10. Святая Клара и меньшие братья

3 октября 1227 года, монастырь Сан-Дамиано. Во дворе стоят грубо сколоченные из досок столы. Монахини суетятся, расставляя большие глиняные миски с угощением. Бона и Клара раскладывают деревянные тарелки и ложки.

Клара. Кажется, опять ложек не хватает. Сколько всего народу придет, напомни.

Бона (загибает пальцы). Братья Филиппо, Леоне, Сильвестро, Руфино, Анджело, Бернардо, Эгидио, Массео, да еще сирот из приюта человек десять.

Клара. Итого восемнадцать, да и нас примерно столько же. Получается около сорока. Давай опять считать (считает ложки). Неси еще пять штук из трапезной. (Бона уходит за ложками)

К Кларе подходит мона Ортолана.

Ортолана. Доченька, не могу смотреть, как ты все ставишь на стол глину да дерево! Как будто крестьяне собрались пообедать. А ведь среди братьев немало людей из лучших семей. Взять хотя бы мессера Бернардо ди Квинтавалле или мессера Анджело, не говоря уж о твоем кузене Руфино. Я специально из дома привезла наш серебряный сервиз. Что ему пылиться в подвале, когда сегодня поминки самого синьора Франческо!

Клара. Матушка, приберегите ваш сервиз к приезду епископа или кардинала, тогда он будет к месту. А наша трапеза проходит по нашим правилам. Почтить брата Франческо лучше всего подражая тому, как он жил.

В ворота входят несколько братьев в сопровождении сирот из приюта в Ривоторто. Клара спешит им навстречу.

Клара. Добро пожаловать, дорогие! Мойте руки, садитесь за стол.

Гости проходят к колодцу в центре двора и, зачерпывая ковшиком из ведра, поливают друг другу на руки. Из келий и трапезной приходят монахини. Все рассаживаются на скамьях, мужчины и женщины по разные стороны стола.

Клара. Возблагодарим Бога, братья и сестры. Пусть скажет слово брат Сильвестро.

Сильвестро. Братья и сестры! Сегодня ровно год, как взошел на небеса наш любимый духовный отец и брат Франческо. Он начал свой путь один, но завершил его с тысячами желающих пойти по его стопам. Отвергнув земную семью, обвенчался он со святой госпожой нашей Бедностью, и родил от нее стольких детей, сколько нельзя родить по плоти. Все мы здесь его дети, а есть и внуки, пришедшие к истине уже через нас. Говорит Бог устами пророка о Своем Сыне, что «на подвиг души своей он будет смотреть с довольством и через познание его он, праведник, раб Мой, оправдает многих». Но это же верно и для тех, кто во всем подражал ему. Будем и мы по мере сил познавать путь нашего дорогого брата Франческо, чтобы не только называться его духовными детьми, но и поистине быть ими!

Все. Аминь!

Benedic, Domine, nos et haec Tua dona quae de Tua largitate sumus sumpturi, per Christum Dominum nostrum. Amen. (Благослови, Господи, нас и эти Твои дары, которые мы примем от Твоей щедрости, Христом, Господом нашим. Аминь.)

Все. Аминь!

Начинается трапеза.

Клара. Брат Леоне, прочитай-ка нам что-нибудь из твоих записей о том, что делал и говорил наш учитель.

Леоне. С радостью, сестрица Клара. (достает тетрадку и листает ее) Как-то раз мы пришли в обитель, где не нашли ни Писания, ни молитвенника, а нужно было служить утреню. Тогда брат Франческо и говорит мне: брат Леоне, я буду возглашать нечто, а ты отвечай мне утвердительно, что бы я ни сказал. Например: «Наглый выскочка, сын Пьетро Бернардоне, ты настолько возгордился, что будешь низвержен прямо в ад». А ты отвечай: «Поистине, ты достоин самых глубин ада». Обещай же мне во имя святого послушания. И я обещал ему. Тогда он опять произнес: «Нахальный невежда, сын Пьетро Бернардоне, ты настолько возгордился, что будешь низвержен в самые глубины ада». А я хотел было ответить так, как он велел, но вместо этого у меня вышло «Бог открыл тебе такое духовное познание и даровал тебе такое смирение, что ты достоин пребывать на седьмом Небе». Тогда наш учитель принялся укорять меня, говоря: «Брат Леоне, овечка Божья, неужели ты не читал, что тот, кто льстит своему брату, роет ему яму?» А я не нашелся, что ответить, и только сказал: «Говори дальше, брат Франческо, и я буду подтверждать твои слова». И он продолжил: «Глупый сын Пьетро Бернардоне! Неужели ты думаешь остаться без наказания, живя в праздности и обирая добрых людей для удовлетворения своего ненасытного обжорства?»

