Грузные перекаченные тела в бульдозероподобных костюмах ТК -41 тут и там лежали грудами на холодном пластобетоне. Огромна свежая братская могила величиной в полкилометра. Над пустынной дорогой планеты Мохави-1 региона Девятой Претории поднимался влажный туман. Мелкие гады и стервятники во множестве, но пока что еще не особо решительно, собирались на будущее великое пиршество. Поживиться было чем. Сотни тонн свежего мяса, которое медленно и методично, словно из устричной раковины, придётся доставать в течении многих дней. Смакую и играя, бросаясь с зубами и когтями друг на друга, делая паузы в слишком знойные дневные и в слишком холодные ночные часы, смеясь над самозваной вершиной пищевой цепочки.
Невозможно было представить себе, что за оружие в один момент могло выкосить такое войско. На броне не было явных отметин от выстрелов, ударов резаками или кислотной коррозии. Даже полутораметровой длины «Лемминги», в обиходе называемые иглоплюями, были не крепко зажаты в руках, а покоились рядом с хозяевами в чехлах, словно не распакованные игрушки. Атака была настолько внезапной, что опытные морпехи на марше не успели даже почуять опасность, продемонстрировать свои воспетые всем Сектором рефлексы.
Один короткий удар или импульс неведомой энергии подкинул всех на такую высоту над дорожным покрытием, падение с которой гарантировало смертельные травмы. Мощная мускулатура не сдержала направленный внутрь костюмов натиск металлических пластин, соприкоснувшихся с поверхностью земли. Тела бойцов разламывала буквально пополам их же защита, при этом умный металл уже через две-три минуты возвратил себе прежнюю форму –все вмятины и сдвиги разравнивались на глазах пугливых ящерок. Теперь мощный доспех, испытанный ни в одном десятки боёв по все обжитой части галактики, исполнял роль металлического гроба, будто насмехаясь над самой своей сутью, над задачей защищать жизнь ..
Новая страница чересчур пафосного и чересчур надуманного фантастического романчика не прогрузилась. Интернета тут не было. Кабинет терапевта был в полуподвальном коридоре, в котором щедро гулял сквозняк с улицы. Толпа собравшихся на выписку граждан, включая меня, рисковала вновь заболеть сразу после того, как близорукая врач с лицом эстонского аристократа совладает со старым принтером и выдаст листок закрытого больничного.
Пришёл я вовремя в 8.00, но очередь до меня пополнилась уже целым десятком людей. А в течении получаса пришло еще около двух десятков. Всё ясно. По каким-то безумно интересным причинам на приём граждан работал единственный кабинет доврачебной помощи. Хотя такая табличка весела на еще трёх соседних кабинетах и там тоже сидели медики. Хорошо, что именно тот мужчина, который был последним до меня в очереди, оказался достаточно бдительным и вовсю отбивался от некоторых хитрожопых граждан, желающих проникнуться в кабинет без очереди под надуманным предлогам – «мне только спросить» или «мне только снимки передать». Того мужчину звали Михаил и мы даже приятно болтали, замечая некоторые курьёзные особенности очереди. Например, что к одному из стоящих у стены людей –бодрому старику в сером пиджаке и неуместных джинсах –подошёл добрый десяток таких же весельчаков и крепко жали руку. Михаил сказал мне на его счёт:
- Вон, гляди – видать всем цехом на больничный вышли.
-Может это у них диспансеризация?
- Да нее, видишь, какие рожи довольные. Сегодня же пятница, так что им с больничного еще три дня гулять до понедельника. Устроили наверно себе там пандемию короновируса, а сейчас какой-нибудь район без отопления сидит.
И вправду, нынешняя холодная зима давала сюрпризы: то там что-то замерзнет, то здесь что-то прорвёт. Так что не удивительно, что уставшие и нервные работники ЖЭКов повально начинали болеть или выходить на больничный, придумывая себе гриппы-ангины-орви на ходу.
После первых двух часов сидения среди нервозной толпы людей, каждый в которой пытался не забыть за кем он занимал, темы разговоров с соседями сильно исчерпались, и я сидел уже просто уставившись в вожделенную дверь 110 кабинета.
Дурацкое послековидное правило носить маски сводило на нет хоть сколь-нибудь комфортное пребывание. Глупый атавизм никак не спасал от воздушно-капельных инфекций в таком тесном помещении, тем более, когда в нём четыре десятка человек. Провонявшая моим же запахом изо рта маска не давала нормально вдохнуть и выдохнуть. Многие мои товарищи по несчастью пытались скатать маску к подбородку, но зрелая миловидная и достаточно стервозная медсестра бдительно следила за тем, чтобы мы экономили воздух. Вновь появившемся приятным занятием было провожать глазами её подтянутый, приятно проступающий своими окружностями через халат, ладненький зад, вынужденный юрко сновать туда-сюда по коридору за своей деловой хозяйкой. Знала медичка об этом или нет, но её частые перебежки из кабинетов сейчас тренировали шею и зрение доброй половины всей очереди.
Наконец и эта приятная зрелка тоже куда-то исчезла. Стало не просто скучно, а тоскливо. Хотелось домой в постель… Я то оглядывался на дремлющего слева от меня Михаила – и как это он так умеет сохранять самообладание в таком ядовитом месте,- то помогла вновь прибывшим, не умеющим говорить в голос «кто последний», найти своё место в бесконечной веренице людей. Всегда занимаюсь этой фигнёй и, что странно, не замечал тех, кто занимался бы тем же. Подавляющее большинство людей в больнице вели себя как амёбы и не могли сделать что-то полезное даже для себя.
На третьем часу в очереди я стал замечать, что некоторые люди, заходящие в кабинет пропадают там как-то уж безумно долго. За тем вообще чертовщина. Я вновь поймал глазами своего соседа Михаила и тот указал пальцем в сторону весельчака в пиджаке и джинсах.
- Вон, гляди – видать всем цехом на больничный вышли.
Я икнул, на автомате припомнив, что говорил ему на это в тот раз. И не успел я сказать что-то, как тут же последовало:
- Да нее, видишь, какие рожи довольные. Сегодня же пятница, так что им с больничного еще три дня гулять до понедельника. Устроили наверно себе там пандемию короновируса, а сейчас какой-нибудь район без отопления сидит.
- Ты… ты уже говорил мне это… Вроде… - еле слышно выдавил я. В этот момент я осмотрел глазами весь коридор. Опять красивая медсестра сделала кому-то замечание по поводу масочного режима, похожее как две капли на то, что она произносила с полчаса тому назад.
Когда я секунду спустя вернул взгляд на Михаила, он вновь дремал. Для того, кто мгновение назад весело подхихикивал, над ЖЭКаошниками он слишком резко задремал.
Я нервно хихикнул. Какой-то сбой в матрице?
По-настоящему нервничать я начал когда, такое повторилось еще раза три. При чём повторялось оно через совершенно разные интервала времени, а свою тираду про цех Михаил мог вообще произнести синхронно с «наденьте маску, молодой человек!» При этом весельчак в пиджаке и джинсах исправно жал чьи-то руки. В какой-то момент я даже начал считать рукопожатия и сбился на сорока.
Дверь в кабинет 110 уже давно была слегка приоткрытой, но я только теперь понял, почему последний вошедший сидел там по моим меркам уже часа полтора. Врач сидела уставившись в компьютер на столе, не сводя с экрана взгляд и не двигаясь. Медсестра тоже замерла с ручкой в руках, занесённой над каким-то бланком, её рука была слишком высоко, чтобы можно было удерживать её так долго без напряжения. Но самое зловещие было с пациенткой. Я видел только затылок, завёрнутый в цветастый платок. Платок резко дёргало то вверх, то вниз, будто в области её головы гулял локальный шторм. Еще это было похоже на то, что будто кто-то поставил ви эйч эс плёнку на паузу, а изображение головы в платке попало искажение экрана. Это было не похоже на кивки, это были именно искажённые движения. Будто сама ткань реальности подрагивала, ударившись о какую-то преграду. Я вскочил с места, и тогда всё вновь задвигалось, будто стало нормальным. Ожившая врачиха стала вновь выстукивать что-то на клавиатуре, глаза её вновь стали льнуть то в монитор, то в клавиши. Безумная поза медсестры завершилась движением ручки по бумаге –мощным росчерком она скорее всего подписала рецепт или больничный. Но то, что сделала бабка, мне не понравилось. Перед тем, как голова в платке перестала содрогаться, она поглядела в мою сторону. Морщинистое и без того довольно пугающее лицо старухи поймало последнюю волну этого странного пространственного дребезжания и её искаженные глаза показались на секунду совсем не человеческими. Дверь резко закрылась. Может быть от сквозняка, а может чёрте еще от чего. Я почувствовал, что словно нарушил какой-то важный запрет, когда заметил творящееся за дверью кабинета 110. Поэтому желание просто сбежать отсюда, наплевав на больничный, улетучилось как нашатырь, оставленный на открытом окне. Страх заставил сжаться всем телом и смотреть себе под ноги. Что будет, если я себя обнаружу.
Да, мой телефон не ловил интернет и не мог звонить, но время он показывал исправно. На часах было половина первого. Я сидел здесь уже больше четырёх часов! Интересно, а что с часами у соседей?
Я потихоньку заметил, что зациклило в очереди всех. Кто-то делал одинаковые движения через равные промежутки времени, кто-то задавал соседям те же вопросы или обсуждал по кругу одинаковые болячки. Кто-то исчезал после того, как покинул кабинет, в черном проёме выхода с этажа, а потом вновь внезапно появлялся в очереди буквально из воздуха.
Ровно по этой причине я не спешил уйти из коридора. Мне казалось, что если я там исчезну и появлюсь вновь, то это буду уже не я. Или не совсем я.
Я превозмог свой животный страх, пропустил в очередной раз мимо себя задастую медсестру и мимо ушей её реплику о масочном режиме, растряс вновь дремлющего Михаила. Хотелось успеть до его очередной тирады про цех.
-Михаил, Миша! –стараясь делать это как можно непринуждённей шептал я. – Сколько у вас на часах. А то… - решил соврать.- а то телефон сдох.
- Ааа? – немного недовольно произнёс он. – где-то часов десять же…. Странно
Он уставился на свои старомодные часы и долго держал паузу. Секунды растягивались. Я боялся, что он опять выкинет свою дежурную фразу про цех, но этого не случилось.
-Странно, говорю. Показывают без десяти час… я же их вроде подводил накануне.
Он начал энергично трясти запястье. Будто механизм часов можно так починить. И тут произошло то, что не оставило сомнения в нечеловеческом смысле происходящего. Медсестра, следящая за исполнением масочного режима, оторвала свой в сотый раз осуждающий взгляд от молодого человека, в сотый раз скатывающего маску на подбородок и уставилась на Михаила. С глазами медсестры произошла такая же метаморфоза как у той бабки. По лицу её прошла неестественная рябь, на мгновение создав эффект линзы, в которой глаза увеличились и в них будто стёрлись белки, являя на свет чудовищную мглу чёрных доньев. Я старался не показывать своего страха, поэтому отвёл свой взгляд и отвернулся как можно более естественно. Почувствовал, как рядом тяжело упало на колени запястье с часами. Украдкой поглядел налево. Михаила не было. Вместо него рядом сидел то и дело кашляющий старик. Медицинскую маску он при этом не снимал, но вместе с тем еще и прижимал ко рту носовой платок, тщетно пытаясь подавить шум сухого каркающего кашля. Стеснялся он напрасно, можно было, наверно, начать танцевать чечётку и орать во всё горло матерные частушки - очередь бы не заметила. Очередь жила своей зацикленной жизнью, будто прописанной неизвестным шутником в сценарии.
Мысль о том, что я сплю, ни как ни укоренялась. Я на автомате выщипал добрую половину волос со своего предплечья, нарочно искусал губу до крови, а сон всё не кончался.
Происходящее и вправду походило на сценарий к какому-нибудь мистическому триллеру. Только всё шло неровно так, как это бывает в кино. Интервалы, между которыми очередь начинала повторять всё заново, постоянно сбивались, и нередко толпа казалась каким-то мычащим, блеющим, чешущимся стадом животных. Будто не было у этого дьявольского оркестра, играющего бредовую зацикленную дорожку, своего дирижера. Какая-то издевательская, зловеще-смешная какофония. А может…а может дирижер ещё просто не пришёл.
Мне подумалось, что дирижер –это как раз последний, кого бы мне стоило дожидаться. Однако я не торопился собираться. Эти бесконечно повторяющиеся мельтешения вокруг казались теперь не раздражающими, а даже убаюкивающими. Вскоре я сам того не заметив, провалился в дрёму, опершись на твёрдую холодную стену позади меня своим горячим затылком, уже два года как начавшим лысеть. Сперва сознание моё перестало принимать всю происходящую картину вокруг как что-то реальное – бормотание толпы, вскрики недовольной медсестры, басовитый голос соседа - всё слилось в какую-то плавную, почти непрерывную музыку. За тем я почувствовал, как из рук выскользнул пакетик с документами и плавно упал на пол. Поднимать я его не стал, поскольку в следующее мгновение уже уснул.
И тут же проснулся от чьего-то аккуратного прикосновения к плечу. Я был там же и на том же месте, просто вокруг не было очереди, а в коридоре не горел свет. Приятный полумрак действовал усыпляющее – хорошая привычка служащих выключать днём свет даже в помещениях без окон. Настойчивый женский голос, обладательницу которого я едва мог разглядеть в полутьме, вырвал из забвения окончательно.
- Молодой человек, проснитесь, приём уже закончился. Идите домой, не мерзните. У нас опять отопление полетело.
-Угу, - буркнул я в след не дождавшейся моего ответа женщины.
Я с удивлением заметил, что в руках у меня листок продлённого до вторника больничного. Странно. Я не помню, как заходил в кабинет. Эк, меня сморило! Ну и ладно. Дома еще пяток дней полежу. Надо только на работе предупредить.
Окончательно вышел из оцепенения я только когда попал на улицу, когда мне за шиворот ветер щедро бросил снег с сугроба, наросшего на крыше крыльца.
Дороги до дома я почти не запомнил, шёл на автомате. Кажется, что и в магазин забегал, иначе откуда в руках пачка печень и пакет кефира?
За окном непроглядные заросли высокой травы. Здание было полу заброшенным. В окнах то не хватало стёкол - при этом пустота была аккуратно забита фанерой, то были заляпаны будто наспех темно-бурой краской.
