Чей-то сын, чей-то брат, а может и не тот и не этот, а как большинство, никто, Фома
– И отчего на этот раз бежим? – с язвительностью достойной лучшего применения, как бы сказал и точно сказал прямо сейчас это бегущий на береговой дорожке человек не слишком ровно, со скрытой враждебностью в своём взгляде смотря на себя в отражение экрана телевизора висящего напротив него на стене. И судя по его ответной гримасе на лице, то ему есть что ответить на этот свой всё-таки риторический вопрос и заодно самому себе.
– Значит, вопрос чьей-то личной вовлечённости не стоит на повестке дня. Он, можно сказать, что решён. – Цедит сквозь зубы эти слова всё тот же бегущий на беговой дорожке человек.
– Ты это насчёт утверждения: «От себя не убежишь» что ли? – усмехается всё тот же, упоминаемый уже третий раз подряд человек, с очень подходящим для него и уже наглядно озвученных характеристик именем Фома, в мирской жизни во всём и главное в себе сомневающийся. – А кто в себе не сомневается? – задался бы резонным вопросом в ответ Фома, немало удивлённый тому, что такое значение в нём придаётся всего лишь человеческой рассудительности в виде сомнения в себе. И сам тут же дал бы ответ. – Только человек циничный и бескомпромиссный. А это знаете кто? – а вот на этот свой вопрос Фома уже не дал бы ответа, многозначительно и из своей дальновидной скромности умолчав эту загадку не для всякого ума.
А вот если быть чуточку более внимательным к внешнему виду Фомы точно не Аквинскому (кто таков, то это вопрос не к месту), то через модельную прорезь его спортивной рубашки можно будет заметить очень удивительной и замечательной формы амулет, в треугольную форму которого вкраплено всевидящее масонское око. И если это не дань собственному инфантилизму в виде моды, то можно предположить, что не мирское имя Фомы имеет различной степени сказуемости в виде приставок, как, например, брат наш сердечный, иерофант Фома, не слишком ли ты погружён в заботы о своём бренном теле, когда милостей твоей природы сознания в свете созидания жаждут заблудшие души из нашего прихода в городке Сарагоса.
Всё так, а может и совсем не так, а как на самом деле так, то без обращения к самому Фоме и его желания развеять все эти возникшие в нас сомнения и скорей всего заблуждения нашего ума, никак не обойтись последовательно. И если нас интересует только истина, а не её ответвления в виде додумывания, то придётся набраться терпения и дождаться момента откровения со стороны мирского, пока что только нам известно, человека Фомы из провинциального городка Сарагос. Между прочим и на самом деле основанного самим Цезарем.
– И всё-таки, – до чего же к себе до предела мелочен и придирчив Фома, – чтобы задаваться этим к себе утверждением «От себя не убежишь», нужно хотя бы знать, кто ты по своей сути есть. Что б значит, ничего в этом деле не спутать. А то может быть ты не от самого себя сейчас бежишь, а от того в себе не устраивающего тебя из принципиальных соображений человека, кем ты никогда не хотел быть даже похожим. И тогда этот твой по факту бег на месте всегда, не есть побег от самого себя и навалившихся на тебя неподъёмных проблем, а это скорей наоборот, твоя погоня за твоей мечтой, к которой ты подспудно всю свою жизнь стремился. А для этого и нужно стать новым для себя человеком. – И судя по недовольной гримасе Фомы, то и этот ответ его не устраивает. Да так, что он чуть ли не спотыкается на беговой дорожке, совершенно забыв, что на ней останавливаться нужно иным способом. Не самому делать остановку, а саму дорожку останавливать.
– Как это на меня похоже. – Удержавшись на ногах, делает вот такой вывод Фома и сразу за него цепляется. – Значит, всё-таки есть некоторое понимание, что тебя характеризует и идентифицирует. – Рассудил Фома. – И что же это? – задался вопросом Фома, решив подойти к этому вопросу личной идентификации с самой привередливой доскональностью, как эгоцентрист, для кого всё, что касается самого себя всегда стоит на первом плане, и он готов всю жизнь свою посвятить этому изучению. Ну а так как вопрос личного понимания не то что не простой, а он предельно важен для самого себя, то здесь спешка неуместна, и нужно проявить большую выдержку и бывает что и смелость, чтобы с позиции самокритики на себя посмотреть и что тут поделать уже, признать за собой такие только тебе свойственные характеристики. Без которых ты и не можешь собой называться.
– А ты человек бедовый. – Сделал обобщающий, без особой пока что конкретики вывод Фома. Чего уже достаточно нимало, и прежде чем перейти к следующей стадии самоанализа, нужно этот выдвинутый, всего вероятней, базовый тезис и принцип своей жизненной систематизации одновременно, со всех сторон обмозговать. Что он значит, к чему тебя склоняет и что в себе предполагает?
– И что? – задался вопросом Фома, принявшись окидывать внутренним взглядом области своей памяти, в которой сохранены все проявления его личностного я. И как выясняется по следам такого его рассмотрения, то этот его вывод и последовавший вопрос имеют не самую простую разгадку.
– Кого-то выручает счастливый случай, – рассудил Фома, – а у меня не как у всех. А всё наоборот. Характеризуемый, как несчастный случай, произошедший со мной, служит основанием или палочкой выручалочкой для кого-то постороннего, оказавшегося на пороге беды или события, несущего в себе так только называемое несчастье. Так, к примеру… – Фома всем собой перемещается в те области памятливого прошлого, которые стали для него теми жизненными испытаниями, которые, как в науке, при большом количестве одинаковых результатов, становятся обоснованиями и доказательством выдвигаемой учёными теории. В рассматриваемом Фомой случае, имело место доказательство теории взаимосвязи и зависимости друг от друга несчастного и счастливого случая, разница в которых заключается лишь в их разной полярности. И если изменить полярность случая, то всё сперва отрицательное и негативное, примет положительный характер. Так что никогда не нужно спешить делать выводы, исходя из одного настоящего, нужно происходящее оценивать из проявлений будущего.
– Как-то в один из, как это всегда вспоминается, солнечных дней, – Фома в один сердечным теплом побуждаемый взгляд в прошлое, в него полностью переместился, – а так-то в настоящем этот день мог быть запросто пасмурным, я, погружённый в свои мысли и следуя обычным путём из магазина домой, рассуждал о сути природы вещей.
– Каждый день одно и тоже. – Недовольничал я. – И с чем это связано? Либо на роду это написано, что прожить тебе самую обычную, серую жизнь, раз твоя личность в себе ничего героического не предполагает, и поэтому природа тебя предохраняет от таких жизненных встреч, которые потребует от тебя проявления жизненной стойкости и героизма, которых у тебя по факту нет, либо же я по всё той же причине следую одним и тем же путём, с работы домой и наоборот, никуда не сворачивая.
– И что ты предлагаешь? – задаюсь себе я этим вопросом.
– Может свернуть? – как-то не очень уверенно, через опять же вопрос, что предполагает туже неуверенность, вот так я предлагаю себе изменить свои серые будни. А когда в таком стиле ты себе предлагаешь такие кардинальные решения, то у тебя тут же возникает множество причин всё оставить как есть.
– И куда? – вот так, косвенно начинается в тебе самоотвод от всех этих анархических мыслей.
– А и вправду, куда? – почесав себе затылок, задаюсь я этим вопросом, который должен поставить жирную точку во всех этих моих метаниях. Но он её не поставил пока что, а я ещё проявлял очаги нестабильности.
– Да в любой бар или ресторан. – Делается мной многообещающее предложение.
– До чего же ты наивен. – Язвительно усмехается мой во мне спорщик, называемый голосом здравого смысла.
– И что не так? – возмущаюсь я таким переходом моего оппонента на личности, что говорит о том, что аргументов в доказательстве своей правоты у того нет.
– А разве непонятно. – Усмехается этот наглец во мне. – Туда люди ходят, чтобы отдохнуть от самих себя, а ты собираешься пойти туда, чтобы себя отыскать. Как-то нелогично. – Здесь я хотел указать этому логическому подонку на некоторые его нестыковки в своих рассуждениях, но тот, будучи всегда в курсе всех моих последующих шагов, меня опережает на этом пути, заявив следующее. – И с кем ты туда пойдёшь?
А вот этот вопрос застаёт меня врасплох, и я даже на мгновение теряюсь, мямля какую-то глупость в ответ. – А это ещё зачем?
– И как ты себе это представляешь, свой поход в ресторан один? – ставит меня на место, в тупик своего отшельничества и нелюдимости этот логик и мой личный стратег и проектировщик моего будущего.
И я уже было собрался опустить руки и махнуть на такую подставу моей личной природы, с чего-то решившей, что моя самостоятельность и независимость от посторонних людей и мнений есть высшая ценность – ты есть тот, как ты о себе думаешь, а не как о тебе общественное мнение решит – и сообразившей, что путь с опорой только на себя самый верный, как меня на всех этих верных мыслях и решениях, ну и пусть что набивших мне оскомину и приевшихся до предела, очень неожиданно и вдруг перебивает обратившийся ко мне женский голос. – Это дом «Восточная 2/3»?
Я, наткнувшись на невидимую стену, замираю, поднимаю глаза, и …чёрт меня побери, так в себе теряюсь перед лучом света в моём загаженном окне серой жизни, который излучает эта очаровательная улыбка незнакомки, из всех вокруг людей (ну и пусть, что тут никого не было) выбравшая именно меня, чтобы спросить об искомом ею адресе (а он, между прочим, был на стене дома отмечен, и что тогда это может значить!), а на самом деле найти повод со мной заговорить, а там кто знает, что будет, что роняю из рук пакет с продуктами, выказывая перед ней себя полным тупицей и болваном. Хотя не полностью. Я, противореча очевидности, своим ответом путаю ей все карты.
– Нет. – Говорю я ей, вызывая в её лице расстройство и непонимание того, где она могла совершить столь странную ошибку. Хотя не она, а навигатор в её телефоне, к которому она обращается с укоризненным выражением лица, и сейчас вы мне за всё ответите. И незнакомка начинает трясти свой смартфон с навигатором в нём, чтобы значит, привести его в геолокационные чувства и не сметь меня больше расстраивать неверным распознаванием точки указания и уводом меня в сторону скользких дорог. С последним моментом я нашёл понимание с разработчиками этого навигационного приложения, которым подольше бы хотелось заострять на себе внимание столь солнечно выглядевшей, милейшей незнакомки.
– Знаете, а он мне показывает, что это здесь. – С долей сомнения в мою сторону и недоумения в сторону так обстоящих дел, говорит и смотрит на меня незнакомка.
И тут на меня что-то удивительное, смелое находит (это, скорей всего, связано с необходимостью оправдать свой обман с адресом и заодно свою растерянность), что я выказываю в себе человека с большой выдумкой.
– Этот адрес по факту всегда находится здесь, но вот время для его нахождения не всегда совпадает с его физическим присутствием. – Вот такую загадку для ума, а скорей разрыв для нейронных связей умственной составляющей заявляю я.
И, конечно, незнакомка ничего из сказанного мной не поняла, хотя и старалась меня понять. О чём она так открыта и говорит. – Я ничего не поняла. – С улыбкой посмеиваясь над своей такой не умностью в сравнении с таким как у вас большим умом и загадочностью, говорит незнакомка.
А вот теперь от меня требуются не одни только слова пояснения, а я их должен каким-то действием подпереть. Что в десять раз сложнее делать, когда и сам не знаешь, что хотел донести до ума незнакомки. А когда ты загнан в такую самим же созданную ситуацию тупика, то начинаешь лезть в карман за хоть каким-то словом, и… – А где мои ключи?! – уж очень искренне я поражаюсь такой своей находке с обратным кумулятивным смыслом – потери.
А вот сейчас незнакомка, осенённая догадкой, поняла, что я хотел до неё донести своим заявлением.