Массео. Брат Леоне! Здесь ты приукрасил слова нашего учителя. Ведь я тоже молился вместе с вами в той церкви. Поведай же нам, что на самом деле сказал брат Франческо во второй раз, только не нужно это записывать, чтобы не смущать добрых людей.

Леоне. Ну ладно, так и быть (понижая голос). Он сказал так: «Гнусный и похотливый сын Пьетро Бернардоне, неужели ты думаешь остаться без наказания, воображая по ночам благочестивых сестер, которые омываются водой совершенно безо всякого облачения?»

Массео. И что же ты ему ответил?

Леоне. Я возмутился и хотел подтвердить эту мысль, но у меня вышло только «Тогда Богу пришлось бы также наказать многих епископов и кардиналов, которые воображают себе по ночам благочестивых отроков».

Бона. Лично я согласна, чтобы епископы и кардиналы воображали меня вместо отроков, если это послужит к их исправлению.

Клара. Ну ты и размечталась, Гвельфуччо. Придется тебе занять место в длинной очереди юных и стройных танцовщиц, коими наполнен Рим! Но все это неправда, ведь брат Франческо, по своему обыкновению, обвинял себя в самых несусветных грехах.

Леоне. Хорошо. Вот еще один случай. Как-то брат Франческо молился вместе с нами вечерню, потом мы устали и заснули прямо на полу, а он продолжал молиться до самой утрени. Мы так устали, что проспали утреню, а он, не прерывая молитвы, вдруг махнул в воздухе рукой и мы чудесным образом очутились на коленях рядом с ним.

Массео. Брат Леоне, ты действительно записал все это? Ведь моя память подсказывает, что было немного по-другому.

Клара. Что же произошло на самом деле, брат?

Массео. Если мне не изменяет память (хотя такое забыть невозможно), брат Франческо набрал воды из ближайшего колодца, принес ведро в церковь и опорожнил его прямо на нас. Тогда мы вскочили как ошалелые, поняли, что проспали утреню, и бухнулись на колени замаливать этот грех.

Бона. И ты здесь не соврал, брат Леоне, ведь брат Франческо действительно махнул своей рукой с ведром, в результате чего вам волей-неволей пришлось преклонить колени для молитвы.

Леоне. Вам бы лишь посмеяться, а ведь мои истории будут читать через сотни лет после нас! Кому интересно, что двух нерадивых монахов окатили холодной водой? Все хотят слышать о чудесах, потому что именно чудеса рождают веру.

Клара.  Вспомни, Леоне, сколько чудес видели жители Иудеи и Галилеи от Господа нашего! И куда подевалась потом их вера? Забота и кротость – вот подлинное чудо. Пусть бы даже не исцелился тот прокаженный, которого, несмотря на его страшную хулу на Господа и святых, омывал наш учитель, все равно душа его была бы спасена через кротость и любовь брата Франческо.

Леоне. Но ведь он исцелился, хоть этого вы не будете отрицать?

Клара. Поистине исцелился, Леоне, и я сама тому свидетельница! Но прожил он после того исцеления лишь две недели, которые были ему даны для покаяния. Получается, главное в этой истории спасение души, а не чудесное выздоровление?

Леоне. А я все же думаю, что именно чудо обратило его зачерствевшую душу. Скажите, братья и сестры, как бы мы сами удержались на пути спасения, если бы брат Франческо не читал наши мысли, и не распознавал с легкостью те искушения, в которые нас вводил лукавый? Напомни-ка нам, что с тобой случилось, брат Руфино!

Руфино. Как-то не хочется в присутствии сестер.