Дети, которые помогли мне подняться, дали в руки косу и попросили покосить во дворе. Я безропотно подчинился. Косить получалось лихо, хотя я отнюдь не часто до этого держал орудие в руках. Однако я почти сразу начал замечать, что как только отвожу глаза от скошенного участка, как там вновь появляется та же поросль. Через усилия и мат я пытался бороться с непослушными в мой рост зарослями, но потом догадался, как нужно делать. Я делал взмах и тут же шёл вперёд не оглядываясь. Чувствовалось, как вновь вскакивающие колоски щекочут горячий затылок, однако двигаться это не мешало.
Не знаю сколько прошло времени с того момента как я начал прорубаться вперёд, но когда я вывалился на открытое место, руки мои едва поднимались.
Это был достаточно ровный пустырь. Было видно, что дождя давно не было и первые заморозки не позволяли раскисать старой грунтовке, убегающей куда-то за рощу поодаль справа от меня. Красный автомобиль я заметил не сразу, невзирая на то, что он достаточно явно контрастировал с пейзажем. Дверь в салоннее была приоткрыта. Было достаточно прохладно и горячка после тяжелой работы уже успела пройти, поэтому, я не стал ждать. Присел на пассажирское рядом с водителем, перед этим аккуратно положив косу на заднее сидении. Пока я удобно устраивался на месте, в водительское кресло приземлилась женщина. Она показалась мне смутно знакомой. Я поднял руки и хотел было извиниться и выйти, но она даже не обратила на меня внимание. Завела двигатель и тихонько тронулась по дороге вперёд.
Около получаса мы ехали молча. Доехали до стоящих на асфальтовом пяточке ворот.
Девушка подняла с приборной панели коммуникатор и кивнула мне. Я взял.
Губы сами зашевелились. Я почти не узнал свой собственный голос:
- Здравствуйте. Мы ищем еду.
Через динамик, стоявший у ворот, и через коммуникатор я услышал двоящийся детский голос. Он был приятным на слух, однако то, что было сказано, заставило нас развернуться и ехать:
- Тут закусить могут только вами. Это чтобы всё честно.
Терпеть не мог просыпаться на половине сюжета. Терпеть не могу лазить в сонник, но суеверие всегда толкает. Я не стал гуглить про очередь, приснившуюся накануне уверенный, что это просто какая-то ерунда из-за чувства тоски, которое все испытывают в больницах. А вот про красный автомобиль, детей, косу и таинственных людоедов я таки поискал. Каждый из приснившихся образов достаточно обстоятельно объяснялся, но когда я пытался собрать хоть какую-то общую логику, смысл сновидения разваливался.
Я решил почитать. Роман, как я уже говорил, был достаточно пафосным, обладал пестрым набором из трудночитаемых названий, бесконечно длинных имён и названий, которые дублировались чуть ли ни каждый абзац. Писатель явно пытался подражать Хайнлану, Азимову, Булычеву, однако с задачей построить хоть какую-то самобытную атмосферу, надо признать, всё же справлялся. Да и забивать голову поиском другой книги не хотелось.
«Буквально на следующее же утро вся планета Мохави-1 была в курсе случившегося. Особенно, все ближайшие к месту гибели районы. Торговцы, охотники, малочисленные аборигены и заезжие наёмники маленького городка даже и не думали поживиться на случившемся – они знали, как отреагирует Примарх Системы, Первый сын Девятой Претории и какой приказ передаст Герцогу, если узнает о мародерстве против своей славной ударной армии. Пришлет карательный полк, который зачистит без разбору всё и всех, даже не самые близкие городки, деревни и хоть сколь-нибудь заметные с орбиты Мохави-1 мелкие поселения. А кого не уничтожат ракеты и позитронные бластеры, повесит прилюдно и провезёт не снятые с виселиц трупы, по всем центральным городам. Мародерствовать на дороге, усыпанной сотнями преторианских десантников запрещалось, но никто не мешал особо любопытным аборигенам разглядеть во всех подробностях на место происшествия в окуляры дальнобойных биноклей или прицелов старых винтовок. А опытные охотники вовсю пользовали усеянной трупами местностью как приманкой для дичи - вокруг погибшей армии разгуливала разная живность иногда стадами. Правда, охотники старались соблюдать почётную дистанцию в 3-4 мили от разбросанной тут и там повреждённой брони и амуниции , чтобы ненароком не навлечь означенной выше злости Герцога.
Словоблуды и краснобаи (не только планетные, но и по всей славной Девятой Претории), в свою очередь, нарекли место происшествия Мит Трейл – Мясной Тропой. За пару месяцев жуткая смерть тысячи солдат стала осторожно обрастать ироническим фольклором. Не взирая на то, что неведомая напасть могла обрушиться сверху на кого угодно. Люди не любят долго бояться, особенно, когда опасность незрима. Лучше смеяться в лицо смерти, когда она дремлет и не видит твоей неуместной улыбки и не слышит пошлых шуток.
Обстановка в свете событий получалась довольно напряжённой. Ведь теоретически внезапная напасть могла свалиться на головы не только армейцам на их пресловутом полигоне, но и по мирняку. Никто доподлинно не мог ответить, каким оружием был нанесён удар. Что это –орбиталка или какие-нибудь сейсмические аномалии? Однако был на планете один человек, которого эта встряска и общий переполох даже положительно взбодрили.
Происходящее немного радовало бывшего космо-десантника Курия Гавриила, отвлекало его от грёз о потерянном некоторое время назад пути в космос. Дело в том, что для всей необъятной Империи человек по имени Курий Гавриил уже два года как числился мертвецом, а ныне, на Мохави-1 был неплохим наёмным провожатым для караванщиков по прозвищу Вуду-Вуду. Сейчас Вуду-Вуду смотрел полупьяным взором в экран старенького голопроектора, висящего над стойкой бармена и краем уха слушал местный фольклор – было приятно слышать от местных, что космос – Космос! – насквозь прогнил, что Герцог и Император –даже Император, чего уж говорит про Примарха!- болт забили на Мохави-1 и не способны защитить не то, что их родную планету, но даже собственные портки уберечь до обеда от случайных жёлтых и коричневых пятен.
Со всех сторон слышались дурацкие стишочки про дитятку-Герцога и его сыночку инфанта от недалёких пьяниц, посещавших захолустную забегаловку под название «три рога», что приютила сейчас Вуду-Вуду; каркали стенания и откровенный либеральный мат ничего уже не боящихся местных стариков, которые при любом удобном случае костерили «старого импотента Примарха» и «тупомордого Герцога». За такое пренебрежение высшими властями на какой-нибудь приличной урбанизированной планете вроде Новы-2, где сновали патрули интер-копов, можно было влететь на бессрочную вахту у Тётушки Чёрной Дыры, получить излучателем в башку или чего еще хуже. Но на Мохаваи-1, где полиция сидела скорее для показухи, все уже давно чесали языком как заблагорассудится. Некоторые вновь прибывшие горемыки, особенно те, кто знал языки, первые месяцы для приличия маскировали ругань какой-нибудь звучной инопланетной тарабарщиной, но за тем сдавались и окрикивали на общепринятом любую новостную программу наравне со старпёрами, рифмуя каждое предложение диктора с каким-нибудь матерным словом. Через голопроектор нередко пролетали бутылки недопитого пива, но бармен быстро осаживал перепивших наглецов оплеухами. «Даже в моём балагане, -ворчал он, – должны быть правила.»
В общей суматохе и пьяных испарениях Вуду-Вуду не заметил, как задремал. В его теряющий чуткость слух прорывались знакомые звуки приятной мелодии, которую кто-то поставил в джукбоксе- ржавом и прострелянном в нескольких местах, но меж тем умудряющемся еще слегка перекрывать звуки извечного галдежа забегаловки.
В музыке легко узнавались синтезированные под современный бит нотки армейского марша, старого клавесина, которого называли «певцом старого космоса» и уютных сочетаний звуков природы планет с субэкваториальной природой. Это, кажется, была интерлюдия вырезанная из большой сонаты «Вера Дель Бодега». Откуда и кто мог знать на Мохави-1 такую серьёзную музыку, это же только в глубоких Мирах Империи можно встретить –настоящий раритет, -даже в полусне рассуждал Вуду-Вуду, - кто-то притащил с собой пластинку?..
Сон уже почти одолел Вуду-Вуду… нет, на короткие мгновения сна именно Курия Гавриила, который вновь носился над прериями Игуана на своём сплайтере на огромной скорости, слыша только, как гордо шумел на ветру его красно-белый плащ марина…
Славные грёзы, которые достаточно гармонично сочетались с играющей «Вера дель Бодега», прервались весьма не мелодичным ударом по столу. Удар был не самым громки, но достаточным, чтобы купающийся в славных воспоминания Курий потерял управление на своём воображаем сплайтере и рухнул вниз, в тело раздражённого Вуду-Вуду.
Последний открыл глаза и едва сдержался, чтобы не слететь со стула. Перед собой он видел лицо полковника Сайдера, который прервал его карьеру не только сейчас, во сне, но и два года назад. Ровно из-за его донесения лейтенант Курий Гавриил лишился пагон, чести, имении надежды на то, чтобы оставаться полноценным гражданином космоса.
-Полковник Са…, -не взирая на жгучую злобу, которую Курий, а ныне Вуду-Вуду, пронёс сквозь все эти долгие месяцы, он почти на рефлексах отсалютовал старому служаке.
-Тсс! –прошипел старик .- Бывший!..Бывший полковник Сайдер. Зови меня Куринные Крылышки.
Последнее показалось шуткой, хотя Вуду-Вуду не припоминал, что полковник…теперь ужу бывший… умел отпускать забавные шутки. Да, он конечно не лишён был способности отпускать удачные остроты, но они у него были по-армейски грубыми, даже издевательскими.
-Как видишь, у меня дела идут сейчас не лучше твоего. А прозвище досталось из-за меткости. Работаю сейчас на одного зажиточного фермера, который платит за то, чтобы я обуздывал диких кур и приносил ему. Обуздываю я их отстреливая аккуратно крылышки. От того и Куриное Крылышко. Такие дела.
Только сейчас увидел Вуду-Вуду, как старика незавидно потрепало. Какие-то лохмотья под старым плащом, старая армейская панамка от солнца с отчётливой дырой в центре прямо над козырьком – Вуду-Вуду очень надеялся, что это не трофей старика –и старый, но кажущийся еще достаточно надёжным, полипластидный наплечник – идеальная защита для снайпера в лежачем положении. Винтовка старого бойца тоже доживала свой век за истощившимися плечами. Куриное Крылышко был невероятно худ. За ним и раньше Курий не наблюдал полноты, но ныне только осталось догадываться, сколько времени старый полковник нормально не ел, находясь в бегах.
А что в бегах был Сайдер –сомнений не вызывало. Юркий, прыгающий туда сюда по сторонам взгляд и тихая сбивчивая речь не оставляли сомнения, что Фортуна повернула свой симпатичный вечно молодой задок и в сторону старого неприятеля.
-Дело есть, Курий,- наклонившись через стол, просипел старик.
- Ну, во-первых, я Вуду-Вуду, коль уж вы теперь Куриное Крылышко, во-вторых, как вы меня наши?
- Ты Ку.. Вуду-Вуду, совсем дурак?..Впрочем, каким и раньше был. Где мне еще прятаться в Девятой Претории, если не здесь – в курируемой мной системе- как не на этой захудалой планете, где кроме закона выживания фактически нет больше ни каких? Где меня ЕЩЕ не станут преследовать? Есть еще какое-то место, путешествие на которое равносильно медленной смерти?
«Да кому бы было беспокоиться о медленной смерти, когда ты, старая мразь, срывал с меняя погоны? –яростно потешался про себя над полковничьей двуличностью Вуду. Но вслух холодно произнёс иное:
- Вы.. Ты говорил, что у тебя есть ко мне дело, - в мечтах Вуду не было связаться со старым пройдохой и баламутом, однако сейчас бывший лейтенант, а ныне проводник, был серьёзно на мели..
-Нет,- коротко ответил Вуду-Вуду, когда выслушал безумное предложение полковника о совместном деле.
-Пока власти будут проверять причину пропажи с тысячи трупов всего лишь двух идентификационных жетонов, мы сможем перекодировать чипы и унестись на хрен с этого спрессованного куска кошачьего наполнителя (так поэтично он любил называть Мохви-1 еще в армейскую бытность).
- А тебя не смущает, тот факт, что для таможни будет слишком уж соблазнительно и просто проверить двух уникумов с армейскими жетонами и надрать нам задницы прямо в орбитальном порту?
-Ты держишь меня за идиота, Гавриил, - Сайдер совсем забыл про конспирацию и в их споре в полный голос орал настоящее имя Вуду-Вуду.- У меня свой человек в порту. И если бы я не обзавёлся парой надежных контактов здесь, то даже и думать забыл бы о идее.
Сайдер встал со стула и сделал музыку громче, - пластинка с «Вера дель Бодега» видимо действительно была принесена в бар им самим. Сделал громче старик не взирая на недовольные восклицания завсегдатаев. Плевать он хотел на мнение забулдыг, да и завсегдатаям тощий, но ловкий и цепки, с твёрдой походкой и холодным взглядом мясника старик внушал уважение и трепет. Казалось, развей тему недовольства кто-нибудь из них дальше неосторожного оклика, и винтовка окажется в руках у Куриного Крылышка быстрее, чем те успеют вякнуть еще что-то.
Бармен вообще будто бы не замечал мелкого хулиганства старого клиента и тихо протирал стаканы, заляпанные грязными пальцами старателей.
Теперь, когда музыка не только заглушала их разговор, но и заставляла орать друг другу на уши, чтобы что-то услышать, Сайдер продолжил:
- На МяснуюТропу пойдём через полтора часа после заката. Орбиталки плохо фокусируются, когда восходит Петруцио (*Петрцион- или Малая Луна –одна из четырёх Лун Мохави-1),плюс ко всему нас будут прикрывать глушилками. Я попросил специалиста, чтобы глушил не намного сильнее фоновых помех. Заберём добычу с более или менее похожих на нас мёртвых бедолаг, пару пушек – это плата нашим помощникам- и поминай как звали.
-Ага, -саркастически поаплодировал Вуду-Вуду,- а после занеможем и ляжем там же с нашими горе- близнецами от какого-нибудь сквознячка в виде рентгеновского излучения, например. Или сольёмся с ними в единое тело от концентрированного глюонного облака, которое не обнаружит ни в одном спектре.
- С чего ты взял?
- А ты точно знаешь, чем нарубили в капусту тысячу крепких ребят в лучшей броне известного космоса?