– Так вот что вы хотели мне сказать. – Очаровательно так рада за себя не такую уж и глупую, и за меня, так умело подтвердившего в ней это разумное начало незнакомка, во все свои огромные глаза смотря сожалеючи на меня. И она даже готова пойти на определённые жертвы со своей стороны, чтобы облегчить для меня этот момент потери, предоставив мне временное пристанище в своей уютной квартирке (где она там всегда уют), но к большому сожалению, она очень не близко отсюда живёт, а сюда она прибыла по приглашению …давайте обойдёмся без этих представлений этого лица, третьего лишнего для наших отношений.
И хотя многое из сказанного ею мне запредельно согрело душу, в особой части её указание на возникновение между нами отношений, всё-таки утаивание ею пригласившего её лица, меня категорически не устроило и я хотел бы знать, что за подонок её пригласил к себе в гости, минуя меня.
– Именно. – Говорю я. – Без ключей я не попаду по указанному адресу. А с ключами попаду.
– Давайте поищем вместе. – Говорит незнакомка, и не дожидаясь, когда я приму это её приглашение, может к чему-то большему, присев, начинает перебирать взглядом и руками пространство вокруг меня. Я же только сейчас поняв, что может предполагать такое её живое участие в поиске и нахождении моих потерянных ключей, заголовокружившись от запредельных фантазий и ожиданий, присел на колени и начал искать эти проклятые ключи, всё время сбиваясь на желание найти своими руками руки незнакомки. Что видимо и не привело к нахождению ключей.
– Здесь их нет. – Поднимаясь, говорит незнакомка.
– Нет. – Соглашаюсь я.
– Надо в другом месте поискать. – Говорит она.
– Придётся. – С какой-то безнадёжностью говорю я, бросая взгляд своего назад, по которому я сюда прибыл.
– А запасных нет? – спрашивает она.
– Дома. – С насмешкой говорю я, бросая взгляд в сторону второго этажа дома. Куда смотрит и она.
– Дома хорошо, если ты дома. – Смеётся незнакомка. – Это ваш балкон? – спрашивает она, кивая в сторону моего балкона.
– Да. – Отвечаю я, пытаясь понять, куда она клонит.
– А если перелезть по балкону? – предлагает она.
– Надо попасть к соседям. – Говорю я, смотря на соседский балкон, чьё соседство меня не устраивало по принципиальным разногласиям с моим соседом.
А вот тут она собирается меня чем-то знаковым удивить, полезая рукой в карман своего плаща, где она вдруг к своему изумлению натыкается на что-то такое, что её повергает в состояние шока и растерянности. Которое заставляет её лезть другой рукой в другой карман, и что за ужас, она и там не находит то, что должно там находится, раз она отлично помнит, что туда клала и даже ложила. Или же… Да что я за растяпа! Я их выложила на тумбочку, когда сюда собиралась.
А вслух незнакомка, конечно, не сказала, какая она рассеянная в особые моменты своей жизни, когда в её жизнь приходит влюблённость, а она с виноватой почему-то и растерянной улыбкой сообщает мне по секрету, что она, всего вероятней, самопроизвольно, для того чтобы меня поддержать, и сама потеряла ключи. И что теперь будем делать?
Я одномоментно провёл свои, резонирующие мои мысли в сторону негатива параллели между этим соседским балконом и её ключами, – она что, встречается с этим гадом?! А она знает, что он не только с ней встречается, а даже живёт браком со своей женой! Где она, кстати? – и еле удержавшись от любых выводов, вспомнив о своих рассуждениях по пути сюда насчёт другого осмысления своей жизни (а это чем не приключение), делаю ей предложение зайти в кафе шаговой отсюда доступности и за чашкой горячего кофе подумать над решением возникшей проблемы.
Незнакомка демонстрирует в себе серьёзность и с кабы с кем она не ходит на мимолетные свидания, посмотрев на свои ручные часики. – Да, у меня есть время. – Говорит она, сперва косящимся исподлобья взглядом на меня убедившись в том, что я человек заслуживающий доверие, на её вкус и всё это не подстроивший с ключами, чтобы втереться к ней в доверие, зная откуда-то, что она очень доверчива и всему верит.
– И всё-таки я так и не прояснил, что её связывает с моим соседом, Валерой. А вот что его связывает со своей женой, Ларисой, то она должна была догадаться, когда я ей указал на её вдруг появление у дома и на её прямую связь с соседским балконом. – С улыбкой до ушей и одновременно с раздражением на этого Валеру, вернулся к сегодняшнему себе и месту своего нахождения Фома. – И получается, что потеря мной ключей, не привела к потере веры в Валеру его жены, Ларисы, открыв в тоже время глаза незнакомки, Сони, на вероломство некоторых вероломных по своей жизненной сути людей, как Валера.
– Так всё-таки, что опять такого случилось, что не даёт мне покоя? – задаётся новым вопросом Фома, переведя свой взгляд на настенные часы на стене перед собой напротив и себя в отражении зеркала, опять же перед собой, ну и заодно перед всем этим тренажёрным залом.
– Может Соня? – задался этим вопросом Фома, из чего можно сделать логический вывод о том, что их знакомство имело благотворное продолжение. До какой степени доверительности? То вот так сразу, без дополнительной информации сложно сказать и понять. Но можно предположить, что раз Фома выказывает такую близкую к себе обеспокоенность, и при этом им почему-то больше не вспоминается ненавистный сосед и проходимец Валера, чей балкон находился в касательной соприкосновенности с балконом Фомы, то вопрос с вероломным Валерой был решён, а вот насчёт самого себя, то этот вопрос ещё открыт.
– Хотя... – на этом месте и моменте Фома не только запинается, но и сбивается со своего ровного хода на беговой дорожке, на который он перешёл для большего удобства своего размышления – бег разгоняет в тебе кровь и мысли становятся несколько возбужденными, и в тебе появляется уверенность свернуть горы, чего в обычном состоянии не замечалось – к большой неожиданности для себя наткнувшись на пристально изучающий женский взгляд на себя в установленном на всю стену зеркале напротив, чуть ниже телевизора, помещенного ближе к верхней части стены, где зеркало является обязательным элементом любого тренажерного зала, как его спортивный инвентарь.
Зеркало в тренажёрном зале – это такой особый фетиш или же дресс-код латентного эксгибиционизма, с которым по сотни раз на себя каждый посетитель тренажерного зала смотрит и чего он там в себе высматривает, не каждый и скажет. В общем, вопрос специализации зеркала в тренажёрном зале находится в области философии и морали. Что же насчёт Фомы, то он сейчас пытается понять и разобраться в том, почему он оказался застигнут врасплох даже не самим появлением незнакомки на соседней беговой дорожке – а ведь она могла запросто занять любую из беговых дорожек, стоящих свободными в этом ряду для бега на месте, чего не произошло и тогда что это всё может значит? – а тем, почему её появление произошло так для него незаметно.
Впрочем, вопрос её выбора беговой дорожки рядом с дорожкой Фомы, тоже с повестки своего рассмотрения Фомой не снимается, и как только он с собой соберётся, он непременно с этим вопросом разберётся. На пути к чему встаёт всё та же незнакомка во впечатляющей спортивной униформе для мужского интеллекта, особенно для ослабленного внутренним отшельничеством. Где ярко розовые цвета уже режут мужской глаз, требуя от твоих рефлексов предельно концентрации в эту опасную для твоего я сторону, а уж говорить о том, что собой подчёркивает вся эта униформа, и вовсе не стоит.
О чём, о такой заряженности своего костюма и его воздействия на мужской ум, догадывается и знает любая его носительница, для этих целей и выбирающая только такой костюм для своего посещения спортзала (люблю наблюдать за инстинктом пчёл, жужжащих и кружащих у ярких цветов с недоступным им нектаром), и оттого чувствующих и смотрящих на тебя с высоты первопричин всего с тобой происходящего.
На чём одном не останавливается так незаметно подкравшаяся к Фоме незнакомка в именном качестве, а так-то она однозначно провокаторша и дестабилизатор внутреннего я Фомы, обо всём его волнующем тут же забывшемся и его сейчас интересует только то, что связано с ней. А она, продолжая всматриваться в Фому, как только заметила его внимание и вовлеченность во всё то, что связано с ней, берёт и одним своим удивительным и таким красноречивым взглядом как бы его спрашивает. – Вы не будете против, если я к вам присоединюсь?
Что совершенно лишне для этого общественного места, и здесь свободность и не занятость спортивного тренажёра определяется иным способом, и тогда как понимать Фоме такой её к нему подход и обращение. Да никак, как на это сейчас только и способен Фома, весь в себе охрипший и пересохший совсем не от бега, а от охватившего его сердечного трепета и волнения из-за страха не справиться со всем тем, что он мог бы обрести для себя в самой дикой своей фантазии, будь он тем, кто берёт в свои руки дающийся ему единственный шанс на счастье в лице этой засланницы этой возможности. А так как Фома далеко не таков, на кого с таким расчётом смотрят именно вот таким как эта незнакомка взглядом, то он, раскрасневшись от прилива крови к голове, только и смог, как согласно кинуть ей в ответ.
– Я вас не подведу. – Вот такая дичь привиделась Фоме в её милом ответном кивании. Где пока Фома ломал себе голову над этой головоломкой, – что это значит?! – она принялась разбираться с функционалом табло управления беговой дорожкой. И сейчас бы Фоме воспользоваться предоставленным ему шансом незнакомкой ей помочь разобраться со всеми этими кнопками на табло (надо полагать, что в этом вопросе у Фомы не возникнет проблем, раз он свою дорожку запустил, или ему запустили?) и тем самым выказать перед ней человеком на ты со всякой техникой, под чьим руководством она отчасти сейчас будет преодолевать путь к своему совершенству на этой дорожке, но Фома в очередной раз затупил, не придя ей на помощь.
Впрочем, она быстро сообразила, что тут к чему, включила дорожку на небольшой ход и дала возможность Фоме вместе с собой порадоваться за такую свою сообразительность, подмигнув ему многозначительно – я справилась, а теперь мы с вами пойдём по жизни рядом.
И взмокшему во всех местах, до единения с футболкой в одно целое Фоме аж сглотнулось от всего им увиденного, а скорей больше домысливаемого в своей соседке теперь не только по тренажёру, но и по ходу по жизни, как она утверждает, и даже споткнулся на месте. Но удержался на ногах с помощью поручней. Что между тем не прошло незаметно для его соседки, посмотревшей заинтересованно на Фому в отражение зеркала, где они находились лицом друг к другу, и... Её внимание привлекло в Фоме на этот раз нечто другое.
Фома не сразу понял, что такое в нём заставляет незнакомку не просто вглядываться в него, а чуть ли не вчитываться, но когда она с нескрываемым изумлением и с очень выразительной гримасой на лице в сторону: о боже! на него напрямую, без участия посредника, зеркала, посмотрела, то только сейчас Фома догадался, с чем было связано это её удивление и что значило это её о боже! изумление. А именно с его, Фомы, податливости в сторону чужого мнения, а в частности его друга Радара. Кто и убедил Фому надеть на себя эту именную футболку, которая должна быть не просто для всех заметной, а она должна всё о тебе подчёркнуто сказать и даже заявить, выделив тебя своей яркостью из огромной массы народа.
– Как понимаешь, Фома, физически ты здесь не на самых первых местах, значит, народ нужно брать экспрессией своей подачи. – Подталкивал Фому к такому своему будущему представления Радар, до чего же упорный в плане навязать вам своё мнение тип.
– Какой народ? – ничего не понимает Фома.
– Только тот, который носит бикини. – Лаконичен в ответ Радар.
И Фома проявил в этом плане повышенную креативность, надев на себя футболку с очень ярко на ней прописанным именем Витёк. И тут не закатить глаза при виде этого имени, как это сделала соседка по беговой дорожке, и это знаете поразительно, совершенно трудно и невозможно. И её прямо всю пронзают и чуточку потряхивают эмоции: Ого! Витек! Тот самый?! Или единственный тот самый?!
