Счастливцы

от автора. О будущем писать немыслимо. О настоящем невозможно – отсутствует здоровая питательная среда. Что остаётся? Прошедшее. Не как упущенная возможность стать Человеком, но как мелкие события, оставившие следы на фотобумаге, ценность которых заключается в их интерпретации.

 
                Счастливцы
                (Ленинградские истории)

«Бывает всё на свете хорошо…»
А бывает, что и не бывает. И дальше всё хуже. Дальше всё ломается, рвётся, валится… И как в сказочке – разбитое корыто. Порой, разбитая рожа. Не порой, а чаще и чаще. Но не остановиться, не остановишь. Некому, нечем.
Есть кому. Вот о нём и речь.
***
Чем отличается судьба от биографии? Биография – это даты, сроки, периоды. Она чем-то сродни «Трудовой книжке»: когда начал, когда закончил, куда поступал, где устроился, сколько продержался.
Судьба же – пережитые чувства. Чему радовался, от чего плакал, кого любил, ненавидел, когда и с кем был по-настоящему счастлив. А разве можно быть счастливым не «по-настоящему»?
Можно.
***
Воскресенье. Лето, тишина, пахнет тополями. Внизу свежо и прохладно. Наверху уже жарко. Солнце греет крыши, отражается в окнах последнего этажа, мешая кому-то «отсыпаться». Лениво, будто и у неё выходной, движется вода. Допустим,  канала Грибоедова. Голуби расселись на обгаженном чугуне ограды. На плитах белеют бумажки и прочий мусор, который кроме дворника никто не замечает. Благодать.
Не она сама, её предвкушение, к ней подготовка, что само по себе благодатно.
Эх! Хорошо жить – воскресенье, тишина, пивко. Нет, порядок иной – пивко, воскресенье, тишина, которая есть покой. Взять кружечку (пока одну, но если народу много, лучше сразу две) отойти в сторонку, сдуть пену и…
В первоначальные минуты единолично. Потом можно и с ребятами. Побакланить о футболе, о том о сём, как пойдёт. Но сперва лучше одному. Не спеша, куря, смакуя, прислушиваясь к действию. Глядя на воду, видя слегка качающееся, искажённое глянцевой поверхностью отражение дома – там всё по-другому. Не вверх ногами, а именно по-другому: не ругаются, друг друга понимают. С полуслова, а то и без слов. Потому что есть такие состояния, которые словами не передашь, а поделиться хочется. Когда весь мир обнять и не отпускать! И чтобы так всегда! Полцарства в груди, полцарства снаружи! Не думая о завтрашней работе – завтра будет завтра. Не думая о том, что надо домой, дом никуда не денется. Теперь понятно, почему люди пишут стихи и песни. «Я люблю тебя, жизнь…» В точку. В десятку, в сердце. Вот ради этого, ради таких мгновений. Жаль, что всё проходит. Но можно продлить. Нужно. Ещё одну, и по местам, а то жена всю плешь проест. Зачем женился? И кто придумал «проедать плешь»?
***
В разное время года, в разных местах города у пивных ларьков появлялась бабулька. Для детей уж точно. Для любителей похмелиться, освежиться и по-иному соприкоснуться с пивком – «мать», «баба», «пожилая тётка». Опрятная, в платке. Если лето, то в чистом пёстреньком платье (собственно, на эти подробности всем миллион раз наплевать, как и на то, откуда она у ларька появилась), в кофте, чуть стоптанных туфлях с крупными пряжками.  Это её приметы. А так, самая обыкновенная: чуть сутулая, лицо от возраста уже мужское, толстокожее, повисшее.
Некоторое время она стоит невдалеке от очереди. Наблюдает, смотрит, всматривается, словно ищет знакомых. И находит. Хотя знакомой тому, к кому вразвалку подходит, не является. Хотя знает о том человеке всё. Его прошлое и, что самое печальное, будущее. Ближайшее и отдалённое, которое - не имеющий выхода мрак. Но он окутает «тогда». Когда уже поздно. А пока есть ещё шанс, и бабуля его щедро даёт, прикидываясь самой обыкновенной, «типичной». То есть, никакой, разве что, со слабостью к пиву и табаку. Видать, фронтовичка или блокадница.
- Сынок, не угостишь сигареткой? – робко и, как бы стыдясь просьбы, спрашивает она своего избранника.
- У меня папиросы? Будете?
- Давай, милый, я всё буду.  Вот привыкла сдуру, а отделаться не могу.
- Знакомо, - Павлов (фамилия любая) чиркает спичку, прикрывает ладонью.
