Рассказы о любви

Порой судьба припрячет ложку дёгтя
И, на весёлый пир войдя украдкой,
В бочонок мёда золотистый сладкий
Опустит ложку, как наживку в воду…

Рассказ 1.
Четырнадцать дней из жизни Олега Кудрявцева

Четырнадцать дней студент второго курса Московского Инженерно-Физического института Олег Кудрявцев страдал от неразделённой любви. Четырнадцать дней его рослое физически развитое тело находилось в состоянии невнятной и причудливой невесомости. Подвешенный над привычной точкой опоры, Олег то приходил в отчаяние, становился зол и нелюдим, то погружался в наслаждение, сутками пребывая в беспричинном веселье и похотях ума. Подобную смену чувств испытывает парашютист, летящий к земле в свободном полёте. Ведь раскроется парашют или нет, о том знает только время…
                * * *
В позапрошлый вторник, забив на курсовую лекцию по матанализу, Олег выходил из института и столкнулся в дверях с Настенькой из параллельной группы. «Ой!» – пискнула Настя. «Ого!» – беззвучно воскликнул юноша. Он хотел подвинуться и пропустить девушку, но неожиданно для себя замер, перекрыв проход ей и многим, столпившимся за её спиной.
– Можно, я пройду? - Настя отслонилась от Олега.
Чтобы сдержать натиск наседающих сзади, она вынуждена была упереться в его широкую грудь. Девичьи ладошки подействовали на Кудрявцева, как два горчичника.
– Пусти, я опаздываю! – выдохнула Настенька и… улыбнулась.
Улыбка пошатнула юношу. Этого оказалось достаточно, чтобы студенты с обеих сторон устремились вперёд, продавливая друг друга. Движение возобновилось. Настя поспешила на лекцию, а Олег ещё долго стоял возле институтских дверей и, потеряв счёт времени, щурился на полдневное октябрьское солнце. Его сердце учащённо билось, а текущие дела потеряли смысл…
Настя была девушкой общительной, улыбчивой и беззаботной. Ей в голову не могло прийти, что совсем рядом сгорает от любви малознакомый ей однокурсник. Олег же, истерзанный «навалившейся» на него невесомостью, держался от Насти на расстоянии.
Прошла неделя. Неопределённость истомила юношу. Первый опыт любви, как правило, несносен, прекрасен и жесток. В один из дней Олег не выдержал, выждал подходящий момент и, комкая слова, объяснился. В ответ Настенька виновато улыбнулась: «Простите, Олег, вы, наверное, замечательный, но у меня уже есть друг».
Получив отказ, Кудрявцев забросил учёбу. Каждое утро он исправно выходил из дома, однако шёл не в институт, а в букинистический отдел ближайшего книжного магазина, чтобы сдать за полтора-два рубля кое-что из семейной библиотеки – томик Чехова, Пастернака или Бунина. На вырученные деньги юноша покупал сухое вино или, если хватало выручки, портвейн и до вечера бродил по Москве, переливая янтарное содержимое из бутылки в ослабевшее от переживаний тело. Так прошла ещё неделя.
– Какая же ты тряпь! – Олег бросил недопитую бутылку в урну. – Завтра же идёшь в институт и… – он запнулся. – Что «и…»? А то: делай, что должен, и будь, что будет!
На следующий день герой действительно отправился в институт. Первой парой значился всё тот же коварный матанализ. Юноша пристроился на галёрке, чтобы сверху наблюдать за Настей, сидящей в первом ряду среди отличников и отличниц. Прозвенел звонок. Олег поспешил вниз и… замер. В дверях Настю встретил какой-то сутулый, похожий на горбуна парень. Они вместе вышли за дверь.
«Горбун?» – вспыхнул наш герой, уязвлённый тем, что Настя предпочла его какому-то уродцу. Не помня себя, он выбежал из аудитории.
– Стойте!
Ребята замерли.
– Что тебе… – парень сделал шаг вперёд.
Олег увидел испуганные глаза Насти.

Я…я люблю её. Понял ты!