– Особо тот самый. – Ироничной улыбкой присоединяется Фома к её взгляду самопознания, и на этот раз Фома доволен собой и тем, что его друг Радар был не так уж и не прав в данном ему совете.
Ну а получив для себя заряд позитива, всегда легче бежится рядом с человеком заслужившим доверие уже хотя бы тем, что он так открыт для вас своим взглядом. И ты даже себе надумываешь позволить несколько больше того, что позволено. И Витёк в лице Фомы, окрылённый такой в свою сторону заинтересованностью со стороны соседки по беговой дорожке – значит, я не только одному себе интересен – почувствовал в себе открытие второго дыхания, да что там второго, он готов сейчас идти сколько угодно и сколько этого понадобиться рядом со своей соседкой, оказавшейся интересным попутчиком. А как все знают, не расстояние является самым сложным препятствием для преодоления лежащего перед тобой пути, а отсутствие попутчика, который тем же разговором скрасит любое расстояние.
Правда, в данном беговом, а пока что пешем случае, сами обстоятельства нахождения в такой обособленности друг от друга на расстоянии, не способствуют беседе, и Витьку в глазах загадочной в чём-то незнакомки приходиться полагаться на интуицию и на своё умение читать по внешним признакам человеческие посылы. Тем более его попутчица не закрывается от него, а она раз за разом посматривает в его сторону в зеркало, чтобы себе и ему заметить…А вот что, то это уже предмет внутренней дискуссии Витька с Фомой, где первый себе позволяет много лишнего, тогда как Фома более скромен и разумен в своих предположениях и надеждах.
– Ты определённо её заинтересовал. – Выдвигает вот такую версию Витёк.
С чем Фома не может не согласиться, и по большому счёту он и не будет спорить. Единственное, что ему в этом вопросе не даёт покоя и интересует, в чём заключается её интерес. А это вопрос не тривиальный, от ответа на него многое что зависит.
– И что с того? – не видит Фома пока что чего-то такого, что не вписывалось бы в обычность ситуации, где в первый раз повстречавшиеся люди проявляют ознакомительный интерес друг к другу, чтобы знать для себя, как коммуницировать с этим представителем человечества. Под личиной которого может оказаться любой представитель животного мира, начиная от приматов, заканчивая хомо сапиенсом. И для вот этого выяснения и своей безопасности перед отголосками пещерного прошлого ваших предков, которые точно были приматами, как выяснится уже после вашего знакомства с крепкими напитками, и ведётся такой сторонний пригляд за вами, Витёк. Как со стороны себя и опять же Витька заметил за своей попутчицей Фома, время от времени поглядывая в её сторону, чтобы, конечно, убедиться в том, что с ней всё в порядке, и не более того. А чтобы её не смущать своим настырным и таким всё примечающим за ней взглядом – вон как она раскраснелась и ей это очень идёт – Витёк при первых признаках её внимания к себе старается быстро отвести свой взгляд в своё никуда.
Что, конечно, бесполезно и от её внимания не уходит такое со стороны Витька внимание к ней, что она и даёт ему понять своей улыбкой, так ему и говорящей, что вы, Витёк, не очень расторопный человек. А если вы настаиваете на обратном, то давайте мне это докажите, попробовав не отстать от меня. На этом попутчица, прежде всего для Фомы, а не для Витька, с помощью табло управления своей беговой дорожкой переходит в режим бега. Где она, как это мог заметить Фома обзорным зрением, хитро так в его сторону с вызовом подмигнула: «Ну и что вы? Примите мой вызов?», и побежала.
А у Витька на этот раз в первую очередь, между прочим, своё ещё не отжили рефлексы хищника, это когда его так и подталкивает броситься в погоню за тем, кто от него убегает. И уже по одной этой причине он не может не принять вызов своей попутчицы, не просто решившей от него убежать, а она решила проверить работу его рефлексов и в итоге быть пойманной и пойматься им.
И Витёк рванул бы сейчас во всю свою дурь и насколько это позволяют технические характеристики его беговой дорожки, проявив тем самым в себе ещё незакрытые временем пещерные принципы, но на его пути встал подмятый цивилизацией и плодами своего просвещения Фома, у которого есть свои комплексы и страхи, сформированные его воспитанием в поле действия общественного договора, где каждый твой шаг в публичном поле регламентируется правилами порядка и этикета, и вот такое твоё поведение, где ты полностью подчинился своим инстинктам, не приветствуется. И Фоме, прежде чем броситься вдогонку за своей попутчицей, нужно выдержать паузу, целью которой является дать понять его попутчице, что он так сорвался с хода на бег не по причине того, что он не упустит своего, дав себя обогнать, а всё это включено в план его тренировки.
А вот как только Фома себя таким способом обезопасил от предположений в сторону своего домогательства к своей попутчицы, за чьим миленьким личиком может запросто скрываться активистка какого-нибудь ультрамодного женского движения за отстаивания своего права на самостоятельность и феминистическую самодостаточность, которые всегда проявляются на контуре постановки на своё место всех этих преследователей их женского начала в лице таких, как Витёк людей – а теперь подчиненный своим внутренним хищническим инстинктам и заодно обвиняемый по всем пунктам дискриминации женского я Витёк, поясните суду присяжных, чего вы так во всю свою прыть побежали за потерпевшей и обидчицей вашим поведением? И вот только не надо нас всех тут считать дураками, оправдывая себя тем, что это у вас (маньяков?!) такая программа тренировки – он постепенно начал увеличивать скорость своей беговой дорожке.
Что опять же в момент замечается его попутчицей, чей слух очень чутко настроен в его сторону. А как только она это заметила, то поспешила улыбчиво заметить Витьку, что она рада тому, что он решил от неё не отставать и во всём её поддерживать. А то сами знаете, что в наш век промышленных технологий и прогресса, когда все так спешат, очень сложно оторвать человека от своего дивана, заставив его расшевелиться, и ещё эксклюзивней сложней найти такого человека, кто с тобой движется в одном темпе. А вот вы меня поддержали и я этому очень рада.
Ну а Фома тоже бесконечно этому рад, что начало выражаться в том, что он поплыл от удовольствия и радости. Чего не скажешь о Витьке, кому всегда всего мало, и он решил подкинуть Фоме провокационную идею. – А может пора выказать себя лидером, мужиком. И показать ей, что и ты можешь вести корабль.
– Что это значит? – не сразу понял, что ему тут предлагают Фома.
– Задай темп бега. – Заявляет Витёк.
– Зачем? – тормозит всё Фома.
– Чтобы показать ей, что и ты чего-то стоишь. – Даёт ответ Витёк.
– А это её не оттолкнёт? – всё мнётся Фома.
– Слабаков никто не любит. А ты покажешь ей силу. – Категоричен Витёк.
– Я не знаю. – Пытается всё отпетлять Фома. И Витьку приходиться брать ситуацию в свои руки, провоцируя Фому на необдуманный поступок. – Ты же сам знаешь, что бег разгоняет в человеке кровь и мысли, и он уже начинает действовать, не особо осмысливая свои поступки, впопыхах. А это даёт нам возможность…
– Это ты к чему?! – начиная закипать, возмутился на Витька за такие его мысли Фома, а дабы поставить точку во всём том, что ему тут смеет ещё предлагать Витёк, ладонью руки крепко так нажимает на табло, и вот чёрт! запускает повышенный скоростной режим на своей дорожке.
И дорожка в одно мгновение начала набирать скорость, за которой Фома, как оказывается, не поспевал перебирать свои ноги, их последних сил отчаяния хватаясь за подлокотники беговой дорожки. Но уже поздно, когда ты так забежал вперёд своих спортивных и беговых возможностей в деле продемонстрировать кое-кому в этом мире, что ты можешь опередить время, и Фома под язвительный смех Витька, того ещё провокатора, выбрасывается с беговой дорожки и прямо затылком от пол.
– Знаешь, что я хочу тебе сказать? – обращается к Фоме Радар с вот таким, до чего же удивительным вопросом для стороны к кому относится этот даже не вопрос по большому счёту. Вот откуда он может знать, что ему хотят сейчас сказать, предваряя всё это этим вопросом. И даже если к этому обращению имелись объективные причины и факторы для его возникновения, то и в этом случае Фома имел полное право выказать себя недальновидным человеком.
Что он, в общем-то, и сделал, отрицательно ответив.
А для Радара этот вопрос и ответ на него не тривиален, а он даёт ответ на него с предельным глобокомыслием на своём лице. И если бы не их нахождение в парикмахерской, что отчасти объясняет и дополняет этот ход его размышлений, то Фома бы поверил в искренность всех этих заверений и утверждений его друга Радара. – Мы с тобой, чтобы ты не говорил, одинаковы. – Делает вот такое утверждение Радар, заставляя Фому, покосившись в сторону Радара, воспользовавшегося отсутствием мастеров по причёскам (они чего-то там между собой обговаривали, заметая следы своей профессиональной деятельности на прежнем головном участке работы) и занявшего соседнее с ним клиентское кресло, свериться с собой в зеркало и не согласиться с этим утверждением Радара.
– Даже и близко нет такого. – Искривился в лице Фома.
А Радар весь погружён в свои умозаключения, и он не собирается слушать ничего из того, что пытается его оспорить и уж тем более не согласится с ним, развивая свою мысль.
– Разница между нами заключается лишь в стороне нашего нахождения от нашей общей проблемы, веры в людей, – продолжает рассуждать Радар, покручивая в руке массажную расчёску, которую он прихватил с рабочего стола его мастера.
– А вот здесь поподробней. – Сдвинув вопросительно брови, через взгляд на Радара его вопросил Фома.
– Я один по причине отсутствия достаточной веры в меня женщин, ты же из-за отсутствия у тебя веры в них. – Делает вот такое удивительное заявление и утверждение Радар, на этот раз посмотрев на Фому в упор, без своего ухода в сторону от утверждаемого. И Радар ждёт от Фомы, либо опровержения им утверждаемого, либо согласись уж с такой правдой своей жизни.
А вот Фома пошёл третьим путём, он сейчас только догадался, почему их мастера причёсок, и можно и красоты, как только они с Радаром заняли свободные места на их рабочих креслах, как сговорившись, отлучились в соседнее техническое помещение для каких-то совещательных дел.
– Так они удалились, чтобы обсудить меня! – осенило догадкой Фому, в тот же момент побледневшего от волнения и от понимания того, что он в данный момент представляет из себя объект пристального изучения этих парикмахерш, кто является, конечно, хорошими знакомыми Радара, с одной из которых он решил свести его, Фому.
– И без предупреждения! – начал метать молнии Фома в сторону зеркального отражения Радара, кому всё нипочём и он не видит тут ничего криминального. – Если бы я тебе об этом сообщил заранее, то ты бы полгода стороной обходил все парикмахерские, рефлексируя по поводу возможной там для тебя засады. А я, знаешь ли, не готов находиться в обществе неопрятного и заросшего всего типа. Так что я для тебя стараюсь, и давай мне тут не бузи. И только попробуй пуститься в бега от страха.
А Фома не пустился в бега. И не только потому, что ему действительно сейчас страшно находиться на своём месте – Радар однозначно всё это дело со знакомством хитро обставил, сообщив кандидатке на знакомство с ним, что именно он, Фома, является инициатором знакомства, и, бл**ь, что ему делать?? – и у него ноги и руки задеревенели, а он решил Радара во всём этом деле переиграть. Правда, всё это так неимоверно сложно, когда знаешь, что с тебя через замочную скважину или же через чуточку приоткрытую дверь не сводят своего аналитического взгляда две заинтересованные в своём личном счастье девушки. И тут, чего бы ты из себя не строил, от их проницательного, замешанного на интуиции взгляда ничего не укроется и не пройдёт мимо.
И до этой встречи лицом к лицу с Фомой не претендентка на его внимание, находящаяся в близких отношениях с Радаром девушка, как спустя время выясниться, носящая имя Далила (вроде как тоже только что придуманное), когда они с Верой, мастером Фомы и по совместительству претенденткой на его сердце и внимание, отошли в соседнее помещение, чтобы посовещаться насчёт своей оценки Фомы, к невероятному удивлению Веры попрекнула себя за свою поспешность в плане выбора для себя бой-френда. Кем для неё числился Радар.