Клара. Присутствие сестры Боны закалило наш дух, кузен. После ее шуточек ничто низменное нам уже не страшно.

Руфино. Ну ладно. После долгого поста и молитвы явился мне, как я тогда думал, сам Спаситель. Выглядел он точь-в-точь как на иконах и распятиях, весь изможденный, со стигматами. Черты лица тонкие, благородные, лицо как будто светится, на голове терновый венец, глаза как два омута. Я пал ниц, а он и говорит: «Встань, брат Руфино, потому что угодно мне даровать тебе царство». Гляжу, а в руках у него золотая корона, которую он собирается возложить мне на голову. Я сказал: «Недостоин я такой милости, Господи, явись лучше нашему учителю брату Франческо. Если кто и достоин венца, то это он!» А он отвечает: «Безумный, кого ты предлагаешь мне увенчать? Невежественного и наглого сына лавочника Пьетро Бернардоне? Все его нелепые выходки никого не спасают, а наоборот, ведут в ад. Ты же - муж знаний, представитель благородного семейства Фьюме, - достоин занять его место, чтобы вывести обманутых им из тьмы погибели. Не противься же, такова моя воля». Я встал на колени, не жив, не мертв, а он надел мне эту корону на голову и тут же исчез. И так, надо сказать, стала болеть моя голова, как будто ее сдавили железным обручем. Но вместе с этим пробудилась во мне какая-то безмерная зависть и ненависть к брату Франческо. Да и братья стали мне безразличны, несмотря на то, что я должен был возглавить их на пути к спасению. Стал я думать, как разоблачить нечестивца, который присвоил себе то, что принадлежит мне по праву. И когда я совсем уже собрался идти жаловаться к кардиналу Уголино, приходит ко мне сам брат Франческо и говорит с порога: «Кто это тебе являлся, брат Руфино?» Собирался я было сказать, что не его ума это дело, но захотелось мне его унизить и тогда я обронил сквозь зубы: «Явился мне сам Спаситель, а то, в чем он наставил меня, я разглашать не имею права, особенно сыну лавочника». Сказал тогда брат Франческо: «Я действительно сын лавочника, дорогой брат, и потому хорошо научился распознавать подлинные ткани из Арраса и Руана от миланской подделки. Что ты чувствовал в душе, дорогой брат, когда этот дух говорил с тобой, и что чувствуешь теперь после того, как  увенчал тебя своей короной?» Тут стало мне не по себе, так как оказалось, что брат Франческо знает все то, что видел только я один. Уже не так уверенно я ответил: «Чувствовал я страх, когда он говорил со мной, а сейчас ощущаю я святую ненависть к тебе и к тем, кто тебя поддерживает, потому что вы ведете остальных братьев путем погибели». Ответил тогда брат Франческо с еще большей кротостью: «Разве бывает святая ненависть, брат Руфино? Разве может возбудить зависть и ненависть тот, кто пришел взыскать и спасти погибшее, льна курящегося не угасит и трости надломленной не переломит? Ведь даже смотря с гневом на фарисеев, он скорбел об ожесточении их сердец. А твое сердце, горело ли оно в тебе, как у тех учеников, которым явился на дороге Христос? Если нет, то говорил с тобою некто другой, чьей завистью смерть вошла в мир». Тут я впервые усомнился, особенно же из-за того, что голова у меня продолжала болеть. Я сказал: «Прости меня, брат Франческо, за всю мою гордость и неверие. Как же мне избавиться теперь от этого злого венца? и как мне раз навсегда убедиться, что это не Христос, а враг рода человеческого?» Тогда учитель сказал: после дневного поста пойди на то же место и три раза громко скажи: «Возьми свой венец назад, он мне слишком узок». Потом, когда этот дух станет тебя уговаривать и ругать меня, скажи ему так. И прошептал мне кое-что на ухо. Я весь задрожал и стал возражать брату Франческо: «Если паче чаяния явится мне сам Христос, какой же участи буду я подвергнут за такое кощунство?» Брат Франческо отвечал: «На мне пусть будет наказание за эти слова, брат, только вряд ли оно мне грозит, потому что я твердо знаю, с кем именно ты встретишься». И по мере же того, как брат Франческо говорил, чувствовал я облегчение в  душе, и исчезали эти невесть откуда взявшиеся ненависть и зависть.  После поста пошел я опять на то же самое уединенное место, помолился и трижды возгласил: «Тот, кто приходил ко мне, возьми свой венец назад, он мне слишком узок». Тотчас загорелся ослепительный свет и появилась фигура Христа, на этот раз в блистающих драгоценными каменьями священнических облачениях. Затем раздался громовой голос: «О маловерный! Ведь я приказывал тебе не слушать этого подлого и низкого лавочника, сына Пьетро Бернардоне! Отвечай мне теперь, ты хочешь отвергнуть мой дар и пойти с ним путем погибели?» Тогда я собрался с силами и сказал дрожащим голосом те слова, что прошептал мне учитель: «Чувствую я тяжесть в кишках. Открой же теперь свой рот, чтобы мне в него испражниться и не осквернять этого места молитвы!» Едва я проговорил эти слова, как черты лица того, кто выдавал себя за Христа, страшно исказились, и он издал такой рык, как будто заревели несколько быков сразу. Белый свет, который исходил от него, внезапно сменился багрово-красным, а затем черным, как будто потекли во все стороны чернила, земля затряслась, и он исчез. Тут же где-то наверху, на склоне горы, послышались стуки и глухие удары, которые начали приближаться. Я поднял голову и со страхом увидел, что небольшая каменная гряда над этим местом внезапно разрушилась и вниз катятся огромные глыбы, круша все на своем пути. На мое счастье, рядом со мной лежал большой камень в рост человека, и я спрятался за ним. Мимо меня промчались эти глыбы, валя со страшным треском на своем пути толстые деревья, а одна с такой силой ударила в мой камень, что он весь затрясся, и две ее половинки просвистели мимо меня. Наконец, камни остановились внизу, и я вышел из своего укрытия, благодаря Отца Небесного за чудесное спасение.* Надеюсь, мой рассказ воодушевит вас, и не послужит ни к чьему соблазну.