Он боролся за любовь дамы, как рыцарь на турнире чести. Любовное чувство, пережитое наедине с собой, не научило его простому правилу: требовать любовь силой – признак внутренней слабости. Глядя в спокойные глаза парня, Олег почувствовал, что промахивается и пристыженно замолчал.
– Пойдём, Славик, – Настя потянула парня в сторону.
Они сделали несколько шагов. Вдруг горбун обернулся и тихо сказал:
– Прости, друг.
«Прости, друг…» — мысленно повторил Олег, отступая назад.
— Любовь - свет, — шепнул, подхватив Олега под локоть, проходивший мимо препод по квантовой физике, — ты любишь, значит, ты — источник света. Свети, радуй и радуйся!
– Как просто! – повторил юноша. — Радуй и радуйся...
Препод расправил сложенные за спиной крылья.
— И не печалься попусту. Та или иная женщина – это область наших представлений о счастье, сам же источник счастья находится в тебе. Будь бережлив к нему, в нём твоя сила.
— Свети, радуй и радуйся! – ещё раз повторил Олег и обнял первого попавшегося под руку сокурсника.
– Видишь его?.. – добавил он, провожая глазами препода, летящего над толпой вопреки всем физическим законам.


                Рассказ 2.
                Большая медведица
Тамерлан выключил компьютер. «Уфф! – образ Розы из фильма «Титаник» кружил ему голову. – Это ж про меня!»  Юноша подкатил коляску к окну и отыскал в вечернем небе созвездие Большой медведицы. Декабрьскими вечерами оно подплывало к окнам Тамерлана, и они долго смотрели друг на друга. Сегодня на календаре значилось семнадцатое декабря.
– Семнадцатое декабря… – произнёс Том.
Ровно два года назад случилась та самая злополучная авария. Четырнадцатилетний Тамерлан Гулиев (Тамик, Том) должен был погибнуть в одной страшной давильне с родителями, сестрёнкой и водителем Ростиславом Евгеньевичем, но по какой-то причине оказался «круглым счастливчиком» – выжил, отделавшись переломом позвоночника и десятком других менее тяжких увечий. Год провалялся в госпиталях, вернулся домой, пересел в инвалидное кресло и получил возможность передвигаться, брать книги, читать, но, главное, работать с компьютером. Тогда же Тамерлан впервые увидел в окне Большую медведицу.
– Роза, как прекрасно, что смерть на коснулась тебя!» – улыбнулся юноша, разглядывая небо.
Он перекатил коляску к рабочему столу и снова включил компьютер. Сердце Тамерлана учащённо билось, он думал о Розе. Душа шестнадцатилетнего инвалида ощутила первые неясные признаки любовного томления. Его влечение не было результатом живого ощущения женщины, но лишь… иносказанием о любви. Такое же чувство восторженной подростковой экзальтации могла бы вызвать греческая статуя Венеры или Даная великого Рембрандта. Роза оказалась социально ближе, это и определило сердечный выбор Тамерлана, ведь он влюбился в собственное ощущение красоты!
Влюбился в собственную любовь… Что может быть несносней и пагубнее этого виртуальной чувства? Живое касание рук, губ, перешёптывание наедине, взаимная молчаливая нега – разве может быть и не быть одновременно? В одном из стихотворений Поля Элюара есть слова: «Наши руки забыли друг друга, наши ноги забыли друг друга…» Какая виртуальность, да вы что?!
                * * *
Семья Тамерлана принадлежала к управленческой верхушке азербайджанкой диаспоры и имела большой и красивый дом в ближнем Подмосковье. Тамерлана обслуживала давняя родительская прислуга родовитая татарка Айгюль. После гибели хозяина добрая женщина не покинула дом Гулиевых, но по предложению родственников отца продолжила службу в качестве домоправительницы. По возвращению из больницы юноша поступил в её нежное любящее распоряжение.