Старик как-то сразу растерялся и сел отведя взгляд. Перспектива поджарить собственные яйца гамма-излучением ради призрачной перспективы смыться с планеты –явно не самый удачный план. Следующая фраза тяжело досталась человеку, который привык командовать и чувствовать себя единственным мерилом разумности и правильной смекалки:
- Что же ты предлагаешь.
- Ты читал «Одиссею»? - загадочно протянул Вуду-Вуду.
- Ненавижу это древнее поэтическое дерьмо, -бросил Сайдер.
Но Курий не обиделся и даже уловил нотку лукавства. Старик прекрасно знает, что это поэма и что она древняя. Читал.
- Одиссей и его команда ослепили циклопа и одевшись в овечьи шкуры сбежали от него. А теперь представь, что Орбитальный надзиратель – это циклоп, а овечьи шкуры – это..
Овечьими шкурами стали защитные комбинезоны третьего поколения (защищали от всех видов излучений –почти скафандры), которые наскоро были замаскированы в местных двухголовых буйволов. Для этого пришлось надевать шубу из меха буйвола –благо по выделки она не сильно отличалась о шкуры самого буйвола (собственно ею и была за исключение лёгкого дубления подкладка). А вот головы пришлось накладывать настоящие. Четыре свежеобрезанные уродливые нароста водрузили на плечи - по две на каждый костюм – и кое-как приладили их на специально изготовленные из пластика хорды, которые достаточно удобно прикреплялись к талии и груди.
При свете дня любой даже полуслепой завсегдатая пустоши мог бы обозвать двух людей, одетых в такую маскировку придурками –настолько они не тянули на буйволов. Однако для не самой светлой ночи, в оке орбитального сканера затуманенного помеха, пожалуй, что и сойдут за двух скотинок.
Чтение пришлось резко прервать, так как ко мне на подстанцию вновь заглянули чудики. Шустрые полуметровые человечки еще вчера свергли свою королеву, которая пряталась на нижних этажах моего участка и теперь радостно просили у меня ножницы и стремянку, чтобы снять все агитационные стенгазеты, написанные когда-то в честь их оказавшейся чрезмерно деспотичной королевы.
Беда в том, что чудики жили своим социальным строем и мало кто хотел им в этом мешать, но поскольку им и не помогали, формировалась их общевидовая проблема -они доверяли кому угодно, а разочаровывались много позже. Королем и королевой теоретически мог стать даже человек… Нет, не так. Королём или королевой мог стать человек с большей долей вероятности, чем даже их соплеменник. Однако людям такое было не нужно. Шумная и глуповатая хоть и милая орава карликов, была почти не управляемой, и всё время просила хлеба и зрелищ.
Я приютил их только с тем условием, что они не будут пытаться сделать меня своим королём.
Не хотелось мне, чтобы на эту шайку из тридцати пупсов в лохмотьях кто-нибудь бы решил начать охоту. Да, мне их было очень жалко. Они появились среди нас уже достаточно давно, но правительство до сих пор не придумало для чудиков какие-нибудь даже примитивные права и свободу. К сожалению даже убийство этих шибутных, но очень милых сорванцов не считалось чем-то противозаконным. Да и они этому потакали – ничего особо от людей не требуя и относясь к собственной смерти как к чему-то совершенно обыденному. По крайней мере так я слышал от других. Сам же я никогда, слава Богу, свидетелем охоты на них не был. Не взирая на дикое, первобытное отношение к смерти, чудики были миролюбивыми при этом не расправлялись со своими монархами, а просто забирали корону , а сам бывший монарх на следующий же день забывал о своём потерянном статусе и продолжал кутить со все толпой.
Вот так, в достаточно сомнительном симбиозе, мы с чудиками жили долгих пол года, пока я не выше в отпуск, а на смену мне заступил Толик – достаточно простодушный парень с соседнего участка, единственной проблемой которого был бессменный аромат от вечернего алкогольного возлияния. Но поскольку мы трудились на заводе и ни каких КПП не проходили, начальство в полглаза смотрела на Толины грешки, тем более, что пил он аккуратно и работу не прогуливал. Надёжным в общем был сменщиком.
Через две недели я вернулся. Было не удивительно, что чудики почти забыли меня –память у них была короткой, но в облике их читалась какая-то тоска. Весь день мне казалось, что кутят они как-то слишком вяло, что их будто бы по уменьшилось. Однако день был забит работой и звонками. Я почти не заметил, как они с таской в глазах и без прежнего воодушевления крапаю новые стенгазеты, чертят на них кружочки разных цветов, какие-то пиктограммы своего тарабарского языка, который по моим предположениям они знали еще хуже русского в силу своей высокой способности адаптироваться к новым реалиям. Ну, что уж тут, ну грустные и грустные - и я не всегда с воодушевлением выполняю свои рабочие обязанности.
День пролетел в заботах, делах. Я долго принимал работу у загадочно улыбающегося Толика, не отпускал его до вечера. Он как-то не в пример обычного выбегал на улицу покурить – в аномально трезвых Толиных глазах читалось какое-то смутное волнение. Кто знает, может дома какие-то проблемы? Хотя он говорил, что у него нет семьи…
Только вечером я обнаружил в наглухо закрытом тамбуре нижнего отсека десяток уже начавших гнить трупиков. Чудики.
Они были застрелены из сайги, которая валялась тут же рядом, некоторые из карликов были выпотрошены. Я забился в какой-то сумасшедшей истерике, орал как женщина и ползал от тельца к тельцу, иногда поднимал и качал на рука. Я помнил имя каждого из них и помнил, в какие забавы каждый из них любит играть. Это Мику- он любил таскать с моего стола сигареты и масленую краску – ни тем ни другим он не пользовался, просто любил хохотать, когда я его ловил с поличным. Это Маманка – она из любого хлама делала куколок для себя и своих подружек … или родственниц… Я вообще не уверен был, что у чудиков есть какое-то половое разделение, не мог скзать кто из них ребёнок, а кто взрослый. Все они были рыжими с надвинутыми на брови чёлками, из под которых глядели на тебя чёрные глазки. Их волосяной покров больше напоминал шерсть, хотя был не достаточно густым для подобного определения. Главным было другое- все они были индивидуальны и почти ничем не отличались от людей. Пусть сильно глупых, но людей. Только бесчувственный дурак не смог бы за многие месяцы проведённые в их компании, узнать их повадки, начать их отличать, начать понимать.
Я не заметил, как оказался на улице. Толик посмотрел на меня, на ружьё в моих руках, направленное в его сторону и замямли.
-Я напился тогда, посмотрел по телеку фильм «охота на чудо», взял ружьё и… Я впервые это… Я раньше даже не мыслью… Знаешь, Витяка, а я теперь у ни король.. Прости, Вить. Опусти ружьё, Вить. Оно не заряжено уже.
Я стоял и бесшумно плакал, видя как вокруг урода собирается стайка из оставшихся чудиков, они мягко хватали его за штанину, рукава. Гладили запястье руки, повисшей безвольно вдоль тела с не выброшенной сигаретой, огонёк которой вовсю уже облизывал фильтр и грозил обжечь растерявшемуся Толе палец. Чудики любили его как маму или пытались себя приучить любить его. По их глазкам, едва выбивающимся из-под густой рыжей чёлки, было видно, что они не столь глупы и беспамятны. Не столь примитивны чтобы забыть или не придать значения тому, как эта сволочь на человеческих ногах обошлась с доброй третью их соплеменников.
И за это ему ничего не будет. Какая-нибудь уборщица, которая бывает здесь не чаще, чем раз в полгода просто уберёт кровоподтёки в тамбуре и все забудут об этом преступлении, как о недоразумении. Чёрт, да на эти бедняги не подпадали даже под законы про жестокое обращение с животными.
Грёбанные бюрократы годами будут просиживать штаны, чтобы придумать хоть что-то на счёт чудиков.
Я действовал по наитию. Если эту сволочь нельзя упрятать за решётку из-за чудиков, то…
Я знал, что стрелять в Толика бесполезно и даже нападать на него с кулаками было опасно. Кто знает, может чудики заступятся за своего новоявленного короля-человека гораздо охотнее, чем за десяток своих крошек. Поэтому я –опустошённый и потерявший веру в саму жизнь – наставил дуло сайги себе в голову.
Да, я помнил, как Толик сказал, что пушка не заряжена. Но мне жгуче хотелось проверить -соврал он или нет.
Толик соврал.
Островок моего угасающего сознания, который возможно ютился сейчас в каком-нибудь из тысячи остывающих кусочков моего упавшего на асфальт мозга, пожелал Толику интересного разговора с полицией. Ведь перед выходом к Толику я успел вызвать полицию и заявить об убийстве, назвавшись не Виктором, а Анатолием Сергеевичем Каховским. Пусть он расскажет им про мои мозги на асфальте и заодно про десяток трупиков в тамбуре. И вряд ли полицейских успокоят его фразы: «я не виноват, он сам». Кто ему поверит, одинокому алкашу, что прекрасный семьянин и трудоголик решил себя застрелить?
Да. Маленькая ложь. Возможно после этого или другого подобного случая, до кого-нибудь наверху дойдёт, что чудиков тоже нужно защищать. Что они тоже люди. Просто другие.
Проснулся я, как бы ни избито это звучало, в холодном поту. Голова болела так, будто я не во сне, а взаправду её себе отстрелил, только потом кто-то решил мне её неумело склеить.
Что это за ужас?! В своём сновидении я прожил жизнь за другого человека. Думал, как он, работал, где он; дружил с этими странными чудиками так, будто действительно знал их полгода, а не 10-15 минут сна.
К вечеру температура совсем спала и я чувствовал себя прекрасно, однако мысль о правдоподобных, чересчур правдоподобных снах никак не хотела покидать меня.
Воспользовавшись продленным больничным, я сходил в поликлинику на следующее же утро. Старался себя контролировать – не дремать. Благо на энцефалограмму было всего два человека.
Энцифалограмма не дала ни каких экстраординарных результатов. Да и не помнил я, чтобы где-нибудь сильно ударялся головой или испытывал внезапное головокружение.
Так или иначе мне предстояла долгая дорога домой на автобусе. В автобусе я не любил читать, поскольку, когда транспорт трясло, глаза бешено вращались за трясущимися в строках буквами и меня начинало мутить. Поэтому я нашёл в интернете аудио версию книги, сунул «капельки» в уши и уставился за окно. Зимний пейзаж за прозрачным грязным пластиком едва ли напоминал песочные пустоши Мохави-1.
Неожиданностью и для Вуду-Вуду и для Куриного Перышка было столкнуться с хищниками прямо у Мясной Тропы. Не взирая на то, что высокая дневная температура вытравила из тел тысячи морпехов воду и фактически мумифицировала их за считанные дни, над полем стояли достаточно заметные в приборах костюмов трупные испарения. Вуду-Вуду не чувствовал запаха через многоуровневую защиту научного костюма однако мог себе представить, какой силы аромат мог привлечь такое количество стервятников. Птицы, ящеры, членистоногие, крысы волочились по полю, усыпанному трупами ,будто единой копошащейся массой. Именно из-за того, что от множества живности у двух бывших вояк рябило в глазах, они оба пропустили момент, когда к ним подобралась стая скагов – гееноподобных четырёхглазых не то рептилий, не то млекопитающих, или того и другого понемногу. К какому виду животных принадлежали эти безобразия на шести лапах, Вуду-Вуду и Сайдер не знали. Но хищные зубы тварей намекали на то, что и им не принципиально было, кого они перед собой видели – двухголовых буйволов или двух идиотов, играющих под них. И то и другое сгодится на ужин.
- Я этого как-то не учёл, - проговорил Сайдер в микрофон. Не взирая на весьма красноречивую ситуацию, старик либо не выдавал волнения, либо действительно был скорее удивлён, чем напуган.
- Признаться и я не до конца выучил миграции местной живности, - было стыдно в этом признаваться, поскольку охотники– это почти единственные местные, с которыми Вуду-Вуду плотно общался. – Однако я был бы дураком, если бы не взял с собой кое-что.
Едва преодолев складки своего маскировочного костюма, Вуду-Вуду осторожно извлёк на свет маленькую коробочку с короткой антенной.
- Ты что удумал? – Куринному Пёрышко даже в тепловизоре шлема было сложно разглядеть, что именно Вуду-Вуду крутит в руках. Но он догадался. – Ультразвуковой излучатель? А нас не засекут?
- Не, помехи действуют во всех спектрах. Даже если орбитрон обнаружит шумовые скачки, вряд ли аналитики смогут квалифицировать их, как что-то за пределами естественного фона. Да потом взгляни на то место, где мы находимся. Тут же кругом боевые костюмы и излучатели, которые до сих пор работают. Наверняка если будут проверять, не отличат от шума какой-нибудь зарядной батареи.
-Ладно. Убедил. Только давай быстрей. А то одна скотина уже раззявила пасть и смотрит, кого бы из нас первым сожрать.
-Есть давать быстрее,- шуточно ответил Вуду и вжал кнопку. Некоторое время ничего не происходило. Вуду даже подумал, что батарейка ультразвукового свистка села. Но затем стоящий впереди самый крупный скаг –видимо, вожак стаи- как-то неестественно опрокинул голову набок, а через считанные секунды, поскуливая как обычная дворовая псина, которой наступили на лапу, потрусил в противоположную сторону. Остальные члены стаи последовали его примеру.
Оба напарника услышали друг от друга искренний вздох облегчения.
- Жалко, Сайдер, что вы не взяли с собой свою винтовку с глушителе. Устроили бы сафари. За хребты и когти этих пёсиков отваливают нехило монет.
Старый полковник шутку оценил:
- Я едва смирился с образом быка, как ты меня и просил. Даже учился ходить как они, терпя твои придирки. А вот курсы бычьей стрельбы ты мне не провёл. Ладно, давай найдем то, зачем пришли и будем уже гарцевать к дому. А то Малую Луну скоро сменит Средняя…
В бар «три рога» смельчаки добрались уже к рассвету. По дороге пришлось «отстреливаться» ультразвуком еще трижды, но не только от диких стай, а еще и от пары дурацких дворовых пустолаек, чьи хозяева жили на окраине поселения и считали удачной мыслью отпускать животных с привязи на ночь. Это была неплохая мерка от случайно забредавших в людской стан хищников, но вот для случайных ночных путников оборачивалась подчас прокусанными задами. Предусмотрительный Вуду-Вуду в очередной раз похвалил себя за то, что взял с собой самое надёжное нелетальное средство против таких непредвиденных трудностей. От Сайдера похвалы было не дождаться, он напротив – пыхтел и бурчал в динамик, когда следящий за обстановкой Вуду чуть медленней чем нужно применял «свисток».
