Демонстрация. Шествие

Нет в городе улицы длиннее, чем Проспект. Для Николая Васильевича проспект был еще и многозначным. В советские времена проспект  состоял из узловых точек, где он слушал лекции в университете марксизма ленинизма на факультете пропагандистов,  и уютных гостиниц, где он ночевал, приезжая  на семинары. В последнее время по всему проспекту были разбросаны места, где учителя безрезультатно пикетировали администрацию или столь же бесполезно встречались с лидерами партий.   Но сегодня первомайская колонна на проспекте действительно была яркой.  У коммунистов все было красным:  и транспаранты,  и знамена, такие  высокие, что и люди среди них терялись.  Колонна учителей украшена шариками. И у каждого был красный бант на груди.  Но молодежи было больше, чем коммунистов и учителей, их традиционная монстрация пестрела самодельными рисунками и лозунгами на ватманских листах.  Молодежь хохотала, пела и пританцовывала. Полицейские окружали их со всех сторон, но никого не задерживали. Самые ближние лозунги Николай Васильевич прочитал: «Да здравствует мыло душистое!», «Ад – наш», «Вперед, в темное прошлое».
- Вот  что значит лишить народ реальной политики, - раздался, перебивая шум толпы, характерный, хриплый голос московской журналистки.
- Уж не провокаторша ли она, - подумал Николай Васильевич, но ответил как можно более нейтрально, - так всегда было. О «темном прошлом» это интересно. Недавно вышло собрание Аристотеля, в том числе «Политика». Две тысячи лет прошло, а словно о современности вещает. Разобрал все формы правления: олигархию, тиранию, монархию, диктатуру, даже демократии досталось. Ничего придумать не смог, кроме мифической политии. 
- Сегодня слово «демократия» под запретом. Все ее ругают.

Но тут колонна двинулась вперед,   совсем неуютно стало Николаю Васильевичу,  и он вышел и колонны, пошел рядом по тротуару. И сразу от коммунистов отделился человек в плаще и кепке и красным бантом на груди,  остановился, раскинув руки
- Кого я вижу, Николай Васильевич! Узнаешь?
Это был сотрудник канувшего в Лету горкома.  Когда- то вместе они  летали в Москву.
- Узнаю Трапезникова, - Николай Васильевич  по старой привычке называл всех по фамилии, - с праздником, как дела?
- Теперь отлично, а пришлось сначала туго. Забыли меня, бедствовал, нигде не принимали, пришлось одно время даже хлебом торговать, и вдруг нашлось теплое местечко в городской администрации. Отдельный кабинет, секретарша! Конечно,  не то, что раньше хотелось, но что поделаешь. А ты все учителем? Слышал,  бастуете? Есть у меня еще старые связи. Многое знаю
- Самое надежное место сейчас это школа, хотя зарплату не выдают месяцами.
- Сочувствую, но принять не могу. Увидел твою фамилию в списке соросовских учителей, глазам не поверил. Может, ошибка, не мог ты к врагам переметнуться. Ты же пропагандистом,  идеологом был
- Почему к врагам? Ты хоть видел соросовские журналы? Мы их каждый месяц получаем. Отличная белая бумага, цветные иллюстрации и все статьи об  новейших открытиях в науках. А какие учебники по экологии! Только по ним преподаю. Ты говоришь,  партийцы тебя бросили, а нас администрация бросила. Одни богатеют, другие беднеют. Разве это наша идеология? Сорос  поддержал образование, нас поддержал. А что могут дать ему учителя?
- Информацию
- Это шпиономания, ладно, будем думать о хорошем, ведь сегодня Первомай!
- Ну, бывай, - Трапезников не протянул ему руку,  покачал головой и вернулся в свою колонну.

Пока они разговаривали, шествие подошло к магазину «Академкнига»,  по правую сторону проспекта, местечко культовое в советские времена для Николая Васильевича. Частенько он выбирал  там хорошие  книги, но давно перестал. «Как там говорил городской учитель? Не читаем мы книги? Не читаем, и не покупаем больше»

А гигантская колонна подползала к Площади и яркой узловой точке на карте Николая Васильевича. Серый угловой дом, то ли в стиле неоклассическом, то ли в стиле модерн, по проекту известного архитектора. В народе его почему-то называли «Сибирским подворьем», а в последние годы советской власти там была партийная школа. В этом здании частенько проходили занятия университета, приходили профессора вузов, однажды даже из театрального училища. Пропагандист должен уметь владеть аудиторией, хорошо говорить и защищаться от выгорания. Тогда Николай Васильевич был беспартийным, таких как он,  в университет охотно принимали,   и чувствовал он себя почти свободным, мог подготовить курсовую и дипломную работу на любую тему, даже про абстрактную живопись. Он был уверен, что нет профессии лучше, чем пропагандист, верил, что просвещение так же нужны народу, как хлеб и зрелища.  Но вот в последний год учебы преподаватели становились все более унылыми и откровенно говорили, что политика партии зашла в тупик и в таком же тупике работали партии стран, где стояли наши войска. Диплом о высшем политическом образовании он все-таки успел получить.

Площадь приближалась, а он так и не мог понять, почему ему поручили выступить. Его не смущали тысячи жителей города на площади. Каких слов они ждали? Нужны ли бы им вообще слова?

Продолжение следует