– Вы, Далила, максималистка. – Делает в её, харя не треснет от жадности, сторону замечание Вера, давая своей подруге понять, что она готова за себя постоять, особенно в таких случаях, когда стоит вопрос решения её одиночества. В общем, Далиле нужно умерить свой пыл.
– Мой максимализм тебе не помеха. – Идёт на компромисс Далила. – Что же насчёт этого парня, то скажу так. Всё в твоих руках. – Доверительно проговорила Далила, взяв Веру за руки, таким образом как бы вручая ей ключи от своего счастья. Но как по подходу Веры к своему клиенту и выполнению своей работы, стрижки клиента, выясняется её задрожавшими руками, то эта хитрая стерва Далила, вложила в них трепетное отношение, неуверенность и волнение, которое в любой момент может перерасти в непрофессионализм и не верный подход к отрезанию всего лишнего в своём клиенте, в котором с некоторых пор для Веры нет ничего лишнего, и он ей нравится таким, какой он есть. – И тогда что получается? Его не стричь? – встаёт перед сложной дилеммой Вера, нервно смотря на ожидающих её решения ножницы и машинку для стрижки. А она ведь ещё даже не спросила у своего клиента, с замечательным и необычным именем Фома: Как будем стричься?
– Как вашей душе будет спокойно. – Было бы душевно и за счастье Вере услышать такой с его стороны ответ.
Но так только в мечтах и фантазии бывает, а действительность суровая штука, и она не отвечает вашим ожиданиям. И Фома ей ответил так, как это предполагал даже не он, а его друг Радар, продвигающий в жизнь Фомы свои утверждения о том, в чём заключаются между ними принципиальные расхождения.
– Я готов всего себя без остатка и сожаления предоставить на веру в себя другому человеку, ты же пока не убедишься в том, что этому человеку можно доверять, не сведёшь с него своего взгляда. – А вот к чему он это сказал, Фома только на этом кресле догадался, когда Радар на вопрос своего мастера причёски Далилы: «Как вас стричь?» (вот же хитрец, разыгрывает, что он здесь в первый раз и не знает здесь никого), отвечает ей. – Как ваше сердце подскажет. – И на этих словах, берёт, и демонстративно посмотрев на Фому, закрывает свои глаза: Мол, вот так я умею доверять людям. А вот ты, так сможешь? Вряд ли, ведь у тебя нет самого главного, веры в себя. А без веры в самого себя как можно кому-то довериться.
А Фома прямо переполняется праведным негодованием и возмущением на Радара за такие его умозаключения, ничего не имеющие общего с действительностью. И это всё манипуляция и передёргивания им фактов его очевидности. И если бы Радар не был для Фомы другом, который не слегка усердствует в некоторых случаях, то Фома послал бы его куда подальше.
И вообще, всё это с его стороны провокация. И, конечно, Фома не собирается ловиться на такую его уловку – он закроет глаза, а там раз, и этим моментом с ним воспользуются, поцеловав – а он вообще-то пришёл сюда стричься, и к этому вопросу он подходит со всей ответственностью и серьёзностью. И только по этой причине он не будет сводить своего взгляда со всего того, что там с ним химичит точно Вера. Вон как она нервничает и в руках дрожит, переводя свой взгляд с этих инструментов стрижки на него, и как-то в несвойственной для мастеров стрижки манере, лёгкой стеснительности и неуверенности (и куда подевалась вся та вальяжность и самоуверенность, с которой мастера причёсок подходят к вам с этим опасным инструментом не для одних ваших волос, а чтобы на ближайший месяц определить ваш жизненный путь, хотите быть удручённым мудростью и личной философией Гамлетом, я мигом забацаю этот образ, хотите податься в дцен философию хари-кришны из личной скабрезности и экономии, то что ж, отложим в сторону ножницы и на нулевой насадке с вас всё лишнее уберём) задаётся самым обыденным и часто звучащим в этом заведении вопросом:
– Как будем стричься?
– А как будем стричься? Да как обычно. – В другое время и при других обстоятельствах ответил бы так на этот вопрос Фома. А вот сейчас он отчасти замечает и слышит в подрагивающем голосе Веры закладываемую ею в этот вопрос важность, и Фома не может подойти к своему ответу на этот вопрос не подумавши. А всё дело в том, что от его выбора для себя причёски, как оказывается, Верой делаются самые неожиданные и далеко ведущие для него выводы.
Вот если он скажет, что я не привык к переменам и меня подстригите как для меня обычно – под ёжик, то значит, Вере здесь с ним ловить нечего, и этот Фома, несмотря на то, что сам изъявил желание с ней познакомиться, оказался запредельно привередливым и придирчивым типом. Ему подавай принцессу, а вы, Вера, с этого близкого расстояния не показались мне столь же привлекательной, как это выглядело со стороны. И что тут поделать, раз я не почувствовал в вашу сторону химию, которой, между прочим, достаточно избыточно на вашей кудрявой голове. И если к вам приглядеться более что ли внимательней, то нельзя не заметить ещё и других множество изъянов, которые мне не по душе. А я такой уж человек, что не потерплю для себя всякого неудобства, и если с кем и иметь отношения, то только с тем, кто мне подходит по всем закладываемым моим сердцем и представлениями об идеале параметрам.
И, естественно, Вера сильно и мстительно обозлится на этого запредельно не уважающего её, хамского человека, Фому, к тому же очень глупого человека, раз он обо всём этом сказал не после выхода из кресла, а до начала сеанса теперь уж точно своего оболвания. И вы, Фома, ещё скажите мне спасибо за то, что ножницы в моих руках не выскочили из них прямо вам в горло, когда я поскользнулась на скользком от ваших волос полу и…Долгих вам лет жизни с отрезанным по краешку ухом. И даже не думайте подать на меня в суд, это вам будет стоить не одного только уха (я подам ответный иск, вы своими волосами вымотали мне душу при падении).
А вот если Фома проявит дальновидность и благоразумие, заприметив в Вере очень свойского человека, готового всегда пойти вам на встречу и поддержать компанию в любом качестве, хоть в горловом пении, хоть выпить на брудершафт, то он со всей серьёзностью и чуточку не скромностью прямо в глаза Вере посмотрит и вкрадчивым голосом скажет. – У меня на сегодня намечаются планы, так сделайте всё от вас зависящее, чтобы они благополучно разрешились. В общем, мне модельную причёску.
А вот это уже другое дело, и у Веры, так обнадёженной этим предложением Фомы, начнёт дело с его причёской спориться. Ведь она из этого лохматого и неотёсанного Фомы, как Пигмалион из камня вытесал Галатею, будет для себя фигурально лепить, а так-то выстригать свой идеал.
Но всё это лежало в областях фантазий больше Фомы, чем Веры, что, впрочем, не исключало и с её стороны такого художественного участия к подходу к своему клиенту. От которого, между прочим, ждут ответа.
– Я не прихотлив, – говорит Фома, – подстригите меня коротко.
Такой ответ Фомы не позволил Вере сразу сделать на его счёт и намерений какие-то точные выводы, и Вере, только одним успокоенной – и зачем интересно он о себе сказал, что неприхотлив? Формирует о себе моё мнение, мол, я не требовательный, так и вы будьте ко мне по большей части благосклонной – в деле распознания намерений Фомы на свой счёт, приходиться полагаться на свою интуицию и внимательность.
И здесь она находится в преимущественном перед Фомой положении, она как-никак сейчас будет работать с его головой, где она не только ножницами будет стричь его волосы, а процесс стрижки в себя включает касательства его головы её руками. Где она в данном случае может вложить в эти действия и другие смыслы. Не только наклонять его голову в удобную для стрижки сторону, но она также может её прощупывать на личные ощущения и вкладывать в неё свои личные посылы. Так что при должном умении и знании колдовских заговоров, не только Фома, а любой на его месте человек, в ком будет иметься заинтересованность Вера, встанет с этого кресла совершенно не тем, каким он был человеком до прихода сюда. Что, между прочим, часто за собой это замечают благодарные клиенты Веры, становящиеся её постоянными клиентами.
И тогда спрашивается, чего ещё ей не хватает и почему она до сих пор ищёт для себя особую голову, в которой без её участия были задолго помещены какие ей надо мысли. А на этот вопрос у Фомы, кому все эти мысли и пришли сейчас в голову при наблюдении за тем, как Вера готовится к процессу его стрижки, есть ответ. – Для неё идеальный человек – лысый. Это для работы ей нужны самые лохматые люди. А вот такие идеальные для её частной жизни люди сюда практически не заходят. И получается, что поиск Верой своего идеала обречён на провал.
– Может быть, надо было пойти ей навстречу, и постричься наголо. – Глядя исподлобья с нотками сожаления и горечи на Веру, безнадёжной идеалистке, так рассудил Фома, готовый пойти на такие со своей стороны жертвы ради всего лишь того, чтобы дать Вере осознать, в какую сторону ей нужно смотреть в поиске своего счастья. Но затем он вспомнил, что первое захочет на этот счёт подумать и решить Вера, оставил всё как есть, принявшись проявлять бдительность и головную чувствительность к ручным пассам Веры, принявшейся проявлять ручные манипуляции в сторону его головы, типа она хочет со всех сторон его рассмотреть и понять, с какой стороны начать к нему подступаться.
Хотя она это уже начала делать, и как это чувствует своими коленями Фома, то не стороны его головы – там всё это отвлекающий манёвр – а Вера подошла к делу его головной дефрагментации сильно и очень увлечённо, с лицевого к нему подхода сократив между собой и Фомой расстояние до такой касательной, колени к коленям близости, что Фоме даже пришлось свои глаза зажмурить, чтобы не быть свидетелем лёгкой развязности бесстыдницы Веры, в своих впопыхах забывшей застегнуть верхние две пуговицы на своей блузке.
А вот подглядывать Фома себе строго-настрого запретил, и он этого делать не будет, хоть его к этому вынуждают немыслимыми без прямого взгляда действиями с его головой, которую взяли в мягкие тиски рук с двух сторон, и как понимается Фомой, принялись в упор в него всматриваться до тех пор, пока он не выдержит и чисто из любопытства откроет свои глаза. Где и попадётся на поцелуй. И обижаться тут не на что. Сами виноваты в том, что в вас, Фома, нет никакого терпения, а одно только любопытство. За которое вы и получаете нагоняй.
И Фома, что такое предполагая в своей фантазии, которая в нём всегда бурно развивается, когда он закроет глаз в лёгкой дремоте, которой способствует нахождение в кресле парикмахерской, когда работают с твоей головой, задаёт вопрос. – И что вы делаете?
– Ищу асимметрию. – Говорит полушёпотом прямо ему в ухо Вера.
– И как, нашли? – с долей беспокойства, но всё равно не открывая глаза, спрашивает Фома. А про себя Фома, нисколько не понимая, о чём сейчас идёт речь, переполненный при этом возмущением за такие странные мало сказать, подходы к себе, где в его сторону используются такие вычурные слова научной специализации, за которыми можно любую чушь предполагать, принялся вопрошать. – Это что ещё за асимметрия такая?! Нет у меня никакой отродясь асимметрии! И если на то пошло, то все люди от рождения симметричны. И что тогда значат эти её утверждения? – на этом месте Фома порывался открыть глаза и посмотреть на вашу, Вера, асимметрию в сторону выдающихся своей симметрией лиц – тянет вас, Вера, в некие асоциальные пространства, выпячивая в вас в такие асимметрические плоскости внутренний интеллект, который в этих местах не нужен. Но Фома сдержался, догадавшись для чего Вера применила в его сторону это специфическое слово – для возбуждения в нём любопытства и само собой беспокойства за свою личность, где причёска является частью образа.