- В бар, просидим не меньше часа, - разжёвывал в очередной раз Сайдер один и тот же план, пока они снимали броню и маскировку за одним из высоки заборов бунгало на отшибе. Толи по стариковской привычке всё повторять по несколько раз, толи из-за того, что оценивал ум Вуду-Вуду ниже среднего, старый полковник дублировал оговорённые условия раз за разом, периодически разбавляя вызубренный спич ворчанием про погоду или матом в адрес Герцога. – потом к Шустрому Красильщику на ранчо. Красильщик примет не сразу. Утром у него надой.
- Надой, -перебил Вуду-Вуду. – А у него разве нет прислуги? Он же крупный торговец.
- Не знаю, не спрашивай, - отмахнулся Куриное Крылышко. Но немного погодя выразил своё предположение достаточно пространно.– Возможно он потому успешный торговец сельхоз продуктами, что следит за всем сам. Или любит за сиськи коровам дёргать, я уж не знаю. Чего в голову не взбредёт от скуки в этой дыре. Тут же одни пустыни да прерии, а на 2000 миль один единственный бар. Вот надоест тебе с торгашами блуждать, откроешь свой бордель, если раньше не пристрелять райдеры или хищники не сожрут.
- Бордель – это дело хорошее, - мечтательно причмокнул Вуду-Вуду. – Да девочек на Мохави-1 катастрофически мало.
- Хех, не знаю, что-нибудь придумаешь. Вариантов много. Тут же скучно всем… Попросишь вон у Красильщика коровок, да козочек.
В эту ночь я спал замечательно. Сюжеты сна были ненавязчивыми, игривыми, занимательными. Откровенно развлекло меня сновидения, в котором я оказался путешественником с Альфы Центавра, посланным вернуть людям потерянную надежду на лучшую жизнь. Только почему-то делал я это лишь в своём городе. Тем временем мэр оказался бывшим котом, который на законодательном уровне хотел узаконить наказание тем хозяевам, которые без присмотра оставляли своих кошек на зиму на даче. Обо всём этом откровенничал он лишь со мной, поскольку знал, что я сумею прятать от людей не только своё волшебное происхождение, но и его.
Некоторое время я оставался дома один. Семья на долгие две недели уехала к родственникам в деревню. И возможно я болел не переставая не только из того, что скучал, а ещё и потому что не умел поддерживать нормальный режим дня самостоятельно. Ни на гран не поборол свою лень, даже когда смотрел на отвратительно вонючую посуду, неделей торчавшую в раковине. Ел только готовое из магазина; вместо горячего, так полезного зимой чая, лакал купленную по дешевке газировку. На подоконнике собралась немаленькая батарея из пластиковых бутылок с оранжевой этикеткой, - еще неделя и из них можно будет вполне сделать небольшой, но уютный домик. Ночью прозябал у компьютера или за книгами часов до 4-5, а днём, напротив, спал по два раза – после обеда и с шести до девяти вечера.
Ночью (а вернее всего под утро, хотя зимой ночная темнота не рассеивалась вплоть до 9 утра) я побаивался, что оставлю дверь открытой и навязчивая мысль об этом толкала меня к входной двери. Я закрывал дверь на оба замка и дёргал за ручку, чтобы удостовериться, что замки работают. А еще мне стало доставлять какое-то странное удовольствие глядеть на свою тёмную подъездную площадку через глазок. Чего я там пытался разглядеть, мне было и самому не ясно. Но я всё вглядывался и вглядывался в плотную мглу подъездных лестниц и закутков, испачканную бледно-голубыми пятнами уличных фонарей, что проливались своим грязным свечением через узковатые пластиковые окна. Мне нравились те бесконечно долгие 2-3 часа тишины, когда даже самые отъявленные полуночники, которые любили нередко будоражить беспокойный сон трудоголиков своей досужей безвкусной музыкой – коктейлем из шансона, русского реп-симулякра и пошло прилитых к этой мерзости Цоя с Летовым. Даже эти мерзавки и мерзавцы спали сейчас, как сурки в своих прокуренных и обвешанных ободранными обоями норах. А я смотрел в глазок. Смотрел и наслаждался тишиной и темнотой.
Даже чтение ужасов не могло помочь ощутить такого приятного и щекочущего нервы чувства тайны. Я был учёным, учёным изучающим темноту и тишину. Таинственным биологом, тем, кто смотрит в полуночный микроскоп под роговеющие крылышки достигшего своего имаго мрака. Ни Говард Лафкрафт, ни Стивен Кинг, ни Блэквуд не могли придумать такой метафоры. Я, поражённый сверхъестественно-уникальной, девственно нетронутой ни кем до меня идеей, не хватался в полусонной лихорадке за перо, не будил чутко спящую жену шуршанием тапок и следовавшим за ним стуком клавиш старой печатной машинки из соседней комнаты. Я наблюдал. И меня нельзя было упрекнуть сейчас в создании велосипеда или плагиате, ведь мой подъездный мрак был моим до самых мелких его пылинок, витающих в застоялом воздухе. До самых маленьких кусочков иссиня-чёрного брюха, даруемого морозной звёздной ночью.
Наваждение и не думало проходить, даже когда я заметил, что на моей стороне двери что-то назойливо замерцало. Телефон, который я по привычке ставил на беззвучный режим, напористо добивался моего внимания. Но я не спешил отвечать. Нажал боковую кнопку и неотрывная взгляда от дверного глазка уронил его в свой зимний ботинок. Ночью звонят только мошенники. А если и не они, то я не пожарная и не скорая, чтобы беспокоиться в такое позднее время. Хотя для меня, для моей деятельности, время было самым что ни наесть подходящим.
Помимо простого созерцания живого мимикрирующего мрака за дверью, было приятно прогонять в голове сюжеты недавних снов. Моя ночная вахта придавала им особое очарование, и кажущиеся днём бессмысленными действия и события в моих снах, представлялись чёткими, правильными, будоражащими, захватывающими в круглом оптическом коридоре моего дверного глазка, в сползающих по коридорным лестницам редких фонарных бликах.
Заполненное словно чёрной жижей полое нутро моего оптического прибора вдруг стало казаться мне очень просторным и будто бы весь окружающий мир на пару мгновений заполнило его округлое туннельное пространство. Наваждение сошло, когда я моргнул. Но я вновь прильнул к глазку и быстро вернул это ощущение. Казалось, что я сам превратился в зрение, что меня втягивало всё ширящееся и ширящееся бездонное дно стеклянных линз, делающих мир за дверью немного более далёким и чуть неправильным. Маленькое круглое отверстие в двери, обрамлённое жестяным кольцом, будто бы не холодило сейчас мой правый глаз, а осталось далеко за спиной. И тогда я шагнул.
То место, в котором я оказался, не было с ном. Точнее было им не вполне. Реальностью назвать это тоже было нельзя. Это какой-то мир смесь из внутренних страхов, нереализованных идей, разбитых надежд. Какое-то странное пространство, в котором сумбурное казалось нормой, но в нём, в отличии от сна, я мог контролировать свою волю и принимать решения. Единственное, что я, как и во сне не мог контролировать, это место в котором я окажусь в очередной раз. Вот сейчас я стоял почти покалено в снегу в своих простых домашних носках, трико и лёгкой заношенной толстовке. Было очень неприятно, что я так и не научился заставлять себя одевать обувь перед шагом.
После бесчисленного количества путешествий, большая часть из которых совершалась мной просто так – не для чего, я ловил себя на мысли, что каждый человек может проделывать такое, однако повезло открыть этот способ только мне. Но стоит отдать себе должное – я был достаточно упорным, а везение… А что везение? Ведь каждому исследователю во всей нашей истории немного везло. Без везения Александр Флеминг не сделал бы свой антибиотик –ему повезло быть неряхой, который не любил убирать реактивы со стола, а получившийся мусор оказался благоприятной средой для роста нужного грибка. Не было бы таблицы Менделеева и Америки в том виде, в котором мы их сейчас знаем. Весь мир теперь знает эти достижения, в том числе за счёт везения или какой-нибудь нелепой ошибки, что тоже можно считать везением.
Но делиться своими исследованиями с миром я не торопился. О, нет. Не из-за жадности и уже точно не из того, что боялся и пасовал перед необходимостью создания обязательной теоретической базой. Был еще и небольшой практический интерес.
Как я уже сказал, первый мой поход в изнанку оказался случайным. Называть это везением я тогда едва ли мог.
Меня разбудил тогда ранний звонок с неизвестного номера. Меня в целом не смутило, что человек называл меня по имени. Сонное сознание дежурно подсказало мне, что человек скорее всего нашёл мой номер телефона на расклеенном по всему району объявления с предложением «помогу переехать в новою квартиру с самыми лучшими условиями». Спустя десять секунд разговора я убедился, что это именно так.
-Здравствуйте, Николай, - раздался в трубке протяжный и какой-то рубленый голос немолодого человека, который я поначалу принял за пьяного. - Я нашёл ваш телефон на объявлении. Вы, как я понимаю, риелтор. Но я не совсем по вашим услугам… точнее, совсем не… Постойте, не отключайтесь… Пожалуйста. Вы напрасно думаете, что я какой-то там алкаш… Да, я пил раньше, но сейчас… Это не так важно. Просто совсем недавно я перенёс операцию…Это тоже не важно. Подождите. Как бы вам объяснить?... Дело в том, что я застрял тут.
- Застряли где? - замучено проговорил я. Какой-то старый человек потерялся в чужом районе, как я тогда предполагал, и у меня не было желания бросать трубку. Я готов был помочь, но гражданин вместо просьбы вызвать ему такси или попросить сообщить его родственникам, нёс какую-то околесицу. Я решил пойти на крайне альтруистскую меру.– Скажите улицу и я сам за вами приеду.
-Нет. Послушайте. Это… Это не совсем улица. Да – тут куча домов… Подъезды, дороги… Я даже слышу отдалённый лай собак где-то вдалеке. Поначалу на лай собак-то я и шёл. Но… Но я прихожу всё время к одному и тому же месту. Это подъезд. На нём весить ваше объявление. И всё.
Я налил себе стакан воды и сел на край кухонного стола вместо табуретки.
- О чём вы говорите? Вы можете посмотреть на номер дома? Он должен быть на подъездной двери или на краю дома, - стал я спокойно, как служба 911 объяснять простые истины. С одной стороны мне казалось, что разговариваю я с сумасшедшим, но та уверенность, с которой говорил этот тягучий голос, вызывала у меня неподдельный интерес.
- На подъезде нет никаких надписей. И да края дома я дойти не могу. Ни до одного из краёв.
Тут я не стал просить объяснения. Вероятнее всего, гражданину, в силу того, что он был очевидно нездоров, было не только трудно говорить, но и ходить.
Я задумался. Мне совсем не хотелось свернуть разговор. Это был не мошенник, не шутник – я почему-то это чувствовал. Идея пришла, когда я продолжая пассивно отвечать собеседнику, прошёл мимо включенного ноутбука. Я даже не заметил, как включил его еще до того, как пойти почистить зубы. Работа.
- Постойте, - сказал я. – Как вас зовут. А то мы говорим уже больше пяти минут..
- Сергей. Я Сергей Витальевич, если это хоть как-то может помочь, фамилия моя - Полуэктов…
- Еще как, -сказал я. А над клавиатурой во всю порхали пальцы. Я настраивал поискавой бот в «телеграмме». – Еще как, Сергей Витальевич Полуэктов. Скажите пожалуйста, у вас есть с собой какой-нибудь документ. Например, паспорт или СНИЛС?
- Зачем это?- искренне удивился я.
-Не бойтесь, - хохотнул я. – Я не черный риэлтор. Просто тут у меня программа, с помощью которой я могу найти место нахождения вашего телефона. Приблуда это тестовая… эээм… Работает она только если хозяин номера вводит свои данные. Сергей Витальевич, я же у вас не три цифры прошу на карте назвать..
- Я понял, понял, - примирительно протянул собеседник. – Я знаю своё пенсионное наизусть.
- Вы уверенны?
-Да, мне делали операцию на ротовую полость, а не на мозг, - не взирая на достаточно тревожную ситуацию мы оба с ним хохотнули. – Я диктую.
Через нескольку минут бойкая программка выдала точный результат. Хммм. Странно.
Я перезвонил Сергею Витальевичу.
- Сергей Витальевич, вы можете говорить?
- Да, - как-то очень отвлечённо и тревожно проговорил потерявшийся. Будто его уже мало интересовала моя помощь, а сам он что-то внимательно разглядывал.- Да, я слушаю.
-Сергей Витальевич. Моя программка показала, что ваш телефон сейчас находится не в городе, а где-то вообще на отшибе. Это 52 километр автомагистрали и карты вообще не показывают там каких-нибудь зданий.
- Николай, я удивлён, но не сильно. Я пытался дозвониться в домофон хоть какой-нибудь квартиры дома, рядом с которым нахожусь. Звал на помощь, стучался в окна. Но в домах и на улице будто не души. Это вообще как-то противоестественно. А еще тут темновато.
-Как вы сказали?- не понял я.
- Темновато. Как сумерки. Я пытался найти солнце на небе или Луну, но тучи настолько плотные, что даже непонятно откуда это так слабо светит?
Чертовщина.
Я невольно глянул за окно. Солнечное мартовское утро. Под окном на снежный козырёк накрапывали капли с крыш, превращая белоснежное полотно в грязно-серую леденеющую корку.
- Как вы попали туда?
Молчание.
- Я.. я долго смотрел в глазок ночью. Всматривался в темноту. Не думайте, что я сумасшедший, Николай. Я..я одинокий человек. Сын месяца три назад ушёл, хлопнув дверью. Ему надоело стенания больного старика, жалобы на жизнь… Вот он и ушел. В детстве он любил играть с другом на площадке и мы с женой дежурили по очереди у двери. Глядели, чтобы всё у них с другом по площадке было нормально. Ну, вот я в прошлую ночь начал это вспоминать, так одиноко мне стало и пусто, что я притащился к двери и стал смотреть в глазок. Как тогда – тридцать лет назад.
Мы созванивались с Сергеем Витальевичем в течении всего дня. Он рассказывал мне в подробностях о своём состоянии –не холодно ли ему, не хочет ли он есть и прочее. Я решился поехать на 52 километр примерно к четырём часам пополудни. Взял с собой еду воду, теплые вещи и поехал на то место, которое телеграммная приблуда указала, как местонахождения телефона.
