То, что помнится. Молодой специалист

Молодой специалист Юра Максименко и все-все-все

В начале августа 1989 года прибыл на новое место работы. Торжественность момента была несколько омрачена тем, что жильё молодым специалистам не предоставлялось, поскольку оного в библиотеке не было. Родители (а я тогда  был дома, в коротком отпуске между окончанием института и поступлением на работу) стали думать, куда меня поселить. Гостивший в то время муж двоюродной сестры Гриша предложил обратиться к его старшей сестре Тамаре, которая жила в Гомеле. Выяснилось, что она уехала с дочкой отдыхать на море. Гриша поехал с нами в Калинковичский район, где жила их мама, взял ключ от квартиры Тамары, и мы отправились в Гомель. Меня смущал факт, что меня заселять собирались без ведома хозяйки. Когда вернулась с отдыха и увидела в своей квартире неожиданного квартиранта, еле скрыла растерянность.
Квартира находилась в микрорайоне Сельмаш, недалеко от училища художественных промыслов, и стоял у самых железнодорожных путей. По вечерам и ночью в первое время я не мог спать, так как стоял шум от формировавшихся грузовых поездов и постоянных криков диспетчера в громкоговоритель. А местные жители, наверно, уже привыкли к такого рода неудобствам.
У Тамары Ходосевич я прожил вместо месяца до конца ноября. Хозяйка периодически интересовалась, когда мне дадут жильё, а когда не дождалась, позвонила директору библиотеки Галине Григорьевне. Звонок возымел действие – вскоре мне сообщили, что нашли место для меня в общежитии на проспекте Октября, 87. Поселили меня, опять же с формулировкой «временно», не в комнату, а в изолятор – там я жил с месяц, ожидая освобождения места в одной из комнат. Когда же место освободилось, я не сильно обрадовался, так как меня подселили к мужчине явно пенсионного возраста, маленького коренастого мужчину с молдавской фамилией Цинтя (имени-отчества не помню, как будто его и не было). Мой сосед работал на стройке. Помню. Он покупал на рынке сало, мариновал его в трёхлитровой банке и по вечерам, после работы, поглощал его. Для меня, не очень любившего сей продукт, было странно наблюдать, как стремительно пустела банка. Пустой она оставалась недолго – Цинтя привозил с рынка новую порцию сала и мариновал его, пересыпая кусочки солью и специями.
Но самая большая пытка для меня – выслушивать по вечерам его рассказы о своей жизни, повторяющиеся с постоянством дежавю. Защищая меня от переполнения «чердака», память не сохранила эти рассказы. Ровным счётом ничего.
Периодически Цинтя чуть не нараспев повторял: «Как я люблю деревню!». Он не мог услышать мои мысли: если ты так любишь деревню, то зачем припёрся в город и на старости лет живёшь в общежитии?
Иногда, по субботам Цинтя мылся, надевал свой парадный костюм и уходил до субботы воскресенья – в городе где-то жила женщина, к которой он подбивал клинья. А для меня два полных дня без Цинти были праздником. Вскоре сосед официально оформил брак со своей женщиной и съехал из общежития. Его место, впрочем, долго не пустовало – вскоре мои соседом стал молодой парнишка из Добруша по имени Сергей. На выходные он уезжал к родителям, благо что Добруш находится совсем рядом с Гомелем. 
Во время трудоустройства в областную библиотеку я узнал от директора, что буду работать в отделе, где проходил практику, – методическом. Отдел занимал три комнаты в конце коридорчика, где находилось руководство комнаты: одна слева (потом там стоял копировальный аппарат и толпы читателей, страждущих получить копии из библиотечных книг и журналов; а ещё позже – кабинет заместителя директора Надежды Анатольевны Мареевой) – в ней дислоцировался Вениамин Моисеевич Бляхер. В комнате справа в конце коридора находился сам научно-методический отдел (позже, когда была возведена пристройка к библиотеке, методисты переехали в неё, а на старом месте стало хранилище фонда литературы на иностранных языках), разделённый на две комнатки с окнами на девятиэтажное общежитие БИИЖТа: в маленькой сидела заведующая отделом Нина Алексеевна Малая, а в большой – Лидия Степановна Кухаренко, Валентина Александровна Дубовик, Анна Борисовна Мешкова и Алеся Константинова, пришедшая сюда после института годом раньше. Наши столы с Алесей стояли рядом, буквой Т. Я сидел спиной к другой двери, которая служила «чёрным» ходом, вела в актовый зал и другие отделы, попасть в которые можно было по лестнице, пронизывающей здание с цокольного до второго этажа.
Зарплата молодого специалиста составляла сто рублей. На эти деньги мы могли позволить себе ежедневно ходить обедать, заплатив всего по рублю, в бистро на улице Победы, в шагах ста от библиотеки, сразу же за поворотом, за магазином «1000 мелочей». Позже бистро закрыли, на его месте появился какой-то магазин, кажется обувной.
Иногда методисты любили побаловать себя пышками, и я бежал в пышечную, находившуюся на первом этаже дома-коммуны.  Через несколько лет мы перестали ходить обедать в общепит. Тамошние цены уже не позволяли, и обед в виде принесённой «ссобойки» был экономически выгоднее. В годы перестройки наступили полуголодные времена, когда какие-то продукты было трудно купить даже по имеющимся талонам и купонам. В самом выгодно положении находился я, потому как часто ездил к родителям и привозил с собой немало домашней снеди, хватавшей на пару недель, а то и дольше. Так я полюбил сало, которое прежде не жаловал.
