Человек категории D. Продолжение 25

«Нищему собраться – только подпоясаться». Летта наотрез отказалась быть «живым грузом» и ехать внутри меховой волокуши – «кутулэна»:
- Я не хочу, чтобы ты зря тратил силы. Хочу идти рядом. И, вообще, скажи: почему сейчас, в эту минуту, ты боишься? И чего именно? Я же знаю….

Я не ответил, но впервые с досадой подумал, что оказывается, я не люблю, когда кто-то имеет доступ к абсолютно всем моим мыслям. Подумал, искренне желая, чтобы эти мои неприятные мысли поскорее дошли до «адресата».
Пожалуй, я первый, кто за всю историю человечества столкнулся с высшей формой несвободы, когда боишься не только действовать, сказать или написать, но даже подумать. Где уж тут «свободомыслие»? Как к этому привыкнуть? И нужно ли?
Может быть, устроить первый семейный скандал?

По сути – способность узнавать чужие мысли «без спроса» – это заветная мечта любой спецслужбы. Страшное дело.  Наверное, Летта об этом ещё не думала или  просто не успела. Какие её годы – ещё радуется, как дитя, этому опасному дару.      
В наших отношениях это нужно как-то прекратить.
Интересно, у Летты есть какой-то природный «выключатель»?
Или, как я заметил, только сон?

Сколько себя помню, вся жизнь состояла из преодоления. И эта борьба со своим страхом стала привычкой. Точнее, не борьба, а именно внутреннее преодоление, «мирный договор» с самим собой. Именно спасительный страх позволил дожить до физического состояния человека «категории D». Люди, теряющие страх, погибают первыми. Они думают, что опыт позволяет всё делать «на автомате» и однажды совершают единственную, может быть глупую, но роковую ошибку.
Для всех моих знакомых «до бессмертия» я был живым воплощением хладнокровия и спокойствия. Никто не знал, что происходит внутри.
А сейчас моя личная тайна раскрыта:
- Почему сейчас, в эту минуту, ты боишься? И чего? Я же знаю….
Что с этим делать я не понимаю.

Да, я боюсь. И боялся всего и всегда, с самого детства. Определённости и неопределённости. Реальной опасности и, казалось бы, совершенной безопасности. Лучшие места для меня в любом помещении – поближе к запасному выходу: на основном в случае паники могут затоптать и раздавить. С давних пор я избегал находиться в толпе, ни разу в жизни не был болельщиком на стадионе, и не участвовал ни в каких шествиях и демонстрациях. Толпа безумна по своей природе, и я это чувствовал. Я терпеть не мог шумных компаний, предпочитая пить свой коньяк в одиночестве или с глазу на глаз с кем-нибудь из редких приятелей.

Я всегда ожидал какого-то подвоха, какой-то пакости от хорошо знакомого мира людей и почти незнакомого мира дикой природы. Был убеждён, что от этих миров нужно держаться подальше, а жить в собственном мире.
Опасения мои полностью оправдались: мир людей выдернул меня, как морковку,  из «грядки» моего мира и послал на проклятую войну. Этот мир не пожалел на нас даже атомную бомбу, чтобы убить наверняка. У них «не срослось» из-за случайности, мы с Леттой пока живы, но попали в мир дикой природы, в котором не знаем, как жить и не умеем делать это. В мире людей нас не учили этому. Единственный источник полезной информации – собственная память.
Сейчас мы покинем лагерь, и мне непривычно страшно теперь за двоих.   

***
Для удобства, мы отрезали от шкуры всё лишнее, получив при этом длинный прямоугольник. Сделали по краям прорези и через них пропустили два конца верёвки крест-накрест, как шнурки у ботинок. Получилась объёмная «колбаса» мехом наружу – тот самый «кутулэн» – древняя волокуша. В кутулэн мы увязали всё имущество, в том числе «запас провианта» – в виде обрезков шкуры, ведро с готовым студнем – единственную посуду, которая у нас была, и весь инструмент – пилу, топор и лопату.
Посидели «на дорожку» и пошли «против течения» реки к её верховью, навстречу неизвестным испытаниям и новым опасностям.

