нет. «Закатили арбуз» в областные организации и теперь сидите и ждете, словно у моря погоды. Я, конечно, тоже не против, чтобы промышленные предприятия области взяли над вами шефство. Плохо ли, получить «за здорово живешь» полсотню квартир со всеми удобствами! Но время идет. Год прошел, второй заканчивается. Вы сами ничего не строите, горожане тоже не торопятся. Как мне известно, пока еще никакого официального решения о шефстве над вашим хозяйством не принято и, по-моему, не предвидится. Так чего ж вы сидите? Чего вы ждете? Так ведь можно всю пятилетку просидеть. Доработаетесь, что останетесь в Сухом Корбулаке вдвоем с парторгом. А кто пахать, сеять будет? Отсюда, из Песчанопольска, вам людей присылать?


В руках у Вавилова был карандаш. Он в сердцах бросил его на стол.


Настя, хмурая и сосредоточенная, склонив голову, теребила сцепленные в косичку пальцы. Она теперь уже каялась, что два года назад, по молодости и неопытности, послушалась мужа и написала письмо в облисполком с просьбой, чтобы промышленные предприятия области взяли шефство над Сухим Корбулаком. Думалось ей тогда, что откликнутся на ее зов горожане, приедут, стройку затеют. А тут еще Степан подзуживал: «Сколько в областном центре промышленных предприятий? Пятьдесят, сто? Каждый по дому – вот тебе и пол-Корбулака. Не село будет – заглядение! В других областях – посмотри, чего только заводы на селе не строят! Попроси. Чего ты боишься? Ну – откажут. Что из этого? Не получится – другой путь надо искать, а под лежачий камень, сама знаешь, вода не течет».


На свое письмо Настя месяца два спустя получила несколько ответов. Все они были одного содержания: вопрос о шефстве над Сухим Корбулаком там, где нужно, и изучается, а когда он будет изучен, ей будет дан окончательный ответ.


Время шло, а его ей так и не присылали. Застрял, видно, где-то в канцеляриях.


«Выходит, прав Вавилов, – невесело думала она. – Послушалась с дураков Степана. Другие стараются, что-то делают, а я жду, когда «на блюдечке с голубой каемочкой» эти дома преподнесут. Прими, дорогая Анастасия Ивановна, от всего сердца пятьдесят коттеджей для колхозников. Пусть живут и радуются».


После Насти на трибуну поднимались два управляющих: Сельхозтехникой и Сельхозхимией. Один говорил о готовности к севу тракторов и прицепного инвентаря, другой – о вывозке навоза на поля и завозе аммиачной воды. Затем еще выступил главный агроном Управления сельского хозяйства. Он вел разговор о семенах, о необходимости там, где их недостает, проводить внутрихозяйственный обмен, и все трое упоминали, и опять с плохой стороны, сухокорбулакский колхоз.


– Взялись нынче за тебя, – шептал, наклонившись к ней, Утенков. – Раз первый начал, теперь держись...


В конце совещания выступил с заключением Вавилов. Говорил он долго, целый час. Сидевшие в зале хмуро и устало слушали установки о необходимости сохранить поголовье, о повышении продуктивности скота, подготовке к севу, обо всем, что и без того не выходило у каждого из головы. Заседали уже два с половиной часа без перерыва.