То, что я там нашел, было лесной чащей с редкими тропками. В лесу было еще куча снега, поэтому не было еще весенней грязи и разбитых дорог. Я довольно долго катался вокруг указанного места и ничего не находил. Просил Сергея Витальевича пройти по указанному маршруту, желая вывести его к дороге. Но старик утверждал, что каждый раз упирался в бесконечно длинное здание жилого дома.
Можно было бы усомниться в правильности работы программки, но вот мой телефон она находила идеально.
Странность окружающего меня леса я заметил, как только прошел вглубь пару десятков метров. Торчащие из земли покосившиеся кресты и полуистлевшие старые камни издали я принимал за пеньки и молодняк. Но это были могилы. В мистику я слабо верил, но мне хватило рассказов друзей из моего деревенского детства о леших. Ненужно было даже сомневаться, что за спиной сомкнулась плотная стена из деревьев, наглухо перекрыв мне обратную дорогу. Я чувствовал это затылком, когда в него перестал дуть прохладный ветерок, а еще слышал, как резко затрещали изрытые сухими язвами суставы полуживых мерзлых сосен.
-Сергей Витальевич, - как можно спокойней проговорил я в трубку. – что Вам нужно, чтобы Вы меня отпустили.
-Ааа, догадался-таки. Ну, слушай тогда. В 2012 году, в марте по-моему, приехал ко мне сын из Ялты. Внезапно так приехал, без предупреждения. Кучу подарков привёз продуктов. Обнимал меня, вспоминал всякое из детства. Ну я и размяк: хохотал с ним, рюмку одну за другой опрокидывал. А вечером сказал, что позовёт давнего приятеля из детства. Ну и вот, когда я пьяный был совсем, пришёл к нам приятель его. На вид мрачноватого вида студент, ну или чуть старше. Я еще удивился сразу – моему-то сыну почти сорок тогда было, а этот совсем шкет в сравнении с ним, но потом как-то плюнул и опять на веселье приключился. Даже не заметил, что говорил в основном только сын, а этот сидел и молчал, крутя в руках какую-то сумку. Ну в какой-то момент сын мне –в дупель пьяному - и говорит: «а помнишь, папа, как ты мне в детстве первый раз показал, что у каждого человека своя подпись должна быть и так свою красиво на листочке вывел, что я завидовал до самой школы. Почерк-то у тебя всегда красивее был – старая школа. Впрочем, сейчас ты вряд ли так сможешь». Провокации я поддался и сказал, что хоть закрытыми глазами распишусь, только ручку дай да листок. Листок и ручку подал дружок его, а я, как и обещал, глаза закрыл, да бумажку подписал. А потом… А потом глаза уже не открыл. Точнее, открыл, однако уже вот тут. В этом лесу.
-Сергей Витальевич, я…
- Да не надо уже меня так называть. Умер Сергей Витальевич. Больше десяти лет тому как умер. И сынок мой умер. Точнее помог я ему. Туточки он лежит. Глянь направо. Там могилка с зелёным камушком, да буковки выдолблены. Вчитайся.
На грубом бесформенном камне, о котором говорил дед, я прочитал: «тут зарыт свинья, Иуда и трепло Артем Сергеевич. Хотя просто Артем, потому что отца он не заслужил».
-И я и он. Оба умерли. А знаешь, кто не умер? А студент тот, который его другом прикидывался, чтобы обвести старика с квартирой вокруг пальцев.
Я резко прикрыл глаза, а когда открыл по щекам брызнули слёзы.
-Умер тот студент. Умер. Точнее, пропал. В том же самом 2012 году и, видимо, в той же самой квартире. Не оставил Ваш Артёмка свидетеля. Мы с моим братом близнецом вместе риэлторами начинали, хотя ему не нравилось. Хотел в театральный поступить, вот, видать, и решил лёгких денег срубить. Мы его 4 года искали с мамой. Всю область на уши подняли. Бесполезно.
В трубке воцарилось молчание. Я прикрыл глаза и услышал, как ветви вновь затрещали, а в лицо ударил непривычный для ранней весны полуденный свет. Леса вокруг не было, а передо мной стоял длинный жилой дом, края которого бесконечно далеко уходили в обе стороны.
-Не оборачивайся, - крикнул мне пожилой человек, который стоял у одного из подъездов, когда я хотел посмотреть за спину. – Обернёшься- навсегда здесь останешься.
Я застыл будто статуя, а когда чуток ожил, спросил:
- Так про бесконечный дом вы не врали?
-Мы вообще не можем врать, мы только недоговариваем.
- «Мы» - это мёртвые.
Сергей Витальевич крякнул и улыбнулся:
-А что я похож на мёртвого? – он похлопал в ладоши, свистнул, по-хулигански сорвал с себя зимнюю шапку, продемонстрировав слегка взлохмаченные, но вполне нормальные седые волосы. На щеках его даже румянец был.
Он подошёл ко мне. Я автоматически протяну ему руку, чтобы поздороваться. Старик тяжело вздохнул, будто хотел обозвать дураком.
-Нельзя тебе со мной здороваться. Пойдём лучше.
-К-ку-куда?
-Брата твоего искать, кукушка, - сказал он это будто само собой разумеющееся и, не дожидаясь меня, спокойно побрёл вдоль дома. Только бросил через спину. – на доме фокусируй взгляд, не мотай башкой по сторонам.
- А что там? Что позади дома? –спросил я, медленно двинув вслед.
-Там настоящие мёртвые, которые не отпустят.
- А вы отпустите? – обречённо спросил я.
-Да хоть сейчас, но ты же, вроде, брата хотел найти?
-Хочу, -просто ответил я. – а чего еще тут делать нельзя?
-Не подбирай ничего и ничего ни у кого не бери в подарок.
- А если я что-то кому-то тут дам?
Пауза.
-Не запрещено.
Среднего пошиба старая хрущевка оказалась вполне уютной, хотя немного брошенной. У порога в беспорядке были свалены подшивки каких-то местных газет и журналов. Когда я говорю «местных», то имею ввиду, скорее, не место, а ту странную изнанку реальности, в которую я попал. Я с трудом подавил желание взять один из журналов за титульный лист и посмотреть год выхода.
Брат сидел в центре неосвящённой комнаты с завязанными глазами. В голову сразу пришли старые съёмки полицейских хроник, следственные эксперименты и прочая чернушная чепуха. Я стряхнул наваждение и внимательно поглядел на то, как вокруг фигуры сидящего брата едва заметными всполохами играло какое-то свечение. Старик крутился где-то рядом, когда брат спросил:
-Он здесь?
-Да.
-Он может говорить?
-Да.
Скажите ему, что я скучаю.
-Я слышу тебя и так, - произнёс я, но реакция брата не последовало.
-Он сказал, что и так тебя слышит, -передал мои слова старик.
Мы довольно долго общались через деда, а в конце брат попросил приходить время от времени сюда, поскольку ему скучно без меня и исчез. После этого я решил никуда не уходить. Повторюсь, что квартира была уютной. На плите всегда горячий чай, приятно разгоняет тишину треск радиоприёмника, а из холодильника вкусно пахнет колбасой. Я многим людям помог найти жильё, а своё нашёл только сейчас. Странно, что только сейчас. Ведь я давно уже здесь. Очень давно. А главное, что у меня есть брат, который когда-нибудь переедет сюда же. Или… Или нет никакого брата?.. Хм.. А тут даже телефон ловит… и интернет.
В море гулял лёгкий ветер. Он гонял череду мелких волн к ногам серых исполинов скал, которые прятали в тень свои поросшие травой и мхом каменные спины. Прятали от огненно-бордового света закатного солнца. Ярко-золотые кружевные караваны облаков сонно кочевали только им известными дорогами в поблескивающей бриллиантовыми капельками синеве небесной долины. Неся на своём бескрайнем зеркале их дымчатые очертания, море почти шепотом напевало свою позднюю прерывистую песню. Её тихий ритм по-дружески поддержала маленькая сливовая рощица - мелкие зелёные листья беспрестанно о чем-то шептались, изредка чуть громче, чем обычно, так, что бы было слышно каменным гигантам.
Человек стоял почти на самой вершине скалы, на её краю, там, где она превращалась в крутой обрывистый берег. Издали было трудно увидеть, что он держал в руках, но судя по реющему на ветру тёмному ремешку и поблескивающей серебром поверхности предмета, это был фотоаппарат.
Многими часами человек мог просто стоять, и, глядя вокруг, наблюдать за тем, как вся природа замедляет свой бег, теряя на время яркость красок и чёткость очертаний. Как солнце, подобно огромной древней рыбе, ложится в море на самое тёмное дно, чтобы исчезнуть, пропасть на целую вечность, а за тем, точно из неоткуда, появиться вновь молодым, сильным, в поблескивающей золотом чешуе.
Многими часами он мог вот так стоять и думать о том, что почти невозможно будет увидеть такое даже во сне.
Человек стоял очень высоко, почти под самыми облаками, и, глядя на него издали, было очень трудно поверить, что это ребёнок. Любой здесь был ребёнком. Из рук его вырвалась короткая вспышка, которая осветила исполинские скалы, бескрайнее зеркало спокойного моря, часть ботинка, смело стоявшего на краю обрыва. Казалось, что и чуткие звуки рощи и вторящего ей моря послушно замерли.
Прыткий лучик, только что поднявшегося из-за крыш соседних домов утреннего солнца, бойко скакал от одной складки моего одеяла до другой, от руки до неприкрытых пальцев ног, и совсем утонул для меня в тени, когда я резко спрятал голову под подушкой. Эта причудливая утренняя игра с силами природы совсем меня не забавляла. Я терпеть не мог такого раннего пробуждения. Но всё равно каждое утро чуть ли ни в числе первых окон города, моё окно любезно приглашало рассвет в комнату. Как-то однажды решил закрыть его плотным покрывалом, но длины его не хватило, чтобы полностью закрыть ход для непрошеного гостя, и ослепительная полоса света, зияющая чуть выше над подоконником, показалась мне тогда еще большим злом.
Ну да ладно, не всё так плохо как кажется. Нужно только немного усилия воли. Резко привстать всем туловищем и…
…и получить резкую боль в голове до красных пятен!!! Не-ет, это я зря.
Мне пришлось сильно сощуриться и потереть ладонью лоб, чтоб резкий приступ боли прошел. Вот ведь незадача – сам чуть ли ни доктор наук по правильному пробуждению, а простой порядок утреннего подъёма до сих пор не выучил.
Однако самым важным было совсем другое. Методика сработала. В сознании отчётливо запечатлелись черты морского берега. Казалось, что можно было закрыть глаза и вместо мягкого ковра потрогать под собой груду мелких камешков, которую порывался разбросать ветер. Броситься вниз и не встретиться с поверхностью, а пролететь десяток метров и плавно войти в зеркало воды.
Я схватил со стола дочери её художественные принадлежности, бросил листы А3 на линолеум и стал быстро рисовать. Через два часа на полу лежали четыре пейзажа (точнее один с разных ракурсов), которые больше походили на черно-белые фото. Увы, цветом я не владел, но даже этого было предостаточно, чтобы до вечера заворожено глядеть туда – в морскую пучину, на скалистый берег, на высокую рощу. Визуальный слепок, снятый во сне, постепенно выветривался из головы, но картины не давали забыть об испытанных почти реальных чувствах. Я никому не рассказывал об этом своём умении, не искал поддержки, но чувствовал, что пойду в нём много дальше простого наблюдателя. Гораздо дальше.
Уже вечером я делился своими экспериментами со знакомым барменом, который наливал мне второй подряд «эффект Манделы». Хорошей шуткой был девиз этого крепкого напитка: «уже с первой рюмки тебе будет казаться, что всё вокруг немного не такое, каким было». Бармен не любил разговаривать и наверняка считал мою тему застольной исповеди пьяным бредом, но мне хватало и того, что он умел слушать.
- Мне пришлось 2 года, понимаешь, 2 года учиться живописи и графики у лучшего художника города, чтобы достичь такого уровня прорисовки. Но я не художник. Это… это другое. Я копирую свои образы из сновидений на бумагу. Понимаешь? Я при должном желании могу мультик написать, как по кадрам. Главное сделать это за первые восемь минут после пробуждения. Нет, можно конечно и в пределах получаса, но тогда сознание будет уже додумывать, картина перестанет быть детальной. Получится как этот твой,- я указал на пустой стакан, - эффект Манделы. Вроде то, что видел, но если всматриваться, то нет. Поэтому лучше 8 минут.
Я устало зевнул и махнул рукой. Бармен серьёзно посмотрел на меня и, неправильно истолковав мой жест, налил еще пятьдесят граммов «эффекта Манделы».
- А почему не воспользоваться Нейро-дубликатором? – спросил вдруг бармен. От неожиданность я чуть с высокого стула не упал. Ни разу не слышал до этого его голос. И про нейро-дубликатор тоже.
-Предупреждать надо, - просипел я. – Какой еще нейро-дубликатор?
-Дождись утра, и я тебя отведу куда надо, - почти не шевеля губами, заговорщицки проговорил бармен. – Будет тебе нейро-дубликатор.
«Куда надо» оказалось странным длинным сквозным коридором-аркой в переулке через два квартала к западу от бара. Странно. Всегда тут гулял и ни разу не видел этого сквозного прохода. Через десяток шагов вглубь коридора свет заметно потускнел, а тут и там стали попадаться картонные завалы, откуда раздавались подозрительные звуки чей-то весьма активной жизни. Толи крысы, толи бродяги.
После шагов тридцати я стал замечать, что у коридора есть ответвления в виде арок. Темнота при здешнем скудном освещении в них сгущалась до того плотно, что, казалось, сунься туда и безвозвратно пропадёшь, утонешь в этой иссиня-чёрной смоле. В одну из таких арок меня поманил Игорь (бармен) глянув предварительно внутрь. Не знаю, что он мог разглядеть в этой мгле. Он огляделся напоследок вокруг и махнул мне пригласительно рукой. По пути вглубь этого странного закутка Игорь извлёк из груды бытового мусора массивный фонарь и осветил коридор. Еще до того, как по этой каменной кишке бодро прошёлся рукав света, я уже понял, что пол здесь был заполнен по щиколотку водой. Собственно, не понял, а почувствовал. Летние сандалии, да уж.
Я вздрогнул, когда навстречу нам вышел некто, кто тоже держал в руках фонарь. Тесный коридор теперь был полностью залит светом, однако фигуры моего спутника и нашего внезапного встречного тонули в каком-то неоправданно густом мраке. Игра света и тени. Однако даже слепящий свет не помешал мне разглядеть одну странность - Игорь и вышедший нам на встречу человек имели абсолютно одинаковые силуэты.
