***

– Настя! – крикнула с лавки Вера Ивановна Мельникова. – Я ведь, коли привезу, своим коровам скормлю. Ей не дам! – она показала на Раю Киржаеву.


– Я и без тебя привезу, и не мешок, а два! – похвасталась та.


В избе раздался дружный смех. Договорившись с доярками, что завтра она выделит трактор для подвоза кормов, Настя наконец собралась домой. Было уже восемь часов вечера, и над Сухим Корбулаком сгущались апрельские сумерки.


Нагруженная свертками, Настя прошла в дом. В прихожку выскочил сынишка, чуть не сбил с ног.


– Мам, что так долго?


– В район, сыночек, ездила на совещание. А потом на работу ходила.


– Ругали?


– Что ты, сынок! – засмеялась Настя.


Следом вышел Степан.


– Заявилась? – хмуро спросил он. – А мы думали, и не придешь сегодня. Сидим, ужинаем.


– Вот и хорошо. А я тебе пива привезла.


– Но! – удивился Степан. – Спасибо, что не забываешь.


У Витюшки заблестели глаза от обиды: «Отцу – пиво, а мне – чего?» Круглолицый, кареглазый, он очень был похож на Настю.


– А тебе, сыночек, – спохватилась Настя, – что просил. Набор марок – про космос.


– Спасибо, – сдержанно ответил Витюшка, взял марки и тотчас ушел к себе.


Настя наскоро переоделась, помыла руки и прошла в кухню.


– Садись, начальник! – усмехнулся Степан, откупоривая бутылку с пивом. – Мы тут картошечки поджарили, капустки с подсолнечным маслицем сделали. Не побрезгуй.


– Ну ладно, не язви, – предчувствуя желание Степана найти повод для ссоры, попросила Настя. Помолчав, все ж не утерпела, стала рассказывать о бюро: – Сегодня Кожина исключили из партии, Иванова наказали, меня поднимали.


Степан, отпив из стакана пива, начал чистить вяленого, собственного засола подлещика. Очистив рыбешку, положил в рот нераздавленный пузырь, с аппетитом пожевав, сказал деланно-равнодушно:


– Да? – Помолчав, спросил: – Кожина за что?


– За что? – вскинула брови Настя. – Дальше ехать некуда, вот и размотали на всю катушку.


– А Иванову за что выговор? – оторвав у подлещика голову и отдирая прозрачно светившуюся бордовую мякоть со спинки, спросил Степан.


– Иванову, начала было Настя.


– Ты что уши развесил, не ешь? – вдруг прикрикнул Степан на сына, который уселся за стол как участник беседы и не торопился приниматься за еду. – Вот тебе десять минут, чтоб поел и – за книжки. Понял?


– Хорошо, хорошо, пап, – ничуть не испугался Витюшка, уже давно усвоивший, что отцовская вспышка никогда не кончается для него плохо.


Степан откупорил другую бутылку. Налив в стакан пива, скосил глаза на Витюшку.


– Так за что же Иванову выговор?


– Планы не выполняет, коров кормить нечем, вот и наказали.


– А тебя за что поднимали?


– За что? – вздохнула Настя. – Будто не за что. Меня тоже хоть завтра выгоняй.


– И правильно бы сделали, – усмехнулся Степан. – Пока колхоз окончательно не развалила.


– Сиди уж, молчи! – разозлилась Настя.


– Молчу, молчу, – дурашливо согласился Степан, Витюшке сказал строго и спокойно:


– Пошли-ка, парень, за уроки.


Оба разом встали и ушли из кухни.


«Ну вот, теперь еще этот надулся, – глядя на оставшуюся на столе недопитую бутылку пива, подумала Настя. У нее от обиды, что муж с сыном ушли из-за стола, повлажнели глаза. – Господи, да что это за жизнь такая? На работе ругань, дома муж нос воротит. И во всем виновата. Да что ж я, в конце концов, семи пядей во лбу? Солнце и то не всегда светит, то облаком застит, то вообще за тучами не видно. А я что? Баба – мордовка песчанопольская, каких в районе хоть пруд пруди. Моя, что ли, вина, что все так складывается?»


Настя стала убирать со стола. «Конечно, – размышляла она, складывая посуду в раковину. – Степану обидно: у всех жены как жены, а у него – председатель. При живой жене вдовцом живет. Жена день-деньской на работе, домой только что ночевать приходит. И так – круглый год. И зимой, и летом, и в будни, и в праздники. А мужик есть мужик. Ему внимание, ласка нужны. Небось зафыркаешь с такой женой! Тут никакая любовь не поможет».