– Ловко она придумала вытянуть меня на публичное обсуждение моей личности. – Рассудил Фома. – Я, забеспокоившись по следам этого её заявления, вкрадчиво и с просьбой о помощи, как к врачу обращается безнадёжный больной, начну заглядывать ей в глаза, принявшись не просто спрашивать о том, что во мне не так, а я буду с мольбами в глазах просить дать мне хоть какую-то надежду на исправление этой моей личностной асимметрии.
– Скажите, Вера, с ней что-то можно сделать? – вопрошу я её, взявшись рукой за её руку.
А Вере это скрываемо очень приятно, хоть и неудобно следовать намеченному плану по завлечению меня в своё подчинение.
– Что в моих силах попытаюсь сделать. – Тяжко вздохнув, говорит Вера, глядя на меня и на что-то там во мне асимметричное в упор. – Но я должна вас сразу предупредить о том, что с одного посещения салона это невозможно сделать. Здесь нужен комплексный подход. Вы готовы выделить из своей жизни время для решения этой задачи? – задаётся вопросом Вера.
И, конечно, я на всё ради себя готов. Тем более мне всего-то нужно выделить в своём рабочем графике свободное время для встреч с Верой, которая согласилась выправлять ситуацию с таким во мне перегибом в сторону рабочей загруженности. Из-за чего я перестал, как следует и это необходимо организму отдыхать и тем самым мои личностные характеристики и направления мысли сместились в сторону своей постоянной занятости, следствием чего (а мысли всегда материализуются) и стала такая моя асимметрия личности в сторону душевной и сердечной сутулости. Где посмотришь на меня и уже ничего не увидишь перспективного в плане личностных отношений, а одну только канцелярскую скуку и сведение счётов со своей жизнью через бухгалтерский расчёт дебета с кредитом.
А между тем, пока Фома так себя внутри тревожил всеми этими мыслями, Вера предпринимает в его сторону атаку, отталкиваясь от его ответа.
– Посмотрите сами. – Следует хитрый ответ Веры, не трудно понять, что она этим от него добивается. – Откроете несомненно, Фома, свои глаза и загляните ко мне в рот. – Вот что стоит и подразумевается за этим заявлением Веры, уже принявшейся облизывать свои губы в предощущении самого для себя желанного, а для Фомы как пойдёт.
– Заглотнёт. – Пришёл к такому страшному для себя выводу Фома, ещё сильней зажмурив свои глаза, чтобы не быть проглоченным. И даже если это всё фантазия его дремлющего рассудка, он не собирается кому-то ни было заглядывать в рот. Это пусть стоматологи идут этим путём своего обогащения, а он выбирает свободу своего волеизъявления.
И тогда Вера заходит с другой стороны, запустив свою руку в его шевелюру. И пока наэлектризованного таким к себе подходом Фому пронзают токи, а заземлиться ему не дают коленки Веры, уперевшиеся в него, Вера делает вот такое замечание. – Какие у вас волосы мягкие.
– Это плохо? – на этот раз Фома не молчит, спросив.
– Смотря для каких целей их использовать. – Как-то туманно говорит Вера.
– Для ношения на голове. – С лёгкой иронией, а так-то про себя сильно серьёзно об этом говорит Фома, в другом качестве и не думавший о своих волосах. А вот к чему эта ворожея и возможно вся ведьма Вера хочет подвести его мысли, то у Фомы только нервно сгладывается от этих мыслей.
– Не очень они послушны в сторону укладки. Слишком они самовольны. – А вот на что в данном аспекте намекает Вера, то это Фома отлично понял. Хочет ему указать на то, что она в плане усмирить вашу, Фома, ретивость и анархизм, который вы называете свободой личностного волеизъявления, поднаторела, и она если что, то может взяться за плойку или же за выпрямитель волос, чтобы указать на своё место вашей личной своенравности.
– И что вы предлагаете сделать? – немножко растерянно спрашивает Фома.
– Укоротить. – Лаконично отвечает Вера, щёлкнув в тот же момент ножницами, тем самым дав понять Фоме, что этот вопрос не обсуждается. И если она так решила, то тут бесполезно с ней спорить, и будет так, как она сказала.
– Вам видней. – Фигурально махнув рукой на себя и на своё оболваненное рукой Веры будущее, Фома, так принимая неизбежное, углубился в свою дрёму так, что и не заметил, как процесс его стрижки и делания совершенно новым человеком из того лохматого пугала, каким он сюда прибыл, подошёл к концу.
Правда, привёл его в чувства не данный ему Верой сигнал об окончании его стрижки, а со стороны Радара до него вдруг доноситься крепкое такое недовольство и возмущение Радара, кто всякого, конечно, ожидал увидеть на своей голове, но только не такого, что на ней сотворила Далила. А Фома, будучи кровно и по интеллекту заинтересованным лицом с происходящим с Радаром – это ведь он подверг его критике за свою неспособность полностью довериться в первый раз встреченному человеку, а я вот смотри, полностью себя доверяю мастеру причёсок, и что тогда тут возмущаемся!? – открывает глаза и переводит свой взгляд на соседнее кресло с недоумевающим в сторону своего отражения в зеркало Радара. Кто руками нащупывает свой ёжик на голове и пытается понять, что это всё значит, и с ним ли?!
А Фома про себя посмеивается, наблюдая за всеми этими неразгаданностями и сложностями себя восприятия именно таким Радаром.
– И что всё это значит? – требует ответа от Далилы Радар.
А Далиле не надо лезть в карман за ответом и тем более чего-то там смущаться. – Это моё видение того, что мне нужно для своего спокойствия. – Многозначительно так говорит Далила.
И Радар, прищурившись в плане распознания этого её взгляда на себя, посмотрел на Далилу, и догадался, что она хочет сказать. И вот сейчас Фомой выясняется, что имя Далилы не настоящее, а на основании сейчас с Радаром произошедшего ей данное. – Так ты Далила, отрезавшая волосы у Самсона, чтобы лишить его силы и воли, приручив его.
– Ты меня за это осуждаешь? – вопросом на вопрос отвечает Далила.
– Не имею права. Это заложено в вас природой. – Усмехается Радар, поднимаясь с кресла и принимаясь за расчёт. И за всем этим все, в том числе и Фома забывают об оценке его причёски. Всех волнует коротко стриженный Самсон в лице Радара, осталась ли в нём ещё сила воли по отношению на свой счёт решений Далилы.
– И когда вас я в следующий раз увижу? – с хитрецой во взгляде на Радара, спрашивает его Далила. Что есть проверка Радара на те самые предположения Далилы, связанные с острижкой с него его закидонов холостяка, которыми он так кичится, называя их своим волеизъявлением.
– Когда обрасту. – Такое заявляет Радар, режа слух Далилы, чего-то не понявшей, какого тогда хрена она делает этому дерзкому типу такие личностные скидки, и не только в плане нарушения профессиональной этики, позволяя себе и этому неблагодарному Радару на тот момент казалось, что не лишнее.
– У меня рука лёгкая. – Говорит Далила. – Это случится раньше, чем думаете.
– Надеюсь на это. – Закрывает на этом слове свой диалог с Далилой Радар, уводя за собой также Фому. У кого есть немало вопросов к нему по следам их посещения парикмахерской, но кто ему их даст задать, когда Радара переполняет эмоциональная невоздержанность и желание доказать очередную свою теорию.
– Чтобы изменить этот твой подход недоверия к женскому полу, – как из этих слов к себе обращения Радара понял Фома, то их разговор по пути в парикмахерскую ещё не подведён и имеет продолжение, – а он зиждется на том, что ты его возвёл на пьедестал личного обожествления, ты должен его и свои мысли о нём приземлить. Все мы в первую очередь люди, со своим бытом. И понимание этого даст тебе так не хватающую и волнующую тебя лёгкость их восприятия и общения.
С этим всем и с ещё многим Фома готов был поспорить, но ему опять это не удаётся. И всё по причине запредельной непоседливости и до всего ему есть дело Радара. Вдруг для себя заметившего из толпы прохожих, всегда идущих по своим делам и это вас, человек в первый раз мной встреченный и увиденный, служащий всего лишь внешним фоном для подчёркивания важности этой людской магистрали по его перемещению, мостовую, нисколько всё что со мной связано не касается, вот такого человека, кто от всех остальных в этой серой массе людей отличается и выпадает из общего контекста серой суетливости тем, что она, а это была, конечно, она, не слишком задумывалась о формировании в себе образа формальной благопристойности и деловых качеств, а она, думая только о самой себе и о том, что её волнует и устраивает, прямо-таки вкушала находящееся в её руках мороженое в вафельном стаканчике.
И само собой Радар, имеющий и на себя такие же эгоцентрические взгляды, видя человека одного порядка с ним, не смог пройти неё мимо, перегородив ей путь собой и своим вопросом:
– Вкусно?
Остановленная так для себя неожиданно любительница посмаковать вкусными для себя вещами в публичной плоскости общественного пространства, ожидаемо для неё и для Радара совсем не удивилась такому заинтересованному подходу к себе, остановившись, внимательно посмотрела на этого интересанта, и…. В общем, в чём-то там для себя убедилась на его личностный счёт, и без лишних слов протянула мороженое Радару для его объективной оценки вкуса мороженого и соответствия представляемого с действительным. Все же знают, как картинка удовольствия сильно украшает и весьма в отдельных случаях преувеличивает настоящее.
И с этим вопросом Радар готов прямо сейчас, в самой открытой и приглядной со стороны сладких губок мороженицы плоскости разобраться, откусывая мороженое с не откусанной стороны. За чем все стороны этого тестирования и опробования продукта молочной индустрии предельно внимательно наблюдают, включая также Фому и мимо проходящих прохожих, иногда с удивлением посматривающих на эту загадочную остановившуюся группу людей, а иногда выказывающих внешнее неудовольствие тому, что заставляет их делать лишние шаги для обхода этого препятствия.
– Вкусно. – Выражает непритворное и искреннее восхищение вкусу мороженого и, конечно, его сопровождению в лице этой любительницы поедания мороженого на людях Радар, протягивая назад мороженое.
Такая вкусовая реакция Радара вызывает концептуальную заинтересованность незнакомки, которая смотрит на вернувшееся в её руки мороженое с вопросительным вниманием и загадкой того, может она чего-то в нём пропустила или же она его не распробовала, раз в ней не присутствуют столь выразительные эмоции, а всего лишь чувства лёгкого удовлетворения.
И она догадалась, в чём тут дело. Она не с той стороны откусывала мороженое. Нужно, как оказывается, его есть с той стороны, с которой его опробовал этот незнакомец, определённо эксперт в области сертификации мороженого. И любительница не только мороженого, но и всего того, что сладко тает в уме и во рту, через призму поверхности мороженого, удерживаемого на уровне лица смотрит на Радара, и начинает его поворачивать той стороной, с которой его откусывал Радар. Когда же мороженое в её руках оказывается в нужном положении, она с очень интересным посылом смотрит на Радара – ну что, вы меня не остановите?! – и выдерживает паузу перед возможно неизбежным для Радара. А именно перед взятием ею пробы его генетической составляющей, которая находится в человеческой слюне.
А что будет дальше и для чего всё это ей нужно, то этот вопрос имеет множество ответов и возможностей использовать генетическую информацию о Радаре в самых различных областях применения. И скрывающаяся под этим милым личиком мороженицы сборщица генетических материалов богиня Геката, в одной из возможных вселенных, а по своей природной сути сборщицами ваших природных плодов и усилий является любая женщина, что только она хочет из этого материала сотворит и вытворит.
А сейчас она вытворяет такое, отчего физиономия ни у одного только Радара вытягивается от восхищения и изумления при виде её заката глаз в наслаждении при впитывании в себя тающего мороженого, откусанного с подконтрольной когда-то зубам Радара стороны.
– Волшебно-вкусно. – Проговаривает она, посматривая на Радара с высоты своего захода в поднебесье.
