Прощай, пресса!

                Все совпадения с реальной жизнью и именами случайны.

«Странно, но мне казалось, что все, что происходит в моей жизни – выбираю я. Да и многие люди, рассуждающие на эту тему, говорят о данной Богом свободе человеку идти по жизни своим путём. И это так, и это не так, потому что в человеке уже заложена его судьба, а ему самому необходимо привыкнуть к тому, что он хозяин её. Лишь привыкнуть, но, всё равно, всеми его поступками руководит Некто, рожденный вместе с ним. Вот и получается, что священники говорят об ангеле-хранителе, защищающем своего человека от бед и смерти. Но есть ещё рядом с ним  Путеводитель. Он ближе и теснее с душой человека, он и есть сам он, но в некотором оппозиционном состоянии. Он воспитывается и растёт вместе со своим «двойником», это, говоря современным языком, рожденный искусственный интеллект. Но с божественными правами».
Николай Васильевич поставил точку и откинулся на спинку удобного офисного кресла. Посмотрел в окно. За ним деловая часть города.
Он посмотрел на лист бумаги перед глазами, это план работы на день, подкорректированный на утреннем совещании сотрудников редакции. Работа запущена, каждый занят своим делом. Он стучит по клавиатуре, люди думают, что он пишет колонку главного редактора. Но он пишет своё. Это гораздо лучше, чем играть в косынку, отворачивая от сотрудников экран при их появлении.
Николай Васильевич не любил заниматься тем, что заставляют его в головной редакции в Москве. Их много таких как он, разбросанных по всей России. В последнее время филиалы московской редакции нацеливают не писать о чаяниях и нуждах людей, их судьбах, о прочей совковой ерунде под лозунгом «Всё для народа!» Не нужны Москве пенсионеры с их претензиями к руководству отрасли, напоминаниями об их правах, заботой об их здоровье. Им, москвичам, подготовленным специалистам по бизнес проектам, важны только деньги, потому что их требует президент компании. То есть Большой Босс.
Николай Васильевич пришёл журналистом и не вникал особенно в тонкости финансовых дел. Бдительно следил за тем, что касалось фондов выплаты зарплаты, хозяйственного содержания, премий и прочего. В добыче денег он отдал все права  своему заместителю, женщине, стремящейся, понятное дело, подвести «этого старикана» к увольнению. Пора тому идти на пенсию.
Он сам выбрал Марию себе в замы, и наделил её некоторыми правами, обязал знать все о редакции и готовить черновики приказов по филиалу. Но не так давно стал понимать, что она планомерно уничтожает всё наработанное им, превращая редакцию в копилку денег для Москвы. И запретил это.
Конечно, уже подумывал, как бы всё со всем этим покончить! Или её убрать или самому уйти на покой.
На второй вариант не хватало пока духу: было жаль поверивших в его творчество читателей. Это были разные люди, многие из них - ветераны, которым стало бы больно, уйди он со своего поста любимой ими газеты, которая рассказывала о них, о каждом из них, служила летописью их трудовой жизни. Поэтому он задумался о судьбе, что это такое, насколько он правильно поступает, как руководитель и человек?
- К вам посетитель, Николай Васильевич!
Вошла Татьяна Константиновна, председатель профкома локомотивной службы.
- Дорогой вы наш, Николай Васильевич!  Как хорошо написала ваша корреспондентка Сумбурова, Клавдия, кажется.
- Вам понравилось?
- А как же, всю жизнь Петра Семёновича показала. Ведь он начинал с паровозов. В войну водил составы для ленинградцев. Старики плакали, когда читали про него… Спасибо.
- Благодарите Клаву, она хорошо это умеет.
- Вы ей премию дайте! А не то мы сами что-нибудь сообразим.
- Ни в коем случае. Она гонорар получит повышенный и благодарность…
- Спасибо. Говорят, что вы хотите уйти? Не спешите!
- Говорят... Знаете, сколько мне? Под семьдесят! А у нас молодые в спину дышат.
- Если дышат, то полной грудью. Если не дышат, то, значит, подкрадываются...
- Ну вот: дышат, и не дышат. Как на рентгене!
- Всегда вы шутите.
Посетительница поднялась и остановилась у двери:
- Не уходите, прошу вас!
Ушла.
Позвонил Николай Иванович:
- Близится наш праздник. Я подготовил статью, как мы на вокзалах карманных и чемоданных воришек ловили после войны.
- Отлично! Давайте! И спасибо!
Затем вошла заместитель:
- Подпишите финансовый план.
- Спустили из Москвы, и сколько мы должны им наработать рекламой!
- В два раза больше, чем в прошлом году.
- Что же они из нас делают сборщиков податей?
- Из собранного нам тоже перепадает на хозяйство и зарплаты…
- Понимаю. Но идёт перекос. Кто будет выписывать рекламный вестник, что делают из газеты? Она, ведь, живой организм…
- Вас вызывают в Москву, вот им и говорите об этом!
