Посидоний

В истории философии есть фигуры, которые, подобно мостам, соединяют не только эпохи, но и миры. Посидоний из Апамеи (139/135–51/50 гг. до н.э.) — один из таких удивительных мостов, парадоксально связывающий греческую мысль с римским прагматизмом, восточную созерцательность с западной деятельностью, научную строгость с мистической интуицией.

Когда мы смотрим на Посидония глазами современников, возникает странное ощущение двойственности. Страбон с недоверием относится к его географическим выкладкам: «Я не представляю себе, как можно доверять Посидонию в отношении неизвестного... если он и об известном-то говорит так неразумно». В то же время Цицерон называет его "самым универсальным умом Греции после Аристотеля". Парадокс первый: величайший ум эпохи, которому не во всём доверяют.

Философ, поразительно точно определивший окружность Земли и расстояние до Луны и Солнца, одновременно верит в астрологию и вещие сны. Парадокс второй: научная строгость соседствует с мистическими прозрениями.

Особенно поразителен эпизод с Помпеем. Могущественный римский полководец, перед которым склонялись народы, смиренно опускает свои фасции — символы власти — перед дверью больного философа. А тот, страдая от мучительного артрита, произносит речь о том, что физическая боль не является злом. Помпей — человек действия, воплощение римской военной мощи; Посидоний — человек мысли, представитель греческого созерцательного начала. Парадокс третий: встреча силы и мудрости, где мудрость оказывается сильнее.

В одной из своих бесед с Помпеем Посидоний цитирует строку из «Илиады»: «Тщиться других превзойти, непрестанно пылать отличиться». Это сказано полководцу, который, вернувшись в Италию, распускает свои войска, когда все ожидают от него установления единовластия. Парадокс четвертый: стремление к превосходству, реализованное через самоограничение.

Как философ Посидоний создаёт поразительный синтез. Он сравнивает философию с живым организмом, где физика — мясо и кровь, логика — кости и сухожилия, а этика — душа. Его концепция космической «симпатии» (;;;;;;;;;) утверждает органическую взаимосвязь всех явлений мира. Парадокс пятый: мир как раздробленное единство, разделённая целостность.

Посидоний путешествует среди кельтов и видит, как они прибивают человеческие черепа к дверным проёмам, но также замечает их почтение к друидам, и заключает: «даже среди варварства гордость и страсть уступают место мудрости, и Арес трепещет перед Музами». Парадокс шестой: мудрость, проглядывающая сквозь варварство.
 
Для современного сознания, привыкшего разделять науку и философию, религию и политику, восток и запад, Посидоний представляет вызов. Он напоминает о времени, когда знание было единым, когда астроном мог быть политиком, а физик — этиком.

В эпоху специализации и фрагментации мысли фигура Посидония становится особенно значимой. Он не просто связывал греческую мысль с римским прагматизмом, но воплощал в себе идеал целостного знания, где звёздное небо над головой и моральный закон внутри нас — части одной великой системы.

Может быть, именно поэтому от его обширного наследия до нас дошли лишь фрагменты и свидетельства современников. Его целостное видение оказалось разорвано последующими поколениями, как и его концепция космической симпатии — разрушена аналитическим умом модерна.

Но даже в оставшихся фрагментах его текстов мы улавливаем контуры удивительной личности, стоящей на границе миров и эпох, напоминающей о возможности иного мышления — целостного, живого, органического.