– Наслаждайтесь. – Говорит Радар, отпуская мороженицу и себя от неё, выдвигаясь следовать в противоположную ей сторону. Куда следует и Фома, с самым тёмным и грозным выражением лица. Что, естественно, вызывает внимание Радара, теперь уже вопросительно посмотревшего на него, и как бы поинтересовавшегося: что ещё?
– Что это значит? – нервно задаётся и не пойми о чём вопросом Фома, выглядевший мрачнее тучи.
На что у Радара уже заготовлен заранее ответ, он ведь отлично знает Фому, у кого по всякому ничтожному поводу есть вопросы недовольного качества.
– Я несу людям радость и всё. – Даёт отчёт себе и своим действиям Радар, солнечно улыбаясь, а вот вы, Фома, ничему такому радостному не способствуете своим скептицизмом. На что Радар ему так и укажет. – А вот ты, Фома, одну лишь мрачность и пессимизм. – Здесь Радар останавливается, поворачивается к Фоме и после моментального его обзора делает вот какой вывод. – Знаешь, с этим надо что-то делать и менять подходы к такой своей подаче.
– И да, – разглядывая Фому, рассудил Радар с выражением глубокого недоумения, и надо же так ошибаться, – я ошибался насчёт нашей схожести. Ни капли ты на меня не похож, – делает такой прискорбный для себя в первую очередь вывод Радар, и ждёт от Фомы, как минимум, выражения сожаления, а при принятии близко к сердцу сего факта, то можно и возмутиться и высказать недовольство. Но видимо Фома большой черствости человек или же он не придаёт большого значения словам и тебя просто не слушает, раз он с невозмутимым выражением самого себя стоит и ничего не имеет против утверждаемого сейчас Радаром.
И Радар догадывается, откуда всё это в Фоме берётся. Источником всей этой его как бы невозмутимости, а так-то это бесчувственность, является его флегматичная сущность, погрязшая в серости и без радостности бытия и мыслями о нём. И выход из этого Радар видит в одном. В своём прямом участии в кардинальном изменении всей внутренней и для начала внешней настройки через базис Фомы.
– Мы немедленно должны заняться твоим полным переформатированием. – Делает вот такое пугающее Фому заявление Радар и тянет его за собой без всякого спроса Фомы о его желании в себе хоть что-то менять, а его может быть всё в себе устраивает и то, что Радаром в нём видится и признается за скуку и мрачность бытия, есть всего лишь его философский, основанный на документальных фактах взгляд в самую изнанку жизни.
Но Радар до чего упорный и без толку с ним спорить тип. И Фоме, взятому в оборот Радаром, только и остаётся делать, как с недовольством в своём лице его спросить. – И куда мы идём?
На что прямого ответа, естественно, не следует и Фоме предлагается самому с этим вопросом разобраться. А он всё равно не понимает, подведённый Радаром в одном из торговых павильонов к палатке с обилием разнообразной одежды. И если на то пошло, что ему сейчас предлагает Радар сделать в плане кардинального изменения самого себя, то как-то уж нелепо выглядят инструменты этого имиджевого изменения. Неужели Радар и в самом деле считает, что надень сейчас Фома на себя новую футболку или майку, то у него от этой перемены одежды взгляды на жизнь и окружающей кардинально поменяются (через причёску не получилось). И Фома в один момент перестанет замечать рациональную приземленность жизни и бытия, принявшись включать в перипетии общей жизни романтический бред.
Но Радар так напорист и охвачен идеей изменить мир Фомы, что он никакого внимания не обращает на нелепость своих действий. И частично ему удаётся увлечь Фому своими сказочными идеями.
– Что тут у нас? – принявшись перебирать выставленные на витрине торговой палатки всех цветов, видов и оттенков футболки и майки, задаётся к себе и отчасти к продавщице вопросом Радар.
А продавщица хоть и занята обжевыванием фактов своей жизни и представлений о них через целевое прожевывание жвачки, тем не менее, всё это делает не во вред своему малому бизнесу, и она готова ответить на любой волнующий её покупателя вопрос. А уж насчет честности её ответа, то тут уж не обессудьте, если правила торговли находятся в строгих рамках правила: не обманешь, не продашь.
Правда, сейчас у неё интересуются не насчёт качества товара, а всего лишь насчёт его ассортимента.
– Что ищите, спрашивайте. – Обращается продавщица к столь напористому и любознательному покупателю, за которым нужно держать взгляд востро, а иначе он своими руками заберётся в те области имущественного права, которые на продажу здесь не выставляются.
– Вижу, торгуете именными футболками. – Делает вывод Радар, держа в руке одну из таких футболок с ярким именем на ней, на которой, как можно уже понять из его целеустремленного и обрекаемого на принятие неизбежного взгляда на Фому через призму футболки в руках, он и остановил свой выбор для Фомы.
А Фома как это на него похоже, сразу начал спорить, возмущаться и не соглашаться с этим выбором Радара футболки для себя, обосновывая всё это своей зацикленностью на себе, типа его от рождения не так зовут. – И причём здесь Витёк? – недовольничает Фома, проявляя душевную не зрелость и близорукость.
И Радар, раз ему всё нужно разжёвывать, так уж и быть, пояснит. – А притом, что он не такой как ты мрачный и томный. Полная противоположность тебе, что нам и нужно от тебя добиться.
И как должен был понять Фома, то, надев эту футболку на себя, он в один момент избавится от своего житейского скептицизма, настоянного на реалистичном взгляде на жизнь, без всяких там иллюзий, и станет смотреть на мир через розовые очки Витька, через которые он смотрит на вас с футболки припеваючи. Что, как минимум, очень спорно, как и то, что об этом спорить с Радаром совершенно бесполезно, его ни в чём не переубедить. И Фома не будет спорить. И он со словами: «Ладно, попробуем», принимает этот подарок от Радара, раз ему за него платить. А по другому быть и не может. За свои убеждения всегда нужно платить. И Радар даже дёшево отделался, открыв у Фомы беспроцентную кредитную линию на покупку для него этого подарка.
На чём Радар, конечно, не может успокоиться, и ему тоже нужна для себя обновка.
– А мне чего-нибудь подберёте? – обращается к продавщице и по совместительству к индивидуальному предпринимателю Радар, хитро так, через прищур на неё посмотрев оценивающе. И она оценила этот его привлекающий к себе всякие неблаговидные и неразумные мысли взгляд, выходящий за рамки деловых отношений, которыми люди себе больше жизнь портят, делая её формальной и скучной.
И продавщица после небольшого поиска, с загадочной улыбкой на своём лице преподносит Радару то, что он просил и заслуживал. Своего рода именную футболку, на которой яркими цветами, в обрамлении сердечек было выписано имя и слово одновременно: Любимый.
– Ваша женская интуиция бьёт без промаха. – Взяв футболку в руки и прижав её затем к груди, говорит Радар, в итоге искоса посмотрев на продавщицу, добавляя уж совсем за гранью даже не словесный оборот, а предложение ей о чём-то большем. – Я её беру, любимая.
И вот как это всё понимать Фоме, кто единственный здесь ни черта не понимает из происходящего на его глазах, тогда как Радар (о нём и не может идти речи, с него всякое станется) и впитывающая каждый его взгляд и дыхание продавщица, не нуждаются в каких-то объяснениях и понимании всего того, что может таиться под таким сопровождающим покупку предложением Радара. И по этой в том числе причине, пока Радар не пошёл за его счёт в разнос (а на этом возможно и строится схема такого прибыльного торгового дела продавщицы, она через сердечную константу обрекает всякого молодого человека на излишние траты), Фома быстро расплачивается за приобретённый товар и уводит спотыкающегося и сопротивляющегося Радара вон отсюда.
Когда же опасность на новые проявления душевной широты Радаром слегка миновала с помощью его увода на улицу Фомой, у Фомы немедленно возникли к нему вопросы по следам этих последних событий. – И что это сейчас такое было? – вопрошает Фома.
А Радар ожидаемо не поймёт ничего из того, что так взволновало Фому. – Ты о чём? – переспрашивает Радар.
– А как же Далила? – через косвенный фактор спрашивает Фома.
На что следует до чего же циничный ответ Радара. – Опростоволосилась твоя Далила. – Прямо режет слух Фомы, корёжа его сердечный нерв своим язвительным и с такой насмешкой ответом Радар, для кого ничего святого точно нет. Над всем он готов посмеяться и по насмехаться, как сейчас. И при этом он ещё всё это обосновывает. – Моя сила не в волосах. – Вот такое заявляет Радар. Что может быть по факту и так, но в случае с Далилой это как-то не правильно звучит. На чём он само собой не останавливается и продолжает корёжить слух Фомы своими аргументами. – И вообще, это бесполезная затея кого-то переделывать под себя. Если взялся кого-то любить и посвящать ему свою жизнь, то принимай его таким какой он есть.
С этим Фома не готов был спорить, в принципе соглашаясь с Радаром. А вот такая пауза в его спорных всегда разговорах с Радаром всегда дорого для него обходится. И Радар, получив для себя пространство для работы своего ума, в миг нашёл то, чего они так стоят в пустую, тогда как у них столько не решённых дел.
– Это ещё каких? – с тревогой за себя вопросил Фома.
– Как это ещё каких?! – прямо поражён такой близорукостью Фомы Радар. – А проверить действие наших обновок. – Хлопает по пакету с футболками в нём Радар.
– Я даже боюсь спросить, как ты собираешься это проверять. – Ответил Фома.
– Сперва надо их надеть. – Как само собой разумеющееся говорит Радар, хватая Фому за локоть, чтобы не дать ему возможность соскользнуть с выбранного Радаром пути эксперимента. Который их приводит в торговый центр не просто так, а там, в кабинки туалета, чтобы переодеться.
– И что дальше? – лучше бы не задавался этим вопросом Фома, выйдя к зеркалу, с которого на него смотрел больше этот подмигивающий Витёк с футболки, а уж только затем он сам из-за его спины.
– А дальше будем смотреть на реакцию наших по жизни оппоненток. – Обняв за плечи Фому, говорит Радар, насмешливо смотря в отражение зеркала на себя и на Фому.
А Фоме всё равно малопонятно из того, что до него хотел довести Радар. – И что дальше? – повторяется Фома в своём вопросе.
– Увидишь, кто им ближе. Витёк или ты. – Опять туманно изъясняется Радар, выдвигаясь на выход из этого помещения.
– И куда идём? – спрашивает Фома.
– Ты разве не проголодался? – удивлённо спрашивает Радар.
– Может и да. Но как это связано с тобой заявленным? – всё не успокаивается Фома.
– В самом прямом смысле. Путь к сердцу лежит через желудок. И мне симпатичен этот путь. – Говорит Радар, а дальше они уже следуют по коридорам торгового центра до места расположения пищевого блока предложений, где на твой любой вкус есть выбор.
– Куда пойдём? – спрашивает Фому Радар, и его вопрос был не так уж прост. Он в себе нёс не только питательный посыл. И Фома догадался, что Радар подразумевал под этим своим вопросом.
– Где подают что-нибудь полегче. Не хочу перегружать желудок жирной пищей. – В соображении с пониманием посыла Радара, даёт ему ответ Фома.
– Понимаю. – Многозначительно посмотрев на Фому, говорит Радар. – Но только не суши. Всё-таки хочется чего-нибудь погорячей. – На этих словах Радара Фома посмотрел вслед за направлением взгляда Радара в сторону ресторанчика суши, чья представительская часть обслуживающегося персона не вызывала ничего кроме холодной тоски.
– Тогда пиццу? – делает предложение Фома.
– Сойдёт. Но только с пылу, с жару.– Говорит с таким уточнением Радар. С чем соглашается Фома и вот они находят такое кафе, где они устраиваются за столом и Радар сразу же берёт в оборот официанта, требовательно интересуясь у него о степени квалификации поваров, если они, как он надеется, не работают с полуфабрикатами, которые всего-то надо, как только разогреть. На что официант клятвенно заверил Радара в том, что в их ресторанчике всё чин по чину в этом плане, и если хотите убедиться в этом, хоть это и не положено, то он может провести до отвечающего за приготовление ваших блюд лица на кухне.