Бона. Аминь, брат Руфино. Поистине, проницательности нашего учителя не было равных. Теперь же эта обязанность лежат на вас, дорогие братья. Но, быть может, после этого рассказа вы будете более снисходительны ко мне, потому что вы увидели, что упоминание о низких вещах может даже спасти душу. Мне кажется, эти вещи потому целительны, что излечивают нас от гордости. А я помню, что гордость брат Франческо называл самым страшным грехом, уводящим нас от Царства Небесного.

Филиппо. Ты права, сестрица. Но все же иногда придерживай свой язычок, особенно среди тех, кто вряд ли поймет твои шутки. 

Бернардо (громко). Братья, после такой вкусной трапезы душа просит пляски. Помните, как брат Франческо выстраивал нас в хоровод?

Сироты (вразнобой, друг другу). Танцы, танцы, будут танцы!

Массео. Помним, конечно. Только кто будет в центре? Не знаю среди нас того, кто дерзнул бы занять место нашего учителя.

Леоне. Тогда пусть в центре встанет сестра Клара – ведь она здесь хозяйка.

Сильвестро. Да, да, поддерживаем. Покажи нам, сестрица, чему ты научилась.

Клара. Ну, если так, давайте попробуем, что у нас выйдет.

Все выходят из-за столов, Клара становится в центре, остальные вокруг.

Бона. Смелее, сестры. Берите братьев за руки, они не кусаются.

Лючия (на ухо Боне). Меня после трапезы, матушка Бона, греховные мысли одолевают. Боюсь, если я уцеплюсь за мужика, то с собой не совладаю, и тогда беды не миновать.

Бона (тоже тихо). Тогда постой в сторонке.

Массео. Спрашивай же нас, сестра, а мы будем тебе отвечать, как это делал брат Франческо.

Клара. Постойте, дайте собраться с мыслями. (После паузы). Хорошо. Я буду говорить, а вы отвечайте мне «Аминь», но только если  согласны с тем, что я скажу.

Филиппо. Сделаем, как просишь.

