Исторический роман об Иване III - 25

      — Давай, давай, не тяни, зараза, — ругнулся Потап, наваливая на телегу мягкие и тяжёлые узлы. — Попадёмся же им!
     Степан вздрогнул и заторопился помочь товарищу, всё же стараясь прислушиваться к дальним и странным звукам. Некоторое время он послушно запрягал коня; потом резко упал на землю, уткнувшись ухом в чуть подрагивающую поверхность.
     — Идут. Копыта!
     — Так не тяни ты, собака! — почти взвизгнул Потап. — А то ему его шелка дороже, чем наши жизни.
     Степан вскочил. Далее они, холопы митрополита Ионы, лихорадочно закончили сборы и сквозь открытые ворота через пустой, до звона, двор, двинулись на выход. Кобылка тоже явно нервничала, без понуканий взяв быстрый ход. Крепкая телега поскрипывала, подпрыгивала на рытвинах, но везла священнические вещи, которые митрополит не захотел оставить на разграбление в своей подмосковной усадьбе. Они спешили под защиту стен Кремля.
     — Ох и много же там копыт. Топот стоит, что ой! — вернулся к только что пережитым ощущениям Степан; его распирало не только от страха, но и от некоего восторга не перед приближающейся опасностью, а из-за её мощи.
     — А князья только между собой дерутся. А как татары – так где наш? Тут же сбегает.
     — Чего мелешь, ты, вошь!
     — То мелю, что сам хозяин жаловался! — с такой жёсткостью бросил Потап, что его товарищу расхотелось продолжать ставить под сомнения его слова. — Он надысь к нему ходил. И слышал я, как он Федьке рассказывал. Мол, нет у князя войска, и бежит князь спасаться на Волгу.
     — Да ну…
     — Да не нукай. Тюк валится, придержи! Мать свою оставил, которую скоро всё равно на санях повезут. А сам – спасаться! А нас – бросил!
     — Да, может, за войском он побежал! — попробовал спрятаться за это соображение Степан. Мысль эта оказалась настолько сладостной, что он на мгновение утонул в её прелести.
     — Да говорю же, сам сказал, что нет у него рати! Тьху на тебя!..
     Степан покачал головой, отгоняя ошмётки надежды. И сам вдруг крикнул, учуяв знакомый, густеющий звук.
     — Да быстрее же! Давай!
     Через минуту они уже стягивали лошадь с дороги, матерно умоляя её спрятаться в роще в нескольких шагах оттуда. Мысль бросить ценный груз и спасаться самим пришла к ним слишком поздно, когда на них, бьющихся в попытке преодолеть телегой неровную, заросшую густой травой полосу, вылетели татары.
     — Кара! Кара! Якши! — тут же затрещали проклятые звуки ненавистной речи. — Стой!
     Взмыленная кобыла послушно остановилась; они тоже. Сердце колотилось, не желая верить, что пришло время прощаться со всей своей прежней жизнью с родными, в доме неплохого хозяина, в православной стране – а может и с жизнью вообще.
     Татарва с радостными гиканьями полетела на многообещающий вид гружённой узлами телеги. Они шумно окружили её, почти не обращая внимания на них самих. Степан уже даже успел переглянуться с Прокопом, договариваясь одновременно побежать в разные стороны. Может, хоть одному удастся уйти?
     — Что там? Говори! — весело крикнул один из татар Степану, придерживая своего бойкого коня возле него.
     Степан вздрогнул и стал отвечать на такой же смеси русского и татарского.
     — Мы холопы митрополита Ионы. Везём его скарб. Не наше это всё, но его.
     — Да это видно, — хохотнул тот, кивнув в сторону свисающих из узлов ярких шёлковых тканей. — Хорошая добыча! Якши! Разворачивайте коня и с нами!
     Перекрестившись, Степан глянул на такого же угрюмо-чёрного товарища.
     — Что делать? Давай… — скрипнул он ему.
     Медленно, ужасно медленно, они разворачивали коня с телегой, в упрямом отчаянии дождавшись сначала угрожающих взмахов плёточек, а потом уже и их свиста с режущей болью. Явное богатство захваченной добычи привязало татар к телеге. Только одного из них татарский десятник отправил с каким-то заданием, долго обещав ему перед этим, что он обязательно получит свою часть. А так, все вместе, они почти до вечера ковыляли в сторону Москвы, добравшись до начинающего устраиваться недалеко от её стен татарского войска. Близко не подходили, потому что защитники, хоть и припоздав, но принялись сжигать весь окружающий посад, чтобы лишить татар легкого доступа к бревнам для постройки осадных орудий. В какой-то момент от них приняли телегу с грузом, а вскорости и их самих развели по разным местам. Они даже не успели попрощаться.