Айгюль была женщиной чуткой и наблюдательной и, конечно, не могла не заметить происходивших с мальчиком изменений. Несколько раз она пыталась расспросить Тамерлана как бы ни о чём, с единственным желанием вызвать его на откровенность. И всякий раз юноша отвечал уклончиво с плохо скрываемой надеждой на окончание разговора. «Бедный мальчик, – шептала опечаленная женщина, прикрывая дверь, – как он далёк от всех нас!..»
Какое-то время состояние виртуальной влюблённости соответствовало трепетным ожиданиям Тамерлана. Но скольжение ума тягостно для человеческой психики. В сознание юноши закралось сомнение: он, пожизненный инвалид, лишённый физического общения с миром, вообразил себе бог знает что! Разве имеет он право на безумные чувственные фантазии?
                * * *
Айгюль жила в доме Гулиевых с дочерью Беллой, четырнадцатилетней красавицей, рукодельницей и резвушкой. Белла ежедневно виделась с Тамерланом, однако замкнутость одного и материнский пригляд за другой препятствовали общению сверстников.
В один из дней Айгюль встала чуть позже обычного и, чтобы сэкономить время, отправилась на рынок одна, переложив на Беллу утреннюю уборку в доме. Как только за матерью закрылась дверь, девушка поднялась на второй этаж и постучала в дверь Тамерлана. Приборка в комнате юноши развеселила её. Белла позволила себе немного пошалить, вернее, пококетничать с инвалидом, о чём в тот же день раскаялась и чуть было не пожаловалась на себя матери.
На следующее утро она вошла в комнату Тамерлана, стыдливо опустив голову. Едва девушка приступила к уборке, Том окликнул её:
– Белла, какая ты вчера была смешная!
Он хотел как-то иначе выразить своё воспоминание. Нет, конечно, резвушка не была смешной, она была…
«Смешная?!» – вспыхнула девушка и уже подняла веник, чтобы хорошенько отдубасить наглого мальчишку, но в этот миг в комнату вошла Айгюль.
– Сегодня ты готовишь завтрак, – сказала она, – иди. Я сама приберусь у Тамика.
Вручив матери веник, девушка выбежала в коридор.
– Что, что такое? – нахмурилась Айгюль, но юная Белла уже мчалась по лестнице на первый этаж, повторяя, будто кусая себя за язык: «Смешная! Я смешная!..»
– Тамик, что это она? – Айгюль повернулась к Тамерлану.
– Я не знаю, – ответил инвалид, – я сказал, что она смешная, а она…
Юноша вспомнил вчерашнее утро. Белла вымыла пол, сложила разбросанные на столе книги. Затем, как-то странно, вертляво что ли, подошла к окну и стала стирать с подоконника пыль, то и дело замирая, будто скриншотясь, в позах, «приличествующих» каким-нибудь взрослым топ-моделям. Её забавные силуэты в контражуре утреннего солнца запомнились Тамерлану, как восхитительные огненные печатки! Не дыша, юноша наблюдал за проказами Беллы, а когда она обернулась и объявила: «Я всё!», ему вдруг захотелось плакать. Он сдержался. Но только Белла закрыла за собой дверь, он и вправду расплакался. Том плакал, не понимая причины собственных слёз. Теперь же, объединив два события в одно, он понял… ему захотелось невозможного – Беллу!
С того дня в сознании Тамерлана, воспалённом новым, неведомым прежде чувством близости, померкли и греческий мрамор, и образ библейской Данаи, и даже восхитительная Роза из фильма «Титаник». У него появился живой настоящий объект любви! Пьедестал виртуального наслаждения одним взмахом веника разрушила проказница Белла. В отличие от Розы, она ведь могла коснуться его руки, что-то шепнуть, или присесть в ногах и помолчать. Просто помолчать! И помечтать о невозможном между калекой и красавицей!
Три дня Белла злилась и под разными предлогами не появлялась в комнате Тамерлана. На четвёртый день злость оставила её. «Как там мой Тамик?» – девушка кокетливо ухмыльнулась и, как бы между прочим, выпросила у матери разрешение на уборку второго этажа.