Встреченный протянул в сторону Игоря какой-то предмет, который совершенно отчётливо мигнул зелёной лампой. Раздался приглушённый сигнал, похожий на басовитый звук домофонного вызова. За тем их и без того мощные фонари засияли так, что мне пришлось до боли сощурить глаза, чтобы не ослепнуть. Одновременно какие-то два предмета не синхронно упали в воду. Я разлепил глаза, и первые секунды мне казалось, что я всё-таки ослеп. Кругом была непроглядная, почти ощутимая тьма. Я несколько раз позвал бармена, но он не отозвался.
Начал слепо шарить пространство вокруг руками, пока левая нога, тонущая по щиколотку в гигантской луже, не наткнулась на что-то. Я протянул руку и нащупал под собой какой-то странный предмет ровной прямоугольной формы. Пока ощупывал странный прибор, определив, что у него есть провода и разъёмы, другая нога наткнулась на еще один предмет. Фонарь. Я быстро схватил и включил свет. Пусто. Ни людей, ни второго фонаря. И куда они тут могли спрятаться?
-Спасибо, - громко крикнул я, с трудом запихивая пузатый прибор в карман брюк. Похоже, это и был тот самый нейро-дубликатор или как его там?..
Я вернулся в основной коридор. Опёрся на ближайшие коробки, чтобы стянуть с ног сандалии и выжать носки от воды.
-Чёрт! – вскрикнул я испуганно. Из-под груды коробок вынырнуло две крысы. Вместо того чтобы испугаться моего вскрика, они спокойно присели рядом и стали на меня смотреть своими смородинно-чёрными бусинками. В бледном свете их мордочки походили на тощие лица каких-то древних королей со старых средневековых миниатюр. Поневоле вспомнился Босх с его устрашающими религиозными образами. Когда оторопь прошла, я в спешке закончил сушить носки и обулся. В эту минуту я старался не терять крыс из виду. Они не казались опасными, но их наглость намекала, что мне пора бы уйти отсюда. Сидели они как-то совсем не по-крысиному, а, скорее, по-собачьи.
– Счастливо оставаться, господа, - проговорил я, когда они, проводив меня всё тем же внимательным взглядом и вновь исчезли где-то за маленькой свалкой из отсыревшего картона.
Слайдер оказался непросто узким и низким, а напоминал Вуду-Вуду летающий гроб. Всё потому что единственным целым космическим транспортом на захолустной планете оказался разведывательный борт времён Третьей Крысиной Войны. Собственно, крысам –так в народе называли ратлинов, чей рост не превышал трёх футов – слайдер и принадлежал.
Оказалось, что маленькая колымага была вполне себе рабочей и, что самое интересное, имела почти неизрасходованный боевой запас двух бортовых аннигиляторов . Впрочем, зная воинственную природу ратлинов, которые в любом свободном месте норовили установить свои смертоубийственные игрушки, удивляться этому не приходилось. Даже за сотни полторы лет ожидания птичка в боевом отношении вполне могла конкурировать с имперским орбитальным «часовым», коими была утыкана орбита так же плотно как иглам спина ежа. Особенно, когда внимательно относящийся к охранению своей жизни Великий Герцог снисходил до своих подданных.
Птичка ратлинов вызывала абсолютный восторг Куринного Крылышка, который вовремя сделки, несмотря на свой приличный рост, предварительно облазил маленькую летучую машину вдоль и поперёк. А вот верящий в свою тотальную полосу невезения Вуду-Вуду, особого энтузиазма не испытывал. Более того, идя на встречу со старым, маскирующимся под мирного гоминида, ратлином, Вуду-Вуду надеялся, что им попытаются подсунуть нелетабильный хлам. Приключения, случившиеся с напарниками за последнюю неделю, вынуждали идти их по краю, что для жизнелюбивого, но суеверного отставного офицера было дурным знаком.
Глядя на то, как обезумевший от восторга Куриное Крылышко в очередной раз довольно стряхивает пыль со своего лётного костюма в предвкушении межзвёздного путешествия, думать о спокойной жизни хотелось еще больше.
Вуду-вуду сидел на гигантской подножке какого-то больше несуществующего орбитального боевого бота и дремал. Его убаюкивало довольное бормотание Куриного Крылышка через его вечную сигарету, которую старик не вынимал изо рта даже, когда спал. Бывший герой маленьких междоусобных войн не заметил, как совсем уснул. Снилась Вуду-вуду странная холодная планета, где солнце очень поздно вставало и очень рано ложилось, а люди огромными толпами сновали туда-сюда или ездили на допотопном колёсном транспорте. Наверно, это какой-то из ключевых Имперских миров. Заставляли думать так и чистые белые дорожки вдоль зданий, и мирная обстановка ,и пёстрое тёплое облачение этих людей. Каждый от мала до велика мог позволить себе хорошую обувь, пышные по-герцогски чистые и ровные накидки. Поначалу он думал, что это работники какого-то космопорта - уж слишком по-деловому они сновали взад и вперёд. Однако над ровными улицами возвышались жилые каменные здания, а воздух, лишь изредка смешиваясь с голубым дымом от древних машинок, играл на морозе как родниковая вода. Такой чистый дрожащий воздух не мог быть настоящим. Сон. Конечно сон.
Вывело из забытья Вуду-вуду аккуратное, но чувствительное прикосновение к щеке. Парень не испугался, когда увидел перед собой очередного ратлина, но огромные голубые глаза малорослика сильно удивили. У ратлинов такие светлые глаза были редкостью.
-Привет, - расплылся в улыбки карлик. – Я –Мику. А это Мамака.
-Привет. Я - Гавриил, -Вуду-вуду представился своим настоящим именем и даже не осёкся. Настолько гипнотически действовал на него взгляд голубоглазого Мику.
Чуть поодаль стояла симпатичная ратлинка и робко бросала в собеседников осторожным, но любопытным взглядом. Глаза её тоже были цвета того неба, которое ему только что приснилось.
- Откуда вы такие, - только и смог выговорить полусонным голосом через свои засохшие на солнце губы Вуду-вуду.
- Мы оттуда, - сказал Мику и указал в сторону неба. – Мы долго искали дом. Великий принёс себя в жертву, чтобы мы обрели новый дом. Теперь мы здесь.
Вуду-вуду смотрел в глаза Мику и видел в них небесах далёкого мира, в которых взлетают первые корабли, как гибнут древние народы и рождаются новые, как рождаются и гибнут звёзды, как…
-Это Мику и Мамака, - прервал бессловесное общение Куриное Крылышко. – Они – наши пилоты.
-Что!? – возмутился было Вуду-вуду. Он не мог представить себя пилотом маленького планера, однако доверить место за штурвалом кому-то… Но тут он вновь поглядел на доброжелательные лица странных ратлинов и успокоился.
После того, как все условности с хозяином ангара были утрясены, а парочка голубоглазиков ушла в небольшой домик, больше похожий на хозяйственную постройку, бывший молодой офицер обратился к старому вояке.
- Эй, Крылышко, что это за ратлины такие? Я таких ни кода не видел.
-Это, Вуду, так называемы прародители. Их осталось немного. Такая особая раса среди ратлинов, которая, согласно их религиозному мифу, ведёт свой род прямо с Земли.
- Что? Земля? Прародина – это же миф, которому без малого миллион лет.
- Ага. И каждый даже самый захудалый народец из самых глухих закоулков вселенной считает своим долгом придумать сказку о том, как их предки построили Первый Звездный мост с Нашего Первого Дома.
Вуду-вуду улыбался, и почему-то мысль о том, что он мог быть далёким потомком этих улыбчивых чудиков, не пугала его и не оскорбляла.
Пугающие впечатления от встречи с крысами в подворотне и внезапное исчезновение бармена почти полностью выветрились из моей головы по пути домой.
Прибыв домой, я закрыл двери на все замки, зачем-то плотно прикрыл все окна. Вырубил весь свет в комнатах и сел разбираться с прибором. В коробочке нейро-дубликатора, который оказался небольшой чёрной пластинкой с бедным рядом кнопок, оказались шнуры, наушники и маленькие очки. Я довольно быстро понял, что прибор легко подключался к компьютеру и, что самое интересное, никаких дров не понадобилось, чтобы запустился маленький экранчик с белой рябью. Я подключил наушники, одел очки, которые так же были на шнуре и стал всматриваться в экран компьютера, который транслировал образы считываемые нейро-дубликатором. Сработало практически сразу. Экран стал выдавать сперва мало понятные картинки, но затем в кутерьме из цветов и помех проклюнулся понятный силуэт экрана компьютера и скачущего на нём света от открытого приложения. Я сразу понял, что прибор считывает то, что я вижу. Точнее не совсем то, что вижу, а скорее, как моё сознание интерпретирует то, что я вижу и то, о чём при этом думаю. Я мысленно представил, как по монитору ходит большой динозавр, и приложение моментально выдало его карикатурную фигуру на экран реальный.
Я на пару минут прервал сеанс дубликации, перетащил кровать к компьютерному столу и вновь открыл приложение. Надел очки, наушники, удобно устроил голову на подушке, почувствовав убаюкивающий запах своего высохшего пота. Включил запись. Если всё пойдёт идеально, то мои сны смогут записаться, как кино.
Работа с устройством в первые дни вызывала большой азарт. Видеть и воспроизводить свои сны на электронном носителе – шутка ли? Но поскольку сознание моё было сконцентрировано на исследование, мой личный Морфей в угоду своим капризам и странным обидам стал лишать меня интересных сюжетов. Очень редко удавалось фиксировать какие-нибудь странные химеры, сказочные сюжеты или архетипы, которые доселе преследовали меня почти постоянно. Сны, будто бы стали прятать что-то важное. Чаще и чаще на камеру фиксировались очень реалистичные ландшафты, безлюдные или малолюдные города, кутерьму из образов детских воспоминаний и праздников. Иногда нейро-дубликатор, будто бы издеваясь, записывал меня, занимающегося перед монитором работой над нейро-дубликатором, создавая замкнутую модель моей жизни из выгружаемых моей памятью рутинных фрагментов повседневного быта.
Я в какой-то момент поймал себя на мысли, что уже давно ничего не изучаю с помощью этого инструмента. Что у меня непросто нет системного подхода к исследованию или какой-то конечной цели, а что их и представить себе невозможно в предлагаемой ситуации. Ничего принципиально нового я для себя с помощью созданного неизвестным гением аппарата не открыл. Да, стало можно записывать сны. Честно и от корки до корки. Да, можно не бояться, что ты забудешь каких-то деталей сна, ведь всё пишется как на видео. Но что с того? Что интересного в том, что я зафиксировал гигантскую кучу гигабайт абсурдных образов и дробящихся на 5-10 минут маленьких бессюжетных перформансов моего подсознания?
Мне хотелось иного. Постучаться с другой стороны. Прийти к какой-то константе. К закономерности, которая неопровержимо бы говорила о сне не только как об особом состоянии сознания и организма, а как о переходе в иное пространство или, на худой конец, как о фазе психического состояния, которая имеет внутри себя свои строгие законы и может подменить объективную реальность. Иными словами, опыт осознанного сновидения. Однако все шарлатанские россказни о способах напрямую сознавать себя во сне меня только раздражали. Меня не интересовала осознанность как таковая и способность обретать в собственном сновидении сказочные силы – летать по своему желанию, превращать что угодно в другое что-угодно. Я желал большего. Я хотел создать там технологию, которая бы работала там приблизительно так же, как в реальности. Идеальным было бы создать что-то, что могло бы работать автономно и не теряться от одного сновидения к другому, не преобразовываться, а работать так же точно с минимальными поправками и с минимальной же необходимостью контролировать стабильность процесса. Я верил, что создание машин во сне– настоящих, а не фантомных образов, - или научного метода их построения , систематизирует саму ткань реальности сновидения. Как на примере история человечества стала осязаемой, когда появились историки и методы фиксации и исследования происходящих из века в век событий. Или механические часы, которые не стали бы работать без изобретения задолго до них колеса.
Поначалу казалось, что эта задача много сложнее, чем изобретение телепортации или вечного двигателя. Но я начал таки нащупывать почву. И в прямом и в переносном смысле. Видите ли, очень парадоксально, что наши сны порой изымают из нашего же подсознания ингредиенты для буйного коктейля из дурацких фантасмагорий или клишируют паттерны нашего поведения наяву, погружая в близкие к нашей повседневной рутине ситуации. Однако единственное, что не могут делать сны – это нарушать горизонтальную поверхность. Поначалу я не понимал, как ухватиться за смысл этого, проводил кучу экспериментов с полётами, шёл по стенам вместо дорог. Однако от этого горизонт и поверхность не преобразовывались. Да, на земле, как и в небе, могли появляться нестабильные объекты, иллюзии, однако поверхность всегда придерживалась строгой горизонтальной сетки. Я прочитал труды известных сомнологов – Кулешова, Центерадзе- и оказалось, что это связанно напрямую с эволюцией. Мозг даже в самом безумном сне наперёд сюжета создавал строгую координатную систему виде горизонтальной сетки, на которую накладывал весьма реалистичный ландшафт, а уже наша буйная память коверкала всё, что этого ландшафта касается, но не связанно напрямую. Представьте себе, возбуждённый мозг мог нарисовать в небе целую планету или всю солнечную систему так, будто до них можно пнуть мяч, а банальную гору – не могу. Гора и прочий ландшафт создаются в так называемой дельта- стадии – это время сна за несколько секунд до сновидения. Некоторые сомнологи вообще высказывались по поводу того, что каждый раз мы видим одну и ту же поверхность, которая записана где-то в глубине нашего мозга, словно на жёсткий диск и воспроизводится перед сновидением настолько типично и точно, что напоминает загрузку компьютера.
Теперь я знал, какой прибор мне нужно создать. Прибор для исследования подземных глубин. В этом случае нейро-дубликатор, ждущий меня по другую сторону реальности, станет небесполезным. Он зарегистрирует на видео не кутерьму из образов и фантазий, а сложную научную работу. Это должно будет стать первой, по крайней мере, я на это надеялся, геологической экспедицией во сне. Возможно, стоило подготовиться не только научно, а еще и выдумать себе туда помощников, научных сотрудников. Раньше тренировки по созданию собеседников во сне были не слишком плодотворными. При пробуждении я чувствовал, что вместо общения с живым человеком, говорил с каким-то осколком своей достаточно вольно переосмысленной памяти. Тут нужно было что-то более серьёзное. Необходимо было почитать кучу специфической литературы, чтобы твоя память сгенерировала в сновидения что-то похожее на квалифицированного учёного. Без этого было ни как. Чтобы во сне реализовывать свою волю, обращать её в чёткую последовательность действий, мало было тренировок, нужно было еще и уметь отметать пакеты данных, которая память подсылала тебе как вирус. Эти пакеты данных волю подавляли. А с созданием помощника решались сразу две задачи. Во-первых, объёмы специализированных данных переставали лететь в тебя беспорядочно, а концентрировались и в виде прямых диалога с хорошо сымитированным собеседником; во-вторых действительно полезные сведения, почерпнутые в реальности можно было анализировать более системно путём всё того же диалога со своим персонифицированным подсознанием. Я назвал его Григорием. Седой мужчина 60-65 лет. Крепкий. Трезвомыслящий. Хладнокровный. Но с чувством юмора. Жгучая молодая брюнетка, которую навязывало моё разнузданное либидо, мешала бы чистоте экспериментов, поэтому Григорий.