- Почти все редактора говорят. Есть, конечно, такие, что сразу берутся за исполнять любые глупости, превращая живой голос народа в рекламный вестник.
- Жаль, что вы не из них, Николай Васильевич!
- Жаль, не жаль, мы не осы или пчёлы, идите…
Да пришло их время, перевертышей. Язык весь построен на англосаксонских логических  и технических клише. Ими замыливается суть продажи любой бесчеловечной ценой!
Карьера, проекты, бизнес… Никого не волнуют люди… Никого!
Но ведь такое выбрали "американскую модель" те самые люди! Или им её навязали под благовидными предлогами, далекими от совести, чести, заботы о ближних. Почему промолчало остальное большинство? Неужели «молчуны» разочаровались в лозунгах братства, помощи и заботы и посчитали тупой веру в светлое будущее?
Здесь получилось, как всегда в политической игре: чуть-чуть фальши – и дело проиграно на острие времени и нет больше нет веры! Об этом предупреждал Ильич, это и предсказывал Сталин…
Да, увы, люди в своей общности слепы! Они верят тем, кто зорче всех, умнее всех, удачливее всех…
Или здесь, может быть, другое? Неужели это и есть поступь истории? Коварная поступь… и он, редактор, должен уступить? Ведь если не уступишь, то эта презренная шлюха–судьба станет дорожным катком, найдутся способ и повод…
Николай Васильевич неожиданно встал, вышел, бросив ответсекретарю, что «по делам и домой», вышел на улицу.
Было мерзко и плохо на душе. Посмотрел на часы. Половина шестого вечера. Напротив - уютное кафе.
Он пересек дорогу, вошел и сел за столик у окна. Сегодня номер не подписывать. Попросил официанта графинчик водки.
И закуски. Немного. Дома заест хорошо.
Выпил. Посмотрел в окно. Показалось, что кто-то сейчас пристально смотрел на него. Ладно, время уже не рабочее. Он понимал, что к чему.
Надо уходить, все равно бесполезно доказывать Москве, что такое пресса. Пусть и отраслевая. Он вспомнил, как с уходом последнего министра хотели убрать и газеты. Пришла компания, стала считать деньги на стадионы, больницы, школы, сады и ясли, на газеты. И взялась убирать, что давно принято народом. Но тогда хоть газеты отстояли. Еще была инерция социализма… Ныне же приспособились таким образом перекрыть рупор народа. Да и отвечать на критику новых порядков уже перестали. Идут угрозы…
Не угрозы страшны, а пренебрежение сутью общества - защищать слабых от сильных.
Устал он от всего этого! Устал!
Где взять силы бороться? С кем?
Где искать поддержку? У кого? У коммунистов? Это партия демонстративная оппозиционерка. Клише!
У Жириновского? Он молодец, поздравляет его, неизвестного ему редактора, с праздниками, желает… Да, говорить можно долго, много, правильно, даже провидчески. Но это только говорить…
Он вышел из кафе. Немного прошел, его кто-то остановил:
- Гражданин, вы, кажется, сильно пьяны.
- Так кажется или нет?
- Пройдемте-ка.
Николай Васильевич усмехнулся, пошел вслед за сержантом полиции.
Тот привел его в дежурку. Дежурный лейтенант попросил документ:
- Удостоверение есть?
- Пожалуйста!
- Редактор? Хм. Вы пьяны.
- Выпил, не спорю. А пьяным я буду не скоро…
- Отведите в камеру…
Он сел на холодную скамью, задумался. Началось или просто случайность? Позвонил по сотовому Николаю Ивановичу. Коротко рассказал о сути задержания. Полковник некогда милиции пообещал разобраться. А Николай Васильевич подпер голову руками и вдруг рыдания нахлынули волной.
В камере сидело еще несколько человек. Они участливо посмотрели на него. Один из задержанных сказал:
- Да ты чистый! Это тебя пугают! Испугался?
Николай Васильевич взял себя в руки:
- Да нет, всё нормально… У кого есть закурить?
Сигареты и спички протянули сразу несколько человек.
Он закурил. Закашлял:
- Это Прима, что ли? Давно не курил. Еще с армии! Вот вспомнил…
Но сидеть не пришлось, вызвал дежурный и с извинениями отпустил.
Николай Васильевич тихо пошел к автобусной остановке. Машины у редакции не было. Мария, видимо, взяла её.
Дома он сказал супруге, что завтра напишет заявление.
- Скучно мне стало работать, Тоня! Уйду на пенсию, буду писать, сколько хочу!
Утром отправил по электронке заявление. В Москве словно только и ждали, когда немногий пенсионер-журналист отрасли, наконец-то, уйдет.
И он ушел. А с ним – и эпоха человеческой прессы…