Братья вперемешку с сестрами и сиротами становятся в хоровод, который начинает медленно вращаться. Каждый делает один шаг вперед, один назад, один вбок.

Клара. Слава тебе Отче, слава Тебе, Свете, в Коем тьма не обитает!

Братья и сестры. Аминь!

Клара. Слава Тебе Дух, слава Тебе, Святой, ибо Ты веешь где хочешь, предпочитая бедняка богачу!

Братья и сестры. Аминь!

Клара. Слава тебе, Сыне Божий, проливший свою кровь, чтобы она оживляла твое духовное тело, ибо сказано в Писании: «Душа всякого тела в крови». Так и твоя душа, о Иисусе, подобно крови в теле твоей Церкви, да проникнет в каждого из нас и сделает наши чувства и мысли подобными твоим!

Братья и сестры. Аминь!

Клара. Слава тебе, Сыне Божий, предавший тело свое за нас, чтобы мы вкушали его как хлеб! Твой же хлеб, как ты сказал ученикам, есть творить волю Отца твоего. Пусть же этот хлеб укрепит наши сердца и побудит нас исполнять святые заповеди!

Братья и сестры. Аминь!

Клара. О душа моя, что ты плачешь и что смущаешься! Уповай же на Господа, Бога твоего, и Он избавит тебя!

Братья и сестры. Аминь!

Клара. О Утешитель, Дух истины, приди и вселись в нас и спаси души наши!

Братья и сестры. Аминь!

Клара. Ибо ты, душа моя, заключенный колодезь, запечатанный источник. Сняли с тебя покрывало, избили тебя, изранили стерегущие стены. Заставили тебя поститься и плакать, заперли в своих стенах ревнители благочестия, думая тем угодить Богу.

Сестры (громче, чем братья). Аминь!

Клара. И невдомек им, что в тебе спрятана великая благочестия тайна, во что желают проникнуть ангелы!

Братья и сестры. Аминь!

Клара. Тайна же эта есть любовь, которая изливается, когда слышишь ты голос: Встань, прекрасная моя, выйди, ибо дождь гнева миновал, перестал. Возлюбленный души, Отец Милосердия! Выйдем в поле, побудем в селах, посмотрим, распустились ли цветы, то есть, пробудились ли другие души?

Братья и сестры. Аминь!

Клара. О дух человеческий! За твою гордыню навел на тебя Создатель крепкий сон, отделил твою часть и сделал ее помощницей как бы против тебя,** и ты до сих пор не можешь поладить с нею. Когда же ты исцелишься и пробудишься, то поймешь, что по-прежнему целостен!

Братья и сестры. Аминь!

Клара. В сем глиняном сосуде угодно было Владыке вселенной скрыть источники жизни. О душа моя! Без духа ты неразумна и мечешься, подобно мотыльку у свечи. О дух мой, без своей души ты разумен и даже пылок, но не жалеешь грешников. Посему и взывает к нам Моисей, говоря: «Возлюби Господа, Бога твоего, всею душою твоею!» А Сын Божий добавляет: «Так как вы сделали это одному из братьев моих меньших, то сделали Мне».

Братья и сестры. Аминь!

Клара. Сказал Господь: «сотворим человека по образу Нашему». Случайно ли разделены дух и душа? Когда воссиял свет первоначальный и наполнил собой множество могучих духов, возгордились они и не смогли удержать его, но каждый распался на осколки. Однако Владыка вселенной, по милосердию Своему, продолжил питать то, что осталось от их. Дабы уменьшить строгость суда, отделил Он особую часть Своего Духа, чтобы она поддерживала их до времени исправления. С тех пор тоскует Она в разлуке с Ним, подобно супруге, покинутой мужем. В тот день, когда падет всякое нечестие, соединятся Они вновь, и будет Господь един и Имя его едино!

Братья и сестры. Аминь!

Клара делает знак и хоровод останавливается.

Клара. Брат Бернардо, я видела, ты принес с собой скрипку. Сыграешь нам, как когда-то играл для брата Франческо?

Бернард. Постараюсь.

Клара (ко всем). Брат Бернардо будет играть, а мы с вами станцуем «ручеек». Наверное, все играли так в детстве.

Сироты. Ручеек, ручеек, ура!

