Юбилейное. 1825 2025. Выпуск 3

Юбилейное. 1825—2025

ДЕКАБРИСТЫ. Слова и дела.
Факты и события.

Выпуск 3

                История пишется властью и потому зависит от политики.
                Политика же — штука тёмная, непрозрачная,
                сплошь и рядом, как говорится, состоящая из дел подковёрных.
                Отсюда многое в истории строится на предположениях, вариантах,
                допущениях, на возможных логических построениях и размышлениях.


     НАДО ПРИЗНАТЬ, РОМАНОВЫ УМЕЛИ ХРАНИТЬ СВОИ ТАЙНЫ

     Рыдания Николая Павловича и его супруги на решении старшего брата не сказались. События развивались, только всё шло ни шатко ни валко. Лишь в июле—августе 1823 года московский архиепископ Филарет подготовил проект Манифеста о престолонаследии. Александр его отредактировал и 16 августа 1823 года подписал. Манифест был составлен в четырёх экземплярах, имеющих, как принято говорить, одинаковую юридическую силу.

После чего император велел хранить одну копию подписанного Манифеста в Москве в Государственном Совете и три — в Петербурге, конкретно в Успенском соборе, Сенате, Синоде: «до моего востребования, а в случае моей кончины, раскрыть, прежде всякого другого действия, в чрезвычайном собрании». Однако само существование Манифеста распорядился от всех скрыть. Почему? Мнения на сей счёт разные. Можно, конечно, обосновать теми же мотивами: слабостью и лукавством. Хотя…

Надо признать, что за промелькнувшие дни давно уже отшумевшей с той поры жизни желающих членораздельно и внятно объяснить, почему отречение Константина Павловича, бывшего наместником в Польше, оказалось столь таинственным (не было опубликовано), что-то не находится. Подозревать, будто император исходил из соображений, мол, не вашего это ума дело, не хочется.

До сих пор историки спорят, не приходя к компромиссу: вопросов, которые ставят многих в тупик, тьма-тьмущая, и так мало ответов. Ладно, нет возражений, когда изначально, только приступая писать о его брате, всенепременно признают, что император Николай I — один из самых противоречивых в оценках исследователей правитель России. Но тут ведь круговерть суждений и мнений касается Александра I.
Намерения заняться здесь сравнением императоров Александра и Николая у меня нет хотя бы потому, что в затронутом сюжете один — всё же император, а второй — лишь вероятный наследник в ситуации, когда есть законный цесаревич Константин.

Поэтому говорить, что Николай I был сторонником консервативных идей, тогда как Александр I порой отдавал предпочтение либеральным взглядам (своеобразная политологическая мантра многих исследователей жизни и царствования императоров), нет оснований. Известно: можно на словах отдавать предпочтение каким угодно взглядам, а в делах следовать порой противоположно. Даже не хочется ссылаться на то, что Александру I была свойственна мечтательность и склонность к абстрактным размышлениям, неудивительно, что его характеризовали колебания, а его брат — по натуре скорее прагматик, иной раз желающий явить себя решительным человеком. Это позволяло Николаю производить благоприятное впечатление на окружающих и не без успеха преподносить, будто он всегда говорит, что думает. Александр являлся более скрытным, за что его не без оснований подозревали в двуличии. Пушкинская эпиграмма «К бюсту завоевателя (На бюст Александра I)» с её последней строкой «В лице и в жизни арлекин» — тому свидетельство.

И это не просто частное мнение нашего главного поэта, а распространённая оценка императора в общественном мнении уже на протяжении свыше двух веков. Но даже если она справедлива, вряд ли ст;ит непременно признавать её исключительно негативной.
Что-то изменилось в положении Николая после сообщения ему о сходе с императорской дистанции Константина? Сказать «нет» — будет неправдой. Если произнести «да», в этом правды будет не больше, чем в предыдущем ответе. Император, как ни странно, после изготовления Манифеста о престолонаследии, не предпринял серьёзных шагов для привлечения будущего властелина, которому в 1823 году 26 лет, к государственным делам. Николай как был главным инженером российской армии, так им и остался. Александр разве что добавил ему назначение командовать 1-й гвардейской дивизией.