Рано утром из-за ночного мороза наст прочно нас держал на поверхности глубокого снега. Идти легко, как по белому асфальту, можно было даже бежать. Волокуша нисколько не тормозила, а, напротив, бодро за нами скользила, окончательно заметая следы на тонком слое свежей пороши. Русло реки в начале нашего пути тянулось строго на восток, и через три часа мы уже покинули видимую часть зоны поражения, где горела зимняя тайга. Если бы нас убивали летом, то тайга выгорела бы на десятки или даже на сотни километров от эпицентра атомного взрыва. Хоть с этим нам и тайге повезло.

Я  мучительно вспоминал географию из программы советской средней школы прошлого века. Только два населённых пункта осталось в памяти об этой сибирской реке: посёлок Байкит и село Ванавара. Они находились друг от друга на расстоянии, как говорится «лаптя по карте мира». Но это по прямой, через глухую тайгу. Этот «лапоть» по карте между селениями, как я помню, был длиной почти в четыреста километров.
Между посёлком и селом про правому берегу реки находилась дорога, по которой можно ездить только зимой, так называемый «зимник». Следы от этой дороги наверняка остались, даже если по ней последние двадцать или тридцать лет никто уже не ездил. Длина этого зимника, который повторяет все изгибы реки, более полутора тысяч километров.

Сейчас мы идём вдоль левого берега. Если где-то пересечь реку и углубиться в тайгу правого берега, то мы найдем следы этого зимника. А если их нет, то мы находимся между впадением этой реке в Енисей и посёлком Байкит, где никаких зимников нет.
Или река, по которой мы идём, вообще не Подкаменная Тунгуска, а один из её притоков в верховьях, где тоже дорог нет. Дело в том, что река носит это название только после села Ванавара, где соединяются воедино две реки, названия которых я, конечно, не знаю и никогда не знал.
Больше из школьной географии я не запомнил ничего. 

Я привычно успокаивал себя: по существу, какая нам разница? Северный завоз по вешней воде давно отменили: не выгодно. Стало быть, баржи с грузом и катера не пойдут мимо нас. А последние люди, населяющие эту реку в прошлом веке, снабжались только через Енисей, то есть от устья Подкаменной и вверх по течению. Или зимой по зимнику. Может быть, посёлки эти давно сгинули, и на карте их уже нет. И людей нет. Стали бы убивать нас такой мощной бомбой в местах, где живут люди? Нет. Хлопот не оберёшься. Туризм в этих краях лет двадцать назад почему-то запретили. Миллионы квадратных километров стали государственным земельным резервом.
Боятся нам, по-моему, не кого, кроме диких зверей.

Летта молчала. Видимо услышала нотки гнева в моих мыслях.
Немного погодя она все-таки сказала:
- Да, я у тебя умная. Понимаю всё с первого раза. Ты меня прости, но я смотрю на нас, как на одно целое. Ты просто не привык к такому, когда всё наше – и тела, и мысли, и истории нашей жизни, и даже наши секретные секреты становятся общими, действительно нашими. Раньше я думала, так не бывает. А оказалось… ещё как бывает. Мы с тобой, как те две речки, которые слились в одну и стали Подкаменной Тунгуской. Кстати, эти реки называются Тэтэрэ и Катанга. Никакой дороги на правом берегу нет. Мы находимся между посёлком Байкит, которого уже нет, и местом впадения этой Тунгуски в Енисей.
Только не спрашивай, откуда я это знаю.
Я сама не знаю откуда.
Скорее всего, оттуда, - Летта показала руками весеннее бездонное небо. 
 
 

Продолжение http://proza.ru/2025/05/03/1291