– Ну, иди… – напутствовала Айгюль, оглядывая дочь, приплясывающую в дверях, подобно норовистой лошадке перед выездкой…



Порой судьба припрячет ложку дёгтя
И, на весёлый пир войдя украдкой,
В бочонок мёда золотистый сладкий
Опустит ложку, как наживку в воду…

Рассказ 1.
Четырнадцать дней из жизни Олега Кудрявцева

Четырнадцать дней студент второго курса Московского Инженерно-Физического института Олег Кудрявцев страдал от неразделённой любви. Четырнадцать дней его рослое физически развитое тело находилось в состоянии невнятной и причудливой невесомости. Подвешенный над привычной точкой опоры, Олег то приходил в отчаяние, становился зол и нелюдим, то погружался в наслаждение, сутками пребывая в беспричинном веселье и похотях ума. Подобную смену чувств испытывает парашютист, летящий к земле в свободном полёте. Ведь раскроется парашют или нет, о том знает только время…
                * * *
В позапрошлый вторник, забив на курсовую лекцию по матанализу, Олег выходил из института и столкнулся в дверях с Настенькой из параллельной группы. «Ой!» – пискнула Настя. «Ого!» – беззвучно воскликнул юноша. Он хотел подвинуться и пропустить девушку, но неожиданно для себя замер, перекрыв проход ей и многим, столпившимся за её спиной.
– Можно, я пройду? - Настя отслонилась от Олега.
Чтобы сдержать натиск наседающих сзади, она вынуждена была упереться в его широкую грудь. Девичьи ладошки подействовали на Кудрявцева, как два горчичника.
– Пусти, я опаздываю! – выдохнула Настенька и… улыбнулась.
Улыбка пошатнула юношу. Этого оказалось достаточно, чтобы студенты с обеих сторон устремились вперёд, продавливая друг друга. Движение возобновилось. Настя поспешила на лекцию, а Олег ещё долго стоял возле институтских дверей и, потеряв счёт времени, щурился на полдневное октябрьское солнце. Его сердце учащённо билось, а текущие дела потеряли смысл…
Настя была девушкой общительной, улыбчивой и беззаботной. Ей в голову не могло прийти, что совсем рядом сгорает от любви малознакомый ей однокурсник. Олег же, истерзанный «навалившейся» на него невесомостью, держался от Насти на расстоянии.
Прошла неделя. Неопределённость истомила юношу. Первый опыт любви, как правило, несносен, прекрасен и жесток. В один из дней Олег не выдержал, выждал подходящий момент и, комкая слова, объяснился. В ответ Настенька виновато улыбнулась: «Простите, Олег, вы, наверное, замечательный, но у меня уже есть друг».
Получив отказ, Кудрявцев забросил учёбу. Каждое утро он исправно выходил из дома, однако шёл не в институт, а в букинистический отдел ближайшего книжного магазина, чтобы сдать за полтора-два рубля кое-что из семейной библиотеки – томик Чехова, Пастернака или Бунина. На вырученные деньги юноша покупал сухое вино или, если хватало выручки, портвейн и до вечера бродил по Москве, переливая янтарное содержимое из бутылки в ослабевшее от переживаний тело. Так прошла ещё неделя.
– Какая же ты тряпь! – Олег бросил недопитую бутылку в урну. – Завтра же идёшь в институт и… – он запнулся. – Что «и…»? А то: делай, что должен, и будь, что будет!
На следующий день герой действительно отправился в институт. Первой парой значился всё тот же коварный матанализ. Юноша пристроился на галёрке, чтобы сверху наблюдать за Настей, сидящей в первом ряду среди отличников и отличниц. Прозвенел звонок. Олег поспешил вниз и… замер. В дверях Настю встретил какой-то сутулый, похожий на горбуна парень. Они вместе вышли за дверь.
«Горбун?» – вспыхнул наш герой, уязвлённый тем, что Настя предпочла его какому-то уродцу. Не помня себя, он выбежал из аудитории.
– Стойте!
Ребята замерли.
– Что тебе… – парень сделал шаг вперёд.
Олег увидел испуганные глаза Насти.

Я…я люблю её. Понял ты!