По этому поводу можно вспомнить упрёк Марии Фёдоровны, сделанный ею в одном из писем сыну-правителю. Она напоминает ему ситуацию, когда сам он двадцати трёх лет вошёл на престол: «Дорогой Александр, Вы так неожиданно достигли трона, в таких юных годах; хотя Отцом Вы и были зачислены в Сенат, в Военную Коллегию и в Государственный Совет…»

Впрямь, почти 30-летнего Великого князя, которому предстоит возглавить империю, никак не привлекать к управлению страной, согласитесь, более чем удивительно. Сегодня можно встретить суждение, что Александр I, оформив передачу короны Николаю, скрыл завещание, чтобы его не убили, как отца. Но я предпочту оставить его без комментария. Как и продолжение «разгадки», предложенное математиком В. А. Успенским. Его гипотеза построена на том, что «Александр Благословенный» помнил, в какой ситуации он начал царствовать (вина за смерть отца — пожалуй, единственное, что угнетало всегда императора), и понимал, что естественным центром кристаллизации заговора всегда является официальный наследник — без опоры на наследника заговор невозможен. Что Константин изначально не хотел царствовать, знали все. А про факт завещания престола Николаю, никто не ведал. Таким образом Александр I устранил саму возможность консолидации оппозиции. Получается, хотел как лучше, а получилось соответственно ранее сказанному, что была ему свойственна мечтательность и склонность к абстрактным размышлениям.

Среди современников самого императора, однако, процессуальная несостыковка при передаче власти, как и все несчастья последних лет его царствования, объяснялись иначе: он, мол, вздумал ревновать к братьям Константину и Николаю, видя в них соперников себе. В результате — хаос престолонаследия, обусловленный тайной завещания, и декабристское восстание. Таким оказалось наследство покинувшего трон императора, который к тому времени для многих уже представал в облике «сухого, желчного и коварного тирана».

Умер Александр I в Таганроге 19 ноября. Известие о смерти пришло в Петербург 27 ноября. Граф М. А. Милорадович сообщил Николаю Павловичу: «Всё кончено, Ваше Высочество… Покажите теперь пример мужества». Позже сам Николай писал: «И повёл меня под руку. Так мы дошли до перехода, что был за кавалергардской комнатой; тут я упал на стул — все силы меня оставили».

Вряд ли это было позой. Двумя днями ранее, когда ему сообщили, что император умирает, остаётся лишь слабая надежда, у него тоже ноги подкосились. Так что это уже второй раз такая реакции будущего царя. Расценивайте как угодно, но она вновь позволяет сказать: «Не царское это дело принимать царство с дрожью в ногах».
И перед Великим князем Николаем встал выбор: объявить о существовании не обнародованного Манифеста или присягнуть цесаревичу Константину Павловичу, который в тот момент был наместником Царства Польского и главнокомандующим польской армией. Николай предпочёл «разрулить» проблему по-семейному. Решил не ступать на опасную тропу, где его могли обвинить в том, что пошёл против закона. На собранном им Госсовете он попробовал, в соответствие с Манифестом Александра Павловича, объявить о своих правах на престол. И услышал резонное возражение генерал-губернатора Михаила Андреевича Милорадовича, мол, законом империи не предусмотрено наследование по завещанию, следовательно наследником является Константин.

До двух часов ночи Великий князь доказывал генералу свои права на престол, но Милорадович стоял на своём. В результате Николай Павлович вынужден был с ним согласиться и присягнуть Константину. Позднее он скажет старшему брату об этом так: «В тех обстоятельствах, в которые я был поставлен, мне невозможно было поступать иначе». Почему? В руках Милорадовича была гвардия, и за ним, надо полагать, стояли те круги, для которых кандидатура Николая была малоприемлемой.
Приносил присягу брату Константину Великий князь Николай Павлович в опустевшей церкви (время было ночное). Случайным свидетелем сцены стал Василий Андреевич Жуковский, известный нам как поэт. Ему тогда 42 года, и он — царедворец, потому что служил, можно сказать, в штате непосредственно царской семьи: являлся учителем русского языка Великой княгини (впоследствии императрицы) Александры Фёдоровны. Любопытная деталь: в 1826 году Николай Павлович предложит ему должность наставника-воспитателя Великого князя Александра Николаевича (старшего сына Николая I, будущего императора Александра II).

