Случай на фронте

Василий ехал на Дальний Восток, в отпуск, к маме. Как железнодорожник, он заранее купил билет на нижнюю полку и наслаждался долгожданным отпуском: предстояло пять дней беззаботно валяться после напряжённого труда на путях. Василий работал путейцем на железной дороге.

На одной из станций к нему в купе зашёл попутчик, видать: участник СВО после ранения, хромающий и в камуфляже, мужчина средних лет.

Познакомились, разговорились, попутчик назвался Эдуардом. Его полка была над Василием, поэтому свою, нижнюю, тот милосердно уступил ветерану.

Как поётся в одной из песен: случайные попутчики, порой, очень откровенно делятся своими секретами, тем более, вот, они сойдут с поезда и разойдутся по своим станциям и жизнь никогда уже не сведёт их вместе.

Поэтому и Эдуард рассказал впечатлённому от услышанного железнодорожнику про один случай на фронте.

*   *   *

«Дождь шёл всю ночь, и чтобы хоть как-нибудь укрыться от непогоды, нам, с напарником, пришлось обустраивать что-то наподобие блиндажа, который представлял собой яму, выкопанную размерами два на два метра.

Её пришлось углублять, чем придётся: в ход шли и кусок шифера и малая сапёрная лопата.

Затем мы соорудили подобие крыши, для этого накрыли землянку тем, что нашли поблизости: это были куски досок от ящиков из-под патронов, старые спальные мешки, брезент и целлофановая плёнка.

И конечно, сверху закидали всё землёй и ветками, короче, чем могли, замаскировали вход, да и саму землянку.

В этом и заключается тяжёлая солдатская работа, ведь на войне солдату приходится не только стрелять, штурмовать позиции.

Российский солдат должен уметь делать всё, чтобы выжить самому и помочь выжить своим товарищам, и это всё приходится делать под неусыпным оком бесконечных вражеских дронов.

Дождь на улице продолжался, вода, предательски, начала проникать,  внутрь землянки, стекать по земляным ступеням, да и никудышная крыша тоже протекала. Сбившись в один угол мы так и просидели до трёх утра, без сна, мокрые, да ещё и под этими непрерывными обстрелами.

Но служба есть служба: от старшего группы, с соседнего командирского блиндажа, поступила команда выдвигаться в караван, разбиться по четверо.

Караван, который мы между собой ещё называем: «ноги», обязан выдвинуться на точку сброса, а это без малого десяток километров, откуда необходимо доставить ребятам провизию, бензин для переносных РЭБ и много ещё чего...

Задача не из лёгких: украинский чернозём липнет к подошвам, как пластилин, идём несколько километров по, так называемой, «дороге смерти» и ещё, почти столько же, вниз, под гору, там - заветная точка сброса.

Если повезёт, и воду прихватим.

Идём, а надо следить за небом, там - беспилотники, и смотреть под ноги - часто попадаются мины «лепесток», реже – растяжки.

Ступаем, поистине, не дыша, повсюду встречается разбитая сожжённая техника, как наша, так и украинская, в основном - натовская.

Тяжело, но надо идти, ведь на наших позициях парни ждут и припасы, и воду, и бензин.

Хорошо, что вышли по «серому» - по темну, пока не рассвело: так нас меньше заметят беспилотники.

К сожалению, в это утро мы вернулись втроём, не смогли вытащить товарища: обстрел был лютый!

Обозначив точку, где пал наш товарищ, мы всё-таки вернулись до своих ребят, правда удалось принести не так уж много из еды, питья, и так нужного бензина для работы РЭБ.

Спустившись в свой блиндаж я решил перекусить и подремать, да не тут то было: поступил приказ: бегом выдвигаться на основные позиции.
Что делать: приказ есть приказ.

К нам, в помощь, прикрепили двух проводников: только они знают проходы через минные поля. Из проводников: один рослый бурят лет тридцати, да  маленького роста молодой аварец.

И пошли мы, всё по такой же «дороге смерти», только в противоположную сторону.

Бежим, а у каждого по сорок с лишним килограммов груза, а я же, уже не молодой человек: тяжеловато, да и не только мне одному непросто, тут надо ещё учесть: бессонные ночи, постоянную тревогу в душе, нестерпимую боль из-за потерь боевых товарищей.

Пробежав пару километров, мы начали отставать от проводников, перешли чуть ли не на пеший шаг, как тут нас вычислили неприятельские дроны.

Мы кинулись врассыпную: кто куда попрятался.

Когда закончился обстрел, осмотрелись: слава Богу, всё живые, мчимся дальше, и тут ко мне подбегает молодой проводник (впоследствии мы с ним поближе познакомились, его звали Мурадом, он сам из маленького горного аула, по национальности – аварец и это его уже не первый контракт), и говорит мне:
- Отец, отдай мне свой «РД»!

«РД» - это ранец со всем, что есть у солдата - весь его военный скарб.

Я спрашиваю:
- Зачем тебе, братишка?

Он отвечает:
- Я понесу его за Вас.

Отвечаю:
- Зачем, сынок, тебе и так тяжело, ты же свой несёшь, плюс боеприпасы, оружие и бронежилет?

Он ответил:
- Отец, не переживай, я молодой, да я вижу: Вы такой же, как мой отец.

Взял он мой «РД», и мы ещё с десяток километров, до передовых позиций, добирались, где - пешком, где - бегом, но добрались, и я так благодарен этому парню за помощь, уважение, воспитанность, ведь на войне это так важно!

Впоследствии мы ещё один раз с ним встретились, когда меня, тяжелораненого, занесли в командирский блиндаж.

Придя в себя, я увидел над собой лицо Мурада, молодое, загорелое, но уже в едва наметившихся морщинках, лицо.

Он мастерски обработал мне раны, сделал укол обезболивающего и говорит:

- Отец, всё будет хорошо, скоро прибудет команда эвакуации, тебя заберут в госпиталь, отвезут в тыл.

Никогда не забуду этого парня - настоящего бесстрашного воина, жалею, что в этой, бешено меняющейся обстановке, не успел взять ни адреса, не спросил фамилии. Не знаю даже, жив ли он сейчас, но очень на это надеюсь.»

*   *   *

Эдуард сошёл на своей станции ночью, проснувшись утром, Василий снова оказался в купе один, «переваривая» услышанное накануне.

У него ещё промелькнула мысль: а ведь сейчас, там, идёт священная, народная война, все народы России, дружно, встали, чтоб отстоять свой суверенитет и наконец-то задавить эту восставшую из пепла фашистскую гидру.