– И что это за лицо? – так, за между прочим, спросил Радар, до момента ответа официанта видимо не имевший особых намерений познакомиться с лицом отвечающим за его хорошее настроение, которое берёт своё начало от насыщенности его желудка.
– Паулина Андреевна. – Сообщает эту конфиденциальную информацию недалёкий официант, кого всё-таки взяли за живое рукой Радара, умеющей результативно передавливать локтевые сухожилия, если есть такие, и действовать убеждающее на нервы обслуживающего его персонала и он не мог поступить по другому.
– Вот оно как! – чуть не присвистнул от услышанного имени Радар, по кому было видно, что он принял решение, лично убедиться в том, какова эта Паулина Андреевна. Кому при таком имени не на кухне торчать, хоть и шеф-поваром, а в кино сниматься.
– Веди нас к ней делать замечания по поводу нашего заказа. – Обращается к официанту Радар, поднимаясь из-за стола, чтобы…за собой потянуть заартачившегося Фому сперва, а затем уже все вместе добраться до кухни, где официант из-за своей ненужности оставляется Радаром позади своей спины, и звучно потребовать узнать, кто такова Паулина Андреевна?!
И Радар, а вместе с ним и Фома совсем скоро и близко к тому же к себе ознакамливаются не только с самой Паулиной Андреевной, но и с тем, как опасно заходить без спросу туда, куда путь заказан не занятому на кухонных работах не персоналу.
И как только имя Паулина Андреевна прозвучало в такой грубой фиксации через требование показаться на глаза и не пойми кому, то вся кухня вдруг затихла в ожидании того, что сейчас будет. И то, что у кого-то из разнервничавшихся рук выпал половник, то это ещё сильней прибавило остроты и тревожности момента ожидания появления из тумана клубов пара местной повелительницы кухонного ада Паулины Андреевны, не трудно догадаться, как она должна выглядеть и представляться твоим воспалённым сознанием – исчадием ада, как минимум.
Так что то, что Фоме сглотнулось от этого тревожного ожидания выхода из облаков пара Паулины Андреевны само собой с тесаком в руках, и в ногах одномоментно наметился пересмотр направления своего хода (немедленно вон отсюда), и только то, что его ноги задеревенели, не позволило Фоме их прямо сейчас задействовать, было вполне отвечающим складывающейся сейчас здесь и с ними обстановке. И провались ты, Радар, пропадом за такие свои шутки. А Радар, судя по его побледневшей физиономии и сам не рад тому, что его непоседливый характер его завёл их так далеко, на кухню, где им в частности, раз они того заслужили, преподадут урок, куда лезть своим длинным носом не стоит.
И если до момента их здесь появления, точно не в то время и не в том месте, что позволило спутать все карты Паулине Андреевне, давно этого кульминационного для чьей-то жизни момента дожидавшаяся, чтобы накормить особым блюдом одного сытого своей пресыщенной и зажравшейся жизнью типа, посмевшего перейти дорогу Паулине Андреевне не в том месте и не в то время, когда она не была готова сердечно к такой встрече, и как результат, он разбил её сердце тем, что предпочёл кушать сдобные булочки неприготовленные рукой Паулины Андреевны, а одной длинноногой стервы, кто и готовить не умеет, но подаёт привезённые курьеров булочки так, что пальчики при её таком податливом виде оближешь, и Паулина Андреевна выносила категорические планы насчёт окончательного несварения желудка Поля, как звали того самого типа, кто отверг притязания на себя Паулины Андреевны, выказав предпочтение худосочным булочкам стервы Жанны, то сейчас, когда её вдруг перебили, она готова на всякое, в том числе и на пересмотр очередности своего представления перед всевышним между Полем и Радаром. Где последний, так и напрашивается на дегустацию её отворотного от жизни средства.
В общем, Радару, при всей его оптимистической философии жизни, было чего опасаться. Вот он и пытается из всех своих умозрительных сил вглядеться в пары тумана, скрывающего в себе Паулину Андреевну, чьё появление в итоге не сняло вопрос о реальности происходящего, и неужели эта пигалица та самая Паулина Андреевна, держащая железной рукой в повиновении местный коллектив. И Радар даже принялся тереть свои глаза, чтобы восстановить в них чёткость и реальность зрения, а то там поселилась сейчас она только иллюзия.
Но как бы не тёр свои глаза Радар, показавшаяся из тумана пара пигалица ни насколько не выросла и оставалась такого же роста. Но может тогда не она Паулина Андреевна? Но и этот вопрос размытости сознания и обознания не получил для себя положительного ответа. Эта пигалица своим требованием к что ещё за посторонним личностям на моей кухне, в момент развеяла на свой счёт все сомнения Фомы и Радара. – Я не поняла, кто их сюда допустил?! – не соответствующим своим внешним параметрам грозным голосом, оглушила слух Радара Паулина Андреевна.
А Радар и рад бы указать на того негодяя, кто допустил их сюда, да только куда там, официанта и след простыл. И тогда получается, что им придётся на самих себя брать всю вину за всего лишь их ошибку дверей. Не в ту дверь мы вошли, как сейчас мэмно все обозначают свою «оплошность».
– Ну, тогда что стоите, катитесь по добру, по здорову. – Заявляет Паулина Андреевна, всё-таки принимая такое оправдание Радаром своего здесь появления.
– Ну, раз уж мы здесь оказались, – не упускает своего Радар, – обратите своё внимание на заказ столика под номером двадцать два. – Говорит Радар.
– А что с ним не так? – интересуется Паулина Андреевна.
– Я не могу о нём ничего на данный момент сказать, когда он находится на этапе готовности.
– Я поняла. Хотите особого к себе подхода.
– Особого в той части, как вы на меня, заказавшего себе неаполитанскую пиццу, и на моего друга Фому посмотрите. – Многозначительно ставит точку в этом своём заказе Радар, пятясь назад на выход.
– Будьте спокойны. Вы получите то, что заслуживаете. – А вот это в устах Паулины Андреевны, действующего повара и разработчика подкаста вашего меню, прозвучало угрожающе.
– И как думаешь, что это всё значит? – уже сидя за своим столиком, не смог проявить должную выдержку и терпение Фома, поинтересовавшись у Радара насчёт его мнения по поводу сказанного им Паулиной Андреевной. Чьи не сильно и прикрытые угрозы в их адрес, не показались Фоме обычным трёпом, а ему посчиталось, что нужно принять всерьёз всё ею сказанное. И какого хрена Радар сказал ей, за каким они столиком сидят и ждут выполненный ею заказ?! Теперь у этой мстительной уж точно Паулины Андреевны, на руках есть все козыри. И от неё только теперь зависит, в каком месте они проведут ближайшие 24 часа. И будет для них хорошо и за счастье, если они это время проведут в уборной.
И на этот шанс Фома имеет больше права рассчитывать. Он с Паулиной Андреевной не закусывался в разговоре, ведя себя в стороне и тихо. Так что Радару все последствия недовольства и раздражения Паулины Андреевны брать на себя. Что опять же не отменяет того, что Фоме не в своей тарелке сейчас чувствуется, и он сильно растерян в сторону сделанного собой заказа: есть его или нет, вот в чём вопрос.
А Радар демонстрирует в себе полнейшую невозмутимость и ему всё нипочём. Что по мнению Фомы напускное, и как только перед ними поставили их заказ, вам, дорогой гость, как вы просили, пиццу Наполи, то Радар уже не выглядел так спокойно, а его точно что-то взволновало в принесённом блюде. Что так и есть, и Радар не отпускает этого интригана официанта, однозначно знавшего, что из себя представляет Паулина Андреевна, и какого хрена тогда он их не отговорил идти к ней на кухню для совершенно для них лишнего знакомства.
– Я заказывал другую пиццу. – Ещё смеет возмущаться и спорить Радар по факту своего заказа после того, как лично был представлен повару Паулине Андреевне. Кто, разве это ещё непонятно, не потерпит в свою сторону любого рода возражений. И если она посчитала, что этому, столь самолюбивому господину, кто с какой это стати решил и посчитал нужным ни с кем не считаться, крича на весь белый свет, что он кем-то любимый, тогда как вокруг него столько людей пребывает в отвергнутой в таком качестве природой точке невозврата и чуть ли не унынии, нужно не слегка поубавить свой пыл, поставив его на место пиццей Наполи, то так и будет, и никак не иначе.
Но этот самонадеянный в том числе господин, не такой разумный, у кого от напускного счастья перестали правильно ролики за шарики в голове заходить, и Паулина Андреевна не отметает вариант с его манипуляцией общественным мнением – он любимый только самим собой, – не прислушивается к голосу разума, говорящему ему, что в ответ на это его сейчас требование, ему придётся вновь общаться с Паулиной Андреевной. И уж на этот раз она найдёт для вас, привередливый господин, предельно и окончательно убедительные аргументы.
– Вы хотите сказать, что не получили то, что заслуживаете? – вот так критически посмотрит на Радара Паулина Андреевна, спросив его таким вкрадчивым голосом, что последний балбес поймёт, что на этом ему лучше остановиться и принять себя за глупца. Но Радар по всей демонстрируемой им сейчас видимости упрямца, ещё больший глупец, раз он, почесав затылок, не сильно понял, на что ему так категорично намекают.
– Не могу сказать в точности, я ещё не пробовал пиццу. – С долей растерянности говорит Радар. Здесь он хотел нокнуть, аргументировав свою позицию тем, что она крепится на том, что он заказывал пиццу под другим названием, но он был перебит Паулиной Андреевной тем, что она его немедленно отослала пробовать с её прямым участием приготовленную пиццу. – И не делайте мне одолжение, Радик. – А вот это её, что ещё за добавление с ласкательно-уменьшительным обозначением его имени (откуда, спрашивается, она его знает?! И кто ей дал разрешение и право так меня называть?!) вогнало Радара в ступор. С коим он отправился за свой стол, чтобы через опробование выполненного рукой Паулины Андреевны блюда, проникнуть в тайны Паулины Андреевны, заверяющей его таким косвенным способом о наличие между ними особой связи.
Но в действительности до всего этого не дошло, а Радару было достаточно посмотреть в сторону кухни, откуда за ним внимательно наблюдала сами знаете кто, чтобы не воротить свой нос от этого блюда, а поскорей его взять для пробы. Что не так просто как оказывается сделать, судя по бледному лицу Радара, однозначно имеющего не самые простые мысли насчёт начинки этой пиццы.
И сейчас этот вопрос Фомы, заданный по следам общения с Паулиной Андреевной, приобретает новое смысловое значение.
– Думаешь, хочет нас отравить? – вот так радикально подходит к рассмотрению своей пиццы Радар.
– С какой это стати?! – недоумевает Фома, не видя совершенно никаких предпосылок к такому в их сторону действию со стороны, даже в предел возмущённой их напористостью действий, и чуточку оскорблённой недоверием к своему профессионализму, прежде всего, женщине, а уж только затем Паулине Андреевне.
На что Радар смотрит очень провокационно и специфически. – Если считаешь, что всё это бред воспалённого разума и нам опасаться нечего, то пробуй первый свою пиццу. – Вот такое заявляет Радар, своими наглыми зенками упираясь в Фому, уж и не ожидавшего от него такой подставы. И если на то пошло, то именно вы, Радар, выступили зачинщиком всей этой истории, и тогда с какой стати я должен отвечать по долгам за вас. Да я из принципа не буду есть свою пиццу. Здоровей буду. А вам за эти ваши предложения желаю проследовать сразу в туалет после пробования своего куска пиццы. В один момент всё такое накипело у Фомы высказать Радару. И он бы это всё ему высказал, если бы тот так умоляюще в его сторону не смотрел и не выглядел. Мол, войди в моё положение дурака и выскочки, что есть только во мне напускное, тогда как я всего опасаюсь и за всё тревожусь – а это моё нахальство есть защитный фактор – и возьми на себя вопрос с пробой пиццы. А?