Клара. Братья, станьте напротив друг друга, сестры – то же самое (все пытаются выстроиться). Теперь ребята: мальчик напротив мальчика, девочка напротив девочки. Кто мал ростом, постройтесь отдельно от взрослых, они под вами не пройдут.

Маленький мальчик (маленькой девочке, которая не расслышала и протянула ему руку). Что, решила завлечь меня в свои сети? (наклоняет голову, раздвигая волосы на макушке) Не видишь, нахалка, что у меня тонзура?

Бона. У брата Анджело нет пары, ведь брат Бернардо будет играть!

Клара. Вот ты и заменишь брата Бернардо (ждет, пока все построятся).

Теперь беритесь за руки и склоните головы. (все берутся за руки и поднимают их, образуя коридор).

Повторяйте за мной:

И сказал Господь Моисею: сделай из золота двух херувимов.

(все хором повторяют)

Сделай одного херувима с одного края ковчега, а другого херувима с другого края.

(все повторяют)

В ковчег же положи откровение, которое Я дам тебе.

(все повторяют)

И будут херувимы с распростертыми вверх крыльями, покрывая крыльями своими ковчег, а лицами своими обращены друг к другу.

(все повторяют)

Там Я буду говорить с тобою посреди двух херувимов.

(все повторяют)

Итак, брат, примирись с братом, сестра, примирись с сестрой, мальчик, примирись с мальчиком, девочка с девочкой. Каждый будь не в центре, но с краю, подобно ангелу, который всегда готов уступить.

Все. Аминь!

Клара. Смотрите же открыто друг на друга, как в зеркало. Потому что, если ты увидел у брата или сестры грех или недостаток, помни, что ты видишь лишь отражение своего.

Все. Аминь!

Клара. Брат Бернардо, играй!

Бернард играет на скрипке. По коридору из поднятых рук, наклонившись, идут пары, начиная с крайней. Войдя в коридор, каждая пара увлекает за собой следующую. Пары по очереди становятся с другого конца коридора и опять поднимают соединенные руки вверх. Два «ручейка», взрослый и детский, медленно движутся к воротам.

Клара подает знак Бернардо, он опускает смычок, танцующие также замирают на месте.

Клара. Дорогие, отдохните теперь.

«Ручейки» расходятся в стороны.

Как вам кажется, кого вы сейчас изобразили?

Бона. Неужели херувимов? То-то я думаю, когда забот по хозяйству много, почему у меня не четыре лица, смотрящих во все стороны сразу.

Клара. Гвельфуччо, ты меня убиваешь. Подумай хоть раз серьезно! Если вы сейчас изображали херувимов, то какое же откровение Господь велел положить в священный ковчег?

Филиппо. Получается, это мы сами?

Клара. Не только. Настоящее откровение – это все те люди, которых Господь даровал нам, чтобы мы узнавали, в чем их нужды, и вводили их в ограду истины. Это их, еще не пробужденных и невежественных, мы должны покрывать крыльями нашей молитвы, склоняясь как перед ними, так и друг перед другом. Но и не забывать направлять наши крылья вверх, то есть вести людей к Царству Небесному.

Все. Аминь!

Клара. Хорошо, древний ковчег был покрыт золотом, а где золото у нас?

Бона. В богатых храмах золота достаточно.

Клара. Это все золото видимое и тленное, а про невидимое и нетленное так сказал Господь пророку: «Я положу конец высокоумию гордых, и уничижу надменность притеснителей, и сделаю так, что люди будут дороже чистого золота».

Бернардо. Кто же эти гордые и притеснители, сестра?

Клара. Увы, это мы сами, брат Бернардо. Когда мы постараемся исправиться и будем считать простых и грешных людей дороже золота, тогда уши наши услышат слово, говорящее: “вот путь, идите по нему”, и так мы спасем и себя и слушающих нас.

Все. Аминь!





----------

* По мотивам "Цветочков", гл. 29 (I Fioretti di San Francesco).

** Быт.2:18 И сказал Господь Бог: не хорошо быть человеку одному; сотворим ему помощника, соответственного ему [в оригинале «ке-негдО» - как бы против него]