Через три с небольшим недели кропотливых трудов прибор лежал у меня в руках. Напротив меня стоял Григорий со своей неизменной дурацкой привычкой грызть передними зубами бороду под нижней губой. Моей привычкой. Он знал гораздо больше меня о том сложном мире, который без моей воли построило в ходе работы моё подсознание. Оказалось, что просто так из ничего прибор не построишь даже во сне, и каждая наша очередная с Григорием встреча показывала всё сильнее и сильнее усложняющуюся реальность. Сначала мир научного сна, сконструированного для создания прибора, сужался до пределов маленькой лаборантской. В щель под дверью просачивалась зловещая клокочущая тьма. В последующие недели мирок потихоньку вырос до пределов научного городка с плохой имитацией неба и сильно заблюренного окружающего кампус пространства. Если бы ни ровная неизменная степь за окнами, я был бы убеждён, что вместо своего подсознания общаюсь с нейросетью, служащей для создания случайных 3-d моделей.
Но обо всём по порядку.
Оказалось, что научного городка со всей его из раза к разу усложняющейся инфраструктурой было мало. В одной из наших встреч Григорий обмолвился, что ждёт заказ с завода оптики – это были линзы и дисплей для разрабатываемого нами ноу-хау. Я не поверил, что завод существует в здешней действительности, но чтобы не напугать очень правдоподобного фантома, как бы невзначай попросил Григория проехаться до завода. Однако Григорий по-своему истолковал мою просьбу:
-Вы мне не доверяете? Думаете, я затягиваю со временем.
-Нет, - я едва нашёлся, что ответить. – Давно там не был просто.
Григорий смотрел на меня долгим взглядом и что-то осмысливал. Я не знал, как работает сознание фантомов, но, анализируя поведение и способность общения, я не видел в Григории особых отличий от человека. Тут моё подсознание постаралось на совесть. Оно создала образ вдумчивого, немного рассеянного интеллигента, и при этом вычистило из него способность реагировать на окружающие странности. Возможно, что мир Григорию представлялся совсем не похожим на то, что видел перед собой я. Возможно, что архитектура сна прятала лично от него странные неправдоподобные склейки и грубые имитации тех или иных деталей. Однако тогда, глядя в его застывший взор и едва заметно ходящие желваки, я почти уверился в том, что он начал догадываться.
После минутной паузы он вышел из этого странного оцепенения и предложил проехаться на своей машине.
Красная «лада» была не собирательным образом всех увиденных мной ранее машин этой серии, а вполне конкретной «приорой». Ехали молча. Григорий, глядевший на дорогу с внимание робота, похоже, потерял на время поездки функции учёного. Сейчас это был опытный водитель. Я даже попытался пару раз заговорить с ним, но интересного диалога не получилось. Подсознание на время упростило его функционал и бросило все силы на создание правдоподобного пейзажа за окном. И это получалось. Из тумана выплывали всё более и более сложные детали городского пейзажа. Затем по улицам стали мелькать люди. Поначалу сновидение накидывало людей в виде неявных теней, пряча их от моих внимательных глаз за высокими ограждениями, швыряя нечётки силуэты за полупрозрачные окна кафе. Но в течение получаса созданные сотни фантомов выглядели и действовали также правдоподобно и логично, как люди.
Меж тем за дальним перекрёстком я увидел громаду оптического завода.
- Сколько у нас осталось времени? – внезапно спросил меня Григорий. Я вздрогнул.
В уме умножил пятнадцать минут активного сна на семь, вычел из получившегося час нашего общения и полчаса дороги. Получалось минут пять-семь. Похоже на завод я в этом сне не успею. Придётся повторять сеанс завтра.
-У меня пять минут, - бросил я, даже не поняв, к чему привяжет этот ответ Григорий в рамках заданной сном легенды. Но фантом меня удивил:
- Я не об этом. Сколько мы с Вами еще будет работать вместе? Какое время я еще буду Вам нужен?
Я всё сразу понял. И опешил. Преследуя совершенно понятные корыстные цели, я сам того не подозревая, всё это время создавал живое существо. Думающий, чувствующий, догадливый искусственный разум, пусть изобретённый не с помощью микросхем, а посредством кусочков моих представлений. Сложный организм из сухих весьма примитивных образов, которые соткало и оживило нечто сидящее в глубине моей подкорки. Я поймал себя на мысли о том, что прибор был в сравнении с ним сущим пустяком.
Григорий остановил машину и вышел под дождь, не оставив мне выбора. Я натянул капюшон на голову и вышел вслед. Как же было холодно и мокро.
В фигуре человека, идущего вдоль заводской аллеи, читалась вся грусть и бессилие от осознания того, что его мир, как и он сам скоро погибнут.
Он шёл медленно, поэтому нагнал я его почти сразу.
- Скажите, как это будет? – немного дрожащим голосом произносил Григорий, когда я с ним поравнялся. - Простая архивация? Или мир свернётся в струну? Или чёрная дыра?
Его слова, не взирая на очень сдержанный научный тон, всё же были чуточку похожи на молитвенные воззвания. При любых других обстоятельствах меня бы это, возможно, повеселило. Но сейчас смеяться не хотелось. В груди моей росла какая-то жадная пустота, она сожрала в один момент все мои чувства. Я бы не хотел, чтобы у меня состоялся подобный разговор с моим творцом.
-Не знаю, - честно ответил я. – всё решаю не совсем я. Это… - я направил палец в сторону своей головы. Затем глупо обвёл рукой всё, что было вокруг.
Я не хотел говорить про подсознание и приводить дурацкие метафоры о думающих машинах, процедурную генерацию и прочее. Все мои потуги на этот счёт выглядели бы как глупая, пошлая попытка оправдаться. Да это было и не нужно. Учёный, хоть и не был настоящим человеком, все же был настоящим учёным и до всего догадался сам. И, по всей видимости, намного раньше, чем я предполагал.
-Это он. Прибор,- Григорий не глядя передал мне увесистую чёрную коробку, завёрнутую в толстый целлофан. – Извините, что тянул с этим больше двух недель. Я сконструировал его через неделю нашей работы. Когда смог свободно ходить по научному городку и заказывать детали из соседней области.
-Области?- я вновь был изумлён. Возможно, что даже самый простой акт творения не всегда мог проходить предсказуемо для самого творца. Я вообще сперва рассчитывал на большую лабораторию со всем готовым и необходимым. – Области?
- А чему вы удивляетесь? Да, я понимаю, что вы видите всё здесь не так как мы… - Григорий прервал себя на мгновение, снял сползшие на кончик носа очки, которые залила дождевая вода и сделала их бесполезными. – У прибора очень удобный и сложный дисплей. Почти как смартфон. Есть программное обеспечение, которое позволит создать точную математическую сетку поверхности для расчётов. Прибор может снимать недра на глубине в 50 метров. Это достаточно для геологических и археологических исследований и предварительного расчёта раскопок.
Я держал прибор в руках, а Григорий уже перестал подавленно смотреть в сторону. Теперь учёный глядел мне прямо в глаза и улыбался. Совсем не грустно, как он это делал минуту назад.
- Вы улыбаетесь? Почему?
- Почему? Не понимаете? Я реализовал мечту всех ваших учёных за месяц своего существования. Я экспериментальным путём нашёл свою теории всего. И для этого мира она единственно верная. Это пока не подвластно вашим учёным, ведь ваш мир устроен чуточку сложней. – Меня бросило в холод от этого «чуточку». - Я знаю, как устроена моя реальность. Пусть этим я уже не смогу воспользоваться. Однако учитывая, что я – это какая-то, хоть и временная, часть вашего подсознания, всё же не буду мстительным и не оставлю вас в неведении. Держите.
Он передал мне в руки тетрадку, которую извлёк из кармана своей длинной вельветовой куртки.
«Ваша реальность устроена чуточку сложнее».
Фраза отнюдь не казалась мне проронённой для красного словца. Я не знаю, что было в этой сшитой из десятка лабораторных журналов тетради. Будут ли там эмпирические исследования пополам с философскими сентенциями? Будут ли там, что более вероятно, ряды математических исчислений со скупыми выводами, которые я смогу расшифровать, только если возьмусь честно переписывать их с помощью внешнего визира, а после искать в реальности толкового и талантливого математика, способного всё объяснить? Но я догадывался, что некоторые вещи, написанные там, мне сильно не понравятся. Поэтому немстительная природа жажды Григория поделиться напоследок своими изысканиями казалась мне не вполне объективной. Возможно, большей местью было оставить меня с тетрадью, чем без неё.
Реальность начала плыть вокруг. Пейзажи утопали в неясной поволоке, лицо Григория расплывалось, из-за чего его странная улыбка казалась еще шире.
- Всё таки, простая архивация. – напоследок проговорил Григорий, крутя головой и наблюдая вокруг апокалипсическую картину. Здания, небо, появившиеся минуты назад люди тлели, теряли краски и упрощались, соединяясь с застывшим туманом над бесконечной степью. Сновидение начало подергиваться и искривляться, будто от видимых помех на VHS-плёнке. Потом Григорий тоже исчез. И всё исчезло. Кроме прибора в моих руках и тетради.
Единственные сохранившиеся предметы только что погубленного мира.
Те предметы, которые поддерживали и обуславливали его существование.
Своей обыденностью и неброским видом, контрастирующими с вложенным в них смыслом, они представлялись мне теперь дьявольскими игрушками, само существование которых надсмехалось и издевалось над естественным ходом вещей. Я больше не в силах был глядеть на тетрадь и черную коробку в целлофановом пакете. Бросил в дорожную сумку, висевшую на моём плече. Затем проснулся.
Я не знал, насколько подобные путешествия опасны для моего разума. Меня не воодушевляло, а настораживало то обстоятельство, что ни физической боли, ни боли утраты я не чувствовал. Моё сознание и воля были убеждены в том, что я уничтожал не мирок с живыми обитателями, а просто утилизировал ставший ненужным инструмент. Даже не инструмент, а перчатки. Одноразовые резиновые перчатки.
Но, скажете вы, почти каждый сон – это бесконтрольное создание небольшого мира и тотальное его разрушение, следующее за пробуждением. Но я-то долго питал и вскармливал мир научного городка. Фиксировал его как константу перед каждым очередным пробуждением.
Мне еще много предстоит сменить таких «перчаток», но всё это будет точно не напрасно. Уже не напрасно, поскольку теперь есть измерительный прибор, для которого неважно, что его нет в реальности. Для его сохранности и возможности вечно меня сопровождать во снах, напротив, было важно, что он не сможет сломаться, а его батареи всегда будут держаться на уровне ста процентов. При желании я мог даже научить других, как получить Измеритель недр. Но торопиться не стоило. Такими и подобными таковым вопросами следовало озадачиваться уже после того, как я испытаю его на полезность.
В перерывах между снами я любил сидеть у окна и вытягивать на подоконнике правую руку, представляя, как на ладони лежит Измеритель. Я представлял, как я его настраиваю. Как мои быстрые пальцы бегают по простоватой клавиатуре, гладят дисплей, скупой на цвета; как большой палец крутит вокруг значка серии маленькие хороводы. Я буквально наяву слышал глухой звон зуммера его сканера, который нашёл что-то интересное в земной толще. Я верил, что скоро придёт время настоящих испытаний. Осталось только построить карту экспедиции и…
И я на две недели лишился сна. Не из-за волнений и жгучего предвкушения в ожидании новых экспериментов. Нет. Лишился в прямом смысле. Пришлось даже посетить кучу физиотерапевтических процедур и сдать сумму анализов, которой позавидовал бы любой космонавт, готовящийся к полёту на Марс.
Мне пришлось перебрать целую дюжину докторов, которые зачастую разводили руками или находили незначительные отклонения, способные служить оправданием легкой мигрени, но ни как не объяснением моей проблемы. В довершении большого периода скитаний по больницам я решил использовать единственный полезный совет, о котором как назойливые мухи твердили почти все доктора. Отдых. Отдых на природе.
Выбором пал на маленькое место с древней историей под Березниками. По дороге решил дочитать-таки эту нелепую книгу.
Маленькое суденышко оказалось настолько бодрым, что уже через каких-то пару минут ярко-голубое небо с палящим где-то чуть восточнее солнцем сменилось на сухую, туго затянутую черноту вакуума. В этой условной, но весьма убедительной пустоте едва угадывались отдельные точечки звёзд, напрочь лишённых мерцания.
Вуду-вуду почувствовал, как на заднем сидении нервно заёрзали ратлины. Зазвучал голос одного из них, и Вуду не понял, кому он принадлежал – они были будто одним целым:
-Там корабли.
-Не мели чепухи, - прокричал Куриное Крылышко, проследив, в каком направлении указывал Мику. – Горизонт чист. Радары молчат. Да и не успели бы люди Герцога…
-Маскируются, -настойчиво пищал Мику.
Через мгновение на визоре появились первые корабли. Сначала пятёрка. Потом десять. Затем около пятидесяти. Это были штурмовики класса «нерпа» - тяжеловатые и неповоротливые, но все эти недостатки компенсировало одно выдающееся преимущество - они действительно умели хорошо маскироваться.
- Сдавай назад, Вуду-вуду! Сдавай срочно назад!!!
-Твою флотилию! – закричал Вуду-вуду. – Да их тут х..ва армада. Крылышко! Мы не уйдём, если будем поворачиваться. Даже учитывая, что мы легче и быстрей. Ракеты у них быстрее гораздо.
-Тогда прямо на них! Иди прямо на них, но не вздумай стрелять или включать активную защиту. Возможно, мы так выиграем время.
Сказано – сделано. Вуду-вуду ударил по максимуму. Двигатели заполнили всё внутреннее пространство лёгкого корабля безумным шумом и дребезжанием, в котором невозможно уже было расслышать ни мат Куриного Крылышка, который тянул руки к штурвалу напарника, ни причитания Мамаки, ни настойчивые призывы не паниковать Вуду-вуду.