– Ладно. – Тяжело вздохнув, соглашается Фома, бросив косой взгляд в сторону кухни, и Паулины Андреевны там, не сводящей с них своего внимательного взгляда.
– Что, смотрит? – спросил Радара, заметив этот взгляд сверки своих действий Фомы.
– Есть такое. – Говорит Фома, берясь за свою пиццу. Которую он подносит ко рту, на мгновение задерживается, делая для имевших в его сторону повышенный интерес и внимание лиц кульминационную паузу, и…Он откусывает от неё не самый малый кусок. После чего начинает его жевать с испытующим впитыванием его составных вещей, с обязательным вкусовым осознанием её содержимого. И как итог, всё это им проглатывается.
– Ну и что? – на это раз уже Радар не может иметь никакого терпения.
– Пицца как пицца, ничего особенного. – Делает вывод Фома, приведший к унынию Радара.
– Значит, она в мою пиццу вложила свой мне посыл. – Потерянным голосом говорит Радар, всматриваясь в свою пиццу.
– Какой ещё посыл? – ничего не поймёт Фома, начавший принимать близко к сердцу обеспокоенность Радара.
Радар вдруг в один момент из безнадёжного, в человека полного оптимизма меняется, и с насмешкой над Фомой, вот что ему заявляет, падла. – Любовный, конечно. А ты, что подумал? – И ржёт, сволочь, довольный тем, как он Фому развёл. И только то, что Фома сидит с набитым ртом, спасает Радара от праведного, словесного гнева Фомы. Кто, конечно, может плюнуть в Радара всем тем, что его удерживает в рамках приличий, но Фома не будет вставать в один пакостный ряд с Радаром. Он другой человек и нисколько на него не похожий, как этого хочет доказать Радар. И Фома догадывается, что последует за этим его наплевательством в сторону Радара. Тот только восхититься, заявив, что он ничего другого и не ожидал от тебя, Фома, увидеть. Ведь мы так с тобой так похожи.
– Не похожи. – Насупился Фома, принявшись смотреть на Радара исподлобья и прожёвывать откусанное.
Ну а Радар, не получив для себя со стороны Фомы повод для дальнейшего только для себя развлечения, вынужден (Паулина Андреевна ждёт) заняться своим заказом, в котором, как он сам это заявил, содержится любовный посыл от Паулины Андреевны. И Радар уже не с такой невозмутимостью и насмехательством над судьбой осмотрел внимательно и со всех сторон на свой кусок пиццы, пальцем руки как бы случайно его нащупав на предмет…а чёрт его знает на предмет чего. И взял в руки, чтобы поднести ко рту и зафиксировать внимание Фомы и Паулины Андреевны на том, как он прямо сейчас и только ради вас, Паулина Андреевна, поступится своими личными принципами, не вмешиваться своим суконным рылом в чужие сердечные дела без на то с их стороны разрешения, а чисто для дегустационной пробы и раз его к этому подталкивают, чтобы сторонним взглядом разобраться в том, что так сердечно волнует Паулину Андреевну (потеряла я хватку, и без вашего разбора моего сердечного вклада в развитие будущих событий, прям не знаю на что в своих сердечных делах опираться), так и быть вкушу этот плод с древа познания вашей женской души.
С чем Радар, очень даже эпически откусывает кусок от пиццы, и …что в самом деле происходит с ним, принявшимся на глазах накаляться во внешней лицевой обстановке, где из глаз прыснули слёзы, а сам Радар потерял в лице всю свою прежнюю только ему свойственную, личностную основательность, принявшись растекаться в какую-то невнятность.
– Что-то не так? – заметив всё это в лице Радара, не смог не спросить его Фома. Что выглядит со стороны Радара как издевательство и мстительность не понимающего шуток Фомы. Кому со всей очевидности видно, как его изнутри прямо сейчас разрывают внутренние противоречия, если выражаться философскими категориями ума, а если по факту, то беспрецедентное количество перца и остро содержащих пряностей начали разжигать всю слизистую оболочку его рта, поставив его перед крайне сложным выбором – всё им откусанное прямо сейчас отрыгнуть из себя, и тем самым выказать себя перед Паулиной Андреевной слабаком, или же всё это проглотить и подвергнуть свою жизнь опасности. Что и говорить, а настоящей любви не всякий человек достоин.
И Радар сделал выбор, схватив со стола чашку горячего чая, который хоть и обжёг ротовую полость Радара в физическом плане, но всё-таки частично смог понизить вкушённую остроту проглоченной пиццы. И хотя Радару пришлось сложно и он чувствует себя не сильно по себе, тем не менее он посмотрел в сторону Паулины Андреевны взглядом победителя. А той только и оставалось, как злобно прикусить свои губки, и с видом человека, для которого всё ещё не закончено покинуть свою наблюдательную площадку.
Ну а как только она ушла, Радар стал самим собой, кому чего-то сильно не по себе, и давай, Фома, чем скорей, тем будет лучше, покинем это место. Фома же, видимо решив его ещё побесить из-за своей недальновидности, совершенно не видит последствий этого опрометчивого шага Радара, решившего бросить вызов той, кто своей рукой вас будет кормить, и кому срочно нужно в туалет, и он не хочет так быстро покидать это гостеприимное заведение.
– Ну, ты как хочешь, – срывается с места Радар, – а я в туалет.
А Фоме, значит одному здесь оставайся и неси основные затраты за эти закидоны Радара. Нет уж, Фома не будет ждать, когда к его столу подойдёт сама Паулина Андреевна в сопровождении су-шефа, громилы Гаврилы, кто не просто так берётся ею в своё сопровождение, чтобы поинтересоваться о его мнении о сегодняшних блюдах и о качестве обслуживания.
А что Фома может сказать другого, как только похвалить местный персонал за великолепное качество обслуживания. На что Паулина Андреевна заметит некоторое противоречие в его словах. – А вот поданные блюда, как я вижу, вам пришлись не по вкусу. – Пока что только с нотками непонимания говорит Паулина Андреевна, кивая в сторону почти что целого куска пиццы Радара.
Здесь Фома было попробовал извернуться, указав ей на то, что это заказ его товарища, а не его. Мой то, сами видите, почти что полностью съеден. А вот Паулина Андреевна как-то на всё это смотрит по другому.
– Знаете, мне очень важно, чтобы и вы попробовали моё фирменное блюдо. И если у вас есть эстетические препоны в сторону взятия пробы с тарелки вашего товарища, то я вас приглашаю пройти со мной на кухню, где вас ждёт целый кусок пиццы. – Очень убедительно для Фомы всё это говорит Паулина Андреевна, указывая своим взглядом в сторону дверей в кухню. Куда смотрит и Фома, понимая при этом, что обратного выхода ему оттуда не будет. И ему только одно остаётся, как принять предложение Паулины Андреевны опробовать кусок пиццы Радара. И её совершенно не интересует, что у Фомы может быть гастрит и не переносимость острого. Её су-шеф, Гаврила, куда как опасней для организма Фомы инструмент убеждения.
– Да к чёрту всё это. – Прокрутив все эти последствия своего здесь нахождения, бросил всё Фома и последовал за Радаром. Кому пришлось с внутренним я потолкаться над унитазом, затем остудить себя холодной водой из-под крана, и…А вы, Фома за меня переживали! – как ни в чём не бывало выглядит и готов на очередные вызовы судьбы Радар. И не смейте Фома мне перечить. Я только что сумел заглянуть в области потустороннего, и знаете, что я понял?
– Что? – для проформы задал этот вопрос Фома, уже догадываясь, что ему скажет Радар.
– Нельзя ни мгновение терять в этой жизни. Её нужно осваивать в полной мере и полноценно пользоваться отведённым нам временем. – Отвечает Радар. И Фома даже не хочет его спрашивать обо всём том, что всё это предполагает, он и это уже знает.
– Идём за мной. – Перебивает все мысли Фомы Радар, таща его за собой. А вот куда, то об этом Фома его спросил лишь тогда, когда они оказались в одном из модных бутиков и Радар его нагрузил ворохом одежды.
– Это ещё зачем? – задался вопросом Фома, упирая на то, что он как бы в этом плане итак пошёл на жертвы, сменив свой имидж.
– Это для дневного выхода в люди, для вечернего же приёма себя, нужно надеть другое. – Категоричен в ответ Радар, выдвигая себя и Фому в примерочную.
– Ты это серьёзно? – вопрошает Радара Фома, рассматривая строгий костюм в своих руках.
– Да. – Серьёзен в ответ Радар. Здесь Фома хотел привести наиболее резонный аргумент в сторону отказа от этой покупки – у меня нет на это средств – но решив, что меркантильность всегда должна выступать последним по очереди аргументом отказа, зашёл в примерочную с костюмом. Куда за ним Радар не последовал, и не по той причине, что ему там делать нечего, и Фома как-нибудь сам справиться, а Радару показалось более интересным завести разговор с девушками призывного возраста, стоящими в открытом пространстве между кабинками примерочных, отделённых от входа занавеской. Кому он мог заметить на их универсальность природного строения, так в их сторону потрудившейся, что им не нужно ломать голову над тем, что себе подобрать, когда им всё подходит.
– И знаете что? – заговорщицким тоном голоса, в котором предполагается какое-то удивительное предложение, обращается к девушкам Радар. А стоящий буквально в шаге от него Фома, кого только занавеска разделает от Радара и его собеседниц, натянув одну штанину на ногу, отлично понимая, что сейчас со стороны Радара последует – сейчас меня притянет к разговору – и слышать не хочет, что сейчас начнёт тут выдумывать Радар. И он начинает разрываться между брюками, которые им натягиваются на ногу, и своими ушами, которые он одной силой воли заткнуть не может и ему необходима помощь рук.
И тут наступает кульминационный момент этого разговора. Заговариваемые Радаром девушки, с большой заинтересованностью, и как это представляется Фомой, с вытянутыми в сторону Радара лицами, его спрашивают: «Что?», а Радар, подманивая их рукой быть ещё ближе к нему и предлагаемой им тайне, уже готов её вложить им прямо в сердца и души через их милые ушки, а Фома, находящийся в неврастеническом положении, стоя на одной ноге, с натягиваемой на неё штанине, находясь на грани этого открытия Радаром, в итоге не может удержать в себе, как душевного, так и пространственного равновесия. И как ошеломляющий итог всему этому, он валится на занавеску, и сорвав её с креплений, вываливается в это коридорное пространство. И хорошо ещё, что никого собой не зацепив.
Фома, как только он зафиксировался в одном положении на полу, открывает глаза, смотрит перед собой, и видит протянутую в себе руку. Он её не сразу берёт, а ему почему-то необходимо знать, кому она принадлежит. И Фома с помощью локтя руки приводит в порядок свои глаза, после чего с фокусировкой вглядывается в поверх протянутой руки, и…Вот те раз! Он видит…Свою соседку по беговой дорожке.
– С вами всё в порядке! – с какой-то удивительной и приятной что не говори озабоченностью спрашивает Фому его новая знакомая.
Фома ничего ей не отвечает, принявшись оглядываться по сторонам, чтобы понять, где он сейчас на самом деле находится. А находится он в тренажёрном зале, где его падение с беговой дорожки вызвало в нём все эти памятливые воспоминания. Но не это всё сейчас взволновало Фому, а он вдруг догадался-таки, что ему всё это время не давало покоя и волновало.
– Выходит, что я сам потворствую несчастным случаям со мной, приводящие по итогу к счастливым разрешениям. – Рассудил про себя Фома, глядя на протянутую ему руку новой знакомой, призывно улыбающейся ему с другого конца этого передаточного звена. – И что самое тревожное, так это то, что эту мою теорию взяла на вооружение Соня. – На этих мыслях Фома, ответно улыбнувшись, надеется он, что хорошей новой знакомой, берётся за руку её помощи.
Фатализм без фанатизма есть судьба, или одиннадцат
© Copyright: Игорь Сотниковъ, 2025
Свидетельство о публикации №225042101238
Свидетельство о публикации №225042101238
Рецензии