     Всю ночь Степан пролежал под чужой телегой, куда его загнали, чтобы легче было сторожить. Вокруг у костров сидели татары, веселясь удаче своего похода, обгладывая бараньи кости и опиваясь кумысом. Он не мог поверить, что это с ним случилось. Перед глазами летали картины прежней его жизни, в уме холодели мысли о будущей. Вот и всё. Вот и ему участь полона досталась. И войска нет, чтобы отбить его. Такое тоже бывает – нагрузятся татары пленниками, а на них княжьи ратники, или боярские, или даже их татарове, собственные, выскочат, отобьют. Вернулся все по своим домам, в жизнь привычную, родную, с хлебушком да светлячком лампадки… И не так уж и плохо было в холопах у Ионы.
     Он уснул, а эти мысли продолжали время от времени вспыхивать в его снах, от чего он стонал, шевелился и чуть ли не плакал.
     Рано утром ему позволили поискать в куче обглоданных костей остатки мяса, дали миску воды. Он сидел рядом с чужой телегой, стараясь не смотреть на такие близкие стены Кремля, которые уже который час штурмовали татары. Оттуда время от времени раскатисто громыхали пушки.
     — Идём! — скомандовал ему незнакомый татарин, нависая над ним во всём своём басурманском воинском великолепии.
     Кряхтя, Степан поднялся и, зашептав мысленно молитву, двинулся вслед за провожатым. К его удивлению, его привели к самому большому и богатому шатру, над которым шелестели на ветру стяги Золотой Орды. Полы шатра распахнулись, оттуда вышли несколько татарских воевод. Один из них, заметил Степан, хоть и молодой, но все остальные как-то вокруг него, а он будто и главный.
     — На колени перед царевичем! — вовсю толкнул его в спину провожатый. Степан упал на четвереньки, почувствовав, как сапог татарина тут же увесисто упёрся в его хребет. Подняв голову, Степан увидел, как царевич уселся на разноцветную, что твой праздничный наряд, лавочку. Царевич кивнул кому-то из стоявших рядом. Тот пристально глянул в лицо Степану и на хорошем русском заговорил.
     — Ты сказал, что служил московскому митрополиту?
     — Не так это. Не московский он. А киевский. И всея Руси, — ответил Степан.
     — Его же Иона зовут?
     — Владыко Иона.
     — Тогда не запутывай меня, — сказал толмач и повернулся к царевичу Азов-Шаху, протрындев ему что-то по-татарски. Царевич кивнул, толмач снова повернулся к пленнику.
     — Где Иона?
     — В Кремле вчера был.
     — А князь? Московский князь Василий – где? Тоже в Кремле?
     Степан мелко задрожал.
     — Не в Кремле он.
     — А где тогда?
     — На север пошёл. За войском, — без паузы добавил он. — Собрать рать великую, и со своих волостей, и из Твери.
     Толмач снова затараторил что-то царевичу. Тараторил долго. Тот тоже ему что-то ответил, в чем Степан расслышал татарское слово «врёт». Степан изо всех сил постарался сдержать приступ дрожи, который мог почуять через свою ногу полустоящий на нём татарин.
     — Ты не ври, да правду говори, — снова повернулся к нему толмач. В глазах его что-то потемнело.
     — Не вру я! — скрипнул Степан, чувствуя поднимающийся в нём гнев. Его спина, под игом татарина, уже начинала ломить; шея, неудобно изогнутая, остро и противно болела. Даже дышать становилось неудобно. — Сам слышал, как хозяин… владыко Иона то есть… о том рассказывал. Ходил давеча хозяин к князю, тот его приглашал. Позаботиться о Москве, пока князь будет за ратью бегать. И сына своего, отрока, на Москве оставил.
     Царевич заговорил что-то толмачу, в чём Степан разобрал «у второго спросим». Затем царевич сам посмотрел в глаза Степану и на простом, но понятном русском сказал ему.
     — Если врал – язык отрежу. Нос отрежу. И ещё что захочу. Отрежу.
     — Не врал я! — с уверенностью отчаяния крикнул Степан. — Зачем мне врать-то?
     Сапог с его спины исчез. Слёзно кряхтя, Степан поднялся и двинулся обратно, к чужой, но такой уже привычной телеге. Там он сидел, невидяще глядя в небо, то плача, то истово, искренне, пламенно молясь – как в давно забытом детстве, когда душа ещё чиста и невинна.
     После полудня рядом с ним упал Потап. Он облизывал сухие губы, по его лбу, вискам текли капли пота. Они посмотрели друг на друга. Долго молчали.
     — Меня царевич допрашивал, — наконец, сказал Степан.
     — Меня тоже.
     — Я сказал, что князь за великим войском побежал и скоро с ним придёт.
     — Я тоже.
     Глянув друг на друга еще раз, они уставились в синее-синее небо с жаровней солнца. Хотелось пить. Жутко хотелось пить.
     Ночью татары поднялись и пошли от Москвы, гружёные захваченным добром и полоном. С этим полоном в волжские степи угнали и бывших митрополичьих холопов Степана и Потапа.