Бабуля прикуривает. При этом чуть касается своими пальцами руки Павлова:
- Вот спасибо, родной, что не пожадничал и не отшил.
Затем следует пустой разговор – хорошая погода, хороший ларёк, потому что пиво не разбавляют, и так далее.
Вот в нём-то всё дело. В «и так далее». Для Павлова. Ему не ведомо, что страсть к курению его через двадцать лет убьёт. Потому что в его слабых лёгких заведётся рак, чтобы лёгкие съесть. В детстве Павлов заразился туберкулёзом, вылечили, но предупредили, что лучше не курить. А как? Если напряжённая работа, жена, уставшая от шального, бьющегося в истериках нервного ребёнка – кому только не показывали. Как Павлову бросить, если о будущем раке он не знает и знать не может.  Это бы помогло, нет ничего сильнее страха. А сейчас, сегодня, чего бояться?
За болтовнёй добрались до окошка.
- А может, мамаша, вам и пивка купить? Я угощу.
- Нет, родной!
- Мне не жалко, а?
- Не люблю. Да и пора мне – ещё в аптеку надо и на рынок хочу. Прощай, Серёжа.
- До свидания.
Бабуля уходит, а Павлов, взяв пиво, недоумевает – откуда ей известно его имя. Вроде он не называл.
А вечером оказывается, что Павлов не может курить. Попробовал затянуться, вырвало, потом долго тошнило. Так и осталось – мутит при одном виде сигареты.
***
Бабуля стоит, смотрит. На молодых, ещё не «конченных», но рискующих ими стать.
- Прости, родной, что тревожу, - обращается она к Смирнову. – Не угостишь? Вижу ты куришь, а я свои дома забыла – память вся в дырках.
И повторяется то же, что и с Павловым. С той разницей, что Смирнов обречён спиться. Тысячу раз клялся, что больше ни капли! Пробовал всё: специальные отвары, беседы с районным наркологом, самовнушение, иностранные таблетки… Не помогает. Держится, держится, а потом срывается. Затем скандал, ругань, драка. Очухавшись, плачет, просит прощения, клянётся, верит, что больше никогда. До первого соблазна. Развод, замятое уголовное дело «по хулиганке», смена работ. Потом и вовсе без работы – пропивать, что осталось. А что осталось? Почти ничего, если не считать, замерзания в январском пятнадцатиградусном парке, куда неизвестно, каким лешим, Смирнова занесло. А начал, казалось бы, с мелочи – дядя Юра угостил школьника Смирнова рюмочкой на Седьмое ноября.
Сегодня Смирнов выпьет две кружки и полный благодушия пойдёт домой. Слушать упрёки, оправдываться, чувствуя, как уходит хмель. А уходить ему не надо бы – становится тошно. Из-за него же. Это помнишь. Понедельник, среду. В субботу забываешь, в воскресенье с утра пораньше бежишь к ларьку.
Через год Смирнов после ларька возвращаться уже не станет. Станет с «ребятами дальше». Вино, водку, до полного затмения. Где я?! У кого? И почему я лежу на полу? Господи, помоги завязать! Никогда, ни капли, как же мне погано!
За разговором приблизить к окошку выдачи пива.
- Купить? – спрашивает Смирнов.
- Если не жалко.
- Не жалко.
- Тогда маленькую.
- Сделаем.
Принимая кружку, бабуля касается руки Смирнова. Его пальцев.
 Отходят, начинают пить.
- Что-то сегодня пиво не то. Как ты считаешь, мать? Странный вкус.
- Самый обыкновенный, Витя. Обычный.
- Нет, что-то подмешали, горечь сплошная. Химики чёртовы!
Смирнов делает ещё глоток, морщится:
- Нет! Не могу. Пойду я. Прощай, бабуля.
- Прощай, милый, прощай.
Смирнов относит почти полную кружку и, покидая площадку, машет бабуле рукой. Пить он больше не будет никогда.
***
А кто-то, кому был предложен шанс, сопьётся.
Почему? Не к чему приставлять заплату. Благо ко благу, доброта к доброте.
- Сынок, не угостишь бабку сигареткой?
- Отвали, старуха! Самому мало.
Или:
- Не люблю попрошаек, у тебя что, денег нет?  А может, тебе ещё и пивка налить? Правильно говорят - наглость второе счастье. Уйди, не зли по-хорошему!
Или…
***
Они здесь, среди нас. Ангелы. Без крыльев, нимбов, скорбно-задумчивых ликов. Но, тем не менее Ангелы. Настоящие, готовые помочь и помогающие людям одолевать в себе зло. Если они зло в себе чувствуют именно «злом». Если они все ещё добры и отзывчивы. Пусть в самой малости. Этого достаточно.

21. 04. 25