***

                Глава 3


Расширенное заседание бюро закончилось в третьем часу. Настя рассчитывала про себя попасть после него на прием к Вавилову. «Может, все-таки что-нибудь есть, – думала она. – Просто не верится, чтоб ничего не было. Всегда помогали. Каждый год из госресурсов выделяли, а уж нынешний – и половины прежнего не дали. Просто непонятно!»


В приемной были Кожин, еще несколько председателей, два райкомовских заведующих отделами.


– Это я за кем же буду? – улыбнулась Настя.


– Э-э, Анастасия Ивановна, опоздали сегодня, – отвечал один из райкомовцев.


В приемную заглянул Утенков, поманил ее пальцем.


– За концентратами, что ли? – спросил он, лукаво улыбаясь.


– Угадал. Поди, Вавилов не такой жадный, как ты, – сыронизировала Настя.


– Нет их у него, Настюшка, – погрустнел Утенков. – Не трать время, пошли лучше в буфет.


– Правда, что ль?


– Правда, душа моя, правда!


Они поднялись на четвертый этаж, где в тесной комнатке размещался райкомовский буфет. Утенков, пристроившись к очереди, повернулся к Насте. Посерьезнев, спросил:


– А что, у тебя и впрямь худо?


– Правда, Иван Алексеевич, – подняла на него глаза Настя.


– Прямо и ничего нет? – переспросил Утенков.


Она покачала головой.


– Да, девка, плохи твои дела. Прямо и не знаю, как тебе помочь.


Подумав, посоветовал:


– Поклонись в ноги народу. Попроси взаймы зерна, сенца. Если есть – не откажут.


– Вряд ли, – тяжело вздохнула Настя. – Да и откуда быть у них зерну и сену? Прошлый год мы начисто сгорели и колхозникам ничего не выдавали.


В это время подошла их очередь. Утенков взял чаю, две порции заливного мяса, бутерброды с колбасой и сыром. Сели за свободный столик в углу.


– Жалко Кожина, – продолжила Настя неспешный разговор, пододвигая к себе заливное. – Уж больно круто с ним расправились. Ладно бы с работы сняли, а то ведь из партии исключили.


– Ничего! – успокоил ее Утенков. – Думаешь, даром Кожин в приемной у Вавилова околачивается? Поплачет, похнычет, потом в обком своим защитникам позвонит. Глядишь, в протокол и не запишут. Отделается строгим выговором. Да и партийная комиссия отменит такое решение.


– Думаешь? – вопросительно глянула на него Настя.


– А что тут думать! – ухмыльнулся Утенков. – Все нашего брата пугают. А что нас пугать? Что мы, враги себе, что ли? А на место Кожина хоть кого посади, все равно ничего не сделает. Колхоз там давно надо разукрупнить. Да и какой Кожин, между нами говоря, председатель? Его, по-хорошему, давно надо бы гнать из председателей, а не ждать, когда хозяйство развалит.


Покончив с бутербродами и чаем, они спустились в раздевалку.


– А ты напрасно, Настя, меня не слушаешь, – надевая полушубок, промолвил Утенков. – Поговори-ка с народом. Помогут. Зерна нет, так сена попроси. Продадут. Я тебе вполне серьезно.


– Спасибо хоть за совет, – улыбнулась Настя. – Так и быть, поклонюсь старикам в ноги. Авось, и наскребут что.


Они вышли на примыкавшую к райкому партии просторную площадь.


– Пойдем немного пройдемся, хоть разомнемся малость, – придержал Утенков Настю за локоть. – Успеешь еще в свой Корбулак, да и я на тебя погляжу.


– Чего на меня смотреть, артистка я, что ли, какая?


– Артистка не артистка, а вот весь извелся, пока дождался сегодняшнего совещания.


– Ах ты, бабий угодник! – засмеялась Настя.


– Нет, я на полном серьезе. Ты же знаешь, что я тебя люблю.


Настя глянула ему в лицо и удивилась случившейся с ним перемене. Утенков был хмур и невесел.


– Бедный Ромео! – притворно вздохнула она. – А мне никакая любовь в голову не идет. После вавиловской критики никак в себя не приду.


– Ты в самом деле в облисполком писала? – помолчав, спросил он.


– Писала, а что?


Утенков ответил не сразу, думал о чем-то своем.


– Правильно Вавилов тебе сегодня наподдавал, – наконец сказал он.


– Вот тебе раз! – изумилась Настя.


На лице Утенкова погасла ироническая усмешка. Он посмотрел на нее строго, без обычного своего лукавства.


 – Ты что же, думаешь, горожане разбежались твой Сухой Корбулак обустраивать? Э-э, миленькая моя, держи карман шире!


– Что такое пятьдесят одноквартирных домов? – продолжал он. – Это самое малое – полтора миллиона рубликов, а сто – все три. Где горожанам эти три миллиона брать? Надо в чем-то ужиматься. А кто на это дело пойдет? У них своих проблем – пруд пруди. Заводов, фабрик союзные министерства понавтыкали в нашем лапотном крае, а тот же вопрос с жильем не решен до конца. Вот тебе одна проблема. А там – соцкультбыт, транспорт, коммунальное хозяйство, охрана окружающей среды. Конца и края этим проблемам не видно.


Утенков замолчал, машинально поднял руку, посмотрел на часы.