Ее мысли прервал Витюшка, пробежавший на двор по нужде только в майке и трусиках. Вернувшись и проходя мимо, буркнул:


– Спокойной ночи.


– Простыть хочешь? – рассердилась Настя, провожая его взглядом, – Додумался тоже. На улице мороз, а он – голышом. Вот возьму сковородник!


В спальне Степан стелил кровать. «Надо бы и самой сегодня пораньше лечь спать, – решила она. – Пойду только белье по-быстрому пожмыхаю».


Настя прошла в ванную, где в тазах второй день мокло белье. Председательский дом, построенный еще до избрания ее в Сухой Корбулак, отапливался от школьной котельной, и зимой в квартире была горячая вода. Настя собиралась управиться по-быстрому, наскоро, да, кроме замоченного, набралась еще целая куча белья и, пока она крутила его в стиральной машине, полоскала и размешивала, прошло не меньше двух часов, у нее от усталости болело в затылке и противно дрожали ноги в коленках.


Покончив с бельем, Настя на цыпочках прошла в спальню. Раздевшись в темноте, она осторожно прилегла на кровать с краю, стараясь не коснуться мужа холодным, зазябшим телом. Степан то ли не спал, то ли проснулся и заворочался рядом.


– Не спишь, что ли? – шепотом спросила Настя.


– Нет, – ответил Степан, словно давно ждал этого вопроса.


– Ты чего же, дурачок, обиделся? – спросила она, обняв мужа.               – Соскучился, что ли?


– Ладно, отстань! – отодвинулся он от нее.


– Ну будет тебе, Степа! – взмолилась она, понимая, что муж, отходчивый всегда, в этот раз не оттаял. – Виновата я, что ли?


– Надоело мне все это, – заговорил Степан. – Плюну я на все и уеду к чертовой матери из этой дыры. Ладно бы, хоть у тебя дела шли, а то ведь ничего не получается. Выгонят вот завтра, что будешь делать? Здесь останешься? А если попросят из этой квартиры, тогда куда? Ни кола ни двора. К родителям старым с узлами ехать? Нет уж, извини. Я к ним не поеду.


– А что ж ты предлагаешь, Степа?


– Я тебе сколько твержу? Надо где-то обосновываться основательно. Хотя бы в Песчанопольске. Чем плохо? Река. Бор. Железная дорога рядом. Асфальт. А этот Сухой Корбулак… – Степан остервенело тьфукнул в темноту.


– Кто же тебе мешает? – Настя обняла мужа. – Коль надо – стройся. Деньги есть. Вот только что обо мне скажут? Мол, председатель лыжи из колхоза навострила. Понимаешь?


– Понимаю, – тяжело вздохнул Степан. – Только сегодня ты председатель, а завтра...


– Что завтра? – привстала на локте Настя.


– А завтра, – усмехнувшись, отвечал Степан, – тебя могут пригласить в райком партии и сказать: «Мы, товарищ Беклемишева, в ваших услугах не нуждаемся. Дело вы ведете плохо, наше доверие не оправдали». Разве я не прав? А скажи, пожалуйста, за шесть лет, пока ты председателем колхоза здесь работаешь, сколько их в Песчанопольском районе сменилось? Да и не только в Песчанопольском. Я, слава богу, за печатью слежу.


– Прав ты, конечно, – вздохнула Настя. – Все течет, все изменяется.

 
– Но не так быстро, как сменяются председатели, – подытожил Степан.


«Может, он и прав, – думала Настя. – Сегодня – председатель. Завтра – никто. Действительно, угол свой надо иметь. Случись вот так что. Освободят. Куда ехать? Не здесь же оставаться».


– Утро вечера мудренее, дорогой.


Степан с хрустом потянулся, повернулся лицом к жене.


                Глава 4


Первое, о чем подумала Настя, когда проснулась, была мысль: «Проспала». Она поспешно протянула руку за часами, лежавшими на тумбочке. Было без четверти пять. Настя облегченно вздохнула. Можно еще с полчасика полежать.


За окном, сквозь занавешенные шторы, угадывалось раннее апрельское утро. У нее слипались глаза, и, боясь снова заснуть, она встала, свесила с кровати ноги. «Вставай, девка! – пересиливая себя, приказала себе Настя.      – Хватит под боком у мужа нежиться. Дел вон сколько!»


В спальне было тепло, тихо, уютно. Открыв дверцу платяного шкафа, с внутренней стороны которой было зеркало, стала одеваться.


«Толстеем! – укоризненно подумала она, разглядывая свое отражение. – Это еще забот полон рот. А что было бы, если бы работа была поспокойнее?»


Проснулся Степан. Глянув на нее, спросил хриплым спросонья голосом: