Мультик

Вот сидит на ступеньке вышки спасателей сам Леонид Андреич, подполковник, замнач целого одесского областного отдела безопасности при одесской областной народной милиции (в народе говорят триобе при оонме). Сидит и смотрит на шоблу пляжных босяков Аркаши Весла, радостно, торжественно и с восторгом подъедающих привезённую Леонидом Андреичем поляну. Богатую, даже роскошную. Смотрит и сам себе удивляется!

И что ж такой занятой начальник, сам Леонид Андреич, посреди рабочего дня в понедельник, да без охраны, на пляже делает? Что, дел других у триобиста нет? Что, напоить шоблу дорогущими вискарём с импортным джином да под деликатесную закуску — занятие для замнач облотдела? Или кроме как здесь кофе (не будем врать, хорошим, другие так готовить не умеют) руки да душу греть у такого важного перца, как Леонид Андреич, вообще негде?

Удивляется, сам с себя посмеивается, но молчит да терпит: он слово дал, а слово держать надо. Чтоб самому себя уважать. Кому дал? Да Мультику! Бориске, босяку с шоблы Весла. А кто тот Мультик? О, Мультик это ещё тот перец, его ж вся Одесса знает! Это ж надо было умудриться, когда всё собиралось начинаться, когда луснула УкраДинушка гнилым гарбузом, только вонь, гниль и семечки зародышей нынешних самостийностей разлетались, когда в Одессу вошла НАТА и появился одесский областной народный совет, а при нём оонме, слепить мультик с гербом оонме. Нет, это сейчас он герб, хоть и неофициальный, шутливый и очень милый, но тогда показался кому-то очень обидным.

Начинается мультик появлением мультяшной милицейской машинки. Как рисовали Москвича там или Копейку. Жёлтый, с синей полосой, летит, фары глазками моргают, решетка радиатора буквой Н улыбается, на крыше красно-синяя мигалка крутится, на номере надпись "Милиция". И тут выскакивает перед машинкой чёрный котёнок, хвост трубой, спина дыбом, когти в асфальт. И машинка тормозит, аж выгибается, как котёнок. И решётка радиатора вытягивается вверх. И глазки-фары выскакивают из орбит, становятся большими, просто громадными. И по ободу глаз-фар читается "Одесская" и "Областная", на букве Н "народная", а "милиция" и так на номере. Его даже привлечь хотели за тот мультик. А заодно на него и хохмочки "одесский областной народ" про совет и "оон маленький" про ООНМ повесить. И хоть вся Одесса знает, кто автор мультика, но доказать никто не смог. Или не захотел.

И пришлось Мультику идти внештатным в триобе. И тут сначала чуть было не залетел! Нужно же было, прочитав "ОООБ ООНМ", вслух ляпнуть "Эх, всего одной бэ такой перформанс обломали, было бы пять о и всего две нэ-мэ, олимпийские кольца и нема по-ивритски!". Это с учётом того, что бессменный начальник триобе уже третий год Мурка, Мария Артуровна Зурницкая! Ага-ага, "одной бэ"!

Живёт Мультик пляжным босяком. Ну, куда-то ночевать добирается, откуда-то с утра на пляж пробирается. Кому надо, знают, где он прописан, но найти его можно только днём и только на пляже. Нет, ну если вдруг шабашка компьютерная нарисуется, визитки там, штампы, графика или видео реклама, Мультик с пляжа пропадает, но поляну потом шобле — это святое! Ведь какая разница босяку, что отвечать упырю, "смэрть творогам", "слушаю и повинуюсь" иди "ГУЛАГ архипелаг", если он пока ещё успевает иметь свой маленький гешефтец?

И когда нацики дотрынделись, и Россия начала СВО, в Одессе стало всюду кисло, но не на пляже. Не, на пышных и помпезных, Аркадии там, Лонжероне, где официоз как в оперном театре, только все голые и потеют, и нацики там, и куйивляне, и тэцэкашники с бусификацией, и жирные как их гешефт поцы с импортными паспортами, а вот на станциях Фонтана? Ближе к Черноморке? От моря до трассы сотни метров, на сотнях метров море голов, пока по песку на солнцепёке дочапаешь, уже вся Одесса в море купается! Ты в море точно полезешь? В форме со стволом? Или кого-то своего охранять барахло на берегу оставишь? А потом найдёшь? И своего, и барахло? И бусики тецекашные уносили на руках, разбирали и к вечеру по запчастям в Молдову продавали! А кто ещё, кроме босяков?

Да и когда НАТА зашла, были кто из них первые? Мамалыжники, романешты, по двум мировым знакомые! И сразу пошёл грабёж с мародёркой, только втихаря, пока офицерьё с начальством не видит. Тогда и Одесса ответила. Так же втихаря, но решительно. И под колёса HMMWV плеснуть кислотой аккумуляторной, и соды под пыльник, и в выхлопник жидкой глины с петардой внутри, и в ствол кока-колы с ментолом и йодом, и всё за правило, только не зевай — босяки всегда хитрей и сообразительней, чем любой уставной олух! И на пляж всё так же не заедешь, бо там босяки!

Сунулись натовские морпехи с мореманами на пляж, и что? И таки да, столько модных цацок и шмоток на рынке появилось! И даже секретное для наблюдения и связи, не говоря про вставные челюсти белого золота. Так и установился нынешний зыбкий мир: страна, вроде как, ещё пока УкраДина; власть уже точно своя, не УкраДинская, непонятная; НАТА как мыши, шныряют быстро, под веником сидят тихо, зато очень громко дышат! И каждый день из УкраДины по Крыму бьют, но по Одессе прилетает. И каждую ночь из моря выходят российские беззвучные катера и лупят в темноте по украДинушке, над головами натовцев, одесситов и крышами города. И над пляжем. Ну, все иногда промахиваются: то укропы влупят по НАТЕ, то россияне влупят по НАТЕ, то НАТА начнёт отвечать и накроет очередной бандитский шалман, в котором вместе с местными гешефтмахерами были натовские же офицеры. Чаще бритты, хотя иногда и лягушатники или пиндосы. Шатко всё, неустойчиво, неопределённо и изменчиво, но похороны с поминками — всегда богатые.

А вот сидит на песке, в шортах, валенках, панамке и бушлате сам Мультик. Сидит, тянет из пивной кружки ирландский джин с израильским томатным соком, смотрит на пляж, на сыпящиеся под ярким майским солнцем хлопья снега, на толпу собравшихся загорать, но просто праздно сидящих под солнцем и снегом, на заказчика шоблы, пастора Соловейчика. Соловейчик выдёргивает, как его дед реб, из пейсо-бакенбардов волосы, бо деньги плачены, а из-за снега ремонт дискотеки стоит, а Мультик тихо так, самому себе под нос, повторяющет: "Поздняя пасха! Страстная неделя! А в Одессе как всегда, и солнце, и снег, и всё вперемешку! И не война, но и мир какой-то, как бумажные обои на волнах прибоя. Во, зыбкий!"

Так что, ради вот этой философии Леонид Андреевич бросил свой кабинет и секретные компьютеры, несколько телефонов, двух секретарей, охрану и полный сейф документов? Припёрся на пляж, чтоб Диогена с-под Черноморки послушать? Да ни в жисть!

Вчера вечером Ромчик стучится — ну, это для Лёни он Ромчик, а так Роман Дмитриевич, друг детства и однополчанин в ополчении четырнадцатого. Мол, от Мультика сигнал, задержание Славичека, давай постановление, а документы потом. Кричит, что за полгода все висяки закроем! Что-то ёкнуло у Лёни. Не любит он, когда давай бегом, а документы потом. Не доверяет. Тем более, если Славичека: эту паскуду пиндосовскую почти три года ловят, поймать не могут. Потому ехать вдвоём. И документов не оформлять, но бланки, ручку и печать — с собой. Там разберёмся, может, задержание, а может, и арест. Может, и Мультика, кого же ещё, он же мутный!
Подъехали к дому реббе Соловейчика. Как раз майская гроза с неба хлынула, и стала переходить в снег с градом. И над Одессой заверещали ракеты в сторону Крыма из Винницкого гетьманства. А возле ворот стоит Мультик. Смотрит так рассеяно в небеса и говорит: "смутно так! и зыбко, как обои в прибое!"

Увидел. Кивнул. Калитку открыл — и в дом. Триобисты за ним. Он, как у себя дома, на мансарду, и прямо в спальню реббе. Девяносто лет старику, с постели почти не встаёт, пол-Одессы ждёт, что помрёт скоро. А к стариковской полуторке пристроена трёхэтажка сына, который сейчас в Бразилии. А в доме сына, Моисея, живёт внук, Семён Моисеевич, пастор.

Реббе возлежит на высоком деревянном ложе прямо под кондиционером напротив восьмидесятидюймовой плазмы. В зубах у старика сигара, тонкая и вкусная. На постели умирающего серебряный разнос с пепельницей, бокалом коньяка и пультом. По плазме мурлычет на иврите самая первая "Эммануэль". Ворвавшийся Мультик уселся сверху на разложенную постель и успел подхватить пепельницей выпавшую из уст Соловейчика "Корону". И приглушить пультом звуки плазмы.

— Да не волнуйтесь, Исайя Маркович, слушайте свой иврит, болейте спокойно, мы не до Вас! И даже не до реббёнка Вашего, не к внуку! Это ж горе, у такого уважаемого реббе внук не с Богом и не за деньги гешефт крутит, а с голимыми гоями! Вот мы до них! До того гоя, шо к внуку Вашему, Семенчику, припёрся незваным и жить спокойно мешает!

— Так вы… Не до меня? А откуда вы?

— Та я ж свой, больше десяти лет в Одессе, почти местный! Дискотеку на пляже Семёнчику после зимы делаю: шифер битый, горелая проводка, мусор, марафет! А эти серьёзные люди триобисты, и они не до Соловейчиков!

— А, ага… Так вы наверх?

— Таки да! Ну мы же не хотим сейчас здесь кровать двигать с Вами! — и Мультик по-хозяйски вытащил все свечи из семисвечника на тумбочке сбоку от ложа.

А старый реббе зыркнул на осиротевший семисвечник, что-то потянул или провернул под собой, под матрасом, а потом шустренько встал, аппетитно потянулся, что-то нажал на быльце своего ложа, и тяжёлый книжный шкаф отодвинулся, открылся как дверь.

— Таки вам наверх, налево и вторая дверь справа! Не перепутайте!

— Спасибо, реббе, спаси Вас Бог! Здоровья Вам на все долгие годы будущей жизни! — и троица шмыгнула в зашкафный коридор.

— Ну вот, заодно и куда идти узнали! Просто надо уметь говорить… с людями! — Мультик аж запыхался на крутой лестнице. И уже перед "вторая дверь справа" остановился и шёпотом проинструктировал:

— Там на полу гулко! Я сам всё говорить буду! Потому молчите, но топчитесь, гупайте! Сейчас я фонарики зажгу, поставите их перед собой, но сбоку! — И деловито принялся зажигать уведённые у реббе свечи в семи фонариках.

Внутри каждого фонарика была какая-то фигурка. По два фонарика он выдал Леониду и Роману, три взял себе. В конце коридора стояла длинная рейка с расщеплённым концом, в этот расщеплённый конец Мультик воткнул длинный и острый нож, почти что штык, и плотно примотал изолентой.

— Готовы? Тогда за мной, молчком, но гупайте шумно! — и рывком распахнул дверь в просторную комнату.

В пустоте комнаты одинокий книжный шкаф сверкал голыми полками напротив большого окна без занавесок. Посередине разложенный диван-малютка прям зиял, как трон без князя: ни подушки, ни пледа, даже просто пыли на диване нет.

— Ага, здеся! — зловеще прохрипел Мультик. — Отсюда станьте, от окошка! — и показал жестами, чтоб, наоборот, от стен и книжного шкафа. Сам стал возле окна, и поставил подальше от себя зажжённые фонарики. Лёня и Рома без подсказки сделали то же. По комнате гуляли сквозняки, и пламя свечей дрожало. И отбрасываемые тени фигурок внутри свечей вроде как тоже топтались, размахивали руками, ну как пьяные босяки на пляже в очереди в сортир. Сам Мультик постоянно топтался, переходил по полшага в разные стороны, триобисты повели себя так же. А очень гулкие, как барабан, полы комнаты эти звуки множили, распространяли эхом.

— Ну шо, Славичек, дождался! Ты думал, что сховался, как мышь в норку? Ты ж сам себя засунул в капкан! Куда ж ты теперь отсюда денешься? И импортный твой паспорт тебе не поможет! Слышишь, Славичек? Не узнал? Так это ж я, твой друг детства, Кацап! И никому не соврёшь, что Славичек — фамилия, а не имя! Чех ты там или словак по паспорту, я ж тебя еще библиотекарем синагоги помню! С тебя ж только трусы снять, и всем сразу видно станет, шо ты — харьковский Верховинский, а не словацкий Славичек или чешский Верховинец! Вот я тебя сейчас шашкой вострой пощекочу! — и длинной рейкой с ножом издалека ткнул сверху вниз в диван в районе подлокотника на всю длину клинка.

Из дивана раздался испуганный ойк, и сразу же через диван загрохотали звуки выстрелов, полетели пули. Сначала пара вверх, в потолок, потом четыре по сторонам, в качающиеся тени. Лёня с Ромой выдернули свои стволы из кобур, задвигались быстрей, азартней, а Мультик вообще отбил чечётку:

— Вот тебе, Славичек, и статья! Незаконный ввоз огнестрела, покушение на убийство при исполнении! Всё, Верховинский, ты — попал! У тебя там сколько патронов осталось, один, два? Да шашке неважно! — И он опять взмахнул своей недо-косой, правда, в этот раз ткнул с другой стороны, в первой трети от подлокотника, и вогнал железку всего на половину длины.

— Ай, шо вы делаете! Не надо, я сдаюсь! Вот, бросаю оружие! — из-под дивана вылетела аккуратная чёрная беретта.

— Ну тогда и второй выкидай! Выкидай, я сказал, а не то! — и самодельная коса ткнулась рядом с предыдущим местом, но в этот раз на треть длины.

— Ай, вы шо, изверги? Так же ж нельзя! Всё, всё, сдаюсь, вот второй, нема больше! — рядом с береттой засеребрился никелировкой браунинг скрытого ношения.

Окрылась дверь, в комнату просачивался пастор Семён Соловейчик, привлечённый звуками выстрелов, но готовый в любой момент удрать. Роман, стоявший ближе всех к двери, схватил хозяина дома за шкирку и втянул в комнату.

— О! Семён Моисеич! Вы ж нам сейчас таки в тему! — Мультик был убедителен и авторитетен. — Вы ж знаете, как его оттуда доставать! Смотрите, пистолеты он уже выкинул! Вы же не хотите, шоб мы Вашу меблю разломали? Доставайте гостя!

И пастор Соловейчик вздохнул, кивнул и со словами "Славичек, ну ведь в Одессе как всегда!" — потянул за какую-то шлейку на диване, и средняя часть "мебли" откинулась вверх.

— Ай! У него граната! — Соловейчик отпрыгнул быстрей, чем футбольный мяч от штанги.

— Та она ж учебная! Пластмассовая! — с этими словами Мультик своей рейкой с ножом, как хоккеист клюшкой, влупил по руке Славичека, как по шайбе! Рука разжалась, граната вылетела, Леонид Андреич поймал её в полете. Кольцо выдернуто не было, хотя ушки уже разжали. И граната была железная. Боевая советская РГД.

— А-а-а! Рука! Борька, гад! Ты ж мне порезал руку! А вдруг отрезал бы? — вопил всё так же лежащий в диване.

— Вай-вэй, а шо мине теперь будет?! — в голос орал Семён Моисеевич Соловейчик, глядя на окровавленный изнутри диван.

— А ну молчать всем! — гаркнул Роман.