Штурмовики, как выяснилось, шли за конкретной целью – за ними и лобовой манёвр не дал никаких результатов. Однако вместо десятка «умных» ракет в кораблик уткнулся магнитный луч с одной из «нерп». Остановка движения кораблика была не мгновенной, но настолько резкой, что один из двигатели, не успев сбросить бешеные обороты, оторвался от корпуса и полетел вперёд. В этот же момент в рубке происходил сущий кавардак – система защиты пассажиров, чьей главной ролью было полное отключение гравитации, сработала по-дурацки. В метре от приборов завис оглушённый ударом о смотровое стекло Куриное Крылышко, полурослики буквально вальсировали в воздухе, чтобы удержать друг друга от опасных ударов о стенки. А Вуду-вуду зачем-то пытался приделать к управлению выдранный с мясом штурвал.
-Капитан, -очень громко закричал Мику, хотя шум двигателей уже давно утих – видимо оглох от удара головой. – нам никак нельзя попасться. Надо делать. Делать что-то.
Крик пассажира окончательно отрезвил Вуду-вуду, который будучи единственным пристёгнутым, преспокойно откинулся на кресле, насколько это позволяла антигравитация, выбросил из рук бесполезный штурвал и проговорил:
- Уже попались, друзья мои. Уже попались. Вы только не кричите, когда нас будут допрашивать. Я возьму слово.
- Вы не понимаете!! – еще сильнее взбеленился коротыш. –Они искали не вас, а нас с Мамакой.
Вуду-вуду удивила эта наглость, но сложив два и два он понял, что двух полоумных отставных вояк, будь они трижды в розыске, не встречал бы такой огромный комитет по торжественным встречам.
- И что ты предлагаешь? Управления у меня всё равно нет.
-Вуду-вуду, - карлик впервые обратился к Вуду-вуду по прозвищу. – ты срочно должен уснуть, Вуду-вуду.
- Что?- чуть ли не рассмеялся капитан. Казалось, полурослики совсем потеряли разум от страха.
-Ты должен заснуть… -повторила Мамака.
-Нет, я расслышал. Просто… Зачем?
- Увидишь! – весомо пропищал Мику.- Твой друг без сознания. Мы с Мамакой умеем отключаться сразу, а вот тебе нужно что-то принять.
-Уж извините, но аптечку со снотворным я оставил в своей частной клинике на Райе-19. –язвительно произнёс Вуду-вуду. – А ударить себя головой я увы не смогу –антигравитация смягчит любой удар многократно.
-Тогда электричество! – продолжал безумствовать Мику. – Тут много проводов.
-Что? Ты шутишь? –да тут же… Меня же притянет и сварит заживо.
- Если поставить отключение бортового генератора на таймер и на последней секунде сунуть руку в реле, то не убьёт.
За бортом уже гостеприимно открывалась пасть одной из «нерп», и Вудву-вуду наконец понял, что если их поймали ради двух ратлинов, то вряд ли оставят в живых пилотов.
Затем Вуду-вуду обернулся на Мику и взглянул в его глаза. Безумия в них не было точно. Лишь желание убедить и ожидание.
-Ээхх, была не была. – сказал Вуду-вуду. Нажал на аварийное отключение. Пока шёл десятисекундный обратный отчёт, он вспоминал свою нескладную, непутёвую, но весёлую как приключенческий роман жизнь. Ну и что, что она закончится трагично?..
Когда на панели аварийного отключения загорелось «1», он сунул руку в реле, которое находилось прямо под сломанным штурвалом и искрилось, как грозовая туча.
Боли Вуду-вуду почувствовать не успел. Он сразу оказался в бесконечно белом пространстве. Он не сразу увидел поодаль от себя Куриное Крылышко. А вот Мику и Мамаки видно пока не было.
-Эй, сукин сын, - весело проорал Куриное Крылышко. –Уж и не думал, что наши задницы так связаны. Даже после смерти мы оказались вместе.
-Вы не умерли, -вдруг раздалось откуда-то сверху. Голос будто бы принадлежал великану, но Вуду почти сразу узнал голос Мику. - это пространственный переход. Вы можете здесь находиться сколько угодно. Время тут не властно.
-А почему мы вас не видим? –спросил Вуду-вуду.
-Очень просто. Вы внутри нашей головы.
-Как это мы не мертвы, чёрт возьми? -Куриному Крылышку, уже настроившемуся на то, что он умер, казалось, что это жестокий розыгрыш равный религиозному святотатству и осквернению могил.
-Видите ли, мы с Мамакой всё придумали. Давно-давно. Мы всё придумали. Сначала маленькую комнатку.. как… как квартиру,… потом глубокий подвалик с десятью дворами, потом бесконечный дом, затем большущее поле с травой, потом разных гигантских животных на опорах, а потом планетку. Всё время собирали людей вместе, думая, что одиночество - это самая большая беда. Потом поняли, что вам друг с другом плохо и разделили мир на кучу планеток, чтобы человекам было не тесно и было весело.
Вуду слушал внимательно, потом долго молчал. А Куриное Крылышко опомнился гораздо раньше и спросил:
- А все эти поля, бесконечны домики, гавани… В них можно попасть сейчас?
После небольшой паузы донёсся голос Мамаки:
-Да. А вы хотите туда?
- А куда еще, черт возьми? Не в лапы же Герцогу, в конце-то концов.
-Но мы можем переместить Вас на любую другую планету..
-К чёрту другие планеты. Перенеси нас в гавань… Там тепло хоть?
-Да. Там очень тепло. Фрукты. Там всё-всё есть.
-Тогда нам точно туда.
Я устроился в Березниковски загородный пансионат. Пил соки утром, ел стейки в обед и щипал за попку парочку симпатичных медсестёр , заговаривая им их милые ровные зубки научными темами. А вечером ходил на местные археологические раскопки. А там на третий день встретил его. Ошибок быть не могло. Это был Георгий, хоть и представился он другим именем и назвал другую профессию. То же лицо, та же дурацкая привычка тереть верхними резцами под губой, тот же немного насмешливый прищур. Я знал, что во сне люди способны увидеть кого-то, кого ранее видели наяву, однако видеть наяву тех, кого породило наше подсознание - это нонсенс.
Я почти сразу сложил два и два. Моя невозможность уснуть последнюю неделю заключалась на самом деле в том, что я неделю назад уснул и никак не проснусь. А тренированное подсознание сновидца построило настолько правдивую иллюзию, что я даже не смог это распознать. Я сам открыл этот лабиринт полгода тому назад, теперь же оказался в нём заперт. А минотавром в этом лабиринте оказался Георгий.
Он почти не скрывал того, что я у него в плену. Он часто появлялся рядом на прогулках, обгонял меня на утренних пробежках - здоровался или подавал воду, когда видел, что я вспотел, сильно переусердствовав с беговыми упражнениями. А я должен был не подавать виду, чтобы попытаться скрыть свои догадки о моём нынешнем положении. Ученый, которого я сконструировал из собственных представлений для работой над прибором, оказался хитрее меня и продуктивней. Поскольку в этом сне было всё. Красивые закаты, скрипучие двери, прохладный осенний ветерок, интернет, приятное тепло ягодиц одной особенно легкой на подъём медсестры из физкабинета.
Я тянул время, хотя оно играло против меня. Мне нужно было сдаться и спросит, чего он хочет.
И когда я не выдержал, он рассказал мне, что хочет сделать меня наблюдателем для одного своего эксперимента. Наблюдателем за созданием нового мира. Не простой иллюзии, а проработанного мира с нуля. Мира, -как говорил Григорий, - на самом недосягаемом уровне подсознания, но от этого не менее настоящего, чем реальный. Я ужасался не тому, что Григорий безумец, а тому, что у него может получиться.
Я спрашивал его, чем же не устраивает этот комфортабельный пансионат или любой другой образ локации, которые он научился создавать самостоятельно, без моего вмешательства. Он сказал, что поддерживать иллюзии пансионата и других подобных локаций можно только на 40 километров в радиусе от меня, поскольку я наблюдатель. А чтобы передать Григорию права наблюдателя ему нужно было стать кем-то вроде местного бога. Для этого-то и нужно было создать мир заново.
Для оценки структуры будущего мира пригодился созданный нами прибор. Он сканировал глубину недр бесконечной степи и выстроил идеальную спираль, по которой начнет вырастать новая планета.
Вечером все расчеты были закончены, а уже утром мы назначили встречу.
Мы пришли в степь на рассвете. Встречать рассвет Григорий пришёл в туристской одежд - привычка полевого учёного. Пустая условность. Ведь вскоре на мне и на нём сгорела одежда, а весь окружающий ландшафт рухнул как под ударом гигантского метеорита. Я словно в замедленном воспроизведении лицезрел, как огромные куски земли и километровые валуны взлетают словно пушинки под одним только взглядом Григория. Как по мановению его ладоней тлеют небесные краски, а огромные облака из отправленной в небо материи спиралью утягиваются в вакуум. Как от одной его мысли местное солнце раздувается в сверхновую. Зачем ему нужна была еще большая сила, если он и так был всемогущим?
Учёный был похож теперь на языческого громовержца. На античного создателя вселенной в своём обгоревшем одеянии, ставшем похожим на легкую греческую тунику. Он был жесток, но честен. Григорий поработал над тем, чтобы мои рефлексы были максимально притуплены, чтобы исключить даже призрак боли. Чтобы мне не досаждали чувства того, как сгорает моя кожа, мышцы, как превращаются в пыль мои кости. Как я, сохраняя сознание, раздёргиваюсь на отдельные клетки, затем на атомы, затем на электроны. Но я всё равно хотел кричат , хоть и было уже нечем.
Григорий весело подмигнул мне и тут же в один миг распался, сохранив лишь светлый почти видимый лучик сознания, подобный моему – единственная связь с жизнью, которая не давала нам пропасть или потерять разум во всём этом хаосе. Но до настоящего испытания разума было еще далеко.
Я чувствовал, как мельчайшие частицы Григория смешиваются с моими. Как всё разбитое и взорванное бесконечно долго летит к единому центру. Превращается в одну точку. В одну сверхтяжёлую частицу.
Тишина и покой. Покой и безмятжность.
И через миллиарды лет и одновременно через триллионную долю секунды вновь вспышка. Взрыв. Бесконечные парсеки, гига-, терапарсеки заполненные плазмой , в которой наши тела и сознание были теперь слиты воедино.
Тут боль сдерживать уже не смог никто из нас. Я впервые потерял сознание от невыносимой муки, когда моё плазменное тело начало конденсироваться, отвердевать, вновь пахнуть разными запахами. Очнулся я, когда на мне начали появляться первые живые - простейшие. Они бесконечно делились, пока не стали пожирать друг друга, меняться, порождая разнополые клетки.
Клетки эти вожделели друг друга и беспрестанно спаривались, инстинктивно стремясь плодиться и становиться чем-то более сложным.
Кричать я смог, когда в мои первые примитивные лёгкие ворвалась струя нового газа. Кислород. Пока чистый и от того ядовитый. Я начал умирать и возрождаться с каждым вздохом. Я просил Григория остановиться, но пока что его тело было неотделимо от моего, испытывая те же муки и так же малодушно прося остановить генезис. Мы сражались с ним и одновременно обожали друг друга.
Через еще миллиарды циклов перерождения боль ушла. Мы блуждали в деревьях и птицах, в океане и в облаках, в первых обезьянах и всё еще гигантских ящерах. А затем, чтобы не пропасть в этой бездне самосозерцания, мы, не сговариваясь, начали отделять кусочки от своего сознания. Будто очищая пойманную рыбу от чешую. В созданной нами вселенной зародился разум.
Существа, отдалённо напоминающие кого-то знакомого стали чувствовать Нас, бояться Нас. Трепетать и прятаться от Наших с Ним сражений. Наших громовых раскатов, злобных рыков, кровавых боёв. Они стали поклоняться нам. Причиняя боль нам-деревьям. Вырезать из нас-деревьев нас-статуи. Выбивать из камня - Нашего застывшего дерьма -первые топоры и большие колоссы.
Я не признавал преклонения себе и все время рушил гигантские каменные лица и фигуры. Мне было отвратительно это первобытное боязливое, затискивающееся искусство. А тот, кто когда-то звался Григорием, наоборот - карал людей, если они не приносили к Его изображениям кровь и другие мерзкие жертвы.
Вернув, наконец, себе прежнее сознание и память, мы поняли что заигрались и решили прийти к компромиссу. Оказалось, что миру был необходим еще один постоянный наблюдатель, чтобы я смог, наконец, проснуться.
Это было наше первое осознанное творение, которое вобрало в себя все достоинства от Меня и от Него.
Созданный получил силу творца, пройдя цикл собственных мук. Он отринул плоть и кровавые жертвы, но потребовал, чтобы верили в него, как в того, кто в крови и во плоти. Как того, кто всё видит и всегда рядом. Это был безупречный наблюдатель. Удивительно юный и удивительно мудрый.
Последние тысячи лет прошли как неуловимый миг. Не было в физике такой бесконечно малой величины, за которую промелькнули для Нас эти тысячелетия.
Григорий поблагодарил меня, когда мы стояли на пороге всё того же пансионата, а на складки его всё той же туристской куртки падал всё тот же рассвет, что был тут десятки миллиардов лет назад. Теперь порождённый нами мир простирался не на сорок километров в радиусе, а далеко за пределами наблюдаемой вселенной.
И тогда я проснулся у своего окна. Исхудавший за неделю сна сорокалетний дремучий фантазёр с сознанием древнейшей твари, которая жила еще до начала вселенной. Которой довелось начать и закончить Всё.
Еще раз.
Мимо окна промелькнули четыре силуэта. Вдоль бесконечно длинного дома впереди всех бежали, смешно переступая ножками, два полурослика. За ними, едва поспевая, мерили тротуар два изумленных гражданина галактики. Один из них – самый старый и самый долговязый спросил:
- Эй, малявки, а что такое интернет?
Когда четыре фигуры растворились в непроглядном тумане, из тёмной арки прохода между подъездами выбежали две встревоженных крысы. Не увидев возмутителей спокойствия, они медленно побрели обратно. Им не хотелось возвращаться в свою давно отсыревшую от влажной погоды коробку.
Апрель 2025. В соавторстве с М. Пасюпаровым
Биологика
© Copyright: Шелех, 2025
Свидетельство о публикации №225042201090
Свидетельство о публикации №225042201090
Рецензии