Он боролся за любовь дамы, как рыцарь на турнире чести. Любовное чувство, пережитое наедине с собой, не научило его простому правилу: требовать любовь силой – признак внутренней слабости. Глядя в спокойные глаза парня, Олег почувствовал, что промахивается и пристыженно замолчал.
– Пойдём, Славик, – Настя потянула парня в сторону.
Они сделали несколько шагов. Вдруг горбун обернулся и тихо сказал:
– Прости, друг.
«Прости, друг…» — мысленно повторил Олег, отступая назад.
— Любовь - свет, — шепнул, подхватив Олега под локоть, проходивший мимо препод по квантовой физике, — ты любишь, значит, ты — источник света. Свети, радуй и радуйся!
– Как просто! – повторил юноша. — Радуй и радуйся...
Препод расправил сложенные за спиной крылья.
— И не печалься попусту. Та или иная женщина – это область наших представлений о счастье, сам же источник счастья находится в тебе. Будь бережлив к нему, в нём твоя сила.
— Свети, радуй и радуйся! – ещё раз повторил Олег и обнял первого попавшегося под руку сокурсника.
– Видишь его?.. – добавил он, провожая глазами препода, летящего над толпой вопреки всем физическим законам.


                Рассказ 2.
                Большая медведица
Тамерлан выключил компьютер. «Уфф! – образ Розы из фильма «Титаник» кружил ему голову. – Это ж про меня!»  Юноша подкатил коляску к окну и отыскал в вечернем небе созвездие Большой медведицы. Декабрьскими вечерами оно подплывало к окнам Тамерлана, и они долго смотрели друг на друга. Сегодня на календаре значилось семнадцатое декабря.
– Семнадцатое декабря… – произнёс Том.
Ровно два года назад случилась та самая злополучная авария. Четырнадцатилетний Тамерлан Гулиев (Тамик, Том) должен был погибнуть в одной страшной давильне с родителями, сестрёнкой и водителем Ростиславом Евгеньевичем, но по какой-то причине оказался «круглым счастливчиком» – выжил, отделавшись переломом позвоночника и десятком других менее тяжких увечий. Год провалялся в госпиталях, вернулся домой, пересел в инвалидное кресло и получил возможность передвигаться, брать книги, читать, но, главное, работать с компьютером. Тогда же Тамерлан впервые увидел в окне Большую медведицу.
– Роза, как прекрасно, что смерть на коснулась тебя!» – улыбнулся юноша, разглядывая небо.
Он перекатил коляску к рабочему столу и снова включил компьютер. Сердце Тамерлана учащённо билось, он думал о Розе. Душа шестнадцатилетнего инвалида ощутила первые неясные признаки любовного томления. Его влечение не было результатом живого ощущения женщины, но лишь… иносказанием о любви. Такое же чувство восторженной подростковой экзальтации могла бы вызвать греческая статуя Венеры или Даная великого Рембрандта. Роза оказалась социально ближе, это и определило сердечный выбор Тамерлана, ведь он влюбился в собственное ощущение красоты!
Влюбился в собственную любовь… Что может быть несносней и пагубнее этого виртуальной чувства? Живое касание рук, губ, перешёптывание наедине, взаимная молчаливая нега – разве может быть и не быть одновременно? В одном из стихотворений Поля Элюара есть слова: «Наши руки забыли друг друга, наши ноги забыли друг друга…» Какая виртуальность, да вы что?!
                * * *
Семья Тамерлана принадлежала к управленческой верхушке азербайджанкой диаспоры и имела большой и красивый дом в ближнем Подмосковье. Тамерлана обслуживала давняя родительская прислуга родовитая татарка Айгюль. После гибели хозяина добрая женщина не покинула дом Гулиевых, но по предложению родственников отца продолжила службу в качестве домоправительницы. По возвращению из больницы юноша поступил в её нежное любящее распоряжение.