И только Мультик, сохраняя в этом бедламе завидное спокойствие, говорил тихо, внятно и авторитетно:

— Семён Моисеич, ну вы же сами, добровольно диван открыли? Ить сами захотели помочь следствию и правосудию?! Вот и напишите что-то типа явки с повинной и чистосердечного признания, согласие на работу с триобе и заявление на добровольную, чистосердечную и безвозмездную помощь закону! Славичек, не ори, шо тебе лучше было б, шоб новую руку живому или после гранаты в гробу новую голову? Роман Дмитриевич, спокойствие, только спокойствие! Семён Моисеич, садитесь и пишите. Славичек, вставай, ты не давленый клоп в диване! Или хочешь, шоб я тебя пинком подымал? Тебе куда пнуть, в поддых или по яйцам?

И всё закрутилось по слову Мультика. И схрон с оружием Семён Моисеевич сдал, и глядя на пастора, соблазнённый возможной чистосердечкой, Славичек сдал пять килограммов наркоты с деньгами ещё за полтора, и распространителей, что ещё оружием торговали и информацию о войсках собирали…

Вот тогда и сказал Мультик Лёнчику:

— Ну я ж обещал Ромчику, что триобэ все дела за квартал закроет?!

А охреневший от такого, скорей детективного, поворота дел, Леонид Андреич сразу даже не сообразил, что ответить. Но сказал:

— Ну, если ты ещё и пропавших детишек найдёшь, тогда я для тебя всё, что захочешь сделаю! Слово даю!

— Шо, тех тринадцатилетних дурочек с Молдаванки? Которые две сестрички-близняшки и третья их одноклассница? Легко! Вот  адрес, они там кантуются. И с ними ещё четверо из Куяльника, Черноморска и сёл соседних. Ждут, пока не найдут ещё трёх для отправки в бордель извращенцев с малолетками в Синопе! — и протянул Лёнчику уже написанную бумажку с адресом.

И вот теперь целый Леонид Андреич сидит на пляже с босяками, пьёт кофе, смотрит на народ и ждёт, пока ему не освободят сумку.

Весло под жульен и янтарно-прозрачный осетровый балык досмаковал маленькими глоточками дорогущий вискарь из крышечки от термоса, закурил сигару и молвил своей шобле:

— Ну шо? Пойдём попробуем поработать? А вдруг у нас получится?

Но Мультик сразу оборвал:

— Не спеши, Аркаша! Вчера гниду взяли. Нам за это поляну накрыли. Но неделя у нас какая началась? Да, перед Пасхой, страстная! Так шо снег в маю то ещё не страсти Христовы! Обожди, от укров прилетит, вот тогда и поработать надо будет. А то вдруг начнём, а оно в нас?

И как в воду глядел или сглазил: тут же с Винницкой стороны зашуршали, зажужжали в сторону Крыма ракеты разные. Но две, самые визгливые, вдруг от черневшей вороньем в небе стаи оторвались и бухнулись на пляж. Одна — прямо в море метрах в пятидесяти от берега (и попёрся ж кто-то купаться, ить  холодно!), а ешё одна прямиком в разобранную дискотеку пастора.

Рвануло, завизжало разлетающимися осколками, где-то на заднем плане запричитали-заплакали нетрезвыми голосами дамы. Истошно заорали раненые. Леонид Андреич от тех звуков кофе расплескал, хорошо, не на себя. Натовцы заспешили с пляжа к корабельным шлюпкам. Заныли вдали с востока скорые, со стороны центра города. Ни разу не пострадавший Семён Моисеевич сидел на песке, удивлённо глядя на оказавшуюся у него в руках голову Алекса Ноймана, британца и одного из богатейших своих прихожан, так же удивлённо глядящую на пастора.

— Ты ж видишь, Аркаша, тут всё так зыбко, как обои на прибое… — ошалело тянул Мультик.

А Весло зло сплюнул на песок окурок дорогой сигары, достал из своей босяцкой котомки белую повязку с красным крестом и самую лучшую, бригадирскую полевую аптечку. И, решительно подымаясь в сторону пляжа, только процедил:

— Пойдём уже, блин! Кому отмывать Одессу от горя?

И, отрывисто и зло, Мультику, осторожно поглядывая на Леонида Андреевича:

— Когда ж чудо уделают, чтоб не рисовали по Одессе кровавым эти художники, блин, зыбкого мира?

И пятёрка босяков, схватив из-под лестницы носилки, повязки с крестом и аптечки, потянулась за бригадиром по песку.