Помню, как в туалетах библиотеки и в настольных лампах читального зала часто пропадали лампочки. Их воровал кто-то из читателей. И тогда в читальном зале пошли на хитрость – все лампы были собраны в служебное помещение и выдавались читателям при выдаче книг и номерка читателя. При возвращении книг библиотекари могли проконтролировать наличие лампочек. Но и тут некоторые ушлые читатели нашли лазейку: иногда они выкручивали из настольных ламп хорошую лампочку, а туда вворачивали испорченную. Когда случаи наглого грабежа участились, библиотекари были вынуждены проверять исправность лампочек во время выдачи и после возвращения их читателями. Больше лампочки не пропадали.
Но самой большой проблемой была борьба за сохранность книг и периодики. Стало обнаруживаться, что во многих изданиях были вырезаны лезвием или ножницами многие страницы. Проверка выдаваемого после использования читателями не всегда давала результат – если принимаемых книг было много (а очереди читателей в те времена стояли от кафедры читального зала второго этажа и едва ли не до первого, не всегда в спешке библиотекари могли тщательно проверить каждую книгу. Позже обнаруживалась жесточайшая их порча, но спросить было не с кого: не пойман за руку – не вор. Так руководство и приняло решение приобрести копировальный аппарат, чтоб защитить фонд от вандалов.
Я дружил с девушками из читального зала, которым заведовала Ирина Алексеевна Тихонова. Вскоре в коллектив отдела влились Марина Горбачёва с Наташей Довыденко. За ними появились филологи, закончившие Гомельский университет – Лена Кузнецова и Рита Шимко (по документам она значилась как Светлана Александровна, но мы её всегда называли Ритой). Несмотря на то, что Ирина Алексеевна была строгим руководителем, но с непокорным нравом Лены и Риты  справлялась с трудом. Позже, когда девочки взяли на себя львиную долю массовой работы, а потом организовали театр при библиотеке, им много стало прощаться. 
В читальный зал поступали дефицитные в те времена «толстые» журналы, в которых часто публиковались некогда запрещенные произведения типа «Архипелага ГУЛАГа». Чтобы сотрудники могли их читать не в ущерб читателям, руководство приняло решение выписывать по два экземпляра журналов. А методисты в складчину выписывали свой комплект «толстых» журналов, а ещё модные и одновременно дефицитные журналы мод с выкройками – «Бурда моден» и другие.
Хорошо помню, что во второй комнате хранилища читального зала, рядом с лифтом для книг, стоял шкаф, в которых хранились ранее запрещённые книги и я в нём часто «пасся». 
Дорогой читатель моих новоявленных мемуаров, дорогие коллеги, возможно память меня подводит, и я что-то путаю или перевираю. Прошу простить меня и без стеснения обращаться ко мне для внесения корректив.
Но вернёмся к моим первым дням работы в Гомельской областной библиотеки. Самый первый из них никогда не изгладится из памяти, поскольку именно во время оного в библиотеку привезли кровельное железо и мне пришлось помогать разгружать его. Предстоял капитальный ремонт крыши, после которого на ней исчез текущий после дождей плафон, сквозь который свет падал на цветные стёкла над фойе читального зала. Проём в потолке был закрыт декоративно отделанными деревянными панелями и в фойе читального зала стал царить полумрак, для борьбы с которым светильники были снабжены более яркими лампочками.
Что же произошло в первые дни моей библиотечной карьеры, растянувшейся на 35 лет? В методическом отделе многое мне казалось рутинным и когда Нина Алексеевна отдала мне курируемое ею направление эстетического воспитания, радости не было предела. Тем более, что и дипломная работа, которую я писал в институте культуры под руководством Эльвиры Сергеевны Судьи, была как раз похожей тематики – «Библиотечно-библиографическая пропаганда эстрадного искусства».
(Отступление. Я иногда бывал в институте культуры после окончания. Не один раз в гости звала к себе Эльвира Сергеевна и я уже было собрался и приехал в Минск, но, встретив Акулича и узнав от него, что Судья занимается оккультными науками, малость перетрухнул и не поехал. Но встретил в столовке института Василия Емельяновича Леончикова и он настойчиво зазывал в аспирантуру, акцентируя внимание на том, что мужчин на факультета крайне мало.   Аспирантура, мне казалась, засушит остатки мозга, и я наотрез отказался. Многие годы спустя, когда я стал заместителем директора, Валентина Петровна Дуброва уговорила поступить в аспирантуру, обещая множество плюшек. И я поступил. Но, видимо, стать светилом библиотечной науки мне было не суждено. Как только я почувствовал, что наука это не моё, тут же ушёл. Я всё-таки практик, а не теоретик. Теория, по мне, – наискучнейшее занятие на земле!)
Итак, получив в руки бразды правления над работой библиотек области по эстетическому воспитанию, я всецело отдался любимому направлению. И, вероятно, с неким фанатизмом. Однажды Лидия Степановна намекнула, что эстетика эстетикой, батенька, но надо и другими, не менее эстетичными делами заниматься: писать методички, ездить на проверки в командировки, проводить семинары, заниматься библиотечной статистикой, составлять нормированные планы, отчёты, и прочая, и прочая, и прочая. Всё названное я делал, но без привычного энтузиазма. 
Когда по инициативе Лидии Степановны Кухаренко в практику работы с кадрами пришли деловые игры я понял, что это – моё. И тоже отдался этому новшеству с головой. Меня всегда привлекало что-то новое, прежде не виданное и не применяемое в библиотеках. Такова уж натура моя: от рутины чахну, а новое, творческое – живая вода для души и сердца.