Айгюль была женщиной чуткой и наблюдательной и, конечно, не могла не заметить происходивших с мальчиком изменений. Несколько раз она пыталась расспросить Тамерлана как бы ни о чём, с единственным желанием вызвать его на откровенность. И всякий раз юноша отвечал уклончиво с плохо скрываемой надеждой на окончание разговора. «Бедный мальчик, – шептала опечаленная женщина, прикрывая дверь, – как он далёк от всех нас!..»
Какое-то время состояние виртуальной влюблённости соответствовало трепетным ожиданиям Тамерлана. Но скольжение ума тягостно для человеческой психики. В сознание юноши закралось сомнение: он, пожизненный инвалид, лишённый физического общения с миром, вообразил себе бог знает что! Разве имеет он право на безумные чувственные фантазии?
                * * *
Айгюль жила в доме Гулиевых с дочерью Беллой, четырнадцатилетней красавицей, рукодельницей и резвушкой. Белла ежедневно виделась с Тамерланом, однако замкнутость одного и материнский пригляд за другой препятствовали общению сверстников.
В один из дней Айгюль встала чуть позже обычного и, чтобы сэкономить время, отправилась на рынок одна, переложив на Беллу утреннюю уборку в доме. Как только за матерью закрылась дверь, девушка поднялась на второй этаж и постучала в дверь Тамерлана. Приборка в комнате юноши развеселила её. Белла позволила себе немного пошалить, вернее, пококетничать с инвалидом, о чём в тот же день раскаялась и чуть было не пожаловалась на себя матери.
На следующее утро она вошла в комнату Тамерлана, стыдливо опустив голову. Едва девушка приступила к уборке, Том окликнул её:
– Белла, какая ты вчера была смешная!
Он хотел как-то иначе выразить своё воспоминание. Нет, конечно, резвушка не была смешной, она была…
«Смешная?!» – вспыхнула девушка и уже подняла веник, чтобы хорошенько отдубасить наглого мальчишку, но в этот миг в комнату вошла Айгюль.
– Сегодня ты готовишь завтрак, – сказала она, – иди. Я сама приберусь у Тамика.
Вручив матери веник, девушка выбежала в коридор.
– Что, что такое? – нахмурилась Айгюль, но юная Белла уже мчалась по лестнице на первый этаж, повторяя, будто кусая себя за язык: «Смешная! Я смешная!..»
– Тамик, что это она? – Айгюль повернулась к Тамерлану.
– Я не знаю, – ответил инвалид, – я сказал, что она смешная, а она…
Юноша вспомнил вчерашнее утро. Белла вымыла пол, сложила разбросанные на столе книги. Затем, как-то странно, вертляво что ли, подошла к окну и стала стирать с подоконника пыль, то и дело замирая, будто скриншотясь, в позах, «приличествующих» каким-нибудь взрослым топ-моделям. Её забавные силуэты в контражуре утреннего солнца запомнились Тамерлану, как восхитительные огненные печатки! Не дыша, юноша наблюдал за проказами Беллы, а когда она обернулась и объявила: «Я всё!», ему вдруг захотелось плакать. Он сдержался. Но только Белла закрыла за собой дверь, он и вправду расплакался. Том плакал, не понимая причины собственных слёз. Теперь же, объединив два события в одно, он понял… ему захотелось невозможного – Беллу!
С того дня в сознании Тамерлана, воспалённом новым, неведомым прежде чувством близости, померкли и греческий мрамор, и образ библейской Данаи, и даже восхитительная Роза из фильма «Титаник». У него появился живой настоящий объект любви! Пьедестал виртуального наслаждения одним взмахом веника разрушила проказница Белла. В отличие от Розы, она ведь могла коснуться его руки, что-то шепнуть, или присесть в ногах и помолчать. Просто помолчать! И помечтать о невозможном между калекой и красавицей!
Три дня Белла злилась и под разными предлогами не появлялась в комнате Тамерлана. На четвёртый день злость оставила её. «Как там мой Тамик?» – девушка кокетливо ухмыльнулась и, как бы между прочим, выпросила у матери разрешение на уборку второго этажа.
– Ну, иди… – напутствовала Айгюль, оглядывая дочь, приплясывающую в дверях, подобно норовистой лошадке перед выездкой…