Жуковский рассказывал, как Николай Павлович приказал священнику принести крест и присяжный лист и как, «задыхаясь от рыданья, дрожащим голосом повторял он за священником слова присяги». Что происходило в это время в душе плачущего, как окажется, без пяти минут императора, никому знать будет не дано. Но, задыхаясь от рыдания, Великий князь в нужный момент, как хороший актёр, имя Константина Павловича произнёс твёрдым и громким голосом.

Следуя первоначальным воспоминаниям, мы знаем, что «отвержение власти, и какой власти! — совершилось без всякого своекорыстного вида», как уточнит невольный очевидец, «так тайно и тихо, что именно то обстоятельство, которое составляет прямое достоинство принесённой жертвы, осталось неведомым для истории». Надо признать, Романовы умели хранить свои тайны.

Десять лет спустя будут написаны «Записки Николая I». В них он сам положил на бумагу краткое повествование странных обстоятельств времени своего вступления на степень, как он выразится, «к которой столь мало вели меня и склонности и желания мои: степень, на которую я никогда не готовился и, напротив, всегда со страхом взирал, глядя па тягость бремени, лежавшего на благодетеле моём (императоре Александре I — А. Р.), коему посвящено было всё его время, все его познания, и за которое столь мало стяжал благодарности, но крайней мере при жизни своей! Меня удерживало чувство, которое и теперь с трудом превозмогаю, — боязнь быть дурно понятым. Я пишу не для света, — пишу для детей своих…»

Читая «Записки Николая I», уместно сопоставить их с «Воспоминаниями» Бенкендорфа, который воспроизводит царящее в тот день во дворце волнение: «Великий князь Николай с заплаканным лицом сказал нам: “Я присягнул на верность императору Константину. Идите в Штаб гвардии, последуйте моему примеру, а затем заставьте присягнуть верные Вам войска”».

Почему Милорадович «встал на сторону закона»? Вопрос, конечно, интересный. Во-первых, полного комплекта документов, касающихся отречения цесаревича членам Государственного Совета представлено не было. И ещё, сыгравшее свою роль мнение генерал-губернатора было высказано в русле его личных предпочтений. У них имелись два направления. Какое из них было более существенным, сказать затрудняюсь.

Одно, не удивляйтесь, связано с беспримерным переходом Суворова через Альпы. Тогда наравне со всеми другими российскими солдатами карабкался по итальянским и швейцарским горам для соединения с частью армии, находящейся по другую сторону Альп (о том, что корпус Римского-Корсакова из-за предательства союзничков австрийцев потерпел поражение, Суворов узнал позднее), 20-летний гвардейский офицер Константин Романов. Переход осуществлялся в том числе, чтобы спасти жизнь и честь (не попасть в плен к французам) сыну императора. Великий князь в ту пору бился в схватках, голодал и укрывался в стужу одной шинелью со своим закадычным армейским товарищем М. А. Милорадовичем.

Другое направление заставляет, если говорить как есть, вновь обратиться к фигуре Марии Фёдоровны. Позволительно сказать, что в ночь убийства отца Александр, по сути, произвёл двойной дворцовый переворот, он отодвинул от власти не только отца, но и мать. Любопытный факт, именно тогда Александр, поставленный в известность о напористых действиях матери, произнёс: «Только этого ещё не хватало!»

Как заметил историк А. Н. Сахаров, и тут с ним трудно не согласиться, «Всё это указывает на то, что он не просто хотел освободить Россию от власти деспота (такова была официальная цель заговора), спасти себя, мать и брата от гибели, но и сам стремился к власти в обход и Павла, и Марии Фёдоровны».