– Не знаю, может, областное начальство к тебе благоволит, поднажмет на горожан, миллион-другой наскребет. И то – вряд ли. Чем ты лучше других? – Утенков испытующе глянул на Настю. – Но допустим, все ж нашли тебе несколько миллионов. И это, миленькая моя, еще не все. Надо выбить лимиты на проектирование, заказать проект, найти подрядчика, а там еще с Госбанком не оберешься мороки. Пока в титул включат, не один год пройдет.


– Что ж мне теперь, как Вавилов не скажет, сидеть и ждать у моря погоды?


– Зачем же, – возразил Утенков. – Ни в коем случае. И о завтрашнем дне надо думать. И искать пути надо к этому завтрашнему. Я только хочу тебя предостеречь, чтоб ты на вещи смотрела реально, больно высоко-то не взвивалась. Пробивай, добивайся, но в то же время не забывай о дне сегодняшнем. Тебе в Сухом Корбулаке надо обустраиваться и обустраиваться. Иначе завалишь колхоз.


– Да что вы, в конце концов, взялись с Вавиловым меня воспитывать? – рассердилась Настя. – Будто и без вас не знаю, что мне делать? Будь у меня путевая строительная бригада, я бы такое закатила, что вы все бы ахнули. А теперь осталось у меня три старика-плотника. И то у одного поясница отнимается, у второго – грыжа, а третий к дочери в Москву уехал. Не то что новый дом поставить, фермы к зиме некому будет ремонтировать. А районных строителей, сам знаешь, в Корбулак калачом не заманишь.


За разговором незаметно миновали несколько коротеньких райцентровских улочек и вышли обратно к опустевшей площади. На ней стояли лишь две легковушки: Утенкова и Настина.


– Олюшка, радость моя, – завидя сидевшую за рулем Ольгу, преобразился Утенков. – Тысячу лет тебя не видел! Идем, мое золотце, идем, мое дитятко, я тебя поцелую.


Улыбающаяся румяная Ольга выпрыгнула из машины. Пушистые ее ресницы подрагивали от еле удерживаемого смеха. Нагнувшись, она подставила атласную, с ямочкой щеку для поцелуя.


– Ох ты, мое сокровище, озорница моя синеглазая, – тонко чмокнул Утенков водителя. – В жизни так сладко ни с кем не целовался.


– Ну Дон Жуан, ну Дон Жуан, – посмеивалась рядом Настя. – Всем подряд в любви объясняется!


Этот маленький спектакль Ольга и Утенков разыгрывали всякий раз, когда встречались.


– И ты, безобразница, до сих пор не вышла замуж?  Ай-яй-яй! – сокрушался Утенков.


– Никто не берет, Иван Алексеевич, – хитро жмурились Ольга, и ультрамариновые ее глаза искрились смехом.


– Эх, годков бы десяток-другой сбавить, – лукаво улыбался Утенков. – Приударил бы я за тобой, девка! Ой, любовь у нас была бы! А теперь куда я такой? Так и быть, придется мне для тебя жениха искать.


– Уж который год, Иван Алексеевич, вы ищете, – стала укорять его Ольга. – Видно, не дождусь, придется мне в старых девах оставаться.


– Постой! – спохватился вдруг Утенков. – Будет тебе жених! Пришлю в Корбулак полдюжину молодцев. И который тебе по нраву – не зевай!


– Ты что сейчас строишь? – словно вспомнив что, повернулся он к Насте. Было видно, что им завладела еще одна идея и, не дождавшись ее ответа, предложил: – Возьми у меня бригаду армян. Хорошие ребята. Не пожалеешь.


– Да ну их! – отмахнулась Настя. – Грехов с твоими шабашниками наживешь. Чего доброго, еще под старость в тюрьму угодишь.


– Не угодишь. Ты больно всех не слушай. А волков бояться – в лес не ходить! У нас сейчас больно умников всяких развелось, а в сельском хозяйстве особенно – каждый специалист. И все-все указывают, контролируют, убытки за председателя считают. Приехала на днях ко мне ревизия, насчитала: я шабашникам за сенной двор вдвойне переплатил. А в счет никто не берет, сколько сена в этом сарае сохраню, сколько дополнительно продукции получу. Пока нашего брата, председателя, больно за них не прижимают, бери, а уж зажмут – тогда будем смотреть. Вобщем, жди, я их бригадира к тебе пришлю.


– Ладно, присылай, – согласилась Настя, садясь в машину.


В это время два райкомовских инструктора, стоя у окна, выходившего на площадь, курили. Один из них, стряхнув пепел с сигареты, произнес неодобрительно:


– Утенков-то старый-старый, а около Беклемишевой как молодой кочет увивается!


– Баба-то она завидная! – засмеялся другой. – У нее и водитель – ничего! Длинновата только малость.


Распрощавшись с Утенковым, Настя заехала в районную Сельхозтехнику, договорилась с управляющим о бензовозе. От него зашла в Сельхозхимию попросить на всякий случай, авось, согласится механизированный отряд в колхоз навоз возить, но не застала председателя и, чтобы не терять времени даром, поехала в контору к районным строителям узнать насчет давно обещанных металлических перекрытий для недостроенной мастерской.


У председателя межколхозной строительной организации в кабинете, куда без обиняков Настя вошла, сидели несколько просителей –